История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I. Часть первая. Последнее царствование ( Коллектив авторов, 2016)

1.1.1. Государь Николай II

Последний российский Император – Николай Александрович Романов родился в день, когда Православная Церковь отмечает память Иова многострадального – 6 мая 1868 г. Он был старшим сыном наследника русского престола, будущего императора Александра III и потому с рождения воспитывался как потенциальный монарх. Неполных тринадцати лет он присутствует при последних минутах жизни своего деда – Александра II, смертельно раненного народовольцами 1 марта 1881 г. В этот же день, с воцарением своего отца на русском престоле, он становится наследником – Цесаревичем и должен в любой момент быть готовым стать русским Царем. Это внушает ему отец, говорят учителя, учит история. Он «должен» – это главное слово его жизни, этим словом определяются его мысли, поступки, слова.

Цесаревич получает хорошее образование – обучение продолжается 13 лет, из которых 8 было отдано на изучение предметов «гимназического курса» и 5 – на курс «высших наук». Ему читали лекции видные ученые: Бунге, Победоносцев, Бекетов, Обручев, Драгомиров, Кюи. Однако спрашивать у наследника прочитанный материал учителя права не имели, а сам Николай вопросы задавал крайне редко. Он блестяще изучил иностранные языки, свободно владел английским, французским и немецким, увлекался историей, но особенно много времени уделял военному делу. Наследник считал себя «военным человеком», в противоположность «штатским» всячески подчеркивая превосходство офицера перед чиновником. До вступления на престол он командовал эскадроном лейб-гусарского полка, служил два года в гвардейской конно-артиллерийской бригаде и к 1894 г. в чине полковника числился командиром батальона лейб-гвардии Преображенского полка:

Незадолго до смерти Александра III – весной 1894 г. наследник получил от него разрешение на брак с принцессой Алисой (1872–1918), дочерью Великого герцога Гессенского, которую он горячо любил и искренне уважал. От этого брака родилось пятеро детей – четыре девочки (Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия) и наследник – Цесаревич Алексей (1904 г.)

Царь был одним из самых богатых людей Империи: его ежегодный личный доход достигал 20 млн. рублей (средняя годовая зарплата рабочего составляла тогда 200 руб.); удельные владения оценивались в 100 млн. рублей. На содержание императорской фамилии из средств Государственного казначейства ассигновывалось около 11 млн. рублей, получал Царь и проценты с капиталов, хранившихся в немецких и английских банках (200 млн. рублей со времени императора Александра II хранились в Лондонском банке)[2]. В отличие от своего отца Николай II не ограничивал себя в личных расходах. Драгоценности, которые он дарил время от времени своей супруге, поражали воображение даже богатых придворных: «Его Величество нередко проявляет безмерную щедрость», – записывал в дневнике граф Ламздорф в 1895 г.

С 1889 г. Цесаревич Николай принимает участие в заседаниях Государственного Совета и Комитета министров, председательствует в различных комитетах, приобретает опыт участия в управлении государством. Но особого интереса к ремеслу государственного человека он не проявляет, выказывая только усидчивость и дисциплинированность.

Семья, в которой вырос Николай II, оказала огромное влияние на формирование его характера и привычек. Отец – Император Александр III был цельной натурой, подавлявшей сына. Император Александр относился к жизни, как к службе, стремясь до конца исполнить свой долг самодержца, оставаясь всегда и в мелочах, и в крупных делах честным, твердым и простым. Он знал пределы своих возможностей и потому стремился, прежде всего, найти толковых исполнителей, инициативных и умелых, и удачно находил их. Александр III при многих своих недостатках являлся человеком здравого смысла, хорошо разбирался в людях. До последнего вздоха Император Александр нежно любил свою супругу Императрицу Марию (в девичестве – принцесса Дагмара Датская) и хранил ей полную верность. Выросший в обстановке любви и верности родителей друг ко другу, в требовательной заботе о детях, Николай II старался воспроизвести эти отношения и в своей семье. Он до конца своей жизни почитал память отца и как мог ему подражал, но это не всегда удавалось. Характеры их были различны.

Ярко выраженной индивидуальности современники в нем не видели. Отмечали его воспитанность, его «доброе сердце». Но личность Николая II многим казалась «размытой», облик – нечетким, «ускользающим». Его считали «человеком влияний», полагали, что его индивидуальность проявляется в контрасте с индивидуальностью других, что его мысль получает завершение в отрицании чужой мысли.

Свидетельство очевидца

«Доклады могут привести в отчаяние, такое равнодушие и непроницаемость Государя… он ускользает от всего неприятного». – Кн. Пётр Святополк-Мирский.

К своим целям, в отличие от отца, Николай II шел обычно не напрямую, а ждал удобного момента. Он не любил спорить и что-либо доказывать. Это его качество многих вводило в заблуждение: Николай II с полуслова понимал, что от него хотят и, если мнение доказывающего совпадало с его собственным, благожелательно выслушивал его; если же нет – и говоривший не хотел понять этого – не вступал с ним в спор, но «непонятливый», часто неожиданно для себя, получал отставку и оказывался не у дел.

Свидетельство очевидца

«Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальшивый человек, какой есть на свете». – И. Л. Горемыкин о Николае II (октябрь 1904 г.)

С самых ранних лет Николай II был очень скрытен, его внутренняя жизнь для большинства окружавших его лиц так и осталась загадкой. Воспитанный в убеждении, что народ любит своего Царя – помазанника Божия, Николай II искренне стремился преодолеть средостение между престолом и «простыми людьми», войти в более близкий контакт с подданными, в обход чиновников-бюрократов и придворного духовенства.

20 октября 1894 г. цесаревич стал Императором, а 14 ноября (через неделю после похорон отца) состоялось его бракосочетание с принцессой Алисой, в православии получившей имя Александры Федоровны.

В 1895 г. Николай II публично объявил, что не намерен что-либо менять в российской политической системе, а желает сохранить все, как было при Александре III. То есть сохранить абсолютную самодержавную монархию, в которой все подданные были лишены политических прав и свобод – свободы слова, печати, информации, собраний, митингов, политических объединений, а тем более права законодательного или законосовещательного участия в выработке национальной политики. Согласно 1-й статье «Основных Законов» (в издании 1892 г.), «Император Всероссийский есть Монарх самодержавный и неограниченный. – Повиноваться верховной Его власти, не токмо за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает».

Свидетельство очевидца

«Эти свиньи заставляют моего сына делать Бог знает что, и говорят, что мой муж этого хотел» – вдова Императора Александра III о своем сыне Императоре Николае II и о влиянии на него окружения.

Этот принцип не исключал проведения экономических реформ, положительные результаты которых должны были способствовать укреплению народного хозяйства и, тем самым, упрочению самодержавной власти. Изменению не подлежала политическая линия, выработанная в годы правления Императора Александра III: в патриархальных, отеческих отношениях между верховной властью и простыми людьми Царь видел действенное средство против распространения «революционных» идей социальной справедливости и равенства. К началу царствования Николая II Россия оставалась последней в Европе абсолютной монархией, все остальные европейские государи давно признали права своих граждан на соучастие в политической жизни, даровали политические свободы, созывали парламенты. Чувства и поступки русского самодержца находились в непрекращающемся конфликте с политическими реалиями времени.

Отвечая на вопрос о своей профессиональной деятельности во время Всероссийской переписи 1986–1897 гг., тридцатилетний Николай II написал своим четким почерком – «Хозяин земли русской». В своем дневнике министров и генералов он без смущения называл: «мои слуги». Кому-то это нравилось, но другие вспоминали евангельские слова Христа: «… вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» [Мф. 20:25–27] и смущались претензией молодого Царя на самодержавное хозяйствование Русской землей.

Свидетельство очевидца

Ко времени, когда Император стал Верховным Главнокомандующим (июль 1915 – февраль 1917 г.), относится характерный диалог, сохраненный генералом Борисовым: «Во время одной из бесед в Ставке Государь обронил фразу: „Мне и России“. Я имел смелость заметить: „России и Вам“. Царь посмотрел на меня и вполголоса проговорил: „Да, Вы правы“». – Б. Борисов. Военный сборник. Т. 2. Белград, 1922. – С. 21.

К этому следует добавить и исключительную мистическую настроенность Царя, постоянно видевшего вокруг себя дурные знамения. Начиная со свадьбы, проходившей в дни траура по отцу, злой рок, казалось, преследовал его постоянно. Во время обряда коронации (14 мая 1896 г.) с его груди упала, оторвавшись, цепь ордена св. Андрея Первозванного; буквально через несколько дней после этого произошла Ходынская катастрофа (сотни тысяч людей, пришедших для получения царских подарков, в результате халатности властей оказались запертыми на пересеченном рвами поле, где до того проводились военные занятия. В результате давки задохнулись и были раздавлены толпой 1389 человек). С нетерпением, в течение почти десяти лет ожидавшееся рождение наследника было омрачено вскоре обнаруженной у него страшной неизлечимой болезнью – гемофилией – несвертываемостью крови, которая заставляла каждое мгновение ждать страшного конца. В 1904–1905 гг. – неудачная война с Японией, затем – революция, приведшая к конституционной уступке 17 октября 1905 г., наконец – 1917 г. …

Свидетельство очевидца

Ходынка

«В то утро я была у зубного врача. – „Вы уже слышали, что на Ходынском поле ужасная давка? У нас в полицейском участке лежат шестеро убитых“. По дороге домой я уже видела закрытые телеги с убитыми. Говорили, что давку невозможно сдержать. Поле кипит, как котел, и полиция не в силах остановить прибывающие со всех сторон массы народа. Сведения о числе жертв росли с каждым часом. Больше двух тысяч человек были задавлены насмерть. Вечером должен был состояться бал во французском посольстве. Царю советовали из-за катастрофы не появляться на балу. Но он не хотел, чтобы в первый день его царствования кто-либо оказывал на него давление; он поехал на бал и танцевал. Так началось правление этого царя». – Маргарита Волошина. Зелёная змея. История одной жизни. М., 1993. – С. 80.

Симптомы грядущей катастрофы для Императора были столь очевидны, что однажды он сам (в разговоре с министром) сравнил себя с Иовом многострадальным. Фатализм его часто принимали за ограниченность и лицемерие, стеснительность – за ханжество и холодность. Даже преданные престолу люди считали, что сам Царь, не желая понять логику времени, губит монархию, а для него самого жизнь часто была нравственно мучительна.

Свидетельство очевидца

«Государя… за малодушную жестокость в отношении своих ближайших сотрудников и неверность в личных отношениях высшая петербургская бюрократия ненавидела не меньше, чем самые ожесточенные революционеры». – Г. Н. Михайловский, начальник международно-правового отдела Императорского МИД. Записки. М., 1993. – Т. 1. С. 179–180.

Подражая отцу, император Николай II хотел передать своему сыну власть в том объеме, в котором сам ее получил, и в то же время ясно сознавал, что после 1905 г. это уже невозможно. Раздвоенность, отсутствие прочной основы простой веры и здравого смысла, которая сделала бы его жизнь такой же цельной, как и жизнь его отца, привели Николая II в трагически замкнутый круг. Смысл существования, как он сам не раз говорил и писал, сосредоточился для Императора на семье, единственном убежище мира и спокойствия. Его подчиненность жене в большей степени реакция усталого человека, чем человека слабого: «Лучше десять Распутиных, чем одна истерика Александры Федоровны», – как-то признался Николай II Столыпину.

Свидетельство очевидца

«Политическая слепота и непреклонная самоуверенность Императрицы Александры Федоровны, безволие, фаталистическая покорность судьбе и почти рабское подчинение Императора Николая Александровича своей жене были одною из непоследних причин, приведших великое Российское государство к неслыханной катастрофе». – Протопр. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. С. 293.

Его жизнь напоминает жизнь многих интеллигентных «лишних людей» начала XX столетия, смысл бытия которых для них самих был тягостен и не очень понятен. Недоверие к людям, свойственное последнему Царю, по всей видимости, и проистекало от недоверия к самому себе. «Спящий Царь» (по словам св. Иоанна Кронштадтского) поэтому и был столь сдержан на эмоции.

Свидетельство очевидца

Молитва св. Иоанна Кронштадтского за Царя Николая II, написанная им незадолго до смерти: «Да воспрянет спящий Царь, переставший властвовать властию своею; дай ему мужества, мудрости, дальновидности» – ЦГАСПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 71. Л. 40–40 об.

Николай II был искренне верующим православным христианином. Его идеалом являлся Царь Алексей Михайлович (не случайно и наследника назвали Алексеем). Он был убежден, что выполнять монарший долг – его обязанность перед Богом, Которому только и дает отчет в своих действиях Его помазанник. Понимая неканоничность устройства Православной Церкви в России, Царь симпатизировал идее церковной реформы. Существуют не вполне достоверные сведения о том, что Николай II после рождения Алексея думал даже принять монашеский постриг и стать Патриархом.

Сам Царь не оставил для истории на этот счет, как и по многим другим вопросам, своего мнения. Дневник Николая II содержит больше сведений о погоде, охотничьих трофеях и встречах с родственниками и министрами, чем размышлений на политические темы, он создаёт мнение о Царе как о человеке явно «негосударственного масштаба».

Пытаясь разобраться в побудительных мотивах тех или иных действий Николая II, крупнейший деятель его царствования граф С. Ю. Витте с горечью писал в начале 1910-х гг.: «Бедный и несчастный Государь! Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек: но безвольный, и на этой черте его характера развились его государственные пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного. Бог и Я».

Свидетельство очевидца

«Обладая многими дарованиями, с которыми он мог стать прекрасным конституционным монархом, – живостью и тонкостью ума, систематичностью, прилежанием в работе и необычайным природным обаянием, привлекавшим всех, близко его знавших, – Император Николай II не унаследовал от своего отца ни властной натуры, ни сильного характера, ни способности быстро принимать решения, – качеств, столь необходимых для самодержавного правителя», – писал прекрасно знавший Государя и симпатизировавший ему посол Великобритании в Петербурге с 1910 по 1918 г. сэр Джордж Бьюкенен. – Моя миссия в России. М., 2006. – С. 259.

Можно ли назвать безволием чувство обреченности, с которым жил последний Император и которое влияло на его политические решения самым существенным и в большинстве случаев отрицательным образом? Судить об этом крайне затруднительно. В любом случае это чувство не обмануло: последние месяцы его жизни после отречения от престола 2 марта 1917 г. были и морально и физически очень тяжки. Он увидел обратную сторону той «народной любви», в которой никогда не позволял себе сомневаться. Трагическая гибель в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. вместе с женой, детьми и верными слугами в подвале екатеринбургского дома Ипатьева – завершение скорбного и нравственно мучительного жизненного пути Государя Николая II.

Император был сыном прошлого и не умел жить в настоящем. «Он был рожден на ступеньках трона, но не для трона», – сказал о последнем русском самодержце принимавший его отречение и любивший его горячо монархист В. В. Шульгин. А министр иностранных дел Империи С. Д. Сазонов заметил, что государи, подобные Николаю II, «бывают обыкновенно искупительными жертвами собственной слабости и грехов своего века, и история не выносит им сурового приговора».

В ноябре 1981 г. Русская Православная Церковь Заграницей канонизировала Императора Николая II и других погибших от рук большевиков членов Императорской Фамилии в сонме новомучеников. В августе 2000 г. собор Русской Православной Церкви (Московский Патриархат) также прославил последнего русского Царя и убитых с ним его жену и детей в лике «страстотерпцев».

Документ

В решении комиссии по канонизации, зачитанном на Соборе митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием, в частности объявлялось: «Подводя итог изучению государственной и церковной деятельности последнего Российского Императора, Комиссия не нашла в одной этой деятельности достаточных оснований для его канонизации… В страданиях, перенесенных Царской Семьей в заточении с кротостью, терпением и смирением, в их мученической кончине был явлен побеждающий зло свет Христовой веры, подобно тому, как он воссиял в жизни и смерти миллионов христиан, претерпевших гонения за Христа в ХХ веке». – Информационный Бюллетень Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии. Август 2000 г. Спец. выпуск. – С. 50; 55.

Литература:

Дневники императора Николая II (1894–1918). В 2 т. / Отв. ред. С. В. Мироненко. М.: РОССПЭН, 2011–2013.

Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Пг. (Л.): Гос. изд-во, 1923–1927. Т. III–V.

Николай II и великие князья. (Родственные письма к последнему царю). Л.; М.: Гос. изд-во, 1925.

С. Л. Фирсов. Николай II. Пленник самодержавия. Т. 1–2, СПб.: Вита Нова, 2009.

Э. Каррер д’Анкосс. Император Николай II. М., 2009.

1.1.2. Положение крестьянства

В 1897 г. сельские жители (так называемые «сельские обыватели», включающие кроме крестьян казаков и инородцев) составляли 86 % населения Империи (без Польши и Финляндии). Крестьяне, являясь основным сословием России, составляли 77,1 % населения страны. Манифестом 19 февраля 1861 г. крестьянам, которые до того состояли в крепостной зависимости от государства или помещиков, были обещаны «права состояния свободных сельских обывателей, как личные, так и по имуществу». Это обещание было исполнено далеко не полностью. После освобождения крестьянин остался прикрепленным к своему сельскому обществу (общине) припиской, земельным наделом и круговой порукой. Лишь с большим трудом он мог получить «увольнение» из своего общества при условии отказа от земельного надела в пользу общины. Только получение среднего образования, государственная или земская служба, вхождение в купеческую гильдию выводили из крестьянского сословия.

Крестьяне владели землей не единолично, а коллективно. Община (мiр) устанавливала правила и порядок обработки земли, периодически перераспределяла ее между своими членами. Без согласия общины нельзя было продать или заложить свой надел. Закон 8 июля 1893 г. определил, что передел общинных земель может происходить не чаще, чем раз в 12 лет, и при обязательном одобрении двумя третями общинников. Переделы земли часто приводили к несправедливостям, жестокостям внутри міра, к забвению крестьянами своих общественных обязанностей. Годы земельных переделов стали трагическими датами русской истории – 1905, 1917.

Закон 14 декабря 1893 г. запретил крестьянам без согласия міра превращать свои наделы в частную наследственную собственность, а община редко давала на это свое согласие, так как крестьян связывала круговая порука — совместная ответственность за нерадивых или несостоятельных общинников. При выходе из общины вся тяжесть налогового бремени ложилась на остальных. Существование общины позволяло выживать слабым и разорившимся хозяевам, но ограничивало личную инициативу энергичного крестьянина, препятствовало внедрению прогрессивных форм землепользования. К началу ХХ в. из 138 млн. десятин[3] крестьянских надельных земель 83 % были в общинном владении.

Освобождение крестьян в 1861 г. сделало крестьян лично свободными от помещика. Вскоре в деревне не осталось иных представителей государственной власти, кроме полиции. Однако при Александре III власть вновь ограничила свободу крестьян. Положение 12 июля 1889 г. о земских участковых начальниках ставило крестьянское самоуправление – волостные и сельские сходы – под контроль государственной власти. Министр внутренних дел назначал, по представлению губернатора, земских начальников из местных дворян. «На земского начальника возлагается попечение о хозяйственном благоустройстве и нравственном преуспеянии крестьян вверенного ему участка», – объявлялось в Положении. На разумность самих крестьян правительство не полагалось.

Свидетельство очевидца

«Главным, недостаточно оцененным злом русской жизни было правовое положение нашего крестьянства». – Василий Маклаков. «На Закате». – С. 252.

22 ноября 1904 г. министр внутренних дел князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский объяснял Императрице Александре Федоровне: «Народ хочет только земли, но по мере того как будет выплывать из теперешнего положения, тоже захочет перемен… народ совершенно бесправен, для него другие даже законы, нельзя иметь законы, которыми 9/10 населения не пользуется». В ответ Государь заметил: «Перемены хотят только интеллигенты, а народ не хочет». – Княгиня Е. А. Святополк-Мирская. Дневник 1904–1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. – С. 259–260.

Теперь ни одно решение схода, ни одно избрание сходом «гласных» (т. е. избранных на должность) не вступало в силу без одобрения земского начальника. Земский начальник исполнял также и роль мирового судьи, который раньше избирался самими крестьянами. Земский начальник мог налагать на крестьян денежные штрафы, аресты и телесные наказания (отмененные только Манифестом 11 августа 1904 г.). Он же полностью контролировал деятельность волостного крестьянского суда. Крестьянская жизнь вновь оказалась во власти дворян, которых они со времен крепостного рабства считали своими врагами, присвоившими крестьянскую землю. Назначение земских начальников не вызвало улучшения ни хозяйственной, ни нравственной жизни крестьян, только усилило межсословный антагонизм.

На рубеже веков, несмотря на постоянное увеличение объемов сельскохозяйственного производства, русская деревня – почти 100 млн. человек – переживала аграрный кризис. Самым тяжелым было положение центральных губерний. Появился даже особый термин – «оскудение Центра». Рост крестьянского населения привел к тому, что в российском Центре средний земельный надел на душу мужского населения сократился с 4,8 десятины в середине 1860-х гг. до 2,8 десятины к концу века.

Как существовала обычная великорусская сельская семья к концу XIX в.? Жилищем ей служила изба площадью 6 на 9 аршин[4] и высотою не более сажени[5]. Нередко в таком помещении, значительную часть которого занимала топившаяся по-черному русская печь, обитало до пятнадцати душ. Спали в два этажа: на лавках и на печи. Полы обычно были земляные. В доме помещался мелкий скот, а в большие холода туда могли ввести и корову. Крыша, покрытая соломой, часто протекала. Вследствие сырости кирпичные и деревянные строения служили не более 15–20 лет, постепенно разрушаясь. Настоящими трагедиями становились частые пожары – в 12,5 млн. хозяйствах, насчитывавшихся в Европейской России к 1905 г., за 15 лет сгорела каждая четвертая изба. Повседневной пищей крестьянина были хлеб, молоко и картофель, растительное масло, крупы, яблоки (в южных районах – разнообразные фрукты), рыба и «дары леса» – грибы и ягоды. Мясо, масло, яйца, творог появлялись на столе только в праздники. Сбережений на черный день, как правило, не было, и любой серьезный неурожай угрожал подорвать крестьянское хозяйство.

Что делало правительство для облегчения положения деревни? Еще в 1885–1886 гг. была отменена подушная подать, ложившаяся главным образом на крестьянство (высшие сословия не платили ее никогда). Платежи крестьян в казну стали вполне терпимыми после её отмены. Не раз прощались крестьянам и недоимки по казенным платежам, которые, впрочем, быстро накапливались вновь. Так, прощенные в 1896 г. по случаю коронации недоимки к 1900 г. вновь достигли 119 млн. рублей.

В 1902–1903 гг. действовало Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Во всех губерниях Европейской России, а потом на Кавказе и в Сибири были созданы 82 губернских и 536 уездных комитетов для выяснения нужд деревни. Был собран большой статистический материал, впоследствии опубликованный в нескольких объемистых томах. Значительное большинство комитетов высказались против сохранения общины, называя её тормозом развития деревни, или, по крайней мере, за возможность свободного выхода из неё отдельных крестьян. Были приняты и некоторые практические меры: в 1903 г. упразднена круговая порука, а годом позже изданы законы, облегчающие переселения на казенные земли Сибири, и смягчен паспортный режим для крестьян, которые до того оставались приписанными к своим обществам и без особого разрешения полицейских властей не могли покидать свой уезд.

Мнение специалиста

«В принципиальном отношении эта реформа была колоссальна… Круговая порука общества за отдельных крестьян давала основание и к той власти общества над его отдельными членами, которая составляла главную язву крестьянской жизни». – Василий Маклаков. «На Закате». – С. 276.

Работа Особого совещания выявила с полной очевидностью, что старая политика сохранения замкнутого в общину, необразованного и нищего крестьянства, составлявшего 5/6 населения Империи, требует полного пересмотра. Без предоставления крестьянам гражданских и хозяйственных прав, которыми с эпохи Великих Реформ обладали все иные сословия России, и экономическое и политическое будущее страны рисовалось в очень мрачных тонах. И, тем не менее, Императорский Манифест 26 февраля 1903 г. вновь подтвердил принципиальное неравноправие крестьян с другими сословиями. Для снятия правовых ограничений с крупнейшего сословия Империи понадобилась революция 1905–1906 гг. и аграрная реформа П. А. Столыпина.

Литература:

А. М. Анфимов. Крестьянское хозяйство Европейской России. 1881–1904. М., 1980.

П. С. Кабытов. Русское крестьянство в начале ХХ в. Самара, 1999.

В. Г. Тюкавкин. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2001.

1.1.3. Земельный вопрос

Крестьянская политика российской власти в конце XIX в. отличалась большой жесткостью. Видный ученый и предприниматель, директор Санкт-Петербургского Технологического института Иван Алексеевич Вышнеградский (1831–1895), став министром финансов Российской Империи в 1887 г., принял курс на развитие отечественной промышленности за счет крестьян. В 1887–1888 гг. были взысканы крестьянские недоимки в размере свыше 16 млн. рублей. Важнейшим источником пополнения бюджета России традиционно был экспорт хлеба за границу. Вышнеградский всячески способствовал росту экспорта. Если в 1861–1865 гг. экспортировалось в среднем по 80 млн. пудов зерновых в год, то через 20 лет – уже 301 млн. пудов. При этом цены на зерно, из-за конкуренции с дешевым американским хлебом, упали между 1861 г. и 1891 г. в два раза. Министерство финансов отказалось от дотаций хлебного экспорта и закупало у крестьян зерно по низким ценам. В результате Вышнеградский достиг сбалансированности бюджета, из которого исчез дефицит, разъедавший организм народного хозяйства в течение почти всего XIX в., однако разорил и без того нищее крестьянство.

Сильная засуха 1891–1892 гг. вызвала голод в губерниях Поволжья и Черноземного центра – хлебной житнице России. От неурожая пострадали 29 губерний и областей. Голод и сопутствовавшая ему холера, несмотря на чрезвычайные усилия власти и общественности, привели к гибели около 375 тыс. человек. Неурожайные и голодные годы периодически бывали в России и ранее, но колоссальные размеры бедствия 1891–1892 гг. значительно превзошли предыдущие кризисы и свидетельствовали о серьезных экономических причинах трагедии.

Можно ли было улучшить положение сельского жителя? В начале ХХ в. ответ на этот вопрос для значительной части радикально настроенных политиков, экономистов, представителей интеллигенции казался очевидным: необходимо принудительное отчуждение в пользу крестьян помещичьих земель. Но существовала ли на деле проблема малоземелья? Сами крестьяне и многие образованные русские люди в то время однозначно отвечали утвердительно на этот вопрос. Крестьяне ждали, что Царь даст им помещичью и свою землю даром, интеллигенты призывали крестьян брать землю силой и даже создали организацию с характерным названием «Черный передел».

В начале ХХ в. эта революционная агитация начинает восприниматься крестьянами, особенно в трудные голодные годы. Неурожай 1901 г., охвативший почти 24 млн. человек, спровоцировал подъем крестьянских волнений: число выступлений в деревне исчислялось сотнями. Часто крестьяне громят и поджигают дворянские имения, захватывают помещичьи земли и хлеб, уводят скот. Весной 1902 г. началось восстание крестьян Полтавской и Харьковской губерний, распространившееся на 165 сел и деревень с населением 150 тыс. человек. Главное требование восставших – верните нам землю, захваченную помещиками. Для усмирения восставших понадобилось более 10 тыс. солдат и казаков, присутствие командующего Киевским военным округом, двух губернаторов и министра внутренних дел В. К. Плеве.

Но в действительности земельного голода в России не было. Размер земельного обеспечения крестьянских дворов в тех самых особенно «оскудевших» центральных черноземных губерниях значительно превышал таковой в развитых европейских государствах. Количество удобной земли на душу населения составляло в европейской части России – 2,8 га, во Франции – 2 га, в Германии – 1,8 га, в Италии – 1,1 га. При этом в России крестьянам принадлежало 62 % всех удобных земель, в то время как во Франции – 55 %, в Пруссии – 12 %, в Англии крестьяне почти все были только арендаторами помещичьих земель. Россия была к началу XX в. крестьянским царством, но бедным крестьянским царством.

Дворянские владения составляли 22 % от всей площади земель. Одной десятой удобных земель владели купцы и мещане. Огромные земельные владения казны большей частью состояли из земель неудобных – тундры, гор, ледников, болот, таежных северных лесов. Возможность улучшить положение крестьянства за счет отмены помещичьей собственности на землю была иллюзией. Увеличение средней площади земли, находящейся в пользовании крестьянина, после декрета о земле 1917 г. выразилось в сравнительно небольшой прирезке – 16,3 %.

Тяжелое положение крестьянина определяли и объективные факторы: уравнительная роль сельской общины, низкие мировые цены на хлеб, высокая арендная стоимость земли, но малоземелье становилось отягчающим обстоятельством вследствие причин субъективных, из-за особенностей сельскохозяйственной культуры русского крестьянина. Один из деятелей Богородицкого уездного комитета Тульской губернии рассказывал, что местные земледельцы бросились было покупать новый технический инвентарь – сноповязалки, но вскоре убрали эти усовершенствованные орудия в сараи, за неимением работников, которые умели с ними правильно обращаться: «Махать косой с утра до вечера очень тяжело, но при этом можно не думать. Сноповязалки же требуют постоянного внимания: в зависимости от густоты, высоты, полеглости или стояния хлеба нужно то опускать, то поднимать платформу… увеличивать или уменьшать объем снопов <…> И если за одной сноповязалкой еще может усмотреть сам хозяин, то там, где их много, уследить за ними невозможно. А при несоблюдении указанных выше условий получается масса поломок, происходят беспрестанные остановки, работа выходит плохая и уборка обходится несоразмерно дорого». Равнодушие к плодам своего труда, выработанное полутора веками крепостного рабства, обходилось теперь очень дорого и самим крестьянам и всему народному хозяйству России.

Урожайность зерновых поднялась за сорок лет (1860–1900) с 30 пудов с десятины всего лишь до 39 пудов. Урожай на крестьянских полях только в три-четыре раза превосходил объем зерна, затрачиваемого на посев, и был в 4–5 раз ниже, чем в Европе. Чтобы произвести количество зерна, которое русский крестьянин получал на наделе в 2,6 десятины, французу было бы достаточно владеть площадью в полдесятины. Видный экономист Александр Чупров в 1907 г. в сборнике «Нужды деревни» объяснял причину низкой урожайности плодороднейших русских черноземов: «Крестьянские земли можно назвать почти целинными: они ковыряются сохой на два вершка[6] глубины. Ничтожные и нерациональные удобрения оставляют неиспользованными важнейшие составные части почвы. Плохие семена способствуют больше разведению сорных трав, чем хлеба. <…> Применение простейших, легко доступных агрикультурных улучшений достаточно для того, чтобы в большей части мест России, по крайней мере, удвоить сборы».

Если крепостной крестьянин удовлетворял собственные потребности продуктами своего же труда и отрабатывал барщину, то теперь, с развитием капитализма, активным включением России в международные экономические отношения, русский земледелец, по существу, должен был участвовать в международном разделении труда, а на мировом рынке побеждает тот, кто производит лучше и дешевле, обладает специальными знаниями и новейшей техникой. К этой новой роли крестьянин оказалась не готов. «Деревня слишком долго спала мертвым сном, и подвинуть ее на путь предприимчивости, вдохнуть в нее смелую хозяйственную инициативу нелегко, даже освободив ее от лишних пут и стеснений. Призыв к деятельности, да еще с оговорками и ограничениями, будет бессилен там, где нужна труба архангела…» – замечал современник.

Первобытные технические приемы, крайне нерациональное использование земли, неумение и нежелание приспособиться к новым хозяйственным условиям – все это, с увеличением численности земледельческого населения и истощением запаса доступных земель, постепенно привело деревню к масштабному аграрному кризису.

Литература:

Ю. В. Готье. Очерк истории землевладения в России. М., 2003.

А. А. Кауфман. Аграрный вопрос в России. [Любое издание].

О. Г. Вронский. Крестьянская община на рубеже XIX – ХХ вв.: структура управления, поземельные отношения, правопорядок. М., 1999.

В. В. Казарезов. Крестьянский вопрос в России. Конец XIX – первая четверть XX века. Т. 1. – М.: Колос, 2000.

1.1.4. Казачество

На окраинах Империи земледелием занимались казаки — особое военное сословие, составлявшее 2,3 % населения России (ок. 3 млн). Многие годы ведут историки и этнографы споры об этническом происхождении казаков. Корни казаков тянутся и от диких кочевых племен, издавна обитавших в Диком Поле, и от беглых русских, зачастую староверов. Свободолюбие было главной отличительной чертой казаков. Казаки даже избегали жениться на крепостных, дабы их дети не унаследовали рабскую психологию. Выдержка, темперамент и боевое уменье помогли им освоить огромные территории, включая Сибирь и Аляску. Но казаки чувствовали себя россиянами и все эти земли они открывали для России. Русские цари, начиная с Петра I, старались ограничить самоуправление казаков, однако общественное устройство их жизни сохранило демократические элементы. Немногие казаки были дворянами. Основная же их часть являлась свободными сельскими обывателями.

Казаки несли сторожевую службу на границах государства, а во время серьезных войн призывались на фронт. На собственные средства они должны были приобретать строевого коня, а также полное снаряжение и обмундирование. Казачество служило за предоставленную ему Императором землю. Величина казачьего надела в начале ХХ в. колебалась от 20 до 40 десятин, что было намного больше, чем у крестьянина. Закон 1869 г. «О поземельном устройстве в казачьих войсках» предполагал отвод 30 десятин удобной земли «на каждую мужского пола душу казачьего сословия». На обширных пространствах от Дона до Амура к концу XIX в. несли службу 11 казачьих войск. Наиболее многочисленными из них были Донское, Кубанское и Оренбургское. Когда Россия присоединяла новые земли, на них часто создавали новые казачьи войска. Так, при Александре II на включенных в состав Империи Дальневосточных и Среднеазиатских окраинах были образованы Амурское (1858), Семиреченское (1867) и Уссурийское (1889) войска. Каждое казачье войско и каждый полк имели свои знамена. Войско делилось на станицы, состоявшие из одного или нескольких казачьих поселений, именуемых хуторами или поселками. Площадь владений каждой станицы составляла ее станичный юрт, а все лица войскового сословия, живущие в юрте, составляли станичное общество.

Общественное управление казачьих станиц регулировал закон 1891 г., согласно которому выбирались станичные атаманы, казначеи и судьи. Их выбирали в малых станицах станичные сборы казаков-домохозяев, а в больших – выборные от 5—10 дворов. Высшие органы военно-административного управления казачества назначались правительством. Каждое войско возглавлял наказной атаман. С 1827 г. атаманом всех казачьих войск считался наследник престола. Самой большой из казачьих областей была Область войска Донского, стоявшая вне губернской системы.

Вооруженные силы казаков состояли из служилого состава, который исполнял воинские обязанности мирного и военного времени, и войскового ополчения, создававшегося только для участия в масштабных военных действиях. Основная казачья служба продолжалась два десятилетия – с 18 до 38 лет. Существовало три разряда служилого состава: приготовительный (3 года), строевой (12 лет), запасной (5 лет). После этого казак становился отставным и мог призываться только в ополчение. Понятие воинской чести имело для казака особое значение. Случаи трусости и дезертирства среди них были большой редкостью. Из терских и кубанских казаков формировался Собственный Его Величества конвой, постоянно находившийся при Императоре.

На рубеже XIX–XX вв. у казаков появилась новая обязанность – их стали привлекать для разгона революционных митингов и демонстраций. Без пострадавших разгоны демонстраций обходилось редко, и не всем казакам такая служба была по сердцу.

Литература:

А. А. Гордеев. История казаков. Ч. 1–4. М., 1992.

Л. И. Футорянский. Казачество России на рубеже веков. Оренбург, 1997.

А. Г. Сизенко. Казачество России: Казачьи войска. Знаменитые атаманы. Уклад жизни. М.: Владис, 2009.

1.1.5. Дворянство

Дворянство – высшее сословие России, к началу ХХ в. вместе с семьями составляло приблизительно 1,8 млн. человек, или 1,5 % населения. Из них 1,2 млн. имели потомственное дворянство, а прочие – личное, которое распространялось только на супругу дворянина и не передавалось по наследству. Престиж личного дворянства был невысок. Его приобретал гражданский чиновник, дослужившийся до чина титулярного советника (IX класс «Табели о рангах»), и только действительный статский советник (IV класс) становился потомственным дворянином[7].

Представители высшего сословия традиционно занимали ключевые должности в системе государственного управления, армии и флоте, на дипломатической службе: 30 % всех чиновников, 50 % офицерского корпуса и 90 % генералитета составляли в конце XIX в. потомственные дворяне. Дворянское сословие обладало особыми сословными органами – дворянскими собраниями, которые избирали предводителей дворянства, имевших большое влияние на местах. Ведущую роль играли дворяне и в земствах.

«Дворяне, первая опора Престола, принадлежат к высшему и большей частью просвещеннейшему классу жителей и, посвящая почти всю жизнь свою государственной службе, составляют и вне оной одно из надежнейших орудий правительства», – объявлял Российский закон. (Свод законов 1898 г., Том II, часть 1, ст. 416).

Дворянство Российской Империи было многонационально. Только 53 % потомственных дворян назвали в 1897 г. своим родным языком русский. 28,6 % считали себя поляками, 5,9 % – грузинами, 5,3 % – татарами, 3,4 % – литовцами, 2,4 % – немцами. Несмотря на многочисленные законодательные ограничения, российское дворянство оставалось открытым сословием. В потомственные дворяне можно было попасть как с получением высокого гражданского или военного чина, так и благодаря включению в ту или иную орденскую корпорацию Империи (награждение орденом – в просторечии). В 1875–1896 гг., таким образом, стало потомственными дворянами 40 тыс. человек.

После освобождения крестьян немногие из дворян желали трудиться над превращением своих имений в «образцовые хозяйства». Поэтому их земельные угодья быстро приходили в запустение. Земли продавали купцам, закладывали в банки, сдавали в аренду своим же бывшим крестьянам. До 1861 г. обладавшее огромными земельными богатствами, дворянство к началу XX столетия потеряло почти половину своей земли – от 100 млн. десятин осталось к 1905 г. 53 млн. В 1897–1900 гг. в руки других сословий ежегодно переходил один миллион десятин помещичьей земли.

Леворадикальные круги не без удовлетворения наблюдали за оскудением дворянского землевладения, искренне полагая, что любое ухудшение положения помещиков будет способствовать улучшению быта крестьян. Тогда как в действительности упадок крупных поместий, откуда в голодные годы крестьянин мог получить помощь и где имел побочные заработки, еще более ухудшал положение деревни.

Только небольшой части дворян (около 3 %), владеющих крупными поместьями, удалось приспособиться к новым условиям, активно используя новейшую технику, минеральные удобрения и наемный труд сельскохозяйственных рабочих. Именно такие хозяйства служили главными поставщиками зерна, в том числе и на экспорт. В них же получали развитие и новые для России сельскохозяйственные породы и культуры – сахарная свекла, разведение клевера, племенное скотоводство, коневодство, – распространявшиеся впоследствии среди передовой части крестьян.

Вместе с общим ухудшением экономического положения падало и политическое влияние дворянства, чему государственная власть старалась воспрепятствовать, определенными мерами поддерживая состоятельность господствующего сословия. В 1885 г. был учрежден Дворянский банк, снабжавший дворян деньгами на льготных условиях. Можно было получать весомые денежные ссуды под залог имения на очень значительные сроки – вплоть до 66 лет. Почти пять лет существовало учрежденное в 1897 г. Особое совещание о нуждах поместного дворянства, работа которого способствовала принятию некоторых законоположений в пользу помещиков. Так, согласно закону 1899 г. о временно-заповедных имениях, дворянам-землевладельцам было дано право на два поколения объявлять свое имение неделимым и неотчуждаемым. Закон 1901 г. разрешал дворянам покупать и арендовать на льготных условиях казенные земли в Сибири. В 1902 г., выступая перед дворянством в Курске, Николай II специально подчеркнул, что «поместное землевладение составляет исконный оплот порядка и нравственной силы России и его укрепление будет моей непрестанною заботой».

Император лично распоряжался об оказании помощи многим аристократическим фамилиям. Их громадные, порой достигавшие многих сотен тысяч и даже миллионов рублей долги казначейству списывались, часто несмотря на протесты министра финансов. В бедной России, где сотни тысяч простых людей могли умирать от голода, такие действия верховной власти вызывали осуждение и отчуждение народа от Императора и опекаемого им высшего дворянства.

Особую группу составляли дворяне, относившиеся к высшей бюрократии, которые по своему положению могли участвовать в учреждении крупных предприятий, банков и акционерных обществ и так наживать значительные капиталы. Устраивая свое финансовое благополучие с помощью буржуазии, дворянская аристократия не считала себя ровней промышленникам и торговцам и стремилась сохранить сословную обособленность. В целом же на рубеже веков государство более оказывало покровительство промышленникам и предпринимателям, нежели представителям поместного дворянства.

Литература

А. П. Корелин. Дворянство в пореформенной России, 1861–1904 гг.: Состав, численность, корпоративная организация. М., 1979.

1.1.6. Рост промышленности и городов

Небывалый промышленный подъем 1890-х гг. позволил России наряду с США, Англией, Германией и Францией войти в число крупнейших индустриальных держав мира. Одним из важнейших факторов, влиявших на экономическое развитие страны в этот период, стало строительство железных дорог. К началу 1890-х гг. Россия находилась на пятом месте в мире по длине железнодорожных путей (30 140 км) после Соединенных Штатов Америки – 259 687 км, Германии – 41 793 км, Франции – 36 348 км, Великобритании и Ирландии – 32 088 км. Непосредственно за Россией шли Австро-Венгрия – 26 501 км и Британская Индия – 25 488 км. В России в начале 1890-х гг. строились около 3 тыс. верст[8] железных дорог ежегодно. Если в 1873 г. по железной дороге перевезли 1117 млн. пудов[9] грузов, то в 1893 г. – уже 4846 млн.

Бурное железнодорожное строительство открывало для торговли и промышленности внутреннюю Россию, вовлекало ее в хозяйственный оборот, ускоряло приток в сферу предпринимательства представителей разных сословий русского общества. В 1891 г. началось строительство Великого Сибирского пути – самой протяженной в мире железной дороги (более 7 тыс. верст), связавшей Центральную Россию с ее дальневосточными окраинами. Без этой дороги невозможно было всерьез думать об освоении необъятных пространств Сибири и Дальнего Востока. Закладку ее во Владивостоке совершил Цесаревич Николай Александрович. Дорога строилась около 15 лет с рекордной скоростью укладки рельсов – 642 версты в год Возникновение устойчивых транспортных связей между различными районами страны самым благоприятным образом влияло на развитие промышленности. Необходимость в металле и шпалах для прокладки железнодорожных путей, горючем для паровозов стимулировала развитие металлургии, угледобывающей, нефтеперерабатывающей и деревообрабатывающей отраслей. Ускоренными темпами производились вагоны и паровозы, строились мосты. К началу ХХ в. Россия по протяженности железных дорог занимала уже второе место в мире после США. Сфера железнодорожного дела «притягивала» наиболее талантливые и образованные кадры чиновников. В течение 10 лет (1895–1905) должность министра путей сообщения занимал Михаил Иванович Хилков. Князь из рода Рюриковичей, он начал свою карьеру помощником кочегара в США и железнодорожным слесарем в Англии и постепенно прошел все ступени служебной лестницы. На железной дороге начинал свою карьеру и С. Ю. Витте.

К концу XIX в. главные доли в структуре промышленного производства занимали (на 1900 г.), во-первых, – текстильная (26,1 % стоимости всей произведенной в России продукции за год), во-вторых, – пищевая (24,9 %) промышленность. На третьем месте шла горнозаводская (21,8 %).

В стране быстро формировались новые промышленные районы, особенно на Юге России. Там выплавлялся чугун, добывались нефть, каменный уголь и железная руда. Невиданными темпами строились заводы. Так, в 1894–1900 гг. только в сфере металлургии и обработки металлов было построено 445 новых предприятий. В Николаеве и Петербурге возводились мощные кораблестроительные заводы, на которых строились боевые корабли новейших классов и самого большого размера. В последнее десятилетие XIX в. промышленное производство в стране возросло вдвое. По его объему Россия приблизилась к Франции. Россия по темпам роста устойчиво принадлежала к группе стран с наиболее быстро развивавшейся экономикой, таких как Япония, Швеция и США. По размерам добычи железной руды, выплавке чугуна и стали, объемам продукции машиностроения, потреблению хлопка в промышленности и производству сахара она занимала 4—5-е место в мире, а по добыче нефти, благодаря Бакинскому месторождению, стала в 1900 г. мировым лидером.

Демонстрацией технических достижений русской промышленности стала открывшаяся в 1896 г. в Нижнем Новгороде грандиозная «Всероссийская промышленная и художественная выставка».

Но по сравнению с западными странами Россия отставала в сфере производства на душу населения, что не могло не отразиться на потреблении и торговле. Не случайно оборот внешней торговли, составлявший 1 млрд. 286 млн. рублей, более чем в 3 раза уступал торговому обороту Германии и США, в 5 раз – Великобритании и равнялся торговому обороту маленькой Бельгии. Это свидетельствовало о том, что Россия бедна капиталами. Для развития национальной промышленности, строительства железных дорог, укрепления банковской системы страна нуждалась в средствах. Не имея их в достаточном количестве, она обращалась к займам, которые и обеспечивали до половины необходимых капиталов. Громадное число современных заводов и фабрик, донбасские шахты, судостроительные верфи строились «иностранным капиталом» и принадлежали французским, бельгийским и прочим иностранным предпринимателям. Однако с начала ХХ в. доля иностранного капитала в русской промышленности неуклонно сокращалась. Внутренний долг государства возрастал (83 % за 1900–1913), а внешний (36 % за 1900–1913) сокращался. Это означало, что государство все чаще находило деньги для займов на внутреннем рынке. Кроме того, на рубеже веков платежи по госзаймам составляли более 30 % расходной части бюджета во Франции, в Великобритании – около 20 %, и всего лишь менее 15 % – в России. Долговое бремя и займы не угрожали статусу России как великой державы.

Став в январе 1887 г. министром финансов Российской Империи, Иван Алексеевич Вышнеградский объявил своими главными целями ликвидацию бюджетного дефицита и защиту отечественной промышленности. Он собирался достичь превышения доходов над расходами в том числе и повышением железнодорожных тарифов. В результате проведенных Вышнеградским реформ начался выкуп в казну частных железных дорог, повысилась доходность государственных, сократились расходы на их содержание. В марте 1889 г. был образован департамент железнодорожных дел.

При Александре III государство все больше вмешивалось в экономическую жизнь страны. В 1891 г. был введен новый таможенный тариф, который содействовал развитию отечественной промышленности, сдерживая появление на российском рынке зарубежных товаров. В августе 1892 г., в связи с отставкой Вышнеградского, министром финансов был назначен С. Ю. Витте. Во многом он явился продолжателем политики своего предшественника и действовал, опираясь на построенный Вышнеградским фундамент финансовой стабилизации.

В начале ХХ в. значительное место в промышленной жизни страны стали занимать монополистические объединения и союзы, члены которых, договорившись между собой о количестве производимой продукции, ценах, рынках сбыта, могли устанавливать контроль над отдельными отраслями производства, извлекая максимальную прибыль. «Союз вагоностроительных заводов» объединял почти все российские предприятия по производству подвижного состава. На нефтяном рынке успешно боролся за монополию картель «Нобель-Мазут». Создавались и банковские монополистические союзы, которые располагали многочисленными филиалами в стране и за рубежом, поддерживали связи с иностранными банками. Борьба за «монополию» была тем успешнее, чем прочнее был «союз» с государственными чиновниками, министерствами, ключевыми заказчиками в госказне. Государственное вмешательство часто оборачивалось зажимом конкуренции.

Наряду с крупной промышленностью развивалось и мелкое производство. По всей стране действовали многочисленные пекарни, обувные, часовые, швейные и другие частные мастерские, которые не подлежали государственному учету. Разнообразные народные промыслы, удовлетворявшие внутренние потребности сельских и городских жителей, порой были уникальны: вологодские кружева, оренбургские пуховые платки, владимирские иконы и др. Общее число занятых кустарным производством в зимние месяцы доходило до 4 млн. человек. Подавляющим большинством кустарей были крестьяне, особенно из малоплодородной северной части России. Они же составляли основную массу тех, кто, воспользовавшись либерализацией паспортного режима, стал заниматься отхожим промыслом – т. е. уходить на много месяцев из своей деревни в поисках случайных заработков на стороне. Отхожие промыслы, давая промышленности столь ей необходимые рабочие руки, приводили одновременно к ослаблению семейных связей и общинного контроля и способствовали деградации нравственных оснований в крестьянской среде.

Подъем экономики в конце XIX в. способствовал развитию городских центров. В начале ХХ столетия в Империи было 867 городов, в которых проживало 13,2 % населения (16,5 млн. человек на 1897 г.). При этом 33 % городских жителей было сосредоточено в 20 городах, население которых превышало 100 тысяч человек. Заметно росли крупнейшие города, особенно Петербург, Москва, Варшава и Одесса.

Крупнейшие города Российской Империи к 1900 г. (в скобках население в начале XIX в.) в тысячах жителей: Санкт-Петербург 1440 (300); Москва 1175 (250); Варшава 712 (120); Одесса 404 (25); Киев 333 (70); Лодзь 314 (0,4); Рига 282 (30); Баку 202; Харьков 174; Тифлис 160; Ташкент 157; Вильна 154. Быстро развивались и промышленные центры на Юге страны. Вместе с тем значительная часть населения по-прежнему проживала в небольших городках, почти не вовлеченных в промышленное производство. Треть городов насчитывала менее 5 тыс. жителей. С другой стороны, ряд крупных фабрично-заводских поселков в центральных и южных районах России (Орехово-Зуево, Юзовка, Кривой Рог и др.) не имел городского статуса. Фактически являлись городами и большие казачьи станицы.

В 1900–1903 гг. страна пережила промышленный кризис, который затормозил темпы хозяйственного развития, но не остановил его. Последующие годы стали периодом застоя. Негативно отразились на темпах роста отечественной промышленности война с Японией и первая русская революция. Новый промышленный подъем начался во второй половине 1909 г.

Литература:

Кризис самодержавия в России. 1895–1917/ Отв. ред. В. С. Дякин. Л., 1984.

Б. В. Ананьич, Р. Ш. Ганелин. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999.

История железнодорожного транспорта в России. 1836–1917. М.; СПб., 1994.

1.1.7. Государственные финансы

Развитие российской промышленности требовало устойчивой финансовой системы. С середины XIX в. основой денежного обращения в стране был кредитный (бумажный) рубль, который постепенно обесценивался. Государству никак не удавалась обеспечить равную стоимость бумажных и металлических денег одинакового достоинства, последние неизменно стоили дороже. Со времен Крымской войны был приостановлен обмен бумажных купюр на золотые и серебряные монеты, которые постепенно исчезали из обращения. Необходимо было оздоровить денежную систему страны на основе золотого стандарта, т. е. обеспечить свободный обмен бумажных денег на золото по твердому курсу. Такая реформа позволила бы сделать русский рубль полноценной расчетной единицей, что в свою очередь должно было привлечь в страну крупные иностранные капиталы, в которых остро нуждалась российская экономика.

Подготовку к введению золотого стандарта начал еще в 1880-е гг. известный ученый-экономист Николай Христианович Бунге, занимавший в 1881–1886 гг. пост министра финансов. Отдавая себе отчет, в каком состоянии находится денежная сфера, он не раз предупреждал, что очередная война может полностью расстроить российские финансы. Деятельность Бунге и его преемника на министерском посту Вышнеградского способствовала накоплению золотого запаса, который в 1890 г. превысил 500 млн. руб. Запас этой «свободной наличности» позволил С. Ю. Витте осуществить в 1896–1897 гг. денежную реформу.

Россия получила устойчивую валюту, обеспеченную золотом. Теперь Государственный банк обменивал кредитные билеты на золотую монету без ограничения, и люди часто предпочитали кредитные билеты золотым монетам из-за соображений удобства. Один новый кредитный рубль был приравнен к 66,6 копейки золотом, а прежний золотой 10-рублевый червонец – к новому 15-рублевому империалу в 12 граммов чистого золота. Момент для реформы был выбран удачно – после нескольких урожайных лет, и она, вопреки прогнозам скептиков, прошла без экономических потрясений. Напротив, Россия значительно упрочила свое внутреннее и внешнее финансовое положение, а российский рубль сохранял стабильность вплоть до Первой Мировой войны.

Проблема, однако, заключалась в том, что значительная часть русского золотого запаса держалась в зарубежных банках (в первую очередь, во Франции). Размеры хранившегося во Франции русского золота (к 1914 г. – на сумму в 431 млн. руб.) равнялись почти трети золотого запаса Французской республики. Русское золото лежало «мертвым грузом», символизируя финансовое могущество Империи, а не работало в виде инвестиций в передовые промышленные отрасли. Главная же идея Витте заключалась в том, чтобы увязать денежное обращение внутри страны и международный платежный баланс России.

Первый русский частный банк (Петербургский) появился в 1864 г., а к 1900 г. в империи существовали 42 коммерческих банка, имевших к 1904 г. 268 отделений. Государственный, Дворянский и Крестьянский поземельный банки играли выдающуюся роль в ипотечном кредитовании населения.

Министерство финансов той поры было не просто ведомством, формирующим бюджет страны. Оно вплотную занималось важнейшими вопросами промышленности и торговли, имело разветвленный управленческий аппарат и собственные учебные заведения. Личность и взгляды министра финансов во многом определяли пути развития народного хозяйства. С. Ю. Витте был сторонником протекционизма – защиты отечественного производителя. Это достигалось целой системой финансовых мер, обеспечивающих конкурентоспособность российской промышленности, в частности, высокими таможенными пошлинами. Другой характерной чертой экономической программы Витте было широкое привлечение иностранных инвестиций, как в виде непосредственных капиталовложений, так и через продажу русских ценных бумаг. И Вышнеградский и Витте считали целесообразным ввозить из-за границы не товары, а деньги, с помощью которых могла бы развиваться отечественная промышленность. Правительство не боялось брать крупные займы за рубежом, хотя это сильно увеличивало государственный долг (с 4905 млн. руб. в 1892 г. государственный долг вырос до 6679 млн. руб. в 1903 г.). Занятые средства шли исключительно на развитие производства. Поскольку модернизация промышленности требовала значительных расходов, Министерство финансов проводило жесткую налоговую политику.

Одной из серьезных мер, способствующих пополнению казны, было поэтапное введение по инициативе С. Ю. Витте с 1 января 1895 г. винной монополии. Государство получало исключительное право на продажу спирта и винно-водочной продукции (за исключением пива, браги и виноградного вина). Контроль над осуществлением реформы, которая определяла также время и место продажи горячительных напитков, возлагался на Министерство финансов. Буквально сразу после введения эта мера стала приносить казне до миллиона рублей ежедневно. В 1903 г. доход от «винной операции» составил 542 млн. руб. – более 25 % всех государственных доходов. Многих смущало, что значительная часть доходов государства – «пьяные деньги». Однако реформа не только не усилила, но даже несколько снизила распространенность пьянства в России.

В 1881 г. дефицит государственного бюджета России составлял 80 млн. руб. при 652 млн. руб. дохода. В 1903 г. профицит бюджета составил 150 млн. руб. при 2032 млн. руб дохода. Таким образом, общее состояние российской финансовой системы на рубеже веков было вполне стабильным, и это способствовало ускоренному развитию народного хозяйства.

Литература:

В. Л. Степанов. Н. Х. Бунге. Судьба реформатора. М., 1998.

Русский рубль. Два века истории. XIX–XX вв. М., 1994.

1.1.8. Положение рабочих. Рабочий вопрос

Развитие промышленности в России способствовало росту рабочего населения и его концентрации в городах. «К счастью, – оптимистично заявлял в 1895 г. С. Ю. Витте, – в России не существует в отличие от Западной Европы ни рабочего класса, ни рабочего вопроса». Это было не так. Общее количество трудящихся по найму составляло к началу ХХ в. примерно 13–14 млн. человек, численность промышленных рабочих – 2,8 млн. Особого социального статуса за рабочими государство не признавало. В паспортах указывалась прежняя сословная принадлежность – крестьянин или мещанин. Не выделила рабочих в особое сословие и перепись 1897 г. Чаще всего рабочий и был крестьянином из ближайшего к фабрике селения, который в случае необходимости мог возвратиться к своему хозяйству. Следует различать немногочисленную группу квалифицированных рабочих и большинство остальных, сохранявших связь с деревней.

Каким было положение рабочих на рубеже столетий? Государственный секретарь, будущий министр внутренних дел Империи (1902–1904) Вячеслав Константинович Плеве в отчете Александру III о правительственной деятельности писал о положении рабочих: «Хозяева не стеснялись нарушать условия, заключаемые с нанятыми ими людьми, и прибегали к разным средствам для извлечения преувеличенных выгод. Рабочие же, угнетенные до крайности безвыходною задолженностью хозяину, нередко были поставлены в невозможность зарабатывать достаточные средства на пропитание. Возникавшие отсюда раздражение против фабрикантов, при трудности для темного люда отыскивать законным образом защиту своих прав, постоянно поддерживало в рабочих склонность искать восстановления этих прав путем стачек и беспорядков». И действительно, в 1884–1885 гг. происходили серьезные волнения и забастовки на текстильных фабриках Московской и Владимирской губерний, в 1886 г. бастовали текстильные фабрики Петербурга.

Государство старалось, по примеру Бисмарка в Германии, быть посредником между работодателями и рабочими. Для защиты интересов рабочих был издан в 1882–1886 гг. ряд законов. Для расчетов фабрикантов с рабочими были введены обязательные расчетные книжки, причем оговаривалось, что оплата должна производиться только наличными деньгами, а не продуктами. Был запрещен труд в ночное время детей до 17 лет и женщин, а дети до 12 лет вообще не могли быть приняты на работу. Подросткам 12–15 лет рабочий день ограничивался 8 часами, и 3 часа ежедневно им предоставлялось для посещения школы. Для контроля над исполнением законодательства действовала фабричная инспекция. Закон 2 июня 1897 г. ограничивал продолжительность рабочего дня 11,5 часа. По субботам и перед праздниками – 10 часами. Не допускалась работа в воскресные дни. Строго регламентировались сверхурочные работы. Продолжительность рабочего дня была больше, чем на Западе, однако годовая продолжительность рабочего времени в России была ощутимо меньше за счет большого числа праздников. В 1903 г. был принят закон, по которому владелец предприятия должен был выплачивать компенсацию травмированному работнику. В случае гибели рабочего семья могла рассчитывать на пенсию. В центрах губерний учреждались Губернские по фабричным делам присутствия под председательством губернатора, имевшие право издавать обязательные постановления. Фабриканты, нарушающие трудовое законодательство, подлежали заключению в тюрьму сроком до 1 месяца или штрафу до 300 руб.

В начале ХХ в. средняя зарплата рабочего по России составляла 200 руб. в год. Высококвалифицированные же рабочие, а также те, кто проживал в Москве, Варшаве, Петербурге, получали намного больше (так, на Путиловском заводе средняя заработная плата в 1904 г. составляла 48 руб. 46 коп. в месяц). Стакан чая стоил тогда 1 копейку, хлеб чуть больше полутора копеек за фунт[10], хорошая сдобная булка – 3 копейки, сливочное масло – 5 копеек, а мясо – 20–30 копеек за фунт. Квартира в столице обходилась примерно в 17,5 руб. в год. Можно по-разному оценивать уровень жизни рабочего в то время, однако очевидно, что голодная смерть ему не грозила.

В конце XIX в. государственная власть полагала, что можно под надзором чиновников фабричной инспекции установить простые и справедливые отношения между рабочими и владельцами предприятий, исключающие само появление рабочего вопроса. Но это была ошибка. Бюрократическими методами конфликт труда и капитала разрешить не удавалось нигде в Европе. Не удалось достичь этого и в России. В погоне за максимальной прибылью предприниматели снижали расценки, уклонялись от выплаты пособий, облагали рабочих штрафами, а фабричная инспекция далеко не всегда могла уследить за нарушениями закона. Порой фабриканты, даже известные своим меценатством, в отношении рабочих собственных заводов проявляли большую скупость: «Каждому не дашь – на всех не хватит» – эти слова фабриканта Горелова из «Заклинательницы змей» Фёдора Сологуба часто звучали в те годы.

Самим же создавать какие-либо организации для защиты своих прав рабочим по закону от 3 июня 1886 г. запрещалось. Стачки и забастовки считались уголовным преступлением и могли наказываться тюремным заключением до 4 месяцев. «Подстрекателям» грозило 8 месяцев тюрьмы.

Документ

Циркуляр Министерства внутренних дел № 7587 от 12 августа 1897 г.: «4. Безусловно воспрещать всякие сходки рабочих и выяснять зачинщиков этих сборищ, подвергая последних аресту, если сходки собирались с целью уговора к стачке или забастовке. 5. В случае возникновения стачки или забастовки… назначить забастовщикам кратчайший срок стать вновь на работу или получить расчет, и по истечении этого срока всех не ставших на работу иногородних рабочих, прекративших работу, с соблюдением законных способов удалять безотлагательно в места родины или приписки».

Однако стачечное движение росло, несмотря на запрет. Все чаще забастовки сопровождались политическими требованиями. В 1896–1897 гг. в Петербурге прошла первая длительная волна забастовок, получившая название «петербургской промышленной войны». Недовольство рабочих усилил промышленный кризис 1900–1903 гг., приведший к массовым увольнениям. Крупное выступление рабочих произошло в столице в мае 1901 г. на казенном оборонном Обуховском заводе. В 1902 г. стачки и демонстрации рабочих становятся обычным явлением и проходят во многих городах России. Пик выступлений пришелся на лето 1903 г., когда всеобщая забастовка охватила 200 тыс. рабочих Украины и Закавказья. Рабочее движение постепенно становилось реальной силой, и наиболее дальновидные представители власти понимали, к чему это может привести. Они думали о том, как конкуренцию труда и капитала ввести в законные и безопасные границы. Одним из таких людей был начальник Московского охранного отделения полковник Зубатов.

Историческая справка

Сергей Васильевич Зубатов родился в г. Москве в 1864 г. Еще в гимназии он примкнул к молодежному кружку народников, однако со временем разочаровался в революционной деятельности. Вскоре Зубатов становится сотрудником полиции. Знание революционного движения, редкие трудолюбие и образованность позволяют ему в 1896 г. занять должность начальника Московского охранного отделения, а в октябре 1902 г. Зубатов назначается начальником Особого отдела Департамента полиции, возглавив все охранные отделения России. В 1903 г. Сергей Васильевич был обвинен в попустительстве революционному движению и уволен в отставку. До конца дней он оставался убежденным сторонником монархической идеи. В марте 1917 г., узнав об отречении Императора, Зубатов покончил с собой.

Талантливый полицейский чиновник, он попытался снизить недовольство пролетарской массы, организовав легальные объединения рабочих по профессиональному признаку. Рабочие советы для диалога с предпринимателями в 1901 г. были созданы им среди московских ткачей и механиков. Вскоре рабочие организации, призванные «обсуждать материальные нужды рабочих и меры, направленные к улучшению их экономического положения», возникли во всех крупных городах страны. Поначалу казалось, что задача «умиротворения» рабочих успешно решена. «Теперь, – заявлял министр внутренних дел В. К. Плеве, – полицейское спокойствие государства в руках Зубатова, на которого можно положиться». Однако вскоре революционеры перехватили у властей инициативу в «рабочем вопросе», легальные союзы рабочих все более выходили из-под контроля государства.

Литература:

Ю. И. Кирьянов. Жизненный уровень рабочих России (конец XIX – начало XX вв.). М., 1979.

Его же. Рабочие в России на рубеже XIX–XX веков // Отечественная история. 1997. № 4.

Д. В. Поспеловский. На путях к рабочему праву. Frankfurt/Main, 1987.

М. И. Туган-Барановский. Избранное: Русская фабрика в прошлом и настоящем. Историческое развитие русской фабрики в XIX веке. М., 1997.

А. Ю. Володин. История фабричной инспекции в России 1882–1914 гг. М.: РОССПЭН, 2009.

1.1.9. Чиновничество и административный аппарат

Вступление на престол Императора Николая II не принесло изменений в характер государственного строя России. В руках Императора была по-прежнему сосредоточена вся полнота законодательной и исполнительной власти. Он назначал членов Государственного Совета – законосовещательного органа, рекомендации которого не имели для него обязательной силы. Император мог согласиться с мнением большинства или меньшинства в Совете либо не утвердить ни одного из предлагаемых законодательных решений. Основным органом исполнительной власти был Комитет министров. Однако он не являлся правительством в современном понимании, т. е. органом коллективной выработки правительственных решений. Каждый из министров назначался Царем и отвечал за свои действия непосредственно перед ним. Большинство вопросов решалось в ходе личных докладов министров Царю, а наиболее сложные рассматривались на созываемых время от времени Особых совещаниях с участием высших сановников Империи.

Нарастающий вал вопросов внутренней и внешней политики лишал Императора возможности единолично руководить страной. На практике основная роль в управлении Империей принадлежала административному аппарату, прежде всего в лице высшей бюрократии – министров, директоров департаментов, министерств, губернаторов и других руководящих чиновников в Петербурге и на местах.

Правительственные решения проводились в жизнь министрами, обладавшими большой независимостью в сферах своей компетенции, а также руководимым ими управленческим аппаратом на центральном и местном уровнях. В провинции значительной самостоятельностью пользовались губернаторы и подчиненная им местная администрация. В уездах широкие полномочия имели назначаемые губернаторами земские участковые начальники, которые имели административные, полицейские и судебные функции.

Престиж государственной службы в России был очень высок, поскольку она традиционно являлась главной сферой общественной жизни, в которой образованный человек мог проявить свои способности и приобрести достойное социальное положение и материальный достаток. Это обстоятельство привлекало на государственную службу немало просвещенных, патриотически настроенных и безупречных в нравственном отношении людей. Оно же предопределяло неоднородность политических взглядов чиновничества. Наряду с узкими ретроградами в его рядах было немало людей умеренно-либеральных убеждений, готовых содействовать реформированию и модернизации страны. Ярким примером может служить деятельность С. Ю. Витте, который из мелкого железнодорожного служащего вырос в крупнейшего государственного деятеля, внесшего огромный положительный вклад в экономическое и политическое развитие России.

Историческая справка

Сергей Юльевич Витте (1849–1915) родился в городе Тифлисе (Тбилиси) в семье крупного чиновника голландского происхождения. После окончания университета поступил на службу в канцелярию новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, а вскоре перешел в управление казенной Одесской железной дороги. Начав с должности железнодорожного кассира, он сделал головокружительную карьеру, в феврале 1892 г. получив пост министра путей сообщения, а в августе того же года и министра финансов. С 1903 г. возглавлял Комитет министров, в 1905–1906 гг. – Совет министров. Проведенные им реформы способствовали укреплению российской экономики и финансовой системы, быстрому росту промышленности. За заключение благоприятного для России Портсмутского мира с Японией летом 1905 г. получил титул графа. Под руководством С. Ю. Витте был составлен Манифест 17 октября 1905 г. и проведены выборы в I Государственную Думу (1906 г.). Из-за плохих отношений с Императором в апреле 1906 г. Витте уходит в отставку с поста руководителя правительства. Статс-секретарь, член Государственного Совета, С. Ю. Витте оставил воспоминания, которые являются ценнейшим источником по истории России. Когда в феврале 1915 г. Витте неожиданно скончался от простуды, Император не нашел нужным сделать общепринятый в отношении сановников его ранга жест – прислать венок или выразить вдове соболезнования. Он только приказал опечатать бумаги покойного.

Последствия Великих реформ 1860-х гг. существенно изменили социальный состав чиновничества. Наиболее привилегированным, с точки зрения приема на государственную службу, оставалось потомственное дворянство, но из-за своей малочисленности оно было не в состоянии удовлетворить возрастающие потребности государства в административных кадрах. Социальные источники их пополнения постоянно расширялись. Главным критерием отбора кадров к концу века все больше становилось не сословное происхождение, а образовательный уровень, что ускоряло профессионализацию административного аппарата. В конце XIX в. на долю чиновничества приходилось свыше половины мужского населения с высшим образованием. Но образованных чиновников в России всё равно не хватало. Число лиц с высшим образованием в составе государственного аппарата в 1897 г. составляло лишь 39,5 %. К началу XX столетия в России было около 385 тыс. чиновников. По количеству чиновников на душу населения Россия в два, а то и в три раза уступала другим крупным европейским державам.

Костяк чиновников высшего звена составляло «служилое» дворянство, т. е. выходцы из разных сословий, причисленные к дворянству по достижению определенных чинов. Сохранялась также давняя традиция приема на государственную службу лиц нерусского и иностранного происхождения, особенно «остзейских» немцев из прибалтийских губерний, отличавшихся, как правило, европейской образованностью и глубокой личной преданностью Императору.

Карьера российского чиновника регламентировалась петровской «Табелью о рангах» и многочисленными правилами чинопроизводства, получения наград, ношения мундиров и т. д., имевшими большое дисциплинирующее воздействие. Чиновник знал, что при добросовестном исполнении своих обязанностей он мог рассчитывать на продвижение по служебной лестнице, каждая ступень которой приносила ему новые материальные льготы и повышение общественного статуса. Оборотной стороной этого порядка была зачастую формально-бюрократическая оценка деятельности служащего, во многом определявшаяся безупречной выслугой лет, а не личными способностями и заслугами. Общепризнанными недостатками русской государственной службы были слабая координация и соперничество между различными ведомствами, неравномерная загрузка чиновников служебными обязанностями, фаворитизм и вмешательство в государственную политику придворных кругов. К этому следует добавить техническое несовершенство тогдашнего делопроизводства. Например, огромное количество времени уходило на переписывание от руки служебных бумаг: пишущие машинки появились в министерствах только в самом конце XIX в.

Тем не менее, созданный русской классической литературой собирательный образ чиновника как безответственного карьериста и взяточника отражал скорее настроения общественности, нежели реальное положение дел. Всевластие и произвол административного аппарата были существенно ограничены силой права. Русские Императоры первыми были заинтересованы в соблюдении законов, которые сами же и устанавливали. Надзор за чиновниками «сверху» подкреплялся контролем «снизу», прежде всего со стороны органов административной юстиции, в которых подданные Империи могли обжаловать незаконные действия и злоупотребления государственных служащих. Коррупция и взяточничество чиновников имели место главным образом на местном уровне. В высших эшелонах бюрократии серьезные проступки были редки, да и сами возможности их совершения сведены к минимуму.

Свидетельство очевидца

Философ Николай Лосский был потрясен, узнав, что для получения разрешения на издание журнала «Вопросы Жизни», который они организовали в 1904 г. вместе с Николаем Бердяевым и Д. Е. Жуковским, надо дать взятку петербургскому чиновнику. Как о событии исключительном, Лосский написал об этом случае через тридцать лет в своих воспоминаниях: «Самое печальное было то, что для получения разрешения необходимо было дать взятку видному чиновнику, через руки которого проходили дела о периодических изданиях. Имя его было, насколько помню, Адикаевский. Конечно, он не сам брал взятки, а посылал для этой цели подставных лиц. Они приходили всегда вдвоем: оба они были, кажется, инженеры, один с польскою, другой с немецкою (еврейской) фамилиею. Жуковский, я и эти два грязные господина встретились в моем кабинете раза два и, наконец, сошлись на сумме в несколько сот рублей, после чего разрешение на журнал было дано». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М.: Викмо-М – Русский путь, 2008. С. 126.

Средством общественного контроля над администрацией была пресса, которая, за неимением возможности критиковать высшую власть, направляла свои обличительные стрелы против «бюрократии» – администрации и чиновничества. Такое положение, поддерживая в народе традиционное представление о «хорошем царе и плохих боярах», устраивало русских самодержцев.

Важным ограничителем всевластия чиновников были и органы местного самоуправления – земства и городские думы, права которых в царствование Александра III были урезаны, но далеко не уничтожены. Самодержавная власть была заинтересована в их деятельности хотя бы для того, чтобы переключить внимание общества с общеполитических на местные проблемы. Эти органы, будучи избранными населением, стояли ближе к его повседневным нуждам и заботам, в большей степени поддавались общественному контролю и обладали собственным многочисленным административным аппаратом и независимыми от государства финансами. Земские и городские круги были основным источником либерально-конституционных настроений и движущей силой формирования гражданского общества в России.

Даже противостоявшие Императорской власти люди признавали, правда, задним числом, что к концу XIX столетия «мало-помалу выработался новый тип чиновника, честного, преданного делу, не похожего на тех уродов дореформенной России, которых описывали Гоголь и Щедрин. Мы их оценили только тогда, когда революция разогнала и искоренила старый служилый класс». Так писала в 1940-е гг. член ЦК КДП Ариадна Тыркова-Вильямс (На путях к свободе. М., 2007. С. 64).

Литература:

Б. Б. Дубенцов. Самодержавие и чиновничество в 1881–1904 гг. (Политика царского правительства в области организации государственной службы). Л., 1977.

П. А. Зайончковский. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в., М., 1978.

Л. Е. Шепелев. Чиновный мир России XVIII – начала ХХ века. СПб., 2001.

С. В. Любичанковский. Губернская администрация и проблема кризиса власти в позднеимперской России (на материалах Урала, 1892–1914 гг.). Самара; Оренбург, 2007.

1.1.10. Предпринимательское сословие

Значительным явлением общественного развития России на рубеже XIX–XX вв. явился быстрый подъем неслужилых общественных групп – предпринимательской и интеллигентской. Коммерческое образование и развитие национального предпринимательства становятся важными направлениями государственной политики. В апреле 1896 г., во многом благодаря усилиям министра финансов С. Ю. Витте, было принято «Положение о коммерческих учебных заведениях». Если к концу правления Александра III в России было всего лишь 8 коммерческих училищ, то к началу нового века их насчитывалось уже более полутора сотен; в Санкт-Петербурге, Киеве и Варшаве были учреждены Коммерческие институты. Стало обычным явлением и обучение молодых людей из купеческих и предпринимательских семей за границей.

К началу 1880-х гг. общее число предпринимателей достигало 800 тыс. – 1 млн. человек, а к концу XIX в. – 1,5 млн. Но крупных предпринимателей среди них было немного. В 1904 г. лиц, имевших годовой доход более 1 тыс. рублей, в России было всего 405 тыс., то есть с членами семей менее 3 % населения. Предпринимателей с доходом более 10 тыс. рублей в год к началу ХХ в. насчитывалось не более 25 тыс. человек, а с членами семей – около 150 тыс.

Эта цифра свидетельствует и о большой бедности огромного большинства русских людей, и о колоссальной поляризации доходов. Достаток, а то и богатство немногих контрастировали с бедностью большинства. Среди лиц, имевших доход более тысячи рублей в год, большинство составляли чиновники, служащие торгово-промышленных предприятий и люди свободных профессий, то есть лица, жившие на заработную плату – 36,6 %. Владельцы торгово-промышленных предприятий составляли среди них только 20 %. Еще 13,6 % – лица, получающие доходы с капиталов (рантье), 14,3 % – с городских имуществ, 14,8 % – с земель. Владельцы крупных торгово-промышленных предприятий большей частью являлись выходцами из купцов (27 %), дворян (19,5 %) и мещан (12,6 %).

В России среди большинства народа сохранялось традиционно отрицательное отношение к преуспевающим предпринимателям. Им завидовали, их осуждали за «хапанье», «хищничество». Немногие понимали огромное значение буржуазии в деле хозяйственного преобразования страны. Сами предприниматели, особенно из семей старообрядцев, в которых сильны были нравственные мотивы деятельности, часто неуютно чувствовали себя в положении финансовых и промышленных «воротил». Сам крупнейший предприниматель, В. П. Рябушинский писал, что «душа не принимает» холодного и равнодушного к бедам ближнего накопления денег. Отсюда – широкие общественные интересы многих знаменитых купеческих фамилий, их внимание к повседневным нуждам своих рабочих, к их религиозной и культурной жизни. Имена таких династий, как Мамонтовы, Рукавишниковы, Морозовы, Рябушинские, Третьяковы, Бахрушины, Востротины, стали символом не только больших денег, но и благородного меценатства.

Историческая справка

К началу ХХ в. семья купцов и меценатов Морозовых насчитывала уже три поколения, принимавших активное участие в хозяйственной и культурной жизни России. Основателем Морозовской семьи был Савва Васильевич Морозов (1770–1862), крепостной крестьянин деревни Зуево Богородского уезда Московской губернии, который еще в последние годы XVIII в. заложил основы семейного хлопчатобумажного дела – возил продавать в Москву шелковые ткани и ленты. Пятеро его сыновей – Тимофей, Елисей, Захар, Абрам и Иван явились создателями основных Морозовских мануфактур и родоначальниками ветвей Морозовского рода. Тимофей Саввич (1825–1889) стал основателем крупнейшей семейной мануфактуры – Никольской, а также влиятельным общественным деятелем – гласным Московской городской думы и Председателем Московского биржевого комитета. Его сыновья Сергей и Савва не только развили семейное дело, но и стали крупнейшими меценатами. Сергей Тимофеевич Морозов (1862–1950) был известным коллекционером, основал Музей кустарных изделий, финансировал журнал «Мир искусства».

Савва Тимофеевич Морозов (1862–1905), много лет руководивший Никольскими фабриками, возглавлял Нижегородский ярмарочный биржевой комитет. Огромную роль сыграл Савва Тимофеевич в судьбе Московского Художественного театра, в течение нескольких лет осуществляя его финансирование. Один из основателей театра В. И. Немирович-Данченко вспоминал о нем: «Большой энергии и большой воли. Не преувеличивал, говоря о себе: если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну. Держал себя чрезвычайно независимо… Знал вкус и цену простоте, которая дороже роскоши… Силу капитализма понимал в широком государственном масштабе…» Савва Морозов в 1905 г. покончил жизнь самоубийством (согласно другой версии, был убит) в Ницце.

А вот пример владимирско-московской династии Комиссаровых. Бывший крестьянин Филипп Комиссаров сделал первые деньги, открыв стекольное производство после наполеоновского разорения 1812 г. Его сын, Герасим, не только развил семейное дело, но и прославился щедрой благотворительностью, постройкой церквей, больниц и рабочих общежитий. Внук, Михаил Герасимович, выпускник юридического факультета, близкий друг А. П. Чехова, стал крупным издателем, одним из первых пайщиков Московского Художественного театра, многолетним Председателем Общества помощи студентам Московского университета.

Объясняя своё решение подарить Москве знаменитую художественную галерею с прекрасной коллекцией русской живописи, которую он собирал многие годы, Павел Михайлович Третьяков писал за несколько лет до своей смерти дочери Александре (в замужестве – Боткиной): «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта меня не покидала никогда во всю жизнь».

Но не менее распространен был в России тип холодного и жадного до денег и покупаемых на них удовольствий дельца, циничного и религиозно равнодушного: «Его не мучает вопрос, почему я богат? Богат – и дело с концом. Мое счастье (а для защиты от недовольных есть правительство и войска)», – писал о таких «братьях по сословию» В. П. Рябушинский.

Новый богатый финансово-промышленный слой в своих деловых интересах тесно соприкасался с государственными делами, внутренней и внешней политикой России, но к решению политических и народно-хозяйственных вопросов предприниматели допущены не были. Всё решал Царь и назначенные им сановники, которые часто были не прочь свое влияние при дворе обратить в деньги и акции, выплачиваемые им предпринимателями «за посредничество». Многие широкообразованные деловые люди, прекрасно знавшие жизнь других стран, остро чувствовали свою ответственность за происходящее в отечестве и переживали, что не могут помочь исправлению социальных и политических ошибок «бюрократии». В свои силы они верили больше, чем в силы придворных кругов. Однако самодержавное государство полностью отсекало этих активных деловых людей от политической жизни.

В отсутствие легальной политической сферы формой самоорганизации новых высококультурных и состоятельных общественных групп стало участие в разного рода «обществах», построенных по профессиональному принципу. Одним из самых влиятельных было Императорское Вольное экономическое общество (ВЭО). В 1895 г. его председателем был избран П. А. Гейден. Регулярные обсуждения членами ВЭО актуальных общественных проблем стали не только центром развития экономической теории и практики национального предпринимательства, но и полюсом притяжения оппозиционных власти политических сил. Весной 1898 г. министр внутренних дел Иван Логгинович Горемыкин докладывал Николаю II, что ВЭО «делается ареной борьбы политических страстей при явно антиправительственном направлении большинства докладчиков». Между тем, «оппозиционность» графа Гейдена, убежденного монархиста, состояла лишь в том, что, по его мнению, «благо и польза державных монархов требуют честных и убежденных деятелей, преданных закону и порядку, а не личностей, улавливающих чужие мысли…» «Благо и пользу» государства Гейден видел в развитии отечественного предпринимательства. «Россия отстала от других стран на поприщах торговли, промышленности и сельского хозяйства, – писал он министру земледелия А. С. Ермолову. – Везде на окраинах иностранцы вытесняют русских, не способных пробудиться от своей апатии, от вековой спячки. А хотят люди проснуться и пользоваться своими правами в пределах закона и устава, – так сейчас их хотят урезать». В марте 1900 г. власти предприняли открытую попытку забаллотировать графа Гейдена на очередных выборах Председателя ВЭО, но безуспешно.

Историческая справка

Граф Петр Александрович Гейден родился 29 октября 1840 г. в Ревеле, где его дед (голландец, зачисленный Екатериной II на русскую службу) был военным губернатором и командиром порта. Блестяще окончил Пажеский корпус, затем Михайловскую артиллерийскую академию, но вскоре решил, что его призвание – гражданское поприще. В 1860—1880-е гг. работал на высоких правительственных должностях в Орле, Воронеже, Петербурге, принадлежал к числу «шестидесятников», с воодушевлением встретивших реформы Александра II. В своем имении Глубокое (Опочецкий уезд Псковской губернии) организовал крупное капиталистическое хозяйство, ставшее известным в Европе. Лидер общероссийского либерального движения, председатель земских съездов.

Ответственность за революционный кризис в России граф Гейден возлагал прежде всего на правящие круги, постоянно опаздывавшие с реформами. Печальнее всего то, полагал Гейден, что они «думают реакцией и строгостью водворить порядок; это грустное заблуждение еще много вреда принесет». Не принял Гейден и попытку революционного «водворения свободы» в декабре 1905 г., полагая, что «пока свободу смешивают с революцией, ничего путного не выйдет». Поддержав объявленные Императором конституционные принципы, П. А. Гейден явился одним из основателей партии октябристов, а затем и Партии мирного обновления. Депутат I Государственной Думы, лидер группы «умеренных».

В июне 1907 г., участвуя в очередном земском съезде в Москве, граф П. А. Гейден заболел воспалением легких и 15 июня скончался. Общественность восприняла его кончину как тяжелую утрату. Известный философ князь Е. Н. Трубецкой писал: «В нем ценили живую личность, которая стояла в центре конституционного движения и для конституционалистов олицетворяла общее всем им знамя». Единственным диссонансом в многочисленных откликах на смерть П. А. Гейдена явилась статья В. И. Ленина «Памяти графа Гейдена», где всех, кто уважительно отозвался о покойном, лидер большевиков обозвал «холопами» и «дурачками», а политическую позицию Гейдена – «либеральной отравой», «заражающей трудящиеся массы».

Граф Гейден похоронен в сельской церкви села Глубокое в Псковской губернии. После большевицкой революции церковь была разрушена, а могила графа разорена. В сентябре 2003 г. могила восстановлена.

К началу ХХ в. российское предпринимательское сословие уже не стремится слиться с дворянством. Крупные предприниматели всё больше ощущают себя новым ведущим слоем России, созидающим ее богатство и величие. Пожалованные дворянством предприниматели часто не спешат приписаться к тому или иному дворянскому губернскому обществу, а порой и вовсе отказываются от чести вхождения в высшее сословие Империи. Так поступил, например, известный московский предприниматель Н. А. Найденов, который заявил, что он купцом родился и купцом умрет.

Литература:

А. Н. Боханов. Крупная буржуазия в России (конец XIX в. – 1914 г.). М., 1992.

Ю. А. Петров. Московская буржуазия в начале ХХ века: предпринимательство и политика. М., 2002.

1.1.11. Внешняя политика Империи

Император Николай II взошел на престол в момент достижения наиболее прочных за всю вторую половину XIX столетия международных позиций России. Русский дипломат А. Д. Калмыков, вспоминая об этом времени, писал, что «первым впечатлением было чувство огромной силы и полной абсолютной безопасности. Насколько оно было оправдано – другой вопрос. Россия никого и ничего не боялась. Таково было общее мнение; сомневаться в нём – значило рисковать быть обвиненным в недостатке патриотизма. Только в узком кругу русских дипломатов существовали со времен Берлинского конгресса 1878 г. реальные опасения по поводу столкновения с иностранной державой или державами».

В царствование Александра III, увенчанного лаврами «миротворца», деятельность русской дипломатии строилась, исходя из принципов, сформулированных еще в середине XIX в. канцлером Александром Михайловичем Горчаковым. Он полагал необходимым проводить осмотрительную внешнюю политику, подчинять ее интересам внутреннего развития, соизмерять внешние усилия с материальными возможностями и ресурсами страны.

Свидетельство очевидца

Граф В. Н. Ламздорф, в то время бывший советником министра иностранных дел, записал в свой дневник в день кончины Александра III 20 октября 1894 г.: «Весь цивилизованный мир в конечном счете проникся доверием к огромной Империи, которая… трудилась над развитием собственного процветания и силы, а не разрушения и авантюр». – В. Н. Ламздорф. Дневник. 1894–1896. М., 1991. – С. 76.

Первые шаги Императора Николая II внешне выглядели как неукоснительное следование внешнеполитической линии отца. В манифесте по случаю его вступления на престол говорилось о намерении проводить «миролюбивую по существу» политику, посвятить все усилия развитию внутреннего благосостояния России, уважать право и законный порядок в отношениях между государствами.

Удачным был и первый выбор министра иностранных дел. Назначенный на этот пост князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский, высокообразованный аристократ и опытнейший дипломат, смог за короткий срок не только сохранить и преумножить внешнеполитические достижения предыдущего царствования, но и преподать полезные уроки молодому и неискушенному в международных делах Императору. Однако внезапная смерть министра, последовавшая в 1896 г., оборвала эти благие начинания. К руководству МИД пришел легковесный царедворец граф М. Н. Муравьев, не имевший собственных взглядов и склонный к импровизациям. Сменивший его в 1900 г. граф Владимир Николаевич Ламздорф обладал тонким умом и глубоким пониманием внешнеполитических вопросов, но по слабости характера и безграничной преданности «августейшему шефу» зачастую был неспособен уберечь монарха от ошибочных решений. В итоге механизм формирования внешней политики, достаточно эффективно действовавший на протяжении всего XIX столетия, начал все чаще давать сбои.

Между тем обстановка в мире на рубеже XIX – ХХ столетий продолжала осложняться. Обострялись соперничество и борьба за сферы влияния между ведущими европейскими державами. Нарастала гонка вооружений и рост националистических, экспансионистских тенденций в их политике. Все более уверенно, а порой агрессивно претендовали на свое место в мире США и Япония, а в Европе – Германия.

Внешняя политика России традиционно разворачивалась на трех приоритетных направлениях. Главным из них была Европа. Здесь были сосредоточены основные стратегические и внешнеэкономические интересы страны. Отсюда исходили и главные угрозы ее безопасности. Основной целью России было обеспечение мира в Европе путем поддержания равновесия сил между крупнейшими державами континента. Краеугольным камнем этой политики был заключенный в 1891–1893 гг. русско-французский союз, условия которого впоследствии неоднократно уточнялись. Одновременно русская дипломатия стремилась сохранять добрые отношения с Германией, чья возраставшая военная мощь и политические амбиции несли в себе наибольший риск европейского конфликта. Союзником Германии была Австро-Венгерская Империя, традиционно соперничавшая с Россией за влияние на славянские народы Балканского полуострова. Сложный характер носили отношения с Англией, являвшейся традиционным соперником России не только в Европе, но и на Ближнем и Среднем Востоке.

Не выдерживая европейских темпов наращивания вооружений и стремясь обезопасить свои позиции в Европе для получения свободы рук на Дальнем Востоке, Россия в 1898 г. выступила с предложением созвать международную конференцию с целью «положить конец прогрессирующему развитию вооружений». Несмотря на прохладную реакцию европейских держав, конференция состоялась в Гааге в мае – июле 1899 г. Из-за сопротивления Германии и Австро-Венгрии России не удалось добиться своей главной цели – договоренностей в области ограничения вооружений. Тем не менее, подписанные в Гааге конвенции о мирном разрешении международных споров и о законах и обычаях сухопутной войны, призванных смягчить ее бедствия для народов, оставили глубокий положительный след в истории международных отношений. Впервые после Священного Союза Александра I была сделана попытка установить согласие между европейскими народами. И опять, как и в 1815 г., инициатива исходила от русского Императора.

Вторым важнейшим направлением внешней политики Империи были Ближний Восток и Балканы. Экономические и военные интересы издавна побуждали Россию искать средства к обеспечению свободного прохода через черноморские проливы – Босфор и Дарданеллы. К этому примешивались религиозные мотивы: идея водружения православного креста на куполе древней христианской святыни – собора Св. Софии в Константинополе, превращенного турками после 1453 г. в мечеть, – владела многими русскими умами, включая военных и дипломатов. Однако недостаток материальных ресурсов заставлял Россию проводить осторожную политику. В Петербурге традиционно считали, что лучше иметь в качестве «привратника» проливов слабеющую Турцию, чем столкнуться с угрозой овладения ими со стороны европейских держав.

На Балканах Россия поддерживала стремление единоверных славянских народов к освобождению от османского ига и самостоятельному государственному развитию. Но и здесь ее реальные возможности были ограниченны. В качестве основного соперника России выступала Австро-Венгрия. Русская дипломатия стремилась избежать осложнений с Веной. Двусторонние соглашения о поддержании статус-кво на Балканах 1897 и 1903 гг. способствовали предотвращению «большого» конфликта в регионе.

Третьим приоритетным направлением был Дальний Восток, значение которого для России к концу столетия неуклонно возрастало. Строительство Великого Сибирского Пути открыло широкие возможности освоения природных ресурсов в Азии, переселения малоземельных крестьян из европейской части на восточные окраины, повышения русского влияния в Китае и Корее, утверждения в качестве морской державы на берегах Тихого океана.

Поначалу дипломатическая и особенно экономическая активность России на Дальнем Востоке, умело направляемая министром финансов С. Ю. Витте, приносила ощутимые положительные результаты. Совместный демарш России, Германии и Франции заставил Японию пересмотреть условия Симоносекского мирного договора с Китаем (1895) и, в частности, отказаться от Ляодунского полуострова. Это открыло путь к улучшению российско-китайских отношений. По условиям союзного договора с Китаем (1896) Россия получила концессию на строительство «Китайской Восточной железной дороги» (КВЖД) – конечного отрезка транссибирской магистрали от Читы до Владивостока через Маньчжурию. Русская дипломатия также успешно действовала в Корее, добившись от Токио подтверждения ее независимости и признания там равных прав России и Японии.

Эти успехи, однако, несли в себе немалую долю риска. Дальнейшая экспансия на Дальнем Востоке вела к обострению русско-японских противоречий и могла втянуть Россию в соперничество с другими европейскими державами из-за дележа территорий в Китае. Николай II не смог удержаться от соблазна расширить влияние Империи в Китае. С этого момента дальневосточная политика Петербурга утрачивает последовательность. В декабре 1897 г. Россия захватила Порт-Артур, а затем навязала Китаю сдачу в аренду Квантунского полуострова (части Ляодуна), включая военно-морскую базу в Порт-Артуре и торговый порт Таляньвань (Дальний), что вызвало резкое недовольство Японии, которую только что Россия заставила отказаться от этих земель. Одновременно в отсутствии бескорыстия России убедился Китай.

Свидетельство очевидца

«Этот захват Квантунской области… представляет собою акт небывалого коварства, – писал С. Ю. Витте. – Несколько лет до захвата Квантунской области мы заставили уйти оттуда японцев и под лозунгом того, что мы не можем допустить нарушения целости Китая, заключили с Китаем секретный оборонительный союз против Японии, приобретши через это весьма существенные выгоды на Дальнем Востоке, и затем в самом непродолжительном времени сами же захватили часть той области». – С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. II. Таллинн; Москва, 1994. – С. 136.

При Дворе сложилась группа во главе с отставным ротмистром, позже статс-секретарем Александром Михайловичем Безобразовым (1855–1931), которая, играя на настроениях Царя в пользу более «решительного» и агрессивного курса, втягивала его в авантюрные планы, сначала по освоению лесных промыслов в Корее, а позже по аннексии Северной Маньчжурии. С. Ю. Витте при поддержке министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа и военного министра Алексея Николаевича Куропаткина пытался противостоять «безобразовщине», но проиграл ей в способности влиять на Императора.

Во время народного («боксёрского») восстания в Китае (1900) Россия принимает участие в военной интервенции европейских держав в эту страну, полностью оккупирует Маньчжурию, а затем неоправданно долгое время не выводит оттуда свои войска, вызывая протесты со стороны Англии и Германии. На русских географических картах 1900–1904 гг. Маньчжурия уже закрашивается в русские цвета. В Петербурге её предполагают сделать «чем-то наподобие Бухары», т. е. вассальным от России государством. В итоге русско-китайский союз фактически перестает существовать.

Осенью 1901 г. в Петербург приехал маркиз Ито с предложением признать русское преобладание в Маньчжурии в обмен на свободу действий Японии в Корее. Вовлеченный через Безобразова в экономические предприятия в Корее и предполагая распространить на неё русское влияние, Император отверг предложения Японии. Тогда Япония заключает с Англией союзный договор 30 января 1902 г.

Россия оказывается в дипломатической изоляции. Франция, занятая сближением с Англией, не в состоянии ей помочь, а Германия сознательно толкает Россию на дальневосточные авантюры, стремясь вытеснить ее из Европы и поссорить с Англией надолго. Англия же надеялась с помощью этого договора остановить русскую экспансию в Китае, Тибете и Корее, но «безобразовская клика» не желала уступать ни пяди чужой земли. А ведь и Британская Империя, владевшая тихоокеанским побережьем Канады, и США с Аляской, Орегоном и Калифорнией, и уж конечно Япония были не менее тихоокеанскими державами, чем Россия, и в сохранении баланса сил в северной части Тихого океана заинтересованы были ничуть не меньше России. А для Англии был еще и Тибет – ворота в Индию, и Персия…

Документ

В 1-й ст. договора, после заявления, что Великобритания и Япония соединяются в целях охраны существующего положения на Дальнем Востоке, в особенности в целях охраны независимости и территориальной целости Китайской и Корейской империй, говорилось: «Высокие договаривающиеся стороны объявляют, что не имеют агрессивных стремлений в этих империях. Имея, однако, в виду свои специальные интересы в Китае и Корее… стороны признают, что каждая из них имеет право принимать меры для охраны этих интересов в случае, если им будет угрожать опасность от агрессивных действий какой-либо третьей державы или от внутренних волнений…» 2-я ст. объявляла, что если Англия или Япония, преследуя вышеуказанные цели, будут вовлечены в войну с какой-либо третьей державой, то другая из договаривающихся сторон обязуется сохранять строжайший нейтралитет; но (ст. 3) если война осложнится и державу, ведущую войну с Англией или Японией, поддержит еще какая-либо четвертая держава, то другая из договаривающихся сторон обязывается прийти на помощь союзнику и «вести войну сообща и заключать мир с общего согласия».

А. Н. Куропаткин так описывал в 1903 г. геополитические цели Николая II: «У нашего Государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы… Он думает, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России. Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется Государю более понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому Государь хитрит с нами…»

Мнение мыслителя

«Когда общество, отмеченное явными признаками роста, стремится к территориальным приобретениям, можно заранее сказать, что оно подрывает тем самым свои внутренние силы». – Арнольд Тойнби. Постижение истории. М., 1991. – С. 323.

Летом 1903 г. Царь под влиянием «безобразовцев» учреждает наместничество на Дальнем Востоке, образованное из Приамурского генерал-губернаторства и китайской Квантунской области с передачей ему от Совета министров всех полномочий, касающихся этого района, включая дипломатические. Наместником назначается адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843–1917), по слухам, внебрачный сын Императора Александра II, известный своей твердой антияпонской позицией и личными экономическими интересами в Корее. Центром наместничества определяется Порт-Артур, что очевидно для Японии и Китая свидетельствовало – Россия намерена остаться здесь надолго. Квантун быстро превращался в новую русскую провинцию. «Ни в ком… не вызывало сомнений, что если Россия будет продолжать настаивать на своих притязаниях на Маньчжурию, то война между Россией и Японией неизбежна», – отмечал Великий князь Александр Михайлович.

И действительно, эти действия России заводят переговоры с Японией в тупик. Как огня боящийся войны на Дальнем Востоке С. Ю. Витте в знак протеста против безрассудной политики Императора подает 16 августа в отставку с поста министра финансов, но адмирал Алексеев продолжает утверждать, что «мы японцев шапками закидаем», и советует не идти ни на какие уступки. Переговоры с Японией достигли крайнего напряжения в декабре 1903 г. Еще в январе 1904 г. японский посол Курино в Петербурге умолял приближенных Царя ускорить ответы на предложения Японии, предупреждая, что если ответ не будет дан через несколько дней, то начнется война. Он добивался личного приема, но Государь неизменно «был занят».

Посол не ведал, что 14 января у Николая II нашлось время принять в Царском Селе двух калмыков – офицера Уланова и ламу Ульянова, которые отправлялись в Тибет. Не сообщая ничего министру иностранных дел, Государь велел отъезжающим «разжечь тибетцев против англичан».

В России в высших сферах были как сторонники, так и противники возможной войны с Японией. В конечном счете выбор курса России зависел от Императора. Николай II полагал, что Россия не должна начинать войну первой, но на серьезные уступки Японии не соглашался и войны, как таковой, не опасался. В победе он был более чем уверен. Лучше него разбиравшийся в состоянии отечественной экономики С. Ю. Витте и прекрасно понимавший всю опасность англо-японского союза граф Ламздорф думали иначе, но к январю 1904 г. к их мнению уже не прислушивались в Царском Селе. На запрос Курино ответ так и не был дан российским МИД.

Литература:

В. Н. Ламздорф. Дневник. 1894–1896. М., 1991.

Д. Схиммельненник Ван дер Ойе. Навстречу восходящему солнцу. Как императорское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: Новое литературное обозрение, 2009.

1.1.12. Интеллигенция в России

В России, начиная с царствования Александра II, интеллигенция понималась двояко. С одной стороны, это было сословие образованных людей, вынужденных работать по найму (чиновники, учителя, профессура, врачи, инженеры, управляющие) или жить на продажу плодов своего интеллектуального труда (писатели, художники, артисты). С другой стороны, в России в XIX – начале XX в. интеллигентами считались только люди, служащие не себе, а идее, и при том идее вполне определенной – освобождению и просвещению «униженных и оскорбленных».

В отсутствие политических свобод и безграмотности подавляющего большинства русского народа интеллигенты присвоили себе право говорить от имени этого молчаливого большинства. При том правящий слой они объявили «эксплуататорами» народа, живущими за его счет, а себя – его бескорыстными защитниками. Тому, что думает сам народ и чего он действительно хочет, интеллигенты не придавали большого значения – народ тёмен и сам не ведает, что ему нужно. В «светлое будущее» без эксплуатации и нищеты народ должна, по мнению интеллигенции, ввести она. При этом взгляды такой радикальной интеллигенции причудливо соединяли принцип жертвенного общественного служения с наивной верой в материалистическую картину мира, с отрицанием религии, нравственных законов; фанатичную устремленность к свободе с убеждением, что человека можно и нужно переделать и необходимо разумно организовать жизнь каждого «на научной основе».

Свидетельство очевидца

«Безбожие было самой опасной болезнью не только моего поколения, но и тех, кто пришёл после меня. С этой заразой Церковь бороться не умела. Синод материализму противопоставлял меры не духовные, материалистические и потому бесплодные, накладывал на православие мертвящую казенную печать. Это уродовало церковную жизнь, отдаляло многих образованных людей от Церкви и от религии. Интеллигенция, благодаря своему религиозному невежеству, не понимала различия между божественной правдой вечной Церкви и недостатками и ошибками Церкви земной.

«Так же было и с патриотизмом. Это слово произносилось не иначе, как с улыбочкой. Прослыть патриотом было просто смешно. И очень невыгодно. Патриотизм считался монополией монархистов, а всё, что было близко самодержавию, полагалось отвергать, поносить. В пёстрой толпе интеллигентов было большое разнообразие мнений, о многом думали по-разному, но на одном сходились: „Долой самодержавие!“ Это был общий лозунг. Его передавали друг другу, как пароль…» – вспоминала через много лет в эмиграции Ариадна Тыркова-Вильямс, которая в конце XIX в. была молодой либеральной журналисткой, а вскоре стала членом ЦК КДП. – На путях к свободе. М., 2007. – С. 69–70.

Образованный чиновник, верующий профессор или предприниматель с университетскими дипломами не включались этим интеллигентским сообществом в свой состав, так как первый обслуживал эксплуататоров, второй верил в Бога, а третий работал не для народа, а для собственного кармана. Радикальная интеллигенция начала в 1874 г. «хождения в народ» для его политического просвещения, а когда убедилась, что народ ее отторгает и надеется на доброго царя – перешла к террору. В конце 1879 г. радикальные интеллигенты создали первую террористическую организацию в России, с характерным названием «Народная воля». Они были уверены, что выражают волю народа существенно лучше, чем сам «забитый» народ. Первым действием «Народной воли» стало убийство Императора-Освободителя Александра II 1 марта 1881 г. И хотя террористов были считаные десятки, их действия одобрялись большинством интеллигенции, а как раз простым народом, в большинстве своем, решительно отвергались.

Умные интеллектуалы, независимо от своих политических воззрений и отношения к религии, резко осуждали эту «интеллигентскую касту». «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр» (Письмо А. П. Чехова Алексею Суворину). И действительно, проявления интеллигентского сознания порождали порой чудовищные явления террора, одобрения террора, насилия над свободой личности и религиозные кощунства. Но при этом сам радикализм российской интеллигенции вполне понятен.

Активный, или, чаще, пассивный радикализм русской интеллигенции объясняется тем, что при действительно глубокой несправедливости в распределении благ и свобод в русском обществе думающее сословие было лишено, в силу абсолютистского режима, какой-либо возможности изменить существующий порядок мирным и законным путем. Интеллигентным людям приходилось или, подавляя свою совесть, соглашаться на несправедливость, царящую в обществе, и даже пользоваться этой несправедливостью в своих корыстных интересах (перед образованным и талантливым человеком открывались в России большие карьерные возможности), или противостоять существовавшему порядку и бороться с ним. Поэтому в той части русского образованного слоя, который не пошел на службу государству или в частные компании (или не смог пойти), укреплялись радикальные революционные настроения – чтобы изменить что-то, надо разрушить всё. Крайние радикалы-террористы и революционеры-заговорщики отличались от респектабельных либеральных деятелей не отношением к существующему порядку, а только методом, избранным для его разрушения «до основания».

Отказавшись сделать образованное сословие свободным соучастником государственных преобразований в рамках законосовещательных или законодательных учреждений, ограничив его деятельность местным самоуправлением, к тому же и очень куцым после принятия закона 1890 г., самодержавная власть сделала значительную часть общества, притом самую активную и неплохо образованную, заклятым врагом не только себя, но и всего государственного порядка, в том числе и государственной Церкви и самой Российской Империи.

Радикальные взгляды разделяло большое число студентов и значительная часть их профессоров. Им сочувствовали многие люди свободных профессий. А их число в России конца XIX в. быстро росло. По переписи 1896–1897 гг. число лиц профессионально занимающихся умственным трудом, составило 726 тыс. человек. Из них 13 % работали в сфере материального производства (инженеры, технологи, конторщики, агрономы), 36 % – в области науки, просвещения, здравоохранения, культуры и около половины были заняты на государственной службе и в органах общественного самоуправления. В общей массе самодеятельного населения они составляли всего около 2,7 %, но именно эта численно небольшая группа и являлась общественным мнением и общественным деятелем самодержавной России.

В Москве важную объединяющую роль для различных кругов гуманитарной интеллигенции играло «Юридическое общество» (ЮО), созданное еще в годы царствования Александра II для «содействия распространению юридических понятий и начал в публике». В 1880 г. Общество возглавил 30-летний профессор права Муромцев, который оставался его руководителем вплоть до запрещения ЮО в 1899 г.

Историческая справка

Сергей Андреевич Муромцев родился 23 сентября 1850 г. в Петербурге в семье гвардейского офицера. После окончания 3-й Московской гимназии с золотой медалью поступил на юридический факультет Московского университета. По окончании университета за отличные успехи в науках утвержден в степени «кандидата права» и оставлен при факультете для приготовления к профессорскому званию. Магистерская диссертация «О консерватизме римской юриспруденции» позволила ему стать доцентом, а следующая диссертация «Очерки общей теории гражданского права» дала Муромцеву степень доктора гражданского права и звание профессора Московского университета. Однако вскоре он был уволен от должности за «политическую неблагонадежность» (снова утвержден профессором Московского университета лишь в 1906 г.)

Присяжный поверенный, гласный Московской городской думы, Московского и Тульского губернских земских собраний, автор конституционных проектов, исходивших из опыта монархического конституционализма стран Западной Европы, Муромцев на выборах в I Государственную Думу был избран депутатом от Москвы по списку кадетской партии. 27 апреля 1906 г. избран председателем I Думы.

«На председательском месте сидел С. А. Муромцев. Не сидел, восседал, всем своим обликом, каждым движением, каждым словом воплощая величавую значительность высокого учреждения. Голос у него был ровный, глубокий, внушительный. Он не говорил, а изрекал. Каждое его слово, простое его заявление – „слово принадлежит члену Государственной Думы от Калужской губернии“ или „заседание Государственной Думы возобновляется“ – звучало, точно перед нами был шейх, читающий строфы из Корана… В обыденной жизни это был приятный, обходительный собеседник. На председательском месте его окружала неприступность… Муромцев давно готовил себя к этому служению. Он изучил порядки западных парламентов, наметил, как должен председатель относиться к различным положениям и случаям, которыми богата парламентская жизнь, как надо направлять и вести заседание. Все мелочи продумал… Надо было всё создать, проявить творческий почин… Муромцев авторитетом, и не малым, обладал. Красивый, с правильными чертами лица, с седой острой бородкой и густыми бровями, из-под которых темнели выразительные глаза, Муромцев одним своим появлением на трибуне призывал к благообразию… Его такт, выдержка не давали законодательному собранию превратиться в необузданный митинг», – вспоминала Ариадна Тыркова-Вильямс. – На путях к свободе. М., 2007. – С. 246–247.

После роспуска Думы Муромцев за подписание «Выборгского воззвания» был приговорен к 3 месяцам тюрьмы и лишению права избираться на общественные должности. Муромцев скончался от паралича сердца 3 октября 1910 г. в Москве. Его смерть вывела на улицы огромное число людей, желавших почтить память замечательного общественного деятеля. Участник тех событий историк А. А. Кизеветтер вспоминал: «Москва всколыхнулась… Лес венков и громадная толпа окружили дом перед выносом тела, и когда мы шли в похоронной процессии к университетской церкви, толпа все росла. Дошли до Театральной площади и увидели, что она запружена новой громадной толпой. После отпевания процессия двинулась к Донскому монастырю, где совершалось погребение. Уже сгустились вечерние тени, когда у могилы начались речи. При свете факелов говорились эти речи, перед толпой, наполнившей обширную, пустую тогда, поляну вновь разбитого кладбища…» Ораторы говорили о Муромцеве как о «вожде русского освободительного движения» (акад. М. М. Ковалевский), «великом гражданине земли русской» (Ф. Ф. Кокошкин). На могиле С. А. Муромцева установлен памятник работы князя Павла Трубецкого.

С. А. Муромцев ставил перед членами Общества цель «войти в тесное общение с наукой для того, чтобы достойно приступить к разработке вопросов текущего законодательства». Однако вторжение общественной инициативы в законодательную сферу строго пресекалось. Генерал-губернатор Москвы, Великий князь Сергей Александрович доносил министру внутренних дел, что в 1897 г. из 372 членов ЮО 119 – «лица, официально скомпрометированные в политическом отношении». Поводом для закрытия Общества в июле 1899 г. послужил смелый «адрес», прочитанный Муромцевым в Московском университете на торжествах по случаю 100-летнего юбилея А. С. Пушкина. В рапорте в Сенат, составленном министром просвещения Николаем Павловичем Боголеповым, сообщалось, что «адрес, истолковывавший творчество великого русского поэта в том смысле, что он освобождает личность от властной опеки, вызвал оглушительные аплодисменты, показавшие, как публика поняла этот намек». На основании того, что «оппозиционное направление» ЮО «подрывает в учащихся правильное понятие об их обязанностях и правах власти», министр распорядился о его закрытии.

Репрессии против профессиональных интеллигентских объединений совпали с обострением в России «студенческого вопроса». На рубеж столетий пришелся апогей студенческих волнений – в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Варшаве. Крупная студенческая забастовка вспыхнула в феврале 1899 г. в Петербургском университете, охватив ряд других учебных заведений в столице и крупных городах. Расследуя беспорядки, правительство приняло в июле 1899 г. «Временные правила о студентах», согласно которым за участие в «беспорядках» студенты отчислялись и отдавались «в солдаты». В январе 1901 г. это непосредственно коснулось участников студенческих волнений в Киеве и вызвало всеобщее возмущение не только студентов, но и профессуры. В феврале 1901 г. министр Боголепов был смертельно ранен одним из отчисленных студентов – Петром Карповичем. Демонстрация 4 марта 1901 г. перед Казанским собором в Петербурге закончилась избиением студентов казаками и полицией. Многие видные профессора и литераторы открыто встали на защиту молодежи, за что, в свою очередь, подверглись репрессиям.

Не имея возможности законно проявлять свои гражданские убеждения в политической сфере, интеллигенция была вынуждена прибегать к иным формам деятельности. Летом 1903 г. около двадцати видных российских интеллектуалов, представлявших цвет городской и земской интеллигенции (Павел Новгородцев, Петр Струве, Сергей Булгаков, Семен Франк, Владимир Вернадский, князь Дмитрий Шаховской, князь Петр Долгоруков и др.) выехали в Швейцарию под видом туристов и там заложили основы либерального «Союза освобождения». Эта нелегальная партия окончательно сформировалась на последующих съездах – харьковском, в сентябре 1903 г. прошедшем под прикрытием Всероссийской животноводческой выставки, и петербургском, в январе 1904 г., конспиративно собравшем более 50 представителей столичных и провинциальных «освобожденческих» организаций из 22 городов.

Летом 1904 г. группа участвующих в «Союзе освобождения» юристов (Ф. Ф. Кокошкин, И. В. Гессен, В. М. Гессен, П. И. Новгородцев, Н. Ф. Анненский, С. А. Котляревский, И. И. Петрункевич), вдохновленная сменой политического курса после назначения министром внутренних дел князя Петра Дмитриевича Святополк-Мирского, подготовила проект Конституции, текст которого был напечатан за границей. В ноябре 1904 г. прошла так называемая «банкетная кампания», организованная «Союзом освобождения» в связи с 40-летием судебной реформы Александра II. В течение нескольких недель состоялось 120 собраний в 34 крупнейших городах страны, во время которых была организована политическая дискуссия о будущем устроении России. Участвовало в «банкетах» более 50 тыс. человек.

Свидетельство очевидца

Докладывая о «банкетной кампании», князь Святополк-Мирский сказал: «Обязательно участие выборных в законодательстве, 99 процентов мыслящей России этого желает». Государь ответил: «Да, это необходимо. Вот, им можно будет разобрать ветеринарный вопрос». – Дневник княгини Святополк-Мирской. 1 ноября 1904.

Печатным органом либералов стала газета «Освобождение», которую на частные пожертвования издавал в Штутгарте (Германия) П. Б. Струве. Газета печаталась тиражом до 10 тыс. экземпляров на очень тонкой рисовой (как тогда говорили, «индийской») бумаге и через Финляндию тайком переправлялась в Россию. Несмотря на то, что у интеллигентного читателя в России сохранялись старые литературные пристрастия («Русские ведомости» В. М. Соболевского, «Русская мысль» В. А. Гольцева, «Вестник Европы» М. М. Стасюлевича), «Освобождение», как первая неподцензурная либеральная газета, имело особую притягательность. Среди ее читателей были не только интеллигенция и предприниматели, но и представители придворных кругов, что позволяло многим сравнивать ее с «Колоколом» А. И. Герцена.

Литература:

Либеральное движение в России 1902–1905 гг. / Под ред. В. В. Шелохаева и Д. Б. Павлова. М., 2001.

К. Ф. Шацилло. Русский либерализм накануне революции 1905–1907 гг. М., 1985.

1.1.13. Духовное состояние общества. Русская Церковь

Согласно Основным Законам Российской Империи первенствующей и господствующей в стране верой признавалась Православная. Император считался ее верховным защитником и блюстителем правоверия в стране, «в церковном управлении действовавшим посредством Святейшего Правительствующего Синода». Синод ведал всеми делами Церкви, касавшимися «как духовного, так и мирского чина людей». Обер-прокурор Синода являлся «блюстителем за исполнением законных постановлений по духовному ведомству», представляя доклады Синода Императору и объявляя его повеления Синоду. Епископы при поставлении приносили присягу Императору как «крайнему земному судье Церкви» и обещали действовать «своею от Царского Величества данною властью». Получалось, что мирянин (хотя и помазанник-Император) – верховный хранитель веры, а высшая церковная инстанция, учрежденная самодержавной властью, – правительствующее учреждение. Только с 23 февраля 1901 г. эта неприемлемая для христианской совести присяга по повелению Императора перестала употребляться.

По словам современника, «приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно», а обер-прокурор – представитель Императора в Св. Синоде – «направлял деятельность Синода в соответствии с теми директивами, которые получал. Синод не имел лица, голоса подать не мог, и подавать его отвык. Государственное начало заглушало все». Пытаясь понять, какое будущее ожидает Россию, писатель и мыслитель Д. С. Мережковский написал работу «Грядущий Хам», в которой определил «второе лицо Хама» как лицо православия, «воздающего кесарю Божие». Мережковский имел в виду историческую Русскую Церковь, по его мнению, не имевшую духовной свободы. Он вспоминал выражение одного русского архипастыря XVIII столетия: «Архиереи наши так взнузданы, что куда хошь поведи», – и добавлял: – «То же самое с еще большим правом могли бы сказать современные архипастыри».

Особенно выросла власть обер-прокурора в эпоху учителя двух последних самодержцев К. П. Победоносцева, занимавшего этот пост с апреля 1880 по октябрь 1905 г.

С внешней стороны положение Церкви в Империи смотрелось впечатляюще: на начало XX столетия жителей православного исповедания в России числилось более 83 млн. человек. Статистика свидетельствует, что год от года число православных увеличивалось. Это объясняется просто – росла численность населения, традиционно исповедовавшего православие. В 1900 г. представителей белого духовенства и церковнослужителей было почти сто тысяч человек (2230 протоиереев, 34 784 священника, 14 945 диаконов и 43 857 псаломщиков). Православных храмов год от года становилось все больше. За год строилось в среднем более 500 храмов. В 1903 г. церквей было 50 355 и ещё 19 890 часовен.

Пространство Империи делилось на 64 православные епархии, в которых было более сорока тысяч приходов (некоторые церкви не составляли отдельного прихода и были приписаны к иным, более крупным храмам).

Историческая справка

Константин Петрович Победоносцев (1827–1907) родился 21 мая в Москве в Хлебном переулке в семье профессора российской словесности Московского университета. Был последним из одиннадцати детей. Дед его был священником в церкви св. Георгия Победоносца на Варварке. Мать принадлежала к дворянскому роду Левашовых. Семья была не просто глубоко верующей, но вполне церковной и при том весьма просвещенной. Церковнославянский язык, жития святых, творения Отцов Церкви были в семье Победоносцевых в постоянном употреблении. В 1846 г. Победоносцев оканчивает Училище правоведения – лучшую высшую школу гражданской администрации в тогдашней России. Он работает в департаментах Сената, а с конца 1850-х гг. активно трудится над проектом судебной реформы. 31 декабря 1864 г. «в награду особых неутомимых и полезных трудов по составлению проектов законоположений, касающихся преобразования судебной части», был высочайше пожалован дополнительной к окладам ежегодной пожизненной пенсией в 2000 рублей серебром. В 1860-е гг. читал лекции по русскому гражданскому праву и гражданскому судопроизводству в Московском университете. Им был составлен и издан курс русского гражданского права и целый ряд исследований, посвященных правовым аспектам крепостной зависимости в России. Являлся активным сторонником Великих реформ.

В 1861 г. граф Строганов рекомендует Победоносцева в качестве преподавателя для Цесаревича Николая (старшего сына Императора Александра II). В 1863 г. Победоносцеву было поручено сопровождать Цесаревича Николая в поездке по России. В 1866 г., после смерти наследника, он начинает преподавать право Цесаревичу Александру (будущему Александру III) и, одновременно, многим другим молодым Великим князьям и Цесаревне Марии Федоровне (супруге Александра Александровича). Против своего желания, повинуясь августейшей воле, Победоносцев оставляет Москву и кафедру в университете и перебирается в Петербург к своим высокопоставленным ученикам. Для Цесаревича Александра Победоносцев становится сердечным конфидентом и наставником. Сохранился огромный массив их переписки, временами почти ежедневной. В 1868 г. Победоносцев назначается сенатором, в январе 1872 г. членом Государственного Совета, в 1880 г. по рекомендации графа Лорис-Меликова Александр II назначает его на должность обер-прокурора Святейшего Синода. В этой должности, в чине действительного тайного советника, он пребудет четверть века.

Позднее он напишет Императору Николаю II, который тоже в бытность Цесаревичем слушал его лекции по гражданскому праву: «Я стал известен в правящих кругах, обо мне стали говорить и придавать моей деятельности преувеличенное значение. Я попал без всякой вины своей в атмосферу лжи, клеветы, слухов и сплетен. О, как блажен человек, не знающий всего этого и живущий тихо, никем не знаемый, на своем деле!» (от 8 апреля 1902 г.).

Победоносцев был избран членом Российской Академии наук, почетным профессором почти всех российских университетов и духовных академий. Его знания были огромны. Он свободно делал литературные переводы с древнегреческого и средневековой латыни, с основных европейских языков и с языков славянских. Его перевод Фомы Кемпийского «Подражание Христу» стал классическим, а за три года до смерти он начал перевод Нового Завета и успел завершить его за несколько дней до кончины. Ряд специалистов этот перевод считают самым совершенным из переводов Нового Завета с греческого на русский язык. Не прекращая научных трудов и активной публицистической деятельности (большей частью анонимной), К. П. Победоносцев работал очень много и в области организации церковной жизни. По его инициативе была создана система церковно-приходских школ.

К концу царствования Александра II Победоносцев становится убежденным его противником. Цесаревича он убеждает в том, что реформы, предпринятые его отцом, зашли слишком далеко и могут погубить Россию. Особенно решительно он выступал против введения в стране каких-либо форм народоправства, даже законосовещательных. Признавая их положительное значение для стран англосаксонских, он полностью отрицал парламентаризм для России, называя его «великой ложью нашего времени». Когда в мае 1882 г. министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев подал Императору проект манифеста о созыве Земского Собора для «великого единения Царя и Земли: единения в любви, уже не только властной и покорной, но и советной», Победоносцев, по его собственным словам, «пришел в ужас при одной мысли о том, что могло бы последовать, когда бы предложение графа Игнатьева было приведено в исполнение». Угрожая полной своей отставкой, он убедил Императора отклонить проект Игнатьева.

Победоносцев был горячим сторонником строгой цензуры, противником свободной церковной проповеди. Он выступал против возможности созыва и церковного поместного Собора и против восстановления в Русской Церкви патриаршества. Он полагал, что образование простого народа необходимо, но должно быть минимальным (не более четырехклассной начальной школы). При этом самых талантливых учеников из этих школ надо направлять учиться дальше, вплоть до получения ими высшего университетского образования. Победоносцев полагал синодальное устройство правомерным и полезным для церковно-государственных отношений в России. В марте 1905 г., объясняя Николаю II правильность проведенных Петром I церковных изменений и подозревая членов Синода в желании ослабить власть и влияние обер-прокурора, Победоносцев писал об иерархах: «Они не понимают в своем ослеплении, что при самодержавном правительстве [в случае проведения церковной реформы] они останутся и Церковь останется без защиты, когда не будет обер-прокурора – как ни назови его. Ведь он при Синоде представитель Верховного ктитора Русской Церкви – Государя. Он не только обличитель, но и в особенности, – защитник от обид, клевет и нападок, ходатай перед Царем и правительством о всех нуждах Церкви. Освободившись от мнимой опеки – как они говорят – обер-прокурора, они попадут, уже беззащитно, под длительную опеку всякой власти, всякого министра и губернатора, под опеку каждого ведомства, под опеку бесчисленных газет и журналистов, которые наполняют свои страницы воплями и сказками, и сплетнями на Церковь и духовенство; они утратят действительного своего защитника, доверенного от Царя, соединенного с Синодом церковного человека».

Свой крайний консерватизм Победоносцев умел обосновывать глубоко и всесторонне. Лично хорошо знавший его С. Ю. Витте писал: «К. П. Победоносцев был последний могикан старых государственных воззрений… Победоносцев был редкий государственный человек по своему уму, по своей культуре и по своей личной незаинтересованности в благах мира сего… Несомненно, он был самый образованный и культурный русский государственный человек, с которым мне приходилось иметь дело» (Воспоминания. М., 1957. С. 442; 459).

Император Николай II далеко не так был предан Победоносцеву, как его отец. Советы старого обер-прокурора его заметно тяготили, и вскоре их переписка прервалась.

После опубликования Манифеста 17 октября 1905 г. Победоносцев не счел возможным продолжать исполнять свои обязанности обер-прокурора и сразу же подал в отставку, которая была принята Государем 19 октября. 10 марта 1907 г. К. П. Победоносцев умер от воспаления легких в Санкт-Петербурге и был похоронен, согласно его завещанию, у восточной алтарной стены Введенской церкви в Свято-Владимирской церковно-учительской женской школе.

К. П. Победоносцев. Сочинения. СПб., Наука, 1996.

Письма Победоносцева к Александру III с приложением писем к в. кн. Сергею Александровичу и Николаю II. Т. 1–2. М.: Центрархив, 1925–1926.

А. Б. Зубов. Политико-правовые воззрения К. П. Победоносцева и их интерпретация зарубежными исследователями русской мысли // Русская политическая мысль второй половины XIX века. М.: ИНИОН АН СССР, 1989.

В России в 1900 г. было 380 мужских и 170 женских православных монастырей, в которых жили около 15 тысяч монахов и послушников и 48 тысяч монахинь и послушниц. Три крупнейших монастыря – Троице-Сергиев под Москвой, Александро-Невский в Петербурге и Киево-Печерский именовались лаврами (так некоторые восточные монастыри именовались в древности от греч. laύra – улица, поселок).

Для подготовки духовенства к концу XIX в. действовали четыре духовные академии в Москве, Киеве, Петербурге и Казани, 58 семинарий, 183 уездных духовных училища для юношей и 49 епархиальных училищ для девушек.

Духовенство в России оставалось по сути кастовым. Очень редко выходец из недуховного сословия становился священником, епископом. Большинство учащихся духовных школ были детьми клириков. Они выбирали семинарское образование вовсе не потому, что хотели стать священнослужителями. Просто для них это была единственная возможность получить среднее образование, вне зависимости от желания принимать сан. Священниками становились не по призванию, а по происхождению. И это резко снижало духовный уровень священства и епископата.

Вопрос о подготовке церковных кадров был одним из самых насущных и требовал от властей серьезного внимания к системе духовного образования. Но у государства, стоявшего на принципе церковно-государственного союза, не хватало средств, чтобы обеспечить жизнь будущих пастырей Церкви. Средний («казенный») оклад приходского священника равнялся 300 рублям, диакона – 150 и псаломщика – 100 рублям в год. Источниками материального обеспечения духовенства служили добровольные даяния прихожан, сборы хлеба с деревенских прихожан, церковная земля. Почти 26 тысяч священно- и церковнослужителей окладов не получали. Материальная зависимость от паствы создавала для клириков ложное положение, когда представление о церкви как «лавочке для духовенства» получало развитие в простонародной массе и в среде антицерковно настроенной интеллигенции.

Весьма глубок был в Православной Церкви и разрыв между приходским духовенством и архиереями. Если большинство сельских батюшек перебивались в бедности, с трудом кормя и воспитывая, как правило, большую семью, митрополиты и епископы получали громадное содержание, которое вместе с доходами в пользу архиерея от епархии составляло от 30 до 50 тысяч рублей в год. Доход Киевского митрополита достигал 100 тысяч рублей. Утопали в сытости и довольстве некоторые монастыри. Даже профессура духовных академий, ученые с мировыми именами, такие как Болотов, Глубоковский, Катанский, были сущими бедняками в сравнении с епархиальными архиереями: их годовой оклад составлял – три тысячи рублей, а доцентов академий – 1200 рублей. «Таким образом, наши духовные профессора volens-nolens проходили обет нищеты… Профессора академий были обескровливаемы нищетой, не оставлявшею их, если они не устраивались как-нибудь иначе, до самой смерти; безденежье обрезывало у академий крылья для научного полёта», – констатировал протопресвитер Георгий Шавельский.

К концу XIX в. обозначилась и новая тенденция. Дети священников, получив по необходимости образование в духовных семинариях, дело отцов наследовать часто вовсе не желали. Одни потеряли веру, другие были увлечены широкими возможностями, открывавшимися в предпринимательстве и на государственной службе. Митрополит Евлогий (Георгиевский) много лет спустя вспоминал, что в начале XX в. «духовные семинарии не давали достаточного числа кандидатов-священников. Во многих епархиях отмечался их недостаток, многие семинаристы, особенно в Сибири, не хотели принимать священнического сана. Благовещенская семинария за 10 лет не выпустила ни одного священника; религиозный энтузиазм в семинарии потух, молодежь устремлялась на гражданскую службу, на прииски, в промышленные предприятия». В результате на одного священнослужителя приходилось в начале ХХ в. более двух тысяч православных мирян. Даже принимая во внимание, что далеко не все они регулярно посещали церковь, необходимо признать недостаточную для серьезного пасторского попечения численность клириков в России.

Проблемы Православной Российской Церкви были не только материального характера. Большинство православных крестьян оставались неграмотными, не могли прочитать даже общеупотребительные молитвы, равно как не понимали значения церковных священнодействий. В своём знаменитом «Московском сборнике» Победоносцев признавал, что «русское духовенство мало и редко учит, лишь служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует, остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и Церковью». Победоносцев констатировал далее, что в некоторых местностях народ вообще ничего не понимает в словах церковной службы и даже в «Отче наш» делает такие ошибки или пропуски, что у молитвы исчезает всякий смысл.

Свидетельство очевидца

«Абсолютное большинство русских остаются примитивными людьми, едва перешагнувшими ступень природного инстинкта. Они по-прежнему рабы собственных импульсов. Христианство только частично овладело их душами: оно ни в коем случае не тронуло рассудка и в меньшей степени взывает к их сознанию, чем к их воображению и чувствам. Но также следует признать, что когда гнев мужика спадает, он сразу же вновь обретает христианскую кротость и смирение. Он рыдает над своими жертвами и заказывает панихиды для упокоения их душ…» – Морис Палеолог. Дневник посла. М., 2003. – С. 221.

Победоносцев считал, что, сохраняя эту «первобытную чистоту», народ, равно как и сельское духовенство, составляют сплоченный противовес верхним слоям общества, интеллигенции, уклонившейся от веры. Обер-прокурор был сторонником развития именно церковно-приходских, а не земских школ. Он видел в священнике воспитателя-консерватора. «Победоносцев продолжает свою „политику“, сущность которой состоит в том, чтобы духовенство не выделялось образованием и ученостью, а коснело бы в формализме и суеверии, дабы не отделяться от народа», – писал в дневнике близко знавший обер-прокурора генерал А. А. Киреев. «Русский народ несомненно религиозен, – замечал Киреев в 1906 г., – но когда он видит, что Церковь дает ему камень вместо хлеба, да требует от него формы <…>, читает непонятные простонародью молитвы, когда ему рассказывают про фантастические чудеса… он переходит или к другой вере, говорящей его сердцу, или делается снова зверем. Посмотрите, как христианская хрупкая, тоненькая оболочка легко спадает с наших мужиков».

И действительно, к концу XIX в. живая православная вера угасает и в образованном слое и в значительной части простого народа. Угасает она даже и среди духовенства. «Духовенство у нас никакого влияния на население не имеет, и само иногда для поддержания православия обращается к мерам чисто полицейского свойства», – говорил в январе 1905 г. Государю как о чём-то само собой разумеющемся министр земледелия и государственных имуществ Алексей Сергеевич Ермолов.

Свидетельство очевидца

«Влияние Церкви на народные массы всё слабело и слабело, авторитет духовенства падал… Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих, – вспоминал об этом времени митрополит Вениамин Федченков, – … как-то всё у нас „опреснилось“, или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть „солью земли и светом мира“. Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?.. И приходится еще дивиться, как верующие держались в храмах и с нами… хотя вокруг всё уже стыло, деревенело. А интеллигентных людей мы уже не могли не только увлечь, но и удержать в храмах, в вере, в духовном интересе».

Многие серьезно ищущие ответ на религиозные вопросы люди, особенно среди простого народа, в конце XIX в. неофициально (официальный переход по законам Империи был невозможен) переходят в те или иные протестантские (евангелические) исповеданья, отвергавшие учение и священнодействия Православной Церкви. Рационалистическое религиозное течение, исповедуемое интеллигенцией, приняло форму толстовства – нравственно-религиозного учения Льва Николаевича Толстого (1828–1910). Среди простого народа, особенно на Юге России, эта тенденция нашла выражение в штундо-баптистском движении. Термин «штунда» происходит от немецкого слова «Stunde» – час, то есть час религиозных собраний и молитв. Штундисты появились на Юге России в первой половине XIX в. и быстро распространили свое учение. В 1870-е гг. они подпали под влияние баптистов, сильных в Бессарабии и Закавказье. К концу XIX в. баптисты появились более чем в 30 губерниях России. Правительство пыталось остановить это движение полицейскими мерами. В 1894 г. эта секта была признана «особо вредной» и ей было запрещено проводить собрания. Это, естественно, вызвало еще более быстрый ее рост. К 1905 г. секты и различные старообрядческие «согласия», по данным полиции, объединяли до 20 млн. человек.

Статистически же большинство сектантов считались православными. Борясь с сектами, государство требовало от граждан православного исповеданья прохождение обязательной исповеди и причастия не реже одного раза в год. Нехождение православных на исповедь и к причастию рассматривалось как факт нелояльности Императору и как доказательство принадлежности к старообрядчеству или секте. Государственные служащие должны были ежегодно представлять начальству справку, что они были у исповеди и причастия. Впрочем, некоторые священники давали такую справку за три рубля и без совершения таинств. Одни причащались без веры, «для галочки», другие откупались от причастия.

Но даже искренне верующие люди причащались Святых Тайн не чаще одного-двух раз в год, обычно полагая участие в таинстве – «отданием долга Богу». Среди простого народа причастие было и того реже – раз в несколько лет, а то и никогда. Ученые в конце XIX в. обнаружили в крестьянской среде так называемых недароимцев, то есть людей, которые исповедовались у священника ежегодно по требованию власти, но от участия в таинстве Евхаристии уклонялись, объясняя такое поведение своим недостоинством и духовно нечистой жизнью. Возможно, это были тайные сектанты.

И все-таки говорить о том, что жизнь православной России в то время оказалась целиком формализована и превратилась в «обрядоверие» – нельзя. Поток интенсивной духовной жизни, незаметный для многих, продолжал питать Русскую землю. Вплоть до разгрома в 1923 г. большевиками продолжается неутомимая деятельность Оптиной пустыни (Калужская губ.). Типография этого монастыря, следуя традиции Паисия Величковского, распространяет в русском народе, во всех его слоях, книги о непрестанной умной молитве и непосредственном богообщении. Кроме многих переводов с греческого и церковнославянского, по всей видимости, оптинцы создают знаменитое анонимное произведение «Откровенные рассказы странника духовному отцу своему» (первое издание в Казани в 1881 г.). Эта книга, выдержавшая в России рекордное число изданий, дополненная в 1911 г., несложным, но хорошим языком от первого лица повествует о человеке из простого народа, который научился умной молитве и рассказывает о ней многим людям, сам, одновременно, учась более глубокому умному деланью. Популярность «Рассказов странника» свидетельствует не только о сохранении, но и о возрастании серьезного религиозного интереса в среде русского православного народа в конце XIX – начале ХХ в.

Историческая справка

«Рассказы странника» были отредактированы для печати выдающимся церковным ученым и подвижником аскетической жизни епископом Феофаном Говоровым (1815–1894), за которым закрепилось прозвище «Затворника», т. к. почти 28 лет он, уйдя с епископской кафедры, уединенно прожил в Вышенской пустыни (Тамбовская губ.). Блестяще образованный, в совершенстве владеющий древнегреческим и многими современными языками, епископ Феофан поставил своей целью помочь православному возрождению русского общества. Его очень смущало молчание и бездействие официальных церковных властей, холодность Синода. «Того и гляди вера испарится и в обществе, и в народе, – писал он в частном письме. – Попы всюду спят». «Через поколение, мало, через два иссякнет наше православие…» Он мечтал о подлинном апостольском хождении в народ – «Поджигатели должны сами гореть. Горя, ходить повсюду, – и в устной беседе зажигать сердца». Епископ Феофан требовал нового перевода всех богослужебных книг на понятный народу язык, желал, чтобы люди узнали сокровища православной духовной жизни, и в этой жизни пребывали сознательно и с радостью. Он пошел на уединение во многом для того, чтобы полностью отдаться переводческой и комментаторской работе. Феофан переводит на русский язык за сто лет до того собранное Никодимом Святогорцем и епископом Макарием Коринфским «Добротолюбие» – огромную пятитомную антологию аскетических сочинений. И не только переводит, но заново отбирает в нее тексты. Этот труд занял 20 лет его жизни. Переводит он и «Невидимую брань» самого Никодима Святогорца. Епископ Феофан, таким образом, продолжает дело греческого православного возрождения на русской почве, и его труды находят отклик. «Добротолюбие» и «Невидимая брань» многократно издаются и превращаются в любимые книги для множества людей. Ныне Феофан Затворник канонизирован Русской Церковью.

Во второй половине XIX в. в России распространяется старчество. Особая духовная практика руководства со стороны опытных священников, как правило, монахов, духовной жизнью мирян, ищущих живого богообщения, желающих научиться умному молитвенному деланью. Главным центром старчества в конце XIX в. является Оптина пустынь. Старец Амвросий Гренков (1812–1891), а вслед за ним старец Иосиф Литовкин (1837–1911) становятся центром духовного притяжения для множества людей – от самых высокообразованных и знатных до неграмотных крестьян. Старцем был для многих и епископ Феофан Говоров. В начале ХХ в. новым центром старчества становится подмосковная Зосимова пустынь. Поразительно, но в обширной переписке и публицистике обер-прокурора Св. Синода Победоносцева Оптина пустынь и ее старцы ни разу не упоминаются. Казенная церковь и церковь живая всё больше жили тогда в России на одной земле, но в разных мирах. Соединить эти миры оказалось не под силу даже и самому авторитетному в начале XX в. священнику Русской Церкви Иоанну Кронштадтскому.

Историческая справка

Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергиев) (1829–1908) был ключарем Андреевского собора в г. Кронштадте под С.-Петербургом. Он принадлежал к белому, женатому духовенству, но, обвенчавшись с женой, сказал ей, что счастливых семей много, а служителей Бога – мало, и попросил ее жить с ним как брат с сестрой. Став священником и получив назначение в Кронштадт, Иван Сергиев соединил напряженный молитвенный труд, ежедневное богослужение с заботой о самых низших и бедных жителях военного порта. Тогда Кронштадт был местом ссылки из Петербурга опустившегося сброда. Именно к этим, обычно безработным, часто спивающимся людям, развращенным самым грязным развратом, воровством, попрошайничеством, и обратил свое внимание молодой священник. Ежедневно он посещал какие-то районы города, беседовал с людьми, объяснял им правду христианской жизни, помогал деньгами, вещами, заступничеством перед властью. Позднее он выстроил в Кронштадте первый в России Дом трудолюбия, открытый 12 октября 1882 г. В Доме располагалась бесплатная начальная школа, мастерская для обучения различным ремеслам, рисовальный класс, мастерские для женщин, сапожная мастерская, детская библиотека и т. д. Содержался также приют для сирот, богадельня для бедных женщин, загородная летняя дача для детей и большой каменный ночлежный дом. Идея была проста: бедняки, не имевшие специальности, получали возможность заработать честным трудом хотя бы небольшие деньги, позволявшие купить пропитание и нанять угол для ночлега. Здоровые нищие, побиравшиеся в Кронштадте, с тех пор не могли оправдываться отсутствием работы. Кроме того, предусматривалась и помощь тем, кто не имел возможности заработать (малолетним и престарелым). Реализацией идеи Дома трудолюбия о. Иоанн явил пример соединения молитвы с практической деятельностью на пользу ближних. «Россия будет сильной внутри и извне лишь своей внутренней правдой, единодушием и взаимопомощью всех сословий, беззаветной преданностью Церкви, Престолу Царскому и Отечеству – так сформулировал о. Иоанн свой принцип жизни. Горячо любя свое земное отечество, о. Иоанн, по собственным его словам, «безутешно скорбел», полагая, что эта «внутренняя правда» всё более разрушается.

Оказывая посильную помощь бедным, Иоанн Кронштадтский стремился постоянно воспитывать самого себя как христианина. Среди основных средств самосовершенствования на первом месте было регулярное чтение Священного Писания и развитие личной молитвы «особенно трезвение с непрестанным призыванием имени Иисуса», и, наконец, добросовестное, не формальное исполнение своих пастырских обязанностей. В духовной жизни нужно «истинствовать» – учил о. Иоанн, то есть каждое слово молитвы, каждое богослужебное действие совершать с полным сознанием его сути и с твердой верой, что Бог слышит и видит тебя. В каждом человеке призывал он видеть «образ Божий», и за то любить любого человека, что в каждом воплощен Бог.

Слава об о. Иоанне как о молитвеннике, целителе и чудотворце к началу царствования Николая II широко распространилась по всей России. Но хотя о. Иоанн пользовался любовью и почитанием православных верующих, это не мешало скептическому отношению к о. Иоанну обер-прокурора Св. Синода. Однажды встретившись с ним, Победоносцев заметил: «Про вас говорят, что вы молебны служите, чудеса творите, смотрите, как бы вы плохо не кончили». На это последовал ответ: «Не извольте беспокоиться, подождите и увидите, каков будет конец». Принципиальное недоверие к человеку, желание «формализовать» всю его жизнь («Для нашего мужика форма все», – любил повторять Победоносцев) делало Победоносцева противником Иоанна Кронштадтского. Но противостоять его растущей славе обер-прокурор уже не мог: пастыря заметили и в высших слоях русского общества. Отношение к нему было разное, но преобладало удивление. Верующие люди, особенно священники, видели, чего может достичь человек, если он серьезно и ревностно будет относиться к своей вере и к своим обязанностям в обществе. О. Иоанн воодушевлял очень многих. В 1964 г. Русская Православная Церковь Заграницей причислила о. Иоанна Кронштадтского к лику святых. В 1993 г. его канонизацию совершила и Церковь в России.

В эпоху правления Императора Николая II было причислено к лику святых больше подвижников веры и благочестия, чем в какое-либо из предшествующих царствований. В деле канонизации давно почитавшегося всей православной Россией Серафима Саровского Император принял непосредственное участие, преодолев противодействие Синода. На торжества в августе 1903 г. со всех концов России собралось в Саров до 150 тысяч паломников. Даже такой скептик, как писатель В. Г. Короленко, вынужден был признать, что «толпа была настроена фанатично и с особой преданностью Царю».

В конце XIX в. ранее неизвестный ей мир русской святости открыла для себя и интеллигенция. Новые богоискатели стали посещать Оптину пустынь, Валаамский монастырь, Саров, Соловки. Вопросы, связанные с религиозным творчеством, переплетались с социальными вопросами, вызывали интерес к жизни Православной Церкви и в итоге привели к открытию в Санкт-Петербурге в 1901 г. Религиозно-философских собраний. Собрания знаменовали собой преодоление позитивизма и атеизма 1860-х гг. среди высшего культурного слоя русского общества, возврат к вере. По словам писательницы Зинаиды Гиппиус, это была первая попытка найти точки соприкосновения «клира и мира».

Уникальность Религиозно-философских собраний, продолжавшихся до 1903 г., заключалась, прежде всего, в том, что это были полемические встречи, на которых духовными и светскими лицами совместно обсуждались исторические, философские и общественно актуальные вопросы веры. Беседы велись в духе терпимости. Разрешение на участие в их работе духовенства дал столичный митрополит Антоний Вадковский. Председателем собраний стал епископ Сергий Страгородский, будущий Патриарх Московский, а в то время – ректор С.-Петербургской духовной академии. Формальным поводом к закрытию собраний Синодом послужил негативный отзыв о них и о журнале «Новый путь», где печатались материалы собраний, Иоанна Кронштадтского. Богоискатели были очень огорчены этим запретом. Начавшийся было диалог интеллигенции с Церковью прервался для многих деятелей светской культуры на долгие годы. Возобновился он для одних в изгнании, для других – в церковном подполье под большевиками.

Встреча Церкви и интеллигенции своеобразно произошла и в определении Св. Синода от 22 февраля 1901 г., осудившем противохристианские учения графа Льва Толстого и отлучившем писателя от Церкви. В решении объявлялось, что Православная Церковь не может считать и не считает Л. Н. Толстого своим членом «доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». Действительно, в поздних художественных произведениях и публицистике Л. Н. Толстого, начиная с романа «Воскресение», присутствовала не только критика церковных порядков, но и отрицание главных принципов христианской веры. Отлучая Льва Толстого от Церкви, Синод свидетельствовал, что писатель сам себя, распространением противоцерковных воззрений, уже отделил от полноты церковной. В определении выражалась надежда, что, покаявшись, Л. Н. Толстой может вновь стать сыном Церкви. В дни предсмертной болезни писателя (в 1910 г.) к нему в Астапово был послан из Оптиной пустыни старец Варсонофий. Да и сам Толстой приходил в Оптину незадолго до смерти, беседовал со старцами, но с Церковью так и не примирился. «Горд очень», – говорили о нём оптинцы.

В воздухе России на грани столетий носятся апокалипсические пророчества. В 1897 г. Владимир Соловьев пишет В. А. Величко: «Есть бестолковица,/ Сон уж не тот,/ Что-то готовится,/ Кто-то идет». Под местоимением «кто-то», по разъяснению Величко, философ имел в виду антихриста. Совсем юный А. Блок, вряд ли зная эти слова Владимира Соловьева, день в день за четырнадцать лет до крушения монархии, 3 марта мирного 1903 г. пишет:

Цензура заменила только слово «Император» на более нейтральное – «полководец». Стихи, предвозвещавшие страшное будущее России, были тут же напечатаны.

Духовно-религиозное состояние русского общества, равно как и состояние Православной Церкви в России в начале XX в., нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, «мертвый позитивизм казенщины», о котором с горечью писали отечественные богоискатели накануне и в годы Первой русской революции, был той ценой, которую платила Церковь за свою слишком тесную связь с Империей. С другой – Церковь оставалась живой и духовная жизнь в ней углублялась: появление интеллигентов-богоискателей и таких религиозно одаренных натур, как Иоанн Кронштадтский или Оптинские старцы, – прекрасное тому свидетельство.

Литература:

С. Л. Фирсов. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.). М., 2002.

Откровенные рассказы странника духовному отцу своему. Париж, 1989.

Победоносцев: Pro et contra. Личность, общественно-политическая деятельность и мировоззрение К. П. Победоносцева в оценке русских мыслителей и исследователей. СПб., 1996.

Александр (Семенов-Тян-Шанский), епископ. Отец Иоанн Кронштадтский. Paris, 1990.

С. С. Хоружий. Феномен Русского старчества. М., 2006.

А. Л. Беглов. С верою и любовию да приступим… Практика причащения до и после переворота 1917 года: исторические исследования повседневной жизни // Журнал Московской Патриархии. – Май (№ 5) 2012. – С. 62–66.

1.1.14. Тенденции в области просвещения, науки и культуры

Последние два десятилетия перед революцией 1917 года историки культуры называют «Серебряным веком». Это верно при всей метафоричности данного определения применительно к одной из составляющих культуры – к поэзии. Действительно, по отношению к пушкинской поре, к Пушкину и Лермонтову, Баратынскому и Тютчеву даже несомненный взлет русской поэзии 1890–1910 гг. может считаться «серебряным» по сравнению с пушкинским «золотым». Это верно в какой-то мере и по отношению к русской прозе: как бы ни ценить позднего Чехова и ранних Бунина и Горького, золотым веком русской прозы могут считаться 1860–1870 гг. – романы Достоевского и Толстого, Гончарова, Тургенева и Лескова.

Мнение мыслителя

«Серебряный век – это время первых двух десятилетий нашего века, время короткое, но самое существенное, вместившее в себя все „начала и концы“ столетия, время, в которое, как оказалось, была предрешена, обдумана и предчувствована судьба наступающего века.

Этот отрезок времени можно обозначить между возникновением объединения „Мир искусства“ в 1898 г. и оттеснением, изгнанием за пределы России и в тюремную ссылку русской интеллигенции после октябрьского переворота. Разбитый на осколки Серебряный век продолжал сверкать в русском зарубежье и стал частью европейской культуры.

В тот период русской истории столкнулись и перемешались два встречных потока жизни и времени – Девятнадцатый век и Двадцатый. Один не успевал завершиться, тогда как другой слишком спешил развернуться. Это смешение и породило культурный катаклизм невиданной дотоле силы: взрыв пророчеств, откровений, манифестов, вопросов. Все виды творчества: и литература, и театр, и музыка, и балет, и изобразительное искусство – посвятили себя столкновению уходящего и грядущего столетий, пытались одновременно говорить на обоих языках. Гимны грядущему и отпевание уходящего звучали одновременно. Отсюда и поиски целостного бытия в философии, и символизм в поэзии, и супрематизм в живописи.

Серебряный век – это напряженная умственная жизнь, нравственная напряженность жизни русской интеллигенции, захватившая тогда всех: поэтов, мыслителей, художников, ученых, священников и тех, кто ими не был. Что такое Серебряный век, я понял, встретившись с ним „персонально“, – на Соловках, где на территории монастыря, начиная с двадцатых годов, был учинен концентрационный лагерь для элиты отечественной интеллигенции.

Эта встреча, давшая мне силы и мужество выжить, творчески продуктивно сформировавшая и воспитавшая меня, до сих пор остается самой существенной частью моей жизни, памятной, тяжелой и светлой…» – Д. С. Лихачёв, апрель 1998 года. – Серебряный век в фотографиях А. П. Боткиной. М.: Издание журнала «Наше наследие», 1998. – С. 5–6.

Но если брать культуру и искусство в целом, то эпоха Николая II – вершина развития русской культуры, и последующие десятилетия, вплоть до нашего времени, могут рассматриваться как инерция после предреволюционного подъема. Подобно тому, как при советской власти в течение долгого времени экономика России 1913 г. рассматривалась в качестве точки отсчета, уровень культуры и искусства начала ХХ в. и в XXI в. может считаться непревзойденной вершиной русской богословской и философской мысли, балета и оперы, музыки и живописи, театра и литературы. От старейших русских писателей Сухово-Кобылина и Льва Толстого, еще заставших первые годы правления Николая II, а Лев Толстой – и думскую монархию, до Маяковского и Есенина, дебютировавших в дореволюционные годы, пожалуй, такого количества великих, талантливых, одаренных и просто способных людей, завершавших и начинавших свою жизнь на протяжении неполных четверти века, русская культура не знала ни до, ни после.

В 1894 г. вышел сборник «Русские символисты» под редакцией Валерия Брюсова. Отметим, что редактору и одному из лидеров русского символизма на этом историческом этапе был всего 21 год – это очень характерная черта времени, молодость культуры, практически во всех сферах человеческой деятельности, включая государственную власть (ведь и Императору Николаю II в 1894 г. было всего 26 лет), а другим признанным «мэтром» русского символизма становится 27-летний Константин Бальмонт, у которого в 1894 году выходит поэтический сборник «Под северным небом». «Провозвестником» новых течений в русской литературе, и прежде всего символизма, стал тоже молодой литератор, публицист и религиозный мыслитель Дмитрий Мережковский, незадолго до этого опубликовавший статью «О причинах упадка и о новых течениях современной литературы». «Упадок» Мережковский видел в измельчании реализма конца 1880-х – начала 1890-х гг., а новые течения связывал с глубиной проникновения в таинственные сферы жизни, чему в полной мере отвечал ранний русский символизм.

Однако это не означает, что молодое течение, действительно постепенно захватывавшее умы и чувства читателей второй половины 90-х гг., было принято безоговорочно всей читающей Россией и не имело соперников и оппонентов среди других течений и направлений. Изображение быта повседневной жизни, её деталей и подробностей было свойственно и таким зрелым литераторам, как Мамин-Сибиряк («Хлеб», 1895 г.), Владимир Короленко («Без языка», 1895 г.), и двадцатипятилетнему Ивану Бунину («На край света», «Антоновские яблоки»).

Десятилетие с 1894 по 1904 г. – последнее десятилетие в жизни Антона Павловича Чехова, который в эти годы приобрел наибольшую известность своей драматургией и сотрудничеством с Художественным театром («Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад»). Но его прозаические произведения, включая и книгу очерков «Остров Сахалин» (1895 г.), «Человек в футляре» (1898 г.), «Дама с собачкой» (1899 г.), поддерживали репутацию Чехова как первого писателя России. Лев Толстой в эти годы к литературе охладел, занимаясь по преимуществу публицистикой и, кроме «Хаджи Мурата», писавшегося с 1896 по 1906 г., и написанной в 1900 г., но опубликованной посмертно пьесы «Живой труп», ничего значительного не создал. Читатель рубежа веков жадно набрасывался на роман Толстого «Воскресение» (1899 г.), имевший оттенок скандального успеха в связи с выброшенными цензурой нападками на Церковь и её Таинства.

Со второй половины 1890-х гг. широкого читателя завоевывает молодой Максим Горький («Челкаш», «Песня о соколе», 1895 г., «Фома Гордеев», 1899 г.), а после того как он вслед за Чеховым обратился к драматургии и встретился с Художественным театром («Мещане», «На дне»), Горький приобрел и всероссийскую славу. Приход в литературу молодых и одаренных Викентия Вересаева, Александра Куприна, Леонида Андреева, принесших новые темы в русскую литературу, с почти натуралистическим погружением в жизнь, уравновешивался появлением второго эшелона символистов – Вячеслава Иванова, совсем юных Александра Блока и Андрея Белого с их обостренной тягой к мистицизму и виртуозным владением словом.

Не меньшим вниманием, нежели литература, пользовался на рубеже веков и драматический театр. Первый съезд русских театральных деятелей (1897 г.) и создание Русского Театрального общества подчеркнули общественное значение театра. Создание Московского Художественного театра (1898 г.), который, начиная с премьеры «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого, фактически открывшей эту пьесу широкой публике, и поставленной в том же году чеховской «Чайки», заложившей основу нового театрального языка, стало фактом истории культуры не только русской, но и мировой. Имена основателей театра – Станиславского и Немировича-Данченко, совсем молодых артистов Москвина, Книппер-Чеховой, Качалова – были известны во всех уголках Российской Империи, а реплика из пьесы Чехова «Три сестры» «В Москву! В Москву!» становилась девизом для любителей театра из русской провинции, рвавшихся в Москву только для того, чтобы повидать полюбившихся «художественников». В то же время огромной любовью зрителей пользуется выдающаяся актриса Вера Комиссаржевская – первая «чайка» русской сцены, в 1904 г. создавшая в Петербурге свой театр.

Значение драматического театра в России в эти годы вполне сопоставимо со значением театра музыкального. Триумфы молодого Шаляпина на сцене Мариинского театра и частной оперы Мамонтова, постановка балетов Чайковского «Лебединое озеро» (1895 г.) и «Раймонды» Глазунова (1897 г.), опер Римского-Корсакова «Царская невеста» и «Садко», симфоническая музыка юного Рахманинова и первое исполнение Первой симфонии Александра Скрябина (1900 г.) – все это позволяет говорить о расцвете музыки в России на рубеже веков.

Высокое развитие культуры рубежа веков подчеркивают достижения русской живописи этого периода. «Над вечным покоем» Левитана, цикл работ Нестерова «Святая Русь», такие разные шедевры, как «Торжественное заседание Государственного Совета» Репина и «Демон» Врубеля, «Переход Суворова через Альпы» В. Сурикова, живопись К. Коровина, В. Серова, Ф. Малявина, А. Бенуа, Кустодиева, Сомова, Рериха, Васнецова, Борисова-Мусатова. Огромную роль в формировании русской художественной критики сыграл созданный Дягилевым в 1898 г. журнал «Мир искусства». Главный объект внимания «мирискусников» был по преимуществу сосредоточен на художественной жизни Петербурга времени Петра I и XVIII столетия вообще. Идеализация дворцовой культуры стала своего рода реакцией на процесс разорения дворянских гнезд, так остро раскрытый в драматургии А. П. Чехова (прежде всего в пьесе «Вишневый сад», 1903) и рассказах Ивана Бунина. В живописи с особой проникновенностью элегические воспоминания о былом представлены творчеством потомка крепостных крестьян Виктора Эльпидифоровича Борисова-Мусатова (1870–1905).

Пожалуй, не будет натяжкой сказать, что ключевым словом, определяющим направленность русской мысли рубежа веков, было слово «идеализм». Это сказалось даже в названии книг и сборников мыслителей разных убеждений: сборник статей видного критика А. Волынского «Борьба за идеализм» (1900), в 1902 г. выходит сборник статей молодых российских философов и социологов под названием «Проблемы идеализма», в 1903 г. один из крупнейших российских марксистов Сергей Николаевич Булгаков выпускает сборник «От марксизма к идеализму», что может рассматриваться как одно из важнейших событий русской мысли.

Крупнейшим русским философом конца XIX в. был безвременно умерший Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900), как раз на рубеже веков создавший одно из великих философских своих произведений «Три разговора», в котором он пророчески угадывает катастрофические судьбы мира в наступающем веке, и цикл статей «Пасхальные письма».

Обращенность в будущее характерна для философских работ умершего в декабре 1903 г. мыслителя Николая Федоровича Федорова и его опубликованного посмертно труда «Философия общего дела» и для работы Константина Эдуардовича Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами».

На это же время приходятся работы Ивана Павлова «Физиология пищеварения» (в 1904 г. он стал одним из лауреатов Нобелевской премии) и первая радиограмма А. Попова, переданная без использования проводов. В 1904 г. Николай Жуковский основал первый в Европе аэродинамический институт под Москвой. Блестящими первопроходцами в области электротехники, выдающимися изобретателями и конструкторами были Павел Николаевич Яблочков (1847–1894), Александр Николаевич Лодыгин (1847–1923), Владимир Николаевич Чиколев (1845–1898). Старейшим ученым России был великий химик Дмитрий Иванович Менделеев (1834–1907). Своими научными достижениями славились физики Николай Алексеевич Умов (1846–1915) и Петр Николаевич Лебедев (1866–1912), создатель петербургской математической школы Пафнутий Львович Чебышев (1821–1894), математики Дмитрий Федорович Егоров и Николай Николаевич Лузин. В Москве огромным успехом пользовались лекции профессора русской истории Василия Осиповича Ключевского (1841–1911) и специалиста по европейской античности и средневековью Павла Гавриловича Виноградова (1854–1925), приглашенного в 1905 г. на профессорскую кафедру в Оксфорд. Кафедру русской истории в Петербургском университете в 1897 г. возглавил выдающийся знаток Смутного времени Сергей Платонов (1860–1933).

К концу XIX в. Россия обладала внушительной и разветвленной сетью музеев. Музеи или музейные «комнаты» и «залы» существовали в большинстве губернских городов – в виде отдельных помещений (иногда специально построенных), в зданиях губернских и городских учреждений. В крупных древних церковных центрах (Киев, Великий Новгород) существовали также особые древлехранилища и церковно-археологические музеи, находившиеся в ведении местных кафедр Православной Церкви, а также кабинеты при духовных академиях и семинариях.

В основании некоторых открытых позднее для широкого посещения музеев и галерей в крупных городах Европейской России лежали частные коллекции, переданные обществу на «благое просвещение». Классической моделью в данном случае является знаменитая Третьяковка – собрание московского купца 1-й гильдии П. М. Третьякова (к 1906 г. она была перестроена и получила соответствующий статусу городской галереи роскошный фасад по проекту художника В. М. Васнецова).

Интерес к «корням» и любовь к прошлому приходят в русское общество вслед за Великой реформой 1861 г. В недавнем прошлом нищие крепостные, разбогатев до миллионных состояний, становятся меценатами и собирателями мирового масштаба (достаточно вспомнить фамилии Мамонтовых, Морозовых, Щукиных). Диапазон собираемых ими произведений и поддерживаемого ими творчества отнюдь не ограничивался отечественным искусством, благодаря чему в российских музеях сосредоточены блестящие коллекции импрессионистов, П. Сезанна, А. Матисса.

Вместе с тем можно заметить, что преимущественный интерес к западному искусству был характерен в большей мере для дворянской среды. В частности – тех художественных кругов Петербурга, которые в конце 1890-х гг. объединились в общество «Мир искусства». Позднее здесь выпускаются журналы «Старые годы», «Золотое руно», «Аполлон». С обществом связана организация нескольких крупных выставок. Публикации журнала «Старые годы» и других изданий способствовали знакомству публики не только с центральными дворцовыми и садовыми ансамблями Петербурга и пригородов, но с огромным количеством усадебных сооружений провинции, большинство которых исчезло с лица земли еще в первые революционные годы. Под эгидой редакции «Старых годов» сформировалось Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины, которое продолжило деятельность в послереволюционный период и существует в наши дни.

Интерес к допетровскому искусству и его изучение осуществлялось многие десятилетия в рамках церковной археологии и строго академической науки. Собственно церковная археология, включавшая практически все сферы религиозного православного изобразительного и архитектурного творчества, складывается с середины XIX в. Выпускаются «Вестник общества древнерусского искусства при Московском публичном музее», «Труды Императорского Московского Археологического общества», под общим названием «Древности» проводятся археологические съезды. К рубежу столетий в рамках церковной археологии оформляется интерес к собственно художественным аспектам отечественной истории культуры.

Отношение к традициям древнерусского искусства не было однозначным. Поиски «строго русского стиля» начинаются еще в пушкинскую эпоху и получают особое развитие во второй половине XIX в., особенно же в 1880—1890-е гг. в связи с активными церковными строительными работами в Палестине и на Афоне, а также в Германии и Австро-Венгрии – на родине представителей царской фамилии по женской линии, и в любимых местах пребывания «на водах» русской знати (русские церкви в Бад-Эмсе – 1876 г.; Баден-Бадене – 1882 г.; Дармштадте – 1897 г.; Карлсбаде – 1897 г.; Мариенбаде – 1902 г.). К обсуждению задач и современного положения «русской народной иконописи» по высочайшему распоряжению привлекается всемирно известный академик-византинист Никодим Павлович Кондаков (1844–1925).

Как и внимание к прошлому в целом, осознание его важности, волна увлечения древнерусским искусством затронула относительно узкий круг общества. Тяготение к нормативной эстетике, к «современному» преобладало. Отсюда – закономерная цепь утрат и уничтожения «отжившего». В конце XIX в. к наиболее печальным акциям следует отнести полное уничтожение фресок середины XII в. в соборе Переславля-Залесского и частичное – в другом древнем ансамбле, церкви Георгия в Старой Ладоге. В это же время при «обновлении» было разобрано и погибло много деревянных храмов Севера.

По определившейся еще в Петровскую эпоху традиции Императорская Академия художеств регулярно посылала своих выпускников на практику, в том числе для создания копий раннехристианского и византийского искусства. Необходимость заботливого отношения к собственному наследию обусловила выделение из среды художников и иконописцев (главным образом старообрядцев) особых умельцев по укреплению и расчистке икон. В 1902 г. в учрежденный по Высшему указу в 1895 г. Русский музей Петербурга был приглашен первый такой реставратор. В 1904 г. в стенах Троице-Сергиевой лавры началось раскрытие от позднейших поновлений, потемневшей олифы и копоти веков знаменитого образа «Святой Троицы» Андрея Рублева начала XV в. За этим последовал переворот в отношении к древнерусскому художественному наследию, расширились границы его восприятия и изучения.

На рубеже веков российское высшее образование по качеству не уступало западноевропейскому. В 10 университетах[11] обучалось около 18 тыс. студентов. Почти половина студентов Московского университета была освобождена от платы. В 1896 г. был основан Технологический институт в Томске, в 1902 г. открылся Политехнический институт в Санкт-Петербурге, в 1899 г. – Восточный институт во Владивостоке. В 1897 г. в классических гимназиях обучались 58 тыс. человек, в женских гимназиях – 45 тыс., в реальных училищах 24 тыс. В 70 тыс. сельских школ всех видов в 1899 г. училось более 3,5 млн. детей и взрослых. В 9600 городских школах (не считая гимназий) – более 700 тыс. детей и взрослых. Кроме того, в 26 600 мусульманских, еврейских и буддистских школах обучалось 489 тыс. детей и взрослых.

Русское общество вступало в ХХ в. еще в значительной степени неграмотным – сказывалось тяжелое наследие крепостного рабства. По переписи 1896–1897 гг. грамотными (т. е. умевшим читать, но, в соответствии с российской статистикой, не обязательно – писать) объявили себя 21,1 % населения (среди мужчин 30 %, среди женщин – 13 %). Среди молодых мужчин, новобранцев, грамотным был только один из трех (38,3 %), в то время как в Германии, Англии, странах Скандинавии, во Франции грамотность была уже всеобщей. В начальных школах России училось в четыре раза меньше детей, чем в Великобритании (41 и 157 на тысячу жителей соответственно). Но накопленный в области народного просвещения потенциал обещал превратить Россию в страну всеобщей грамотности к началу 1920-х гг.

Литература:

К. С. Станиславский. Моя жизнь в искусстве. (Многочисл. издания).

Вехи. Сборник статей. (Многочисл. издания).

«Мир искусства»: К столетию выставки русских и финляндских художников 1898 года. СПб., 1998.

Г. И. Вздорнов. Реставрация и наука: Очерки по истории открытия и изучения древнерусской живописи. М., 2006.

1.1.15. Политические настроения в обществе

Неожиданная смерть Александра III и вступление на престол 26-летнего Николая Александровича всколыхнули надежды на нового Царя-Реформатора, возрождающего былой союз своего венценосного деда и либеральной общественности. Тем кругам, где не угасли традиции «великих реформ» Александра II, не терпелось «подтолкнуть» молодого Царя в «нужном направлении»: сорок лет назад, в похожей ситуации, такая тактика себя оправдала.

Девять губернских земских собраний направили Николаю II «приветственные адреса» по случаю его бракосочетания с принцессой Алисой, где выражался запрос, иногда очень робкий, на «общественные изменения». Тульские земцы просили «открытого голоса земства к престолу»; курские надеялись на «расширение гласности». Далее всех пошли в своем «адресе» гласные тверского земства: «Мы питаем надежду, что счастье наше будет расти и крепнуть при неуклонном исполнении закона, ибо закон должен стоять выше случайных видов отдельных представителей власти… Мы ждем, Государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающихся, дабы до высоты Престола могло достигать выражение потребностей и мыслей не только представителей администрации, но и народа русского».

История с «земскими адресами» имела продолжение и, по мнению большинства наблюдателей, во многом определила всё последующее царствование. 17 января 1895 г. в Зимнем дворце состоялся Высочайший прием депутаций от дворянства, земств, городов и казачьих войск. Но еще рано утром министр внутренних дел И. Н. Дурново устроил разнос за «тверской адрес» губернскому предводителю дворянства Н. П. Оленину. Министр сообщил, что даже не рискнул передать подобного рода бумагу Императору, а лишь сделал доклад, на который Царь наложил резолюцию: «Чрезвычайно удивлен и недоволен этой неуместной выходкой…».

В своей речи на торжественном приеме Николай II, подглядывая в барашковую шапку, где лежал текст, написанный для него обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым, после слов благодарности за поздравления, в конце добавил: «Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

Царские слова о «бессмысленных мечтаниях» вызвали массу эмоций в обществе, стали крылатыми и вошли в фольклор. Особую популярность приобрела «Песенка» неизвестного автора на тему «приема депутации», где в одном из куплетов Царь, обращаясь к «санкюлотам из Твери», говорил: «За благие пожелания я вас всех благодарю, // Но бессмысленны мечтания власть урезать мне, Царю».

Позднее многие русские, вставшие в оппозицию режиму, признавались, что именно русская литература (от Радищева и Герцена до Михайловского и Толстого) постепенно выветрила в их умах веру в то, что только сословное общество с Божьим помазанником во главе обеспечит благополучие отечества. В этом признании не было ничего «самобытно русского»: когда-то и во Франции считали, что Бомарше своей пьесой «Фигаро» разрушил Бастилию.

Историческая справка

Один из анонимных памфлетов на данную тему молва приписала Льву Толстому. Тот от авторства отказался, заметив, что «всегда подписывает то, что пишет», а затем опубликовал очерк – «Бессмысленные мечтания». Его кульминацией стал фрагмент, где «сотни седых, почитаемых в своей среде людей», замерев, внимают царскому слову: «Когда молодой царь дошел до того места речи, в которой он хотел выразить мысль о том, что он желает делать всё по-своему и не хочет, чтобы никто не только не руководил им, но даже не давал советов, он смешался и, чтобы скрыть свой конфуз, стал кричать визгливым, озлобленным голосом. На намеки старых, умных, опытных людей, желавших сделать для царя возможным какое-нибудь разумное управление государством… на эти-то слова молодой царь, ничего не понимающий ни в управлении, ни в жизни, ответил, что это – „бессмысленные мечтания“».

Размышления современника

«Трагедия России была в том, что самодержавная власть стала бороться тогда (в начале царствования Николая II. – Отв. ред.) не с революцией, в чём была обязанность всякой государственной власти, не с конституцией, которую тогда никто открыто не требовал, а с самим духом Великих реформ 60-х годов, которые могли и должны были в результате безболезненно привести к конституции». – В. А. Маклаков. Из воспоминаний. Уроки жизни. М.: Московская школа политических исследований, 2011. – С. 197.

Авторитет царя падал не только среди образованного общества, но и в народе, большинство которого еще крепко веровало в идею абсолютной монархии. Народ смущало то, что Царь не оказал должного сочувствия жертвам «Ходынки» и что он, в отличие от своего отца, не выходит к народу. Даже небольшая стать Императора не вязалась с народными представлениями о Батюшке-Царе, кое-кто даже считал, что России нужен новый Пётр I, а не «теперешний дурик» (слова, сказанные в Петербурге летом 1904 г. извозчиком генералу Кирееву).

На рубеже XIX–XX вв. в самых разных слоях общества нарастало ощущение, что «русская смута» может прийти не только «снизу», от некультурных низов, но и «сверху», от самой власти, которая способна, оказывается, быть не менее «бессмысленной и беспощадной», чем пугачевский бунт. В свое время в Западной Европе аналогичное чувство породило глубокие общественные трансформации – духовную, а затем и политическую Реформацию. Теперь и Россию захватило то же умонастроение, подогреваемое как житейской повседневностью (от «ходынской давки» до произвола «полицейщины»), так и набирающими силу идейными течениями (от эсеровщины и анархизма до ницшеанства и большевизма). «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г. стало кульминацией этого процесса.

Мнение современника:

«Когда народ делается, по крайней мере в части своей, сознательным, невозможно вести политику явно несправедливого поощрения привилегированного меньшинства за счет большинства. Политики и правители, которые этого не понимают, готовят революцию, которая взрывается при первом случае, когда правители эти теряют свой престиж и силу». – С. Ю. Витте. Воспоминания. М., 1960. Т. 3. – С. 517.

Углубление раскола в обществе, потеря уважения к «исторической власти» требовали срочных политических действий. Вопрос состоял в том, какую форму – осмысленную и правовую, либо стихийную и беззаконную – примут эти действия и кто возьмет на себя их инициативу – государственная власть, образованное общество или «простой народ». Образованное общество, по крайней мере, было совершенно уверено, что управлять Россией оно сможет существенно лучше, чем царская «бюрократия».

Литература:

В. А. Маклаков. Власть и общественность на закате старой России. Париж, 1936. Т. 1–3.

1.1.16. Земское либеральное течение

Земства, как бессословные выборные органы местного хозяйства, возникли после утверждения 1 января 1864 г. Александром II «Положений о губернских и уездных земских учреждениях». К началу царствования Николая II земства имели во многих губерниях более чем 25-летний опыт работы: под их руководством на местах улучшалось медико-санитарное состояние, велось строительство, развивались народное просвещение и культура земледелия. Вырабатывался новый тип «общественника» – не просто «радетеля о народе», страстно обличающего властный произвол, а трудяги-земца, изо дня в день практически решающего общественные проблемы.

Основную силу земству давало участие в нем просвещенного, европейски культурного дворянства, в том числе и представителей самых видных аристократических фамилий России – князей Трубецких, Шаховских, Львовых, Голицыных, графов Гейденов, Бобринских. Прекрасно понимая, что богатство, образование и благополучие их родов имеют основанием нещадное ограбление в дореформенное время дворянством простонародья, эти благородные и совестливые люди были готовы бескорыстно жертвовать своим бывшим крестьянам и всем низшим сословиям России не только свое время, силы и знания, но и свои средства и даже главный источник своего существования – землю. Земства они использовали не для себя и своего сословия, но для простого народа, перед которым чувствовали себя в долгу.

Свидетельство очевидца

«Процесс перемещения собственности действительно происходит на наших глазах, и пытаться остановить его так же безумно, как пытаться запрудить Волгу! Сохранение латифундий стало немыслимым. Если земли не будут так или иначе отчуждены, раздроблены и переданы крестьянам, они рано или поздно будут захвачены». – Князь Евгений Николаевич Трубецкой. «Московский еженедельник». 1906. № 13–14.

В этом земцы принципиально расходились с Императорской администрацией и большинством помещиков, которые старались сохранить в неприкосновенности преимущества и владения дворянства. Именно это побуждало земцев идти путем сопротивления Императорскому режиму, не разделявшему их чувство вины перед простым народом и ответственности за его будущее. Земские и городские деятели, желавшие освободить народ юридически и экономически, стали называться либералами (от латинского liberalis – образ жизни и мыслей, приличествующий не рабу – servilis – рабский, но свободному человеку).

Большую роль сыграли земства во время голода 1891–1892 гг. Они наладили тогда раздачу зерна, открывали бесплатные столовые и хлебопекарни. Многие земцы потом вспоминали, что именно «работа на голоде» окончательно сформировала у них убеждение, что органы «приказного государства», в обычные годы более или менее справляющиеся с повседневным управлением, становятся беспомощны и даже вредны во времена крупных общественных невзгод. Тогда, наряду с земскими «консерваторами», привыкшими в эпоху реакции ограничивать себя чисто хозяйственными функциями под патронатом властей и местных предводителей дворянства, на местах начали набирать силу «либеральные партии», обращавшиеся к реформаторскому наследию времен Александра II.

Не опустив руки после неудачи с преподнесением в 1894–1895 гг. «земских адресов» по случаю начала нового царствования (см. 1.1.15), либеральные земцы видели цель не только в повышении своей роли как организаторов местного хозяйства, но и как важного элемента общественного самоуправления. Позднее, в самом земском либерализме произойдет размежевание на «умеренных» (сторонников – в старом славянофильском ключе – укрепления земства наряду с возрождением освобожденного от бюрократизма «истинного самодержавия») и «земцев-конституционалистов», полагающих, что развитие местного самоуправления требует реформирования всего государства по европейским образцам.

В последние годы XIX в. «либералы», соединяя усилия передовых земских гласных и местной интеллигенции, стали брать верх во многих уездных и губернских управах. Инициатором налаживания связей между отдельными земствами выступила Московская губернская управа во главе с Д. Н. Шиповым.

Историческая справка

Дмитрий Николаевич Шипов родился 14 мая 1851 г. в семье отставного гвардейского полковника, Можайского уездного предводителя дворянства. После окончания Пажеского корпуса и юридического факультета Петербургского университета вернулся в родовое имение Ботово Волоколамского уезда Московской губернии, где активно занялся хозяйственной и общественной работой. Был мировым судьей, земским гласным, председателем Волоколамской уездной земской управы, в 1893 г. избран председателем Московской губернской земской управы. По собственному признанию Шипова, его мировоззрение определилось воспитанной с детства православной верой и сложилось под нравственным влиянием Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого. Полагая, что никакой прогресс немыслим, пока не произойдет перемены «в строе образа мыслей большинства людей», Шипов был убежден, что религиозно-нравственное устроение личности и улучшение общественно-политической жизни составляют единое органическое целое. Д. Н. Шипов был твердым сторонником постепенных и ненасильственных реформ, считал наследственную монархию, основанную на моральной солидарности Государя и народа, воля которого воплощена в земском представительстве, оптимальной формой государства.

Признанный вождь общероссийского земского движения, лидер его «умеренного крыла». Основатель вместе с графом Гейденом партий «Союз 17 октября» и мирного обновления. В 1911 г., разочаровавшись в политике, принял предложение предпринимателей-миллионеров Терещенко переехать в Киев и стать управляющим их «сахарной империей». После Октябрьской революции – один из руководителей антибольшевицкой борьбы. С ноября 1918 по апрель 1919 г. возглавлял московское отделение «Национального центра». Арестован ЧК, скончался в Бутырской тюремной больнице 14 января 1920 г. Тело Д. Н. Шипова было выдано родственникам для захоронения в фамильном склепе на Ваганьковском кладбище в Москве. Оставил очень интересные «Воспоминания и думы о пережитом» (М., 1918), написанные в годы Мировой войны.

С. В. Шелохаев. Д. Н. Шипов. Личность и общественно-политическая деятельность. М.: РОССПЭН, 2010.

Первое неофициальное совещание председателей губернских управ состоялось в августе 1896 г. в Нижнем Новгороде во время Всероссийской выставки. А в 1899 г. в Москве был создан кружок «Беседа», который потом в течение шести лет полулегально собирался на квартирах видных земских деятелей. На заседаниях кружка (в культурных кругах Москвы его уважительно называли «палатой лордов») обсуждались проблемы государственной жизни, разрабатывались проекты реформ. Даже самые умеренные из участников «Беседы» соглашались с тем, что без реформ бюрократическая система приведет Россию к катастрофе.

Д. Н. Шипов подготовил тогда проект будущих преобразований. Констатируя «ненормальность настоящего порядка государственного управления», он настаивал на необходимости «свободы совести, мысли и слова», привлечении представителей земств к обсуждению законопроектов, предоставлении обществу права «доводить до сведения самодержавного Государя о своих нуждах и действительном положении вещей на местах». Обсуждение «программы Шипова» вызвало разногласия среди лидеров земства. «Консерваторы» усмотрели в ней необратимый шаг к конституционному режиму, явно, по их мнению, преждевременному. «Радикалы», напротив, считали утопией возврат к «идейному самодержавию» и настаивали на замене «приказного строя» конституционным.

Свидетельство очевидца

«Насущнейшей потребностью переживаемого времени, – говорил Шипов в августе 1904 г., – является правильная постановка законодательной деятельности и предоставление участия в ней народному представительству».

Не имея по-прежнему легального права собирать съезды, земцы использовали любую возможность для общения – совещание по вопросам развития кустарной промышленности (март 1902 г.), совещание по борьбе с пожарами в деревне (апрель 1902 г.) и т. д. «Кустарный» и «пожарный» съезды стали прологом к созыву в Москве общеземского совещания, которое полулегально прошло в мае 1902 г. на московской квартире Шипова. Тогда более 50 представителей от большинства губернских управ единодушно заявили о своем неприятии курса правительства, стремящегося умалить значение выборных земских учреждений.

Проявление самостоятельности земств вызвало резкую реакцию властей: наиболее активным земцам был объявлен Высочайший выговор. С другой стороны, в те же дни Д. Н. Шипов неожиданно получил аудиенции у министра внутренних дел В. К. Плеве, а затем у министра финансов С. Ю. Витте, во время которых состоялось обсуждение широкого круга проблем. Казалось, рабочие контакты умеренной части земства с правительством возможны, что открывало для России перспективу мирного политического развития. Однако в феврале 1904 г., когда московское губернское собрание избрало Д. Н. Шипова на должность председателя управы на очередное, пятое трехлетие, В. К. Плеве отказался утвердить его избрание. Это вызвало возмущение в обществе и подтолкнуло переход земства на путь политической борьбы.

Пришедший на смену убитому эсерами В. К. Плеве (июль 1904 г.) новый министр князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский постарался наладить отношения с земскими кругами. Он сочувственно отнесся (хотя и не дал официального разрешения) к созыву так называемого «самочинного» общеземского съезда, который прошел 6–9 ноября 1904 г. в Петербурге на частных квартирах участников. Из 34 председателей губернских управ России на съезде присутствовало 32; среди делегатов было семь князей, два графа, два барона, семь предводителей дворянства. Д. Н. Шипов и его единомышленники по-прежнему исходили из старой либерально-славянофильской формулы «царю власть – народу мнение» и настаивали на созыве при самодержце законосовещательного Земского Собора. Однако большинство делегатов съезда уже шло за земскими радикалами (И. И. Петрункевичем, Ф. И. Родичевым, кн. Д. И. Шаховским). Съезд принял резолюцию с открытым требованием гражданских свобод и представительного правления, а также высказался за придание будущему народному представительству законодательных прав.

К концу 1904 г. в общественном сознании окончательно сложилась картина противостояния «земства» и «правительства». На фоне поражений в войне с Японией, которые приписывались исключительно «режиму», земство, напротив, набирало авторитет. Популярной общеземской акцией во время войны стала помощь раненым воинам – организация госпиталей, перевязочных пунктов, походных кухонь. Даже командование русской армией признавало, что раненые стремились попасть именно в земские лазареты, а не в учреждения военного ведомства, потому что здесь они чувствовали себя «не только солдатами, но и людьми». Во главе Общеземской организации, действовавшей в Маньчжурии, встал в те месяцы князь Георгий Евгеньевич Львов, завоевавший всероссийскую известность.

Литература:

Н. М. Пирумова. Земская интеллигенция и ее роль в общественной борьбе. М., 1980.

Либеральное движение в России 1902–1905 гг. / Под ред. В. В. Шелохаева, Д. Б. Павлова. М., 2001.

1.1.17. Народничество на рубеже XIX – ХХ веков

К концу XIX в. термин «народники» стали употреблять, как правило, по отношению к представителям либерального или реформаторского народничества, которые, в отличие от народников-радикалов, выступали за эволюционный путь развития общества и предпочитали не устраивать заговоры против власти, а браться «за то дело, которое при данных условиях возможно и необходимо». Часто это были врачи, экономисты, инженеры, работники земств, искренне желавшие в своей будничной жизни по мере сил служить народному благу. Публицист Я. В. Абрамов придумал для такой повседневной деятельности название – «теория малых дел».

Многие из идеологов либерального народничества сами пережили увлечение радикализмом, но, осознав бесперспективность такого пути, пришли к выводу, что «политический террор отжил свой век», и теперь придавали первостепенное значение социально-экономическим преобразованиям, а не борьбе за конституцию и политические свободы. Одним из наиболее авторитетных народников-либералов, к началу ХХ столетия окончательно ставшим на реформаторские позиции, был Николай Константинович Михайловский (1842–1904) – видный публицист, социолог и литературный критик. Он получил хорошее образование, хотя и вынужден был покинуть институт из-за участия в студенческих волнениях, и с 1868 г. работал сотрудником, а потом и редактором весьма популярного тогда в среде интеллигенции журнала «Отечественные записки». В конце 70-х гг. Михайловский сближается с народовольцами, сотрудничая в нелегальных изданиях, но после разгрома «Народной воли» все более склоняется к мысли о возможности и желательности либеральных реформ. В начале 1890-х гг. Михайловский становится во главе журнала «Русское богатство», главной трибуны народничества, и до своей смерти остается его редактором.

Вокруг него складывается группа литераторов, которую современники называли «литературной семьей». Народники-либералы критиковали сторонников капиталистического пути развития России, как и их предшественники, видя зачатки нового, справедливого общественного строя в жизни крестьянства. Однако они уже не так идеализировали самобытность народной жизни, были готовы перенять кое-что из европейского опыта. Михайловский и его единомышленники доказывали экономическую жизнеспособность крестьянской общины, призывали поддерживать коллективные формы труда, чтобы спасти крестьянство от эксплуатации. Центром и смыслом общественной жизни для Н. К. Михайловского была личность, ее гармоническое развитие. Он, вместе с Петром Лавровичем Лавровым (1823–1900), считается основоположником так называемой «субъективной социологии», ориентированной на изучение не общностей, но личностей. «Человеческая личность, ее судьба, ее интересы – вот что должно быть поставлено во главу нашей теоретической мысли в области общественных вопросов и нашей практической деятельности», – провозглашал он. Личность, по его теории, наиболее полно выражается в труде. Поэтому служение народу, который есть совокупность трудящихся людей, действенно приближает к главной цели – всестороннему развитию личности. Михайловский также учил о «типах» и «степенях» общественного развития, вместе с последователями применяя эту теорию к оценке крестьянской общины. Так, согласно его взглядам, фабричные рабочие, в совершенстве овладев какой-либо одной специальностью, могут достичь очень высокой степени развития, однако по сравнению с крестьянином, который делает сам все виды работ, их тип понижается. В соответствии с этой теорией, Н. К. Михайловский видел в русской поземельной общине высший тип общественной жизни.

Позже либеральные народники создали свою организацию – «Трудовую народно-социалистическую партию», которая участвовала в работе II Государственной Думы, а потом входила в состав Временного правительства.

Литература:

С. Н. Ранский. Социология Н. К. Михайловского. СПб., 1901.

Е. Е. Колосов. Очерки мировоззрения Н. К. Михайловского. СПб., 1912.

Б. П. Балуев. Либеральное народничество на рубеже XIX–XX веков. М., 1995.

James H. Billington. Mikhailovsky and Russian Populism. Oxford, 1958.

Arthur P. Mendel. Dilemmas of Progress in Tsarist Russia. Cambridge, 1961.

1.1.18 Партия социалистов-революционеров. Террор

Радикальное народничество также сохраняло своих приверженцев, на рубеже веков вновь активно включившихся в политическую деятельность. В нескольких крупных городах появились неонароднические революционные организации, члены которых стремились дистанцироваться и от либеральных народников, и от социал-демократов. Сами себя они называли социалистами-революционерами (с.-р. – эсерами). Первые организации социалистов-революционеров возникли в 1890-х гг. Организационное оформление партии произошло на Учредительном съезде, одобрившем устав и программу (декабрь 1905 – январь 1906 г., город Иматра в Финляндии).

Мнение историка

«Атмосфера навязанной конспирации и запретов вынуждала членов политических партий акцентировать внимание на теоретических дискуссиях, а не решать конкретные политические проблемы. Они не столько стремились понять подлинные желания народа, сколько использовали его недовольство для успешного воплощения в жизнь собственных программ». – Георгий Вернадский. Русская история. М., 2001. – С. 265.

Согласно уставу, вступить в партию мог любой человек, соглашающийся с программой партии, подчиняющийся постановлениям ее и участвующий в одной из партийных организаций. Участие не понималось, однако, как постоянная непосредственная работа в партийной организации. Платить партийные взносы тоже было не обязательно – партия существовала на крупные пожертвования отдельных эсеров и сочувствующих, а также добывала средства, совершая грабежи, которые сами эсеры именовали «революционными экспроприациями». Партийные съезды должны были собираться не реже раза в год, однако состоялось всего четыре. В 1906 г. в первый выбранный Центральный комитет вошли Е. Ф. Азеф, А. А. Аргунов, Н. И. Ракитников, М. А. Натансон и В. М. Чернов. Для решения неотложных вопросов созывались советы партии из членов ЦК, представителей Петербургского, Московского и областных комитетов. Поскольку партия существовала на нелегальном положении и подвергалась преследованиям полиции, соблюдать положения устава о внутрипартийной демократии не удавалось, использовались предусмотренные тем же уставом «временные коррективы», в соответствии с которыми партия строилась сверху вниз: важнейшие политические и организационные решения принимались лидерами партии, оказавшимися вне контроля рядовых эсеров.

Основным автором партийной программы был внук крепостного крестьянина, недоучившийся юрист, дворянин и способный литератор Виктор Михайлович Чернов. Эсеры, вслед за народниками и в отличие от социал-демократов, считали возможным некапиталистический переход России к социализму. Особую роль при этом отводили крестьянству, общине. Эсеры не считали, что трудовые крестьянские хозяйства являются мелкобуржуазными. Главным критерием классового деления для них был источник дохода, а не отношение к собственности. В результате крестьянство, рабочие и интеллигенция оказывались в едином трудовом классе, а особая роль крестьянства определялась тем, что оно составляет подавляющее большинство народа России и организовано в общины. Эсеры выдвигали требования демократических свобод, созыва Учредительного собрания, учреждения Демократической Федеративной Российской Республики. Политической целью эсеры объявляли демократический социализм, к которому надеялись перейти мирным и эволюционным путем, хотя возможность насильственного свержения монархии не отрицалась.

Революции определялись эсерами как социальные, призванные начать переход от буржуазных порядков к социалистическим в результате социализации земли, то есть безвозмездной передачи земли в общенародную собственность, в ведение демократически избираемых земельных комитетов. Эсеровский подход получил поддержку крестьянских масс, в сознании которых закрепилось, что именно эсеры являются крестьянской партией.

Эсеры допускали использование индивидуального террора тогда, когда отсутствуют условия для легальной политической борьбы. Они считали террор «средством сдерживания произвола самодержавно-бюрократической власти, ее дезорганизации и поднятия масс на революционные выступления», т. е. не отводили террору роль решающего метода борьбы. Однако на практике происходило увлечение индивидуальным террором, который приносил известность и популярность эсерам.

В 1902 г. студент эсер Степан Балмашев (1881–1902) смертельно ранил министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина. Покушение произошло в здании Комитета министров в Петербурге, куда террорист в форме флигель-адъютанта принес фальшивый пакет от московского генерал-губернатора. Сипягина сменил В. К. Плеве (1864–1904). «Я знаю день, в который меня убьют, – говорил Плеве. – Это будет один из четвергов. В четверг я выезжаю для доклада». В четверг 15 июля 1904 г. карета министра, на которой он ехал по Измайловскому проспекту Санкт-Петербурга с докладом к царю, была взорвана боевиком Егором Созоновым. Плеве погиб на месте. В обществе приняли известие о его смерти с восторгом.

Свидетельство очевидца

«Трупы Боголепова, Сипягина, Богдановича, Бобрикова, Андреева и фон Плеве не мелодраматические капризы и не романтические случайности русской истории; этими трупами обозначается логическое развитие отжившего самодержавия… Он [Плеве] думал, что самодержавие… сможет предписывать великому народу законы его исторического развития. А полиция фон Плеве не сумела даже предотвратить бомбы. Какой он был жалкий безумец!» – писал П. Б. Струве в газете «Освобождение» (19.07.1904, № 52)

«В свое время мы все радовались убийству Плеве, многие радовались убийству Сипягина». – Из письма адвоката, члена КДП В. А. Маклакова Е. В. Саблину от 22 декабря 1934 г.

4 февраля 1905 г. член боевой эсеровской организации Иван Каляев (1877–1905) (подпольная кличка «Поэт») взорвал в Кремле московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. Взгляды Каляева – яркий пример того, как понимало в то время свое «служение» обществу большинство революционеров-террористов. «Почему мы называемся революционерами? – вопрошал Каляев. – Неужели только потому, что боремся с самодержавием? Нет! Прежде всего, мы – рыцари духа…» Однако за смелостью и самопожертвованием подобных людей, за романтическим ореолом, окружавшим «народных мстителей», всегда стояли кровь и страдания как жертв террора, так и самих убивавших.

Убийства Плеве и Великого князя Сергея Александровича готовились под руководством Савинкова, который, по словам высоко его ценившего Уинстона Черчилля, сочетал в себе «мудрость государственного деятеля, качества полководца, отвагу героя и стойкость мученика».

Историческая справка

Борис Викторович Савинков (1879–1925) родился в Харькове в семье потомственного дворянина. Еще во время учебы в Петербургском университете примыкает к революционному движению. В 1903 г. из вологодской ссылки он бежит за границу, где знакомится с руководителями партии эсеров и вскоре становится членом их Боевой организации. Организатор ряда успешных покушений на высокопоставленных государственных чиновников. В 1906 г. Савинков схвачен и приговорен к смертной казни, однако ему удается скрыться. В 1908 г. им готовится убийство Императора Николая II, к счастью, так и не осуществившееся. После Февральской революции Савинков активно сотрудничает с Временным правительством, а затем борется с большевиками в рядах Белого движения. Назначен Верховным Правителем адмиралом Колчаком представителем России при странах Большой пятерки (Антанте) в 1919 г. Во время советско-польской войны 1920 г. собрал в Польше тридцатитысячную антибольшевицкую русскую армию, которая должна была выступить вместе с поляками. После заключения перемирия, а потом и Рижского мира между РСФСР и Польшей, занимается организацией партизанской антибольшевицкой борьбы. В 1924 г. нелегально возвращается в Россию. Арестован чекистами и на суде заявляет о своем признании советской власти. По официальной версии, покончил с собой, выбросившись из окна пятого этажа здания на Лубянке. В октябре 1952 г. И. Сталин говорил министру госбезопасности С. Д. Игнатьеву: «Вы что, хотите быть более гуманными, чем был Ленин, приказавший Дзержинскому выбросить в окно Савинкова? У Дзержинского были для этой цели специальные люди – латыши, которые выполняли такие поручения» (ЦА ФСБ. Ф. 5-ос. Оп. 2. Д. 31, Л. 451). Старому диктатору изменила память. Ко времени убийства Савинкова Ленин был уже мертв. Приказ Дзержинскому, возможно, отдал сам Сталин или кто-то из тогдашних членов Политбюро.

В книге Уинстона Черчилля «Мои великие современники» (Great Contemporaries, L.,1939) лишь два очерка из двадцати пяти посвящены русским деятелям – один Савинкову, другой – Троцкому. Савинкова Черчилль знал лично по работе в Европе в 1919–1924 гг.: «Я раньше никогда не видел русского нигилиста, кроме как на сцене, и мое первое впечатление было, что он исключительно хорошо подходил для своей роли. Невысокого роста, экономный в бесшумных и неторопливых движениях, с красивыми серо-зелеными глазами на почти смертельно бледном лице, он говорил медленно, тихо, голосом ровным до монотонности и выкуривал бесчисленное множество сигарет. С самого начала он вел себя уверенно и с достоинством, обращался к собеседнику с готовностью и учтивостью, с холодным, но не леденящим самообладанием… По мере более близкого знакомства… его сила и привлекательность становились очевидными… Всё его существо было нацелено на работу. Вся его жизнь была посвящена делу. И дело это было освобождение русского народа… Первую половину своей жизни он вел войну… против русского императорского престола. В конце жизни он воевал против большевицкой революции. Царь и Ленин казались ему одинаковыми по сути… и тот и другой – тираны в разном обличье, и тот и другой были препятствием на пути русского народа к свободе… Можно утверждать, что мало найдется людей, которые приложили больше сил, дали больше, дерзнули на большее и страдали больше во имя русского народа». – У. Черчилль. Мои великие современники. М.: Захаров, 2011. С. 105–113.

Перу Савинкова принадлежат «Воспоминания террориста», «Конь бледный», «Конь вороной» и др.

К 1905 г. в эсеровских организациях состояло 2,5 тыс. членов. В среде эсеров преобладали молодые люди, где-то учившиеся, но недоучившиеся («образованцы»), отличавшиеся эмоциональностью и порывистостью. Организатором многих терактов являлись Григорий Гершуни и Евно Азеф, возглавлявшие боевую организацию эсеров в 1901–1908 гг. В нее входило до 30 террористов одновременно. Эсеровский террор способствовал привыканию русского народа к насилию, к крови, в том числе случайных жертв, что имело далеко идущие духовно-психологические последствия, обратившиеся потом и против эсеров.

Террористические акты происходили на фоне утраты в русском обществе солидарности с императорской властью. Народ переставал надеяться на власть, верить в ее мудрость и бескорыстие. В антиправительственном движении объединились многочисленные радикальные течения, либеральная интеллигенция, земские деятели. К началу 1905 г. ситуация в стране становилась все более взрывоопасной и любая искра могла вызвать революционный пожар.

Литература:

Н. Д. Ерофеев. Социалисты-революционеры // История политических партий России. М.: Высшая школа, 1994.

Н. С. Симонов. Политические соперники: меньшевики, эсеры // История политических партий России. М., 1994.

М. И. Леонов. Партия социалистов-революционеров в 1905–1907 гг. М., 1997.

О. В. Будницкий. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало ХХ в.) М., 2000.

Б. В. Савинков. Воспоминания террориста. [Любое издание].

1.1.19. Марксизм ортодоксальный и критический

Первые сведения о марксизме и его основателях, немецких социалистах Карле Марксе (1818–1883) и Фридрихе Энгельсе (1820–1895), пытавшихся обосновать неизбежность смены капитализма социализмом историческими и экономическими причинами, проникли в Россию в самом конце 1840-х гг. Они были отрывочны и противоречивы, а потому долго не вызывали особого интереса в среде радикальной интеллигенции. Подлинное распространение нового учения началось через двадцать лет, вскоре после реформы 1861 г. В 1869 г. анархист Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) перевел на русский язык «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Примерно тогда же с Марксом установили контакт молодые последователи Н. Г. Чернышевского – Н. И. Даниельсон, Г. А. Лопатин и др. В 1872 г. в переводе Лопатина, Даниельсона и Любавина в России легально вышел первый том «Капитала» – главного труда Маркса. Повышению интереса к Марксу способствовали и работы русского экономиста швейцарского происхождения Николая Ивановича Зибера (1844–1888), горячо защищавшего Марксово экономическое учение.

Историческая справка

Георгий Валентинович Плеханов (1856–1918) родился в поместье Гудаловка Липецкого уезда Воронежской губернии в дворянской семье. Учился в Петербургском горном институте, но не закончил его. В 1875 г. примкнул к народническому движению и вскоре вошел в руководство подпольной организации «Земля и воля». В октябре 1879 г., разочаровавшись в террористической тактике народников, создал новую группу, «Черный передел». Последняя оказалась, однако, нежизнеспособной и через три месяца прекратила существование. В 1880 г. Плеханов выехал за границу, где пробыл 37 лет. Здесь он увлекся марксизмом, став горячим пропагандистом нового учения в России. Его веру в универсальность марксистской философии не могли поколебать даже неоднократно высказывавшиеся самими Марксом и Энгельсом, в том числе в предисловии к его же переводу «Манифеста Коммунистической партии», сомнения в применимости их теории к российской действительности. (Маркс и Энгельс одно время считали русскую общину «точкой опоры социального возрождения России».) Равным образом он не желал ослабить развернутую им полемику с народниками-социалистами, на чем настаивал Энгельс. Его усилия увенчались успехом в 1894 г., когда Энгельс за год до смерти, изменив своим и Марксовым прежним взглядам, солидаризовался с ним. Плеханов активно участвовал в образовании РСДРП, а затем стал одним из авторитетных лидеров II Интернационала. На II съезде партии был избран председателем Совета РСДРП. Пытался примирить большевиков и меньшевиков, но вскоре сделался одним из наиболее непримиримых оппонентов Ленина. После начала Первой Мировой войны в 1914 г. занимал патриотическую позицию. Вернулся в Россию 31 марта 1917 г. Поддерживал Временное правительство. Ленинский курс на социалистическую революцию считал «бредом», а потому большевицкий переворот не принял. Вплоть почти до самой своей смерти писал острые, меткие, разящие статьи против Ленина и ленинской политики.

Умер в санатории Питкеярви близ финского города Териоки от легочно-сердечной недостаточности. Похоронен на Волковом кладбище в Петрограде.

О. В. Аптекман. Георгий Валентинович Плеханов. Из личных воспоминаний. Л., 1924.

В 1883 г. в Женеве (Швейцария) бывшие члены народнической организации «Черный передел», Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод, Ф. И. Дан, В. И. Засулич и В. И. Игнатов, находившиеся там в эмиграции, основали марксистскую группу «Освобождение труда». Свою цель они видели в пропаганде марксизма среди рабочего класса: ведь именно о его «всемирно-исторической освободительной» миссии говорили в своем «Манифесте» Маркс и Энгельс. Почти в то же время социал-демократы (так марксисты называли себя для того, чтобы дистанцироваться от анархокоммунистов) стали образовывать кружки в самой России. Большинство из них постепенно подпало под влияние Плеханова, издавшего в 1882 г. свой перевод «Манифеста» (предисловие к переводу написали Маркс и Энгельс), а вскоре выступившего с крупной теоретической работой «Социализм и политическая борьба». Тогда же Плеханов начал острую полемику с народниками по вопросу о формах перехода к социализму в России, желчно высмеивая их «идеалистические» представления об «общинном пути». Со своей стороны, он настаивал на универсальности марксистского взгляда на историю, в основе которого лежал ярко выраженный материализм.

Плеханов и его сторонники более всего дорожили марксистским тезисом о естественно-исторической эволюции человеческого общества, согласно которому одна социально-экономическая система приходит на смену другой не в силу каких-то субъективных факторов, а вследствие экономической эффективности нового способа производства, вызревающего в недрах старой формации. Вслед за Марксом и Энгельсом они рассматривали социализм как такой общественный строй, при котором в результате широчайшего развития производительных сил средства производства переходят в собственность всего общества (т. е. социализируются), полностью ликвидируется эксплуатация человека человеком и в условиях функционирования развитого гражданского общества устанавливается «народовластие». Плеханов и другие члены его группы принимали во внимание, что Россия являлась ещё неразвитой в промышленном отношении страной, а российский рабочий класс был относительно малочислен; в силу этого, полагали они, российские рабочие не могли организовать производство более эффективно, чем это делала буржуазия. Именно поэтому свой долг они видели в том, чтобы способствовать политической борьбе российской буржуазии против «царизма и феодальных отношений» с тем, чтобы ускорить капиталистическое преобразование страны, приблизив тем самым час торжества социализма. С их точки зрения, буржуазно-демократический режим позволил бы российским рабочим («пролетариату» – в терминологии социал-демократов) с несравненно лучшими, чем прежде, шансами на успех вести революционную борьбу как за социализм, так и за «диктатуру пролетариата».

Свидетельство очевидца

Г. В. Плеханов, разделяя взгляды Маркса и Энгельса, был решительным сторонником «диктатуры пролетариата». Один из его ближайших соратников 1880-х гг., А. М. Воден, позднее вспоминал: «Г. В. Плеханов неоднократно выражал свое убеждение, что конечно, когда „мы“ будем у власти, никому, кроме „нас“, никаких свобод „мы“ не предоставим… А на мой вопрос, кого следует разуметь точнее под монополистами свобод, Плеханов ответил: рабочий класс, возглавляемый товарищами, правильно понимающими учение Маркса и делающими из того учения правильные выводы. А на мой вопрос: в чём заключается объективный критерий правильности понимания учения Маркса и правильности вытекающих из него практических выводов, Г. В. Плеханов ограничился указанием, что всё это, „кажется, достаточно ясно“ изложено в его (Плеханова) сочинениях». – А. М. Воден. На заре легального марксизма // Летописи марксизма. 1927. № 4. – С. 94–95.

Теоретически в концепции Плеханова все соответствовало марксизму в том виде, как он был сформулирован Марксом на материале западноевропейских стран. Но эта ортодоксальность как раз и являлось «ахиллесовой пятой» группы «Освобождение труда». Плехановский марксизм был, по мысли философа Николая Бердяева, лишь «крайней формой русского западничества», своего рода «книжно-кабинетным истолкованием марксизма».

Не менее «западнической» была и другая трактовка марксизма, с которой в 1894 г. выступил молодой философ П. Б. Струве.

Историческая справка

Петр Бернгардович Струве (1870–1944) родился в Перми в семье обрусевших немецких дворян. Его отец, Бернгард Вильгельмович, был губернатором Пермской губернии. В 1893 г. экстерном окончил юридический факультет С.-Петербургского университета. К тому времени увлекся экономической теорией Маркса и осенью 1894 г. опубликовал свою первую книгу «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», которая сразу же принесла ему огромную известность среди радикально настроенной интеллигенции. Вплоть до конца 1890-х гг. сотрудничал с социал-демократами, но был в гораздо меньшей степени социалистом, чем Плеханов и Ленин. По собственным словам Струве, его в молодости влекли две «нравственные силы»: «любовь к свободе» и «мысль о народе». Именно поэтому он вначале пришел к марксизму, поверив в то, что его «основной пафос… заключался в западническом либерализме». И именно поэтому порвал с ним, поняв, что ошибся. В 1897–1905 гг. последовательно редактировал либеральные журналы «Новое слово», «Начало» и «Освобождение». В 1901–1905 гг. жил за границей, но после выхода Манифеста 17 октября вернулся в Россию, где стал членом ЦК конституционно-демократической (кадетской) партии. Был избран депутатом 2-й Государственной Думы. В 1913 г. защитил магистерскую диссертацию, а в 1917 г. – докторскую. В 1917 г. был избран членом Российской академии наук по отделу политэкономии. После Февральской революции являлся начальником Экономического департамента МИД России, а после октябрьского переворота отправился на Дон, где принял участие в организации Добровольческой армии. Борьбу с большевизмом считал главным делом своей жизни. В 1920 г. возглавлял Управление иностранных дел в правительстве П. Н. Врангеля. Оказавшись в эмиграции, занимался общественной и преподавательской деятельностью в Праге, Париже и Белграде. В 1941 г., после нацистской оккупации Югославии, был арестован гестапо и три месяца провел в тюрьме. В следующем году перебрался к сыновьям в Париж, где и скончался от инфаркта. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

С. Л. Франк. Биография П. Б. Струве. Нью-Йорк, 1956.

Ричард Пайпс. Струве: левый либерал, 1870–1905. Т. 1. М.: Московская школа политических исследований, 2001.

Ричард Пайпс. Струве: правый либерал, 1905–1944. Т. 2. М.: Московская школа политических исследований, 2001.

В новом учении Струве увидел, прежде всего, экономическое обоснование неизбежной замены «феодального абсолютизма» «капиталистической демократией». Что же касается социализма, то его он рассматривал лишь «как зрелый и законченный период» капитализма, прийти к которому можно было не путем общественных переворотов, а посредством социальных реформ. Иными словами, он относился к Марксу двойственно, признавая, что он «самый влиятельный экономист новейшего времени», но совершенно не принимая его революционной социологии. Марксизм Струве был, таким образом, критическим – «ортодоксы» называли его «легальным», подчеркивая его умеренность. Но Струве это ничуть не смущало. «Марксисты не могут ничем лучше почтить память своего учителя, как смелой и, безусловно, свободной критикой его идей», – провозглашал он, требуя от своих читателей «признать нашу некультурность» и пойти «на выучку к капитализму».

Историческая справка

Владимир Ильич Ульянов (Ленин) (1870–1924) родился в Симбирске в семье инспектора народных училищ, которому в 1882 г. было пожаловано потомственное дворянство. Среди предков В. Ульянова были шведы, немцы, калмыки, удмурты. Его дедом по матери был крещеный еврей Александр (Израиль) Бланк. Не в одном будущем «вожде мирового пролетариата» – в очень многих русских дворянах не было ни капли русской крови. Это вовсе не мешало им честно служить России. В 1887 г. В. Ульянов учился на юридическом факультете Казанского университета, но был исключен за участие в студенческих волнениях. После этого заинтересовался марксизмом. В 1891 г. экстерном сдал экзамены за юридический факультет С.-Петербургского университета, после чего полтора года работал помощником присяжного поверенного в Самаре. В 1895 г. принял участие в организации С.-Петербургского социал-демократического «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», но вскоре был арестован и через два года выслан в Сибирь. В 1900 г. выехал за границу, где стал издавать газету «Искра», принесшую ему широкую известность. С 1903 г. – вождь большевицкой фракции в РСДРП. Людей, знавших его, поражал резкостью, холодной жестокостью и полным равнодушием к житейским благам. В ноябре 1905 – декабре 1907 г. находился в С.-Петербурге, руководя выступлениями большевиков. С конца 1907 г. – вновь в эмиграции. Редактировал большевицкие газеты «Вперед», «Пролетарий», «Новая жизнь». В 1912 г. основал газету «Правда». С начала Первой Мировой войны (1914 г.) выступал за поражение России, отстаивая лозунг превращения империалистической войны в гражданскую. С 1915 г. получал деньги от германских властей на ведение революционной работы в России, т. е. по существу выступал как германский тайный агент влияния. После Февральской революции, 3 апреля 1917 г., в составе группы политэмигрантов вернулся в Петроград с помощью германских спецслужб, обеспечивших проезд этой группы через Германию. Сразу же по приезде выдвинул курс на свержение существующей власти. Участвовал в подготовке и проведении Октябрьского переворота (1917 г.), после которого занял пост председателя Совета Народных Комиссаров. Одновременно с ноября 1918 г. возглавлял Совет рабочей и крестьянской обороны, а с апреля 1920 г. – Совет Труда и Обороны. С 1919 г. являлся членом и фактическим руководителем Политбюро ЦК большевицкой партии. Был главным организатором «красного террора», массовых кровавых репрессий и Гражданской войны, ввел концентрационные лагеря, яростно преследовал инакомыслие. В 1919 г. инициировал создание Коммунистического Интернационала, возглавившего мировое коммунистическое движение, а в 1922 г. – сформировал СССР. Скончался в Горках под Москвой от нарушения кровообращения в головном мозге и кровоизлияния в мягкую мозговую оболочку. Забальзамированное тело Ленина находится в мавзолее на Красной площади в Москве.

«В Праге в числе эмигрантов жил Петр Андреевич Бурский, бывший помещик Симбирской губернии. Он учился в симбирской гимназии вместе с Лениным (Ульяновым) По его словам, Ленин был в отрочестве очень религиозным мальчиком. Он хорошо учился и должен был по окончании курса получить золотую медаль, следовательно, иметь право поступления без экзаменов в один из столичных университетов Петербургский или Московский. Когда брат его был повешен за участие в заговоре на жизнь Государя, начальство гимназии придумало средство лишить Владимира Ульянова права на золотую медаль. На выпускном экзамене по немецкому (кажется) языку его экзаменовали так придирчиво, что он получил плохую отметку и не приобрел права на золотую медаль. Согласно обычаю, молодые люди, получившие аттестат зрелости, устраивали совместно обед. На этом обеде Ленин, озлобленный несправедливостью, говорил, что он отомстит Романовым и они попомнят его». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 208.

Ленин был необычной личностью в рядах русского революционного движения. Большинство революционеров являлись, так или иначе, идеалистами, вдохновлявшимися порой утопическими устремлениями человеколюбия и общественного равенства. Многие из них стали революционерами из неразумно понимаемого чувства товарищества. Не таким был Ленин. Он всецело был предан революционной цели и принес ей в жертву свою личную жизнь. Например, хотя он и любил играть в шахматы, он запретил себе это увлечение, поскольку оно отвлекало его от политики. Он любил «Аппассионату» Бетховена, но отказывался слушать ее, так как она пробуждала в нём человеческие чувства. Он не был садистом, как наследовавший ему Сталин, который наслаждался причинением боли тем, кого полагал своими врагами. Для Ленина люди просто ничего не значили: стремясь создать новый тип человеческих существ, он относился к людям, как к расходному материалу. Так, в письме в Политбюро в марте 1922 г., когда около 25 миллионов русских людей страдали от лютого голода, он писал: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией» (В. И. Ленин, Неизвестные документы, 1891–1922. М., 1999. – С. 516). Такая всецелая вовлеченность в революцию отталкивала от Ленина большинство российских радикалов, но привлекала в то же время некоторых, создавших вокруг Ленина непроницаемый круг преданных последователей.

До того как он захватил власть и попытался править Россией – задача, которая поставила его перед совершенно неожиданными трудностями, – Ленин никогда не испытывал сомнений в том, что ему следует делать. Цитируя Маркса, он настаивал на том, что задача коммунистов состоит не в том, чтобы, завладев властью, преобразовать существующее государство и общественные установления, но в том, чтобы «до основания разрушить» их. Это и начал Ленин осуществлять с октября 1917 г. Он презирал социал-демократов как «слабаков» и, придя к власти, делал всё возможное для раскола европейских социалистических партий, отделяя от них его приверженцев. Политика для Ленина всегда оставалась войной. Коммунистическое государство должно было располагать полнотой власти над всеми людьми и имуществами. «Диктатура пролетариата» – в действительности диктатура вождей компартии – по его собственному определению должна быть «ничем не ограниченной, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненной, непосредственно на насилие опирающейся властью» (ПСС. Т. 41. С. 383). Отсюда приверженность Ленина к террору, как к средству для удержания подвластного ему населения под полным контролем. Он ввел массовый террор в сентябре 1918 г., после покушения на него Фаины Каплан, и вновь призывал перейти к нему в 1921–1922 гг. «Беспощадный» – было одним из любимейших его слов. Хотя ГУЛАГ принято соединять с эпохой Сталина, фактически именно Ленин организовал в России систему концентрационных лагерей – в конце 1920 г. их было уже 84, в октябре 1923 г. – не менее 315. Его упоминания о законности сводились к тому, что следует «узаконивать террор» – «Суд должен не устранить террор… а обосновать и узаконить его принципиально» (ПСС. Т. 45. С. 190).

Государственная власть принесла ему множество разочарований. В конце жизни он часто жаловался на «русскую волокиту» и на невозможность осуществлять собственные планы. Он был также обескуражен постигшей его неудачей в революционизации Европы и всего мира – его попытки разжечь революционный пожар в Венгрии и Германии были быстро пресечены. Провал попытки принести классовую войну в Польшу на штыках вторгнувшейся летом 1920 г. в эту страну Красной армии наконец-то убедил Ленина, что всемирная революция, на которую он так рассчитывал, в обозримом будущем не произойдет.

Вначале Троцкий, а впоследствии – Хрущев пытались отличать «возвышенный идеализм» Ленина от «садистической мании величия» Сталина. Но такое различение не соответствует действительности. Не кто иной, как Ленин назначил Сталина на пост генерального секретаря РКП (б). Обретенную таким образом власть Сталин вскоре использовал для захвата полноты власти в компартии и государстве. Действительно, в так называемом «Завещании», написанном незадолго до смерти, Ленин критиковал Сталина и настаивал на его смещении с поста генсека. Но тот, кто возьмет на себя труд прочесть «Завещание», легко заметит, что Ленин критикует Сталина не за манию величия, жестокость и безграничный эгоцентризм, но только за «грубость» и «отсутствие такта». Сталин был совершенно прав, считая себя истинным учеником Ленина.

Р. Пейн. Ленин: Жизнь и смерть. М.: Молодая гвардия, 2008.

Э. Каррер д’Анкосс. Ленин. М.: РОССПЭН, 2008.

R. Pipes. The Unknown Lenin: From the Secret Archive. Yale University Press, 1996.

Наиболее решительное несогласие со Струве высказал петербургский сторонник Плеханова Ульянов (в 1901 г. он возьмет себе псевдоним – Ленин), осенью 1894 г. подвергший «струвизм» едкой критике. Он объявил это направление «отражением марксизма в буржуазной литературе», заявив, что даже народничество, к коему он сам относился весьма отрицательно, является для марксиста «абсолютно» предпочтительнее такого нереволюционного марксизма. Ленин настаивал на том, что сам «пролетариат» не понимает, что ему нужно в жизни и истинную цель его существования рабочим должна сформулировать рабочая социал-демократическая партия: «оторванное от социал-демократии рабочее движение… необходимо впадает в буржуазность», – писал Ленин в 1900 г. Рабочим движением должны руководить «политические вожди», которые «готовы посвятить революции не одни только свободные вечера, а всю жизнь». То есть Ленин настаивал, что рабочим движением должна руководить каста «профессиональных революционеров». Примечательно, что итальянские фашисты точно так же считали рабочих самих по себе не способными на революцию и «овладение властью» – «просто организованный рабочий становится мелким буржуа, который руководствуется непосредственным интересом. Всякий призыв к идеалам оставляет его глухим», – говорил Бенито Муссолини в 1912 г. «Вождизм» и руководство профессиональных революционеров «слепыми массами» было отличительной чертой и ленинского социализма, и итальянского фашизма, и, позднее, германского национал-социализма.

Вплоть до конца 1890-х гг. критический и ортодоксальный марксизмы сосуществовали более или менее мирно. Глава «ортодоксов» Плеханов не выступал против Струве вплоть до 1901 г., используя его в борьбе против народничества. В 1898 г. в Минске на I съезде социал-демократических кружков, действовавших на территории России и Польши, была создана единая Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП). Ее манифест был написан Струве, который, впрочем, сам полностью порвал с марксизмом к началу 1900-х гг., перейдя на философские позиции неокантианства.

В 1903 г., на II съезде РСДРП (проходил в Брюсселе и Лондоне) раскололись и сами «ортодоксы». Расхождения проявились по вопросу о том, как строить партию. Ряд социал-демократов ратовал за свободный союз единомышленников, не связанный жесткой партийной дисциплиной. Против них выступил Ленин, настаивавший на строгой, практически военной, централизации. «Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров… Для избавления от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни перед какими средствами», – настаивал он уже накануне съезда в работе «Что делать?». При выборах центральных партийных органов большинство съезда проголосовало за ленинцев. Это дало им возможность назвать себя большевиками. Их противники получили название меньшевиков. Вскоре ленинцы оказались в меньшинстве, но название большевиков за собой сохранили на долгие годы.

После этого Ленин обосновал свою, отличную от плехановской, тактику в революционном движении: российская буржуазия по своему классовому положению не способна довести собственную революцию до конца. Последняя примет характер народной революции при главенстве (гегемонии) политической партии «пролетариата», но ее решительная победа приведет не к «пролетарской диктатуре», а к «революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства», то есть к совместной власти этих двух общественных групп («классов»). Рабоче-крестьянская диктатура очистит страну от средневековья для широкого и быстрого развития капитализма, укрепит «пролетариат» в городе и деревне и откроет возможности для перевода революции на социалистический этап. Победа буржуазно-демократической революции в России почти неминуемо вызовет сильнейший толчок к социалистической революции на Западе, а эта последняя не только оградит Россию от опасности реставрации, но и позволит русскому «пролетариату» в относительно короткий срок прийти к безраздельной власти.

Рассуждения Ленина о союзе «пролетариата» с крестьянством были не более чем уловкой, направленной на привлечение к блоку с большевиками возможных попутчиков из числа крестьянских партий. На самом деле практическое воплощение его концепции могло привести только к чисто большевицкой диктатуре: ведь, по мысли Ленина, «рабочая партия» должна была установить гегемонию уже в ходе демократической революции, «навязать свою волю большинству, победить его». Понятно, что после победы отказываться от власти она бы не стала.

Если европейские социалисты и русские «меньшевики» понимали военную терминологию революции большей частью только как образ социального противоборства, то Ленин и формируемая им партия воспринимали ее буквально – как военную, вооруженную войну классов, в которую рабочих поведут их «генералы» – профессиональные революционеры. После победы «пролетариата» побежденные классы подлежали, по убеждению Ленина, полному порабощению и физическому уничтожению, как, впоследствии, низшие расы – по учению Гитлера.

Нетерпение и революционную экзальтацию Ленина меньшевики считали крайне опасными для дела реального социализма. В конце 1904 г. он за попытку формирования в РСДРП параллельных, верных ему структур был исключен из состава ЦК. Однако Ленин упрямо гнул свою линию: его экстремистская фракция, превращенная им в радикально-заговорщическую организацию, спаянную круговой порукой и жесточайшей дисциплиной, стремилась захватить власть в России любыми способами.

Литература:

Н. А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. M., 1990.

L. Schapiro. The Communist party of the Soviet Union. L., 1960.

А. И. Спиридович. История большевизма в России. Париж, 1922.

1.1.20. Национальный вопрос и национальные движения

К началу ХХ в. на территории Империи проживало около 200 народов и этнических групп, совокупно составлявших 128,2 млн. человек (по переписи 1986–1897 гг.). Основными из них были: русские (которых тогда именовали великорусы) – 44,3 % населения, украинцы (малорусы) – 17,8 %, поляки – 6,3 %, белорусы – 4,7 %, евреи – 4,1 % и народы, говорящие на тюркских языках: татары, башкиры, казахи, киргизы и др. – 10,8 %.

Поскольку прочным объединяющим фактором была православная вера, украинцев и белорусов тогда не особенно отличали от великорусского населения. Но в любом случае Российская Империя была страной многонациональной. При том многие из народов Империи жили на своих исторических землях, имели свою, часто древнюю, культуру, высокую литературу, в прошлом составляли особые независимые государства. Народы неславянского племени, жившие в России, именовались инородцами. Российское законодательство под именем инородцев разумело некоторые племена, которые по правам состояния и по управлению были поставлены в особое положение – преимущественно монгольские, тюркские и финские, а также евреев. Термин инородец был термином правовым и не нёс в то время никакого негативного смысла.

Хотя русские (включая в себя все три этнические восточнославянские народности) составляли абсолютное большинство населения Империи, распределялись они по ее частям крайне неравномерно. В 50 губерниях Европейской России русских было 80,05 %, в Царстве Польском – 6,72 %, на Кавказе – 33,96 %, в Сибири – 80,91 % и в Средней Азии – 8,91 %. При этом в ряде европейских губерний русские составляли также меньшинство населения – в Казанской 38,4 %, Уфимской – 38,2 %, Бессарабской – 27,8 %, Ковенской – 7,8 %, Курляндской – 5,7 %, Лифляндской – 5,4 % и Эстляндской – 5,0 %. В Эриванской губернии русские составляли всего 1,6 % населения, в Сыр-Дарьинской области – 3,0 %, Самаркандской – 1,6 %, Ферганской – 0,6 %.

Во многих частях Империи компактно проживали различные племена инородцев, составлявших большинство в одной или нескольких губерниях. Так, поляки составляли 71,8 % населения 10 губерний Царства Польского, латыши (1,4 млн. человек) заселяли Курляндию, южную половину Лифляндии и западную часть Витебской губернии (Инфлянту), литовцы (1,7 млн) – Ковенскую, Виленскую и часть Сувалкской губернии, армяне (1,2 млн) составляли большинство в Эриванской (53,2 %), значительную часть населения в Елисаветпольской (ныне Гянджа) губернии (33,3 %), тюркские народы составляли большинство населения Уфимской – 55,1 % и Казанской – 54,3 % губерний Европейской России, около 60 % – в Бакинской и Елисаветпольской губерниях Кавказа и от 80 до 95 % населения областей Средней Азии, грузины (1,4 млн) составляли абсолютное большинство в Тифлисской и Кутаисской губерниях и в Батумской области. В Финляндии 98 % населения составляли коренные народы этой страны – финны (2,4 млн) и шведы (0,3 млн). 1,8 млн. немцев широко расселились по всей Империи, хотя коренными своими землями продолжали считать губернии Балтийского края.

В вероисповедном отношении 69,4 % считали себя православными, 11,1 % – мусульманами, 9,1 % – католиками, 4,2 % – иудаистами, 4,0 % – лютеранами, 1,8 % – старообрядцами, 0,9 % – армяно-григорианами, 0,3 % – буддистами.

Национальная политика России во многом отличалась от колониальной политики ведущих европейских держав, грубо эксплуатирующих вновь присоединенные территории. В Российской Империи, напротив, окраины, включенные в Империю из военно-стратегических соображений, зачастую развивались быстрее, чем центральные районы. Так, на Кавказе, по записке С. Ю. Витте от 23 июля 1901 г., казенные расходы на душу населения без военных расходов составили 6 руб. 31 коп., а в среднем по Империи – 5 руб. 84 коп. Позднее диспропорция еще увеличилась. Окраины оставались финансово убыточными, но они рассматривались как стратегически необходимые территории, за обладание которыми не жалко платить цену.

Мнение историка

«Территориальная экспансия привела к тому, что Россия превратилась в многонациональную империю, а русские – в непривилегированное национальное меньшинство… Нерусские были значительно шире, чем русские, представлены среди людей квалифицированных профессий. Жизненный уровень русских был одним из самых низких в Империи». – Б. Н. Миронов. Социальная история России. СПб., 2000. Т. 1. – С. 47.

Правительство вовсе не стремилось насильственно подавлять национальную самобытность – язык, обычаи и религию, хотя ситуация сильно отличалась от царствования к царствованию и от народа к народу. В силу конкретных политических причин, а порой и личных симпатий или антипатий монарха, положение тех или иных народов Империи становилось порой очень тяжелым, национальный и исповедный гнет – с трудом выносимым, но в это же время иные народы и исповеданья практически не ощущали тягот и ущемлений, но, напротив, пользовались широкими возможностями для быстрого культурного и хозяйственного развития.

В XIX в. повсюду в Европе изменился характер межнациональных отношений. До того главными объединяющими людей моментами были их религия и их подданство тому или иному монарху. Войны в Европе шли между сторонниками тех или иных конфессий (главным образом, между католиками и протестантами) и между королями за обладание новыми провинциями и новыми подданными (за «Испанское наследство», «Австрийское наследство» и т. п.). Но в XIX в. идеи романтизма пробудили сознание народов, а повсеместное ослабление веры сделало национализм главным принципом самоорганизации европейских сообществ. Теперь люди объединялись не по религиозному принципу и тем более не по принципу личной верности монарху (абсолютистско-монархический принцип повсюду в Европе вытеснялся принципом демократическим), а по принципу языковой общности. Возникли движения панславизма (объединения всех славян), пангерманизма, пантюркизма, сионизма. Раздробленные народы – немцы, итальянцы, южные славяне – стремились к объединению; нации, находящиеся под властью другого народа, – к созданию собственных национальных государств (ирландцы в Великобритании, норвежцы в Швеции, поляки в России, Пруссии и Австрии, чехи и венгры в Австрии, болгары, армяне, греки и сербы – в Турецкой империи). Первоначально эти движения имели культурно-просветительский характер, но к середине XIX в. идеи национализма стали распространяться широко в простом народе и стали главным лозунгом европейской политики. Национализм почти всегда признавал принцип социального дарвинизма – народы борются за существование, за жизненное пространство, как звери в лесу, побеждает лучший и сильнейший. Понятно, что каждый народ лучшим считал себя и всеми силами стремился к обладанию иными народами, иными землями. XIX столетие стало временем межнациональных конфликтов, завершившихся двумя катастрофическими мировыми войнами уже в ХХ в.

В России зародившиеся в среде славянофилов в 1830—1840-е гг. идеи русского национального превосходства стали принципом государственной политики после того, как они столкнулись во Втором Польском восстании (1863–1864 гг.) с ещё более развитым польским национализмом. Окончательно же они утвердились в царствование Александра III и немало способствовали расшатыванию Российского государства, усилению вражды между населявшими его народами. Но во всех народах находились мудрые и добрые люди, которые счастье и благополучие своего народа не желали строить на принижении иных. Следуя широко распространенному религиозному принципу, они не желали другим народам того, чего не желали для своего собственного – подчиненного, ущемленного, дискриминируемого положения. Они призывали к сотрудничеству, к солидарности народов, утрата которой грозит России развалом. Слышали их далеко не всегда.

Мнение мыслителя

«Земные интересы и права только тогда имеют свое настоящее значение и достоинство, когда они связаны с вечною Правдою и высшим Благом». – Владимир Соловьев. Т. 2. – С. 588.

«Отец мой, граф Келлер, не имея ни капли русской крови, был бы чрезвычайно удивлен, если бы ему сказали, что он – не русский, или бы назвали его иностранцем… Интересы России были дороги сердцу моего отца… Национализм, как его теперь понимают, существовал тогда только в славянофильских кругах… Я говорю о том национализме, который состоит не из любви к отечеству, а скорее, из ненависти к другим», – вспоминала о своем детстве эпохи Александра II графиня Мария Клейнмихель. – «Из потонувшего мира». Берлин. Б.д. С. 12–13.

В политическом языке конца XIX в. широко употреблялся термин «обрусение инородцев». «Обрусение» не следует путать с «русификацией». Царская администрация вовсе не рассчитывала, что латыши, поляки, татары, армяне или грузины в будущем могут превратиться в таких же русских людей, как обыватели Курска или Твери. Вовсе нет. Их религиозные убеждения, их язык, бытовая и высокая культура почти никогда не ставились под сомнение. Речь шла о другом. Оставаясь литовцами, грузинами, калмыками или абхазами, лютеранами, католиками, мусульманами, буддистами, они должны были превратиться в граждан России не в формально-юридическом, но в действительном смысле. Их отечеством должна была стать Россия, а высшим земным авторитетом – русский самодержец. Это и значило слово «обрусение».

Только период 1885–1905 гг. может быть наименован временем русификации. В эти два десятилетия в России делаются попытки изъять повсюду из употребления местные языки и дискриминировать нерусское и неправославное население. Сторонник этого направления, историк В. О. Ключевский, писал, что русская национальная цель – «приобщение восточноевропейских и азиатских инородцев к русской церкви и народности посредством христианской проповеди». Школа целиком переводится на государственный язык, запрещаются разного рода национальные просветительские организации, резко ограничивается книгопечатание на местных языках. Национально-религиозные движения народов Империи рассматриваются царской властью как враждебная пропаганда и подрывная деятельность в пользу иных стран. Новая политика вызывала в инородцах негодование и сопротивление.

Вместе с тем к концу XIX в. ускоренное развитие национальных регионов, сложение там социальных слоев предпринимателей и интеллигенции пробуждают у многих народов чувство национальной самобытности, интереса к своей национальной истории, культуре, языку, фольклору. Формируются национально-просветительские, а вскоре и национально-политические движения. Всё это требовало от имперской власти поиска новых подходов к решению национального вопроса. Новые подходы были найдены с большим трудом, далеко не сразу и, к сожалению, не везде.

Польский вопрос

Наиболее сложным оставался польский вопрос. Оказавшиеся с 1815 г. в составе Российского государства, коренные польские земли экономически, политически и культурно было существенно более развиты, чем большинство иных областей Империи. Однако после двух крупных восстаний XIX в. (1830–1831 и 1863–1864 гг.) поляки были лишены ряда политических прав, а пользовавшееся широкой автономией (до 1831 г. и конституцией) Королевство Польское превращено в Привислянский край, в котором запрещено было даже употребление польского языка в государственных учреждениях, в том числе и в школах. Секретными постановлениями поляков не разрешалось принимать на ответственные посты в государственной службе. Эти ограничения, равно как и память о славном прошлом Речи Посполитой (так поляки называли свое государство) и исповедная различность (поляки исповедуют римско-католическую версию христианства), были для польского народа постоянным источником острого недовольства существованием в составе Российской Империи. С другой стороны, экономически пребывание в составе необъятной Империи было выгодно для промышленно развитой Польши, предоставляя ёмкий рынок сбыта польским товарам. Народное хозяйство Царства Польского развивалось существенно быстрее экономики России в целом. Общественные круги Польши различно отвечали на эти новые вызовы.

В 1888 г. создается «Польская лига», вскоре – самая популярная партия Царства Польского, принявшая название «Национал-демократическая партия» (НДП) в 1897 г. Лидером партии становится Роман Дмовский – трезвый и решительный политик, распространивший в своих «Размышлениях современного поляка» (1902 г.) теорию борьбы за существование Ч. Дарвина на межнациональные отношения. Он и его сторонники открыто выступали за «ополячивание» украинцев, белорусов и литовцев и за изгнание из Польши евреев. Съезд НДП 1897 г. объявлял главной задачей «национальное восстание и освобождение родины силой». В 1899 г. орган НДП газета «Przeglad Wszechpolski» заявляла, что освобождение от русского гнета придется добывать «огнем и железом». Однако вскоре позиция НДП меняется. Выгоды от союза с Россией для народного хозяйства Польши столь очевидны, что съезд НДП 1903 г. объявлял в резолюции: «Не отказываясь от своего политического идеала восстановления Польши, в данный исторический момент мы считаем нужным стремиться к завоеванию для нее возможно большей самостоятельности в пределах России». В 1904 г. НДП вовсе отказывается от требования национальной независимости и призывает к объединению всех польских земель (австрийских, прусских и российских) в единую автономную Польшу в составе Российской Империи. «Доверие к России было настолько сильно, что немногочисленные группы, сохранившие еще старую позицию, жаловались на то, что в Польше происходит примирение самого худшего сорта – примирение со всем русским обществом», – писал современник.

К этим «старым» группам относится вторая влиятельная польская партия – социалистическая (ППС). Её признанный молодой вождь шляхтич Юзеф Пилсудский (1867–1935) успел в 20 лет на пять лет быть сосланным в Сибирь за антиправительственную деятельность. ППС твердо уповала на победу польского национального восстания во время всеевропейской социальной революции. Из союзников Пилсудский предпочитал отсталой России развитую Австрию и Германию. Во время Русско-японской войны он даже ездил в Токио, предлагая план совместной борьбы поляков и Японии с Россией. Тогда его переговоры закончились неудачей, но через десять лет, во время Первой Мировой войны Пилсудский решительно встал на сторону Германии.

К концу XIX – началу XX в. в России существовала значительная и влиятельная группа поляков, активно участвовавших в культурной, социальной и политической жизни Империи. Среди самых известных её представителей можно назвать имена Ледницкого, Спасовича и Здеховского. Все трое родились в польских дворянских семьях, имеющих поместья в Минской губернии. Ледницкий, Спасович и Здеховский закончили минские гимназии, а затем учились в российских университетах. Несмотря на обучение в русских школах и университетах, они сохранили полностью свою польскую и католическую идентичность.

Историческая справка

Мариан Здеховский (1861–1938) был глубоко верующим человеком, который не только занимался философскими проблемами современного католицизма, но стал и знатоком русской православной философии. Он был лично знаком со многими русскими философами и писателями – Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, Д. С. Мережковским, братьями Сергеем, Евгением и Григорием Трубецкими – и доносил их творчество до польских читателей. Хотя Здеховский в 1888 г. стал профессором Ягеллонского университета в Кракове (в то время бывшем городом Австро-Венгерской империи), он часто бывал в России и поддерживал контакты с видными деятелями русской культуры. Он был одним из инициаторов культурного и религиозного диалога между политиками России и других славянских народов. С этой целью Здеховским в Кракове были созданы журналы «Славянский свет» и «Славянский клуб». С 1919 г. Здеховский становится профессором Виленского университета. Его тесное общение с русскими мыслителями продолжалось и тогда, когда те были изгнаны советской властью из России.

Известным польским издателем в дореволюционной России был Владимир Спасович (1829–1906), который с 1883 г. издавал в Петербурге самый знаменитый польский журнал Империи – еженедельник «Край». В нём печатали статьи Ледницкий, Здеховский и другие польские мыслители и писатели. Ледницкий, Спасович и Здеховский одновременно участвовали как в польской, так и в русской культурной жизни – все они печатались в известных русских журналах, например, в «Вестнике Европы» или «Северном вестнике».

Ледницкий и Спасович были известными русскими юристами. Они участвовали во многих знаменитых судебных делах, пытаясь помогать политикам, жившим в России. Спасович был профессором криминального права Петербургского университета и Училища правоведения.

Александр Ледницкий (1866–1934) – видный московский адвокат, был одновременно активным политическим и общественным деятелем. В 1904 г. в Варшаве он участвовал в создании польского Прогрессивно-демократического союза, а в 1905 в Москве – русской Конституционно-демократической партии (кадетов). В 1906 г. был избран от партии кадетов в I Думу, где, как представитель Минской губернии, возглавлял парламентскую группу от губерний Северо-Западного края. Также создал в Думе «Союз автономистов-федералистов», выступающих за равные права всех национальных меньшинств Российской Империи. При такой политической ориентации он постоянно находился в конфликте с более радикальной НДП, которую в Думе, а затем уже в независимой Польше возглавлял Роман Дмовский. Ледницкий активно участвовал в польских общественных организациях в России; был секретарём, а затем председателем Католического общества взаимопомощи в Москве. В марте 1917 г. был назначен председателем Ликвидационной комиссии по делам Королевства Польского при Временном правительстве. Задачей комиссии была подготовка независимости Польши. В начале 1918 г. был изгнан в Польшу. В дни восстановления польской государственности занимался дипломатической деятельностью, но к активной политической жизни в Польше ему не удалось вернуться.

Главной причиной, почему Ледницкий и Здеховский не смогли включиться в политическую жизнь независимой Польши, были их слишком близкие связи с дореволюционной Россией. «Прорусским» многие поляки считали до его смерти в 1906 г. и Спасовича. Во многом из-за этого имена Ледницкого, Спасовича и многих их соратников были практически забыты в Польше. По той же причине был вычеркнут из политической истории и Здеховский. С 1989 г. его работы постепенно стали переиздаваться в Польше.

Литература:

Л. Е. Горизонтов. Парадоксы имперской политики. Поляки в России и русские в Польше (XIX – нач. ХХ в.). М.: Индрик, 1999.

N. Davies. God’s Playground. A History of Poland. Vol. 1–2. Oxford, 2005. Русск. пер. Н. Дэвис. Сердце Европы. СПб.: Летний сад, 2009.

Еврейский вопрос

Присоединив Польшу, Россия стала страной с самой высокой численностью еврейского населения. К концу XIX в. в Империи проживало 56 % всех евреев мира. В XVIII в. по всей Европе евреи жили обособленно, государственные законы не рассматривали их как полноправных граждан, но в их внутреннюю жизнь, религию, образование, обычаи христианские государи не вмешивались. До некоторой степени еврейское общество оставалось государством в государстве, и это устраивало и руководителей традиционной еврейской общины, и христианскую власть, хотя евреи и страдали от неравноправия, а в худшие времена и от открытых гонений.

В середине XVIII в. в Пруссии началось движение за гражданское равноправие евреев, которое возглавил выдающийся еврейский философ Моисей Мендельсон (1720–1786). Мендельсон выдвинул принцип – «все права как гражданам, никаких особых прав как евреям». Ряд просвещенных немцев, в их числе и философ Готхольд Лессинг, поддержали Мендельсона и начатое им движение (получившее в еврейской традиции название Гаскала), и в конце XVIII – начале XIX в. правовые ограничения для евреев повсюду в Европе стали исчезать.

Александр I старался распространить эти принципы и на Россию, но столкнулся со многими трудностями и в самой еврейской общине, где большинство было настроено решительно против гаскалы, и в собственной бюрократии. Как и во многих других областях, и в еврейском вопросе он не успел довести дело до благоприятного разрешения. Для евреев оставались закрытыми, например, двери высших государственных учебных заведений. Так, дед Владимира Ульянова (Ленина) Израиль Бланк, еврей из местечка Староконстантиново Волынской губернии, был вынужден в 1820 г. перейти в христианство, чтобы поступить в Медико-хирургическую академию.

Николай I серьезно намеревался переселить всех евреев в Сибирь, и только настойчивость ряда министров (Сергея Уварова и Павла Киселева) не позволила осуществиться этим планам. Сами евреи подозревали, что Николай I и Уваров думают принудить их к переходу из иудаизма в православие. Дело в том, что евреями, по русскому законодательству, считались только лица, исповедующие иудаизм. Если еврей переходил в христианство, все правовые ущемления для него, как для еврея, отпадали – и действительно, немало евреев с царствования Николая I ради достижения гражданского полноправия совершали насилие над своей совестью и переходили в православие или лютеранство, становились выкрестами. Но большинство народа не поддалось на соблазн и обычаю предков из видов земной корысти изменять не стало. Многие христиане, в том числе епископы и священники, не приветствовали такие лицемерные обращения и выступали за предоставление евреям-иудаистам полноты прав подданных Российской Империи.

Император Александр II внял этим призывам. Первое десятилетие его царствования было отмечено постепенным освобождением евреев от унизительных ограничений на свободу передвижения, образования, выбора места жительства и профессии. В 1859 г. отменена черта постоянной оседлости (то есть граница, в пределах которой разрешалось жить евреям в России) для купцов 1-й гильдии и евреев-иностранцев. В 1861 г. евреи получают разрешение поступать на государственную службу, в том же году для еврейских купцов открывается город Киев. В 1865 г. отменяется черта оседлости для всех евреев-ремесленников и их семей, в 1867 г. – для всех, прошедших воинскую службу. Однако дальше этого освобождение евреев не идет. Александр II так и не последовал совету своих министров вовсе отменить черту оседлости, а царствование его сына сразу же ознаменовалось новыми ограничениями.

3 мая 1882 г. были опубликованы «временные правила» для евреев Российской Империи, остававшиеся в силе три десятилетия. Вновь была подтверждена необходимость строгого соблюдения черты оседлости. Евреям было запрещено жить вне городов и местечек, владеть землями. Прием в высшие учебные заведения и гимназии в 1887 г. был резко ограничен квотой в 10 % в черте оседлости, 5 % в остальной Империи, 3 % – в Москве и Петербурге. Не имея возможности дать своим детям полноценное образование в России и традиционно стремясь к нему, не только богатые, но и среднезажиточные еврейские семьи посылали детей за границу – в университеты Германии, Австрии, Франции. Молодые люди возвращались в Россию не только с хорошим европейским образованием, но и с ненавистью к российской государственной власти, стесняющей жизнь еврейского народа несправедливыми и жестокими на их взгляд ограничениями. Подобные ограничения повсюду в Западной Европе были давно отменены. Так из культурной еврейской молодежи российская власть делала убежденных революционеров.

Свидетельство очевидца

Знаменитый философ Николай Онуфриевич Лосский, происходивший из обедневшей польско-русской дворянской семьи Северо-Западного края, вспоминал о годах своего ученичества в Витебске, приходившихся на царствование Александра III: «Несправедливости нашего политического строя стали привлекать к себе мое внимание. Их было особенно много у нас в Белоруссии, где поляки и евреи подвергались различным стеснениям. Некоторые мелочи были так грубы, что не могли остаться незамеченными и не вызвать возмущения, которое подготовляло почву для дальнейшей критики всего строя. Так, например, на вывесках магазинов евреи были обязаны писать полностью не только свою фамилию, но также имя-отчество, чтобы каждый покупатель легко мог заметить, что владелец магазина еврей. При этом имя-отчество необходимо было писать с теми бытовыми сокращениями и искажениями, которые часто придавали комический характер великим библейским именам; так, на вывеске писалось „Сруль Мойшевич“ вместо „Израиль Моисеевич“… Грубые выходки антисемитов также тяжело поражали меня… Безжалостные насмешки над евреями некоторых наших учителей-антисемитов были мне глубоко неприятны… Неудивительно, что евреи были носителями революционных идей и критики нашего общественного порядка». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М.: Викмо-М – Русский путь, 2008. – С. 40–41.

В 1889 г. Министерство юстиции практически прекратило выдавать евреям адвокатские сертификаты, положение о выборах земских органов 1890 г. исключило евреев из числа избирателей, хотя им вменялось в обязанность как и раньше платить все налоги и сборы.

На евреев распространялась и воинская обязанность. В 1827–1914 гг. через ряды русской армии прошли как минимум 1,5 млн. евреев, из которых не менее 400 тыс. состояли на службе к 1914 г. Присягу новобранцев иудейского вероисповедания принимал раввин над священной Торой при свидетелях со стороны начальства и со стороны общества в синагоге или школе, в которых отправлялись богослужения. Однако до Февральской революции 1917 г. путь в офицерский корпус лицам иудейского вероисповедания был полностью закрыт. Даже для евреев, перешедших в христианство, запрет сохранялся, но имелись исключения всякий раз на основании именного, в отношении конкретного просителя, указа Императора.

Специальная правительственная комиссия под руководством графа Константина Ивановича фон дер Палена представила в 1888 г. доклад Императору, в котором указывалось на недопустимость ввиду безопасности государства дискриминационных мер в отношении еврейства, превращающих пять миллионов российских подданных в озлобленных и враждебных России иностранцев. Комиссия рекомендовала постепенно дать евреям полноту гражданских прав. Александр III проигнорировал рекомендации комиссии и продолжал действовать в противоположном направлении – в 1891 г. еврейские торговцы и ремесленники были изгнаны из Москвы.

В конечном счете, когда в марте 1917 г. готовился указ о равноправии народов России (принят 20 марта), юристы обнаружили правовые ущемления для иудаистов в 150 законах Империи.

Эти запреты и ограничения не смягчали, но только умножали протестные настроения еврейства. В еврейской среде возникали антиправительственные общественно-политические организации. Из них наиболее заметным стал Всеобщий еврейский рабочий союз («Бунд»), объединявший евреев-ремесленников западных губерний.

Другим направлением еврейского политического самовыражения стал пришедший из Австро-Венгрии «сионизм» – проект организации еврейского национального государства в Палестине. Большинство сионистов также верили в социализм и считали, что будущий Израиль должен быть социалистическим. В 1899 г. они образовали организацию Поалей-Цион («трудящиеся Сиона»). Началась борьба между «Бундом» и сионистами, расколовшая политически активное еврейство. С точки зрения евреев, которые стали революционными социал-демократами, «Бунд» был союзником, а сионисты – злейшими врагами, реакционными националистами. Действительно, уже через несколько лет Поалей-Цион раскололся, и многие сионисты стали считать главным не социальную справедливость, а защиту евреев и их языка.

Трагедией стал в 1903 г. еврейский погром в Кишиневе, получивший огромный общественный резонанс. Полицию справедливо обвиняли в нераспорядительности и бессилии, однако подавляющее большинство образованного российского общества не сомневалось, что власти сами организовали погром. И хотя в действительности погром был проявлением антисемитских настроений толпы, а для императорской власти стал полной неожиданностью, гибель полусотни ни в чем не повинных людей – женщин, стариков, детей – еще больше усилила отчуждение евреев от Царя и его правительства. Погром подтолкнул многих молодых, политизированных евреев в ряды революционного движения. Других, например, одесского поэта и журналиста Владимира Жаботинского, – в ряды еврейской самообороны и сионизма.

Но если одни евреи ушли в революцию и свои силы решили отдать на «отсечение всех голов гидры самодержавия», то другие, самые образованные и глубоко вовлеченные в русскую жизнь, следуя принципам гаскалы, боролись вместе с русскими земцами за изменение законов Империи, за правовое равенство, а не за разрушение Российского государства. «Я с детства привык сознавать себя прежде всего евреем, но уже с самого начала моей сознательной жизни я чувствовал себя и сыном России… Быть хорошим евреем не значит не быть хорошим русским гражданином», – писал адвокат Генрих Слиозберг. Признанным главой либеральной еврейской интеллигенции России в начале ХХ в. был Винавер.

Историческая справка

Мордехай Моисеевич Винавер родился в 1863 г. в зажиточной и просвещенной еврейской семье. Учился сначала в еврейской школе – хедере, а затем в 3-й Варшавской гимназии и на юридическом факультете Варшавского университета. Закончил с золотой медалью. Из-за закона 1889 г. работал помощником адвоката, т. к. адвокатский сертификат получить не мог. Зарекомендовал себя как блестящий судебный оратор. С 1905 г. член ЦК Конституционно-демократической партии (кадетов), депутат I Думы. При Временном правительстве назначен сенатором. Депутат от Петрограда в Учредительное собрание. Активный сторонник Белого движения, министр иностранных дел Крымского правительства (1918–1919 гг.). Сторонник демократической республики. В эмиграции (с 1919 г.) стал одним из создателей Русского университета в Сорбонне, в котором читал историю русского гражданского права, и одним из издателей популярной в эмиграции газеты «Последние новости». Общероссийскую политическую деятельность совмещал с деятельностью по поддержке и просвещению российского еврейства, был одним из издателей в 1901–1905 гг. крупнейшего еврейского журнала на русском языке «Восход», многолетним председателем «Еврейской историко-этнографической комиссии». На его средства учился в 1910-е гг. в Париже молодой художник Марк Шагал. В эмиграции решительно боролся с мнением, что евреи России приняли советскую власть. С осени 1919 г. издавал в Париже на русском и французском языках газету «Еврейская трибуна», в которой утверждал, что «совершенно неверно, будто русское еврейство относится благосклонно или хотя бы терпимо к большевизму». В октябре 1926 г. Винавер скончался. Похоронен во Франции.

Украинский вопрос

Источником украинского национализма первоначально были интеллектуальные кружки Петербурга и Киева. Идеи украинской национальной идентичности, равно как и идеи равноправной федерации славянских народов, в которой украинцы признаются столь же самобытным народом, что и великороссы или болгары, впервые были сформулированы в Кирилло-Мефодиевском братстве, основанном в 1846 г. Тарасом Григорьевичем Шевченко, Пантелеймоном Александровичем Кулишом и Николаем Ивановичем Костомаровым. В апреле 1847 г. братство было запрещено, его членов по распоряжению Николая I заключили в крепости или сослали далеко от «матки Украйны».

Вскоре после восшествия на престол Александра II члены Кирилло-Мефодиевского братства были полностью амнистированы и их идеи в отношении развития украинской национальной самобытности стали частью государственной политики. В 1859–1862 гг. в Синоде и имперской администрации обсуждался вопрос об издании Библии на украинском языке, выходил журнал «Основы», в котором часть статей печаталась по-украински, а часть по-русски. Но продолжалось это недолго. Для украинцев разгром польского восстания 1863 г., которое они отнюдь не поддержали, ознаменовался прекращением заигрываний царской администрации с украинским языком и идеями. Испугавшись сепаратизма польского, Александр II принял решение не пестовать и украинский национализм, тем более что в «Основах» появлялись порой статьи, в которых доказывалась «крамольная» мысль, что Украина – это не Россия.

Документ

«Самый вопрос о пользе и возможности употребления в школах этого наречия не только не решен, но даже возбуждение этого вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывающимся в печати. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может, и что наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссами, и в особенностями поляками, так называемый украинский язык», – объяснял в 1863 г. министр внутренних дел П. А. Валуев.

Ограничения для украинского языка, введенные в 1863 г., были подтверждены императорским указом в 1876 г. Употребление украинского языка запрещалось в общественной сфере. Ввоз литературы на «малоросском наречии» без специального разрешения цензуры объявлен преступлением. На украинском языке в Империи дозволено было печатать только исторические документы и произведения «чистой литературы» прошлого, да и то с массой оговорок. Ни публичные лекции, ни театральные постановки, ни оперные либретто на этом языке не допускались.

В 1874 г. Александр II официально запретил популярную среди населения западноукраинских и белорусских губерний Униатскую церковь. Ее приверженцы теперь писались официально православными и даже в католицизм могли переходить с массой сложностей и уловок.

Практически этот указ о запрете употребления украинского языка вне Украины почти не применялся. Спектакли устраивались. В столицах, например, свободно гастролировал театр Кропивницкого, выступавший и в Царском Селе, где актеры были осыпаны комплиментами Александром III. Да и киевская администрация де-факто указ часто не исполняла. Но формально отменить указ не решились. Прошение киевской и харьковской администрации отменить указ, поданное в 1880 г., было отклонено.

Историческая справка

Михаил Сергеевич Грушевский (1866–1934) родился в г. Холме (Люблинская губ.). Окончил историко-филологический факультет Киевского университета и долгие годы возглавлял кафедру истории Украины Львовского университета. В 1905 г. Грушевский возвращается в Киев, а позже активно участвует в работе Государственной Думы. Сущность его общественно-политических взглядов сводилась к тому, что гарантия свободного национального, экономического и культурного развития украинского общества заключена, как минимум, в национально-территориальной автономии Украины. После Февральской революции Грушевский становится председателем Центральной Рады (1917–1918) и первым президентом Украинской Народной Республики. В 1919–1924 гг. он находится в эмиграции, а затем возвращается на родину, где целиком посвящает себя научной деятельности. В 1929 г. избран действительным членом АН СССР. М. С. Грушевскому принадлежит ряд значимых исторических работ, из которых наиболее известна десятитомная «История Украины – Руси».

Национализм и тем более сепаратизм не были в то время характерны для подавляющего большинства украинцев, ощущавших себя столь же русскими и православными, как и великороссы. Но когда притеснения украинства усилились в России, сторонники украинской самобытности перебираются в Восточную Галицию. Восточная Галиция – область древнего русского государства (получившая свое название от княжеской столицы XII–XIII вв. – города Галича), с XIV столетия входит в состав Польши, а с конца XVIII в. – Австрийской империи. Боясь потерять свои восточнославянские земли, поляки и австрийцы поддерживали среди местного населения антирусские настроения в форме украинского национализма. Центром этих настроений был Львовский университет, где с 1894 г. кафедру истории Украины возглавлял профессор Грушевский. Запрет украинского языка в Российской Империи играл на руку австро-галицийским украинским сепаратистам, доказывавшим, что только Габсбурги, а не Романовы истинные поборники украинской самобытности.

В 1889 г. Грушевский и его сторонники создают в Галиции Национально-демократическую украинскую партию (НДУП), ставшую главной политической партией Восточной Галиции. Её учредительный документ провозглашал: «Нашим идеалом должна быть независимая Русь-Украина, в которой бы все части нашей нации соединились в одно современное культурное государство».

В 1901 г. при активном содействии галицийских национал-демократов возникла первая политическая организация украинцев России Украинская революционная партия (УРП). Партия объединила небольшую группу украинских интеллектуалов. Её первый программный документ «Самостийна Украина» провозглашал: «Партия выставляет на своем знамени слова: одна, единая, нераздельная, свободная независимая Украина от Карпат до Кавказа. Она считает своей задачей служение этому великому идеалу и не сложит оружия, пока чужеземец будет господствовать хоть на одном клочке украинской земли». В 1904 г. из УРП выделилась Украинская народная партия (УНП), которая видела основную беду в «обворовывании» Украины иными народами. В брошюре «10 заповедей» партия учила: «Все люди – твои братья, но москали, ляхи, жиды, венгры, румыны – враги; они враги нашего народа и останутся таковыми до тех пор, пока будут нас эксплуатировать».

В 1903 г. создается Демократическая партия Украины, близкая к русскому земскому движению. Она имела весьма широкую поддержку среди украинской интеллигенции, в том числе и среди украинского дворянства. Прошедший в конце июня 1905 г. в Полтаве съезд украинских партий, названный всеукраинским, отверг идею радикалов о независимом от России Украинском государстве и так сформулировал свои цели: «Украинцы видят свой идеал в установлении политической автономии Украины в пределах Российского государства и требуют созыва законодательного Сейма в Киеве, с тем, чтобы компетенции центрального парламента подлежали только дела войны и мира, торговых и всяких других трактатов, войска, общих финансов, пошлин. На украинской территории в школах и присутственных местах должен быть употребляем украинский язык».

Балтийский вопрос

Балтийский край – нынешние Эстония и Латвия, а в конце XIX в. Эстляндская, Лифляндская и Курляндская губернии, были включены в Российскую Империю в XVIII столетии как автономные провинции. Но «автономией» в них пользовалось не коренное население – эстонцы и латыши, а немецкие бароны, продолжавшие управлять краем как своей феодальной вотчиной. Крепостное право в Балтийском крае упразднил Александр I, но немецкое дворянство (рыцарство) настояло на освобождении крестьян без земли. Сами латыши и эстонцы называли такую свободу «птичьей» – летать по воздуху можно, а сесть на свою землю – нельзя. Своей земли крестьянам не дали, и они были вынуждены или арендовать землю баронов, или уезжать на заработки далеко от родного края. Ненависть к немецким баронам, смотревшим на своих батраков свысока, была очень сильна среди латышей и эстонцев. В 1840-е гг. крестьяне попытались заручиться защитой русского Царя переходом из лютеранства в православие. Сменили веру почти 170 тыс. латышей и эстонцев (что составляло около 17 % эстонцев-лютеран и 12 % латышей-лютеран), но Николай I не только не поддержал вновь обращенных, но строго повелел оставаться им под властью «немецких господ». Император любил и ценил остзейское дворянство, а к народным движениям относился с большой опаской.

В отличие от своего деда, Император Александр III был сторонником русификации национальных окраин. В 1881 г. он упраздняет автономию Балтийского края, в 1882 г. вводит в крае общерусские земские учреждения, в 1886 г. – немецкий, латышский и эстонский язык школы меняет на русский, в 1887 г. русским становится язык суда и делопроизводства, наконец, в 1893 г. закрывает немецкий Дерптский университет и вновь учреждает его как русский Юрьевский (Дерпт, ныне Тарту, в домонгольские времена назывался Юрьевом и входил в Киевское государство). Немцы негодовали, но возмущены были и коренные народы края. К этому времени просвещение, пропагандируемое деятелями национального возрождения – Кришьяном Вальдемаром, Кришьяном Бароном, Яном Тениссоном, Карлом Робертом Якобсоном, уже немало сделало для осознания латышами и эстонцами своей национальной идентичности. Если бы имперская власть заменила немецкий язык в крае на национальные – это вызвало бы энтузиазм населения, а русификация породила разочарование и отчуждение эстонцев и латышей от русской власти. Попытки в 1880-е гг. внедрять в крае Православную Церковь вместо лютеранской вызвали ту же реакцию. Теперь православие воспринималось как инструмент русификации и отвергалось. Часть тех, кто когда-то предпочел православие лютеранству, вернулись в лютеранскую Церковь, в которой появились первые национальные (не немецкие) пасторы (в лютеранство, например, вернулось 35 тыс. эстонцев).

В конце XIX столетия эстонский и латышский патриотизм начинает приобретать политические формы. Латвийские и эстонские газеты как либерального (Postimees), так и леворадикального направления (Teataja, Uudised) выступают за замещение балтийских немцев коренными жителями в городских и провинциальных собраниях. В 1901 г. город Валка, стоящий на границе эстонских и латышских земель Лифляндской губернии, первым стал управляться советом, в котором большинство было за представителями коренного населения. В 1904 г. на выборах в городские думы Ревеля, Раквере и Выры эстонцы победили немцев. В 1904 г. создается первая политическая партия латышей – радикальная Латышская социал-демократическая партия, требовавшая политической автономии Латвии в составе Российской Империи, а в 1905 г. умеренная Эстонская прогрессивная народная партия и радикальная Эстонская социально-демократическая рабочая ассоциация. В первые годы ХХ в. создаются латышские политические объединения умеренного направления – Латышская конституционно-демократическая партия (лидер – Гросвальд), прогерманская Латвийская народная партия (публицист Ф. Вейнберг и поэт А. Недра). Умеренные и правые партии, возникшие в обстановке 1905 г., популярность так и не приобрели.

Историческая справка

Кришьян (Христиан) Вальдемар родился в 1825 г. в Курляндии в крестьянской семье. После окончания школы в 1840 г. работал писарем в уездных учреждениях, исполнял обязанности учителя. Обратился с личной просьбой к Балтийскому генерал-губернатору графу Александру Аркадиевичу Суворову (внуку генералиссимуса) помочь ему поступить в гимназию, которую он по отсутствию средств и по возрасту не мог посещать. Получив разрешение и стипендию, он в 1854 г. окончил гимназию в Либаве (нын. Лиепая), после чего поступил в Дерптский университет, где изучал государственное право и народное хозяйство. После окончания университета (1858) работал в Петербурге чиновником Министерства финансов. Одновременно был сотрудником газеты „St. Petersburg Zeitung“ («Санкт-Петербургские ведомости»). В 1862–1865 гг. он сам издавал газету „Pēterburgas avīzes“ («Петербургские ведомости») на латышском языке. В своих публикациях выступал против феодальных привилегий немецких помещиков, за капиталистические реформы по западноевропейской модели, призывал латышей и эстонцев постигать мореходное дело. В 1864 г. основал первое мореходное училище в Латвии. В 1873 г. по его инициативе создано Российское мореходное общество; он составил первый регистр российского торгового флота. Общественно-политическая деятельность К. Вальдемара привела к возникновению т. наз. движения «ново-латышей», выступавших против онемечивания Прибалтийского края, за расширение русского влияния в крае. К. Вальдемар умер в 1891 г. в Москве.

Балтийские партии тесно сотрудничают с партиями общерусскими, и, имея целью ограничить всевластие немецких помещиков, ни одна не выходит за пределы требований культурно-национальной автономии в составе Российской Империи. Типичной здесь может считаться поданная в июле 1905 г. от имени практически всех крупных эстонских общественных деятелей так наз. «петиция эстонцев», в которой вместе с жалобами на русификацию суда, школы и местной администрации подчеркивается необходимость сохранения эстонских земель в составе «единого Российского государства, представителем и общей нерушимой связью которого должен явиться Всероссийский парламент». Петиция требует преподавания в школах края как эстонского, так и русского и немецкого языков. Университет же в Юрьеве должен вести занятия на русском языке, «но необязательные лекции могут читаться на эстском и немецком языках». В университете должна быть учреждена кафедра эстонского языка. Эта петиция была полностью подтверждена резолюцией Всеэстонского съезда народных представителей, состоявшегося в Ревеле (Таллине) 27–29 ноября 1905 г.

Термин:

Культурно-национальная автономия предполагает право граждан объединяться в однонациональные объединения независимо от места жительства. За такими экстерриториальными национальными объединениями государство признает культурные и политические права, в том числе право устанавливать и собирать специальные налоги на нужды национального развития среди лиц, объявивших себя членами данного народа, и право на особое представительство в общенациональном и местных парламентах.

Литовский вопрос

Литва, когда-то освободившая от татарского ига всю западную половину древнерусских земель, сама была включена в состав Империи во время III раздела Польши в 1795 г. Небольшая часть населенных литовцами земель оставалась в германской Восточной Пруссии (Мемельский округ) и в Сувалкском воеводстве Польши, присоединенном к России в 1815 г.

После подавления II Польского восстания 1863–1864 гг., которое не было поддержано литовцами, правительство Александра II и генерал-губернатор польско-литовского края Михаил Николаевич Муравьев все же подвергли культурной репрессии и население Литвы. Депутат от Виленской губернии в IV Думе Мартын Ичас (куратор Виленского евангелического реформаторского синода, выпускник юридического фак. Томского университета, 1885 г. р.) говорил об этом времени в Думе в 1912 г.: «В 1864 г. по мудрому повелению Муравьева запрещается нам печатать, отбирается у нас печатное слово, и вот – запрещают нам даже молиться на нашем родном языке, – отбираются молитвенники, отбираются книжки самого невинного содержания и читатели их сажаются в тюрьмы и ссылаются в Сибирь. Разве это есть, господа, бережное отношение к культуре? В публичных местах и учреждениях у нас в Литве запрещалось разговаривать на литовском языке, стеснялось свободное отправление богослужения, замыкались и отбирались Божьи храмы. Вот в таком положении беззакония и недопустимого в современном государстве произвола нас держали целых сорок лет».

Свидетельство очевидца

Н. О. Лосский вспоминал о 1880-х гг.: «Литвины-католики, учащиеся в гимназии, обязаны были пользоваться молитвенниками, напечатанными не латиницею, а русским алфавитом (кириллицею). У одного моего товарища надзиратель вытащил из кармана пальто молитвенник; он оказался напечатанным латиницею; мальчик был наказан за это. Стеснения языка, к тому же в столь интимной области, как религиозная жизнь, производили впечатление вопиющей несправедливости». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М.: Викмо-М – Русский путь, 2008. – С. 40–41.

Поэтому литовские организации в первое десятилетие царствования Николая II выступали большей частью за восстановление независимости Литовского государства с широкой территориальной автономией в качестве переходного состояния. Об этом писали литовские газеты, выходившие в Германии, на этой позиции стояла Литовская демократическая партия, созданная в 1902 г. (газета – Varpas Ukinikas – Колокол), и леворадикальная Литовская социал-демократическая партия, созданная в 1895 г. Однако потрясения Первой русской революции сместили политические убеждения литовцев от независимости к автономии. Созванный Литовской демократической партией Съезд литовского народа высказался за автономию Литвы в составе России. Эта партия, которая блокировалась в первых Думах с КДП, была наиболее популярной и проводила в Думу большинство депутатов от литовских земель (в I Думе было 4 члена ЛДП и три сочувствующих). В 1905 г. на Виленском съезде духовенства Литвы был создан Союз литовских христианских демократов, также близкий к КДП и также выступавший за автономию для Литвы в составе единой России. Даже самые непримиримые националисты – литовские социал-демократы, решили весной 1907 г. объединиться на автономных началах с РСДРП и заменить принцип независимости на принцип автономии Литвы «в составе Российского демократического государства». Но все литовские партии, независимо от политической и религиозной ориентации, были единодушны в требованиях образования и делопроизводства в автономной Литве на литовском языке и отказа от всех исповедных ущемлений. Националистические литовские партии, особенно клерикальные, объединявшие зажиточных крестьян, были нетерпимы к полякам и евреям, которые во множестве населяли литовские земли.

Финляндия

Продолжая начатую при Александре III политику русификации, правительство Николая II попыталось распространить ее и на Великое княжество Финляндское, которое до тех пор с самого присоединения к России в 1809 г. пользовалось полным самоуправлением и имело собственную демократическую (в отличие от абсолютистской России) конституцию. Назначенному 17 августа 1898 г. новому финляндскому генерал-губернатору генералу Николаю Ивановичу Бобрикову Император предписывал добиться «теснейшего единения Финляндского края с общим для всех верноподданных отечеством». В феврале 1899 г. издается Манифест и «положения о порядке законодательства в Финляндии», ограничивавшие права Сейма и Сената. В 1900 г. издается Манифест о введении русского языка в делопроизводство правительственных учреждений Финляндии. В 1901 г. местная финская армия объявлена подлежащей ликвидации, и в Финляндии введена общеимперская воинская повинность. Финские стрелковые батальоны были расформированы в 1903 г., а 21 ноября 1905 г. прекратил существование элитный лейб-гвардии 3-й стрелковый Финский батальон.

В стране начались мирные протестные выступления, но в ответ последовали репрессии. В июне 1904 г. генерал Бобриков был смертельно ранен сыном финляндского сенатора тридцатилетним чиновником Эйгеном Вальдемаром Шауманом, который после покушения застрелился. Русская Революция 1905 г. приостановила эти русификаторские начинания. Манифестом от 22 октября 1905 г. автономия Финляндии была восстановлена, а все законы, изданные в 1899–1903 гг., – отменены. Но дело уже было сделано. До того вполне доверявший России финский народ стал искать пути к национальной независимости своей страны. Императорскую власть финны теперь не без оснований подозревали в коварстве.

Свидетельство очевидца

«С тех пор как русская власть нарушила прежнюю либеральную политику по отношению к Финляндии, она создала себе под боком, около самой столицы, настоящее осиное гнездо. Из лояльных подданных Великого князя Финляндского финны превратились в заядлых врагов русского Императора, да и русской Империи. Маленькое княжество стало плацдармом для революционеров и заговорщиков всех толков. В Финляндии прятались, там готовили бомбы, запасались фальшивыми документами, устраивали совещания и съезды, не допускавшиеся в самой России. На финляндской границе не спрашивали заграничных паспортов, а, переехав ее, мы уже уходили из ведения русской полиции. У полиции финской были свои инструкции, исходившие от финских властей. Благодаря всему этому Финляндия сыграла немалую роль в русской революции», – писала Ариадна Тыркова-Вильямс, сама не раз пользовавшаяся в 1903–1904 гг. нелегальным финским коридором и для ввоза в Россию газеты «Освобождение», и для бегства за границу. – «На путях к свободе». М., 2007. – С. 162–163.

Литература

Осмо Юссила. Великое княжество Финляндское 1809–1917. Хельсинки: Ruslania Books Oy, 2009.

Кавказ

Неспокойно было и на Юге России. Кавказский регион пережил в последней трети XIX в. еще более быстрый экономический подъем, чем вся Россия в целом. На Кавказе сформировался новый, европейски образованный культурный слой, состоящий из армян, грузин, осетин, кавказских мусульман – азербайджанцев (тогда их называли «кавказские татары») и горцев. Стала развиваться национальная школа, изучение родной истории и языка, книгопечатанье. Появилась национальная периодическая пресса.

С самого замирения Кавказа 1859–1864 гг. государственная политика здесь осуществлялась с целью его «обрусения». Но при Александре III на Кавказе, как и в иных инородческих губерниях, обрусение постепенно подменяется русификацией. Новую политику характеризуют слова князя Давида Захаровича Меликова (1865–1909), предводителя дворянства Тифлисской губернии, из служебного письма его к С. Ю. Витте от 19 декабря 1905 г.: «После упразднения Кавказского наместничества в 1881 г. …глубоких и всесторонних реформ (в крае. – А.З.) не проводилось; а одновременно с походом, начатым частью столичной прессы против окраин, сложилось и на Кавказе в руководящих сферах лишь одно отрицательное отношение к туземному населению… Открыто предавались гонению языки местные, всё туземное искусственно противопоставлялось всему русскому, и много было приложено труда к болезненному обострению национального чувства в грузинах, армянах, татарах».

Среди армянской и грузинской интеллигенции в эти же годы распространяются социалистические и автономистские идеи. Грузинский аристократ князь Арчил Джорджадзе стал издавать в 1902 г. в Париже журнал «Сакартвело» с целью объединить грузинскую интеллигенцию вокруг идеи национального возрождения. В апреле 1904 г. в Женеве 26 делегатов различных грузинских общественных групп при поддержке Джорджадзе создают «Революционную партию социалистов-федералистов Грузии». Грузинские социал-демократы не стали объединяться с федералистами, но создали собственную политическую партию в структуре РСДРП, примкнув к ее меньшевицкой фракции. Грузинская общественность требовала восстановления независимости Грузинской Православной Церкви (включенной в 1811 г., через десять лет после присоединения Грузии к России, в состав Церкви Российской) и создания единой Грузинской автономной губернии.

В Армении политический национализм поддерживает Григорианская Церковь, но народа он касался лишь в очень малой степени до того, как в 1895 г. главноначальствующий на Кавказе князь Григорий Сергеевич Голицын (1838–1907) закрыл все армянские школы, а тремя годами позже конфисковал их средства. Массовые волнения среди армян, сопровождающиеся кровопролитием (в том числе под Тифлисом в теракте 14 октября 1903 г., организованном партией «Гнчак», был тяжело ранен князь Г. С. Голицын), вызвал арест имуществ Армянской Церкви в Эчмиадзине в июне 1903 г. (более 112 млн. рублей), произведенный властями из-за подозрения, что из этих средств питается армянское революционно-террористическое движение, выступающее за создание армянского государства, независимого как от Турции, так и от России. Глава Армянской Церкви в России – Патриарх-Католикос всех армян Мкртич I – старец, исключительно почитаемый народом, призвал своих епископов и мирян не подчиняться Императорскому указу о конфискации церковных имуществ. Только когда в 1905 г. арест на имущества Эчмиадзина был снят, волнения среди армян постепенно улеглись.

На Кавказе было мало территорий, где тот или иной народ проживал компактно. Почти всюду народы жили чересполосно. Перспектива создания автономных национальных губерний вызывала столкновения кавказских народов, что не раз приводило к резне и кровопролитию. Имперская администрация как могла сдерживала эти конфликты и не давала хода автономистским устремлениям, но любое ослабление власти приводило к вспышкам насилия.

Обстановка на Северном Кавказе складывалась еще более остро, нежели в Закавказье. Особенно в Чечне и Ингушетии. После покорения Кавказа чеченцы и ингуши были уравнены в правах с остальными гражданами России. Однако закон, написанный на бумаге, не мог в одночасье изменить вековую психологию горцев. Требовалась огромная просветительская деятельность – такие понятия, как «гражданин», «гражданское право», оставались для коренного населения Кавказа, жившего родоплеменным строем, пустым звуком. Расселенные на Тереке казаки и крестьяне постоянно страдали от набегов чеченцев и ингушей. В годы Кавказской войны казаки отвечали набегом на набег, вселяя в души горцев страх возмездия. Но к концу XIX в. обстановка изменилась – казаки были связаны по рукам и ногам российским законодательством. Стоило убить напавшего чеченца-грабителя или ответить на нападение горцев ответным набегом, как в силу вступал закон, и казаков ждало наказание «за уголовное преступление». Только за 1903–1904 гг., по официальным данным, из терских станиц было украдено 6319 голов лошадей и крупного рогатого скота, хотя реальность была намного хуже. В одном из обращений к Наместнику на Кавказе казаки писали:

Историческая справка

Партия «Дашнакцютюн» (Союз), созданная в 1890 г. армянской молодежью, выступала за освобождение турецкой части Армении и за создание Закавказской федерации в составе России. К 1905 г. в Империи действовало 2311 ячеек партии, а число ее членов достигало 100 тыс. После младотурецкой революции 1908 г. и уравнивания в правах христиан и мусульман в Османской империи, «Дашнакцютюн» согласилась на автономию армянских областей в составе Османского государства. На более радикальных позициях стояла другая подпольная армянская партия «Гнчак» (Колокол), созданная в 1887 г. студентами, выходцами из России Н. Назарбекяном, М. Вартаняном и др. С целью создания независимого армянского государства на армянских землях Турции, Персии и России гнчакисты в 1895 г. подняли восстание в турецкой Армении и совершили ряд террористических актов против русской администрации Кавказа. Но в начале ХХ в. идеи радикалов были малоизвестны среди массы армянского населения.

Мкртич I Ванеци, Хримиан Айрик (1820–1907) – Патриарх-Католикос всех армян. Церковный и общественно-политический деятель. Родился в простой крестьянской семье в Малой Азии. В 1854 г. стал монахом. В 1855 г. основал ежемесячник «Арцви Васпуракон» («Орел Васпуракана»). В 1869–1873 гг. Патриарх армян Константинополя. Горячо отстаивал интересы армян Османской империи перед турецким правительством и мировым сообществом. Был на Берлинском конгрессе. До последней копейки издерживал все свои средства на бедных и голодных, за что получил в армянском народе прозвище – Айрик (отец). В 1879 г. переехал в город Ван (центр армянской области под турецким владычеством). Содействовал созданию и деятельности армянских национально-освободительных тайных организаций «Сев-Хач» и «Паштапан айренац». Турецкие власти отозвали его в 1884 г. в Константинополь и поставили под гласный полицейский надзор. С 1892 г. Мкртич – Эчмиадзинский Католикос всех армян. В 1895 г. отправился в Петербург и встречался с Императором Николаем II, просил его о поддержке в деле установления автономии населенных армянами областей Османской империи и о прекращении резни армян мусульманами (Сасунская резня). Автор многочисленных богословских, философских и публицистических работ, писатель и известный поэт. В Армении окружен ореолом святости.

«Ваше сиятельство! Мы давно терпим это бедствие, и наши хозяйства от этого страдают. Недаром обвиняют нас в отсталости. При данных тяжелых условиях иначе и быть не может; немыслим никакой хозяйственный прогресс, пока нет для него самого главного возбудителя: нет постоянного и верного ручательства, что то, над чем трудится и на что укладывает свои силы человек, действительно его собственность и достанется ему и его детям. Бывали примеры, что из одного хозяйства угонялось по 18 штук скота в ночь и разорялось трудящееся хозяйство дотла».

Парадокс состоял в том, что, не желая углубления «эксцессов», российская судебная и административная власть практически всегда выступала на стороне горцев. Такую реакцию горцы воспринимали как слабость, а казаки всё больше озлоблялись и на чеченцев, и на саму российскую власть.

Литература:

А. Ю. Бахтурина. Окраины Российской Империи. М., 2004.

В. С. Дякин. Национальный вопрос во внутренней политике царизма. СПб., 1998.

Западные окраины Российской империи. М., 2006.

А. И. Миллер. Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении. СПб., 2000.

А. И. Солженицын. Двести лет вместе. 1795–1995. Ч. I. М., 2001.

Г. А. Ткачев. Ингуши и чеченцы в семье народов Терской области. Владикавказ, 1911.

1.1.21. Мусульманское общество России

К середине XIX столетия в России сложилась устойчивая и органичная для ислама богословская и этно-социальная система общин Средней Азии, Кавказа, Поволжья, Крыма. Государство, однако, столкнулось с определенными трудностями в организации контроля над мусульманскими общинами. В отличие от христианства, в исламе отсутствует институт церкви, и нет священников, посредников между Богом и паствой. Свобода воли мусульманина ограничивалась божественным законом (шариат) и местными обычаями (адат). Место священников занимали выборные руководители общин (муллы). Это были люди, обладавшие, на взгляд членов общины, глубокими знаниями в области богословия, права, а также выдающимися нравственными качествами. На выборных служителей веры возлагалось предводительство в ритуале коллективной молитвы.

Для управления мусульманским населением государство учредило еще в 1788–1789 гг. в г. Уфе Оренбургское магометанское духовное собрание, а в 1871 г. и 1872 г., соответственно, в Симферополе – Таврическое и в Тифлисе – Закавказское. Духовное собрание осуществляло государственную проверку богословской подготовки избираемых местными мусульманами служителей веры. Итоги проверки направлялись в губернское управление, и только после этого испытуемый мог приступить к исполнению своего служения.

Оренбургское духовное управление было создано также и с расчетом интересов России в Средней Азии. Вторжение России в Среднюю Азию существенно отличалось от заморской колониальной политики западных держав: эта кампания была непосредственным приращением иных территорий к собственным владениям. Россия готовилась к вторжению в Среднюю Азию и сопредельные территории долго и тщательно. В Средней Азии вели полевые исследования выдающиеся русские ученые – П. П. Семенов-Тян-Шанский, Н. А. Северцев, Н. М. Пржевальский. Россию интересовала также и Индия. Потому еще в 1871 г. инженером профессором Степаном Ивановичем Барановским был сформулирован проект строительства железной дороги из России в Среднюю Азию, а далее в Индию. Восток манил к себе и лучших представителей культуры, поэтов и философов – А. Хомякова, К. Леонтьева, Ф. Достоевского, Л. Толстого, Н. Федорова.

В 1865 г. началась активная фаза русского проникновения в Центральную Азию. К 1867 г. на территории, захваченной у Бухарского эмирата и Кокандского ханства, было учреждено Туркестанское генерал-губернаторство. В 1868 г. русские войска нанесли новое поражение Бухарскому эмирату, а в 1873 г. – Хивинскому ханству. Бухара и Хива подписали с Россией мирные договоры, по которым Хива превратилась в русский протекторат, а Бухара сохранила формальную независимость, но фактически политически и экономически зависела от Российской Империи. В 1876 г. Кокандское ханство было окончательно захвачено и присоединено к Русскому Туркестану.

Организация духовных управлений совпала по времени с мощным движением обновленчества среди мусульман по всей территории Российской Империи, а также Хивы и Бухары. Это заставило власть усилить контроль над исламскими структурами, а также определить свое отношение к реформаторам, среди которых присутствовали и националистические настроения. Царское правительство поддержало сторонников традиционного ислама, что усилило критику власти некоторой частью реформаторов.

Общественно-политическое движение джадидов (усул-и джадид, т. е. модернизаторов, обновленцев) затрагивало многие сферы внутренней жизни мусульман, а также вопросы межрелигиозных отношений мусульман, христиан, иудеев. Джадиды ратовали за обновление традиционного богословия и судебной системы, выступали за развитие науки, просвещения, школьного и высшего мусульманского образования. Татарское богословие имело хороший пример критики традиционных методов обучения со стороны выдающегося теолога и общественного деятеля Шихабуддина Марджани (1818–1889). Как и многие татарские молодые люди, он прошел учебу в высших богословских школах (медресе) Бухары и Самарканда. Вернувшись в Казань, Марджани начал свою славную деятельность богослова и учителя. Поколения джадидов считали его своим учителем. Большое значение в реформировании мусульманского образования в начале XX в. сыграли начальные и высшие школы нового типа (мактаб, мадраса) Казани и Уфы. Самыми известными из них были «Мухаммадия» и «Касимия» в Казани, «Хусаиния» в Оренбурге, «Галлия» в Уфе, «Расулия» в Троицке. Джадиды боролись за организацию школьного обучения на европейский манер, издание своих газет, книг, выступали за организацию мусульманского театра. Аналогичный процесс происходил и на Северном Кавказе, где в начале XX в. насчитывалось более 700 медресе. Одним из видных джадидов на Кавказе стал лакский ученый-кади и мыслитель Али Каяев (1878–1943), закончивший в 1908 г. Каирский мусульманский университет Аль-Азхар, создавший знаменитую мусульманскую школу в Темир-Хан-Шуре и позднее умерший от туберкулеза в большевицкой ссылке в Казахстане.

Но, пожалуй, виднейшим идеологом джадидов был деятель государственного масштаба Исмаил-бей Гаспринский, пользовавшийся безоговорочным авторитетом среди просвещенных мусульман Империи.

Историческая справка

Исмаил-бей Гаспринский (1851–1914) – родился в крымском городе Бахчисарай в семье офицера Императорской армии, потомственного дворянина Мустафы Али-оглу Гаспринского. Фамилию отец Исмаил-бея взял по месту своего родового имения, расположенного в Гаспре. Девичья фамилия матери – Кантакузин. Исмаил учился в Москве и кадетском корпусе в Воронеже. В 70-х гг. оказался в Париже, где учился в Сорбонне, а также работал личным секретарем у русского писателя И. С. Тургенева. В 1883 г. он издает первую в России газету для мусульман, которая называлась «Таджуман» (Переводчик). Издание этой газеты сделало Гаспринского известнейшим идеологом пантюркизма: ему принадлежит идея создания единой письменности для всех тюркских народов России, Кавказа и Средней Азии, что, согласно мысли Гаспринского, должно было объединить все тюркские народы Империи. Россия рассматривалась Гаспринским, в качестве «наследия татар». Именно Гаспринскому принадлежит первенство в организации новых школ для мусульманских детей в европейской части России.

Литература:

Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. Т. 1. М., 2006.

Ш. Шукуров, Р. Шукуров. Центральная Азия. Опыт истории духа. М., 2001. «Отечественные записки». Ислам и Россия. № 5, 2003.

1.1.22. Буддийское общество России

Первые буддисты в России появились в XVII в. Путь буддизма в нашу страну оказался длинным – из Индии через Тибет и Монголию, и долгим – с момента возникновения этой религии в V в. до Р.Х. прошло двадцать два столетия. Буддизм в России с XVII по начало ХХ в. исповедовали только калмыки и буряты, в начале ХХ в. к ним присоединятся тувинцы. И калмыки, и буряты были знакомы с буддизмом с XIII в., но потребовалось еще несколько столетий, чтобы он стал их основным вероисповеданием. Это было сложившееся в Тибете особое направление буддизма, которое в официальных документах и научной литературе раньше называли ламаизмом (от тибетского слова лама – священнослужитель, учитель).

Предки калмыков, жившие в Западной Монголии, попросили Русское правительство принять их в подданство в начале XVII в., получили во владение земли Нижнего Поволжья и вскоре переселились туда. Сейчас это территория Республики Калмыкия и частично Астраханской области. В том же XVII в. в состав России вошли территории Прибайкалья и Забайкалья, населенные бурятами. Сейчас это Республика Бурятия, частично Иркутская и Читинская области. По роду занятий буряты и калмыки вплоть до начала ХХ в. были скотоводами, которые вели кочевой образ жизни. Жили они в легко разбиравшихся войлочных юртах, калмыки их называли кибитками. В таких юртах размещались и первые буддийские храмы. Когда кочевники вместе со скотом переселялись на новое место, войлочные храмы кочевали вместе с ними. Со временем на смену им появились деревянные и каменные храмы и монастыри: у бурят они называются дацаны, у калмыков – хурулы. В середине XIX в. у бурят их было 34, к началу ХХ – стало 47. Калмыки к началу ХХ в. имели 62 хурула – 23 больших и 39 малых.

Где монастыри, там и монахи. Особенно быстро число монастырей росло в Бурятии. 15 мая 1853 г. было Высочайше утверждено «Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири», ограничивающее и то и другое. «Положение…» состояло из 61 параграфа, в которых до мелочей было расписано, что можно и что нельзя делать буддистам. Однако это не помогло. С 1853 г. до начала ХХ в. бурятское буддийское монашество увеличилось с 285 человек до 15 тысяч.

Буддийские дела калмыков регулировались «Положением по управлению калмыцким народом». Его меняли несколько раз: в 1825, 1834, 1847 гг. Впрочем, во внутреннюю жизнь монашеской общины власть впрямую не вмешивалась и даже допускала элементы «ограниченной демократии», например, выборы верховного главы буддистов Бурятии – он назывался Пандидо-Хамбо-лама (что в переводе означает «Ученый святой священнослужитель») и верховного главы буддистов Калмыкии – он назывался Лама калмыцкого народа.

Документ

«§ 8 На выборах право голоса имеют одни только родоначальники и по одному депутату от приходов, которые должны быть назначаемы от людей духовного звания, имеющих не менее двадцати пяти лет от роду и не состоявших под следствием и судом; прочие же инородцы и остальное духовенство голоса в выборах не имеют и даже запрещается находиться им при оных. Для наблюдения же за порядком и правильным ходом выборов командируется на оные всякий раз особый чиновник, по распоряжению генерал-губернатора» (Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири. Опубликовано в кн.: Т. В. Ермакова. Буддийский мир глазами российских исследователей XIX – первой трети XX века. СПб., 1998. – С. 58).

Буддийское сообщество Бурятии и Калмыкии делилось на две неравные части. Меньшую часть составляло монашество, жившее при монастырях. Во главе каждого монастыря стоял настоятель-ширетуй, ему подчинялись ламы, имевшие разные специальности – астрологи, медики, знатоки разных обрядов, гадатели и другие. Чтобы получить эти специальности, требовалось пройти обучение, длившееся от 5 до 25 лет. Самым сложным считалось изучение философии и логики. Знатоки этих наук пользовались большим уважением, особенно те, кто изучал их в Тибете. Из их среды избирались Пандито-хамбо-ламы и Ламы калмыцкого народа. Самые известные из них бывали при Императорском Дворе, принимали участие в государственных делах. Первым удостоился этой чести Пандито-хамбо-лама князь Дамба Даржа Заяев, избранный в правление Екатерины II делегатом от бурят в члены «Комиссии об Уложении», занимавшейся в 1768–1769 гг. разработкой законов Российской Империи. Вторая, еще более известная личность из мира бурятских буддистов Агван Лобсан Доржиев. В начале ХХ в. он встречался с Императором Николаем II и убедил его в необходимости построить в Санкт-Петербурге буддийский храм, чтобы дипломаты всех стран, приезжающие в Россию, понимали: буддизм в России признан как одна из религий её подданных. Многим высшим сановникам и царским придворным оказывал медицинские услуги врач Петр Бадмаев – бурят, буддист, знаток тибетской медицины, создавший в 1880-е гг. в Санкт-Петербурге клинику и школу, где обучали восточным языкам, искусству врачевания и составления лекарств.

Ламы высокого ранга к началу ХХ в. образовали высший слой буддийской интеллигенции своего народа, они были высокообразованы в буддийских науках, являлись писателями, поэтами, авторами работ, разъяснявших тонкости буддийского учения простому народу. Еще Д. Заяев составил по просьбе Императрицы Екатерины II первое в России «Описание Тибета», в котором провел 7 лет. А. Доржиев в стихах на монгольском языке составил «Описание путешествия вокруг света».

Историческая справка

Агван Лобсан Доржиев (1854–1938) – буддийский религиозный и общественный деятель, наставник и ближайший советник духовного лидера Тибета Далай-ламы XIII. Родился в Бурятии, получил буддийское образование в Монголии и Тибете. В возрасте 35 лет завершил учебу в знаменитом Гоман-дацане монастыря Дрепунг в Лхасе и настолько поразил своими знаниями руководителей богословского факультета, что они присвоили ему высшее звание в этой сфере знаний цаннид-хамбо-лхарамба и назначили его одним из учителей, а потом и советником Далай-ламы. Как его представитель в России он пытался заинтересовать Императора Николая II судьбой Тибета. По его инициативе был построен буддийский храм в Санкт-Петербурге, открыты две философские школы в Калмыкии, основана медицинская школа при Ацагатском дацане в Бурятии. В 1901 г. посетил Париж, где совершал буддийские служения и читал лекции по тибетскому буддизму в музее Гиме (среди его слушателей были премьер-министр Франции Жорж Клемансо, будущий известный французский буддолог Александра Давид-Неэль и русский поэт Максимилиан Волошин). Он был идейным вдохновителем «обновленческого движения» в российском буддизме, призывая отринуть поздние, часто языческие в своей основе, обряды и вернуться к чистоте заповедей основоположника учения Будды Шакьямуни. Он писал научные статьи об обычаях тибетцев, сочинял стихи и прозу, подготовил реформу бурят-монгольской письменности на основе традиционного вертикального письма. За свои заслуги перед наукой России был принят в члены Императорского Русского географического общества.

Возглавлял и после большевицкого переворота буддистскую общину Петрограда, убеждая большевиков, что буддизм не столько религия, сколько мировоззрение и потому не должен преследоваться богоборцами, но не преуспел в этом. В результате гонений, арестов и убийств к середине 1930-х гг. община перестала существовать. Постоянно преследуемый ОГПУ Агван Доржиев перебирается в Бурятию. Здесь в ноябре 1937 г. он был арестован и 29 января 1938 г. умер в тюремной больнице Улан-Удэ. Место его захоронения неизвестно. Ныне память Агвана Доржиева почитается буддистами России, а его труды весьма ценятся.

Другую, бо́льшую часть буддийского общества и у калмыков, и у бурят составлял народ, рядовые верующие. Впрочем, многие из них лишь официально считались буддистами, а на деле где явно, а где тайно оставались приверженцами шаманской практики и языческих культов природы. Вся бытовая обрядность, связанная с рождением, смертью, свадьбами, сменой сезонов года (вызывание дождя и охотничьей удачи, увеличение плодородия скота и т. д.), продолжала оставаться по сути своей шаманской, даже если в ней участвовали ламы и даже если ламы при этом читали буддийские священные тексты. Эта традиция сохранялась вплоть до первой трети ХХ в.

Третьим буддийским регионом Российской Империи стала Тува, расположенная в верховьях Енисея. До 1914 г. Тува была одной из провинций Китая. С 1914 г. она, под названием Урянхайский край, находилась под протекторатом России и административно входила в Енисейскую губернию. Тувинцы приняли буддизм в середине XVIII в. В 1772–1773 гг. были построены первые монастыри (тув. хурэ) – Эрзинский и Самагалтайский В начале ХХ в. их уже было 31. Тувинские ламы так же, как бурятские и калмыцкие, стремились получить хорошее буддийское образование в Монголии или Тибете. Вернувшись, они занимали в монастырях высокие должности. Существовало определенное соперничество между монастырями и их настоятелями за души, а значит и деньги верующих, которые те несли в храмы. Кроме того, в Туве были сильные шаманы, которые отнюдь не собирались уступать ламам свои позиции. Сохранилось немало фольклорных рассказов об их соперничестве. В то же время у тувинцев гораздо чаще, чем у бурят и калмыков, встречались случаи «взаимопомощи» лам и шаманов. Бывало так, что лама просил шамана изгнать из его юрты или храма злых духов, а шаман приходил к ламе-лекарю и просил полечить его тибетскими лекарствами. Взаимодействие буддийской и шаманской практик привело к сложению в Туве народной формы буддизма, которая, несмотря на все большевицкие гонения, сумела сохраниться до наших дней.

Литература:

Э. П. Бакаева. Буддизм в Калмыкии. Элиста, 1994.

Буддизм: каноны, история, искусство. М., 2006 (раздел: Буддизм на территории России).

Буряты. М., 2004.

Литература к Главе 1

Власть и реформы. От самодержавной к советской России / Отв. ред. Б. В. Ананьич. СПб., 1996.

С. Ю. Витте. Воспоминания.

С. С. Ольденбург. Царствование Николая II.

С. Г. Пушкарев. Россия 1801–1917: власть и общество. М., 2001.

Н. Верт. История советского государства. 1900–1991. М., 2002.

Россия. Энциклопедический словарь. Л., 1991. (Переиздание т. 54–55 «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона.)

История государства Российского: Жизнеописания. ХХ в. Кн. 1. М., 1999.

А. А. Данилов. История России, ХХ век. Справочные материалы. М., 1996.

Б. Н. Миронов. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII – начало ХХ века. М.: Новый хронограф, 2010.

1.2.1. Русско-японская война 1904–1905 гг.

С декабря 1903 г. в официальных русских документах начинает сквозить сознание, что война с Японией весьма вероятна (см. 1.1.11); в январе 1904 г. война признается неизбежной. 24 января 1904 г. Япония прервала переговоры и отозвала своего посла из Петербурга. В телеграфных сношениях между Петербургом и Наместником Дальнего Востока адмиралом Алексеевым 26 января 1904 г. обсуждается вопрос, выгоднее ли начать войну русским или ждать открытия военных действий со стороны японцев. В русских правительственных сферах и в штаб-квартире адмирала Алексеева всё ещё не верили, что японцы осмелятся начать войну. Японцы, однако, войну начали. В ночь на 27 января 1904 г. японские миноносцы атаковали русскую эскадру на рейде Порт-Артура и вывели из строя новейшие корабли – броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан» и крейсер «Палладу».

В тот же день только что вступивший в строй русский легкий крейсер «Варяг» и маленькая канонерская лодка «Кореец» геройски приняли неравный бой с японской эскадрой на внешнем рейде корейского порта Чемульпо. Убедившись, что прорыв в Порт-Артур невозможен, командир «Варяга» капитан 1-го ранга Всеволод Руднев отдал приказ о затоплении своего израненного корабля, чтобы он не достался врагу. «Кореец», не получивший серьезных повреждений, был взорван, а русский транспорт «Сунгари», также находившийся в Чемульпо, сожжен и затоплен командой.

Свидетельство очевидца

Утром 27 января 1904 г. командир «Варяга» собрал офицеров, объявил им о начале военных действий и дал соответствующие инструкции. Офицеры единогласно приняли решение в случае неудачи взорваться и ни в каком случае не сдаваться в руки неприятеля. Производство взрыва было поручено ревизору крейсера мичману Черниловскому-Соколу. По окончании обеда команды ее вызвали наверх, и командир обратился к ней приблизительно с такими словами:

«Сегодня получил письмо японского адмирала о начале военных действий с предложением оставить рейд до полдня. Безусловно, мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы сильна она ни была. Никаких вопросов о сдаче не может быть – мы не сдадим ни крейсера, ни самих себя и будем сражаться до последней возможности и до последней капли крови. Исполняйте ваши обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый снаряд должен нанести вред неприятелю. В случае пожара тушить его без огласки, давая мне знать»…

В 11 часов 20 минут утра крейсер снялся с якоря и, имея в кильватере канонерскую лодку «Кореец», пошел к выходу с рейда. На военных кораблях различных держав – английском, французском, итальянском, германском, стоявших на рейде Чемульпо, построенные во фронт команды отдавали русским кораблям воинские почести как идущим на верную, но славную смерть. На итальянском крейсере оркестр исполнил русский национальный гимн.

В японской эскадре контр-адмирала Уриу, вышедшей против «Варяга», было шесть новейших крейсеров: «Азама», «Тиёда», «Нанива», «Ниитака», «Такачихо» и «Акаси», а также миноносцы 14-й флотилии (восемь по русской версии, три по японской – «Тидори», «Хаябуса» и «Манадзуру»). Японские корабли произвели следующее количество орудийных выстрелов: «Азама» – 28 из 8-дюймовых орудий (203 мм), 98 из 6-дюймовых орудий (152 мм), 9 из 12-фунтовых пушек (76 мм); «Тиёда» – 71 из 4,7-дюймовых орудий (120 мм); «Нанива» – 14 из 6-дюймовых орудий; «Ниитака» – 58 из 6-дюймовых орудий, 130 – из 12-фунтовых пушек; «Такачихо» – 10 из 6-дюймовых орудий; «Акаси» – 2 из 6-дюймовых орудий. Корабли 14-й флотилии, проведя подготовку к пуску торпед, ожидали благоприятного момента, однако пуск так и не был произведен. В течение часового боя русские корабли выпустили 1105 снарядов. На крейсере «Азама» был разрушен мостик. Во время взрыва мостика погиб командир крейсера. Пораженный снарядами «Варяга», утонул японский миноносец, а один из крейсеров получил столь серьезные повреждения, что затонул на пути в Сасебо, имея раненых с эскадры, взятых после боя для доставки в госпиталь. Крейсер «Тиёда» чинился в доке, так же как крейсер «Азама». После боя японцы свезли в бухту 30 убитых. Среди матросов и офицеров «Варяга» были убиты мичман граф Нирод и 31 матрос, ранены – 6 офицеров, в том числе контужен и ранен в голову командир крейсера капитан 1-го ранга Руднев, контужен старший офицер капитан 2-го ранга Степанов, тяжело ранен в ногу мичман Губонин, ранены легко – мичманы Лобода, Балк и Шиллинг. Нижних чинов ранено серьезно 85, легко более 100 человек.

После боя команды «Варяга» и «Корейца» были эвакуированы на корабли международной эскадры. После долгих переговоров японцы согласились выпустить русских при условии, что они дадут слово не участвовать больше в войне. Чтобы дать такое обещание, русские офицеры и матросы должны были получить Высочайшее разрешение, которое вскоре было получено. Через Гонконг, Коломбо и Константинополь команды «Варяга» и «Корейца» отправились в Одессу.

Все матросы получили Знаки отличия военного ордена 4-й степени, а офицеры были награждены орденами Святого Георгия 4-й степени. Всеволод Федорович Руднев 6 марта 1904 г. был назначен флигель-адъютантом Его Императорского Величества.

Подвиг русских моряков нашел отклик во всем мире. Одним из первых свое знаменитое стихотворение «Памяти „Варяга“» написал известный немецкий поэт Рудольф Гейнц (1866–1942), которое под псевдонимом «Сибиряк» напечатал журнал «Море и его жизнь» уже в феврале 1904 г. А вслед за этим также петербургский «Новый журнал иностранной литературы» перепечатал его в переводе Евгении Студенской. Ныне эту песню знает весь мир:

Всеволод Федорович Руднев был отправлен в отставку за отказ силой подавить беспорядки в Кронштадте в 1906 г. Он умер в 1913 г. в своем имении Мышенки Алексинского уезда Тульской губернии. Похоронен в соседнем селе Савино у южной стены Казанской церкви. В 2004 г. близ церкви открыт посвященный ему музей.

После революции 1917 г. все офицеры «Варяга», кроме Е. А. Беренса, пошедшего на службу к большевикам, находились в рядах Белых армий. Сергей Зарубаев – старший артиллерийский офицер «Варяга» – стал контр-адмиралом и был расстрелян в 1921 г. по делу профессора Таганцева, а мичман Александр Лобода сражался на Севере России, не успел эвакуироваться и был в 1920 г. расстрелян большевиками в Холмогорах. Остальные офицеры закончили свои дни в эмиграции, в том числе и Дмитрий Павлович Эйлер – прямой потомок великого математика Леонарда Эйлера. К 1954 г. в СССР в живых осталось 52 матроса «Варяга» и «Корейца». К пятидесятилетию легендарной битвы все они были награждены медалями «За отвагу».

В. Ф. Руднев. Бой «Варяга» у Чемульпо 27 января 1904 года // Морские сражения русского флота. М.: Военное издательство, 1994. – С. 489–509.

Варяг. Столетие подвига. 1904–2004. М.: Согласие, 2004.

28 января Япония объявила войну России. В России война вызвала подъем патриотического энтузиазма – демонстрации с пением национального гимна под трехцветными флагами, с оглушительным «Ура!». «Отовсюду трогательные проявления единодушного подъема духа и негодования против дерзости японцев», – записывал Император 28 января.

Но те, кто понимал ситуацию, не радовались вовсе. К началу войны японская армия превосходила русскую на Дальнем Востоке по численности в 3 раза (у России – стотысячная группировка в Маньчжурии и Приморье), по артиллерии – в 8 раз, по пулеметам – в 18 раз. Японский флот был на треть больше, чем русская Тихоокеанская эскадра, а главное – современнее, мощнее и располагал многими укрепленными портами в Японии.

Общее соотношение сил на Дальневосточном театре военных действий в феврале 1904 г.

По компетентному мнению контр-адмирала С. О. Макарова, превосходство Японии на море превзойти в краткосрочной перспективе России было не реально. Отсюда следовало, что в случае войны можно добиться успеха только на суше. Россия не имела на Дальнем Востоке и заводов для ремонта военной техники. Кроме того, Транссибирская магистраль не была полностью достроена, она в день пропускала в 10 с лишним раз меньше эшелонов, чем было необходимо. Поэтому для переброски необходимых войск из Европейской России требовалось полгода. Поскольку в целом вооруженные силы Российской Империи (с учетом войск, расквартированных на западе и в центре страны) были гораздо многочисленней японских, а экономически Россия превосходила Японию, последняя планировала разгромить русскую армию за несколько недель в быстрой войне.

Император Николай II и его окружение, захваченные иллюзией абсолютного военного и экономического превосходства над Японией, поначалу не допускали и мысли о поражении и твердо рассчитывали довести войну до победного конца. Засилье «безобразовщины» в дальневосточной политике России продолжалось. Строились планы полного разгрома Японии, вплоть до высадки русского десанта на Японских островах, окончательного изгнания японцев из Кореи и аннексии Маньчжурии.

Главнокомандующим нашими войсками в Маньчжурии был назначен военный министр генерал Алексей Николаевич Куропаткин (1848–1925), командующим Тихоокеанским флотом замечательный флотоводец и корабельный инженер Степан Осипович Макаров (1848–1904). Генерал Куропаткин понимал, что для победы России необходима концентрация ее военных сил на театре войны. Для этого требовалось затянуть войну, что позволило бы перебросить войска, флот и технику из Центральной России. Поэтому Куропаткин намеревался не вступать в решающие сражения до накопления необходимого преобладания на суше, а морскому театру военных действий и новой военно-морской базе в Порт-Артуре отводил второстепенную роль. «Терпение, терпение и еще раз терпение – вот наша стратегия», – повторял он.

Данная стратегия требовала твердости, последовательности и выдержки от политического и военного руководства страны. Генерал Куропаткин исходил из исторического опыта, прежде всего из опыта Отечественной войны 1812 г., когда такой план кампании обеспечил победу над намного превосходящими по численности силами Наполеона. Генерал Куропаткин был когда-то начальником штаба знаменитого генерала Скобелева и начальником штаба очень хорошим. Но командующим он оказался робким и безынициативным. Нерешительность Куропаткина обернулась тем, что японцы сразу же взяли военную инициативу в свои руки. Они беспрепятственно высадились в Корее, в апреле форсировали реку Ялу и вступили в Маньчжурию. 24 апреля японские войска перерезали железнодорожное и телеграфное сообщение Порт-Артура с армией Куропаткина. Русские войска с боями отходили на север, а на юге, вокруг крепости на Квантунском полуострове, замыкалось кольцо осады. В июле кольцо замкнулось – японцы осадили Порт-Артур. И хотя план молниеносной войны японцам не удался, русские войска явно преследовали неудачи, виной которым были и случай, и полная стратегическая неподготовленность, и плохое командование.

31 марта, выходя с Порт-Артурского рейда в открытое море, на минах подорвался и затонул флагманский корабль Тихоокеанского русского флота – броненосец «Петропавловск». Погибли 680 матросов и офицеров – среди них – главнокомандующий, адмирал Макаров. Погиб и художник-баталист Василий Васильевич Верещагин (1842–1904), прибывший из России, чтобы запечатлеть войну на своих полотнах. «Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья», – записал в дневник Николай II 31 марта.

После того как Порт-Артур был осажден, сменивший Макарова в командовании флотом контр-адмирал Витгефт принял решение вывести эскадру во Владивосток, чтобы она не была уничтожена японской осадной артиллерией или не попала в руки врага с капитуляцией крепости. 28 июля флот вышел в поход. В Желтом море произошел бой с эскадрой адмирала Того. Наши корабли дрались храбро, победа казалась близкой. Но Витгефт был убит прямым попаданием снаряда в мостик флагманского «Цесаревича», а младший флагман – контр-адмирал князь Ухтомский приказал возвращаться в Порт-Артур. До базы дошли далеко не все корабли. Японцы, бывшие на шаг от поражения, праздновали неожиданную победу.

Историческая справка

Степан Осипович Макаров родился 27 декабря 1848 г. в г. Николаеве в семье выслужившегося из нижних чинов флота прапорщика Осипа Федоровича Макарова (1813–1878), женатого на дочери отставного унтер-офицера. В 1857 г. семья переехала в Николаевск-на-Амуре, где Степан поступил в низшее отделение Николаевского морского училища, готовившего офицеров класса флотских штурманов. В 1869 г. после почти шестилетнего плавания на 11 различных судах Макаров был произведен в мичманы. В 1867 г. (т. е. в 19 лет) Макаров опубликовал в «Морском сборнике» свою первую научную работу. Война 1878–1879 с Турцией выдвинула Макарова в ряд талантливых боевых офицеров. Еще перед ней, в 1876 г., предложил использовать в борьбе с боевыми кораблями противника минные катера, вооруженные торпедным оружием. Применение торпедного оружия в бою в то время стало мировой новизной. За свои подвиги менее чем за год молодой лейтенант получил 6 боевых наград: золотое оружие с надписью «За храбрость», орден Св. Георгия 4-й степени, Св. Владимира 4-й степени с мечами, чины капитан-лейтенанта, капитана второго ранга и флигель-адъютанта. Во время боевых действий Степан Осипович познакомился с генералом Скобелевым. В знак признания заслуг Макарова генерал Скобелев обменялся с ним Георгиевскими крестами. После окончания войны в 1881–1882 гг. Макаров произвел исследования течений Босфора и написал научный труд «Об обмене вод Черного и Средиземного морей», не утративший актуальности и поныне. В 1882 г. Макаров был произведен в капитаны 1-го ранга. Командовал фрегатом «Князь Пожарский», затем – корветом «Витязь», на котором совершил кругосветное плавание. В 1894 г. Макаровым был опубликован труд «„Витязь“ и Тихий океан», удостоенный Российской академией наук Макарьевской премии, а Русским географическим обществом – Константиновской медали. Степан Осипович Макаров внёс значительный вклад в развитие океанографии, им был сконструирован один из первых надёжных батометров. 1 января 1890 г. Макаров был произведен в контр-адмиралы. В 1891–1894 гг. Макаров – главный инспектор морской артиллерии. На этом посту он изобрёл новые наконечники к бронебойным снарядам, повышавшие бронепробиваемость снаряда при прочих равных условиях на 10–16 %. Уже в 1890-е гг. Степан Осипович предупреждал о необходимости подготовки к возможной в будущем войне с Японией. В 1894 г. Макаров был назначен Младшим флагманом Практической эскадры Балтийского моря, в 1894–1895 гг. – командующим эскадрой в Средиземном море, корабли которой в 1895 г. перевел на Дальний Восток. В 1896–1898 гг. командовал Практической эскадрой Балтийского моря. Летом 1896 г. был произведен в вице-адмиралы. В 1897 г. «Морской сборник» опубликовал фундаментальную работу Макарова «Рассуждения по вопросам морской тактики», сразу же получившую мировую известность и переведенную на несколько иностранных языков. Эпиграфом к работе стал жизненный девиз Макарова «Помни войну»! Эти слова были выбиты впоследствии на памятнике адмиралу в Кронштадте (1913). В середине 1890-х гг. Макаров высказал идею об освоении Северного морского пути и возглавил комиссию по составлению технического задания для проектирования ледокола «Ермак». В 1901 г., командуя «Ермаком», Макаров совершил экспедицию на Землю Франца-Иосифа, по окончании которой выпустил книгу «“Ермак” во льдах». В декабре 1899 г. Макаров занимает пост главного командира Кронштадтского порта. В своем последнем труде «Без парусов» Макаров оставил последние заветы русским морякам, которые, как и остальные предупреждения Макарова, были оценены лишь после проигранной Русско-японской войны. 1 февраля 1904 г. вице-адмирал Макаров был назначен командующим флотом Тихого океана и через 3 дня выехал к новому месту службы. 24 февраля Степан Осипович прибыл в Порт-Артур и до 31 марта руководил боевыми действиями эскадры. За месячное его командование эскадра выходила в море 6 раз и вела активные боевые действия. 31 марта миноносец «Страшный» вел неравный бой с шестью японскими миноносцами. Макаров выслал в помощь ему крейсер «Баян», а сам на броненосце «Петропавловск» начал вывод эскадры в море для боя с японцами. В 2,5 мили от берега «Петропавловск» наткнулся на минную банку, произошел взрыв с детонацией боезапаса броненосца, и за полторы минуты корабль ушел под воду. С. О. Макаров погиб. Его гибель потрясла как защитников Порт-Артура, так и всю Россию. Имя адмирала ныне носят Государственная морская академия в Санкт-Петербурге, Тихоокеанский военно-морской институт во Владивостоке, во все времена со дня его гибели – корабли Военно-морского флота России.

Бой в Желтом море 28 июля 1904 г.

К середине мая 1904 г. японские войска приблизились к Порт-Артуру и для кораблей русской Тихоокеанской эскадры, стоявшей на рейде города, возникла угроза уничтожения с суши. Поэтому было решено, прорвав морскую блокаду японского флота адмирала Х. Того, идти во Владивосток. После приказа наместника Е. И. Алексеева от имени Царя 28 июля эскадра под командованием контр-адмирала Вильгельма Карловича Витгефта вышла в Желтое море. Корабли шли кильватерным строем. Около 11.30 на горизонте показались японские корабли. Того попытался взять головные корабли в клещи, но Витгефт умелым маневрированием вывел эскадру и разошелся с противником на контркурсах. Развив ход до 14 узлов, наши корабли оторвались от японцев. Обе стороны имели повреждения. Однако вскоре старые броненосцы стали отставать, скорость пришлось снизить, и к 16.45 японские корабли догнали русскую эскадру. Начался бой. Японские корабли получили сильные повреждения, и Того уже намеревался выйти из боя, когда 12-дюймовый снаряд разорвался на мостике флагманского броненосца «Цесаревич». Контр-адмирал Витгефт, пренебрегший опасностью и не сошедший в рубку во время боя, погиб вместе со своим штабом. Эскадру повел командир «Цесаревича», тяжело раненный капитан 1-го ранга Н. М. Иванов. Броненосец потерял управление и вошел в циркуляцию. Эскадра, решив, что это очередной маневр адмирала, последовала за ним и лишь удвоила мощь огня. Броненосец «Ретвизан» ринулся на таран японского флагмана «Миказы», но его доблестный командир Э. Н. Щенсович был смертельно ранен и корабль повернул к Порт-Артуру. Вступивший в командование «Цесаревичем» после гибели Иванова капитан 2-го ранга Шумов передал командование младшему флагману контр-адмиралу князю П. П. Ухтомскому на броненосец «Пересвет». Но сигналы Ухтомского никто не мог разобрать – мачта, на которой поднимались сигнальные флаги, была сбита японским снарядом. Строй эскадры распался, броненосцы развернулись назад. Тогда командир крейсерского отряда контр-адмирал Н. К. Рейценштейн поднял сигналы на крейсере «Аскольд» «Крейсерам следовать за мной», но за «Аскольдом» пошел лишь «Новик». Многие корабли также самостоятельно пошли во Владивосток. Броненосец «Цесаревич» и 3 миноносца дошли до немецкой колонии Циндао, крейсер «Диана» интернировался (т. е. до конца войны был арестован нейтральной страной) в Сайгоне, «Аскольд» и один миноносец – в Шанхае.

Миноносец «Бурный» разбился о камни у мыса Шантунг. «Новик», прорываясь во Владивосток, геройски погиб у берегов Сахалина в бою с новейшим японским крейсером «Цусима». Большая часть команды благополучно достигла Владивостока. Остальная часть эскадры: 5 броненосцев, 2 крейсера и 3 миноносца – вернулась в Порт-Артур. Больше флот в море не выходил и был, в конце концов, затоплен своими командами или японской осадной артиллерией в порту.

Против обыкновения, кровавый бой в Желтом море не нашел отражения в дневнике Императора. 30 июля в 13.15 «у Аликс родился сын». «Незабвенный, великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божия». В такой день было недосуг думать о гибели «верных слуг» и о поражении русского флота.

В августе под Ляояном состоялось сухопутное сражение. Русская армия имела численный перевес (158 тыс. человек против 135 тыс.), двукратное преимущество в артиллерии и сражалась героически. Однако Куропаткин не только не решился наступать, но неожиданно отступил. Русские потеряли 17 тыс. человек, японцы – 24 тыс. Подобное произошло и в сентябре – октябре во время жестокого встречного сражения на реке Шахэ. Русская армия имела перевес, перешла в контрнаступление и остановилась. Снять блокаду Порт-Артура не удалось.

Героическая оборона осажденного Порт-Артура продолжалась 159 дней. Душой обороны был талантливый генерал Роман Исидорович Кондратенко (1857–1904), погибший 2 декабря. В течение осады 150-тысячной японской армии противостоял не более чем 50-тысячный гарнизон, т. е. соотношение сил 3 к 1 в пользу японцев. Безвозвратных потерь у русских было до 17 тысяч, у японцев – около 100 тысяч, т. е. в 5,88 раза больше, нежели у защитников крепости.

Историческая справка

Генерал-лейтенант Роман Исидорович Кондратенко родился 30 сентября 1857 г. Окончил курс в Николаевском инженерном училище, Николаевской инженерной академии и Николаевской академии Генерального штаба. Состоял последовательно начальником штаба войск Уральской области, командиром 20-го стрелкового полка, дежурным генералом штаба Приамурского военного округа, командующим 7-й Восточно-Сибирской стрелковой бригадой, переформированной, с началом военных действий, в дивизию. С последних чисел июля 1904 г. Кондратенко принимал непрерывное выдающееся участие в защите Порт-Артура. Еще раньше собранной под его председательством комиссией был составлен проект обороны Цзинь-Джоуской позиции, оставшийся невыполненным за отказом в необходимой денежной сумме. Фактически Кондратенко стал начальником всей сухопутной обороны крепости. Посвящая несколько часов работам в штабе своей дивизии, Кондратенко все остальное время проводил на оборонительной линии крепости, участвуя как в фортификационных работах, так и в столкновениях с неприятелем. Во время штурма Зеленых гор 13 июня наши войска подались назад. Заметив издали начинающееся отступление, Кондратенко понял всю важность момента, стал во главе колонны и, обратившись к солдатам со словами: «Братья, лучше умереть, чем опозорить себя и отступить! Все умрем, но не отступим! Ну, молодцы, с Богом вперед!», – повел их на врага и тем спас весьма важную позицию. Обладая выдающейся личной храбростью, огромными знаниями, находчивостью, изобретательностью, как инженер и как полководец, будучи в то же время человеком выдающихся нравственных качеств, генерал Кондратенко привлек к себе сердца всех знавших его и поистине был душой обороны Порт-Артура. Он погиб, как храбрый солдат, на своем посту 2 декабря 1904 г.

19 декабря командующий крепостью генерал-лейтенант барон Анатолий Михайлович Стессель сдал Порт-Артур японскому генералу Ноги. По капитуляции 23–25 декабря было передано японцам 23 131 человек нижних чинов и 747 офицеров, в том числе 8 генералов и 4 адмирала, явившихся на передаточный пункт; орудий: годных – 357, негодных – 352; снарядов: годных – 145 705, негодных – 46 948; ружей разных сортов: годных – 36 800, негодных – 21 500; патронов: годных – 4 640 800, негодных – 4 344 800; лошадей – 1920; угля каменного – 80 тыс. тонн и продовольствия (муки, крупы, рису, чаю, сахару, сушеных овощей, соли, консервов мясных, сухарей, уксусу, бобов, чумизы) – на полтора – два месяца. Японские войска и осадная артиллерия теперь могли быть переброшены с Квантунского полуострова в Маньчжурию, где продолжались тяжелые бои.

В 1908 г. Верховный военно-полевой суд России приговорил Стесселя «за трусость и немотивированную капитуляцию» к смертной казни, но Император помиловал его.

Русские солдаты, увидев, что лихая победа над «смешными макаками» (как в издевку часто называли тогда японцев) совершенно не получилась, всё чаще задавали друг другу вопрос – зачем нас послали сражаться в чужую страну, где живет совсем иной народ, за тридевять земель от родных деревень. Японцы же отлично понимали цели войны. Их родина была совсем близко, и они были преисполнены патриотизма.

Сдачу Порт-Артура очень болезненно восприняли в России. Мало кто думал, что армия, которую полагали непобедимой, будет побеждена так скоро и таким противником – «японскими язычниками». «Дураки называли их макаками, а не знали, что мы сами кое-каки», – горько шутили в Петербурге. В неудачах русских войск одни видели предательство, другие – полную неспособность Царя руководить страной. «Правительство японца и того проморгало, да и хозяин у нас… он уж и на Царя больше не похож», – говорили в народе. Начались антиправительственные демонстрации.

Неудачный ход войны не отрезвил Императора. В 1905 г. в царском манифесте говорилось о том, что Россия ведет ее за «господство» на Тихом океане. Лишь трезвомыслящие дипломаты в МИДе отдавали себе отчет в том, что завышенные претензии России могут привести к повторению ситуации 1878 г., когда плоды ее военной победы над Турцией были отобраны коалицией европейских держав, не желавших усиления России. В этих условиях основная забота российской дипломатии состояла в том, чтобы обеспечить их нейтралитет в русско-японском конфликте. В основном это ей удалось, хотя Англия и США продолжали оказывать Японии финансовую поддержку.

Поражение Тихоокеанской эскадры в Желтом море побудило военное командование просить Императора создать 2-ю Тихоокеанскую эскадру из кораблей Балтийского флота и отправить ее на восток. 2 октября 1904 г. вновь образованная эскадра под командованием вице-адмирала Рожественского (1848–1909) вышла из Либавы (ныне – Лиепая в Латвии) и взяла курс на Порт-Артур в обход Африки. Намного более короткий путь через Средиземное море и Суэцкий канал был невозможен. Англия, контролировавшая Египет, как союзница Японии отказалась открыть канал для русской эскадры. Обойдя половину земного шара, через восемь месяцев, в середине мая 1905 г. корабли Рожественского достигли траверза Порт-Артура, уже полгода как занятого японцами.

11—25 февраля 1905 г. произошел страшный бой близ Мукдена. Опять имелось численное превосходство: 297 тысяч русских против 271 тысячи японцев, но Куропаткин допустил угрозу окружения армии. Русская армии, понеся очень большие потери, принуждена была к поспешному и беспорядочному отступлению. В Мукдене в руки японцев попали громадные запасы провианта, госпитали с 1600 нашими ранеными, казармы с японцами, бывшими у нас в плену. Вся долина реки Ляохэ, борьба за которую началась 26 июня 1904 г., оказалась в руках японцев. Путь к Гирину и Харбину был для них открыт. Но японская армия была настолько истомлена, что не могла преследовать русских. Потери убитыми и ранеными с японской стороны определяются в 50 или 60 тыс. человек. Русские потеряли около 80 тысяч. После Мукденского поражения генерал Куропаткин был снят с должности главнокомандующего, вместо него назначен талантливый стратег генерал Николай Петрович Линевич (1838–1908), который отвел русскую армию на север, к укрепленным позициям Сыпингая.

Японская армия выдохлась, а русская армия не была разбита и постепенно восстанавливала силу. Сразу после Мукдена Япония выступила с инициативой начать мирные переговоры, но Николай II отверг это предложение – он ждал перелома в войне, надеялся на эскадру адмирала Рожественского, на решительную победу генерала Линевича.

14—15 мая 1905 г., в девятую годовщину коронации Императора Николая II, произошло морское сражение в Корейском проливе. Японский флот под командованием адмирала Того уничтожил эскадру адмирала Рожественского. Большинство кораблей погибло, многие – со всем экипажем, другие сдались в плен, третьи были интернированы в нейтральных портах. Денежная стоимость погибших судов составила 150–200 млн. рублей. Японский флот понес очень малые потери. С 1789 г. (сражение на Рончесальмском рейде) русский флот не испытывал столь сокрушительных поражений. Русское общество было совершенно деморализовано Цусимской трагедией. В победу теперь никто не верил. В России всё жарче разгорались крестьянские бунты, демонстрации рабочих и молодежи. В японцах многие в русском обществе видели скорее союзника в борьбе с самодержавием, нежели военного врага.

Цусимское сражение 14–15 мая 1905 г.

2 октября 1904 г. из Либавы вышла 2-я Тихоокеанская эскадра вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского. Тогда Порт-Артур еще сражался, и Рожественский спешил ему на помощь. Эскадра была сформирована бессистемно и наспех: наряду с новейшими броненосцами и крейсерами в нее входили устаревшие корабли и корабли береговой обороны с разными скоростями хода, что существенно снижало возможности маневрирования в бою. В пути к эскадре присоединились отряды контр-адмирала Дмитрия Густавовича Фелькерзама и капитана 1-го ранга Л. Ф. Добротворского, а также устаревшие броненосцы 3-й Тихоокеанской эскадры контр-адмирала Н. И. Небогатова. Русские корабли совершили беспримерный переход от Либавы вокруг Европы и Африки, через Индийский океан (18 тыс. миль). Ночью 14 мая корабли вошли в узкий Корейский пролив. Под общим командованием Рожественского в то время находилось 38 боевых вымпелов. Японские основные силы под командованием адмирала Х. Того насчитывали 125 вымпелов и имели явное преимущество в количестве, мощи огня, скорострельности орудий, бронировании и скорости.

Утром 14 мая на горизонте показался японский крейсер «Идзумо» и в туманной дымке проплыли силуэты еще нескольких крейсеров. Японские корабли шли вне досягаемости русских пушек. В 13 часов 15 минут на траверзе Цусимских островов показались основные силы адмирала Того. Русские корабли шли в двух кильватерных колоннах. При приближении противника Рожественский начал перестраивать корабли в одну колонну, но не успел: русской эскадре на это требовался час времени, а в запасе оказалось всего 29 минут. В 13 часов 49 минут русские броненосцы открыли огонь.

Однако Того был прекрасным тактиком. Пользуясь преимуществом хода, японский броненосный отряд охватил голову перестраивающейся русской эскадры, и после пристрельного огня флагманского японского броненосца «Миказа» все 4 броненосца противника открыли огонь по флагманскому броненосцу «Князь Суворов», а 8 броненосных крейсеров по флагману второй колонны – броненосцу «Ослябя». Примечательно, что «Ослябя» шел в бой под флагом умершего 11 мая контр-адмирала Фелькерзама, флаг которого не был спущен с фок-мачты броненосца. В 14.25 разбитый «Ослябя» под командованием капитана 1-го ранга Владимира Иосифовича Бэра, продолжая отстреливаться, выкатился из строя и через 30 минут перевернулся и затонул. С броненосца было спасено около 400 человек. Капитан Бэр погиб, спасая свою команду. На «Князе Суворове» было потеряно управление, он также вышел из строя, адмирал Рожественский был тяжело ранен в голову, погиб командир корабля – прекрасный художник-маринист капитан 1-го ранга Василий Васильевич Игнациус. Эскадру повел следующий за «Суворовым» гвардейский броненосец «Император Александр III» (командир капитан 1-го ранга Николай Михайлович Бухвостов) по курсу NO–23 во Владивосток. Японская эскадра сосредоточила весь огонь на головном броненосце, и в 14 часов 40 минут пылающий «Александр III» вышел из строя. Однако искусным маневром Н. М. Бухвостову удалось увести эскадру от близкого соприкосновения с японским флотом и спасти ее от поражающего огня японцев. Эскадру повел броненосец «Бородино» под командой капитана 1-го ранга Петра Иосифовича Серебренникова. В 15 часов 5 минут бой прервался после 1 часа и 16 минут непрерывного артиллерийского поединка. Русская эскадра, следуя за «Бородино», шла на юго-восток, а главные силы японского флота – в обратном направлении. Передышка дала возможность броненосцу «Александру III» встать в строй, заняв место за «Орлом» и «Сисоем Великим». Между тем, «Князь Суворов» продолжал идти на север, отражая атаки половины японского флота. На «Бородино» тяжело ранен был капитан 1-го ранга Серебренников, и вступивший в командование кораблем капитан 2-го ранга Дмитрий Сергеевич Макаров приказал лечь на курс, ведущий во Владивосток. Вторая фаза боя началась в 15 часов 40 минут, когда обе эскадры находились на сближающихся курсах невдалеке от «Князя Суворова», и продолжалась 40 минут. В 17.30 находящегося без сознания адмирала З. П. Рожественского перенесли с «Суворова» на миноносец «Буйный», которым командовал капитан 2-го ранга Николай Николаевич Коломейцов. Под лавиной снарядов, осыпавших «Суворова», имея помимо 75 человек собственной команды еще 204 человека, спасенных с «Осляби», миноносец принял на борт, кроме адмирала, 6 человек офицеров штаба и 16 матросов. Остальные наотрез отказались покинуть флагманский корабль. В 18 часов командование перешло к адмиралу Небогатову. В 18.50 сделал последний выстрел по врагу и перевернулся «Александр III», унося в пучину всех 867 членов экипажа, а в 19.12, не выходя из строя эскадры, ушел носом под воду головной «Бородино». Из воды подобрали одного матроса из его команды. В это время в одиночку с крейсерами и миноносцами противника вел бой пылающий «Князь Суворов». После попадания 3 торпед он затонул со всем экипажем (925 человек).

С наступлением ночи броненосцы и крейсера Того отступили в темноту и на русскую эскадру стаей бросились все 65 миноносцев противника. К тому времени погибли 4 русских броненосца. Японский флот хоть и получил повреждения, но потерь не имел. Крейсера контр-адмирала О. А. Энквиста оторвались от строя эскадры и вели бой с крейсерами японцев на параллельных курсах.

Ночью от торпед японских миноносцев погиб броненосец «Наварин», броню которого не смогли взять тяжелые снаряды в дневном бою. После торпедных ударов были затоплены экипажами старые корабли «Сисой Великий», «Владимир Мономах» и «Адмирал Нахимов». Русская эскадра уже не была единой силой. В разном порядке корабли пытались достигнуть Владивостока. Под командой контр-адмирала Энквиста крейсеры «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» на максимальной скорости оторвались от преследования и ушли на юг в Манилу. Вооруженные транспорты «Корея» и «Свирь» добрались до Шанхая. Транспорт «Анадырь» дошел до Мадагаскара, а затем вернулся в Россию. Утром 15 мая под командой адмирала Небогатова находились лишь 5 кораблей. В 10.40, не вступая в бой, отряд сдался противнику. Сигнальщики быстроходного крейсера «Изумруд», которым командовал капитан 2-го ранга В. Н. Ферзен, неожиданно вновь подняли Андреевский флаг, и на глазах у изумленных японцев русский крейсер на 23-узловой скорости пошел к Владивостоку. Японские крейсера не смогли за ним угнаться, но из-за навигационной ошибки «Изумруд» выскочил на камни у бухты св. Владимира совсем недалеко от Владивостока. Старшие офицеры, опасаясь десанта японцев, взорвали крейсер, и команда пешим порядком пришла во Владивосток. Оставшиеся корабли поодиночке шли к Владивостоку. После героического неравного боя с японскими крейсерами погиб броненосец «Адмирал Ушаков», которым командовал капитан 1-го ранга Владимир Николаевич Миклуха-Маклай – родной брат известного русского ученого. Перед безнадежным боем, улыбнувшись, он сказал: «По местам, господа. Умрем, но Андреевского флага не опозорим. Будем драться по-ушаковски». Капитан Маклай утонул, спасая матросов с погибшего корабля.

У острова Дажелет принял бой с шестью японскими крейсерами и пятью миноносцами адмирала Уриу крейсер «Дмитрий Донской» под командованием капитана 1-го ранга Ивана Николаевича Лебедева. После тяжелого боя, так и не сдавшись противнику, «Дмитрий Донской» был затоплен. Погибли крейсер «Светлана» и миноносец «Безупречный». Миноносец «Бодрый» дошел до Шанхая. Адмирал Рожественский находился на миноносце «Бедовый», который следовал рядом с миноносцем «Грозный». При приближении японских миноносцев флаг-офицеры Рожественского подняли белый флаг и сдались врагу (сам тяжелораненый адмирал в это время находился в бессознательном состоянии). Не так поступил командир «Грозного» Константин Клитович Андржеевский. Его миноносец, отбиваясь от противника, продолжал бой. Командир был ранен в ноги, голову и обе руки, но продолжал руководить миноносцем. Управление огнем взял на себя лейтенант Сергей Дмитриевич Коптев. Несмотря на повреждения, «Грозный» смог уйти от преследования, но у него кончился уголь. В котел бросали все, что горело, и миноносец дошел до русского о-ва Аскольд. Сюда из Владивостока доставили уголь, и утром 17 мая «Грозный» бросил якорь в бухте Золотой Рог. Несмотря на тяжелые повреждения, до Владивостока дошел миноносец «Бравый» и быстроходный крейсер «Алмаз» под командованием капитана 2-го ранга Ивана Ивановича Чагина.

Русский флот потерпел тяжелейшее поражение. Погибло, попало в плен и было интернировано 27 кораблей. 5045 русских моряков погибло и 7282 – оказались в плену. Среди пленных был и командующий русской эскадрой адмирал Рожественский. На разоруженных кораблях остались 2110 человек, прорвались во Владивосток – 870, отпущено в Россию – 540. Всего личного состава перед сражением было 16 170 человек. Потери японского флота составили 3 миноносца. Погибли 116 моряков и 538 были ранены.

Поражение в Цусимском бою заставило морское ведомство пересмотреть взгляды на использование и подготовку русского флота. Но Цусимский бой имеет и своих героев: погибших капитанов 1-го ранга Н. М. Бухвостова, В. В. Игнациуса, В. И. Бэра, В. Н. Миклуха-Маклая, И. Н. Лебедева, прапорщика Вернера Курселя и сотен русских офицеров и матросов известных и забытых. За доблесть и мужество были удостоены ордена Святого Георгия 4-й степени оставшиеся в живых офицеры: Н. Н. Коломейцов, К. К. Андржеевский, С. Д. Коптев, К. П. Блохин, И. И. Чагин, А. А. Паскин. По статуту в орден Святого Георгия посмертно не принимали. Не их виной была такая плохая подготовка эскадры. Свой воинский долг они выполнили с честью.

В. Я. Крестьянинов. Цусимское сражение 14–15 мая 1905 года. СПб.: Остров, 2003.

Г. Александровский. Цусимский бой. М.: Русская симфония, 2005.

В. П. Костенко. На «Орле» в Цусиме.

В действительности же положение России на Дальнем Востоке было далеко не безнадежным. Достраивалась Транссибирская магистраль, увеличивалась ее пропускная способность. К лету 1905 г. русская армия насчитывала около 500 тысяч человек против 385 тысяч у Японии. Причем у нас были подготовленные кадровые части, а Япония восполняла потери за счет резервистов, в том числе юных и пожилых. Япония потеряла более 650 тыс. человек убитыми, ранеными и больными, Россия – 400 тыс. убитыми, ранеными, больными и пленными. Японская сухопутная армия воевала всё с большим трудом, а русская наращивала силы. Экономика Японии практически исчерпала свои возможности, а Россия развивалась.

Англия и США поддерживали в войне Японию и оплатили займами до 40 % её военных расходов, опасаясь русской экспансии на Дальнем Востоке. Но они вовсе не были заинтересованы и в японской гегемонии в этом, очень важном для обеих англосаксонских стран регионе. Поэтому после Цусимы Лондон и Вашингтон отказали японцам в новых займах и прекратили поставки сырья. Положение Японии стало крайне тяжелым. Теоретически у России была возможность измотать Японию в затяжной позиционной войне и добиться победы. Однако Цусимская катастрофа и начавшиеся революционные беспорядки в стране сделали очевидной необходимость скорейшего прекращения войны. К этому стремилась и Япония, силы которой были на исходе. Заключения мира хотели и другие державы, опасавшиеся чрезмерного усиления Японии и последствий революционных событий в России.

В июне Великий князь Николай Николаевич сообщил С. Ю. Витте, что русская армия дальше на север отступать не будет и, согласно расчетам Совета обороны, для отвоевания Маньчжурии и Порт-Артура нужен ещё год войны и миллиард рублей. Цена войны для России будет и 200–250 тысяч новых человеческих жизней. Но так как Япония после Цусимы полностью господствует на море, то за этот год она займет остров Сахалин и Приморскую область. Великий князь не высказывал своего мнения, стоит ли продолжать войну в таких обстоятельствах, но Император, обеспокоенный растущей революционной смутой и видимой бесперспективностью военных действий, дал, наконец, согласие на мирные переговоры с Японией.

Как и предполагал Великий князь, Япония, воспользовавшись гибелью почти всего русского военного флота на Тихом океане, 24 июня (7 июля) начала при поддержке 40 боевых кораблей высадку четырнадцатитысячного экспедиционного корпуса генерала Харагучи на Сахалине. Небольшие русские отряды, общей численностью в 5176 человек, под командованием генерал-лейтенанта Ляпунова, с боями отходили во внутренние горные районы острова. Силы были слишком неравны, Сахалин был практически отрезан японским флотом от материковой части русского Дальнего Востока, и 16 (29) июля большая часть русских войск сдалась японцам у поселка Палево. В плен попало 64 офицера и 3819 нижних чинов. Отряд капитана Быкова, отказавшийся сдаться, сумел, после многих боевых схваток с неприятелем, в середине августа перебраться в Николаевск-на-Амуре.

Литература:

История Русско-японской войны. 1904–1905 гг. М.: Наука, 1977.

М. И. Лилье. Дневник осады Порт-Артура. М., 2002.

Ю. Романовский, А. фон Шварц. Оборона Порт-Артура. Т. 1. СПб., 1908; Т. 2. СПБ., 1910.

А. В. Апушкин. Русско-японская война. М.: Образование, 1911.

1.2.2. Портсмутский мир

Возрастающая военная мощь России и заинтересованность великих держав в сохранении баланса сил на Тихом океане создавали определенный простор для дипломатического маневра, позволяя добиваться мира на «благопристойных» условиях, лишь в минимальной степени затрагивающих честь России. В частности, Император Николай II заведомо исключал возможность серьезных уступок, таких, как передача японцам какой-либо части русской территории, уплата контрибуции или ограничения для русского военно-морского флота на Тихом океане.

После неудачной попытки Франции выступить в роли посредника между Петербургом и Токио эту миссию по тайной договоренности с Японией взяли на себя Соединенные Штаты. 26 мая 1905 г. президент США Теодор Рузвельт обратился к России и к Японии с нотой, в которой предлагал прекратить дальнейшее кровопролитие и приступить к мирным переговорам. Россия не без колебаний согласилась на посредничество США. Русско-японские мирные переговоры открылись 27 июля в американском курортном городке Портсмуте. На пост первого уполномоченного вести переговоры от России царь нехотя назначил опального С. Ю. Витте. Но других подходящих «слуг» в его распоряжении на тот момент не было: адмирал Алексеев был снят со всех должностей, Безобразов – исчез с политического горизонта. Витте был самым последовательным противником «безобразовщины» в правительственных сферах – и оказался прав.

Глава российской делегации не был профессиональным дипломатом, но обладал широким политическим кругозором и глубоким пониманием российских интересов на Дальнем Востоке. Получив инструкции от правительства, он с самого начала был настроен действовать самостоятельно и в ряде случаев сознательно шел на нарушение их буквы. С. Ю. Витте также хорошо понимал, какое влияние могут оказать на позицию Японии США, и удачно построил линию поведения, постаравшись привлечь на свою сторону американскую печать и общественное мнение.

Переговоры в Портсмуте проходили трудно и не раз оказывались под угрозой срыва. Однако расчет Витте на то, что японцам мир нужен не меньше, чем России, в конечном счете себя оправдал – 23 августа 1905 г. Портсмутский трактат был заключен.

Император воспринял известие о заключении мира с фаталистическим спокойствием: «17 августа [1905 г.]. Среда. Ночью пришла телеграмма от Витте с извещением, что переговоры о мире приведены к окончанию. Весь день ходил как в дурмане после этого!.. 18 августа. Четверг. Сегодня только начал осваиваться с мыслью, что мир будет заключен и что это, вероятно, хорошо, потому что так должно было быть!»

Наиболее серьезной уступкой России, которая в основном и решила судьбу договора, было согласие на передачу Японии южной части Сахалина. Россия также была вынуждена признать преобладающие интересы Японии в Корее, уступить ей аренду Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и Дальним, уплатить за содержание в Японии русских военнопленных. Неблагоприятным для экономических интересов России было признание права японцев на рыболовство в ее тихоокеанских водах. Но в целом уступки, на которые вынужденно пошла Россия, оказались меньшими, чем они могли бы быть, учитывая масштабы военных неудач русской армии и флота.

22 декабря 1905 г. был заключен японско-китайский договор, являющийся завершением русско-японского. В силу этого договора Япония обязалась возвратить Китаю Маньчжурию, а Китай признал переход Ляодуна в руки Японии и передал японскому правительству ту самую концессию на эксплуатацию лесов на правом берегу Ялу, которая раньше принадлежала компании Безобразова. Государственный долг России возрос в результате войны на 2 млрд. рублей – это и есть приблизительная её стоимость для России.

Мнение историка-современника

«Так закончилась самая несчастная и самая изнурительная война, какую вела Россия. Чтобы собрать мильон войска и увезти его за семь тысяч верст, понадобилось сломать сотни тысяч крестьянских хозяйств, оторвать от дела сотни тысяч рабочих рук, погубленных затем в Маньчжурии или ввергнутых в острую безработицу, наступившую после войны. Вместе с тем на платежные силы живущего и следующего поколений легла огромная тяжесть мильярдных затрат, сделанных русским правительством на Дальнем Востоке и ради Дальнего Востока в слепой и безответственной трате народных сил». – В. О. Ключевский. Краткое пособие по русской истории. М., 1906. – С. 188.

Портсмутский мир лишь отчасти смягчил нанесенный войной тяжелый удар по престижу самодержавной власти в стране и за рубежом и не мог искупить тех огромных людских и материальных потерь, которые пришлось заплатить русскому народу за «безобразовскую авантюру». Не принес он лавров и С. Ю. Витте, который получил от Императора графский титул, а в народе – прозвище «графа Полусахалинского». Тем не менее, Витте выполнил неблагодарную, но полезную и необходимую России дипломатическую миссию. Война с Японией оказала отрезвляющее воздействие на российские правящие круги. Поражение умерило внешнеполитические амбиции Императора, заставив его внимательнее прислушиваться к мнению компетентных советников и более трезво оценивать возможности страны. Прекращение войны позволило России сосредоточиться на решении назревших внутренних проблем, создать предпосылки для улучшения отношений с Японией, а также вернуться к активной европейской и ближневосточной политике.

В конце 1904 г., несмотря на большие неудачи на театре Дальневосточной войны, крестьяне, рабочие и солдаты еще оставались спокойными. Земские съезды (см. 1.1.15) казались им «барскими затеями», тем более неуместными в условиях тяжелой войны. Крестьяне порой выдавали агитаторов-социалистов полиции, рабочие охотно вступали в разрешенные рабочие организации и устраивали лояльные монархические манифестации, если работодатели шли им на уступки по экономическим вопросам. «Революционного народа в России еще нет», – утверждал П. Б. Струве на страницах «Освобождения» в первом номере за 1905 г.

Справедливость и спасительность для Империи предложений большого земского съезда ноября 1904 г. прекрасно понимали многие государственные люди. Получив от Д. Н. Шипова отчет о решениях съезда, министр внутренних дел князь Святополк-Мирский предложил ректору Московского университета князю С. Н. Трубецкому, знатоку российского законодательства статс-секретарю С. Е. Крыжановскому и начальнику полицейского управления генералу А. А. Лопухину подготовить для Государя проект конституционной реформы. К началу декабря 1904 г. проект был готов, но Николай II по совету Великого князя Сергея Александровича и С. Ю. Витте, который, скорее всего, был недоволен тем, что проект разрабатывался без его участия, убрал в нём всё, имеющее отношение к парламентаризму. «Отчего могли думать, что я буду либералом? – Я терпеть не могу этого слова», – сказал Николай II князю Святополк-Мирскому во время обсуждения проекта указа.

Свидетельство очевидца

«Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией. Необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих. И что тогда?» – предупреждал министр внутренних дел князь Святополк-Мирский Государя 24 августа 1904 г.

«Строй России должен быть пока построен на принципе либерального управления сверху, а не народоправства. Наше правительство пока выше нашего общества и просвещенный абсолютизм – лучший порядок для нас», – говорил в те дни С. Ю. Витте своему другу кадету В. А. Маклакову. «На Закате». С. 249.

11 декабря 1904 г. Император повторил то, что сказал десятью годами ранее, в 1895 г., земцам: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа». Опубликованный на следующий день указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» не содержал ни единого упоминания о политических реформах.

В декабре 1904 г. петербургский градоначальник генерал Фуллон вызвал к себе священника Георгия Гапона, руководителя легальной организации – Собрания русских фабрично-заводских рабочих, объединяющей в своих рядах около 9 тыс. чел. Генерал упрекал Гапона в том, что он радеет не о нравственности своих подопечных, а занимается революционной агитацией. Популярный в рабочей среде священник доказывал, что действует в рамках утвержденного устава. «Поклянитесь мне на священном Евангелии, тогда поверю!» – настаивал Фуллон. Гапон перекрестился и был отпущен.

Историческая справка

Георгий Аполлонович Гапон (1870–1906) родился в благочестивой православной крестьянской семье в селе Беляки Полтавской губернии. Родители хотели, чтобы он стал священником, но сам Георгий долго колебался. Призвания к священническому служению он не чувствовал. Он заканчивает Полтавскую семинарию и становится земским статистиком. Георгий был поражен нищетой и бесправием крестьян, среди которых ему пришлось работать. С присущей ему пылкостью он дает слово посвятить всю свою жизнь служению простому народу. Для этого он решает не вступать в брак и принять священнический сан. Через несколько лет молодой священник поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию. Учебу он совмещает со священнодействием в церкви в Гавани – на рабочей окраине столицы и духовничеством в детском приюте. Почти каждый день он посещает своих прихожан, беседует об их нуждах. Часто возвращается без копейки денег и даже без сапог и пальто, раздавая всё нуждающимся. Он мечтает создать «целый ряд рабочих домов в городах, и рабочих колоний в деревнях», чтобы помочь бездомным, бродягам и другим отверженным получить работу и крышу над головой. Вокруг Гапона сложился круг образованных квалифицированных рабочих, прихожан его храма, с которыми он создает религиозно-просветительскую рабочую организацию и кассу взаимопомощи. В отличие от Сергея Зубатова Гапон думает об организации независимой, не под полицейским управлением, но действующей в тесном сотрудничестве с властями. К концу 1903 г. он подготовил устав «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Устав был утвержден властями города, и организация вскоре стала массовой и популярной среди фабричных рабочих. Кроме русских православных рабочих в нее стали принимать и лютеран и иудаистов. Гапон не скрывал своих связей с полицией, и эти связи одобрялись рабочими, прекрасно понимавшими, что без сотрудничества с властью в России мало чего добьешься. Постепенно у Гапона возник замысел обратиться к царю с петицией о нуждах рабочих.

При расстреле мирного шествия 9 января Георгий Гапон остался жив и вскоре переправился за границу, где думал объединить революционную эмиграцию, даже созвал съезд в Женеве, но не преуспел в политической сфере. По свидетельству начальника Петербургского охранного отделения жандармского генерала Александра Герасимова (1861–1944), Гапон за границей вел жизнь «на широкую ногу», устраивал кутежи в дорогих ресторанах с женщинами и полностью утерял авторитет в революционной среде. В конце года он смог вернуться в Петербург, пытался с помощью властей воссоздать свою рабочую организацию, на которую ему было выделено 30 000 рублей. Судьба этих денег оказалась печальной: 7000 рублей были растрачены Гапоном, а с 23 000 скрылся кассир только что созданной организации. Гапон заявил в полиции, что готов за 50 000 рублей завербовать своего друга эсера Петра Рутенберга, сделав его осведомителем охранного отделения. 25 000 рублей из означенной суммы Гапон потребовал себе. В апреле 1906 г. Георгий Гапон был найден мертвым на даче под Петербургом. Его убил «за предательство революции» Рутенберг по приказу своей боевой организации. Так, по крайней мере, писал сам убийца. Но у полиции с самого начала были сомнения в правдивости его показаний. На похороны Георгия Гапона в Петербурге пришло много рабочих, не поверивших в предательство их пастыря.

А. В. Герасимов. На лезвии с террористами // Охранка. Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 2. М.: Новое литературное обозрение, 2004. – С. 141–344.

И. Н. Ксенофонтов. Георгий Гапон: вымысел и правда. М., 1996.

1 января 1905 г. началась забастовка на Путиловском заводе, вызванная увольнением четырех рабочих. Вскоре она охватила почти весь город. Уже 4 января петербургский митрополит Антоний обратился в Синод с предложением лишить сана «священника-социалиста», не удержавшего членов своей организации от незаконных действий (забастовки в России были запрещены с 1886 г.), а рабочие тем временем почти единогласно поддержали идею Гапона идти за помощью к Царю. Однако мало кто из них знал полный перечень требований, включенных в петицию. Она была составлена к 6 января, при участии эсеров и социал-демократов (хотя известны многочисленные факты, что рабочая масса долгое время отторгала от себя революционеров-провокаторов), и распадалась на две части. «Государь! – начиналось обращение. – Мы, рабочие и жители С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы родители, пришли к Тебе… искать правды и защиты… Нет больше сил… Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук».

Совсем иной, конкретной и деловой, была вторая часть, открывающаяся словами: «Немедленно повели…» Чего же хотели составители документа? Пусть и в своеобразной форме, рабочие формулировали те же самые конституционные лозунги, с которыми ранее выступала либеральная оппозиция. Главной просьбой в петиции Царю был созыв Учредительного собрания: «Взгляни без гнева внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для Тебя, Государь… Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, чтобы сам народ помогал и управлял собой… Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба, в ней и на ней зиждется всё…» Петиция просила также политической и религиозной амнистии, свободы слова, печати, собраний, скорой передачи земли всему народу, прекращения войны, отделения Церкви от государства и т. п. «А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу – мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом», – гласило обращение.

Правительство узнало о политических требованиях рабочих 6 января и, на всякий случай, стягивало в столицу войска, однако окончательное решение не пускать рабочих в центр города было принято лишь накануне – восьмого. Император 6 вечером срочно выехал из Петербурга в Царское Село. Многие высокопоставленные чиновники, например министр финансов В. Н. Коковцов, узнали о готовящихся событиях только вечером 8 января. Градоначальник до последнего момента надеялся, что отец Георгий сам «уладит все дело». Но он, напротив, обратился 8 января к Императору с письмом:

«Государь, я боюсь, что министры не сказали Вам всей правды относительно положения дел в столице. Сообщаю Вам, что народ и рабочие в Петербурге, веря Вам, бесповоротно решили прийти завтра к 2-м часам к Зимнему дворцу, чтобы подать Вам петицию о своих и народных нуждах. Если Вы колеблетесь и не захотите показываться народу и будет пролита невинная кровь, то узы, связывающие Вас с Вашим народом, порвутся, и доверие, которое имеет к Вам народ, исчезнет навсегда. Покажитесь же завтра безбоязненно Вашему народу и великодушно примите нашу скромную петицию». Получив сообщение о письме, Император в город не вернулся.

Руководители шествия были осведомлены, что Николая II нет в городе. Тем не менее, 9 января, после воскресной литургии, празднично одетые, многие – причастившись Святых Тайн, тысячи рабочих с семьями двинулись к Зимнему дворцу. Опасаясь расстрела толпы, Гапон посоветовал взять из храмов выносные иконы, хоругви и портреты Государя. «В людей еще могут решиться стрелять, но в портреты Государя, в святые иконы – никогда», – говорил он. Но стрелять решились и в иконы. На приказы войсковых начальников и полиции разойтись рабочие не обращали внимания, и солдаты, по уставу обязанные не подпускать к себе толпу ближе, чем на 50 шагов, после холостого залпа открыли огонь на поражение. «Нет у нас больше Бога! Нет у нас Царя!» – прокричал между залпами толпе рабочих Гапон. И это были пророческие слова. Царя, Царя-отца не стало для очень многих людей из русского простонародья в этот воскресный день. Навсегда.

Дискуссия о числе жертв «Кровавого воскресенья» продолжается и по сей день. По официальным данным, на 10 января число погибших достигало 200 человек, а раненых – 800. Комиссия присяжных поверенных, обследовав больницы Петербурга во второй половине января, сообщила о 1216 убитых и более 5 тысячах раненых. Ни один солдат или офицер в Петербурге в этот день не погиб.

Способ, каким власть пыталась «навести порядок», несогласованность ее действий возмутили всех. Поразительно, но впереди рабочих колонн шли полицейские, управлявшие движением, и когда началась стрельба, они первыми упали от пуль. «Была ли необходимость открыть огонь? – спросил я (двух боевых генералов, очевидцев события). – Безусловно, – сказал один, – а то толпа смела бы войско. – Ни малейшей, – сказал другой… Одно мне кажется несомненным: выйди Государь на балкон, выслушай он так или иначе народ, ничего бы не было, разве то, что Царь стал бы более популярен, чем был… Расстрел на Дворцовой площади еще более отдалил народ от Царя… теперь его уже начали не уважать: „не только править не умеет, но и своего народа боится“, – говорили во всеуслышанье», – писал барон Николай Врангель, отец Белого генерала.

«Тяжелый день! – записал в дневнике Император. – В Петербурге произошли серьезные беспорядки, вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Историк Василий Осипович Ключевский назвал «Кровавое воскресенье» «нашим вторым Порт-Артуром». Спустя несколько дней в Московском университете он публично заявил, что власть, стреляющая в собственный народ, обречена: «Николай II – последний самодержец; Алексей царствовать не будет».

После событий 9 января ушли в отставку несколько высокопоставленных чиновников (в том числе и министр внутренних дел князь Святополк-Мирский). Император распорядился отпустить 50 000 руб. на помощь пострадавшим семьям, но манифест по поводу событий так и не решился обнародовать, а слова о недопустимости «пролития священной русской крови» вычеркнул даже из проекта.

«Кровавое воскресенье» вызвало по всей России стачки, демонстрации, забастовки на заводах и в учебных заведениях. 13 января во время столкновения с войсками в Риге погибло 70 человек, на следующий день в Варшаве – 93 человека. В январе бастовало более 400 тыс. рабочих. Начались беспорядки в деревне – в феврале – марте они охватили более 1/6 части уездов страны. Были разгромлены и сожжены – «иллюминированы», как говорили тогда, тысячи дворянских имений, уничтожено множество ценного инвентаря, тысячи голов скота. Начались осквернения церквей, кощунства в отношении духовенства. Разуверившись в Царе, простой народ охладел и к Богу, милостью Которого правил Император Всероссийский. О том, что монархические убеждения в народе слабы, Царя предупреждали и до 1905 г., но он отказывался верить таким предупреждениям.

Свидетельство очевидца

«Если бы Вы могли также походить во время царского проезда по линии крестьян, расставленных позади войск вдоль всей железной дороги, и послушать, что говорят эти крестьяне: старосты, сотские, десятские, сгоняемые с соседних деревень, и на холоду и в слякоти, без вознаграждения, со своим хлебом по нескольку дней дожидающихся проезда, Вы бы услыхали от самих крестьян, сплошь, по всей линии, речи, совершенно несогласные с любовью к самодержавию и его представителю». – Письмо графа Л. Н. Толстого Императору Николаю II. Январь 1902 г.

Новый подъем революционных выступлений был связан с празднованием 1 мая, во время демонстраций в ряде городов произошли столкновения с войсками. Вновь были убитые и раненые. 12 мая началась всеобщая стачка рабочих в Иваново-Вознесенске, продолжавшаяся 72 дня. Фактическим органом власти в городе стал Совет рабочих уполномоченных. Позже подобного рода Советы возникли и в других городах. Особым влиянием пользовался Петербургский совет рабочих депутатов, возглавляемый Георгием Носарём (1879–1918, настоящее имя – Петр Алексеевич Хрусталев), помощником присяжного поверенного, членом «Союза освобождения». Хотя формально Советы и были беспартийными, на деле ими руководили эсеры и социал-демократы.

Революционные волнения затронули армию и флот. 14 июня 1905 г. вспыхнул бунт на броненосце «Князь Потемкин-Таврический». Матросы захватили корабль, перебили большинство офицеров во главе с командиром, обстреляли Одессу из орудий главного калибра и ждали присоединения к восстанию других кораблей Черноморской эскадры (примкнул только один).

После первых же известий о событиях 9 января пришли в движение национальные окраины. В Балтийском крае началась жестокая межнациональная война между крестьянами – латышами и эстонцами и немецкими землевладельцами «баронами», которых защищали полиция и войска. Замки баронов горели, их семьи истреблялись, солдат, когда это удавалось, восставшие уничтожали безжалостно, порой сжигали заживо (расправа над отрядом драгун в Газенпоте), но и восставших расстреливали и вешали бессчетно. В результате волнений 1905 г. в Балтийском крае было сожжено 184 дворянских замка, убито 82 немецких дворянина, а при подавлении беспорядков казнено 908 человек, сотни брошены в тюрьмы, тысячи сосланы в Сибирь и сожжены сотни крестьянских усадеб. Значительные выступления имели место в Польше и Финляндии.

На Кавказе вспыхнула брань между армянами и азербайджанцами, дошедшая в Баку и Шуше в августе до кровавой резни, стоившей жизни сотням людей обеих национальностей. В Грузии, под видом социалистических экспроприаций, грузины сводили счеты с армянской «буржуазией». На Северном Кавказе шли бои регулярных частей Императорской армии с горцами. Так, Апшеронский пехотный полк, дислоцированный во Владикавказе, буквально смел с лица земли артиллерийским и пулеметным огнем несколько ингушских аулов, а терские казаки, мстя за прежние обиды, беспощадно вырубали чеченцев, сжигая дотла их аулы и не давая пощады никому, даже старикам и грудным младенцам. В октябре 1905 г. казаками и мастеровыми был устроен чеченский погром в Грозном.

«Вся Россия была в огне, – вспоминал шурин Царя Великий князь Александр Михайлович. – В течение всего лета громадные тучи дыма стояли над страной, как бы давая знать о том, что тёмный гений разрушения всецело овладел умами крестьянства, и они решили стереть всех помещиков с лица земли. Рабочие бастовали. В Черноморском флоте произошел мятеж, чуть не принявший широкие размеры… Латыши и эстонцы методически истребляли своих исконных угнетателей – балтийских баронов… Полиция на местах была в панике… Было убито так много губернаторов, что назначение на этот пост было равносильно смертному приговору». «Новая Пугачевщина» – эти слова теперь были у всех на устах.

Здравомыслящие государственные и общественные деятели продолжали убеждать Государя, что только созыв народного представительства, открыв диалог различных частей общества друг с другом, снимет фронтальное и гибельное противостояние практически всего общества с Императорской властью. В конце января записку о необходимости созыва Земского Собора представил Государю министр земледелия и государственных имуществ Алексей Ермолов – опытный и мудрый сановник. Его записка, по всей видимости, легла в основу рескрипта от 18 февраля министру внутренних дел Александру Григорьевичу Булыгину (1851–1919) о необходимости «привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предложений». Впервые за весь период русского абсолютизма конституционные «бессмысленные мечтания» обрели форму государственного акта. И хотя речь шла пока о законосовещательном собрании, самим фактом избрания «от населения» депутаты обретали силу и авторитет, которые открывали им возможность независимого от государственной власти действия – источник их легитимации был не от Царя, но от народа. «Подписал рескрипт на имя Булыгина… Дай Бог, чтобы эта важная мера принесла России пользу и преуспеяние», – записал тем же вечером в дневник Государь.

Другим документом, подписанным Императором в тот же день, являлось приглашение ко всем подданным подавать «предположения» «по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустроения». В ответ на это приглашение в стране начали массово создаваться всероссийские профессиональные союзы адвокатов, медиков, учителей, инженеров, статистиков и т. п. В мае на съезде этих организаций был образован «Союз союзов». По существу, это были не профессиональные, а политические организации, требующие введения демократических свобод и конституции. Весной-летом 1905 г. один за другим шли съезды либеральных деятелей, приковывая к себе общественное внимание: коалиционный съезд земских деятелей; первый общероссийский съезд городских деятелей; первый общероссийский съезд земско-городских деятелей.

В Петербург хлынул поток петиций от земств, городов, профессиональных союзов, крестьянских сходов. До 6 августа, когда в связи с провозглашением правил выборов в законосовещательную Думу (так наз. Булыгинскую) прием петиций был прекращен, их было прислано более шестидесяти тысяч. Во многих из них выдвигалось требование законодательного парламента, в других даже Учредительного собрания, в крестьянских прошениях повсеместны были желания прекратить выкупные платежи и получить помещичью и казенную землю. На фоне горящих помещичьих усадеб, солдатских и матросских мятежей, забастовок и рабочих, и студентов, и земских служащих, включая врачей и учителей, решительные требования петиций звучали особенно зловеще. За дворцовыми канцеляризмами принятой в обращении к монарху речи петиции являли иное – кровь 9 января, широко разлившись по России, разделила Царя и общество.

6 июня Государь принял в Царском Селе депутацию, избранную союзом земств, городов и дворянских собраний. Говоривший от имени депутации князь Сергей Николаевич Трубецкой отметил, что «в смуте, охватившей все государство, мы разумеем не крамолу, которая сама по себе, при нормальных условиях, не была бы опасной, а общий разлад и полную дезорганизацию, при которой власть отчуждена на бессилие». В очень корректной, но твердой форме князь высказал тезис о необходимости созыва народного представительства с законодательными функциями, с тем, чтобы оно послужило делу «преобразования государственного»: «Оно не может быть заплатой на старой системе бюрократических учреждений». Ответ Царя был твёрд и решителен: «Отбросьте ваши сомнения. Моя воля, – воля царская – созывать выборных от народа – непреклонна. Привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно. Я каждый день слежу и стою за этим делом… Я твёрдо верю, что Россия выйдет обновленной из постигшего ее испытания. Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всей Русью, между мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, что вы будете содействовать мне в этой работе». Столь же твердо и решительно за полгода до этой встречи Царь объявлял, что представительный образ правления вреден для вверенного ему Богом народа, а в начале своего царствования называл любые планы созыва нового Земского Собора «бессмысленными мечтаниями». Все это помнили, все это знали и не верили Царю.

Политический кризис между тем нарастал. Портсмутский мир с Японией еще более подорвал престиж государственной власти. Всем стало ясно, что Царь проиграл войну тем, кого он сам, не стесняясь, называл «макаками». Японцам отдали и залитый кровью Порт-Артур, и половину Сахалина. Расстреливает мирные манифестации своих подданных, а врага, которого обещали шапками закидать, победить не может и расплачивается с ним русской землей. Против абсолютизма теперь были практически все – от митрополитов и министров до саратовских мужиков и лодзинских рабочих. Но Николай II своей властью делиться не желал, как и прежде. Если уж хочет народ Думу созвать, то пусть эта Дума будет строго совещательной «для участия в рассмотрении законопроектов, вносимых в Государственный Совет».

Статс-секретарем Сергеем Ефимовичем Крыжановским были разработаны «Соображения» о совещательной Думе (название было заимствовано из конституционных проектов реформатора начала XIX в. – Михаила Сперанского). Принципы созыва и деятельности законосовещательной Думы обсуждались на совещании высших сановников Империи и Великих князей, заседавшем под председательством самого Николая II в Петергофе в июле 1905 г.

6 августа 1905 г. был издан Манифест об учреждении состоящей из выборных от народа – Государственной Думы. Она должна была созываться Царем «по мере необходимости» для помощи в решении важных вопросов, а после этого распускаться. Процедура избрания в Думу была сложной и многоступенчатой. В выборах не могли участвовать рабочие, учащиеся, военнослужащие, батраки и некоторые другие категории населения. Не имели права голоса женщины и лица моложе 25 лет. В компетенцию будущего народного представительства входило предварительное (до представления монарху) рассмотрение законопроектов. Созыв депутатов назначался на январь 1906 г.

Литература:

Г. А. Гапон. История моей жизни. М., 1990.

И. Н. Ксенофонтов. Георгий Гапон: вымысел и правда. М., 1996.

1.2.4. Либеральное движение в 1905 г.

Вечером 8 января 1905 г. группа литераторов и профессоров, по большей части принадлежавших к «Союзу освобождения», в предчувствии надвигающегося кровопролития собралась в редакции газеты «Сын Отечества». Уже было известно, что стянутым в центр Петербурга войскам розданы боевые патроны. Собравшиеся имели и текст петиции, с которой десятки тысяч рабочих предполагали наутро идти к царю. Для интеллектуалов, собравшихся в редакции, было очевидным то, что пока не было ясно надеющимся на Царя рабочим: власть изготовилась к жесткому отпору. Поскольку шансов уговорить рабочих отказаться от демонстрации не было, то, во избежание кровопролития, депутация общественных деятелей отправилась к министру внутренних дел князю Святополк-Мирскому, но он отказался ее принять.

Через два дня после «Кровавого воскресенья» члены депутации А. В. Пешехонов, Н. Ф. Анненский, И. В. Гессен, В. А. Мякотин, В. И. Семевский, Е. Т. Кедрин, Н. И. Кареев, Максим Горький были арестованы и посажены в Петропавловскую крепость. Поначалу власти воздержались от ареста старейшего из группы Константина Константиновича Арсеньева (1837–1919), но позже арестовали и его. Через недолгое время некоторые участники «депутации литераторов» пройдут по спискам кадетской партии в I Думу (Н. И. Кареев, Е. Т. Кедрин), а потом II Думу (И. В. Гессен), поддержанные, в том числе, и петербургскими рабочими.

Умеренных конституционалистов январская трагедия лишила общественной инициативы. Их лидер граф Гейден доказывал впоследствии министру двора графу Фредериксу, что если бы не «Кровавое воскресенье» и Царь бы мирно даровал Думу, а не позволил бы ее «вырвать» у себя 17 октября 1905 г. революцией, то все развитие России пошло бы иначе.

Зимой-весной 1905 г. либералы от «интеллигентских» попыток убедить Царя провести реформы «сверху» перешли к давлению на власть в союзе с радикалами. «Слева противников у нас нет», – говорил вернувшийся из-за границы П. Н. Милюков, сформулировавший новый принцип: «сочетание либеральной тактики с революционной угрозой». В Москве на смену фрондерским «банкетам» пришли значительно более политизированные «публичные доклады». Для них выбирались самые крупные и престижные залы, способные вместить до 500 человек, – дворец братьев Долгоруковых в Малом Знаменском переулке; дворец Новосильцевых-Щербатовых на Большой Никитской; дворцы Варвары Морозовой на Воздвиженке и Маргариты Морозовой на Смоленском бульваре. В марте – апреле такие собрания проходили по нескольку раз в неделю, а докладчиками на них выступали самые популярные в либеральных кругах фигуры – П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер, А. А. Мануйлов, М. Я. Герценштейн и др. Темы выбирались актуальные и острые: от истории освободительного движения в России до проектов будущих преобразований. Популярность дворца «рюриковичей» Долгоруковых в те месяцы была настолько велика (в этом здании в 1904–1905 гг. проводились и съезды: от земско-городских – до партийных), что в Москве шутили: «В Петербурге властвует дом Романовых, а в Москве – дом Долгоруковых».

В те месяцы именно П. Н. Милюков – историк, талантливый публицист, хороший оратор, имевший к тому же опыт тюрьмы и ссылки, выдвинулся на роль общенационального либерального лидера. Случалось, что он по нескольку раз в день выступал в разных аудиториях: от аристократических салонов до студенческих мансард. Как историк, он прекрасно знал, что в эпоху Луи-Филиппа во Франции безобидные «банкеты» и «доклады» стали эффективной формой быстрого перехода к открытой политической борьбе, приведшей, в конце концов, к падению «июльской монархии».

Историческая справка

Павел Николаевич Милюков родился 15 января 1859 г. в Москве в дворянской семье инспектора и преподавателя Московского училища живописи, ваяния и зодчества. После окончания с серебряной медалью 1-й Московской гимназии поступил в 1877 г. на историко-филологический факультет Московского университета, где учился у П. Г. Виноградова и В. О. Ключевского. Активный участник студенческого движения, популярный оратор на сходках и митингах. В 1881 г. как деятельный участник студенческого движения был арестован, затем исключен из университета (с правом восстановления через год). После окончания университета был оставлен на кафедре русской истории, которую возглавлял В. О. Ключевский, для «приготовления к профессорскому званию». Готовясь к магистерскому (кандидатскому) экзамену, читал спецкурсы по историографии, исторической географии, истории колонизации России. Курс по историографии позднее был оформлен в книгу «Главные течения русской исторической мысли» (1896 г.). В 1892 г. Милюков защитил магистерскую диссертацию по вышедшей в том же году книге «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». Диссертация была высоко оценена научной общественностью: автор получил за нее премию имени С. М. Соловьева.

Милюков избран председателем Комиссии по организации домашнего чтения, сотрудничает в Московском комитете грамотности, неоднократно выезжает в провинцию с чтением лекций. В 1894 г. за цикл прочитанных в Нижнем Новгороде лекций, в которых содержались «намеки на общие чаяния свободы и осуждение самодержавия», Милюкова арестовали, исключили из Московского университета и выслали в Рязань.

В Рязани Милюков приступил к исследованию – «Очерки по истории русской культуры» (сначала печатались в журнале, в 1896–1903 гг. вышли отдельным изданием в трех выпусках). В ссылке Милюков получил приглашение из Софийского высшего училища в Болгарии возглавить кафедру всеобщей истории. Власти разрешили поездку. В Болгарии ученый пробыл два года, читал лекции, изучал болгарский и турецкий языки (всего Милюков знал 18 иностранных языков).

По возвращении в Петербург за участие в собрании, посвященном памяти П. Л. Лаврова, ученый был вновь арестован и полгода провел в тюрьме. Проживал в окрестностях Петербурга, так как ему было запрещено жить в столице. В этот период Милюков стал одним из основателей журнала «Освобождение» и политической организации российских либералов «Союз освобождения». В 1902–1904 гг. неоднократно выезжал в Англию, затем в США, где читал лекции в Чикагском и Гарвардском университетах, в Бостонском институте имени Лоуэлла. Прочитанный курс был оформлен в книгу «Россия и ее кризис» (1905 г.). Милюков – убежденный сторонник европейского пути для России, основанного на развитом парламентаризме.

Первую русскую революцию ученый встретил за границей. В апреле 1905 г. вернулся в Россию и в середине октября возглавил Конституционно-демократическую (кадетскую) партию. Хотя Милюков не был избран в состав Государственной Думы первых двух созывов, он являлся фактическим руководителем многочисленной фракции кадетов. После избрания в Думу третьего и четвертого созывов стал официальным лидером фракции.

«В нём было упорство, была собранность около одной цели, была деловитая политическая напряженность, опиравшаяся на широкую образованность. Он поставил себе задачей в корне изменить политический строй России, превратить ее из неограниченной самодержавной монархии в конституционную, в государство правовое. Он был глубоко убежден в исторической необходимости такой перемены… Его личное честолюбие было построено на принципах, на очень определенных политических убеждениях. Если бы ему предложили власть с тем, чтобы он от них отказался, он, конечно, отказался бы от власти… В наружности Милюкова не было ничего яркого. Так, мешковатый городской интеллигент. Широкое, скорее дряблое лицо с чертами неопределенными… Из-под золотых очков равнодушно смотрели небольшие серые глаза. В его взгляде не было того неуловимого веса, который чувствуется во взглядах властных сердцеведов… Его дело было ясно излагать сложные вопросы политики, в особенности иностранной. Память у него была чёткая, ясная… Начитанность у него была очень большая… Разносторонность его знаний и умение ими пользоваться были одной из причин его популярности… Обычно он давал синтез того, что накопила русская и чужеземная либеральная доктрина. В ней не было связи с глубинами своеобразной русской народной жизни. Может быть, потому, что Милюков был совершенно лишён религиозного чувства, как есть люди, лишенные чувства музыкального». – А. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе. – С. 373—74.

После Февральской революции Милюков вошел во Временный комитет членов Государственной Думы, а затем 2 марта 1917 г. в качестве министра иностранных дел – в состав Временного правительства во главе с князем Г. Е. Львовым. Внешнеполитический курс лидера кадетов был направлен на единение с союзниками по Антанте и войну с Германией, невзирая ни на какие жертвы (младший сын самого министра добровольцем ушел на фронт и погиб), до победного конца. За свое стремление добыть России Константинополь и Черноморские проливы получил в левой прессе прозвище «Дарданелльский». Нарастание антивоенных настроений в стране заставило Милюкова в дни апрельского кризиса подать в отставку. Свою политическую деятельность он продолжал в качестве председателя ЦК кадетской партии. Участвовал в Совещании пяти крупнейших партий (кадетов, радикально-демократической, трудовиков, социал-демократов, эсеров), Временного комитета членов Государственной Думы и исполкомов Совета рабочих и солдатских и Совета крестьянских депутатов, где заявил, что «Советы должны сойти с политической арены, если они не могут творить государственное дело». Поддержал, вместе с другими руководителями кадетской партии, выступление генерала Л. Г. Корнилова. Октябрьский переворот Милюков воспринял враждебно. Все его усилия были направлены на создание единого фронта в борьбе против большевиков. Милюков стал активным участником создания Добровольческой армии (программная декларация армии принадлежала его перу). Важной частью политической деятельности Милюкова стало написание «Истории второй русской революции» (1918–1921 гг.).

Осенью 1918 г. Милюков покинул Россию, выехав сначала в Румынию, затем во Францию и Англию. С 1921 г. проживал в Париже. Его главным делом стала разработка «новой тактики» борьбы с большевиками. Объединяя «левый» сектор эмиграции в противовес сторонникам вооруженной борьбы с советской властью, Милюков признал отдельные завоевания этой власти (республика, федерация отдельных частей государства, ликвидация помещичьего землевладения), рассчитывал на ее перерождение в рамках новой экономической политики и последующий крах. Во Франции Милюков стал редактором газеты «Последние новости». Был учредителем и председателем Общества русских писателей и журналистов, Клуба русских писателей и ученых, Комитета помощи голодающим в России (1921), одним из организаторов Русского народного университета. Читал лекции в Сорбонне, в Коллеже социальных наук, во Франко-Русском институте. Милюков выпустил двухтомный труд «Россия на переломе» (1927 г.) о событиях Гражданской войны, подготовил к публикации дополненное и переработанное издание «Очерков по истории русской культуры» (вышло в 1930–1937 гг.) и др. В последней своей статье «Правда о большевизме» (1942–1943 гг.), написанной, вероятно, после получения известия о разгроме немцев под Сталинградом, он открыто заявил о солидарности с русским народом, борющимся с захватчиками. Скончался 31 марта 1943 г. в Экс-ле-Бен (Франция). Позднее его прах был перезахоронен в семейном склепе на кладбище Батиньоль в Париже.

В конце апреля 1905 г., несмотря на чинимые властями препятствия, в Москве состоялся очередной общеземский съезд; сразу за ним – специальное земское совещание, посвященное аграрному вопросу. В либеральных кругах получили развитие проекты государственного преобразования России. Чтобы возглавить и удержать под контролем массовое крестьянское движение, радикальная часть земцев взяла на вооружение лозунг принудительного выкупа помещичьих земель. Инициатором создания новой Конституции, развивавшей идеи «освобожденческого» проекта 1904 г., стал С. А. Муромцев. По его приглашению группа авторитетных юристов (Ф. Ф. Кокошкин, Н. Н. Щепкин, Н. Н. Львов) собралась на муромцевской даче в подмосковном Царицыне и разработала конституционный проект, способный вписаться в действующий «Свод законов» и подробно расписывающий компетенцию будущего народного представительства. В начале июля «муромцевский проект» был опубликован в газете «Русские ведомости».

Свидетельство очевидца

В брошюре «Земская и городская Россия о народном представительстве», изданной летом 1905 г., ее автор Н. Н. Щепкин, полемизируя с противниками всеобщего и равного избирательного права, в частности, писал: «Возражения о неподготовленности делаются всегда и при всех преобразованиях. Делались они и при освобождении крестьян, и при введении земских учреждений, и при введении суда присяжных… Так как объективных признаков подготовленности или неподготовленности установить никогда нельзя, то, в действительности, в такую форму возражений обычно облекалось нежелание выпускать из своих рук привилегии и власть».

Либеральные инициативы городской и земской интеллигенции были активно поддержаны торгово-промышленными кругами. Еще в январе они направили телеграмму Николаю II с протестом против расстрела рабочих. Весной-летом 1905 г. на собраниях представителей делового мира активно обсуждались вопросы о введении в стране «конституционного строя». 26 июля, по инициативе миллионера Сергея Ивановича Четверикова (1850–1929), в «Русских ведомостях» было опубликовано коллективное письмо крупных московских предпринимателей с требованием созыва Государственной Думы с законодательными полномочиями.

Литература:

Либеральное движение в России 1902–1905 гг. / Ред. Д. Б. Павлов. М., 2001.

Российский либерализм: идеи и люди / Ред. А. А. Кара-Мурза. М., 2004.

1.2.5. Манифест 17 октября 1905 г.

Законом от 27 августа была дарована широкая автономия университетам. Внутренний распорядок и выборы ректоров отныне полностью зависели от коллегии профессоров. Однако очень быстро студенческие сходки, под влиянием революционной пропаганды, стали превращаться в политические митинги с самыми радикальными требованиями. В конце сентября 1905 г. вновь начался рост забастовочного движения на фоне все разрастающихся крестьянских волнений. Интеллигенция, организовавшаяся к этому времени в «Союз (профессиональных) союзов», была всецело на стороне взбунтовавшегося простонародья.

Во второй декаде октября вся Россия объявила забастовку. Остановились железные дороги, бездействовал телеграф, прекратилась торговля. Забастовкой в городах, восстаниями в армии и погромами усадеб руководили профессиональные революционеры, антироссийски, антигосударственно настроенные люди, но они бы не получили никакого авторитета в крестьянской и рабочей массе, если бы сохранялось среди народа доверие к Царю и страх Божий. Но оба эти величайших устоя общественной жизни были разрушены самой Императорской властью. И не за месяцы, а за 200 лет абсолютизма. Разрушение их только проявилось и завершилось после 9 января, Цусимы и Портсмутского мира.

В середине октября 1905 г. вся Россия выдвинула Царю политические требования – «свободы и конституции». Забастовка сделала жизнь страны совершенно невозможной. Министры не могли прибыть на доклад к Государю из Петербурга в Петергоф иначе как на боевом миноносце, а на Английской набережной, где ждал их «Дозорный» или «Разведчик», разъяренная толпа била окна дворцовых карет и грозила министрам судом Линча. «Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками… Пугачевщина!.. До чего мы дошли. Убытки – десятки миллионов. Сгорела масса исторических усадеб. Шайки вполне организованы… Всё будет уничтожено. Вчера в селе Малиновке осквернен был храм, в котором зарезали корову и испражнялись на Николая Чудотворца», – пишет жене в конце октября саратовский губернатор, вскоре ставший премьер-министром России Петр Столыпин.

Живший в то время в Петербурге барон Врангель вспоминал: «Город точно на осадном положении. От заунывных революционных напевов толпы тоскливо на душе. В сумерках досками наглухо забивают окна магазинов. Удары молотков бьют по нервам… Обыватели избегают выходить из домов, освещать квартиры… ждут чего-то страшного, чего-то необычайного… Говорят, что завтра ни воды, ни припасов не будет – и все запасаются, но многого уже в лавках нет. И тревога растет и растет… Какой-то Совет рабочих депутатов где-то заседает и днём и ночью и власти перед ним пасуют. Говорят о каком-то всесильном Носаре и ещё, и ещё о нём. Полиция выбивается из сил».

В такой обстановке С. Ю. Витте 9 октября представил Государю два возможных выхода из революционного кризиса – или немедленное дарование конституции с гарантиями гражданских прав и свобод, с законодательным парламентом, сформированным на основе широкого избирательного права, или введение жестокой военной диктатуры и подавление революции силой оружия. Сам Витте был всецело за конституционный вариант, но не исключал, что он ошибается.

«Государство не может жить и развиваться только потому, что оно существует, – писал Витте, объясняя Царю свою мировоззренческую позицию. – Оно оправдывается и внутренне заложенной в его существо идеей… государство живёт во имя чего-нибудь. Эта идея или цель государства коренится в обеспечении благ жизни, моральных и реальных. Благо моральное состоит в поступательном развитии свободного по природе человеческого духа. Блага реальные слагаются из совокупности экономических условий существования… Так во имя свободы создается право, определяющее пределы этой свободы. Во имя права – государство, с его основными элементами: властью, населением и территорией… Человек всегда стремится к свободе. Человек культурный – к свободе и праву: к свободе, регулируемой правом и правом обеспечиваемой». В настоящий же момент все видят противодействие власти этому стремлению к свободе и потому «в обществе воспиталась и растет с каждым днём злоба против правительства. Его не уважают, ему не верят». «Правительство, которое не направляет события, а само событиями направляется, ведет государство к гибели… Лозунг „свобода“ должен стать лозунгом правительственной деятельности. Другого исхода для спасения государства нет». «Наступил момент кризиса. Долг верноподданного обязывает сказать это честно и открыто. Выбора нет: или стать во главе охватившего страну движения или отдать её на растерзание стихийных сил. Казни и потоки крови только ускорят взрыв. За ним наступит дикий разгул низменных человеческих страстей» – так заканчивает Витте свою записку.

Николай II ответил не сразу. Он несколько дней совещался, выяснял, какие войска имеются в наличии, достаточно ли они надежны для подавления беспорядков. В письме к матери, вдовствующей Императрице Марии Федоровне, он так описывал ситуацию: «Войска ожидали сигнала, но другая сторона не начинала. У каждого было чувство, как перед надвигающейся летней грозой… В течение всех тех ужасных дней я постоянно встречался с Витте. Часто мы встречались рано утром и расставались только с наступлением ночи. Имелось только два возможных пути: найти энергичного полководца, чтобы подавить мятеж силой. Тогда появилось бы время перевести дух, но совершенно ясно, что пришлось бы применить силу еще и еще в течение нескольких месяцев, что означало потоки крови и, в конце концов, мы оказались бы в точно таком же положении… Другим путем было: дать народу гражданские права, свободу слова, печати, а также все законы, утверждающие статус Думы, что, конечно, привело бы к Конституции. Витте энергично защищал этот путь. Он сказал, что хотя и этот путь не без риска, но он единственно возможен в настоящий момент». Императрица-мать соглашалась с сыном: «Я уверена, что единственный человек, который может помочь тебе сейчас – это Витте… Он, несомненно, гениальный человек».

13 октября в Петергоф был вызван Великий князь Николай Николаевич. Его приезда ждали, чтобы назначить диктатором. Узнав об этих планах, Великий князь, выхватив револьвер, закричал: «Если Государь не примет программы Витте и захочет назначить меня диктатором, я застрелюсь у него на глазах из этого самого револьвера». Второго 9 января в безмерно больших размерах, да еще по его приказу, Великий князь категорически не желал.

Тогда Император окончательно согласился встать на путь проведения реформ. С. Ю. Витте представил Императору доклад, в котором перечислил ряд неотложных мер: провозглашение равноправия в сословном и национально-религиозном вопросах, расширение избирательного права и установление контроля народного представительства за действиями исполнительной власти. Предлагалось придать Думе законодательные полномочия, преобразовать Государственный Совет «на началах видного участия в нем выборных элементов», реорганизовать Кабинет министров. Государь повелел изложить основные положения доклада Витте в виде императорского манифеста, чтобы даровать реформы от собственного имени. Несмотря на сопротивление ряда высших сановников (И. Л. Горемыкина, графа А. П. Игнатьева и др.), Манифест, поддержанный Великим князем Николаем Николаевичем, был подписан вечером 17 октября в Петергофе.

Манифест 17 октября 1905 г. начинался с констатации того, что «смуты и волнения в столицах и во многих местностях» могут породить «глубокое нестроение народное» и «угрозу целости и единству державы». Манифест объявлял царское повеление властям «принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий», возлагал на правительство исполнение «непреклонной воли» Императора: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Было обещано «привлечь теперь же» к участию в выборах в Государственную Думу «те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав». Манифест провозглашал, что ни один закон не может «воспринять силу без одобрения Государственной Думы», на которую возлагался также «надзор за закономерностью действий» администрации. Документ завершался призывом «ко всем верным сынам России вспомнить долг свой перед родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты» и «напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле». Абсолютистское государство, просуществовав в России два века, закончилось 17 октября 1905 г.

Сам Император описал этот день в характерном для него стиле: «17 октября. Понедельник. Годовщина крушения (царского поезда в Борках. – Отв. ред.). В 10 часов поехали в казармы Сводно-Гвардейского батальона. По случаю его праздника о. Иоанн отслужил молебен в столовой. Завтракали Николаша и Стана. Сидели и разговаривали, ожидая приезда Витте. Подписал манифест в 5 час. После такого дня голова стала тяжелой, и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».

Документ

1905 г. ОКТЯБРЯ 17

МАНИФЕСТ ОБ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПОРЯДКА

Божиею милостью МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочие, и прочие, и прочие.

Объявляем всем верным нашим подданным:

Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей.

Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, Мы, для успешного выполнения общих преднамечаемых Нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.

На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и

3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

НИКОЛАЙ

Утром 18 октября 1905 г. Манифест был опубликован и вызвал огромный общественный подъем по всей стране. В течение нескольких дней грандиозные митинги и манифестации прошли в большинстве крупнейших городов Империи. Либералы восприняли Манифест как свою победу, важнейший рубеж, отделяющей самодержавную Россию от России конституционной. Консерваторы, напротив, сочли Манифест 17 октября покушением на основы государственного строя. Ответом на демократический подъем стали черносотенные погромы в Твери, Киеве, Одессе, Томске, Иваново-Вознесенске. Отношение к Манифесту разделило общество.

Свидетельство очевидца

«Вечером 17 октября по улицам (Петербурга. – Отв. ред.) мчался автомобиль. В нём стоял неизвестный, махал шляпой. „Конституция! Царь подписал конституцию!“ – задыхаясь от волнения, кричал он. Проходящий полицейский офицер остановился, снял шапку и перекрестился… Для меня лично, – продолжает барон Врангель, – 17 октября 1905 г. был самым светлым днём моей жизни. То, о чем я мечтал с ранней юности, свершилось… Появилась арена, на которой стала возможной легальная борьба. Казалось, что будущее людей впервые оказалось в их собственных руках». – Н. Е. Врангель. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. М.: Новое литературное обозрение, 2003. – С. 322–323.

О сходных своих чувствах вспоминает и Николай Лосский, в то время – приват-доцент Санкт-Петербургского университета: «Вечером 17 октября я отправился в биологическую лабораторию П. Ф. Лесгафта на собрание, кажется, Академического съезда. Во время дебатов о положении высших учебных заведений, уже часу в десятом, кто-то привёз известие о правительственном манифесте, возвещающем учреждение Государственной Думы как законодательного учреждения. Трудно описать волнение и радость, охватившие нас. Многолетние усилия либеральных кругов русского общества, добивавшихся политической свободы как условия для мирного развития духовной и материальной культуры и форм общественности, были в основе удовлетворены. Являлась надежда, что и крайние революционеры вступят на путь легальной борьбы за осуществление своих идеалов. Отправляясь домой, я нанял извозчика вместе с Тарле (Евгений Тарле – историк, с 1908 г. приват-доцент Санкт-Петербургского университета. – Отв. ред.), так как мы жили недалеко друг от друга. Оживлённо обсуждали мы открывающиеся перед Россиею перспективы дальнейшего развития. Дома я нашел жену мою и Марию Николаевну (Стоюнину. – Отв. ред.) получивших уже известие о манифесте, охваченными тем же радостным волнением, какое переживал и я». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М.: Викмо-М – Русский путь, 2008. – С. 130.

Но были и иные мнения:

Свидетельство очевидца

«Выбор лежал между удовлетворением всех требований революционеров или же объявлением им беспощадной войны, – размышлял другой современник 17 октября, шурин Государя Великий князь Александр Михайлович. – Было два исхода: или белый флаг капитуляции, или же победный взлёт императорского штандарта… Николай II отказался удовлетворить силы революции – крестьян и рабочих, но перестал быть самодержцем, который поклялся в свое время в Успенском соборе свято соблюдать права и обычаи предков. Интеллигенция получила, наконец, долгожданный парламент, а Русский Царь стал пародией на английского короля… Сын Императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и тайных агентов департамента полиции. Это был конец! Конец династии, конец Империи! Прыжок через пропасть, сделанный тогда, освободил бы нас от агонии последующих двенадцати лет!» – Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. М.: Захаров, 1999. – С. 216–217.

Значение Манифеста было огромно: бесправные относительно государственной власти подданные Русского Царя превращались Манифестом в полноправных граждан, в согласии с которыми Император теперь только и может управлять Россией. Объективной же слабостью Манифеста была форма его принятия. Он не был дарован по доброй воле, по долгом и трезвом размышлении о нуждах страны и благе народа. Он тем более не сопровождался ни одним вздохом покаяния за все те тяготы и несчастия, которые и в последнее царствование и в предшествующие были совершены абсолютной монаршей властью, от ее имени. Напротив, до последней минуты Император Николай Александрович колебался – устроить ли небывалое кровопускание или «позволить» конституцию. И только мужество и порядочность Великого князя Николая Николаевича окончательно склонила весы монаршей воли к дарованию манифеста. Поэтому Манифест 17 октября был, как говорят юристы, ab initio vitiosum – «от начала порочен» – он был вырван силой, а проявивший безволие и бессилие монарх потерял последние остатки уважения в русском народе.

Государь же Николай Александрович не желал расставаться с абсолютной властью не из-за маниакальной любви к власти как таковой. Царским венцом он тяготился, но считал несение шапки Мономаха своим долгом перед Господом, отечеством и предками. А с момента рождения долгожданного сына Алексея (30 июля 1904 г.) не переставал мечтать видеть его своим преемником на престоле самодержцев Всероссийских. Абсолютная монархическая власть была для Николая II ценностью и святыней сама по себе.

Документ

«Ведь я придерживаюсь самодержавия не для своего удовольствия, я действую в этом духе только потому, что я убежден, что это нужно для России, а если бы для себя, я бы с удовольствием от всего этого отделался», – признался Николай II князю Петру Святополк-Мирскому 9 октября 1904 г.

Литература:

Российское законодательство X–XX веков. Т. 9. М., 1994.

О. Г. Малышева. Думская монархия. М., 2001.

1.2.6. Министерство графа С. Ю. Витте

После обнародования Манифеста 17 октября 1905 г. была начата реализация политической программы, содержащейся во Всеподданнейшем докладе Витте. Уже на следующий день Витте, получивший согласие Царя на формирование объединенного Совета министров под своим председательством, начал консультации с крупными общественными деятелями. К премьеру был приглашен Д. Н. Шипов, которому был предложен пост государственного контролера. Выразив принципиальное согласие, Шипов, относящий себя к «правым земцам», посоветовал премьеру пригласить в правительство несколько политиков кадетского толка (имевших теперь перевес в земских кругах) для «создания атмосферы доверия со стороны общества». Об этом же Шипов сказал и самому Николаю II. 21 октября, по инициативе С. Ю. Витте, была объявлена амнистия лицам, которые были осуждены за государственные преступления, совершенные до принятия Манифеста.

Воодушевленные уступками правительства, либералы, рассчитывая на массовые революционные выступления в стране, посчитали возможным говорить с новым премьером «с позиции силы». Их лидер П. Н. Милюков после обнародования Манифеста заявил: «Ничего не изменилось, борьба продолжается». На учредительном съезде Конституционно-демократической партии была сформирована делегация в составе Ф. Ф. Кокошкина, Ф. А. Головина и князя Г. Е. Львова для переговоров с Витте. Не отвергая просьбу премьера о поддержке, кадетская делегация поставила предварительным условием принятие правительством решения о созыве Учредительного собрания для выработки новой Конституции. Витте отклонил это требование. В результате ни один из крупных «общественников» не согласился войти в новый кабинет. Исключение составили князь Сергей Дмитриевич Урусов и Николай Николаевич Кутлер, получившие соответственно посты товарищей (заместителей) министра внутренних дел и земледелия. Сам Витте комментировал неудачу в переговорах с общественными деятелями так: «По-видимому, в то время перспектива получить бомбу или пулю никого не прельщала быть министром».

Не обращая внимания на отказ либеральной общественности от сотрудничества, Витте приступил к широким реформам: 22 октября восстановлена конституция Финляндии, 27 октября учреждено Министерство торговли и промышленности, 3 ноября отменены выкупные платежи за землю, которые крестьяне платили казне с Великой Реформы 1861 г., 24 ноября отменена предварительная цензура, 2 декабря разрешены забастовки «в предприятиях, имеющих общественное или государственное значение», 11 декабря утвержден новый избирательный закон, 4 марта 1906 г. – временные правила об обществах, союзах и публичных собраниях, разрешавшие общественно-политическую деятельность без предварительного одобрения властями.

С. Ю. Витте предложил Н. Н. Кутлеру разработать проект закона о принудительном выкупе части крупных землевладельческих имений с последующей раздачей земли крестьянам. Таким образом Витте думал осуществить вековую надежду крестьян, что Царь отдаст им помещичьи земли, и в результате заручиться поддержкой депутатов от крестьян в будущей Думе. Но сама возможность появления такого законопроекта вызвала ярость придворных вельмож, среди которых было немало крупных землевладельцев. Проект Кутлера даже не обсуждался официально, а в результате крестьянское большинство I Думы оказалось настроенным антиправительственно.

Кадеты не оставляли попыток повлиять на С. Ю. Витте: в ноябре очередной общероссийский съезд земских и городских деятелей сформировал для переговоров с премьером делегацию в составе С. А. Муромцева, И. И. Петрункевича и Ф. Ф. Кокошкина. Однако на этот раз Витте вообще отказался их принять.

Поскольку Манифест вырван был у Царя силой, а народ ещё не успокоился, революционеры продолжали давить на власть – вдруг еще что-нибудь да упадет в руки. После 17 октября волнения в стране не пошли на убыль, и ради воплощения принципов Манифеста и водворения гражданского спокойствия Витте пришлось расправиться с революционерами твердой рукой. 14 ноября вспыхнул матросский бунт в Севастополе, а затем восстали матросы 12 кораблей Черноморского флота во главе с «внепартийным социалистом» отставным капитаном второго ранга Петром Петровичем Шмидтом, объявившим себя командующим Черноморским флотом и поднявшим свой флаг на крейсере «Очаков». Через несколько часов восстание было подавлено верными правительству кораблями, зачинщики отправлены в штрафные роты, а четверо, в том числе и Шмидт, судимы и расстреляны 6 марта 1906 г. 26 ноября был арестован председатель Петербургского совета рабочих депутатов Носарь, а 3 декабря в здании Вольного экономического общества и весь Совет в составе 267 членов. Оставшиеся на свободе призвали рабочих к вооруженному восстанию и избрали новым председателем Льва Давыдовича Бронштейна (Троцкого). Он издал «финансовый манифест»: предлагал изымать деньги из банков и не платить налоги. Но на следующий день и новый состав Совета был арестован. Рабочие Петербурга на призыв к забастовкам ответили вяло, вклады брали немногие. Очевидна была усталость от смуты, желание вернуться к спокойной жизни.

Свидетельство очевидца

Очевидец ареста Петербургского совета Ариадна Тыркова-Вильямс, проникшая в зал под видом корреспондента парижского «L’Europeen», вспоминала: «В длинной зале, где еще так недавно происходили бескровные бои между марксистами и народниками, царили беспорядок и испуг. Все выходы охранялись городовыми. Они наполняли хоры. А по зале растерянно метались члены Совета рабочих депутатов. Председательский стол был отодвинут к стене. Всюду валялись опрокинутые стулья. Члены Совета торопливо очищали свои карманы и бумажники, нервно просматривали, рвали в клочки письма, документы, печатные листки. Пол был усеян бумагой как снегом. Тут же валялось несколько револьверов. Меня поразило выражение лиц. Совет рабочих депутатов был одной из самочинных новорожденных организаций, которые издали представлялись стройной армией, сокрушительницей существующего строя. А тут вокруг меня бесцельно суетился не ожидавший нападения партизанский отряд. Руководителей не было…» – А. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе. М., 2007. – С. 209–210.

В Москве забастовка удалась лучше и в районе Пресни перешла 10 декабря в вооруженное восстание. Восставшие продержались десять дней, но, когда в дело вступили прибывшие из Петербурга солдаты гвардейского Семеновского полка, очаги сопротивления быстро были подавлены. В конце декабря и в январе 1906 г. посланные правительством войска подавили вооруженные восстания на национальных окраинах Империи и в Сибири. Внешний порядок был восстановлен, хотя отдельные террористические вылазки продолжались. Подавлением мятежей эффективно руководил министр внутренних дел Пётр Николаевич Дурново (1845–1915), которого Витте назначил в октябре 1905 г.

Подавление революционных эксцессов, расстрелы и казни восставших оттолкнули от Витте радикалов, его неуступчивость в переговорах с либералами делала премьера врагом и в их глазах, а правые, сторонники абсолютной монархии, ненавидели «красного премьера» с самого октября. Не верил ему и Царь. Ему шептали, что амбициозный и «гениальный» Председатель Совета министров мечтает покончить с монархией, стать первым российским президентом и надеется с помощью избранной народом Государственной Думы достичь своей цели. 25 января Николай II писал матери: «Что касается Витте, то после московских событий он радикально изменил свои взгляды; сейчас он хочет вешать и расстреливать всех. Я никогда не видел большего хамелеона. Таковы, естественно, причины, почему ему более никто не верит. Он окончательно потопил себя в глазах всех».

Постепенно Император перестал скрывать, что тяготится чрезмерными, как ему теперь казалось, полномочиями премьера. 31 января 1906 г. на одном из докладов Витте царь сделал характерную пометку: «По моему мнению, роль Председателя Совета министров должна ограничиваться объединением деятельности министров, а вся исполнительная работа должна оставаться на обязанности подлежащих министров». 16 февраля 1906 г. Николай II, принимая депутацию монархистов, после дежурных слов о «неизменности провозглашенных реформ», сказал главное, что от него хотели услышать собравшиеся: «Самодержавие же мое остается таковым, как оно было встарь». Позднее сам Витте написал в своих «Воспоминаниях»: «Первое время после 17 октября Его Величество меня слушал, затем, по мере того, как смута начала успокаиваться и страх перед внезапной революцией начал проходить, Государь начал избегать меня слушать, хитрить, принимать различные действия помимо меня и даже в секрете от меня». Оригинальность же самого Витте, по воспоминаниям друзей «была в том, что он совсем не хитрил».

Неблагоприятный для властей исход выборов в I Государственную Думу окончательно решил судьбу Витте. При Дворе полагали, что в союзе с левым составом Думы революционный премьер мог легко покончить с царским самодержавием, а то и с монархией как таковой. Чтобы ограничить возможности народного представительства, было решено, во-первых, заблаговременно составить и издать «Основные государственные законы», неподвластные компетенции Думы, во-вторых, получить крупный финансовый заём за рубежом и, в-третьих, избавиться от «опасного» премьера. После заключения с Францией финансового соглашения, ставшего возможным во многом благодаря авторитету и энергии С. Ю. Витте, он 23 апреля 1906 г. был заменен старым бюрократом И. Л. Горемыкиным. Союз «верного слуги» Горемыкина с Думой был невозможен. «Для меня главное то, что Горемыкин не пойдет за моей спиной ни на какие соглашения и уступки во вред моей власти…» – объяснял Император это назначение доверенным лицам.

Государственные деятели России о С. Ю. Витте:

«Витте руководит одно чувство – личное самолюбие и страсть к власти». – Князь Петр Святополк-Мирский. – Кн. Е. А. Святополк-Мирская. Дневник // Исторические Записки, 77. – С. 261.

«Этой зимой (1905/06 г.) моим кумиром стал почему-то Витте. Я преклонялась перед его умом и восхищалась, как можно лишь восхищаться в двадцать лет, всеми его мероприятиями, проектами, его словами… Раз, когда я сказала папа целую тираду в этом духе, он мне ответил: – Да, человек он очень умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, еще можно удержать на краю пропасти. Но боюсь, что он этого не сделает, так как, насколько я его понял, это человек, думающий больше всего о себе, а потом уже о родине. Родина же требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу». – Мария фон Бок. П. А. Столыпин: Воспоминания о моем отце. М., 1992. – С. 155–156.

Об уходе Витте тогда не жалел никто, и он ушел с политической арены раздраженный и озлобленный против всех: против неблагодарного Царя, против не заступившихся за него коллег-министров, против правых, против либералов, против равнодушной толпы. Почти все министры его кабинета были заменены. Министром внутренних дел вместо Дурново был назначен саратовский губернатор Петр Аркадиевич Столыпин.

Литература:

С. Ю. Витте. Избранные воспоминания. 1849–1911. М., 1991.

П. Н. Милюков. Воспоминания. М., 1991.

С. Д. Мартынов. Государственный человек Витте. СПб.: Петрополис, 2008.

1.2.7. Народное представительство и Конституция 1906 г.

Порядок выборов в Государственную Думу был определен Законом о выборах, принятым в декабре 1905 г. Согласно ему, учреждались четыре избирательные курии: землевладельческая, городская, крестьянская и рабочая. В выборах не принимали участия женщины, молодежь до 25 лет, военнослужащие. Избирательная система предусматривала четырехступенчатые выборы в деревне (выборы выборных от 10 дворов; выборы уполномоченных от волости на волостном сходе; избрание выборщиков на уездном съезде уполномоченных; выборы депутатов Думы на губернском или областном съезде) и двухступенчатые в городах (выборы выборщиков на городских избирательных собраниях; выборы депутатов Думы на собрании выборщиков). Один выборщик приходился в землевладельческой курии на 2 тыс. избирателей, в городской – на 4 тыс., в крестьянской – на 30 тыс., в рабочей – на 90 тыс. избирателей.

Изменил свои функции и состав старый законосовещательный орган при русском монархе – Государственный Совет, созданный указом Александра I в 1810 г. До 1906 г. члены ГС назначались Императором. С 1890 г. в ГС заседало 60 человек. Теперь, по указу 20 февраля 1906 г., ГС был расширен до 196 членов, из которых половина определялась «по Высочайшему назначению», а вторая половина избиралась различными корпорациями Империи. 6 членов избирало православное духовенство, 6 – Академия наук и университеты, 34 – земские губернские собрания 34 земских губерний, 18 – дворянские общества, 12 – торгово-промышленные палаты, 22 – съезды землевладельцев губерний, в которых не было земских учреждений (в том числе 6 – Царство Польское). Избираемые члены ГС избирались на девять лет с обновлением по третям каждые три года. Председатель и заместитель председателя ГС назначались Императором. Преобразованный ГС становился одной из двух законодательных палат наравне с Государственной Думой.

Работа по совершенствованию «Основных законов», пересмотру учреждения Государственной Думы и реорганизации Государственного Совета проходила с конца октября 1905 г. по февраль 1906 г. в Особом совещании из 24 человек под руководством Председателя Госсовета графа Дмитрия Мартыновича Сольского, пользовавшегося доверием Императора. В составе Совещания работали и все члены Кабинета министров во главе с С. Ю. Витте. На заседаниях, проходивших либо в Мариинском дворце, либо на квартире Сольского, рассматривались несколько проектов новой Конституции, в том числе и текст, написанный в свое время «группой Муромцева». Однако за основу был взят гораздо менее радикальный проект, подготовленный Государственной канцелярией и опиравшийся на «Свод законов» Сперанского.

Рекомендации Особого совещания дорабатывались в Совете министров. Особое значение Витте, чутко улавливающий настроения Царя, придавал титулу «самодержец». Витте полагал, что поскольку, в соответствии с Манифестом 17 октября, власть Императора перестала быть «неограниченной», необходимо сохранить за ней название «самодержавной». Для обоснования этой позиции премьер даже обратился за советом к историку В. О. Ключевскому, и тот дал справку, что в допетровской Руси термин «самодержавие» не выражал понятия «неограниченности». Ст. 4 в проекте Государственной канцелярии гласила: «Государю Императору, Самодержцу Всероссийскому, принадлежит верховная в государстве власть». Вариант, предложенный Витте и принятый, звучал: «Императору Всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть».

Новая редакция «Основных законов Российской Империи» была утверждена Императором 23 апреля 1906 г. Монарший Указ гласил: «Мы повелели свести воедино постановления, имеющие значение Основных Государственных Законов, подлежащих изменению лишь по почину Нашему, и дополнить их положениями, точнее разграничивающими область принадлежащей Нам нераздельно власти верховного государственного управления от власти законодательной».

В статьях 7 и 86 «Основных законов» 1906 г. говорилось: «Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Государственной Думой»; «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и восприять силу без утверждения Государя Императора». Это превращало Россию в конституционное государство. Глава восьмая (ст. 69–83) закрепила за подданными Российской Империи основные гражданские права: свободу слова, собраний, союзов; свободу вероисповедания; свободу передвижения и занятий; неприкосновенность жилища; невозможность преследования за преступное деяние и задержание под стражей иначе как в порядке, установленном законом. Статья 76 объявляла, что «каждый российский подданный имеет право свободно избирать место жительства и занятие, приобретать и отчуждать имущество и беспрепятственно выезжать за пределы государства». В России, где вплоть до 1905 г. большая часть населения – крестьяне, были существенно ограничены в этих правах, статья 76 звучала революционно. Статья 77 провозглашала неприкосновенность собственности – «Собственность неприкосновенна. Принудительное отчуждение недвижимых имуществ, когда сие необходимо для какой-либо государственной или общественной пользы, допускается не иначе, как за справедливое и приличное вознаграждение». Свободы и права граждан были определены на самом высоком для тогдашнего европейского права уровне.

Обе палаты признавались равноправными: все законопроекты и бюджет должны были получить одобрение обеих палат, а в случае, когда между ними возникают разногласия, они разрешаются согласительной комиссией. Монарху принадлежала инициатива по всем предметам законодательства, но не исключалась и инициатива обеих палат, которая, однако, не распространялась на пересмотр «Основных законов», право изменения которых принадлежало только Императору. Были выделены области законодательства, закрепленные исключительно за монархом и неподвластные народному представительству: военные и церковные дела, дела, касающиеся Императорской фамилии и Великого княжества Финляндского. Прерогативы Императора остались неизменными в отношении представительства в международных делах, объявления войны и мира, верховного командования вооруженными силами, объявления военного и исключительного положения.

За монархом была закреплена прерогатива издания временных законов в порядке ст. 87, которая гласила, что в случае чрезвычайных обстоятельств, во время перерыва сессий народного представительства, правительство имеет право издавать указы, имеющие силу закона. Такие указы не могли менять «Основных законов» и правового положения Государственной Думы и Государственного Совета и должны были быть обязательно представлены на утверждение очередной сессии Думы в двухмесячный срок.

«Основные законы» были обнародованы 23 апреля 1906 г., за четыре дня до открытия I Государственной Думы и не вызвали такого общественного подъема, как Манифест 17 октября. Более того, значительная часть новоизбранных депутатов считала «Основные законы» не шагом вперед, а, напротив, сознательным умалением прав народного представительства верховной властью.

Литература:

Государственный строй Российской Империи накануне крушения. Сборник законодательных актов. М., 1995.

С. Е. Крыжановский. Воспоминания. Берлин, б. г.

А. Н. Медушевский. Демократия и авторитаризм. Российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998.

В. А. Демин. Верхняя палата Российской Империи. 1906–1917. М., 2006.

1.2.8. Политические партии Думской России

Императорский Манифест 17 октября 1905 г., провозгласивший основные политические свободы, дал толчок к формированию в России легальных политических партий. Самой влиятельной и массовой либеральной организацией Думской России стала Конституционно-демократическая партия, ориентировавшаяся в своих программных документах и практической деятельности на образцы западноевропейской демократии. Ядро кадетской партии сложилось из числа участников двух либерально-демократических организаций: «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов». Организационно партия оформилась на I съезде (Москва, октябрь 1905 г.).

В принятой программе кадеты ставили задачу созыва Учредительного собрания – полноправного народного представительства, избранного всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием, которое приняло бы всенародную Конституцию. Партия выступала за создание Кабинета министров, ответственного перед народным представительством, выдвигала требования полного гражданского, национального и политического равноправия, демократических свобод, разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, демократизации местного самоуправления. В области национально-государственного устройства кадеты являлись противниками федерализма, выдвигая принцип культурно-национальной автономии. Что касается Польши и Финляндии, то для них кадеты добивались признания территориальной автономии «в пределах Империи».

Важным элементом кадетской программы была реформа аграрных отношений на основе наделения землей безземельных и малоземельных крестьян за счет государственных, удельных, кабинетских и монастырских владений, а также путем частичного принудительного отчуждения помещичьей земли (с компенсацией владельцам за счет государства по «справедливой оценке») и передачи ее крестьянам в аренду. Рабочая программа конституционных демократов включала либерализацию отношений рабочих и предпринимателей, в частности, предоставление рабочим права собраний, стачек, создания союзов, а также содержала ряд требований по социальной защите: постепенное введение 8-часового рабочего дня, запрет на использование сверхурочного женского и детского труда и т. д. Кадеты настаивали на надклассовом характере своей партии, подчеркивая, что ее деятельность определяется общими потребностями страны.

КДП окончательно оформилась на II съезде (Петербург, январь 1906 г.), когда были внесены изменения в программу и устав, а к основному наименованию партии добавлено – «Партия народной свободы». По вопросу о форме государственного строя партия окончательно высказалась в пользу «конституционной и парламентской монархии». Учитывая изданный в декабре 1905 г. закон о выборах, кадеты отказались от программного требования созыва Учредительного собрания и согласились на участие в думских выборах, чтобы попытаться мирным путем решить комплекс назревших социально-политических проблем.

В кадетской партии были разведены функции Председателя ЦК и «лидера партии». Председательство в разное время осуществляли князь Павел Дмитриевич Долгоруков и Иван Ильич Петрункевич. Наименование «лидера партии» закрепилось за П. Н. Милюковым: в его функции входила выработка стратегической линии, формулировка тактических задач и форм коалиционной политики. Общедемократическая программа кадетов, а также наличие в их руководстве таких известных и популярных общественных деятелей, как братья князья Павел и Петр Долгоруковы, князь Д. И. Шаховской, В. Д. Набоков, М. М. Винавер и др., быстро обеспечили партии массовую популярность, в первую очередь среди городских слоев – интеллигенции, служащих, мелких и средних предпринимателей, студенчества. К весне 1906 г. (во время выборов в I Государственную Думу) численность партии достигла 70 тыс. членов. Наиболее крупными кадетскими организациями стали московская (более 12 тыс. чел.) и санкт-петербургская (более 7,5 тыс.). Крупные партийные ячейки образовались в Казани, Харькове, Киеве, Одессе, Ярославле и других крупных городах России. В кадетскую партию вошли многие интеллектуалы, такие, например, как философ Николай Лосский, археолог Михаил Ростовцев, историк Александр Кизеветтер. Её часто называли, одни с уважением, другие с презрением, – «профессорской партией».

«Справа» от кадетов (и во многом в противовес им) сформировался «Союз 17 октября» – либерально-консервативная политическая партия, названная в честь Манифеста 17 октября 1905 г., ознаменовавшего, по мнению октябристов, вступление России в «эпоху конституционализма». В скорейшем созыве законодательной Думы они видели выход страны из революционного кризиса. Основу партии составили представители умеренной части земско-городских съездов 1904–1905 гг., желавшие укрепления в России правового государства, но опасавшиеся в условиях продолжающейся революции радикализма конституционных демократов и тем более – их союза с левыми экстремистами. Организационное оформление «Союза 17 октября» началось сразу после обнародования Императорского Манифеста и завершилось на I съезде партии (Москва, февраль 1906 г.). Позднее состав «Союза» пополнился представителями более мелких организаций либерально-консервативного толка – Торгово-промышленной партии, Партии правового порядка, Конституционно-монархического правового союза и т. д. К весне 1906 г. общая численность «Союза 17 октября» достигла 50 тыс. человек: партию, как правило, поддерживали умеренно либеральные слои чиновничества, помещиков, крупные и средние предприниматели. Основателями и лидерами «Союза 17 октября» стали авторитетные в реформистских кругах общественные деятели: граф П. А. Гейден, Д. Н. Шипов, барон П. Л. Корф, А. И. Гучков, М. А. Стахович, Н. А. Хомяков, князь Н. С. Волконский.

Конец ознакомительного фрагмента.