ГЛАВА IV
Внутренняя политика Николая I
1. Апогей самодержавия
Манифест 13 июля. В день казни декабристов 13 июля 1826 г. был издан Манифест Николая I, который возвещал о суде над государственными преступниками: «Дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся». Важнейший документ николаевской эпохи содержал утверждение: «Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству». События «мгновенного мятежа» соединили все сословия в преданности государю, «тайна зла долголетнего» раскрылась, «туча мятежа» была рассеяна. Единодушное соединение всех верных сынов отечества укротило зло, «в других нравах неукротимое». Манифест провозглашал: «Горестные происшествия, смутившие покой России, миновали и, как мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно».
Манифест обращал внимание российских подданных на нравственное воспитание детей: «Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, – недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец – погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам». Дворянству – «ограде престола и чести народной» – предлагалось стать «примером всем другим состояниям» и предпринять «подвиг к усовершенствованию отечественного, не чужеземного воспитания».
Николай I верил в незыблемость вековых устоев России: «В государстве, где любовь к монархам и преданность престолу основаны на природных свойствах народа, где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзностных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления».
Идеократия Николая I. Написанный М. М. Сперанским Манифест 13 июля заложил идейные основы николаевского царствования. В историю России оно вошло как первая попытка идеократического правления, когда целостная, повсеместно насаждаемая и жестко контролируемая система воззрений определяет основы внутренней и внешней политики, развития просвещения и культуры, частную жизнь граждан. В Манифесте 13 июля впервые были официально высказаны догматы, которые спустя несколько лет развивал С. С. Уваров. Их важнейшей составной частью стало противопоставление России и Европы, русских и европейских политических, общественных и культурных идеалов.
Вступив на престол тридцати лет, Николай I главную свою задачу видел в укреплении самодержавной власти. События 14 декабря он связывал со слабостью, которую проявлял покойный император, с его конституционными начинаниями. Не обладая ни способностями Александра I, ни его политическим кругозором, он без колебаний принял на себя бремя правления, полагая, что их с избытком заменят твердая воля и работоспособность. У него был ясный систематический ум, отличная память, он хорошо разбирался в инженерном деле и, как все сыновья Павла I, был знатоком фрунта. В науке ценил ее прикладную сторону, к просвещению относился подозрительно, презирая «дух времени».
Самодержавную власть новый царь понимал как безграничное самовластное вмешательство в ход даже самых мелких государственных дел, как право распоряжаться судьбами подданных. Он лично определял цвета мундиров полков, редактировал сочинения А. С. Пушкина, указывал, какими должны быть построения кордебалета на императорской сцене. Он был мелочен, подозрителен и мстителен.
Николай I не простил декабристам их выступления, не желая при этом знать, что расправа над ними противоречила российскому законодательству и давней политической традиции, которая обязывала монарха править, опираясь на первенствующее сословие. Новый монарх не без оснований считал, что родовитое дворянство с ним в ссоре, и полагался на армию и бюрократию. А. И. Герцен писал: «Казарма и канцелярия стали главной опорой николаевской политической науки. Слепая, лишенная здравого смысла дисциплина, в сочетании с бездушным формализмом… таковы пружины знаменитого механизма сильной власти в России. Какая скудость правительственной мысли, какая проза самодержавия, какая жалкая пошлость!».
Герцен – свидетель обвинения. Но и люди, ближе знавшие императора и благожелательно к нему настроенные, говорили о том же. Вот, к примеру, свидетельство А. X. Бенкендорфа, личного друга царя: «Развлечения государя со своими войсками, по собственному его признанию, единственное и истинное для него наслаждение». Да и сам император воспевал военную службу, где «порядок, строгая законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться».
Доведенный до предела милитаризм, безграничная регламентация, бюрократическая централизация были основами николаевского режима, они определяли его прочность, которая долгое время удивляла Европу и внушала чувство бессилия его подданным. При Николае I самодержавие достигло своего апогея, чтобы из творческой силы исторического развития превратиться в режим личной власти, внешне могущественный, но безответственный и губительный для России. Самодержавная инициатива, измельчавшая при аракчеевщине, перестала определять развитие страны. Передовое общество не шло за властью, как в екатерининские времена и в первые годы александровского правления, но находилось в постоянной к ней оппозиции.
При воцарении неопытный Николай I не представлял ход работы государственной машины, но твердо знал, что ему не нужен первый министр. Впавший в глубокую депрессию А. А. Аракчеев был отстранен от «общегосударственных дел». Были отправлены в отставку столпы аракчеевщины – М. Л. Магницкий и Д. П. Рунич. Одновременно вскоре оказался не у дел популярный в армии А. П. Ермолов. Император доверял немногим, среди которых были лично ему близкий А. X. Бенкендорф, И. Ф. Паскевич, А. Ф. Орлов. Влияние на дела сохранили начальник Главного штаба И. И. Дибич, министр финансов Е. Ф. Канкрин и министр иностранных дел К. В. Нессельроде.
Планы преобразований. Чтобы глубже понять внутреннее состояние государства, царь приказал делопроизводителю Следственного комитета А. Д. Боровкову составить свод мнений декабристов, который он часто просматривал и откуда «черпал много дельного». Для изучения возможных преобразований 6 декабря 1826 г. был образован Секретный комитет во главе с давним сотрудником Александра I В. П. Кочубеем. Первостепенную роль в Комитете играл Сперанский, в котором Николай I нашел «самого верного и ревностного слугу с огромными сведениями, с огромною опытностию». Комитет должен был разобрать бумаги, оставшиеся в кабинете Александра I, где было немало давних проектов, ему же был передан свод показаний декабристов.
Более всего членов Комитета занимал крестьянский вопрос и административная реформа, последняя понималась как «усовершенствование посредством некоторых частных перемен и дополнений». Кочубей считал полезным обратить внимание правительства на «рабство» помещичьих крестьян, но призвал к осторожности, «удаляя всякую мысль о даровании мгновенно свободы». Проработав четыре года, Комитет прекратил свои заседания, не выработав никакой общей программы преобразований.
Совершенно иначе Николай I действовал, перестраивая полицейский аппарат. В январе 1826 г. Бенкендорф подал царю проект «Об устройстве высшей полиции». Он предлагал создать политическую полицию, построенную на основах строгой централизации и простирающуюся на «все пункты империи». Реализация проекта была возложена на самого Бенкендорфа, который возглавил III отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Одновременно он стал шефом Отдельного корпуса жандармов. Штат Третьего отделения был немногочисленным, но оно было всеведущим и эффективным, располагало сетью тайных агентов в России и за границей.
III отделение. На него возлагалось наблюдение «за общим мнением и народным духом», сыск по политическим делам, надзор за общественными деятелями, писателями и учеными. Ему подчинялись секретные политические тюрьмы. Одновременно оно следило за иностранными подданными в России, осуществляя функции контрразведки, ловило фальшивомонетчиков, ведало расколом и сектантством, надзирало за действиями администрации, вело статистику крестьянских волнений. III отделение должно было составлять ежегодные отчеты, представляемые императору. Призванное обеспечивать «безопасность престола и спокойствие государства», Третье отделение было органом, который позволял императору лично осуществлять полицейско-карательные функции. Его деятельность укрепляла власть Николая I, но объективно ослабляла государство, так как возникал опасный, чреватый конфликтами параллелизм в действиях III отделения и министерства внутренних дел.
Большое значение имело и общее преобразование императорской канцелярии, благодаря чему возросло личное влияние Николая I на государственные дела. Первоначально его разделили на три отделения, затем их число увеличилось до шести. В I отделение все центральные ведомства должны были каждое утро доставлять сведения о своей деятельности и особо представлять дела, которые требовали личного рассмотрения царя. У Николая I возникала иллюзия, что ход дел постоянно находится под его контролем.
Для повседневного вмешательства во все сферы правительственной деятельности и общественной жизни он использовал офицеров свиты. Генерал-адъютанты и флигельадъютанты исполняли самые разные поручения. К примеру, С. Г. Строганов в 1826 г. ревизовал Московский университет, и по его представлению было запрещено преподавание философии.
Кодификация законов. II отделение должно было заниматься кодификацией законов, ему же «в порядке верховного управления» вменялось в обязанность разрешать отступления от законов. Иными словами, император контролировал всю законотворческую деятельность. Другие отделения ведали воспитательными и благотворительными учреждениями, подготовкой реформы в государственной деревне, кавказскими делами. В целом императорская канцелярия, выполняя не только надзорные функции, подменяла собой соответствующие ведомства, ее деятельность неизбежно вносила дезорганизацию в работу государственного аппарата. Достигавшаяся при этом предельная централизация давала кратковременный эффект.
Отвергнув конституционные начинания Александра I, Николай I противопоставил им систему, которая давала возможность упорядочить российское законодательство, ограничить судебный и административный произвол. Он придавал большое значение кодификации законов, что означало систематизацию действующего законодательства. При самодержавном правлении не только законодательные акты и указы, но и распоряжения монарха имели силу закона. Со времен Соборного уложения царя Алексея Михайловича накопилось так много противоречивых установлений, что давней актуальной задачей стало создание нового всеобъемлющего законодательства, своего рода нового Уложения.
Отказавшись от этой мысли, которая была не по плечу даже Екатерине II, Николай I поручил Второму отделению распределить в хронологическом порядке и подготовить к печати законы Российской империи от 1649 г. до конца царствования Александра I. Так возникло «Полное собрание законов Российской империи». Затем Сперанским и его сотрудниками из них были выбраны и распределены по соответствующим разделам те, что должны были составить действующее законодательство. К 1832 году был подготовлен знаменитый «Свод законов Российской империи», который начал действовать как «положительный закон» с 1 января 1835 г.
Николай I не поощрял стремление Сперанского внести дополнения и изменения в действующее законодательство. Ему органически было чуждо творческое начало. Свод законов выполнял регламентирующую и стабилизирующую роль, но с его появлением ничего нового в административную и судебную практику самодержавия внесено не было. Объективно он укреплял всевластие бюрократии, и логично, что за его создание светоч александровской либеральной бюрократии Сперанский получил орден Андрея Первозванного.
Самодержавная власть. Первый раздел первого тома свода законов носил характерное название: «О священных правах и преимуществах верховной самодержавной власти». Здесь были изложены правовые понятия, определявшие объем полномочий царя. Первая статья этого раздела гласила: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не токмо за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». Это была апелляция к теории божественного права, которая в XIX в. безнадежно устарела. Согласно дальнейшим статьям, Российская империя управлялась на «твердых основаниях положительных законов, исходивших от самодержавной власти». Иными словами, император был единственным источником законности.
Свод законов знал принцип разделения властей, который особо тщательно оговаривался в отношении прав и обязанностей министерств. Власть законодательная, как составляющая ведение Государственного совета, и власть судебная, как принадлежащая Сенату и судебным местам, были исключены из их функций: «Существо власти, вверяемой министрам, принадлежит единственно к порядку исполнительному: никакой новый закон, никакое новое учреждение или отмена прежнего не могут быть установляємы властию министра». И далее: «Никакое министерство само собою никого судить и никаких тяжб решить не может». Министерствам принадлежала исполнительная власть: «В порядке государственных сил министерства представляют установление, посредством коего верховная исполнительная власть действует на все части управления». Функциональное разделение властей, установленное Сводом законов, упорядочивало работу государственного механизма, но не могло заменить отсутствие политической системы подлинно независимых и взаимно уравновешивающих ветвей власти.
Утверждая прерогативы самодержавия, Николай I следовал наставлениям Карамзина, которого он высоко ценил, и верил в самодержавную инициативу. Когда в 1830 г. во Франции началась революция и была свергнута династия Бурбонов, он рассуждал о том, что «Россию наиболее ограждает от бедствий революции то обстоятельство, что у нас со времен Петра Великого всегда впереди нации стояли ее монархи».
Восстание в Варшаве в ноябре 1830 г. император воспринял как личное оскорбление, в особенности потому, что он как польский король в мае 1829 г. исполнил неприятный ему обряд коронации и присягнул на верность конституции. Против повстанцев, которые объявили о свержении династии Романовых с польского престола, были направлены войска И. И. Дибича, которого затем сменил И. Ф. Паскевич. Восстание было подавлено, и в феврале 1832 г. был издан Органический статут, по которому Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью Российской империи. России-
ский император делался наследственным обладателем польской короны, и отпадала необходимость отдельной коронации. Польский Сейм был ликвидирован, армия распущена. Царь покончил с главным конституционным начинанием Александра I, с надеждами на возвращение правительственного реформизма.
Укрепление дворянства. Усмирив польское восстание, видя себя оплотом легитимизма в Европе, Николай I сделал попытку укрепить российское дворянство. В декабре 1831 г. было обнародовано Положение о дворянских обществах. По нему повышался имущественный ценз, необходимый для участия в дворянских выборах. Избирательным голосом обладали дворяне, имевшие не менее ста душ крестьян в пределах данной губернии. Мелкопоместные дворяне должны были объединяться, чтобы послать своего представителя для участия в голосовании. Состоятельные представители поместного дворянства получали преимущества при занятии выборных должностей. Губернские дворянские собрания наделялись правом делать представления правительству как о дворянских нуждах, так и по общим местным вопросам.
Ограничивался доступ в ряды дворянства, для чего в 1832 г. было учреждено новое сословие – потомственных и личных почетных граждан, какими могли стать богатые купцы, ученые и лица свободных профессий. Почетные граждане освобождались от телесных наказаний и рекрутской повинности. Мера, выдержанная в духе сословной регламентации XVIII в., отнюдь не снижала социальной напряженности, скорее она подчеркивала привилегированное положение дворянства. Тому же служил закон 1845 г. о майоратах, который разрешал превращать имения, где было свыше тысячи душ, в заповедные и передавать их в наследство старшему сыну. Это противоречило давним традициям дворянских разделов и не привилось. В целом действия Николая I по возвышению дворянства носили ограниченный характер, они не останавливали ослабления помещичьего хозяйства и в конечном счете были безрезультатны.
Апогей самодержавия выявил узость его социальной базы, расширение которой было проблематично. Его следствием стал политический и социальный застой, падение престижа верховной власти внутри страны и на международной арене. Подводя итоги царствования Николая I, его современнике. М. Соловьев писал: «Фрунтовики воссели на всех правительственных местах, и с ними воцарились невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью общественной и государственной жизни. Вся Россия 30 лет была на смотру у державного фельдфебеля».
2. Крестьянский вопрос
Комитет 6 декабря. В николаевское время важнейшие решения по вопросам внутренней политики вырабатывались и принимались в обстановке строгой секретности, что соответствовало как личным склонностям царя, так и его пониманию хода государственных дел. Николай I с подозрением относился к любым проявлениям общественного мнения, не доверял он и корпоративным представлениям, даже когда они были облечены в верноподданническую форму и исходили от дворянства. Для него естественным было обсуждение серьезных тем в кругу доверенных сановников, огражденное канцелярской тайной.
С особой силой стремление опереться на высшую бюрократию сказалось в подходе к крестьянскому вопросу, на важность которого обратил внимание императора уже глава Комитета 6 декабря 1826 г. В. П. Кочубей, который подчеркивал необходимость преемственности в подходе к его решению. Он напоминал о проектах предшествующего царствования, когда «направление умов и часто являвшиеся признаки нетерпеливого перенесения помещичьими крестьянами их рабства обращали внимание правительства к сему важному предмету». Николай I оставил напоминание Кочубея без последствий, но некоторые из тех, кто по поручению Александра I составлял записки по крестьянскому вопросу, принимали активное участие в его обсуждении и в новое царствование. Среди них выделялись генерал П. Д. Киселев и министр финансов Е. Ф. Канкрин.
Секретные комитеты. Само обсуждение проходило в Секретных комитетах, которые создавались по высочайшему распоряжению вне обычных государственных институтов. Членами комитетов были высшие государственные сановники по выбору императора, связанные подпиской о неразглашении сведений о своих занятиях. Не допуская и тени гласности в крестьянском вопросе, Николай I ставил перед Секретными комитетами вопросы, связанные как с выработкой общих принципов переустройства деревни, так и с созданием частных законодательных актов. Секретные комитеты возникали по усмотрению императора, и деятельность большинства из них была бесплодной. Некоторое значение имело обсуждение крестьянского вопроса в комитетах 1828, 1830, 1835,1839,1840,1844,1846 и 1848 годов. Последние два комитета работали под председательством наследника престола великого князя Александра Николаевича. Обстановка секретности была столь велика, что, к примеру, комитет 1839 года носил не идущее к его занятиям название – Комитет о повинностях в казенных имениях западных губерний.
Крестьянский вопрос Николай I понимал прежде всего как вопрос об отмене крепостного права. Правительство не могло бесконечно испытывать долготерпение крепостных и дворовых людей. Статистика Третьего отделения свидетельствовала о неуклонном росте крестьянских волнений, которые в ряде случаев приходилось усмирять с помощью воинских команд, особенно тревожили учащавшиеся случаи расправ крепостных со своими помещиками. В поисках воли помещичьи крестьяне бежали в Новороссию и Предкавказье, уходили в города, в деревне упорно распространялись слухи о близких переменах, которые не прекратил даже высочайший Манифест.
На тревожную тенденцию обращал внимание А. X. Бенкендорф, когда в секретном отчете за 1839 г. писал: «Дело опасное, и скрывать эту опасность было бы преступлением. Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим.
Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Демонстрируя подлинно государственный подход, шеф III отделения предлагал: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа».
Николай I был вполне согласен со своим ближайшим сотрудником. В частных беседах он говорил о своем желании начать «процесс против крепостного права», а выступая на заседании Государственного совета в 1842 г., он официально заявил: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении есть зло, для всех ощутительное, но прикасаться к нему теперь было бы еще более гибельным, и всякий помысел о даровании свободы крепостным людям был бы преступным посягательством на спокойствие государства». Суть дела изложена исключительно точно.
Принципы, которыми руководствовался Николай I, были просты: невозможно игнорировать борьбу крепостных за волю, но действовать следует неспешно, ограждая интересы поместного дворянства, которое было первенствующим сословием и для которого владение крепостными душами было главной политической и экономической привилегией. Самодержавие выступало в роли верховного арбитра, демонстрируя свое всевластие и зависимость любого сословия от его инициатив.
Законы о крестьянах. Главным инструментом смягчения социальной напряженности стала мелочная регламентация отношений между помещиками и крепостными крестьянами. На протяжении всего николаевского царствования выстраивалась система законодательных запретов, призванная показать правительственную заботу о крестьянах и ограничить помещичий произвол. В разные годы правительство последовательно запретило отдавать крепостных крестьян на заводы, продавать крепостных без земли или землю без крепостных, ограничило право помещиков ссылать крестьян в Сибирь, продавать их с публичного торга с раздроблением семейств, платить ими частные долги. По обоюдному соглашению помещики могли отпускать на волю дворовых без земли.
В 1847 г. помещичьи крестьяне получили право выкупа при продаже имений за долги с публичных торгов. Это право было обставлено рядом условий, среди которых главным было внесение всей выкупной суммы сразу в месячный срок. Купившие волю крестьяне делались государственными, а выкупленная земля предоставлялась в пользование всей общине. Такие крестьяне назывались безоброчными, поскольку не платили оброка за землю, обязательного для государственных крестьян. Указ 1847 г. вызвал интерес среди крестьян тех местностей, где были развиты промыслы и где имелись наличные средства. К этому времени значительная часть помещичьих имений была заложена, и их продажа с торгов была вполне возможна.
Уступая недовольству дворянства, правительство почти сразу ограничило действие указа необходимостью получить согласие помещика. Выкупиться на волю по указу смогло не более тысячи крестьян мужского пола. Столь же ограниченный характер носил закон 1848 г., по которому помещичьи крестьяне могли покупать недвижимую собственность. Стать владельцем земли крестьянин мог только с согласия своего помещика. Все эти меры не касались основ крепостного строя и затрагивали ничтожное меньшинство крепостных крестьян.
Указ об обязанных крестьянах. Большее значение имел разработанный в Комитете 1839 года указ об «обязанных крестьянах», изданный в 1842 г. Его инициатором был министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев, который развил и дополнил александровский указ о вольных хлебопашцах. По указу 1803 г., отпуская крестьян на волю, помещик был должен наделить их землей. Указ об обязанных крестьянах исходил из принципа нерушимости помещичьей собственности на землю: «Вся без исключения земля принадлежит помещику; это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может». Указ сохранял за помещиками полное право «вотчинной собственности на землю», крестьяне же получали от помещика участки земли в пользование за повинности, которые они были обязаны исполнять и нормы которых устанавливали помещики. Отсюда и название – обязанные крестьяне.
Хотя указ отдавал все на усмотрение помещиков, он вызвал в их среде беспокойство, прежде всего потому, что в крепостной деревне его восприняли как обещание воли. В нескольких губерниях даже произошли крестьянские волнения. Николай I снял беспокойство, заявив, что земля останется «навсегда неприкосновенной в руках дворянства». Практическое значение указа об обязанных крестьянах было невелико. До крестьянской реформы по нему было освобождено около 27 тыс. душ мужского пола.
Инвентари. Осторожный подход был характерен для правительства и при составлении так называемых инвентарей, которое велось с 1844 г. в западных губерниях. Здесь, на территории Правобережной Украины и Белоруссии, помещиками были в основном представители польской шляхты, многие из которых были замешаны в восстании 1830 1831 гг. Стремясь ослабить их экономически, власти подготовили и провели инвентарную реформу, согласно которой правительственными чиновниками проводилось описание имений и четкое определение повинностей и земельных наделов крестьян. Сведения, занесенные в инвентари, в дальнейшем не подлежали изменению. Инвентарные правила не улучшили положение украинского и белорусского крестьянства, но они определили направление правительственного вмешательства в отношения между помещиками и крепостными. Дворянство восприняло инвентари как нарушение владельческого права, под его давлением они не были введены в Северо-Западном крае.
Комитет 1835 года. Среди Секретных комитетов выделялся комитет 1835 года, который возглавлял председатель Государственного совета И. В. Васильчиков и куда вошли министр юстиции Д. В. Дашков, министр финансов Е. Ф. Канкрин, М. М. Сперанский и П. Д. Киселев. Комитет должен был рассмотреть положение всего земледельческого населения России, обратив особое внимание на крепостных крестьян, чтобы решить задачу «нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы».
В комитете столкнулись два подхода. Один, изложенный Канкриным, предлагал сосредоточить внимание на создании новых правительственных учреждений для управления казенными крестьянами. Иными словами, намечалась бюрократическая реформа, оставлявшая в стороне вопрос о крепостном праве.
Другим был подход Сперанского, которого поддерживал Киселев. Они полагали, что за переменами в положении государственных крестьян должно последовать изменение в положении крепостных. Намечены были три этапа реформирования крепостной деревни. На первом работа крестьян на помещиков ограничивалась тремя днями в неделю, о чем говорилось еще в павловском законодательстве. На втором точно определялись крестьянские повинности, на третьем – крестьяне получали личную свободу, но без наделения землей. Временные рамки этапов не намечались. Это был вариант безземельного освобождения, в александровское время опробованный в Остзейском крае.
Практического значения работа комитета 1835 года не имела. Было принято предложение Канкрина начать преобразование с государственных крестьян, однако останавливаться на этом Николай I не намеревался. Он одобрил позицию Киселева, которому заявил: «Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части». Было образовано V отделение императорской канцелярии для разработки проекта реформы государственной деревни. Во главе его был поставлен П. Д. Киселев.
Реформа государственных крестьян П. Д. Киселева.
Участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов русской армии генерал Павел Дмитриевич Киселев имел репутацию способного администратора, в александровское время считался либералом и полагал, что «гражданская свобода есть основание народного благосостояния». Декабристы прочили его в состав временного правительства, что после личных объяснений с генералом Николай I оставил без последствий. В ходе русско-турецкой войны 1828-29 гг. войска, которыми он командовал, форсировали Дунай и заняли Шипкинский перевал.
Назначение Киселева свидетельствовало о серьезности намерений правительства начать преобразования в государственной деревне. В тот период государственных крестьян всех категорий насчитывалось свыше 8 млн. душ мужского пола, что составляло более 34 % всего податного сельского населения. Их положение весьма различалось в зависимости от местности и особенностей административного управления, но в целом оно было лучше, чем положение крепостных. После ревизии, проведенной в разных губерниях, по представлению Киселева в 1837 г. было создано министерство государственных имуществ. Его попечительство распространялось на всех свободных сельских обывателей, которые объединялись в одно сословие государственных крестьян. Министерство должно было увеличить наделы в государственной деревне, что предусматривало наделение крестьян землей из государственного резерва и организацию их планомерного переселения; упорядочить оброчное обложение; улучшить приемы земледелия. Министром был назначен П. Д. Киселев.
В короткое время он создал новую систему управления государственной деревней, которая строилась по вертикали: губерния – округ – волость – сельское общество. Вводилось выборное сельское и волостное самоуправление, создавались сельские и волостные судебные расправы для разбора мелких крестьянских тяжб. Все выборные из крестьян находились под опекой чиновников, для чего в каждой губернии учреждалась Палата государственных имуществ. Сохранялось общинное землепользование и периодические переделы земли. Была проведена реорганизация оброчной повинности, которая стала соотноситься с доходностью крестьянского надела. В деревне создавались кредитные кассы, которые выдавали нуждавшимся крестьянам ссуды на льготных условиях. Обязательной стала общественная запашка, которая должна была способствовать созданию зерновых резервов на случай неурожая. По России было создано свыше 3300 хлебных запасных магазинов.
Часть общественной запашки в обязательном порядке отводилась под посевы картофеля. Впервые эта мера была опробована после неурожая начала 1830‑х гг. и привела к недовольству крестьян, у которых под картофель изымались лучшие земли. За неисполнение указаний властей им грозили телесные наказания и штрафы. В 1834 г. в некоторых губерниях начались волнения, которые были названы картофельными бунтами. Власти объясняли их крестьянским невежеством и незнанием приемов возделывания и уборки картофеля.
В 1840-43 гг. картофельные бунты повторились на Урале и в Поволжье. Особое возмущение крестьян вызывало принудительное изъятие зерна для складирования в хлебных магазинах. Происходили столкновения государственных крестьян с войсками, в Оренбургской губернии по деревням расходились рукописные прокламации с призывами к неповиновению. В столкновениях с войсками крестьяне оказывали вооруженное сопротивление, были убитые и раненые. Тысячи крестьян были подвергнуты телесным наказаниям, многие сосланы в Сибирь. Картофельные бунты, в которых участвовало до полумиллиона крестьян, вынудили власти пойти на уступки. Обязательные посевы картофеля были отменены. Для Киселева это была неудача, которая свидетельствовала о невозможности полной регламентации крестьянской жизни.
С большим успехом решались вопросы народного образования и медицинской помощи в государственной деревне. В течение двадцати лет было заведено свыше 2,4 тыс. сельских приходских училищ, что способствовало повышению уровня крестьянской грамотности. По настоянию Киселева открывались училища для крестьянских девочек. В деревне организовывались медицинские и ветеринарные пункты. Под присмотром чиновников создавались образцовые государственные фермы, где крестьяне могли получить новые агротехнические навыки. П. Д. Киселев как бы воплощал в жизнь рационалистические представления просветителей прошлого века. Он руководствовался такими категориями, как «разум» и «общая польза», пренебрегая экономическими соображениями.
В целом реформа Киселева улучшила положение государственной деревни, внесла позитивные изменения в быт государственных крестьян. Однако она не стала, как на то надеялся ее инициатор, первым шагом к преобразованию крепостной деревни, где помещичьи интересы резко ограничивали возможность бюрократического вмешательства.
Неспособность решить назревший крестьянский вопрос свидетельствовала о кризисе самодержавной инициативы, она предопределила конечную неудачу всей внутренней политики Николая I.
3. Николаевская реакция
Сергей Семенович Уваров. Внутренняя политика Николая I отличалась последовательностью. На протяжении тридцати лет ее содержание оставалось неизменным и сводилось к немногим важнейшим задачам: укреплению прерогатив самодержавной власти, совершенствованию бюрократического аппарата и контролю над всеми сферами общественной, культурной и частной жизни. Такая политика создавала иллюзию стабильности, но в действительности обрекала страну на застой, на экономическое и социальное отставание от передовых европейских государств. Ее проведение требовало возведения «умственных плотин» и создания универсальной идеологической доктрины, которая могла бы противостоять разрушительному «духу времени». Решать эту задачу выпало С. С. Уварову, который долгие годы считался столпом правительственной политики в области просвещения и культуры.
Уваров был умен, европейски образован. В александровское время был попечителем Петербургского учебного округа, в 1818 г. стал президентом Академии наук. Слыл либералом, входил в «Арзамас». В разгар борьбы с Наполеоном он написал несколько брошюр, обращенных к европейскому общественному мнению, где идейно обосновал необходимость противостояния деспотизму. Он выражал надежду, что «цари, народы на могиле Бонапарта совместно принесут в жертву деспотизм и народную анархию». Революция была для него «грудой преступлений и бесполезных несчастий». Убежденный монархист, Уваров полагал, что республиканский строй «неприменим к современной системе великих европейских государств». Общеевропейским идеалом он считал легитимное правление, где «мощные барьеры обеспечивают гражданские свободы личности». Откликаясь на варшавскую речь Александра I, он провозгласил политическую свободу «последним и прекрасным даром Бога».
После 14 декабря либерализм Уварова улетучился. Время высветило низкие стороны его характера, он поступал, по выражению Пушкина, «как ворон, к мертвечине падкий». В 1832 г. Уваров был назначен на пост товарища (заместителя) министра народного просвещения. Его первым шагом стало очищение Петербургского университета, выразившееся в увольнении неугодных профессоров, вторым – ревизия Московского университета, где было раскрыто «дело Сунгурова», приведшее к разгрому студенческого кружка, участники которого обвинялись в сочувствии польским повстанцам. Изучив причины «своевольства» студентов, он пришел к выводу: «Не ученость составляет доброго гражданина, верноподданного своему государю, а нравственность его и добродетели». Благодаря Уварову нравственность и добродетель стали категориями внутренней политики.
Православие, самодержавие и народность. Стержнем уваровского отчета о ревизии Московского университета стала мысль привести всю культурную и общественную жизнь России «к той точке, где сольются твердые и глубокие знания с убеждением и теплою верою в истинно русские хранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». Суть николаевской идеологии была передана исключительно точно. Отчет получил одобрение императора, и С. С. Уваров стал министром народного просвещения. Он принадлежал к тем немногим николаевским сановникам, кто никогда не служил в военной службе, но царь прощал этот изъян, ценя его политический кругозор, умение обращать на пользу самодержавию достижения европейской мысли.
Находясь на этом посту, Уваров окончательно систематизировал те воззрения, что стали основой николаевской идеократии, краеугольный камень которой – доктрина превосходства православной и самодержавной России над «гибнущим Западом». Эта мысль лежала в основе ранних манифестов Сперанского и Блудова, эти начала были изложены в политических сочинениях Карамзина. Доктрина Уварова идеально соответствовала представлениям Николая I о России и ее месте в мире.
Призванный к решению задачи, которая была тесно связана «с самою судьбою Отечества» и заключалась в том, чтобы «найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие», Уваров провозгласил национальными началами православие, самодержавие и народность. Он утверждал: «Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастья общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть… Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия… Относительно народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий; но народность не заставляет идти назад или останавливаться, она не требует неподвижности в идеях».
Цель доктрины Уваров формулировал четко: «Изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в оных душах радушное уважение к Отечеству».
Уваровская триада стала необходимым и важным компонентом внутренней политики Николая I, она призвана была обеспечить стабильность правительственной системы. Эта доктрина, которую иногда называют «теорией официальной народности», была основана на идее национальной исключительности и имперского превосходства. Внешнеполитические успехи, прочное внутреннее положение Российской империи как бы подчеркивали ее особое место в Европе, служили подтверждением правоты доктрины. Это была теория казенного патриотизма победоносной военной империи. Из нее вовсе не вытекала необходимость политической и экономической изоляции России, но весьма желательной представлялась изоляция идейная.
Доктрина Уварова претендовала на универсальность, она была обращена ко всем сословиям. По распоряжению Николая I в 1833 г. композитор А. Ф. Львов создал народный гимн на слова В. А. Жуковского. Львов вспоминал: «Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, годный для войск, годный для народа – от ученого до невежды». В этих словах удачно выражено стремление николаевской идеократии к всеохватности и общедоступности. Однако проповедь казенного патриотизма, православия и народности, понимаемой в «русском духе», была заведомо неприемлема для значительной части российских подданных, которые не были русскими и принадлежали к иной конфессии. Естественным ответом на нее стал национализм нерусских народов, борьба с которым сделалась постоянной заботой правительства.
Кирилло-Мефодиевское общество. В 1847 г. на Украине было раскрыто тайное Кирилло-Мефодиевское общество, организаторами которого были литераторы и историки Н. И. Костомаров, П. А. Кулиш, Н. И. Гулак, близок к обществу был поэт Т. Г. Шевченко. Правила общества были основаны на идеалах христианской нравственности, они предусматривали отмену крепостного права, равенство граждан и, главное, создание федерации славянских народов с центром в Киеве. Кирилло-Мефодиевское общество продолжало традиции панславизма, которые были присущи декабристскому Обществу соединенных славян. Влияние его идей было незначительно. Однако глава III отделения А. Ф. Орлов потребовал, чтобы цензура с особым вниманием следила за теми учеными и литературными сочинениями, «где дело идет о народности или о языке Малороссии и других подвластных России земель, не давая любви к родине перевеса над любовью к отечеству, империи и изгоняя все, что может вредить последней любви, особенно о мнимых настоящих бедствиях и о прежнем, будто бы необыкновенно счастливом, положении подвластных племен».
Цензура. Цензура была важной частью николаевской идеократии. Именно на цензурные инстанции возлагалась ответственность за состояние дел в литературе и театре, за общее состояние умов и народную нравственность. В 1826 г. император утвердил Цензурный устав, который современники назвали «чугунным». Был учрежден Главный цензурный комитет, который подчинялся министерству народного просвещения. Цензоры обязаны были действовать согласно «политическим обстоятельствам и видам правительства», не пропускать сочинений, порицающих монархический образ правления или содержащих «предположения о преобразованиях каких-либо частей государственного управления». Для Николая I это был естественный ответ на реформаторские настроения прошлого царствования.
Устав 1826 г. требовал от цензоров контролировать не только политическую, но и литературную сторону сочинений, «ибо разврат нравов приуготовляется развратом вкусов». Произвол был столь велик, что два года спустя правительство вынуждено было дать новый Цензурный устав, где цензорам рекомендовалось не придираться к словам и отдельным выражениям. Впрочем, изощренность тех, кто следил за литературным процессом, была такова, что один из цензоров похвалялся умением на законных основаниях запретить молитву «Отче наш». В николаевское время цензурный контроль, помимо Цензурного комитета, осуществляли самые разные ведомства: Синод, Академия наук, министерство императорского двора, университеты. Была цензура театральная, духовная, военная. Верховный надзор был обязанностью III отделения, для которого общественное безмолвие было свидетельством успеха в овладении умами.
В отношении литературы и особенно журналистики Уваров был сторонником твердых мер. По его настоянию в 1834 г. был запрещен журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», который пытался следовать либеральным традициям александровского времени. Уваров докладывал царю: «Революционное направление мысли, которое справедливо можно назвать нравственною заразою, очевидно обнаруживается в сем журнале». Он обвинял Полевого в нелюбви к России и утверждал: «Декабристы не истреблены: Полевой хотел быть органом их». Крайне редко выдавались разрешения на новые периодические издания, в журналистике тон задавали Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч, которые следовали указаниям Третьего отделения.
«Мрачное семилетие». Европейские революции 1848 г. стали поводом для усиления цензурного гнета. Уже в феврале был создан секретный комитет, по рекомендациям которого вскоре был учрежден Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений. По имени председателя комитет получил название Бутурлинского. Его задачей был сплошной просмотр всех печатных изданий, выходивших в России, надзор за цензорами, редакторами и издателями. Деятельность Бутурлинского комитета давала основание современникам говорить о стремлении правительства ввести в России единомыслие. Создание Комитета означало дальнейшее развитие идеократии, и не случайно последние годы царствования Николая I вошли в историю как «мрачное семилетие».
После 1848 г. правительственная реакция оправдала предсказание историка С. М. Соловьева: «Нам, русским ученым, достанется за эту революцию».
Долгие годы Николай I играл роль покровителя науки и высшего образования, хотя и полагал, что университеты являются рассадниками вольнодумства. Он понимал, что для государственной службы требуются подготовленные чиновники. В его царствование были открыты Технологический и Межевой институты, Училище правоведения, Военно-морская академия и другие специальные учебные учреждения.
По университетскому уставу 1835 г. лица, окончившие университет, получали чин 10‑го или 12‑го класса по Табели о рангах. С. С. Уваров наладил систему подготовки отечественной профессуры, способствовал заграничным командировкам молодых ученых, открывал новые кафедры. С началом «мрачного семилетия» он был отправлен в отставку. Новый министр князь П. А. Ширинский-Шихматов ограничил преподавание политической экономии, философии и правовых дисциплин, поощрял занятия богословием, запретил принимать в университеты лиц недворянского происхождения. Резко сократилось число студентов, была повышена плата за обучение. Отлаженная образовательная система оказалась на грани развала. Соловьев констатировал: «Что же было следствием? Все остановилось, заглохло, загнило. Русское просвещение, которое еще надобно было продолжать взращать в теплицах, вынесенное на мороз, свернулось».
Николаевская реакция торжествовала.