Навигационная карта Ла-Манша и побережья Англии от Плимута до Веймута 1583 г. Из первого тома морского атласа «Зеркало мореплавания» (1584) Лукаса Вагенера
Навигационная карта Балтийского моря, северного побережья Польши (в то время часть Померании) и датского острова Борнхольм, ок.1583 г. Из второго тома морского атласа «Зеркало мореплавания» (1585) Лукаса Вагенера. (Карта ориентирована юго-востоком кверху.)
Город Константинополь смотрит на юг в сторону Мраморного моря. Эта рукописная карта из турецкого морского атласа «Виды островов Средиземного моря» была изготовлена в 1526 г. в Галлиполи
Введение
Перед вами история карт – людей, которые их делали, и методов, которыми эти люди пользовались. Мы мало что знаем о них самих и о сложных путях, какими попадала к ним необходимая информация. До сих пор ничего подобного этой книге не издавалось, хотя в последние семьдесят пять лет неоднократно звучали заявления о том, что мир начинает испытывать к картам все больший интерес. К несчастью, заявления эти отражали скорее не действительное положение вещей, а благие пожелания небольшой группы ученых и коллекционеров, которые – поколение за поколением – неустанно изучали и новые, и старые карты. Однако в последние пять лет это утверждение, пожалуй, приобрело реальный смысл.
Когда в 1939 г. в Европе начались военные действия, все сколько-нибудь заметные коллекционеры карт в США и за рубежом быстро почувствовали к себе острый интерес; были тщательно обшарены даже некоторые небольшие и малоизвестные частные коллекции. Выяснилось, что мир и правда уже картирован целиком, но как?! И устаревшие сухопутные и морские карты далеких забытых островов, лагун, плато и дорог в джунглях внезапно превратились в строго охраняемые ценности. Конечно, весь мир к началу войны был уже нанесен на карту; и тем не менее что-то здесь кардинально было не так. На каждую местность можно было найти какую-нибудь карту (хотя масштаб их зачастую оказывался слишком мелким для реального военного применения); но при этом театр военных действий почему-то далеко не всегда этой карте соответствовал. Потребовалось немного времени, чтобы понять, что толковой карты всего мира все же не существует. О причинах этого нам может рассказать история.
Недавняя мировая война вызвала к жизни новый интерес к карте мира. Несмотря на то что многие наши политики по-прежнему склонны к изоляционизму, огромный незнакомый мир, с которым нам пришлось совсем недавно столкнуться, уже сомкнулся вокруг нас. Наш интерес к нему – уже не праздный интерес сторонних наблюдателей; это интерес людей, которым пришлось осознать, что карта мира – это наша карта, и нам пора узнать о ней побольше.
История картографии не была написана раньше по нескольким причинам; причины эти не новы, они приложимы к любому историческому исследованию такого рода. Роберт Гук (1635–1703), английский физик и «экспериментальный философ», в написанном для друга «Предисловии» сформулировал их точно и лаконично:
«Мало кого из тех, кто много знает, можно убедить в том, что им известно нечто, чем стоит поделиться с другими, а поскольку эти вещи для них обычны и хорошо известны, они склонны считать их таковыми и для остальной части человечества; такое предубеждение нанесло много вреда в этом отношении, как и во многих других, и первым делом нужно от него избавиться. Есть другие, те, кто ясно осознает собственные знания, и все же по недостатку ли способности хорошо писать, желания компилировать, или времени изучать и перерабатывать, или из-за скромности и страха появиться в печати, или потому, что они считают, что знают недостаточно для целой книги, или просто потому, что им не предложили или не попытались их красноречиво убедить, пренебрегают этим; другие так долго тянут с этим, что в конце концов забывают, что собирались сделать. Таких людей, если проявить настойчивость, можно вынудить раскрыть свои знания; для этого нужно найти подходящих людей, которые разговаривали бы с ними и задавали вопросы, а потом составляли бы из их ответов историю».
Существует и еще несколько причин, которые забыл упомянуть Роберт Гук. Достоверного биографического материала для истории картографии, особенно в дохристианские времена, очень мало; вследствие этого целые главы книги, охватывающие столетия развития человеческой мысли, получились довольно безликими, если не туманными. Приходится полагаться на рассказы о людях и их творениях, попадающие к нам через вторые-третьи руки, причем зачастую это просто фрагменты, которые копировались и пересказывались уже много раз. Иногда все, что у нас есть, – это слухи и сплетни современников. К примеру, Страбон пишет, что Посидоний говорил, что Аристотель, еще по чьим-то словам, написал… Эти разрозненные данные ни в коем случае не способны удовлетворить душу истинного ученого. К тому моменту, когда он закончит взвешивать все за и против и сравнивать варианты кодексов, которыми располагает, он, более чем вероятно, увязнет где-то в Средневековье и достигнет пенсионного возраста, чувствуя, что заслужил отдых. Или же, оценив доступные данные, предпочтет совсем ничего не писать, нежели полагаться на такие недостоверные свидетельства.
В настоящее время литература по истории картографии состоит из бесконечных статей, монографий и более длинных исследований, посвященных какой-нибудь одной личности или периоду истории. Эти работы пишут люди, у которых достаточно времени и энергии на рассмотрение отдельного небольшого пункта или главы, но не хватает либо времени, либо желания для того, чтобы провести исследование, охватывающее пять с лишним тысяч лет, и рассмотреть биографии и произведения бесчисленных представителей всех без исключения слоев общества.
Таким образом, чтобы составить однотомную историю картографии, необходимо ограничить себя прямой и более или менее узкой тропкой и держаться поближе к пути прогресса, лишь намекая на боковые ходы – как, например, перечисление многочисленных факторов, сдерживавших во все времена научное познание мира. Необходимо также обладать смелостью, чтобы с уверенностью говорить о высокой степени культурного развития той или иной части человечества, даже если свидетельства этого не настолько ясны и прозрачны, как хотелось бы. Через века до нас дошло достаточно упоминаний, намеков и случайных замечаний, чтобы предположить, что записи сохранили не все; и в самом деле, было бы глупо считать иначе. Например, в четвертой книге своей «Географии» Страбон пишет, что в прежние времена жители Массалии владели немалым числом кораблей, «а равно оружия и инструментов, полезных для навигации и при осаде городов». Мы можем, конечно, предположить (как делают некоторые историки), что эти средства навигации не представляли собой ничего особенного, что это были грубые приспособления, поскольку такова культура этого периода и т. д. Или мы можем оставить вопрос открытым и справедливо задуматься: а насколько далеко, собственно, зашли финикийцы в отношении компаса, астролябии и других средств навигации? Я предпочитаю оставить вопрос открытым. Опять же, Страбон упоминает, что халдейский астроном Селевк говорил о неравномерности приливов в определенных местах при разных фазах Луны. Таким образом, Селевку приписывается решение загадки или открытие закона, который управляет суточной неравномерностью приливов в Индийском океане. Страбон просто упоминает об этом вскользь, чтобы проиллюстрировать какое-то другое свое утверждение. Но у нас есть все основания задуматься: а что еще мог Селевк знать о Вселенной? Имеем ли мы право считать, что это его единственный вклад в науку? Напротив, несколько сотен подобных небрежных ссылок на менее яркие события заставляют соблюдать максимальную осторожность, говоря о датах открытия и изобретения чего бы то ни было.
Заявка на приоритет всегда важна для автора, даже если область его исследований не обещает выгод денежного характера. Но если мы, как историки, говорим о достижениях людей, живших две или три тысячи лет назад, то вопрос приоритета становится чисто академическим. Следует учитывать также, что та область знаний, к которой относится изобретение или открытие, была известна, возможно, гораздо более широко, чем нам кажется. Знаниями по астрономии, например, даже в очень древних цивилизациях владел, по всей видимости, каждый; это знание передавалось из поколения в поколение или изустно, или в записях жрецов. Поэтому известные всем факты о небесах считались не более достойными специального упоминания, чем восход солнца или тот факт, что в пустыне много песка.
Заявки на приоритет у некоторых авторов включают в себя сотни ученых слов; обычно они порождают критические дискуссии, а те, в свою очередь, вносят существенный вклад в копилку наших знаний о прошлом. Однако в случае исторической картографии они чаще всего только затуманивают картину в целом. Как раз в такой интеллектуальный тупик попали историки несколько лет назад в связи с Аристархом. Дело в том, что Архимед, более молодой современник Аристарха, сообщил, что последний написал книгу гипотез (ныне утерянную), одна из которых заключалась в том, что Солнце и «неподвижные» звезды действительно неподвижны, а вот Земля обращается вокруг Солнца по круговой орбите. Таким образом, он предвосхитил гипотезу Коперника на несколько сотен лет. Астрономы, включая сэра Томаса Хита, восприняли эту заявку на приоритет Аристарха с философским спокойствием, и дело на том и остановилось, пока Дж. В. Скиапарелли, еще один первоклассный ученый, не опубликовал сперва две работы, а потом еще и третью. Он провел собственные исследования и пришел к выводу, что Гераклид из Понта то ли сам изобрел, то ли позаимствовал у более раннего автора систему Вселенной, которую мы связываем обычно с именем Тихо Браге; высказывал он также и гипотезу Коперника. Это уже была очень важная заявка, и Хит не смог смолчать. Он написал целую книгу, где на 424 страницах заново рассмотрел всю историю греческой астрономии вплоть до Аристарха; в это исследование вошли также новый перевод трудов этого астронома и критический разбор всех известных текстов. Исследования обоих авторов достойны высочайшей похвалы, но оба они ограничились рассмотрением одного-двух пунктов длинной истории. Авторы, писавшие об истории картографии, часто ограничивали свои исследования таким образом и по тем же причинам. Именно этим, отчасти, объясняется тот факт, что полной истории картографии до сих пор не существует.
Если биографических данных и первичных текстовых источников мало, то во много раз сложнее отыскать сами карты. Даже самые значительные из них, послужившие предметом письменных дискуссий между греческими философами, до нас не дошли. Карты и глобусы изнашиваются; существует множество свидетельств тому, что несчетное их количество было уничтожено просто по небрежности и безразличию. Но есть и другие причины, по которым оригинальных карт так мало, а в хронологической последовательности их развития зияют такие широкие прорехи.
Древние карты предназначались в первую очередь для путешественников, солдат и моряков. Путешествия же в те времена были делом опасным. Транспортные средства, если они и существовали, не отличались комфортом. При этом состояние дорог, вплоть до расцвета гражданского строительства в Риме, не позволяло почувствовать даже те скромные удобства, которые способны были предоставить грубый фургон или повозка с окованными железом колесами. Разбойники на дороге встречались настолько же часто, насколько редкими были придорожные гостиницы; вследствие этого множество «путевых рисунков», дорожных карт и путевых заметок истлели возле дорог рядом с телами владельцев. Пожары, наводнения и кораблекрушения тоже внесли свою лепту.
Материалы, которые использовались при изготовлении сухопутных и морских карт и глобусов, также способствовали их уничтожению. До сих пор еще не обнаружено ни одного материала или носителя, который был бы пригоден исключительно для изготовления карт. Известно, например, что по крайней мере два короля – Карл Великий, император Рима и король франков, и Роджер, король Сицилии, – приказали изготовить карты на серебряных пластинах. Может быть, такие изделия и не могли заинтересовать слуг и солдат-завоевателей с точки зрения географии, но серебро!.. Медь и бронза представляли собой едва ли меньшее искушение. Бронзовые глобусы Архимеда и его современников стали естественной добычей охотников за блестящим металлом. Или, как предположил один автор, из полого металлического глобуса, распиленного пополам, получились два превосходных походных котла для армии вторжения. Свинец можно перелить в пули; из пергамента и кожи получатся неплохие пыжи или отличный прочный переплет для книги. Если карта стара и никому не нужна, а пергамента не хватает, то можно соскрести старые чернила и использовать лист для новых записей[1]. Подобная практика привела к утрате не только ценных карт, но и множества других произведений; одно время в связи с нехваткой материала для письма она приобрела такой размах, что в 691 г. был выпущен специальный декрет, запрещающий портить и уничтожать таким образом любые части Священного Писания и творения Отцов Церкви.
Часть карты, известная как Пейтингерова таблица – редкий образец римской картографии, – была обнаружена в качестве форзаца в одной из книг городской библиотеки Трева – города, который считают древнейшим германским городом. Еще один фрагмент римской карты Испании, высеченной на камне, был обнаружен в стене аббатства Святого Иоанна возле Дижона во Франции. В качестве строительного материала камни с надписями годятся нисколько не хуже, чем гладкие камни без лишних царапин. Как-то раз торговец рыбой неподалеку от Британского музея обнаружил, что в пергамент, хотя и испорченный старыми чернилами и краской, рыбу заворачивать лучше, чем в промасленную бумагу. Прежде чем власти схватили изобретательного предпринимателя за руку, немало редких рукописей успело разойтись по лондонским кухням, а оттуда по мусорным корзинкам.
Большие карты всегда неудобно было хранить в разложенном и раскрытом виде, поэтому их часто складывали, а многие переплетали как книги. В результате этой практики тоже было утрачено множество важных картографических документов. При частом складывании и разворачивании карты изнашивались, а если карта оказывалась достаточно прочной и выдерживала подобное обращение, то резак небрежного или безразличного переплетчика часто приводил если не к полному уничтожению карты, то к утрате ее фрагментов.
В начале христианской эры и в течение следующих двенадцати столетий или около того только очень храбрые люди или язычники осмеливались пускаться в географические рассуждения. Пытаться разгадать тайны Вселенной тогда считалось если не грехом, то, по крайней мере, проявлением нечестивости. Объяснения церкви относительно Земли и небес, как и изготовленные под присмотром духовенства карты, были достаточно неопределенными, чтобы устроить всех, кроме самых скептических наблюдателей природных явлений. Поэтому если рукописи – как духовного содержания, так и языческие – можно было коллекционировать открыто, то карты приходилось делать украдкой, изучать втайне, а во многих случаях поспешно уничтожать.
Уничтожением карт занимались не только еретики и варвары, то есть не только те, кто на тот момент являлись врагами. Кажется, испокон веков считается, что самая лучшая карта – последняя, независимо от того, кто ее составлял и какой район она охватывает; на самом деле это часто не так. Бывает, что оригинальную карту составляют по результатам тщательной съемки, а более поздние красивые экземпляры представляют собой торопливые неточные копии, изготовленные с единственной целью продать побольше и повыгоднее. К несчастью, старые карты при появлении новых обычно перестают использовать или просто уничтожают, хотя бывали случаи, когда при помощи «устаревших» давно забытых карт выигрывались военные кампании. Это остается правдой и в наши дни.
Если не считать коммерческих изданий, предназначенных исключительно для развлечения или обучения, карты (и сухопутные, и морские) всегда были окружены атмосферой тайны и загадочности. Она играла не последнюю роль в их уничтожении и одновременно сдерживала распространение географических знаний. Иногда карты опасно было иметь. Уже по самым ранним из сохранившихся записей ясно видно, что карты всегда рассматривались как ценный источник информации. Если сосед зарится на твоего вола или осла, на твой скрытый амбар или тайный источник соли, на твой ларец с сокровищами или гарем, то неразумно оставлять на виду свиток папируса, на котором показано точное местонахождение твоего добра. Пусть вор вынужден будет сам провести рекогносцировку, прежде чем устраивать налет на дом. Так, образцов кадастровой съемки, которую проводили «геометры» Древнего Египта, не сохранилось. Не исключено, что все они были уничтожены членами тех же семей, которые и заказывали съемку.
Изначально карты ассоциировались не только с приключениями и интригами, но и с военной разведкой. Карты – хоть империи, хоть отдельного города – являлись потенциальными источниками информации для неприятеля, а потому тщательно охранялись. Расположение дорог и судоходных рек, по которым армия может подойти к городу, расположение военных объектов, таких как арсеналы, казармы, водопроводы, верфи и общественные здания, – всей этой информацией не следовало без необходимости делиться с враждебным миром. По этой причине римский император Август сначала приказал провести детальную съемку своей империи, а потом спрятал все карты и связанные с ними материалы в глубочайших хранилищах своего дворца. Он разрешил выдавать только частичные копии – и то лишь по настоянию своих советников – генералам, отправляющимся на войну, и школам провинций для образовательных целей. Домициан, говорят, сурово наказал одного из своих советников за неосторожное распространение информации, содержавшейся на этих картах, а из более поздней истории нам известно множество примеров того, что люди расплачивались за подобные предательские преступления жизнью. Сегодня дело обстоит примерно так же. В морской истории любой страны можно найти множество легенд о секретных навигационных картах и судовых журналах. В критической ситуации все эти конфиденциальные и информативные документы считались важнее груза, самого судна и безопасности экипажа. Одна из дошедших до нас историй повествует о верном карфагенском капитане, чье судно преследовала и перехватила римская эскадра. Чтобы не позволить римлянам захватить судовой журнал и карты, которые давали ключ к выгодной карфагенской торговле, он погнал корабль на скалы и утопил весь экипаж. Когда же сам он наконец добрался до дому, его встретили как героя. И это отнюдь не единичный случай.
Старая испанская традиция утяжелять карты, не говоря уже о судовом журнале и шифровальных книгах, свинцом, чтобы их можно было мгновенно утопить, до сих пор популярна и вполне эффективна, если неприятель пытается подняться на борт судна. Практика такого рода, вкупе с общим нежеланием государственных деятелей и правителей копировать и распространять карты, тоже сказалась на их количестве. Историкам остается только догадываться о том, какие именно карты существовали и что на них было изображено. Часто о том, что та или иная карта была изготовлена, приходится узнавать из вторых или третьих рук; о ее содержании можно судить в лучшем случае по слухам.
С начала испанского исследования Нового Света – буквально с первого путешествия Колумба – все сухопутные и морские карты Нового Света помещали для хранения в архив Севильи; с них делали только по нескольку копий для самых надежных испанских капитанов. Ни одну из оригинальных карт великих исследователей не разрешили выгравировать и издать, поэтому сегодня практически все подлинные документы, имеющие отношение к Колумбу, Кортесу, Магеллану и множеству других, по разным причинам утрачены – вероятно, навсегда. От великих морских экспедиций до нас дошли только карты, составленные совсем другими людьми по разрозненным запискам, которым удалось ускользнуть от бдительного внимания испанцев и португальцев. Например, англичанин по имени Роберт Торн заслужил себе место в истории тем, что сумел тайком вывезти из Севильи карту и отчет по Вест-Индии; вероятно, он скопировал их с секретных источников в королевских архивах. Торн отослал документы своему соотечественнику доктору Эдварду Ли, послу Генриха VIII при дворе императора Карла, с предупреждением. «Также эту карту и то, что я пишу… – говорилось в письме, – не следует никому показывать или передавать изустно… Ибо хотя в этом нет ничего предосудительного в отношении императора, все же это может причинить неприятности тому, кто ее сделал: как из-за того, что никому не позволено делать эти карты, кроме специально назначенных доверенных мастеров, так и потому, что им может прийтись не по вкусу, что чужак узнает или обнаружит их секреты: а хуже всего будет выглядеть, если поймут, что я пишу касательно короткого пути к пряностям по нашим морям».
Карты, не предназначенные для публичного распространения, незаконно приобретали не только представители иностранных держав. Такой товар всегда пользовался спросом, ведь карту нового торгового пути или подробный план новооткрытой гавани можно было выгодно продать. Палата по делам Индий, основанная при короле Фердинанде, призвана была служить благородной цели: собрать в одном месте всю информацию, имеющую отношение к семи морям, чтобы испанские моряки, занятые поисками новых морских путей в Новый Свет и на Восток, могли пользоваться самыми лучшими картами. Но человек слаб, а деньги говорят громко. Информацию придерживали и продавали на сторону; португальское золото весило не меньше испанского.
Испанские власти выкупали и уничтожали целые тиражи книг и карт, если в них говорилось или показывалось что-то лишнее; автора или издателя конфиденциальных карт ждала уютная камера или небольшая машинка. В XVI в. настоящие испанские карты любой части Америки были ценным морским призом; французы и англичане охотились за ними не меньше, чем за золотыми слитками в корабельных трюмах. Один такой бесценный приз достался английскому искателю приключений и флибустьеру Вудсу Роджерсу[2]. Крейсируя по поручению кое-кого из бристольских купцов вдоль побережья Перу и Чили, он захватил несколько карт, которые оказались настолько «горячими», что их срочно выгравировал и издал в Лондоне Джон Сенекс. Другие страны, особенно те, что вели или пытались вести какую-то морскую торговлю, время от времени грешили такой же жаждой знаний; действия, которые они предпринимали ради овладения этими знаниями, точнее всего описываются словом «пиратство».
История науки – это всегда история избранной группы людей, которые не боялись ошибиться. Во все времена больше всего за ошибки критиковали картографов – тех, кто пытался изобразить мир. Сотни увесистых томов заполнены доказательствами того, как сильно ошибались Птолемей, Делиль или Митчелл. На каждую страницу текста, написанную пионерами картографии, на каждую карту, составленную ими, приходится не меньше тысячи страниц критики, написанных людьми, которые сами не способны были ошибаться, так как никогда не осмелились бы выставить свои мысли на суд критики и рискнуть неудачей.
Да, все без исключения ранние картографы ошибались – великолепно ошибались, точно так же, как ошибался Колумб, когда считал, что высадился на побережье Азии; как ошибался Гаррисон, делая свой первый хронометр; как ошибался Эдисон, когда использовал в своей лампе накаливания бамбуковое волокно вместо вольфрама. Замечательные достижения древних ученых, не говоря уже о личностях этих людей, затерялись в тумане критических комментариев и нудных словопрений. И все же среди людей, рисовавших картину мира, были живописные фигуры, принадлежавшие к самым разным слоям общества. Некоторые из них были мудрыми и многоумными учеными: астрономами, математиками, физиками и натуралистами, людьми высоких идеалов и способностей. Другие были военными, местными бюргерами, речными лоцманами, религиозными подвижниками, торговыми моряками и изобретательными негодяями. По большей части они вели интересную и насыщенную событиями жизнь; судьбы некоторых были откровенно трагичны. Кое-кто выстраивал аферы, фальсифицировал данные и скрывал информацию, ставя на кон жизнь, состояние и даже империи. Некоторые подвергались остракизму за свои радикальные взгляды на Вселенную, другие умирали, пытаясь их защитить.
Сегодня картина мира получена – в некотором смысле, – и эта книга рассказывает о том, как это было сделано, с упором скорее на методы и инструменты, нежели на конечный продукт – сотни тысяч изготовленных карт, представляющих столетия проб и ошибок. Каждая старая карта – сама по себе история; часто она включает в себя всего понемногу: немного фольклора и философии, немного искусства, хорошего и плохого, и чуть-чуть научных фактов. В большинстве из них довольно ошибок, чтобы порадовать любого критически настроенного человека; вследствие этого множество отдельных карт было подробно описано критиками, что привнесло в общую картину ценные фрагменты информации. Но как была создана основа? Как «они», то есть древние картографы, умудрялись делать такие точные карты за столетия, как нам кажется, до появления необходимых знаний и оборудования?
Картирование мира, так чтобы каждая береговая линия, каждая речка, озеро и гора, каждый город и селение находились в надлежащем месте по отношению к расстояниям и направлениям, зависит от одного простого геометрического предположения, а именно что пересечение двух линий представляет собой точку. Другими словами, чтобы «найти» точку на поверхности земли, «определить» ее картографически, необходимо знать всего две вещи: ее широту и долготу – расположение двух линий, которые пересекаются в нужной нам точке, – и, смотри-ка! все готово. Однако простота тут же кончается, и начинаются сложности.
Чтобы вернее оценить некоторые из этих сложностей, давайте представим себе, что шар, изображающий земную поверхность, покрыт геометрической сетью параллелей широты и меридианов долготы с интервалом в один градус дуги. Давайте считать также, что каждый пункт, который отмечает пересечение параллели и меридиана, точно определен при помощи астрономических наблюдений. При этом мы получим на земном шаре сетку из 64 080 точек, не считая двух полюсов. На самом деле было бы невозможно обозначить на земле столько точек, так как почти три четверти из них придется на водную поверхность. Но даже если уменьшить это число вчетверо, все равно у нас останется 16 020 точек, которые приходятся на сушу, – абсолютный минимум, необходимый при составлении точной основы для масштабной карты Земли. Посмотрите на глобус и представьте себе, как трудно было бы доставить людей и аппаратуру во многие из этих точек, даже если бы кто-то согласился взять на себя расходы. После этого вы не станете удивляться, узнав, что в 1740 г., согласно оценке Иоганна Габриеля Доппельмайра, немецкого астронома и математика, во всем мире существовало всего 116 точек, координаты которых, то есть расстояние к югу или северу от экватора (широта) и к востоку или западу от нулевого меридиана (долгота), были точно определены при помощи астрономических наблюдений. Через семьдесят семь лет, в 1817 г., другой географ, Франц Август фон Этцель, подсчитал, что число это увеличилось до 6000, причем две трети из них находились на европейском континенте. Это гораздо меньше, чем требуется для создания даже самой элементарной сетки для карты мира. Еще позже, в 1885 г., капитан Инженерного корпуса США Джордж М. Уилер охарактеризовал состояние карты мира следующим образом: «Суммируя, невозможно не заметить, что, несмотря на достойные уважения настойчивые усилия европейских правительств, относительно небольшая часть земной поверхности стала нам известна в топографических подробностях, посредством строгих математических и инструментальных процедур». Эти пессимистические доклады на самом деле не означают, что картография за две тысячи лет не добилась никакого прогресса; они не означают также, что до середины XVIII в. не существовало надежных карт – ни сухопутных, ни морских. На самом деле картография двигалась великанскими шагами; до 1800 г. были изготовлены тысячи сухопутных и морских карт и глобусов, причем некоторые из них были очень хороши. Пессимизм означал лишь, что картирование мира в целом, с тщательным и точным определением расстояний и направлений, выдвигало ряд интересных проблем, на решение которых ушло не одно столетие; именно о составлении карт такого рода говорили Доппельмайр, фон Этцель и Уилер.
Вернемся вновь к гипотетическому глобусу, испещренному 16 020 верно определенными точками, которые представляют собой не что иное, как опорные точки координатной сети, и сделаем следующий шаг. Соединим точки линиями с севера на юг и с запада на восток. Расстояние между двумя соседними точками составит в среднем около 58 миль[3]. Каждая линия, разумеется, должна быть геометрически правильной, иначе концы у нас не сойдутся. Чтобы провести линию длиной 58 миль, нам потребуется, принимая во внимание кривизну земной поверхности и другие осложняющие факторы, применить принципы топографической съемки вне пределов видимости (геодезические методы). Затем, разграничив аккуратно секции со стороной в один градус, мы получим 16 020 участков земли, площадью в среднем по 3390 квадратных миль; это примерно равняется суммарной площади штатов Делавэр и Род-Айленд. При этом все участки внутри будут совершенно пусты. Однако на 3390 квадратных милях может разместиться множество самых разных ландшафтов!
Существует лишь один способ составить точную карту Земли и отдельных ее частей; он состоит в том, чтобы отправиться в поле и провести съемку. Точно так же существует лишь один способ установить серию опорных базовых линий для такой съемки; он состоит в том, чтобы отправлять в дальние уголки Земли экспедиции с астрономической аппаратурой и геодезическими инструментами. Это чрезвычайно масштабное предприятие, требующее много времени – буквально столетия – и денег. Кроме того, нужен стимул. Наибольший вклад в науку картографии внесли те страны, которые были больше других заинтересованы в развитии своих колоний и мировой торговли; те же, кто сопротивлялся эксплуатации и вторжению чужаков, какова бы ни была их миссия, только сдерживали дело. Суммарный результат на сегодня – пестрая карта мира, как в буквальном, так и в переносном смысле. Дел еще много. В 1932 г. английский географ Кеннет Мейсон писал: «Я дал понять, что мир уже открыт, но я сомневаюсь, что хотя бы для сотой части суши проведена достаточно подробная съемка, удовлетворяющая современным требованиям. Если дни первооткрывателей практически закончились, то для геодезистов только занимается рассвет».