Анна Первая
Она могла стать не только матерью российского императора Петра Третьего, но и регентшей при нем до его совершеннолетия, а еще – шведской королевой. Наделенная красотой, умом, политическими амбициями, высоким происхождением, она, безусловно, была бы куда уместнее на российском престоле, чем ее младшая сестра Елизавета. И уж точно – лучше десять лет занимавшей этот трон кузины – Анны Иоанновны. Но судьба распорядилась иначе: старшая дочь Петра Великого скончалась от родильной горячки, едва достигнув двадцатилетнего возраста. И про нее почти тут же забыли.
А это, как минимум, несправедливо.
Старшая (а точнее – третья) дочь Петра Великого и Екатерины, Анна родилась в Москве 27 января 1708 года. Тогда ее мать была ещё просто «царевой полюбовницей», весьма смутного происхождения.
Анне исполнилось четыре года, когда в скромнейшей Исаакиевской церкви Петербурга состоялся наискромнейший обряд венчания. Два десятка моряков и их принарядившиеся жены теснились в деревянном храме. Со стороны казалось, что это обычная свадьба жителя Адмиралтейской слободы – шкипера или артиллериста. К тому же возле невесты стояли две крошечные девочки-погодки, которых, как тогда говорили, «привенчивали» к родителям. Тоже обычное дело для простонародья.
На самом деле венчался русский царь Петр Алексеевич и его давняя боевая подруга Екатерина. Понять это можно было только по тому, что гости дружной гурьбой отправились не в ближайшую аустерию, сиречь – кабак, а в царский дворец. Свадьба удалась – гостей не спаивали, как обычно это делал Петр, и в начале вечера уставших от церемонии девочек – Анну и Елизавету – няньки унесли спать во внутренние покои.
Таким было первое появление в свете петровских дочерей. Мстительная народная (точнее – высокородная) память этой истории не забыла, и не раз императрицу Елизавету впоследствии называли «выблядком», родившейся до брака, «в блудстве». Но ей, как и ее великому отцу, было на это, похоже, наплевать: сама она вела жизнь весьма далекую от благочестивой. В отличие, кстати, от родной старшей сестры.
Действительной любимицы Петра, между прочим.
Воспитание сестры получали одинаковое – и удивительно прогрессивное по тем временам. Вместо обычных при русском дворе мамок-нянек, их наставницами были иностранки – итальянская графиня Марианна Маньяни и французская виконтесса Датур-Дануа. Немецкому же языку, столь любезному обоим их родителям, принцесс обучал «мастер немецкого языка» Глик. Так что в весьма еще нежном возрасте и Анна, и Елизавета, свободно говорили на четырех языках, считая природный русский.
Елизавета писать и читать откровенно не любила, заманить ее в «классы» можно было только посулив обновку или лакомство. Анна же, наоборот, очень рано освоила основы правописания: уже в шестилетнем возрасте делала приписочки в посланиях к отцу. Любила книги, предпочитая их урокам танцев и хороших манер, что, впрочем, не помешало ей в совершенстве овладеть и тем, и другим.
В письме, отправленном в июле 1714 года из Ревеля, Екатерина писала Петру:
«На сих днях получила я письма, к вашей милости писанные из Санкт-Петербурга от детей наших, в котором письме Аннушка приписала имя свое своею ручкою».
Восьми лет Анна уже сама писала письма матери и отцу и подписывала их «Принцесса Анна», что вызывало бурный восторг царя. В архивах Петра I по сей день хранится несколько поздравительных писем Анны, написанных по-немецки.
Она, именно она была его подлинной любимицей, и единственное, о чем Пётр сожалел – это то, что Анна родилась девочкой.
«Будь она царевичем – не стал бы я более беспокоиться о будущем вверенной мне Богом державы», – писал он одному из своих друзей-сподвижников.
Кроме языков, царевны обучались танцам у танцмейстера Стефана Рамбурга. В этой науке они весьма преуспели и танцевали превосходно. С большим изяществом и грацией порхали они по дворцовым залам. Чем вводили в немалый соблазн придворных, не привыкших еще к подобному воспитанию девок – царских дочерей.
Иностранцы, бывавшие при дворе в начале 1720-х годов, поражались необыкновенной красоте подросших царевен. Темноглазая Анна отличалась от блондинки Елизаветы не только внешностью, но и нравом: была спокойнее, рассудительнее, умнее сестры, ее скромность и застенчивость всем бросалась в глаза. Впервые увидев ее, камер-юнкер Ф. Берхгольц записал:
«Брюнетка – и прекрасная, как ангел».
Она и характером обладала – ангельским. По свидетельству одного из современников, во время христосования на Пасху произошел забавный случай. Когда знатный иностранный гость захотел поцеловать четырнадцатилетнюю уже Анну, то она страшно смутилась, покраснела, тогда как младшая, Елизавета, «тотчас же подставила свой розовый ротик для поцелуя».
В забавном этом случае характеры обеих принцесс видны, как на ладони. Хотя трудно предположить, в кого пошла характером Анна: ни батюшка ее, ни матушка особой скромностью и целомудрием никогда не блистали, скорее наоборот. Пётр утверждал, что старшая дочь вся удалась в свою тетушку – царевну Наталью Алексеевну, его любимую младшую сестру. И старался обеспечить Анне то, чего не мог сделать для Натальи: выбрать ей достойного жениха и… кто знает?… все-таки сделать своей главной наследницей.
Современники были в восторге от Анны. Один из них писал:
«Это была прекрасная душа в прекрасном теле. Она, как по наружности, так и в обращении, была совершенным отца подобием, особенно в отношении характера и ума, усовершенствованным ее исполненным доброты сердцем».
Действительно, внешне Анна была похожа на отца, который в молодости был хорош собою. В записках одного из иностранцев читаем:
«Старшая же принцесса вылитый портрет царя-отца, слишком экономна для принцессы и хочет обо всем знать… Даже ростом, для женщины тогда довольно высоким, она на него походит…»
Сохранился и другой отзыв – голштинца графа Басевича, который писал в своих знаменитых «Записках»:
«Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчило в ней. Рост ее, более пяти футов, не казался слишком высоким при необыкновенно развитых формах и при пропорциональности во всех частях тела, доходившей до совершенства. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии, ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Одним словом, самая строгая взыскательность ни в чем не могла бы открыть в ней какого либо недостатка. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского. С детства отличалась она неустрашимостью, предвещавшею в ней героиню, и находчивостью».
По всему Анна была завидной невестой на брачном рынке царственных особ. Елизавете Пётр сразу предназначил в женихи французского короля: сохранив о своей поездке во Францию самые приятные воспоминания, он понимал, что кокетливая и обворожительная Елизавета просто создана для Версаля. Но принимать какие-то решения относительно Анны не торопился. Хотя руки Анны Петровны добивались наследные принцы Испанский и Прусский, герцоги Шартрский и Голштинский.
Последний – Карл-Фридрих – был, между прочим, родным племянником шведского короля Карла XII и мог со всем основанием претендовать на шведский престол. Собственные же владения герцога стали добычей Дании, и пока он был вынужден искать приюта в России в надежде с ее помощью получить, как минимум, обратно свой Шлезвиг. Но и стать королем Швеции тоже, разумеется, был не прочь.
В 1718 году скончался бездетный Карл XII, шведский престол должен был достаться сыну старшей сестры короля, герцогу голштинскому, но он был отвергнут шведами и корону, с ограничением власти, шведские государственные чины предложили Ульрике-Элеоноре, младшей сестре Карла XII.
Петр Великий полагал, что, имея в своих руках законного наследника шведского престола, он скорее добьется выгодного для России мира. Расчеты эти вполне оправдались; не сбылись только надежды герцога, хотя Петр І и дал повеление Брюсу и Остерману заключить мир со Швециею только при условии, чтобы шведы признали Карла-Фридриха наследником королевского престола и обещали восстановить его, при помощи России, во владении герцогством Шлезвиг.
Шведы не хотели и слышать об этом и только по усиленному настоянию Петра Великого предоставили герцогу титул королевского высочества. Даже страх перед русским оружием не смог заставить шведский парламент согласиться на неугодного им короля. Русскому императору оставалось лишь уповать на то, что «сила солому ломит» и со временем все образуется по его высочайшему желанию.
В противоположность своей невесте, герцог Голштинский не отличался ни умом, ни красотой. Он был невысокого роста и не обладал внешней привлекательностью. К тому же голштинец был абсолютно равнодушен к чтению и к наукам и досуг предпочитал проводить за столом с обильными возлияниями. Кроме того, Карл-Фридрих не чувствовал особенной любви к своей потенциальной невесте и даже не скрывал этого.
Хотя многие современники утверждают, что Анна «чувствовала к герцогу искреннюю и нежную привязанность», это скорее была хорошая мина при плохой игре, в которой слишком многое было поставлено на кон, чтобы старшая дочь Петра могла дать волю своим истинным чувствам.
Впрочем, Пётр не спешил выпускать любимых дочерей из родительского дома, к тому же Елизавета была еще совсем юной, а без Анны… без Анны он плохо представлял себе жизнь вообще. Вот и тянулось сватовство герцога Голштинского, которому не отказывали окончательно, но и не давали согласия.
Судьбу Анны внезапно и фатально решила… супружеская измена ее матери, теперь уже официально коронованной императрицы Екатерины. Осенью 1724 года совершенно случайно выяснилось, что стареющая, но все еще жаждушая земных утех Екатерина сошлась со своим обер-камергером Вилимом Монсом. Гнев обманутого супруга был ужасен, Монсу после ужасных пыток отсекли голову и в сосуде со спиртом поставили в спальню императрицы – «назидания ради». Но…
Но Петра взбесила не столько физическая измена супруги (сам был не ангел), сколько будущее династии, судьба его огромного наследства. Он порвал уже написанное завещание в пользу Екатерины и позвал к себе вице-канцлера Андрея Остермана…
Дальше события стали разворачиваться стремительно: русско-голштинские брачные переговоры закончились в два дня, и 24 октября 1724 года молодых обручили. Судьба Анны была решена. Ее мнения, разумеется, никто не спрашивал, хотя… Кто знает, о чем тайно беседовали император и его старшая дочь в ту тревожную, последнюю в жизни Петра осень?
22 ноября 1724 года в Петербурге был подписан давно желанный для герцога брачный договор, по которому, между прочим, Анна и герцог отказались за себя и за своих потомков от всех прав и притязаний на корону Российской империи; но при этом Петр оставлял за собою право по своему усмотрению «призвать к сукцессии короны и империи Всероссийской одного из рожденных от сего супружества принцев, в чем герцог обязывался исполнить волю императора без всяких кондиций».
По этому же договору Анна сохраняла веру своих предков и могла воспитывать в ее правилах дочерей, сыновья же должны были исповедовать лютеранство. Ясно было, что Пётр не оставил своего намерения тем или иным способом передать престол Анне – в обход родного внука, законного, с точки зрения знати, наследника. А супруг-герцог должен был стать в этом надежной опорой – как принц-консорт в Англии.
Свадьба Анны имела большое внешнеполитическое значение – через этот брак Пётр получал возможность вмешаться в спор Дании и Голштинии, а также усилить свое влияние на Швецию. Но это венчание имело и важное внутриполитическое значение. Если развернуть подписанный тогда брачный контракт, то можно найти в нем секретный пункт, который в момент подписания документа был скрыт от публики. Он гласил, что при рождении мальчика супруги будут обязаны отдать его Петру для назначения наследником.
Так Петр – после отказа в наследстве Екатерине – хотел решить судьбу трона. И для этого не пожалел любимую дочь. Вот когда было предопределено будущее единственного сына Анны, тогда еще даже не родившегося.
Сама Анна Петровна еще в 1721 году подписала отречение от всех прав на Российский престол, а в 1724 году – и на шведскую корону. Однако будущий сын Анны и Карла-Фридриха мог по закону претендовать сразу на три трона – в России, Шлезвиге и Швеции! Какую фантастическую империю он мог бы создать, воплотись замыслы его деда в жизнь. Точнее, доживи Пётр до рождения внука от любимой дочери.
Но судьба не дала Петру такой возможности. В январе 1725 года он опасно заболел и незадолго до смерти начал писать: «Отдайте все…»
Далее продолжать не мог и послал за Анной, чтобы продиктовать любимой дочери свою последнюю волю; но, когда цесаревна явилась, император уже лишился языка. Есть предположение, что Петр хотел уже на смертном одре «из рук в руки» передать престол и судьбу дел своих именно Анне, возможно, даже, разорвав ее брачный контракт. Ведь, умирая в страшных физических муках, Петр все еще надеялся выкарабкаться, страстно, со слезами молился и отмахивался от подходивших к нему людей:
– После! После! Я все решу после!
Только Анну к нему уже не допустили те, кто имел собственные представления о будущем российского престола. Похоже, ее боялись почти так же, как ее великого отца. Боялась, в том числе, и родная мать, возведенная на трон Меньшиковым при поддержке верных ему полков. Хотя в завещании Екатерина и назначила старшую дочь первым лицом в опеке малолетнего императора Петра II, но о российской короне для детей Анны и речи уже не было.
Зато бракосочетание герцога Голштинского с Анной совершилось с неприличной, по мнению всей Европы, поспешностью: уже в мае 1725 года, в Троицкой церкви на Петербургской стороне несмотря на траур по Петру и маленькой цесаревне Наталье Петровне, умершей от кори через два месяца после смерти отца. Новая императрица устроила дочери пышную свадьбу. Вскоре герцог был сделан членом вновь учрежденного Верховного Тайного Совета и вообще формально приобрел вес. Но – только формально.
Во всё время царствования Екатерины I Анна Петровна с супругом пребывала в Петербурге. Но как только императрица весной 1727 года скончалась, вертевший ею, как куклой светлейший князь Александр Меншиков поспешил избавиться от опасной соперницы. Анна действительно была категорически против планов князя выдать замуж его дочь Марию за малолетнего императора Петра II. Она пыталась убедить мать не делать этого и передать престол Елизавете. Но слишком многим Екатерина была обязана Меншикову, чтобы отказать ему в этом браке.
Аристократия же, ненавидевшая и Меншикова, и «приблудную» дочь Петра, сохраняла нейтралитет. Это позволило всесильному тогда будущему императорскому тестю буквально вытолкать молодую герцогскую чету в Киль. Больше Анна никогда не увидела России.
Уезжая, Анна так и не смогла получить ни своего приданого, ни дорогих вещей, подаренных на свадьбу, лишь сравнительно небольшую сумму денег, оставленных ей по завещанию матери. Это было еще одним мелким и мстительным поступком князя Меньшикова, который соглашался выдать приданное только под расписку герцогини Голштинской, а Анна упорно ставила прежний «титл» – наследная принцесса Российская. С этим и отъехала на чужбину в обществе нелюбимого супруга, крайне недовольным «высокомерным упрямством» Анны Петровны.
И началась мучительная для Анны жизнь в Киле. С мужем ее связывала только беременность, а все надежды герцогиня возлагала на оставшуюся в России сестрицу Елизавету и на рождение сына. О дочери она и думать не желала. Герцог же не желал думать вообще ни о чем.
«Многочисленные свои досуги, – писал Ф. Берхгольц в своих дневниках, – Карл наполняет или попойками, или пустейшими препровождениями времени. Он учреждает из своих придворных то форшнейдер-коллегию, то тост-коллегию, устав которой определяется мельчайшими подробностями всякого ужина. Вдруг устанавливается им какой-нибудь орден „виноградной кисти“, а через несколько времени – „тюльпана“, или „девственности“, и он с важностью жалует шутовские их знаки некоторым приближенным».
Из этого описания становится понятным, в кого пошел будущий император всероссийский Пётр III, обормотство которого приводило впоследствии в изумление даже его родную и любящую тетушку, императрицу Елизавету Петровну.
Одиночество стало уделом беременной к тому времени герцогини Анны. Она, всю жизнь окруженная вниманием и заботой, не привыкла к такому обращению и стала писать жалобные письма домой, сестре Елизавете. Унтер-лейтенант русского флота С. И. Мордвинов вспоминал, что когда Анна передавала ему с оказией письма в Россию, то горько плакала. В одном из писем, которое привез Мордвинов, было сказано:
«Ни один день не проходит, чтобы я не плакала по вас, дорогая моя сестрица!»
10 февраля 1728 года у Анны Петровны родился сын, которому дали имя Карл-Петер-Ульрих и для которого кильский магистрат изготовил серебряную колыбель, обитую внутри синим бархатом. Горожане ликовали, но Анна Петровна не слышала радостных возгласов и не видела бесчисленных фейерверков в честь желанного сына.
После родов она чувствовала себя очень плохо, ее бросало то в жар, то в холод. 15 марта 1728, едва достигнув двадцатилетнего возраста, герцогиня умерла от открывшейся скоротечной чахотки. В последний день своей жизни она горела жаром, металась в бреду, просила вина. Но выпить его она уже не могла.
«Ее сокрушила тамошняя жизнь и несчастное супружество», – писала впоследствии в своих «Записках» Екатерина II о смерти герцогини Анны в Киле. И, пожалуй, была совершенно права. Крах всех амбициозных планов, жизнь в крохотном городишке, дурак и пьяница муж… Бороться за жизнь не имело никакого смысла.
Перед смертью Анна просила об одном – похоронить ее «подле батюшки». Последнюю волю герцогини могли и не исполнить – в России уже дули другие ветры. Но в Петербурге, жило множество людей, которые не забыли дочь своего царя. В Киль из Петербурга за прахом Анны направились корабль «Рафаил» и фрегат «Крейсер». Под сенью Андреевского флага любимая дочь Петра пустилась в последнее плавание домой.
Ее похоронили в Петропавловском соборе 12 ноября 1728 года рядом с ее державными родителями. Как она и хотела.
Из Москвы, куда переехал двор нового юного императора Петра II Алексеевич на похороны не приехал никто. Не было даже сестры Лизоньки, которая уже успела выплакать свое горе за несколько дней после получения известия о смерти Анны и уже снова беззаботно веселилась на охотах и балах.
Но с Анной Петровной, русской цесаревной и голштинской герцогиней, пришли проститься корабельные мастера, офицеры, моряки – словом, верные товарищи и сослуживцы русского корабельного мастера Петра Михайлова. Им было невесело: Петропавловский собор стоял недостроенный, всюду по городу виднелись следы запустения, великую стройку бросили на произвол судьбы…
Анна Петровна могла бы стать русской императрицей… Но после внезапной смерти юного императора – внука Петра Великого, российская знать призвала на престол совсем другую Анну – Иоанновну. И дела Петровы, как и его заветы, были надолго забыты. Лишь десять лет спустя на российском престоле оказалась младшая «дщерь Петрова» – Елизавета, которая объявила своего единственного племянника наследником русского престола, женила его на немецкой принцессе Софии Фредерике Августе (будущей императрице Екатерине II), а девочке, родившейся от этого брака, дала имя Анна…
И еще: в память о безвременно почившей Августейшей супруги, герцог Голштейн-Готторпский Карл-Фридрих в 1735 году учредил придворный орден Святой Анны четырех степеней с бриллиантовыми знаками. Но историки связали его появление с правлением Анны Иоанновны, не имевшей к нему ровно никакого отношения и получившей звание «Кровавой».
Анна Первая в России так и не появилась.