История России. От Горбачева до Путина и Медведева. Возвращение (Дэниэл Тризман, 2011)

Михаил Горбачёв правил советским кораблем государства[1] 6 лет и 9 месяцев. Будучи истинным социалистом, он принялся возрождать унаследованный коммунистический строй[2], вводить открытые дискуссии, творческий подход и здравый смысл в консервативную ленинскую партию. Он завершил сороколетнее ядерное противостояние с Западом и ввел демократию и экономическую свободу. И тем не менее, несмотря на энергичное управление, выбранный Горбачёвым курс обернулся катастрофой – он покинул свой пост, экономика была полностью разрушена, правящие коммунистические партии страны и ее европейские спутники упразднены, а советское многонациональное государство развалилось на 15 частей.

Советский строй мог выжить, но развалился из-за ошибок Горбачёва и неэффективного управления.

Почему попытки Горбачёва возродить советский политико-экономический уклад закончились переворотом? Для некоторых наблюдателей падение советского коммунизма казалось неизбежным. Неэффективность централизованного управления и государственной собственности не могла не подорвать функционирование экономики, в то время как политическая система, основанная на репрессиях, не могла длиться вечно. «Коммунизм, – писал историк Мартин Малиа, – нельзя реформировать, ему нельзя придать человеческое лицо; его можно только уничтожить или заменить чем-либо другим». Для других распад системы казался «очень непредвиденным процессом… часто подхлестываемым случайными обстоятельствами и поворотами судьбы». С этой точки зрения советский строй мог выжить, но развалился из-за ошибок Горбачёва и неэффективного управления. Для убежденных коммунистов Горбачёв был некомпетентным и вероломным; для либералов – нерешительным и непреклонным. Горбачёв в своих трудах в основном обвиняет разрушительную силу амбиций радикальных демократов, которые до конца выступали против него.

Спустя двадцать лет можно уже начать говорить, что могло бы получиться из того, что никогда бы не произошло. Факты свидетельствуют о том, что, несмотря на неизбежность серьезного кризиса в 1989 году, все было совсем по-другому, когда Горбачёв встал у руля власти, тогда ни о каком кризисе не было и речи. Система может существовать на протяжении нескольких десятилетий. В ее распаде нельзя винить только Бориса Ельцина или других сторонников радикальных перемен. Эти люди, критикуя Горбачёва и призывая поскорее перейти к реформам, не просто следовали личным амбициям: они озвучивали то, что хотело услышать российское общество в тот период. Аналогичным образом ошибки Горбачёва – почти такие же знаменательные, как и его достижения – объясняют, как произошел развал системы, но не объясняют, почему. Если бы он действовал с большим политическим мастерством в 1990–1991 годах или даже с большей решительностью, это все равно бы не спасло советскую систему. К тому моменту было уже слишком поздно. Семена кризиса, отстранившего Горбачёва от власти, были посеяны в первые три года его пребывания в должности, когда его импровизированные попытки реформирования экономики привели к бюджетным и финансовым дисбалансам, которые спустя несколько лет уничтожили потребительский рынок и ликвидировали оставшуюся народную поддержку советской власти.

Михаил Горбачёв родился в 1931 году в крестьянской семье в селе на юге России. Он был старшим из двух детей. Его отец занимался ремонтом тракторов в недавно созданном колхозе. Горбачёву было 10 лет, когда фашисты вторглись в страну. Потом он вспоминал как через год увидел «огненные стрелы» взорвавшегося в ночном небе снаряда ракетной установки «Катюша». Немецкие мотоциклисты ворвались в родное село в сопровождении пехоты. Враги всю зиму жили в селе, выкорчевывали сады, отбирали у местного населения еду и всячески его терроризировали. Едва Горбачёву исполнилось 11 лет, он стал свидетелем расстрела военнопленных прямо на улице. После войны, будучи подростком, летом работал на комбайнах по 20 часов в день, грязный и потный спал вместе с отцом и другими колхозниками под стогами сена. За время этой работы мальчишка приобрел огромную уверенность в себе и научился определять любые неполадки в комбайне. За труд был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Награда помогла ему поступить на юридический факультет Московского государственного университета, где он учился среди детей коммунистической элиты.

Несмотря на напряженную атмосферу, царившую в стране в последние годы правления Сталина, профессора знакомили студентов не только с советским уголовно-процессуальным правом, но также преподавали им логику, римское право, латинский и немецкий языки и историю философии.

После окончания университета Горбачёв вместе с молодой женой вернулся на родину в Ставропольский край, где начал свою партийную карьеру – сначала в комсомоле, а затем в самой партии. В 39 лет он стал первым секретарем этого форпоста с 2 миллионами человек и 10 миллионами овец. Спустя восемь лет, в 1978 году, его перевели в Москву и назначили секретарем ЦК КПСС, ответственным за сельское хозяйство.

Советский государственный аппарат представлял собой пирамиду из трех частей. Основная власть принадлежала Коммунистической партии с двумя руководящими органами в Москве. Первый – политбюро, комитет примерно из пятнадцати выдающихся политических деятелей, определяющий политику. Было еще несколько кандидатов в члены, они могли участвовать в дебатах, но не голосовать. Заседания политбюро возглавлял генеральный секретарь, избранный пожизненно другими членами или пока коллеги не умудрятся его свергнуть, как это случилось в 1964 году с Никитой Хрущёвым.

Каждый четверг с утра под вой милицейских сирен вереница лимузинов ЗИЛ выезжала на улицу Куйбышева[3] из главного штаба партии на Старой площади в Кремль, в Дом Правительства. Побеседовав в Ореховой комнате, члены политбюро занимали отведенные им места за огромным столом, покрытым зеленым сукном.

Второй орган, секретариат, состоял из десяти или двенадцати партийных секретарей, возглавлявших административные комиссии, которые занимались реализацией решений политбюро членами партий и собственностью. Секретариат заседал по вторникам во второй половине дня на пятом этаже серого каменного здания на Старой площади.

Коммунистические лидеры из каждого уголка страны подчинялись высшему начальству. Центральный комитет в составе трехсот полноправных членов в 1986 году утверждал решения политбюро на пленарных заседаниях, которые проводились один раз в несколько месяцев. Примерно раз в пять лет собирался съезд партии, на котором из нескольких тысяч человек избирались члены Центрального комитета. В каждой из четырнадцати союзных республик, за исключением России, были свои Центральные комитеты на региональных, городских и сельских уровнях. В основании пирамиды располагались первичные партийные организации, существующие на всех предприятиях, в колхозах, школах, воинских частях, органах МВД и других организациях. Хотя члены этих комитетов, начиная с низших органов и заканчивая политбюро, избирались на косвенных выборах, руководство обеспечивало списки, в которых был указан лишь один кандидат на место.

Первой частью пирамиды была Коммунистическая партия. Второй и третьей были законодательный и исполнительный органы. Оба они находились под жестким контролем партии. Законодательные советы, или так называемые Советы, находящиеся на всех уровнях от села до всего Союза, принимали законы и постановления. Члены Советов избирались также из утвержденных списков без какого-либо выбора. Во главе исполнительной власти находился Совет министров (куда входили министры из Союза и пятнадцати республик), управляющий государственной службой и отраслями плановой экономики. Министры и возглавляемые ими региональные подразделения координировали деятельность 46 тысяч промышленных предприятий страны, 50 тысяч совхозов и колхозов и нескольких сотен тысяч малых предприятий и организаций.

Заняться политической карьерой означало подняться по карьерной лестнице за счет партии, возможно, занимать исполнительные или законодательные должности, а может, возглавлять промышленное предприятие. Для этого требовалось обрасти полезными связями, среди партийных и экономических руководителей на разных уровнях. Эти связи существовали в разных формах – от долговых обязательств, основанных на взаимном доверии между идейными товарищами, до коррупционных договоров.

Руководство обеспечивало списки, в которых был указан лишь один кандидат на место.

Работа в этой системе напоминала сложную игру в покер с высокими ставками, в которой одному игроку все время приходилось угадывать, какие карты находятся на руках у других игроков и как каждый из них будет играть. Неправильно угадав, можно было попасть в тюрьму, в психиатрическое отделение или в лучшем случае отправиться на неперспективную работу в какую-нибудь глухую провинцию[4]. Предположим например, что журналисту поручили расследовать донос на капитана китобойного судна, который во время длительных стоянок в иностранных портах занимается продажей сувениров из слоновой кости с целью получения прибыли. Выясняется, что эти обвинения правдивы. Как поступить? Опубликовать историю и разоблачить коррумпированного капитана, отстояв собственное имя и интересы своих официальных покровителей, которые предположительно выступили инициаторами доноса? Или прикрыть капитана, если его покровители окажутся еще более высокопоставленными людьми? В последнем варианте, если репортер напишет правду, на него могут подать в суд и наказать за клеветнические обвинения. Этот случай на самом деле произошел в 1970-х годах, и даже сам Брежнев, генеральный секретарь, получил подарки от капитана. После напряженного совещания советский лидер с глубоким сожалением решил принести в жертву моряка-предпринимателя. «Только не надо говорить о коррупции!» – рявкнул он на защитников репортера.

Спекуляция была преступлением в советской централизованно управляемой экономике. Все имущество, за исключением некоторых личных вещей и жилья в сельской местности, принадлежало государству. Предприятия получали заказы от Госплана, располагавшегося в здании довольно внушительных размеров недалеко от Кремля. Пятилетки ставили стратегические цели; затем они разбивались на ежегодные планы, включающие производственные задачи, цены и поставки, подсчитанные в огромных таблицах баланса межотраслевых связей. Хотя эти планы насчитывали до 750 тысяч пунктов, это по-прежнему составляло всего лишь 2–3 % от 24 миллионов товаров, произведенных в начале 1980-х годов. Плановики давали заказ предприятию на изготовление продукции, сообщали, какие материалы получат предприятия и куда затем будут отправлять свою продукцию. Руководители и рабочие получали премии, если выполняли план. На банковские счета предприятий постоянно поступали денежные средства, что было очень удобно для ведения бухгалтерского учета. Когда организациям требовались деньги на выплаты рабочим, государственные банки просто переводили средства на счета этих организаций. В принципе, эта система была слишком уж централизованной. Как-то политбюро попросили определить размер порции еды для милицейских лошадей и собак. Позже Горбачёв шутил, что при Брежневе спрашивали разрешения Совета министров, чтобы построить туалет.

На самом деле, чтобы добиться намеченных целей, руководители импровизировали, пытались воздействовать на министров в Москве во время специальных перерывов и посылали агентов по всей стране, чтобы не допустить заключение незаконных сделок на поставку товаров. Сами плановики отказывались искать оптимальные решения и только с каждым годом завышали нормативы. Конечно, это означало, что руководители старались любыми способами избежать перевыполнения планов, чтобы будущие цели оставались на низком уровне. В конце 1960-х годов Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин попытался дать предприятиям больше самостоятельности, но его реформы, против которых выступали плановики, так и не сдвинулись с мертвой точки.

Было еще два факта, имевших ключевое значение для функционирования системы. Первым был страх. Хотя после смерти Сталина количество лагерей и расстрелов по политическим причинам сократилось, инакомыслие подавлялось силой и запугиванием. При Брежневе государственный террор был несколько децентрализованным, так как Генеральный секретарь предоставил региональным руководителям значительную свободу действий в обмен на лояльность. Один из узбекских партийных лидеров управлял частной тюрьмой, в которой была подземная камера пыток. Упорно трудилась служба безопасности – прослушивались телефонные разговоры и вербовались доносчики. При Сталине член политбюро Анастас Микоян сказал, что «каждый гражданин СССР – сотрудник НКВД». При Брежневе осталось много спецслужб, которые в основном никем не контролировались.

Вторым ключевым фактом был жесткий контроль за информацией. Независимые СМИ были под запретом, все копировальные машины регистрировались в милиции. При Сталине даже на печатную машинку требовалось особое разрешение. Большинство статистических докладов было отмечено грифом «Секретно», «Совершенно секретно» или «Только для служебного использования». Довольно часто все усилия, направленные на обман населения, сбивали с толку самих политиков. Например, информацию о военных расходах могли получить далеко не все. Будучи членом политбюро в начале 1980-х годов, Горбачёв попросил взглянуть на государственный бюджет, на что Андропов просто усмехнулся над этой просьбой: «Ты слишком много просишь! Бюджет вне твоих полномочий!» В 1960-х годах партийные лидеры приказали министерству связи мешать работе иностранных радиостанций, что было технически сложной и дорогостоящей задачей для страны, охватывающей одиннадцать часовых поясов. Но партийные лидеры настаивали на своем, поэтому в министерстве нашли выход. По словам Александра Яковлева (позже он стал секретарем Центрального Комитета), в центре Москвы были построены две мощные станции глушения радиосвязи – одна через дорогу от штаба Центрального комитета, другая – на Кутузовском проспекте, где жили многие партийные лидеры. Скорее всего, представители органов государственной власти, слушающие помехи при попытке настроиться на «Голос Америки», не знали, что в нескольких десятках километров от крупных городов радиотрансляции были четкими и громкими. Сами политики и стали главными жертвами. К 1980 году половина советского населения имела доступ к коротковолновым радиостанциям.

Другими главными источниками информации были распространители слухов, которые, как сказал Борис Ельцин, стали «главным телеграфным агентством Советского Союза». К концу 1970-х годов, когда Горбачёв приехал в Москву, нелепость и ущербность системы были очевидны для всех, неравнодушных. Многих, конечно, это не волновало. Целая армия приспособленцев в высших и средних рядах партии хотела только расширить свои привилегии. Но некоторые чиновники, в основном те, кто был помоложе и образованнее, начинали разочаровываться в пустых речах, ухудшающемся здоровье и вопиющем цинизме Брежнева и его окружения. Эти тайные свободомыслящие далеко не все были демократами или верящими в капитализм; на самом деле они были либо убежденными коммунистами, либо либералами-западниками. А многие выражали как нетерпимость к застойной атмосфере, царившей в стране в последние годы правления Брежнева, так и уважение, а иногда и поддержку самого загадочного члена политбюро – Юрия Андропова.

Являясь бескомпромиссным идеологом, Андропов помог подавить народные восстания в Венгрии в 1956 году и в Праге в 1968 году. Как председатель КГБ, он готовил иностранных террористов и помещал диссидентов в психиатрические клиники, где им ставили диагноз «вялотекущая шизофрения» и пичкали наркотиками. Он санкционировал убийство рициновой кислотой болгарского эмигранта Георгия Маркова. В то же время он выступал за «равнодушие к роскоши»[5] среди материалистичного окружения Брежнева. Он читал литературные журналы и мог писать стихи в стиле пушкинского «Евгения Онегина».

При Сталине даже на печатную машинку требовалось особое разрешение.

Искренне озабоченный проблемами страны, он призывал своих советников открыто высказываться и искать практические решения, которые сам найти не мог. По словам одного из его помощников, Андропов пытался решить вопрос о выводе войск из Афганистана еще в 1980 году. Многие коммунистические реформаторы эпохи Горбачёва выросли в его тени[6]. Горбачёв был величайшим открытием Андропова. Они познакомились во время отдыха в Ставропольском крае в курортном городе Кисловодске. В мемуарах Горбачёва есть фотография двух будущих партийных лидеров, играющих на улице в домино. Глава КГБ выглядит расслабленным в рубашке с коротким рукавом и в белой шляпе. Его протеже в головном уборе, напоминающем мореходную кепку, отклонился назад и смеется, в то время как двое других игроков сосредоточены на игре.

С Андроповым Горбачёв позволял себе совершенно открыто выражать сомнения относительно партийных лидеров, жалуясь на их преклонный возраст. Напоминая руководителю, что тот тоже не желторотый юнец, язвил: «Леса без подлеска не бывает». «Молодец, подлесок!» – шутил Андропов, когда в 1978 году Горбачёв прибыл в Москву на работу в секретариат. Как сказал один из секретарей Горбачёва, хотя его и назначили ответственным за сельское хозяйство, вскоре он «начал совать свой нос в политические дела». В то время он был крайне смелым. На следующее утро после своего назначения Горбачёв остановился у кабинета Генерального секретаря без предварительного уведомления, потому что считал, что нельзя приступать к работе, «не поделившись своими идеями» с Брежневым. К его удивлению, Брежнев особого интереса к его планам не проявил. Уставившись в пространство, он, казалось, думал только о предшественнике Горбачёва, который умер от сердечного приступа, сильно напившись накануне вечером[7].

«Жаль Кулакова» – это все, что сказал Брежнев, – хороший был человек…» Вскоре Горбачёву многое стало не нравиться в нравах и обычаях окружения Брежнева. Он писал о Брежневе: «Всякий раз, когда при нем упоминали о злоупотреблениях и бесхозяйственности, он со слезами на глазах и с недоумением в голосе спрашивал: „Неужели все действительно так плохо?“»

Пару месяцев назад Горбачёв встретил Брежнева на железнодорожной платформе[8] в Минеральных Водах. На курорте Генеральный секретарь остановился по пути в Азербайджан. Андропов и Горбачёв были там, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Андропов попросил молодого коллегу поддержать разговор, поэтому Горбачёв рассуждал о сезоне весеннего окота овец, рекордных урожаях зерна, своей работе на давно задуманном оросительном канале. В воспоминаниях Горбачёв придал этому случаю несколько ностальгическую, почти лирическую нотку, вспоминая ту теплую ночь, горы, темное небо, усыпанное яркими звездами. Тогда Брежнев, садясь в вагон, попросил Андропова поправить его речь. «Хорошо, хорошо, Леонид Ильич», – успокоил его Андропов. И только позже Горбачёв понял, что Брежнев имел в виду не обращение к партийному собранию, а его произношение, которое стало невнятным в результате инсульта и пристрастия к транквилизаторам.

Через четыре года после того, как Горбачёв прибыл в Москву, Брежнев умер. Андропов, пришедший ему на смену, ужесточил трудовую дисциплину, отправляя милицию в парикмахерские, бани и бары ловить тех, кто гуляет в рабочие часы. Он посадил в тюрьму воров в законе и освободил некоторых самых коррумпированных чиновников. Андропов умирал от болезни почек, а вставший у власти Константин Черненко – правая рука Брежнева, был поражен эмфиземой. Когда Черненко был уже при смерти, между Горбачёвым и приближенными Брежнева, в частности, первым секретарем московского горкома партии Виктором Гришиным, шла борьба за преемственность.

Андрей Громыко – непреклонный консерватор – был министром иностранных дел со времен Хрущёва и играл ключевую роль в управлении государством. Благодаря своему сыну, он раскрыл канал тайных переговоров с единомышленником Горбачёва Александром Яковлевым. В обмен на обещание возглавить Верховный Совет Громыко предложил назначить Горбачёва, что он и сделал на заседании политбюро после смерти Черненко 10 марта 1985 года, встав с места прежде, чем другие успели назвать кого-либо еще. Боясь оказаться в меньшинстве и быть обвиненными в расколе партии, сторонники других возможных кандидатов тоже поддержали кандидатуру Горбачёва.

В 1985 году колючая проволока и минные поля разделили Европу на две части: по одну сторону находились развитые демократические страны НАТО, по другую – коммунистические страны Варшавского договора. Воздерживаясь от прямых нападений под страхом взаимного ядерного уничтожения, обе стороны соперничали между собой в плане расширения своих союзов и ведения опосредованных войн в странах третьего мира. В 1970-х годах международная напряженность на время ослабла, но в 1979 году вторжение советских войск в Афганистан и в 1981 году подавление забастовки польских шахтеров развязали новую холодную войну. Президент Рональд Рейган, назвав Советский Союз «империей зла», увеличил военные расходы. Он начал развертывание баллистических ракет «Першинг II» и крылатых ракет в Западной Европе, чтобы противодействовать угрозе советских ракет СС-20 (см. главу 9).

Каждая страна имеет право выбирать свой собственный курс без вмешательства извне.

Горбачёв пришел к власти с намерением изменить эту ситуацию. В первые три года его правления традиционная советская тактика и марксистская риторика были постепенно вытеснены совершенно новым подходом к международным делам. Этот подход сам Горбачёв назвал «новым мышлением». Опасаясь угрозы ядерной войны, Михаил Сергеевич решил, что должна измениться структура ведения международной политики. В будущем государства должны относиться друг к другу с взаимоуважением и урегулировать конфликты путем мирных переговоров. На заседании Генеральной Ассамблеи ООН в 1988 году он сказал: «Сила или угроза ее применения больше не могут и не должны служить инструментом внешней политики». Безопасность может быть только взаимной, а не за счет других, для установления мира необходимо создать доверие между руководителями государств и всеми народами. Каждая страна имеет право выбирать свой собственный курс без вмешательства извне. Идеологии не должны больше ориентироваться ни на международное поведение, ни на преследование классовых или национальных интересов, советская внешняя политика будет и впредь стремиться к «общим интересам человечества». На встрече с Радживом Ганди в Дели в ноябре 1986 года Горбачёв настаивал, что «человеческая жизнь должна быть признана высшей ценностью» и «ненасилие должно быть основой жизни человеческого сообщества».

«Новое мышление» было ориентировано не только на изменение советской политики. Горбачёв надеялся на мировую революцию и стремился к ней с «мессианским энтузиазмом», как сказал один из его помощников. В 1987 году советский лидер взял перерыв в работе, чтобы написать книгу «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», (она была опубликована почти в 100 странах, было продано 5 миллионов копий по всему миру). Заявление о ядерном разоружении и всеобщем уважении пользовалось популярностью по вполне понятным причинам. Встречая обычных людей во время своих заграничных поездок и видя волнение на их лицах, Горбачёв верил, что положил начало международному переосмыслению политики между государствами.

На первый взгляд все это кажется очень наивным. Может, Горбачёв действительно считал, что его слова убедят мировых лидеров отказаться от применения силы? Среди советских чиновников «новое мышление» вызвало скептицизм, если не тревогу, а на Западе оно изначально рассматривалось как пропагандистская уловка. Вот как это увидел генерал Леонид Шебаршин – глава внешней разведки при Горбачёве: «Любой разумный человек, слушая рассказы правительства об общечеловеческих ценностях, должен прийти к выводу, что это правительство либо намерено обмануть все человечество, либо состоит из набитых дураков». «Новое мышление» не было новым. Многие другие смотрели в ядерную пропасть и приходили к выводу, как и советский руководитель, что от насилия нужно отказаться. Разница состояла лишь в том, что Горбачёв был лидером сверхдержавы со сверхмощными ядерными боеголовками и готов был пойти на большие уступки, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Начал он с того, что объявил односторонний мораторий на ядерные испытания. Затем, после десяти месяцев пребывания в должности, он объявил задачу к 2000 году сделать мир полностью безъядерным. На саммите в Рейкьявике, в Исландии, в октябре 1986 года он пришел с Рейганом к соглашению о двустороннем сокращении стратегических сил на 50 % в течение 5 лет и полной ликвидации баллистических ракет в течение 10 лет, хотя он также настаивал на том, чтобы Рейган сократил исследования, касающиеся проблем противокосмической обороны (чего американский президент не намерен был делать). В декабре 1987 года в Вашингтоне Горбачёв подписал Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности (РСМД), который обязывал и США, и Советский Союз уничтожить все ракеты наземного базирования, ядерные ракеты промежуточной дальности и обычные ракеты. Затем на Генеральной ассамблее ООН в Нью-Йорке в декабре 1988 года Горбачёв объявил об одностороннем сокращении советских вооруженных сил на 500 тысяч военнослужащих и на 10 тысяч танков.

Кроме разоружения Горбачёв покончил с политикой внешней экспансии, которая была характерна для советского государства со времен Сталина. Он обратился к восточноевропейским странам-спутникам с призывом не применять силу и стать союзниками. «Мы им поднадоели, – сказал Горбачёв своему помощнику Анатолию Черняеву, – и они нам поднадоели. Поживем по-новому, ничего страшного». Это привело к крушению восточного блока и к падению Берлинской стены в ноябре 1989 года. Перспектива воссоединения Германии бросала особый вызов, создавая исторический резонанс для советских людей, потерявших более 20 миллионов сограждан в борьбе с нацизмом. Но Горбачёв понял, что это неизбежно, и принял это, тем не менее, безуспешно стараясь убедить канцлера Коля удержать воссоединенную Германию от вступления в НАТО. В 1988 году Горбачёв начал вывод советских войск из Афганистана, где они приостановили войну с мусульманскими боевиками.

Был ли Горбачёв таким же мечтателем, какими были его речи? Возможно и другое объяснение его политики. Некоторые видели в «новом мышлении» умную стратегию: завоевать мировое общественное мнение, смирившись со слабым звеном Союза – разработкой новых видов оружия. Возможно, Горбачёв почувствовал необходимость вырваться из застойной рутины, в которую превратились переговоры о контроле над вооружением, из кропотливо выискиваемых взаимных уступок, часто нарушаемых дипломатическими обострениями, в то время как американское первенство в технологиях становилось все ощутимее. Обращение к великой цели и преобразующей политике было на самом деле направлено на экспансию, если бы не банальное мышление президента Рейгана, который также подходил к решению международных дел с точки зрения морали и мечтал сделать ядерное оружие «бессильным и устаревшим». А привлечение Рейгана было единственным способом добиться прогресса в администрации Вашингтона, что сильно осложнялось деятельностью «ястребов»[9]. В то же время международный престиж можно было использовать для продвижения внутренних реформ. Сокращение военных расходов и внешняя угроза были важны для ослабления позиций сторонников жесткого курса в политике страны и приобретения возможностей для экономических экспериментов. Иногда утопические взгляды могут быть полезны реальной политике.

После десяти месяцев пребывания в должности Горбачёв объявил задачу к 2000 году сделать мир полностью безъядерным.

Время от времени такие расчеты могли сыграть свою роль. Горбачёв не был наивным. Он был обижен отказом Вашингтона и наедине со своими помощниками проклинал противников, используя богатый словарный запас сельского механика. Но на публике он продолжал уделять основное внимание общим интересам и использовал все свое мастерство в налаживании личных отношений. Даже если у него не всегда получалось воплотить свои идеи на практике, его убеждение в том, что международные отношения можно построить на универсальных человеческих ценностях, было совершенно искренним. Аналогичной риторикой нового времени наполнены работы Горбачёва, написанные после выхода на пенсию. Ему не удалось получить гарантированные обязательства[10] Запада в обмен на собственные уступки, даже когда такие возможности предоставлялись.

Наиболее очевидной наивностью Горбачёва было ведение долгих телефонных переговоров в феврале 1991 года, когда он пытался убедить президента Буша в том, что тот сможет заставить Саддама Хусейна покинуть Кувейт, так как вторжение по суше, проводимое США, оказалось ненужным. Это был решающий момент для мировоззрения Горбачёва, в котором дипломатия заменила применение силы. Помощник Черняев наблюдал смущенно-восхищенным взглядом, как Горбачёв разговаривал с Бушем старшим, Андреотти, Мубараком, Ассадом, Миттераном, Колем, Кайфу, Рафсанджани и другими мировыми лидерами. На самом деле уже был отдан приказ о вторжении Ирака в Кувейт.

Оглядываясь назад, мы теперь удивляемся, как эффективно Горбачёв нейтрализовал оппозицию из вооруженных сил и внешнеполитического ведомства, для которых его односторонние уступки больше были похожи на капитуляцию. Некоторые сравнивали советского лидера с Чемберленом в Мюнхене и рассматривали его глобализм как фиговый листок, прикрывающий поражение. Хотя враждебность США и НАТО больше не была явно направлена на Советский Союз, он, казалось, пожертвовал большим, чем получил в ответ. Согласно договору о РСМД, СССР согласился сократить количество ракет средней дальности более чем в 13 раз по сравнению с США и в 5 раз – ракет ближней дальности. Даже сторонники Горбачёва в этом сомневались.

Результаты внешней политики Горбачёва не соответствовали его заявленным целям. Несмотря на его просьбы, мировые лидеры не отказались от применения силы. Ядерное оружие было сокращено, но не отменено, и продолжало распространяться в новые страны. Государственные деятели по-прежнему придерживались политики удовлетворения всевозможной выгоды. На самом деле ослабление советских военных сил положило начало эпохе одностороннего отказа США от ядерного оружия, при которой, оставаясь сверхдержавой, они все больше устанавливали свою силу по всему миру. Русские могли только наблюдать, как военный альянс под руководством Вашингтона распространялся на восток по всей Европе. Это был союз, который воспринимал Россию как главного потенциального противника. Горбачёв завершил разделение Европы ценой того, что пустил Россию под откос. Согласившись отдать больше, чем его противник, он изменил мир. Российским руководителям, сменившим Горбачёва, задавали вопрос: стоили ли изменения в стране уступок Горбачёва?

В период между попытками превратить мир в безъядерную зону, Горбачёв намеревался восстановить советскую экономику. В первые 60 лет существования СССР в экономике страны произошли значительные достижения. В течение двух поколений страна крестьян стала одной из самых образованных в мире: к концу 1950-х годов 98,5 % россиян в возрасте от 10 до 49 лет умели читать. Советские математики стали инициаторами современной теории вероятности и топологии. Советские рабочие построили крупнейшие в мире металлургический и алюминиевый заводы. Ученые страны запустили первый искусственный спутник, отправили первого человека в космос и спроектировали крупнейший в мире арсенал ядерных боеголовок.

К началу 1980-х годов это стремление к новизне однако продвигалось еле-еле. Объективные эксперты в области советской экономики указывают две причины. Во-первых, в стране выпускалась не та продукция. Во-вторых, она была некачественной.

Интересы потребителей всегда учитывались в последнюю очередь. В 1990 году в Советском Союзе произвели почти в 2 раза больше станков, чем в США, в 4 раза больше бульдозеров и в 50 раз меньше женского нижнего белья. К тому времени было не то чтобы голодно, но большинство советских детей «вырастали, ни разу не попробовав бифштекса, обычного сыра (в продаже был только плавленый), апельсинов или бананов». В 1989 году у четверти русского населения в домах не было удобств, у трети не было горячей воды. Менее одной семьи из трех имели телефон. В России было больше врачей на душу населения, чем в любой другой стране, но двое из пяти выпускников советских медицинских заведений не умели читать ЭКГ, из-за отсутствия в больницах скальпелей некоторые хирурги прославились тем, что удаляли аппендицит, используя безопасную бритву. В 1991 году в стране насчитывалось в 3 раза меньше персональных компьютеров на душу населения, чем в Чешской Республике, в 10 раз меньше, чем в Южной Корее и в 50 раз меньше, чем в США.

При отсутствии рыночной конкуренции, которая дисциплинирует предприятия, отсутствии творческого начала промышленное производство превратилось в посмешище. Советским заводам нужно было на 60 % больше стали, чем это требовалось в США, чтобы произвести только 75–80 % от всего выпускаемого в Штатах оборудования. Даже советские коровы давали вдвое меньше молока, чем американские. По некоторым оценкам, две трети промышленного оборудования России в 1991 году было устаревшим. В США средний срок службы материального имущества был в пределах 17 лет; а в Советском Союзе – 47 лет. Качество было настолько низким, что многие товары можно было продать только по принуждению. В 1986 году советские колхозы и совхозы обязали купить 12 тысяч комбайнов, хотя они этого не хотели. В конце 1980-х годов в Армении «были просто уничтожены горы некачественной обуви».

Даже советские коровы давали вдвое меньше молока, чем американские.

Огромное количество советских предприятий представляли большую опасность для экологии, были слишком огромными, чтобы продуктивно работать, или располагались в удаленных районах с неподходящими климатическими условиями. Такой подход имел смысл лишь для большей части незаселенной Сибири. По словам бывшего руководителя национальной энергетической компании, гораздо дешевле было бы переселить жителей большинства сибирских и дальневосточных городов, чем реструктуризировать их энерго– и электросистемы. Короче говоря, как уже сказали, большая доля предприятий функционировала неэффективно: производила товары, востребованные немногими потребителями, располагалась в неподходящих местах и использовала энергозатратные, экологически вредные технологии. Можно было сэкономить государственные средства, если закрыть эти непродуктивные предприятия[11] и отправить неиспользованные материалы на экспорт, получив прибыль для импорта потребительских товаров.

Первые шаги Горбачёва в экономике были скромными. Для «ускорения социально-экономического развития» он приступил к устранению недостатков системы, уволив наиболее коррумпированных и безуспешных чиновников, дисциплинировав рабочих и усилив пропаганду. В первые два года своей деятельности Горбачёв заменил 60 % региональных и местных партийных секретарей. В то же время ускорение означало увеличение количества промышленных инвестиций для развития технологического прогресса. Чиновники заявили, что к 1990 году инвестиции в легковое машиностроение увеличатся на 80 %. Заводы работали круглосуточно.

Одной из причин низкой производительности было пьянство на работе, поэтому Горбачёв вполне логично нацелился на борьбу со злоупотреблением алкоголем. Производство водки, вина и пива сократилось, продавалось спиртное только в определенные часы. В период с 1980 по 1987 год объем продажи водки упал почти на 60 %. И народ стал повально заниматься домашним самогоноварением, что стоило правительству огромных сумм в виде упущенных доходов от налогов – розничная торговля алкоголем приносила до 20 % налоговых поступлений. До сих пор многие считают данную тактику Горбачёва главной грубой ошибкой. Владелец одного виноградника покончил жизнь самоубийством после того, как у него на участке выкорчевали редкие сорта винограда, привитые еще в XIX веке для производства вина по заказу императорского двора. Хотя, как я обсуждаю это в главе 10, возможно, Горбачёв спас более 1,2 миллиона жизней. Уровень смертности резко упал, а когда спустя несколько лет алкогольные ограничения были отменены, показатели смертности опять возросли.

Вторая кампания, начатая в мае 1986 года, была нацелена на нетрудовые доходы и спекуляцию. Была объявлена борьба с организованной преступностью. На самом деле теневая экономика перед распадом Советского Союза компенсировала неудачи плановиков. Около 20 миллионов человек – это 12 % населения трудоспособного возраста – занимались подпольной деятельностью, начиная от ремонта обуви и продажи видеокассет и заканчивая строительством и абортами. Зачастую жертвами кампании Горбачёва оказывались бабушки, выращивающие огурцы и продающие их возле станций метро, или фермеры, чьи личные подсобные хозяйства немного смягчали дефицит потребительских товаров. В Волгоградской области прокуроры нанимали головорезов, чтобы разломать сотни теплиц, в которых выращивали помидоры. Цены на сельскохозяйственных рынках выросли.

Для повышения качества потребительских товаров на промышленные предприятия страны было направлено 70 тысяч государственных инспекторов. В течение первого месяца эксперимента среди всех предприятий Москвы только пятая часть выпущенной продукции получила хорошую оценку. Ни один автоматический токарный станок, произведенный на станкостроительном заводе «Красный пролетарий» не был надлежащего качества. Постепенно стандарты смягчались, но все же 15 % выпускаемой продукции в 1988 году было отбраковано. В результате возникли трудности в системе снабжения, снизились объемы производства, планы не выполнялись, были отменены премии для рабочих, что вызывало недовольство на производстве. Эта кампания также стала «обрастать… взяточничеством», как сказал помощник Горбачёва Вадим Медведев. Потихоньку от нее отказались.

Горбачёв приступил к устранению недостатков системы, уволив наиболее коррумпированных чиновников.

В то же время в политике, известной под названием «гласность», Горбачёв начал ослаблять давление на прессу и общественные объединения. Цель гласности заключалась в мобилизации партийной пропагандистской машины в поддержку реформ. Горбачёв надеялся привлечь на свою сторону интеллигенцию, направить идеологию на молодое поколение и разоблачить коррумпированных и некомпетентных аппаратчиков. «У нас нет оппозиционной партии, – сказал он на собрании писателей в июне 1986 года. – Как же мы тогда сможем контролировать сами себя? Только с помощью критики и самокритики». Однако такая политика не давала свободу сторонникам буржуазной идеологии. Несмотря на гласность, редактору одного ведущего журнала было приказано уволить молодого репортера, озвучившего результаты опросов, согласно которым только 60 % населения Сибири поддержали реформы Горбачёва. Сам лидер сказал, что его реформы поддержали все советские граждане.

Со временем политика гласности вышла за рамки первоначальных ожиданий и превратилась во что-то близкое к свободе слова и печати. Газеты и журналы начали писать об экологических катастрофах, организованной преступности, терроре Сталина и социальных проблемах – бедности, бездомности, проституции. Стали появляться неофициальные клубы, общественные организации, профессиональные ассоциации и молодые политические партии. Диссиденту физику Андрею Сахарову разрешили вернуться в Москву из ссылки в городе Горьком и открыто обсуждать обращение с диссидентами. К 1989 году либеральные СМИ перешли от исследования социальных проблем и советской истории к анализу текущей политики и резким выпадам в отношении руководства страны. Между тем консервативные журналисты продолжали проповедовать русский национализм и защищать Сталина.

На новом этапе экономические реформы окрестили перестройкой, намереваясь усилить темпы роста в сочетании с незначительными попытками реорганизации административной системы. Планировалось децентрализировать процедуру принятия решений на местном уровне, а также укрепить премиальную систему для рабочих и управленцев для повышения эффективности их работы. Основная цель заключалась в том, как сказал независимый экономист Евгений Ясин, чтобы реализовать «китайскую модель управления в России» или ввести «социализм с человеческим лицом», как в Венгрии и Югославии.

Уже в 1986 году нескольким десяткам организаций было разрешено импортировать и экспортировать товары напрямую, минуя министерство внешней торговли. С января 1988 года закон «О государственных предприятиях» разрешал компаниям самостоятельно решать, что производить после выполнения государственных заказов, и таким образом сохранять часть прибыли для инвестиций или выплаты премий рабочим. Руководители – от директора до мастера – должны были избираться рабочими, а не назначаться министерствами. Предполагалось, что предприятия станут финансово независимыми, но цены останутся под контролем государства. В мае 1988 года по закону можно было создавать небольшие, в основном частные кооперативы, для продажи потребительских товаров и оказания услуг по рыночным ценам.

К началу 1988 года Горбачёв пришел к выводу, что эти реформы не будут работать, если не объединить их с основными политическими изменениями по демократизации страны. В марте 1989 года на съезде народных депутатов, на котором присутствовало 2 250 человек, были проведены первые выборы с участием нескольких кандидатов, во время первой двухнедельной сессии из числа депутатов был избран двухпалатный постоянный парламент – Верховный Совет. Горбачёв, сохраняя свою должность Генерального секретаря, был избран на съезде Председателем нового Верховного Совета. Хотя независимые кандидаты тоже могли участвовать, на тех выборах все еще доминировал партийный аппарат. Треть мест было зарезервировано для общественных организаций, включая 100 мест для Коммунистической партии, которая все контролировала. Среди новых депутатов 88 % были коммунистами, 72 % – членами предыдущего Верховного Совета. Тем не менее на съезде присутствовало несколько сотен сторонников радикальных политических и экономических реформ, в том числе Сахаров, были там требующие независимости для прибалтийских республик, а также бывший партийный лидер Москвы Борис Ельцин.

Ельцин (чей вклад в российскую политику – предмет обсуждения в главе 2), Свердловской области был командирован в Москву для наведения порядка в московской партийной организации. Несколько грубоватый и нетерпимый к лицемерию бывший прораб отлично уловил изменения в общественном настроении. Сначала самые либеральные сторонники Горбачёва встретили Ельцина с энтузиазмом. Помощник Горбачёва Медведев писал Александру Яковлеву на одном из заседаний политбюро: «Оказывается, есть и левее нас». Но Ельцин был недоволен, когда узнал, что консерваторы в ЦК КПСС организовали диверсию против его борьбы с московской бюрократией. Кроме того, он почувствовал, что простые люди теряют веру в перестройку с ее бесконечными речами и лозунгами, плохо организованными кампаниями, народ разочаровывается в экономических результатах.

Когда Ельцин нарушил партийный протокол и выразил свою точку зрения на пленарном заседании ЦК КПСС в октябре 1987 года, Горбачёв отнесся к этому с плохо скрываемой яростью. По словам очевидца, его лицо побагровело от гнева[12]. За этим последовала проверка обвинений Ельцина, который утверждал, что Генеральный секретарь окружен подхалимами.

Встав на защиту Горбачёва, 26 человек выстроились в очередь перед микрофоном, бросая оскорбления в адрес Ельцина. Их было так много, что во время перерыва в середине заседания были слышны такие обрывки фраз – «политическая незрелость», «слабость», «мания величия», «политический нигилизм», «непропорциональные амбиции», «клевета», «тщеславие», «личный каприз», «примитивизм», «пораженчество». Когда Ельцин попытался ответить, Горбачёв вылил на него всю свою желчь:

Вам недостаточно того, что вся Москва говорит только о вас. ЦК КПСС вынужден тоже заниматься вами, да?… Каким самомнением, чувством собственной важности нужно обладать, чтобы поставить собственные амбиции выше интересов партии и нашего дела.

Через несколько недель, после того как Ельцин, видимо, попытался свести счеты с жизнью, Горбачёв поднял его с больничной койки, чтобы повторить процедуру бичевания перед партией. Это было еще четыре часа заслушивания обвинений от бывших коллег и помощников, прежде чем бросить политику кость в виде назначения на должность заместителя министра строительства. На том заседании Ельцин напоминает Горбачёву о брошенной ему фразе: «Занимайся чем хочешь, но в политику я тебя больше не пущу!»

Гнев лидера был страшен. Это было так, как будто на секунду Горбачёв переместился далеко в будущее и увидел всю цепь совместных ошибок и унижений, которые ждали их впереди. Джордж Шульц, государственный секретарь США, встречаясь на следующий день с Горбачёвым, заметил, что он выглядит, как только что сбитый с ног профессиональный боксер. Коллегам по политбюро Горбачёв пояснил, что Ельцин страдает «детской болезнью левизны». Это, возможно, было резонным основанием опасаться, что неподготовленное вмешательство Ельцина активизирует противников реформ. Александр Яковлев, мастер «двух шагов вперед и одного назад», поздравлял себя с тем, что в речи Горбачёва появились некоторые новые фразы, когда он увидел работу Ельцина – слона в посудной лавке. В любом случае чрезмерная реакция Горбачёва была тактической ошибкой. Как только обвинения консерваторов в адрес Ельцина были забыты, его популярность выросла. В 1989 году он был делегирован на съезд народных депутатов, выбран в Верховный Совет СССР, на котором заключил союз с демократической интеллигенцией.

В 1990 году на выборах с участием еще большего количества кандидатов, чем в предшествующем году, Ельцин попадает в Верховный Совет РФ, с незначительным отрывом избирается его председателем и становится главой правительства России. В этой должности он выступал в радикальной оппозиции к Горбачёву. Ельцин обвинил советского лидера в нерешительности и неопределенности, которые позволили сторонникам жесткого курса в политике препятствовать его реформам. Горбачёв под влиянием нападок то слева, то справа не мог решиться, какой точки зрения придерживаться, и становился то на сторону одних, то на сторону других. В марте Верховный Совет СССР избрал его на новую должность – Президента Советского Союза.

Поворотный момент наступил летом 1990 года, когда с поддержки и Ельцина, и Горбачёва группа экономистов под руководством Григория Явлинского и Станислава Шаталина подготовила амбициозный план по созданию рыночной экономики за 500 дней. Согласно этой программе в течение первых трех месяцев власть должна была приватизировать небольшие фирмы и разрушить монополии. Цены постепенно выйдут из-под контроля государства. К концу 500 дней большинство предприятий будут проданы или сданы в аренду, а цены на большинство товаров станут свободными. Ельцин и российское правительство приняли этот план. Сначала Горбачёв был в восторге, задавая Шаталину вопросы по пять раз в день и сообщая Ельцину, что поддержит план до конца. Но потом передумал и вместо этого одобрил программу, разработанную премьер-министром Николаем Рыжковым, и направленную на спасение плановой экономики.

Отказавшись от радикальных рыночных реформ, Горбачёв обратился за поддержкой к государственным и партийным консерваторам. Убежденные коммунисты были в ужасе от пошатнувшихся позиций партии и требования независимости некоторых передовых республик. Горбачёв назначил Бориса Пуго, сторонника жесткого курса в политике и бывшего главу КГБ в Латвии, министром внутренних дел и стал более внимательным к паникерским прогнозам председателя КГБ Владимира Крючкова. Гордый от того, что находится в курсе всех слухов, Горбачёв отрицал свой отказ от реформ. Один из журналистов спросил его, движется ли он в сторону правых. Тот с болезненным выражением лица ответил: «Нет. Я собираюсь двигаться по кругу»[13].

С этими словами он завел старую песню. Он играл с идеей силового решения, как мы все прекрасно знаем, никогда ничего никому прямо не приказывая, но всегда руководя службой безопасности намеками, высказываемыми вслух. В декабре 1990 года Крючков попросил двух помощников, как он сказал по поручению Горбачёва, подготовить план на случай чрезвычайного положения. Потом в январе 1991 года вооруженные силы нанесли удар, по-видимому, в попытке свергнуть избранное правительство Литвы и Латвии и заменить его созданными КГБ Комитетами национального спасения. Разработка этого вторжения, подготовленного реакционным генералом Валентином Варенниковым, обсуждалась на заседании политбюро в начале марта 1990 года. 8 января советские войска начали занимать здания в Вильнюсе – столице Литвы. Два дня спустя, когда солдаты ворвались в здание телефонной станции и железнодорожного вокзала, Горбачёв выставил ультиматум литовскому правительству, угрожая установить прямое президентское управление из Москвы, если оно не перестанет пытаться восстановить буржуазный строй. 13 января войска захватили городское телевидение и радиостанции[14], убив по меньшей мере 14 безоружных граждан и ранив более ста человек.

Горбачёв отрицает, что отдал приказ о столь суровых мерах, да и не было найдено ни одного документа с его подписью. Но он был в курсе происходящего, но ничего не отменил. 8 января, когда он встретил премьер-министра Литвы Казимиру Прунскене, он попросил ее навести порядок в стране, добавив:

«В противном случае я буду обязан выполнить это сам». Горбачёв не проводил никакого расследования, никто не был наказан. Более недели он не осуждал военные действия, а фактически обвинил литовцев в том, что они спровоцировали кровопролитие. По этому поводу Ельцин прилетел в Таллинн, чтобы выразить свою солидарность с прибалтами, а диверсионные вооруженные отряды направили свою агрессию на Латвию, захватывая здания в Риге.

В конце января Горбачёв, объявив борьбу с преступностью, уполномочил армию патрулировать города России и других республик. Вооруженные люди ходили целыми отрядами по Москве и прочим городам. Когда ближайший помощник Горбачёва Анатолий Черняев пожаловался на это, Горбачёв ответил: «Лезете не в свое дело!.. Ничего особенного… И вообще, мечетесь, паникуете, как вся интеллигенция…» Лидеры большинства республик отказались от вооруженных патрулей, поэтому их вынуждены были отменить.

Время от времени состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому. Однажды в субботу утром его либеральный помощник Александр Яковлев собирал в лесу грибы со своими внуками. Вдруг на автомобильный телефон поступил срочный звонок от Горбачёва, который хотел знать, что делает Яковлев за пределами Москвы вместе с министром внутренних дел и главой Генерального штаба. В марте 1991 года Ельцин вывел отряды сторонников кардинальных реформ на Красную площадь, проигнорировав тысячи военнослужащих, дислоцированных там для запугивания радикалов. Яковлев сказал, что Горбачёв позвонил ему в панике с известием о том, что демократы запаслись крюками и веревками, чтобы взобраться на стены и взять штурмом Кремль. Мэр Москвы смеялся, когда Яковлев по просьбе Горбачёва вызвался разузнать, есть ли в городе дефицит веревок и подобных товаров.

Состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому.

Но пока Горбачёв, казалось, верит в любую дезинформацию о сторонниках реформ, отмахиваясь от неоднократных предупреждений о том, что его союзники жесткой политики планируют свергнуть его. В июне 1991 года сторонники власти военного правительства пытались организовать конституционный переворот. Премьер-министр Валентин Павлов попросил Верховный Совет передать ему полномочия. «Я не могу для принятия решений по каждому вопросу обращаться к президенту», – объяснил он. Крючков и министр обороны Дмитрий Язов потребовали ввести чрезвычайное положение. Правительство, которое в данный момент находилось под контролем коммунистов, оппозиционеров Горбачёва, возможно, молча приняло бы это, если бы президент неожиданно не появился, чтобы ликвидировать план, пошутив на встрече с журналистами, что «переворот закончен».

Конечно, это было не так. К июлю ежедневно стали появляться тревожные признаки. Александр Яковлев получал отчеты о том, что высоко поставленные генералы подозрительно часто устраивают заседания. В тот же месяц он ушел в отставку, предупредив, что переворот неизбежен.

Другие сообщали о передвижениях воинских подразделений за пределы Москвы. Даже американскому послу Джеку Мэтлоку предложили передать Горбачёву сообщение от мэра Москвы Попова о том, что запланирован переворот. Евгений Примаков, советник, имеющий тесные связи в КГБ, вызвался рассказать Горбачёву, что ему не следует слишком уж доверять службе безопасности. На эти предупреждения Горбачёв отреагировал со скрытой иронией и одновременно с явной насмешкой. «Вы преувеличиваете!» – ответил он Яковлеву. «Юнец! – говорил Горбачёв о Примакове, пересказывая его телефонный разговор своему помощнику Черняеву. – Я сказал ему: „Женя, успокойся. Ты один из всех не должен поддаваться панике“».

Весной 1991 года Горбачёв уговорил лидеров девяти республик обсудить условия нового Союзного договора, который рассматривал СССР как конфедерацию суверенных государств. Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа. Горбачёв рассказал Ельцину – скорее всего, его кабинет прослушивался агентами КГБ, – что планирует уволить Крючкова и Язова и провести выборы на должность президента нового конфедеративного союза. Приведя в порядок все дела, Горбачёв отправился в отпуск в Форос на Черное море.

Последовавший переворот, во время которого сторонники Горбачёва, приверженцы жесткого курса в политике – Крючков, Язов, Пуго и другие, отправившие его на дачу и объявившие постановление Государственного комитета о чрезвычайном положении, стал предметом исследования многих ученых. Я вернусь к подробностям ниже. Ельцин в окружении своих сторонников координировал сопротивление из российского правительства (Белого дома). В течение трех дней восстание было подавлено, Горбачёв вернулся в Москву. Хотя коммунистическое управление полностью себя дискредитировало, Горбачёв провел пресс-конференцию, которая всех сбила с толку, поскольку он встал на защиту партии. Руководители республик вдруг осознали хрупкость их новой свободы и захотели выйти из Союза. Но Горбачёв все еще надеялся договориться о принятии нового Союзного договора. Как он сказал египетскому президенту Хосни Мубараку, он думал, что националистическое поведение в республиканских законодательных органах всего лишь временное явление.

Сначала Горбачёва поддерживал Ельцин, который был счастлив, что Союз еще сохранился, хотя уже больше не считался совершенно свободной конфедерацией, и Россия может получить большую часть советской собственности. Но проходили месяцы – и все, за исключением двух оставшихся республик, объявили о своей независимости. Украина потребовала, чтобы ей остались вооруженные части, размещенные на ее территории. В декабре украинцы провели референдум, где решались вопросы будущего страны; 84 % зарегистрированных избирателей приняли участие и 90 % из них проголосовали за независимость. Через неделю Ельцин встретился с президентами Украины и Беларуси в охотничьей усадьбе «Вискули» в Беловежской Пуще, все трое подписали Беловежское соглашение об аннулировании Советского Союза и создании нового Содружества Независимых Государств (СНГ).

Горбачёв расценил это как коварный заговор. Но у него было мало средств для сопротивления. В середине ноября, по словам советского министра обороны маршала Евгения Шапошникова, Горбачёв вызвал его к себе в кабинет, предложил кофе и горько сожалел о распаде Союза, затем, судя по всему, предложил ему устроить еще один переворот: «Вы – военный, возьмите власть в свои руки[15], установите то правительство, которое подойдет вам, а затем отойдите в сторону». Шапошников ответил, что попадет в тюрьму, как те, кто устроил путч в августе. «О чем вы говорите, Женя? – сказал Горбачёв. – Я вам ничего не предлагаю. Я просто высказываю все возможности вслух». 10 декабря Горбачёв встретился с 500 офицерами, чтобы обсудить положение в стране. Но уже на следующий день он принял решение отказаться от попыток мобилизовать военных и высказался в интервью против тех, кто «воспользуется помощью военных» или «воспользуется танками для достижения политических целей».

Решив, что применение силы – неподходящий вариант, Горбачёв согласился уйти в отставку. 23 декабря Ельцин встретился с ним в Кремле, чтобы обсудить ситуацию. Свидетелем этой встречи был Александр Яковлев. Ельцин и Горбачёв разговаривали в течение нескольких часов, затем Горбачёв, сославшись на недомогание, удалился в смежную комнату. Яковлев написал в своих воспоминаниях, что увидел там Горбачёва, лежащего на диване:

«Вот видишь, Саш, вот так», – говорил человек, может быть, в самые тяжкие минуты своей жизни, как бы жалуясь на судьбу и в то же время стесняясь своей слабости.

26 декабря он навсегда покинул свой кремлевский кабинет.

Почему он это сделал? Что привело Горбачёва к тому, что после достижения вершины пирамиды, он начал переделывать ее основание? Почему он почувствовал такую острую необходимость в изменении общественно-политического строя, который продолжался целых семь неспокойных десятилетий?

Одна из возможных причин, которую можно отбросить, это то, что выбранные Горбачёвым реформы усиленно продвигались им из-за угрозы экономического кризиса. Экономический рост замедлился, в высших кругах общества высказывалось мнение, что батареи системы истощились. На Западе началась компьютерная революция. Советская же система не только не могла внедрить техническое новшество, она даже неспособна была толком позаимствовать новые технологии. Тем не менее постепенный упадок экономики, вернее, даже застой, – это не кризис. Плановики рассматривали экономику как «неэффективную, но стабильную» и прогнозировали темпы роста в среднем на 1,5 % в год до конца века. Только в 1990 году, после четырех лет перестройки, выпуск продукции действительно начал снижаться. Как это будет обсуждаться позже, серьезный кризис назревал по отношению к валютной выручке, кредитно-денежной политике и бюджету. Но данные прогнозы тогда не получили широкого признания, и, хотя Горбачёва время от времени предупреждали о кредитно-денежных и финансово-бюджетных диспропорциях, его политика только ухудшила ситуацию.

Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок.

Не учитывалось даже то, что в 1985 году общественное недовольство могло вот-вот выйти из-под контроля. Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок. Многие товары были в дефиците, приходилось ждать годы или даже десятилетия, чтобы приобрести автомобиль или квартиру. Качество советских товаров было просто ужасающим. Только Москве по подсчетам одного экономиста, более двух тысяч цветных телевизоров сломались в течение года. Количество отходов было шокирующим. До трети урожаев картофеля и овощей сгнивало на полях или портилось во время транспортировки. Однако личное потребление продукции увеличилось в течение предыдущего десятилетия. Среднестатистическое потребление мяса, молока, яиц, овощей, фруктов возросло в период между 1980 и 1985 годом, равно как и увеличилось количество семей, имеющих радиоприемники, телевизоры, магнитофоны, холодильники, пылесосы и автомобили.

Некоторые утверждали, что советское руководство пришло к перестройке и новому мышлению из-за военного соперничества с США. Президент Рейган увеличил расходы на оборону, чтобы бороться с «империей зла», и занялся строительством высокотехнологичных систем противоракетной обороны, которые могли сбить советские ядерные ракеты в космосе. Судя по воспоминаниям, советские лидеры были озабочены технологической отсталостью страны и встревожены курсом Вашингтона в начале 1980-х годов. Олег Гордиевский, офицер КГБ в советском посольстве в Лондоне, сообщает, что Андропов и другие были настолько обеспокоены возможным предупредительным ядерным ударом, что заставляли своих шпионов считать, сколько окон было освещено ночью в британских правительственных зданиях.

Однако во время правления Горбачёва страх отступил. К 1986 году большая часть военного строительства Рейгана закончилась и оборонные расходы США стабилизировались. Советские специалисты были уверены[16], что СССР сможет перехитрить любую противоракетную оборону, построенную американцами, с минимальными затратами. Чувство военной уязвимости уже не было столь интенсивным, как в предыдущие годы, скорее всего это и подтолкнуло Горбачёва действовать в противоположном направлении. По словам советника Горбачёва, Георгия Арбатова, сторонники жёсткого курса на Западе стремились укрепить коммунистическое «крыло республиканской партии» и военно-промышленный комплекс, тем самым затрудняя усилия Кремля по сокращению военных расходов. Когда Андропов поднял вопрос о военной угрозе США на заседании политбюро в 1983 году, он не предполагал необходимости либерализации. Напротив, советский руководитель предложил увеличить вооружение, усилить дипломатию с Китаем и ужесточить контроль над восточноевропейскими странами-спутниками.

В некоторой степени реформы Горбачёва были результатом смены поколений. В Кремле стала выделяться новая когорта лидеров, состоящая из идеалистов, верящих в способность системы к совершенствованию и придерживающихся надоедливого мнения о том, что все не может продолжаться так как раньше. Многие из них достигли совершеннолетия в эпоху оттепели Хрущёва в начале 1960-х годов. «Было бы невозможно все восстановить, собрать из кусочков и продолжать оставаться в кресле Генерального секретаря, – сказал Горбачёв, когда в 2006 году его спросили, зачем он начал перестройку. – Но жить по-прежнему нельзя». Основные реформы можно рассматривать как результат того, что историк Стивен Коткин называет неизбежной сменой поколений в партийном руководстве. Однако несмотря на необратимость процесса, старая гвардия постепенно вымирала, а перемен не было. Многие вместо Горбачёва были бы весьма счастливы «навести порядок… и продолжить сидеть в кресле Генерального секретаря».

Экономический застой, конкуренция с Западом и зрелость поколения после смерти Сталина – все это вместе создало условия, благодаря которым мог появиться Горбачёв. И все же трудно представить себе, что любой из его коллег по политбюро 1985 года пытался бы предпринять что-нибудь столь же смелое и дестабилизирующее. В конечном итоге личностные характеристики Горбачёва объясняют выбранный им курс. Огромная уверенность в собственных силах объединилась вместе с незнанием тех проблем, с которыми он столкнулся. В конце концов, как сказал Черняев, не только его ближайший и самый преданный помощник, но и самый проницательный критик, дело дошло только до «надежды, которая давно жила в народе, иррациональной, смутной. Надежды, что – а вдруг! – что-то изменится к лучшему».

Итак, что же пошло не так? Конечно, для тех, кто ценит демократию, гражданские свободы и ядерное разоружение, многое казалось правильным. Горбачёв все еще был намерен реформировать коммунизм, а не хоронить его. Почти до самого конца советский общественно-экономический строй оказался стабильным – слишком стабильным. Казалось бы, только встряхни его, пробуди дух новаторства, впусти струю свежего воздуха. А затем самый образованный лидер страны со времен Ленина слегка подтолкнул все это, и структура рассыпалась, как карточный домик, навечно похоронив идеологию коммунизма и напугав даже сторонников демократии глобальным отступлением.

Некоторые утверждали, что реформы не удались, потому что система не поддается реформированию. «Коммунизм, – пишет историк Мартин Малиа, – был по своей природе нежизнеспособным, действительно невозможным проектом с самого начала». Советский строй «рухнул, как карточный домик… потому что всегда был карточным домиком». Однако если советская система была настолько хрупкой, тогда трудно понять, как она смогла просуществовать 74 года, преодолев голод, войны, ядерную конфронтацию и кризисы в управлении, как могла страна из сельскохозяйственной тихой заводи превратиться в промышленно развитую сверхдержаву. Советская экономика была неэффективной. Но многие такие государства и империи существовали долгое время. Ученых критиковали за неспособность предсказать развал Советского Союза до 1985 года, но они были правы, не предсказав его крах. До прихода к власти Горбачёв, он не разрушался.

Другие причины развала Советского Союза видели в личных ошибках и недостатках его последнего руководителя. Убежденные коммунисты, критиковавшие Горбачёва, считали его лично ответственным за развал. В своих мемуарах Егор Лигачёв называет Горбачёва пешкой в игре таких радикалов, как Яковлев, который постоянно подгонял Горбачёва, словно тот был перегруженным составом, а он настолько сосредоточился на том, как бы избежать аварий, что не смог увидеть, куда ведут рельсы. Некоторые выражаются еще более жестко. Николай Рыжков, бывший премьер-министр, назвал свои мемуары «Перестройка: история предательств». С его точки зрения Горбачёв привел страну не к социализму с человеческим лицом, как обещал, а к жестокому капитализму.

С другой стороны, многие либеральные критики Горбачёва также считают причиной неудачи его личные недостатки. но не безрассудство и предательство, а нерешительность, любовь к политическим играм, романтический социализм и нежелание видеть, что партия, которую он не переставал восхвалять, успешно упечет его в сумасшедший дом. По мнению Шеварднадзе, Горбачёву просто «очень нравилось управлять». С самого начала Черняев, Яковлев, даже Медведев и Георгий Шахназаров упрашивали Горбачёва не нападать на Ельцина, а поддержать, чтобы организовать независимую поддержку в государстве, объединиться с демократами против кровожадных приверженцев жесткого курса и предложить балтийским сепаратистам цивилизованный, реальный путь к большей автономии. Кажется, они жалели, что не смогли его убедить в этом, и терзали себя мыслью: а что могло бы получиться? «В конце концов, – пишет Черняев, – победили эмоции, боязнь риска и нежелание порвать со старым режимом правления».

А что, если бы вместо наказания Ельцина после его выпада на пленуме 1987 года Горбачёв принял бы вызов, и помог бы ему? Черняев рекомендовал ему на время оставить Ельцина главой московского горкома партии.

Что, если бы Горбачёв удалил Ельцина, обратившегося к общественности за поддержкой против партии бюрократов, и выставил кандидатуру на выборах президента в 1989 году? Что, если бы он покинул старую гвардию и основал партию демократических реформ наряду с Сахаровым, Ельциным и другими? Что, если бы в 1987 или 1988 году он начал переговоры с прибалтийскими и другими республиками по поводу новой конституции для децентрализованной федерации? И что, если бы он в 1990 году назначил не реакционеров, а демократов в ключевые министерства и представил программу радикальной экономической реформы?

Горбачёв не желал слышать о таких вещах. Черняев говорит, что в последующие годы он тайно удалял фразу «социалистический выбор» из речей Горбачёва, но Михаил Сергеевич тайком ее вставлял обратно. Он остался верен не только идеям, но и партии. К концу 1989 года было ясно, что коммунистическая элита терпеть его не может. На пленарном заседании 1989 года, когда Горбачёв пригрозил уйти в отставку, по залу прошел театральный шепот: «Пора!» На другом пленуме в том же месяце, когда Горбачёв отверг требования применить силу против литовцев, опасаясь жертв среди гражданского населения, шепот вторил: «Хватит шантажировать! Нам та-а-ак страшно! Как раз пришло время уйти вам в отставку!»

Горбачёв объяснил свою упорную преданность, сказав, что партия все еще имеет право дать обратный ход перестройке. В июле 1990 года после того, как его грубо оскорбили провинциальные партийные работники, Горбачёв взорвался в присутствии Черняева:

«Корыстные сволочи, они не хотят ничего, кроме кормушки и власти…» Он ругался очень оскорбительно на них. Я ответил: «Черт с ними, Михаил Сергеевич. Вы – президент. Вы же видите, что это за партия. И пока вы останетесь во главе, вы будете ее заложником, ее постоянным козлом отпущения». Он ответил: «Ты знаешь, Толя, ты думаешь, я не вижу… Но ты должен меня понять, я не могу позволить этой паршивой бешеной собаке сбросить поводок. Если я это сделаю, все это огромное сооружение будет направлено против меня».

Со своей стороны Горбачёв принимал некоторую долю вины за неудавшуюся перестройку, а также обвинял и реакционных партийных лидеров. Но наиболее настойчиво он винил чрезмерный революционизм радикальных демократов и их лидера. С октября 1987 года Горбачёву казалось, что нападки московской интеллигенции относительно его нерасторопности исходят из уст самого Ельцина. Его критики, жаловался он, «затуманивают сознание людей», «сеют путаницу» и «бормочут, как Ельцин». В марте 1990 года, когда министр внутренних дел Вадим Бакатин, предложил провести дискуссию с демократами за круглым столом, Горбачёв отреагировал с презрением:

Похоже, министр в панике… Идея круглого стола – ерунда… Они не представляют из себя никого и ничего… Все они – политические негодяя… им нет доверия. И, конечно, никакого круглого стола!

Двадцать лет спустя Горбачёв все еще зол, он не смог сказать, что его самой большой ошибкой было то, что он не отправил Ельцина «послом в какую-нибудь банановую республику». Видимо, он имел в виду должность посла.

Во всех этих противоречивых сведениях есть доля истины. Читая о заигрывании Горбачёва с теми, кто позже его предаст, зная чем все закончится, иногда хочется встряхнуть и разбудить его. Тем не менее он прав, что по крайней мере до 1990 года «паршивая бешеная собака» могла наброситься на него, и, скорее всего, изменить его реформы. Несправедливо также говорить, что Горбачёв был в плену идеологии. Оставаясь верным идеям социализма, он растянул значение термина[17], как жевательную резинку, пока не появилось четкое содержание. Горбачёв также прав, что Ельцин и демократы ставили во главу угла другие цели, а не сохранение Союза. Своя точка зрения есть даже у критиков коммунизма. Горбачёв и его помощники намеренно искажали свои цели, чтобы получить согласие консерваторов политбюро. Яковлев позже хвастался своими обманами: «Условия требовали лукавства… кто-то должен был идти в огонь и убирать навоз. Без этого бы реформы в России не продвинулись». И Горбачёв был горд своими манипуляциями.

Однако все эти выводы построены лишь на том, что все пошло не так, как ожидалось, и совершенно не учитывают более важной мысли. Предательство, нерешительность, лицемерие и амбиции – все это довольно часто встречается в политике, но они редко приводят к краху государственного строя. Рассматривая экономические, политические и социологические доказательства двадцать лет спустя, можно все увидеть совершенно под другим углом.

Предательство, нерешительность, лицемерие и амбиции редко приводят к краху государственного строя.

Проще говоря, советский общественно-экономический строй умер в 1991 году, поскольку подавляющее большинство граждан потеряли веру в него и потому что командующие вооруженными силами не были готовы к кровопролитному перевороту и возвращению, хотя и временному, к сталинским репрессиям. А это было совсем близко. Некоторые генералы с радостью нажали на курок, но не были наказаны за это. Критика Ельцина в адрес советского лидера и его требования более глубоких реформ не были, по мнению Горбачёва, показухой мстительного эгоиста; они отражали общественное мнение. Поддержка коммунистического правления в 1990 году испарилась не из-за хронической неэффективности системы или бесчеловечности, а из-за сильнейшего кризиса на потребительском рынке, что вызвало страх распространения массового голода. Отказавшись от поддержки Горбачёва, граждане возложили свои надежды на новых лидеров (в первую очередь, на избранного российского президента), которые чувствовали доверие народа, а жалкие неудачи советского правительства дали им право определять политику. После этих многочисленных изменений в сознании советские лидеры могли осуществлять свои решения только с помощью силы. Однако глубина недовольства означала то, что даже военные генералы и начальники службы безопасности не могли быть уверены, что их приказам будут подчиняться.

Различные данные подтверждают этот факт. В 1988 году новые, социологические организации начали проводить типичный анкетный опрос советского и чаще всего российского населения. Самым профессиональным и широко уважаемым был Всесоюзный центр исследования общественного мнения (ВЦИОМ)[18] под руководством социолога Татьяны Заславской, а затем Юрия Левады. Хотя некоторые скептически относятся к качеству опросов, проведенных в Советском Союзе, по крайней мере с 1989 года неточности были не больше, чем в других странах (см. главу 7, более подробно затрагивающую данный вопрос).

Что показывали эти опросы? Было выяснено, до конца 1989 года коммунистическая партия и лично Горбачёв пользовались огромной поддержкой людей. Тем летом две трети респондентов считали, что партии народ доверяет, частично или в целом, и 56 % полагали – влияние ее ЦК должно увеличиться или остаться прежним, а это больше половины тех, кто был убежден в обратном. Личный рейтинг Горбачёва также чрезвычайно высок. В декабре 1989 года 52 % россиян полностью одобрили его действия, а еще 30 % – частично. В следующем месяце 59 % полностью или в некоторой степени уверены в удачном исходе перестройки. Поддерживать коммунистический строй было непопулярно, его идеи и идеалы, как иногда думают, были подорваны десятилетиями сталинских репрессий и экономической эффективностью. Еще в 1989 году большинство россиян все еще, казалось, обвиняли в проблемах страны коррупционеров и бюрократический менталитет, а не саму партию.

Но уже в следующем году поддержка Горбачёва и коммунизма рухнула. В феврале 1991 года доля российских респондентов, полностью одобряющих действия Горбачёва, с 52 % сократилась до 15 %. Параллельно рухнула и вера в партию. Количество тех, кто думал, что партия полностью или частично заслуживает доверия, в тот же период снизилось с 51 % до 26 %. Опасения возникли даже у членов партии. В 1988 году 18 тысяч человек покинули партию; в 1989 году 137 тысяч сдали свои партбилеты. В течение 1990-го и первой половины 1991-го, не меньше 4,2 миллиона коммунистов, почти четверть от общего количества, по имеющимся сведениям, вышли из партии.

Что случилось? Почему доверие граждан к партии и ее лидерам вдруг утратилось в 1990 году, оставаясь достаточно непоколебимым на протяжении первых разоблачительных лет гласности? Значение могут иметь несколько факторов, но один из них играет ключевую роль.

В 1990 году, впервые с начала перестройки, уровень жизни россиян резко снизился. В конце 1989 года те россияне, которые говорили, что в предыдущие два-три года материальное положение их семьи улучшилось, теперь утверждали, что оно ухудшилось. Но к декабрю 1990 года в четыре раза больше людей заметили ухудшение. 93 % опрошенных сказали, что продукты питания ухудшились в течение предыдущего года, и 92 % ответили то же самое о промышленных товарах.

Уже к лету потребительские бунты вспыхивали по всей стране. В Челябинске обозленные покупатели возле винного магазина разбили окна автобуса и взяли штурмом здание районного Совета. От Москвы до Свердловска курильщики бунтовали и грабили табачные киоски. Продажа товаров по карточкам к тому времени достигла «беспрецедентного масштаба в мирное время».

Испугавшись пустых полок в магазинах, россияне склонялись к радикальной экономической реформе, оставляя Горбачёва с его идеологическим мелочным педантизмом далеко позади. К осени 1990 года 73 % граждан поддержали приватизацию небольших магазинов, мастерских, домов быта, 87 % высказались за приватизацию сельхозугодий. К концу 1991 года, когда кризис усугубился, 74 % российских респондентов высказались в поддержку перехода к рыночной экономике; 33 % были за быстрый переход, 41 % – за постепенный, и лишь 11 % против него. После отставки Горбачёва россияне стали возлагать свои надежды на его самых ярых критиков. В декабре 1989 года только 27 % россиян полностью поддержали Ельцина. Но как только он начал высказывать свое недовольство в адрес руководителя страны, одобрил более радикальную экономическую реформу и стал отстаивать интересы бастующих шахтеров, в декабре количество поддержавших его граждан достигло 70 %. Когда весной 1991 года у людей спрашивали, Горбачёв или Ельцин ближе к народу[19], 59 % россиян выбрали Ельцина и лишь 16 % поддержали Горбачёва. К тому времени Ельцин был настолько близок к народу, что наступал ему на пятки.

Если это был экономический кризис, проявившийся в остром дефиците потребительских товаров, подорвавший авторитет партии и Горбачёва в 1990 году, то что спровоцировало потребительский дефицит? Хроническая неэффективность центрального советского планирования? Однако если дефицит можно объяснить медленным снижением объемов производства, то кризис, разразившийся в конце 1980-х годов, объяснить сложно, поскольку причины были разнимы и сыграло роль их сочетание. Существовали четыре основные причины. Во-первых, сильно подорвали советскую экономику изменения уровня мировых цен на сырье. Поскольку в сельском хозяйстве был застойный период, чтобы прокормить население, Москва ввозила зерно, расплачиваясь за него долларами, полученными за экспорт нефти и природного газа. Однако в период с 1980 по 1989 год цены на нефть упали более чем на 50 %. Хуже того, цены на зерно выросли на 56 % только за период с 1987 по 1989 год. Отчаявшись импортировать продовольствие за доллары, Горбачёв заимствовал деньги в западных банках, увеличив тем самым внешний долг страны с 29 миллиардов долларов в 1985 году до 97 миллиардов в конце 1991 года и погубив рейтинг кредитоспособности страны. К 1990 году немецкие банки будут давать ссуды Москве только с полной гарантией от немецкого правительства.

Во-вторых, как только Горбачёв предоставил европейским странам-спутникам свободу, структура принудительной торговли между коммунистическими странами разрушилась. Хотя Россия в конечном итоге получила выгоду – она обеспечивала энергией Восточную Европу за долю мировой цены и платила по завышенным ценам за оборудование, – немедленным эффектом был резкий крах в торговле.

В-третьих, в России перестройка уничтожила механизм централизованной координации торговли, прежде чем рынки могли заполнить этот пробел. Как только предприятия получили свободу выбора, что производить, никто не мог больше полагаться на своих прежних поставщиков. Частичные реформы оставили лазейки для быстро соображающих, как воспользоваться миллионами долларов. Кооперативы свободно устанавливали собственные цены, могли получить огромные скидки, закупая дешевле материалы на государственных предприятиях и продавая их на рынке. Децентрализованная власть местных органов самоуправления породила, по словам экономического советника Ельцина Егора Гайдара, «вакханалию местной защиты», так как региональные популисты заблокировали поставку товаров за пределы своих регионов, отреагировав так на дефицит.

Потребительские бунты вспыхивали по всей стране.

В-четвертых, еще более разрушительной была бесхозяйственность властей в сфере финансово-бюджетной и кредитно-денежной политики. Рабочим позволили избирать своих руководителей, что выразилось в подъеме зарплаты, которую государство вынуждено было субсидировать. В 1989 году бюджетный дефицит достиг 12 % ВВП. К 1991 году он уже оценивался в 30 %. Для финансирования всего этого правительство просто потратило накопленные сбережения населения, не имея средств на то, чтобы их выплатить. Оно брало ссуды в банках, а в 1991 году просто присвоило 6 миллиардов долларов с валютных счетов граждан и фирм во «Внешэкономбанке», включая личные гонорары Горбачёва от книг, скорее всего, без его ведома. Все чаще и чаще правительство включало печатный станок. Сумма наличных денег, находящихся в обращении, удвоилась в период с конца 1985 года до конца 1990 года, а затем снова удвоилась в первые девять месяцев 1991 года.

В условиях фиксированных цен этот поток рублей усугубил дефицит потребительских товаров. Так как денег было слишком много, а товаров слишком мало, полки магазинов опустели. В апреле 1991 года лишь 12 % россиян заявили, что видели мясо в магазинах, 6 % видели муку или растительное масло, 3 % – одежду для взрослых. Даже повсеместно распространенные продовольственные талоны редко отоваривались: только 14 % опрошенных сказали, что могли свободно обменивать свои талоны на товары. Были ужасные очереди. Средняя городская семья проводила почти 12 часов в неделю в очередях за покупками. В 1991 году правительства республик, во главе с ельцинской Россией, начали сокращать переводы налоговых поступлений в центр. К середине того же года советское государство, по сути, стало банкротом.

Короче говоря, причиной краха советской экономической системы и отказа общества от коммунизма была не присущая центральному планированию неэффективность, а сочетание сложных внешних условий – падения цен на нефть и краха в торговле – с ошибочными реформами, которые подорвали согласованность, привели к обесцениванию рубля и опустошили магазины, лишив граждан жизненно важных товаров. Можно ли было этого избежать? В период с 1985 по 1987 год, вероятнее всего, установилась стабильная ситуация. Если бы в ответ на резкое падение цен на нефть советские лидеры сократили инвестирование и расходы на импортное оборудование и подняли цены, увеличив тем самым доходы и избежав гораздо большего денежного дефицита, который тогда существовал, они могли бы получить некоторую передышку. Такие меры не пользовались популярностью, но в то время власти имели средства для контролирования протеста. После стабилизации они могли бы упорядочить механизм планирования или даже перейти к свободным рыночным отношениям в более благоприятных макроэкономических условиях, аналогичных тем, что наблюдались в большинстве стран Восточной Европы.

Горбачёва неоднократно предупреждали о надвигающемся макроэкономическом взрыве. Его помощники постоянно призывали его провести ценовую и денежную реформу: Рыжков – в апреле 1987 года, Медведев – в августе 1987-го, Лигачёв – в январе 1990-го. Рыжков считает самой большой ошибкой то, что не настоял на своем. Горбачёв обычно отвечал, что еще слишком рано. Когда же весной 1989 года государственный секретарь США Джеймс Бейкер поднял этот вопрос, Горбачёв ответил, что в стране «с момента последней реформы цен прошло около двадцати лет», поэтому «еще два-три года ничего не решат». Дело по восстановлению макроэкономической стабильности в намного худших условиях было оставлено преемнику Горбачёва.

К 1988–1989 годам было уже слишком поздно стабилизировать экономику без серьезных разрушений. Если бы в конце 1990 года Горбачёв и Ельцин объединили свои усилия в реализации программы «500 дней», сопровождающий либерализацию шок, возможно, был бы менее болезненным. Если бы тогда цены стали свободными, то их начальный скачок был бы меньше. Но политические последствия оказались бы одинаковыми. Горбачёв и Ельцин вместе бы столкнулись с выплеснувшимся недовольством, с которым позже Ельцин столкнулся в одиночку. Или августовский путч 1991 года мог бы случиться раньше и иметь прямо противоположный результат, но все равно он спровоцировал бы распад Союза.

Августовский путч все равно спровоцировал бы распад Союза.

Дефицит потребительских товаров и тяжелая жизнь общества не всегда приводят к падению режимов. Все зависит от ожиданий людей, от организаторской способности протестующих и особенно от умения и готовности руководства применять силу. Возможно, самый странный аспект развала Советского Союза – неспособность военных его предотвратить. В 1985 году советская армия была крупнейшей в мире и состояла из шести миллионов человек, включая силы КГБ и МВД, а также флот и воздушные силы. Советский Союз мог похвастаться 7 000 генералов и адмиралов. Реформы Горбачёва подорвали престиж и профессиональные интересы военных, среди которых его реформы были абсолютно непопулярны. С 1989 года Горбачёв урезал затраты на нужды военного производства на 30 %. Он без боя отказался от восточных стран-спутников. Не стал наносить сильный удар против прибалтийских сепаратистов. «Армия больше не с вами», – кричал на Горбачёва во время встречи в ноябре 1990 года полковник Виктор Алкснис, сторонник жесткого курса. Но генералы до августа 1991 года никуда не вмешивались, и только потом, во время путча – беспорядочного и противоречивого, армия выступила, правда она только издали напоминала армию.

Почему не последовало контратаки? Традиция строгого подчинения советских военных гражданскому руководству изначально поставила барьер. Обеспокоенность тем, что, вступив в политику, армия может потерять престиж и сплоченность, возможно, перевесила страх потерять профессиональные и геополитические интересы. Тогда, в самой непреднамеренной манере, политический флирт и сомнения Горбачёва относительно планов по применению силы то развеивались, то в последнюю минуту вновь появлялись. Быть может, он настолько не знал, как поступить, и подорвал мощь военных, что они потеряли способность действовать. В такие моменты, как в конце 1990 года, сторонники жесткой политики, возможно, искренне верили, что Горбачёв склонялся к введению военного положения.

Даже 18 августа заговорщики думали, что, возможно, Горбачёв присоединится к их перевороту. Странные, безжизненные, деморализующие, отмененные операции в Вильнюсе и других местах могли настроить систему против преторианского вмешательства. Офицеры низших рангов наблюдали, как их коллеги становились козлами отпущения каждый раз, когда применялась сила против граждан.

Тогда были личные разногласия между сторонниками жесткого курса, им не хватало харизматичного лидера. Как стало ясно в ходе переворота, реакционеры, которых продвигал Горбачёв – Крючков, Пуго, Павлов, Яковлев, даже Язов, – не пользовались особым уважением в собственных организациях, не говоря уже о стране. Они даже терпеть не могли друг друга. Язов смеялся над своими коллегами-конспираторами, об этом ему напомнила его жена, когда тот вступил в их ряды. К Янаеву и Павлову, которых Язов однажды назвал «пьяными проститутками», относились как к шутам. Уровень взаимного недоверия зашкаливал. Во время переворота КГБ даже прослушивал разговоры «своего» вице-президента Янаева. Попытка навязать военное правительство угрожала расколом в вооруженных силах. Если бы путч не закончился, он мог бы перерасти в гражданскую войну. Командующий ВВС Шапошников признается: был готов отправлять самолеты на бомбардировку Кремля, если бы заговорщики приказали войскам штурмовать Белый дом. Сделал бы это Шапошников или нет, Язов знал бы уже через день, что офицеры сопротивлялись или даже не подчинялись приказу.

Еще одной причиной осторожности вооруженных сил был тот мрак, в котором им пришлось бы жить после военного переворота. Они не представляли, как остановить падение экономики. Даже если бы им это удалось: закупка зерна и кредиты с Запада, несомненно, остановили разруху. Но что дальше? В августе 1991 года, чтобы приобрести общественную поддержку, путчисты хотели заполнить товары продуктами, но стратегический резерв армии мог прокормить лишь саму армию в течение нескольких дней. Уильям Одом спросил советского генерал-лейтенанта Леонида Ивашова, почему он и его коллеги не вмешались в попытки свержения Горбачёва до августа 1991 года. «Мы пытались, – ответил Ивашов, – но у нас не было лидера. Мы просили Язова вести переворот, но он постоянно спрашивал, что мы будем делать с властью, если захватим ее.» Это не простой вопрос.

С 1990 года армия вынуждена была бороться с вероятным сопротивлением Ельцина и российского правительства. Особенно в 1991 году, трудности усилились из-за коварных планов Ельцина построить собственную базу поддержки в рамках вооруженных сил. Он получил разрешение на размещение штаба из двадцати человек в здании Лубянки – центра российского КГБ. За несколько месяцев до переворота Ельцин посетил Тульскую воздушно-десантную дивизию, где обедал с командиром Павлом Грачёвым, который позже сыграет решающую роль в августовские дни.

Сам по себе переворот озадачил многих наблюдателей. Александр Лебедь, направленный с батальоном «защищать Верховный Совет», был настолько потрясен хаосом и импровизацией, что подумал о нелепой провокации. Для бывшего польского лидера генерала Ярузельского, который знал кое-что о переворотах, действие оказалось «чрезвычайно дилетантским». С военной точки зрения операции, необходимые для наведения порядка в стране, не представляют особых проблем. Закаленные в боях афганские ветераны КГБ и войска спецназа участвовали в таких действиях много раз. Виктор Карпухин, командир группы «А» (или, как ее называют, «Альфа») 7-го подразделения КГБ СССР, позже сказал, что его люди проникли в Белый дом и могут застрелить Ельцина в любой момент. Баррикады на улице, сказал Карпухин, были «как игрушки», которые раздавили «не больше чем за пятнадцать минут». Два года спустя во время кризиса 1993 года потребовалось всего несколько танков, чтобы выгнать из Белого дома группу неповинующихся депутатов Верховного Совета.

Фактическое осуществление переворота – это совсем другая история. Заговорщики развернули войска КГБ в лесу в окрестностях дачи Ельцина, но, видимо, распоряжения об его аресте не было[20]. Позже они не перекрыли водопровод, не отключили электричество, не перерезали телефонные провода в Белом доме и даже не оцепили его, как требовалось. Журналисты могли свободно туда входить и выходить. Даже Диана Сойер, американская телевизионная журналистка, появилась в кабинете Ельцина, чтобы записать шаблонное интервью. Путчисты использовали телевидение до смешного некомпетентно. Их пресс-конференция в первый же день показала шайку нерешительных бюрократов, которые были не в состоянии запугать даже журналистов, задающих наводящие вопросы и громко смеющихся над их ложью. В вечерних новостях советский телеканал показывал кадры, как Ельцин стоял на танке и осуждал переворот. Направленные в Москву танки вежливо останавливались на светофорах. Генерал Лебедь обнаружил, что в министерстве обороны никто даже плана предполагаемого штурма Белого дома не составил. Заместитель министра спросил, может ли Лебедь набросать эскиз плана, и был очень раздражен, когда тот спросил, какие войска можно задействовать.

Если кофе невкусный, скорее всего, это потому, что на самом деле это чай. Лучшее объяснение такой очевидной путаницы заключалось в том, что изначально военный переворот не задумывался как военный переворот. Заговорщики надеялись на поддержку Горбачёва или, по крайней мере, на его молчаливое соучастие. Они думали, что общество, устав от хаоса и разочаровавшись в Горбачёве, начнет митинговать вместе с ними. Они не арестовали Ельцина, ожидая, что он дискредитирует себя своими выступлениями; они могли вполне легитимно арестовать его позже за нарушение закона о чрезвычайном положении. Они также могли надеяться на то, что неприязнь Ельцина к Горбачёву окажется сильнее его отвращения к путчистам. Заговорщики намерены были легализовать свою деятельность по захвату Верховного Совета СССР, чтобы ратифицировать передачу президентских полномочий вице-президенту Янаеву. Только на следующий день они действительно поняли, что, скорее всего, они не получат и 2/3 необходимых голосов. Этот план был выбран для того, чтобы запугать оппонентов, расставить танки на улице и постепенно изгнать радикальных демократов из власти. Что-то подобное происходило в Праге в 1968 году, поэтому такой план не был бредом для СССР. Большая часть страны не встала на сторону Горбачёва или Ельцина. Одно из обещаний путчистов – обеспечить всех городских жителей участками земли под дачи – было очень популярным. В первый же день в стране не было существенных демонстраций или забастовок. Лидеры переворота думали, что они побеждают.

Когда через несколько дней маршал Язов в изоляторе получил возможность слушать радио, он был потрясен тем, насколько неправильно он истолковал общественное мнение:

Понял, как я был далек от народа. Сформированное мнение о развале государства, о нищете – я полагал, что это разделяет народ. Нет, народ не принял нашего Обращения. Народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов!

К середине следующего дня наиболее легкий вариант уже не казался жизнеспособным. Лидеры переворота теряли инициативу. Теперь они вынуждены были арестовать Ельцина, чтобы убедить общественность в том, что у них все под контролем. Но оборона Белого дома была невозможной без значительного кровопролития. В этот момент переворот наткнулся на сопротивление, или, скорее всего, на тактику проволочек от некоторых во втором и третьем военных эшелонах.

Генерал Павел Грачёв, командующий войсками ВВС, «лавировал между руководством армии и правительством России», как он выразился, когда Ельцин позвонил ему со своей дачи в первое же утро. После обеда на следующий день он и Шапошников решили, что не будут выполнять приказы штурмовать Белый дом, если такие приказы поступят, то же самое решил делать и генерал Борис Громов, заместитель министра внутренних дел Пуго. В подразделении КГБ «Альфа» Карпухин был готов к получению приказа о нападении. Но его люди были встревожены, возможно, потому, что они предвидели большие жертвы среди гражданского населения, возможно, потому, что сами могли понести огромные потери от вооруженных защитников. Когда Карпухин попросил своего командира пойти и все войска проинформировать лично, его отстранили от командования.

Почему сопротивлялся второй эшелон? В каком-то смысле переворот был просто следующим раундом в покере с высокими ставками. Каждый офицер вынужден был гадать каждую минуту, кто победит, и ставил себя на место победителя. Неорганизованность и очевидная некомпетентность лидеров делали их проигравшими. На пресс-конференции дрожащие руки Янаева выдавали его нервозность, а хаос, который такие офицеры, как Лебедь, увидели в министерстве обороны, вызывал сомнения. Генералы боялись, что руководство еще раз сделает их козлами отпущения, если операция окажется непопулярной.

Путчисты все еще могли найти средство для выполнения грязной работы. Генерал Варенников, зачинщик операции в Вильнюсе, будучи на месте Язова, даже не дрогнул бы. «Они были слишком наивными, – сказал он о лидерах переворота, – недостаточно решительными». Но Язов, понимая степень потенциального кровопролития и вероятность раскола армии, приказал своим войскам отступать. Он, должно быть, задавался вопросом, почему не привлек внимание Ивашова к своему вопросу. Какой безнадежный беспорядок увидели путчисты на следующий день после того, как сопротивление Ельцина было подавлено. Кровь на улицах, полный развал экономики, пустые полки магазинов, ненависть большей части населения, и чтобы противостоять всему этому с хунтой ничтожеств – дрожащим Янаевым, бредящим Павловым, хитрым Крючковым и кровожадным Варенниковым! «Я старый дурак», – сказал Язов.

После отставки Горбачёва его помощники и соперники вспоминали и пересказывали мельчайшие детали его почти семилетнего правления. Из всего потока мнений складывается такой его образ: одновременно вдохновляющий и надоедливый человек, умеющий выражать свои мысли и вспыльчивый, общительный, но не умеющий заводить друзей; это образ трудоголика с цепким умом, расчетливого, склонного к пустяковой зависти. Но несмотря на все перечисленные недостатки, у этой личности были искренне благие намерения. Возможно, он был неисправимо бестолковым, как в случае со стариком из Норильска, когда тот пожаловался, что на улице, где играют дети, много лет лежат опасные отходы. А Горбачёв ответил, что нужно «дать властям хорошую взбучку». Но он хотел лучшего для своей страны.

И хотя Горбачев заигрывал со сторонниками жесткого курса, он неоднократно отказывался от применения силы. На самом деле он просто не понимал. «Они говорят, что нам нужно стучать кулаками, – однажды сказал он помощникам, демонстративно сжав кулаки. – В общем-то мы могли бы это сделать. Я не думал, что мы этого не коснемся». «Я никогда не боялся его, даже когда он кричал, – писал Виталий Коротич, редактор известного передового журнала „Огонек“, – потому что его крик не был криком жестокого и всемогущего человека. Я всегда пытался понять, что означает его крик, почему по сценарию он начинал кричать именно в этот момент». Коротич рассматривал большую часть публичной брани как блестяще выполненное действо для успокоения культурных консерваторов в политбюро. Взглянув на либерального лидера политбюро Александра Яковлева в ходе одного из таких выпадов, он увидел, что его глаза были спокойны, как будто он наблюдал «телевизионное повторение игры, исход которой он уже знал».

Как хороший капитан Горбачёв до конца остался на своем корабле. Лавируя между правыми и левыми, он гордился своим умением обходить отмели и до последнего не заметил, где его подхватило течением, а потом стало уже поздно. Он думал, что пунктом назначения будет гуманная форма социализма. Но двигаясь все дальше и дальше, понял, что, открыв путь к рыночной экономике и многопартийной демократии, сам разрушает систему, которую собирался сохранить. Если бы он покинул коммунистический корабль раньше, не было бы разрушений такого масштаба. Для экономиста Николая Петракова Горбачёв был Кристофором Колумбом, «открывшим Америку, но до конца своих дней считающим, что это Индия. Как и Колумб, Горбачёв сделал что-то чудесное, но только потом узнал, что это было на самом деле». В процессе он состарился. Коротич сказал:

Не слишком сильно с каждым годом, но с каждым месяцем его пребывания у власти комсомольский задор, намерение возвеличивания покидали его, а боль внутри возрастала, постепенно превращая Горбачёва в еще более жесткого и самоотверженного. Мне казалось, он испытывал удовлетворение прославленного спортсмена, думающего о том, как достичь еще лучшего результата. Таким образом, американский футболист мчался во весь дух, зная, что его остановят и это будет болезненная остановка: мощный защитник уже на его пути. Но следующая схватка уже будет ближе к противнику; возможно, по пути к нему его еще не раз собьют с ног.

Игру пришлось закончить. Будущий мэр Москвы Юрий Лужков посетил Горбачёва в Кремле сразу после августовского переворота и заметил, что он потерял свое прежнее очарование – ту скрытую и дьявольскую жизнерадостность, которая ранее скрывалась за каждой фразой и служила подтекстом в каждом разговоре, пресекала все возражения собеседника.

В конце концов имя Горбачёва, стало скорее фирменным знаком: узнаваемое яркое родимое пятно стало мелькать в рекламе ресторанов «Пицца Хат» и дома моды Луи Виттона. Он стал вести обычную жизнь знаменитости: сыграл яркие эпизодические роли в паре фильмов, занялся благотворительной деятельностью, возглавил свой личный фонд, написал мемуары, опубликовал обозревательские статьи. Вопреки советам своей жены Раисы и других людей он баллотировался на пост президента России в 1996 году, вытерпел нападки злобно настроенных оппонентов и получил 0,5 % голосов. И в становившихся все длиннее перерывах между интервью и путешествиями у него было время неоднократно в мыслях переиграть историю.

В момент отчаяния Горбачёв сказал своему преданному помощнику Черняеву: «Все революции кончаются неудачей, хотя и изменяют страну, а некоторые – целый мир». Горбачёва можно рассматривать как самый успешный провал в истории.

Медленными целенаправленными шагами Борис Ельцин, первый демократический политик России, устремился в толпу. С дежурной улыбкой на лице, которая была одновременно и уверенной, и глупой, и открытой, и сдержанной. Это был 1996 год? или 1991? или 1990? или 1989? Судьба страны зависит от того, сможет ли этот человек наладить связь с массой простых россиян: бабушками в платочках, беззубыми мужчинами и сидящими у них на плечах детьми. Любят они его или ненавидят, но здесь они ради него. Они пришли, чтобы что-нибудь выкрикнуть, чтобы протянуть ему руку. Он сосредоточен, делает все возможное, используя искусство, которое он ввел в России, более разрушительное, чем западный джаз или порнографические фильмы, – искусство избирательной кампании.

От таких встреч с народом, как потом напишет, он черпает жизненную силу. Это его причастие, святое вино и хлеб. Он слушает, шутит, обещает, тянется, чтобы похлопать по плечу и пожать руку, вызывает их улыбки, веру в то, что завтра будет лучше, печальную веру, потому что в то же самое время они знают, что лучшего будущего не будет; но вера связывает их с этим человеком, с этой громадиной, ростом 187 см и весом больше центнера, с копной седых волос, развевающихся на ветру. В течение часа они упивались его убеждением, что он может сделать все.

Однажды ночью 1934 года человек в военной форме появился в продуваемой насквозь комнате барака, где жили Ельцины. Трехлетнего Бориса разбудил шум. Он уснул на руках у матери, вторя ее рыданиям, сам не зная почему. Должно быть, года через три он увидел своего отца снова. Николай Ельцин, плотник, помог местному подразделению НКВД выполнить их ежемесячную норму по аресту антисоветских агитаторов.

Спустя много десятилетий его сын-президент будет держать пожелтевшее дело в руках, пристально изучая обвинения, написанные с ошибками выцветшими фиолетовыми чернилами, на тонких листах из папиросной бумаги, и вспоминать ту весеннюю ночь. Репрессии уже забросили род Ельциных за Урал. До революции 1917 года один дед Бориса был владельцем водяной мельницы и кузницы. Другой дед, довольно успешный строитель, имел наемных работников. При Сталине такая предприимчивость наказывалась. Оба деда были выселены из деревни и сосланы в пустынные северные поселения.

Ельцины были потомками старообрядцев, религиозных ортодоксов, отделившихся от православной церкви после того, как патриарх Никон реформировал литургию в 1650-х годах. Чтобы избежать гонений, многие бежали в Сибирь, точно так же как чуть позже общины гугенотов исчезли в горах на юге Франции. Аскетичные и отчаянно самоуверенные староверы придерживались почти пуританских взглядов: особое внимание они уделяли тяжелой работе, частной собственности и социальному консерватизму. Они крестились двумя пальцами вместо трех и не брили бороды. Курение у них считалось грехом, не допускалось сквернословие.

К концу 1930-х годов Николай Ельцин, вернувшись из трудового лагеря, перевез семью в город Березники, недалеко от Перми, на западном предгорье Урала. В отличие от Горбачёва, молодой Ельцин не испытал немецкую оккупацию во время Второй мировой войны. Но питание было скудным. Его мать позже вспоминала, как десятилетний Борис сидел после школы в углу комнаты и безутешно стонал: «Я хочу-у-у-у е-е-есть. Я не смогу-у-уу выы-ы-ыдержать этого». У семьи Ельциных была коза, которая согревала Бориса зимой.

В первой части своих воспоминаний, опубликованных в 1990 году, когда он баллотировался в правительство, молодой Ельцин появляется как озорной проказник. На самом деле его рассказ состоит из шалостей и смелых, рискованных выходок. Он подстрекал класс выпрыгнуть из окна до того, как придет учитель, подложить на стул учителю кнопку, пойти в поход через лес, присоединиться к драке, в одной из которых ему сломали нос. Во время войны он прокрался на склад боеприпасов и попытался выяснить, как работает ручная граната[21], ударив молотком по предохранителю. Он потерял большой и указательный пальцы на левой руке.

Репрессии забросили род Ельциных за Урал.

После окончания средней школы Ельцин изучал гражданское строительство в промышленном Свердловске (нынешний Екатеринбург). Во время учебы был капитаном волейбольной команды и ухаживал за своей будущей женой Наиной. После окончания университета он остался в Свердловске, где прошел путь от мастера до начальника городского строительного треста. Удивляя своих подчиненных, Ельцин настаивал на изучении всех аспектов работы, начиная от кладки кирпича и плотницкого дела до приготовления бетона и управления подъемным краном – первый год его работы прошел в обучении. В тридцать лет он вступил в партию, что помогло дальнейшему продвижению по службе, и был зачислен в местную коммунистическую организацию. Ельцин, как он сам писал, погрузился в партийную работу так, как однажды бросился с головой заниматься волейболом. Семь лет спустя его назначили главой строительного отдела областного партийного комитета, где он руководил всеми строителями области. Поразив свое начальство способностью справляться с огромной работой, в 1976 году он становится первым секретарем Свердловской области – областным партийным лидером.

Ельцин оказался весьма необычным провинциальным вождем, хотя и соблюдал все запреты времени. Ревностный, требовательный, жаждущий признания, он был трудоголиком, доводил себя и своих подчиненных почти до предела физических возможностей. Решив посещать все 63 областных города раз в два года, он измотал пилота вертолета бесконечными поездками. Как любой хороший коммунист, он мог по требованию подхалимничать. Предметом лести Ельцина стала «блестящая и глубокая» речь Брежнева на партийном пленуме: на семидесятилетии Генерального секретаря он похвалил его за «мудрость, громадный организационный талант, человеческое обаяние и кипучую энергию». Такой приукрашенный подхалимаж не был в порядке вещей, можно было подумать, что это ирония. Старик был еще не тем ходячим трупом, которым станет позже, но «кипучую энергию» многим было трудно обнаружить.

Однако несмотря на преклонение перед московской геронтократией, Ельцин внес новый стиль в администрацию Свердловска – стиль открытого общения и получающей широкую огласку ответной реакции на местные проблемы. Он умело использовал телевидение и появлялся в прямом эфире в беседах с народом, выражая свое уважение к простым людям, что было совершенно чуждо в то время. Понемногу он расширил границы свободы. Как сказал один свердловчанин, он «немного ослабил корсет».

К 1985 году, когда Горбачёв стал Генеральным секретарем, Ельцин имел репутацию сторонника жесткой политики, но популярного в народе провинциального партийного лидера. Игнорируя предупреждения некоторых своих коллег о личности Ельцина, Горбачёв пригласил его в Москву – сначала на службу в партийный секретариат, а затем с декабря 1985 года назначил руководителем московского горкома, заменив коррупционера, близкого друга Брежнева. Занимая эту должность, Ельцин стал кандидатом в члены политбюро.

Москва состояла как будто из двух параллельных миров. Она была домом коммунистической аристократии – семей высокопоставленных партийных и государственных чиновников, имеющие особые привилегии: машины с водителем, специальные магазины и клиники, элитные школы, государственные дачи, черноморские курорты, превосходное жилье и протекционистские связи для передачи всего этого следующим поколениям. Между тем вокруг них столица разрушалась. Выцветшие многоквартирные дома растянулись на многие километры на окраинах, водопроводная система износилась, разгромленные подъезды провонялись мочой. Общественный транспорт был перегружен, розничные торговые сети пронизаны коррупцией, кругом грязь и дефицит. Будущий мэр города Юрий Лужков впервые в то время увидел московские овощные склады. «Всегдашние грязь, вонь, плесень, крысы, мухи, тараканы, – вспоминает он, – казалось, нет такой нечисти, которая бы не могла найти тут пристанища».

Ельцин обратился к методам, опробованным в Свердловске. Он провел общественные собрания, посетил все уголки города. Чтобы услышать мнение обычных москвичей, ездил в метро или ждал возле заводских ворот утреннюю смену рабочих. Он призывал своих подчиненных вырваться из «бумажной тюрьмы бюрократии, паутины директив». Всегда заботился о своей популярности, приглашая на прогулки или в поездки тележурналистов. В то же время он продвинул свободу слова настолько, что Горбачёв со своей политикой гласности остался далеко позади. Настаивая, что «две полуправды не делают правды», Ельцин поощрил нелицеприятные журналистские расследования и разрешил организовывать массовые мероприятия.

Как и в Свердловске, Ельцин изматывал себя часами работы и требовал такого же усердия от своих подчиненных, ругался и увольнял чиновников, чтобы расшевелить остальных. Но, увидев сложившийся надменный бюрократический класс, он пошел намного дальше. Он сменил находящегося долгое время на посту мэра города и 40 % членов партийного комитета. Он не только уволил 23 из 33 глав административных районов города, но еще и унизил: газета «Московская правда» опубликовала подробности их недобросовестности. Он приказал многим закрытым научно-исследовательским институтам, разбросанным по всему городу, обеспечить рабочие места для интеллигенции и даже распорядился, чтобы ученые сдали экзамен на повышение квалификации, угрожая при несдаче работой на заводах.

В условиях серой советской жизни Ельцин был ослепительной фигурой.

В условиях серой советской жизни Ельцин был ослепительной фигурой, неутомимой, категоричной, любящей театральные жесты и зачастую смешной. «Мы слышали, что Ельцин ездит в метро, но мы вас не видели», – пожаловался кто-то на одном из нудных заседаний. «Ну, я вас тоже не видел», – парировал он. Социальная справедливость стала его коронной темой. В стране, в которой классовые различия были отменены, он обнаружил у одного московского предприятия общественного питания четыре кафе, в каждом из которых предлагалось разное качество продуктов для разных категорий рабочих. Коррупция была везде. «Мы черпаем, черпаем и черпаем грязь, – сказал он в апреле 1986 года, – и мы до сих пор не видим дна этого грязного колодца». По его приказанию было арестовано восемьсот директоров магазинов.

Но, несмотря на все усилия, кампании Ельцина почти не повлияла на городское управление. Для многих москвичей жизнь не улучшилась. В частности, чиновники саботировали его усилия; например, они были потрясены внезапным общенациональным спадом экономики. В любом случае было наивно полагать, что замена самых некомпетентных и продажных чиновников или попытки их унизить смогут исправить глубокие нарушения системы. Это ошибку он совершил несколько раз.

Своим коллегам по политбюро Ельцин казался неотесанным. То угрюмый, то жесткий, он, как оказалось, понятия не имел о командной работе, не чувствовал подходящего времени и места. Горбачёв колебался между покровительственным наставничеством – если бы только деревенщина научился себя вести, он мог бы стать хорошим объектом для проведения перестройки – и яростью из-за ненужного вмешательства. Бюрократы, на которых нацелился Ельцин, нашли защиту в лице Егора Лигачёва, партийного начальника отдела кадров, который считал, что очищение Москвы слишком чрезмерно. Как только на Ельцина надавили, как только другие члены политбюро стали ставить ему палки в колеса, и Горбачёв нашел способы его унизить. Ельцин стал чувствовать себя изолированным, его стала раздражать почтительная атмосфера в окружении Горбачёва. Фитиль бомбы, которая взорвется в октябре 1987 года, был зажжен (противостояние описано в главе 1).

После вызова к Горбачёву и общественной взбучки Ельцин впал в депрессию, продлившуюся несколько месяцев. У него было чувство «перегоревшей золы». В своем кабинете в министерстве строительства, где Горбачёв нашел ему работу, он проводил дни, уставившись на молчащий телефон. Но потом стали приходить письма, сначала понемногу, затем хлынул целый поток из Свердловска и других мест, они призывали его собраться с духом и не сдаваться. Семья складывала их в деревянный ящик. Вскоре в свердловских почтовых отделениях вынуждены были написать: «Письма Борису Ельцину не будут отправляться».

Собрание показали по телевидению, популярность Ельцина взлетела.

К лету 1988 года, когда Горбачёв созвал партийное собрание, Ельцин почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы попросить слово, практически взял штурмом трибуну, когда Горбачёв попытался обмануть его, оставив сидеть на месте. Он резко раскритиковал «голодную номенклатуру» и «берущих взятки милиционеров» и в продуманной манере попросил восстановить «в его жизнь». Горбачёв, который только что реабилитировал нескольких известных коммунистов 1930-х годов, мог как не дать высказаться и закрыть вопрос, так и отказаться и показать, что партия предоставляет своим членам свободу слова только посмертно. Горбачёв предпочел опасности лицемерие. Чтобы напасть на нарушителя спокойствия, дали слово верноподданным. На этот раз отрывки собрания показали по телевидению, популярность Ельцина взлетела.

Потом, как только Горбачёв открыл дверь свободным выборам, Ельцин был готов идти напролом. Выдвинутый более чем пятьюдесятью округами, Ельцин баллотировался от Москвы в новое советское правительство – Совет народных депутатов и победил, получив почти 90 % голосов. Затем последовало напряжение, всей стране показали трансляцию первой сессии Совета – 10 дней, в течение которых россияне вряд ли отходили от своих телевизоров. К ее концу появилась реформистская межрегиональная депутатская группа во главе с Ельциным, диссидентом-физиком Андреем Сахаровым и тремя другими. На следующий год Ельцин баллотировался в новый российский Совет народных депутатов, состоящий из 1068 членов, и одержал полную победу. После некоторой интриги он был выдвинут депутатами в меньший, регулярно заседающий Верховный Совет и лишь четырьмя голосами выбран в качестве его председателя. (Вместе Совет народных депутатов и Верховный Совет составляли российское правительство.) Тем летом Ельцин окончательно порвал с коммунизмом, вернув партбилет на съезде партии и выйдя из зала под крики «Позор!».

«Только Ельцин с его звериным чутьем услышал отдаленный гром истории, – заметил с тайным восхищением помощник Горбачёва Анатолий Черняев. Он очень решительный, если не больше».

Когда полки магазинов опустели, а Горбачёв колебался, Ельцин потребовал радикальных экономических реформ. Горбачёв сначала одобрил амбициозную программу «500 дней», составленную ведущими экономистами, а потом отказался от нее. Ельцин ее принял. Как председатель правительства Ельцин добился внесения конституционных поправок, чтобы создать российское президентство. Летом 1991 года, предприняв радикальные экономические меры в отношении четырех коммунистов и демагогов-ультранационалистов[22], Ельцин победил с 57 % голосов.

Раздираемое внутренними конфликтами советское государство приближалось к распаду. В особняке Ново-Огарево лидеры шести республик, по-прежнему принимающие приглашения Горбачёва, внесли изменения в Договор о Союзе суверенных государств (см. главу 5). 19 августа выступила хунта смертельно-бледных реакционеров. На протяжении трех славных и страшных дней Ельцин стал олицетворением России с непреклонным решением, направленным против тех, кто угрожал погрузить страну в «вечную темноту террора и диктатуры». Когда наступила осень, заместители Ельцина всячески старались завладеть основными постами в министерствах и захватить рычаги управления.

Руководить правительством он назначил 35-летнего экономиста Егора Гайдара, который совместно с командой молодых ученых разрабатывал проект радикальных реформ (см. главу 6). Плановая экономика разваливалась, и Ельцин, и Гайдар были уверены только в том, что быстрый переход к валютному рынку будет мотивировать производителей на поставку продуктов и других товаров. Как только государственные запасы зерна истощились, стране стал угрожать голод. 28 октября на российском Совете в своей речи Ельцин изложил планы по поводу полного преобразования экономики, включая снятие ограничений с цен, ужесточения кредитно-денежной политики для стабилизации рубля и приватизации предприятий. Он предупредил, что изменение будет нелегким, но слова, которые звучали чаще всего из его уст, обещали некоторое улучшение к концу 1992 года.

Учитывая последующие события, трудно поверить, но Совет поддержал программу Ельцина почти единогласно. Его новый председатель Руслан Хасбулатов сказал своим коллегам: «Мы должны создавать для президента свободное правовое поле деятельности, не связывать ни президента, ни правительство, принимать нужные законы для того, чтобы исполнительная власть могла решительно двинуть вперед самое глубокое экономическое реформирование». 876 депутатов проголосовали за предложение Ельцина[23], против выступили лишь 16 человек, они уполномочили Ельцина на год издавать декреты, которые бы сместили законы, назначать и отстранять от должности региональных губернаторов, которых должны были выбирать, и самому работать в должности президента и премьер-министра, используя свои полномочия для реформ. В ноябре правительство приняло целый пакет экономических указов Ельцина. Даже Горбачёв, который сам отступил от таких реформ и стал саркастическим критиком, одобрил эти указы. «Главное, что он нашел в себе мужество ускорить реформы, – сказал он своему пресс-секретарю Андрею Грачёву. – Это непросто, и важно, что он на это решился».

В декабре Ельцин встретился с лидерами Беларуси и Украины в Беловежской Пуще (см. главу 5). Все вместе они подписали Соглашение о роспуске Советского Союза и создании свободного Содружества Независимых Государств. К концу года Ельцин спустил красный флаг с флагштока Кремля, упаковал его и отправил Горбачёву, после чего занял его кабинет.

Едва Ельцин отправил Горбачёва в чистилище «мозгового центра», русскую элиту расколол новый конфликт. Следующие два года шла неустанная вражда между президентом и правительством. Председатель Совета Хасбулатов (чеченец по происхождению), был профессором экономики, занимал должность заместителя Ельцина. Малозаметный академик, чьи статьи Гайдар как редактор журнала «Коммунист» отверг как банальные, Хасбулатов поднялся до высоких должностей только благодаря энергичной поддержке Ельцина. Как председатель Совета он продемонстрировал флорентийское понимание политической интриги. Обиженный тем, что не стал премьер-министром, и понимая важность того, что может выиграть от усиления экономического недовольства, он возглавил оппозицию против своего бывшего покровителя.

Через десять дней после начала реформ Хасбулатов потребовал смены правительства. Он нашел родственную душу в вице-президенте Ельцина, герое афганской войны Александре Руцком, чьи эффектные усы, как надеялся Ельцин, заставят голосовать женщин. В туре по Сибири Руцкой высмеивал людей Гайдара, называя их «учеными мальчиками в розовых штанишках», и обещал уйти в отставку, если правительство не откажется от ценовой реформы. Это было не последнее обещание, которое он нарушит.

Официальной причиной раскола было разногласие по поводу экономической политики. С января 1992 года Гайдар приступил к реализации программы, которую представил Ельцин в октябре. Цены разморозили; частная торговля стала законной; были снижены ограничения на внешнюю торговлю. Государственные магазины и другие небольшие организации были проданы с аукциона частным лицам, и в конце 1992 года правительство начало приватизацию 14 000 крупных предприятий страны по программе, организованной коллегой Гайдара – Анатолием Чубайсом.

Несмотря на то что изначально Хасбулатов и другие лидеры правительства поддержали эти меры, теперь они заняли популистскую позицию. Представляя кулуары старой советской экономики – управляющих колхозов, директоров предприятий и государственных чиновников, – они призывали к дешевым кредитам и промышленным субсидиям, а также к щедрым расходам на социальные нужды; одним словом, к стратегиям, которые при Горбачёве подорвали бюджет, опустошили рынки потребительских товаров и подтолкнули к гиперинфляции. Гайдар сопротивлялся, зная, что дальнейшее падение курса рубля нанесет ущерб тем самым группам, которые, как утверждают, находятся под защитой правительства (см. главу 6).

За спорами по поводу экономической политики скрывалась беспощадная борьба за власть. Мало-помалу Хасбулатов сосредоточил контроль в правительстве и использовал его обширные возможности, чтобы подорвать власть Ельцина. Он выстроил покровительственную пирамиду, распределяя квартиры в Москве, места в иностранных делегациях и другие льготы среди депутатов. Многочисленные доносчики ставили его в известность, кто был и кто не был лоялен. Чтобы изолировать исполнительную власть, он фальсифицировал неформальные связи с главами региональных законодательных собраний, а также с главным судьей Конституционного суда Валерием Зорькиным.

Хасбулатов поднялся до высоких должностей только благодаря поддержке Ельцина.

В апреле 1992 года, когда был созван Верховный Совет РСФСР, Хасбулатов был готов нанести удар. Понимая гнев общества в связи со снизившимися зарплатами и обесценившимися сбережениями (народные накопления упали в цене, так как поток напечатанных денег в последние годы правления Горбачёва спровоцировал рост цен), он попытался аннулировать чрезвычайные полномочия Ельцина и отменить реформы. Все правительство угрожало уйти в отставку, и, боясь взять на себя ответственность, Хасбулатов отступил. Тем не менее, осознавая падение своего рейтинга, Ельцин пошел на компромисс. В мае он заменил некоторых реформаторов Гайдара руководителями промышленных предприятий. Под давлением нефтяного лобби он отложил освобождение цен на энергоносители, позволил знающим людям продолжать использовать огромный разрыв между внутренними и мировыми ценами. В декабре, когда съезд народных депутатов отказался подтвердить назначение Гайдара премьер-министром, Ельцин назначил Виктора Черномырдина, хитрого ветерана советской газовой промышленности, руководить правительством.

Вместе с отвергнутыми правительством реформами Ельцин пытался дойти до руководства страны, чтобы быть ближе к российскому народу. В ответ на отказ Гайдару Совет пообещал провести референдум по поводу нового проекта конституции в апреле следующего года. К январю 1993 года Хасбулатов изменил свое мнение. Действующая конституция, предоставляющая высшую власть правительству, была уже «по-настоящему демократичной». На следующем заседании в марте 1993 года съезд нарушил свое обещание.

Неделю спустя, 20 марта, Ельцин выступил по телевидению, и объявил, что он ввел специальную форму правления, и что референдум состоится 25 апреля. Конституционный суд постановил, что это противоречит основному закону. Согласно исправленной конституции РСФСР 1978 года, принятой на скорую руку, президент не имел права созывать референдумы или вводить особые «спецрежимы». Совет быстро проголосовал за импичмент Ельцина, но не хватило 72 голосов из требуемых 2/3 голосов большинства. На следующий день Хасбулатов согласился пойти на компромисс и провести референдум, но с условием, что правительство подготовит новые вопросы: о доверии президенту, его социальной и экономической стратегиям и целесообразности досрочных президентских или правительственных выборов.

Демократические сторонники Ельцина неустанно проводили агитационные кампании в его поддержку. Результаты референдума шокировали Хасбулатова и его союзников. Из 65 % проголосовавших избирателей 59 % выразили Ельцину свое доверие и 53 % поддержали его социальную и экономическую стратегии. 50 % одобрили досрочные президентские выборы и 67 % поддержали досрочные правительственные выборы (эти вопросы не были обязательными, поскольку требовалось большинство избирателей, а не всех голосующих). Месть оппозиции наступила несколько дней спустя, когда во время первомайской демонстрации бандиты из толпы зверски напали на милицию. Около 60 человек были ранены, 25 милиционеров госпитализированы, один умер.

Из 65 % проголосовавших избирателей 59 % выразили Ельцину свое доверие.

Многие сторонники Ельцина полагали, что он должен использовать победу на референдуме для роспуска съезда народных депутатов и назначения новых выборов. Его помощник Георгий Сатаров позже скажет, что не сделать это было «колоссальным упущением». Но Ельцин по-прежнему искал компромисс. Тем летом он пригласил в Кремль региональных лидеров, юристов, руководителей партий, а также представителей общественных организаций, чтобы обсудить проект нового основного закона, сочетающего альтернативные версии, которые подготовили помощники президента и конституционная комиссия Верховного Совета. Хасбулатов, чья речь была раскритикована, сердито вышел из зала и не вернулся, а многие депутаты правительства остались. Тем не менее в конце лета проекты Кремля и Верховного Совета были друг от друга далеки.

Уверенность и амбиции Хасбулатова росли. Он взял под личный контроль Департамент охраны Верховного Совета и при содействии бывшего заместителя председателя КГБ Филиппа Бобкова и одного из организаторов переворота 1991 года, генерала Владислава Ачалова, превратил его в вооруженную силу из 5000 человек (так называемую гвардию Хасбулатова). Он направил их захватить либеральную газету «Известия», которая условно была подчинена Верховному Совету, но приняла независимую редакционную политику. Охранники практически вступили в драку с московской милицией и войсками КГБ, направленными на защиту газеты. В конечном итоге наемники Хасбулатова отступили.

Тем летом многие в Москве считали, что Хасбулатов планирует еще одно предложение импичмента Ельцина. В начале августа законодательный комитет Верховного Совета предложил внести поправки в конституцию, что позволит сократить полномочия президента и сделать его номинальным руководителем, он не сможет командовать вооруженными силами или назначать министров. Эти изменения планировали принять в ноябре. Убежденный в том, что нет никаких шансов на приемлемый компромисс, Ельцин решился на рискованный маневр. 21 сентября он подписал Указ № 1400, объявляющий роспуск съезда народных депутатов и Верховного Совета и назначающий выборы в новое двухпалатное правительство на декабрь. Он сильно мучился, как писал потом, что вышел за рамки конституции, но сделал это, искренне веря, что только так сможет защитить демократию и укрепить верховенство закона. Просто другого пути не было, чтобы закончить «бесполезную и бессмысленную борьбу не на жизнь, а на смерть» между ветвями власти.

Для многих наблюдателей эта деморализующая борьба, казалось, всецело была посвящена личностям. Властность и эгоизм Ельцина столкнулись с огромнейшими амбициями и инстинктивной воинственностью Хасбулатова и Руцкого. Но за столкновениями личностей скрывались мощные объективные причины конфликта. Основное несоответствие существовало между обязанностями президента и мандатом, а также между минимальными полномочиями и правительством, которое в соответствии с унаследованной конституцией имело практически неограниченную власть.

«Вся власть Советам!» – настаивал Ленин в 1917 году, а в 1978 году российская конституция точно воплотила этот принцип. Взявшись за президента, депутатам удалось добиться того, чтобы его полномочия были ограниченны. Правительство могло признать недействительными президентские указы и президентские вето простым большинством голосов в обеих палатах, одинаковое количество голосов требовало бы сначала отклонить законопроект с наложенным вето.

Важнее всего то, что внести поправки в конституцию можно, имея всего лишь 2/3 голосов членов правительства, можно изменить любой устав, не понравившийся правительству, и неограниченно расширить полномочия президента. В период между 1990 и 1993 годом Совет принял более четырехсот поправок – это в два раза больше, чем статей в самом уставе. Президент хотя и избирается непосредственно народом и на него возлагается ответственность за состояние страны, не может принять практически ни одного политического решения без согласия правительства и не обладает полномочиями, которые бы правительство не могло отнять.

Эта неурегулированная конституция фактически спровоцировала конфликт. Как только экономическое состояние ухудшилось, Хасбулатов и Руцкой увидели выгоду в том, чтобы встать в оппозицию с кремлевскими инициативами. Своими трудностями и популизмом правительство обостряет кризис, но упадок дискредитирует Ельцина, и Хасбулатов считает, что поддержка переходит на его сторону. Правительственный рупор мудрости и сдержанности мог поступить иначе. Но конфликт не был просто личным. Любой амбициозный политик с радостью использовал бы растущее экономическое недовольство для укрепления своих президентских перспектив.

Вопреки указу Ельцина Верховный Совет отказался от роспуска. Хасбулатов и его сторонники затаились, как на броненосце, в мраморно-гранитном Белом доме на берегу Москвы-реки. В течение нескольких часов депутаты подвергали Ельцина импичменту и привели к присяге Руцкого как исполняющего обязанности президента. Руцкой назначил «министров» для руководства армией и службой безопасности – генерала Ачалова, который имел опыт осады здания изнутри (он послал войска в 1991 году окружать здание); Андрея Дунаева – бывшего советского министра внутренних дел и Виктора Баранникова – бывшего министра Государственной безопасности при Ельцине. У всех троих были свои связи в вооруженных силах, поэтому Руцкой обратился с просьбой к солдатам игнорировать «преступные приказы» Ельцина. Депутаты одобрили закон, устанавливающий смертную казнь для «особо опасных пособников» Ельцина.

Военизированные добровольцы вскоре потянулись к Белому дому из различных горячих точек, вооружившись оружием из подпольного склада Хасбулатова (когда здание было взято штурмом, там обнаружили 163 автомата, 5 пулеметов, 2 снайперские винтовки, 1 гранатомет, 420 пистолетов, 248 газовых пистолетов, 1 взрывное устройство и 23 единицы другого оружия). Командующим защитников был генерал-сталинист Альберт Макашов – активный сторонник переворота 1991 года, известный своими выпадами в сторону «жидов», сейчас он пообещал заставить предателей «умыться собственной кровью». Он получил поддержку неонациста Александра Баркашова, боевики которого носили форму со знаком свастики на рукавах и изучали книгу Адольфа Гитлера Mein Kampf. Казаки, ветераны и просто бандиты собрались вокруг здания, избивая журналистов и других людей, подозреваемых в том, что они евреи. В надежде избежать насилия Ельцин послал милицию окружить Белый дом, вооружившись только резиновыми дубинками и пластиковыми щитами.

23 сентября боевики, защищающие Белый дом, атаковали штаб-квартиру объединенных вооруженных сил СНГ, застрелив одного милиционера; была убита пулей пожилая женщина, выглянувшая из окна своей квартиры. Под покровительством православной церкви Кремль пытался вести переговоры с Хасбулатовым, предлагая восстановить свет и отопление в здании правительства, вывести милицию и обсудить «правовые и политические гарантии», если Белый дом согласится сдать свое оружие. Хасбулатов отказался.

2 октября радикальные коммунисты во главе с крайне левым пропагандистом Виктором Анпиловым взбунтовались на Смоленской площади, нападая на милицию с бутылками с зажигательной смесью и заостренными металлическими прутьями; один милиционер был убит и 24 ранены. На следующий день толпа под руководством Анпилова, состоящая примерно из 10 000–15 000 боевиков, прорвала милицейский кордон возле Белого дома. Восторженные Хасбулатов и Руцкой послали их вместе с войсками Макашова идти через дорогу и занять кабинет мэра, что они и сделали, проезжая сквозь стеклянные стены и разбивая грузовики, стреляя и выводя разоруженных милиционеров. «Пора покончить с фашистской диктатурой Ельцина», – восторженно сказал Хасбулатов остальным депутатам. – Именно в эту минуту запланирован захват Кремля под командованием исполняющего обязанности президента. Кремль сегодня же будет взят!» – боевики Макашова захватили автобусы и направились в телецентр Останкино на север Москвы в сопровождении толпы сторонников, вооруженных бутылками с зажигательной смесью. Они протаранили двери грузовиками и взорвали в здании гранату. Для предотвращения освещения восстания защитники Хасбулатова убрали программу из эфира.

Ельцин, стремящийся выстроить отношения с армией, 31 августа посетил местные военные подразделения: понаблюдал за прыжками с парашютом и пообедал с офицерами. По инициативе министра обороны Павла Грачёва они выпивали за его здоровье, кричали «Ура!» и обещали полную поддержку друг другу. Теперь, когда Ельцин встретился с генералами лицом к лицу, понял, что армия защитить не может – «кто на картошке находится, кто воевать не хочет». Он убедил Грачёва направить несколько танков к правительству. Затем Ельцин посетил КГБ и разговаривал с бойцами «Альфы». «Вы выполните мой приказ?» – спросил он, когда его молча встретили. Неохотно отряды были развернуты возле Белого дома; они согласились на его штурм только после того, как один человек остановил свой бронированный автомобиль, чтобы помочь раненым гражданам, и был убит снайпером.

В декабре прошли выборы нового двухпалатного правительства.

Четыре танка T-80 сделали двенадцать выстрелов в здание правительства: десять – учебными снарядами, два – боевыми, в результате были вдребезги разбиты окна, куски мрамора разлетелись в разные стороны, на верхних этажах начался пожар. Буквально через несколько часов отряды «Альфа» заняли здание. Они вывели бледного Хасбулатова на солнце, он выглядел так, будто провел две недели в пещере. Автобус отвез его и Руцкого в тюрьму. Снайперы Макашова растворились в городе, при отступлении беспорядочно стреляя в граждан. Из 187 убитых 3 и 4 октября, по официальным данным, депутатов и членов правительства не оказалось: среди жертв были милиционеры, обычные москвичи, попавшие под перекрестный огонь, и вооруженные защитники Хасбулатова. В декабре, как и было обещано, прошли выборы нового двухпалатного правительства, состоящего из Государственной Думы и Совета Федерации. Для выборов в Думу избиратели брали один избирательный бюллетень для партии, которая получала места пропорционально своей доле голосов, и один – для представителя округов. К ужасу реформаторов победителем в голосовании по партийным спискам стала не партия реформаторов Гайдара, а партия ультранационалиста, смутьяна Владимира Жириновского, чья программа заключалась в отвоевании потерянных советских территорий. Одним из первых актов Думы был тот, в котором говорилось о предоставлении амнистии Хасбулатову и другим повстанцам Белого дома совместно с путчистами 1991 года. Ельцин хоть и был в ярости, но решение вынес, и они были освобождены.

На выборах россияне голосовали также за предложенную конституцию. Помощники Ельцина пересмотрели проект прошлого соглашения и распространили его среди региональных руководителей для внесения комментариев. Это соглашение гарантировало гражданам полный перечень прав и свобод – от свободы слова, печати и собраний до права на бесплатное высшее образование – и устанавливало разделение полномочий между ветвями и уровнями власти.

Очень спорно, что данное соглашение укрепляло власть Кремля. Лидер коммунистов Геннадий Зюганов считал, что конституция «предоставила президенту больше полномочий, чем царю, египетскому фараону и арабскому шейху, вместе взятым». Все это было глупостью. На самом деле президент России стал немного сильнее, чем его французский или американский коллега. Он командовал вооруженными силами, мог распустить Думу при определенных условиях и издавать указы, не противоречащие законодательству или конституции. Но правительство могло отменить его указы, отвергнуть его вето и объявить ему импичмент. Оно вынуждено было утверждать ежегодный закон о бюджете и налоговое законодательство и, таким образом, сохранять «право кошелька». Выбор премьер-министра президентом подтверждается Думой, а выбор генерального прокурора и судей первой инстанции ратифицируется Верхней палатой. Верхняя палата также одобряла введение чрезвычайного положения или использования вооруженных сил за пределами России.

Правительство могло отменять указы президента, отвергать его вето и объявлять ему импичмент.

Согласно официальным результатам, всего проголосовали 55 % избирателей, из них 57 % поддержали конституцию. Документ приняли. Комиссия, подсчитывающая результаты, пришла к выводу, что явка избирателей была завышенной, на самом деле не было достигнуто необходимых для прохождения 50 %. Уменьшение количества зарегистрированных избирателей более чем на один миллион человек в период с апреля по декабрь 1993 года наряду с другими статистическими странностями подтвердили этот факт. Однако доказательства были косвенными[24], также были возможны и другие статистические отклонения. Пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков позже в своих мемуарах утверждал, что первоначальная явка составила 53 % избирателей, 52 % поддержали проект конституции, но цифры были исправлены во время личной встречи Ельцина с главой избирательной комиссии. (Удивительно, если все это правда, но первоначальных цифр было бы достаточно для принятия конституции.) Как оказалось, на подсчет голосов старалась повлиять даже оппозиция, но все приняли новые конституционные правила игры.

Как с правительством, точно так же Ельцин вынужден был бороться и с другой группой противников. Политика гласности Горбачёва вызвала поток требований автономии со стороны не только республик Советского Союза, но и со стороны национальных меньшинств на территории самой России. С 1990 года различные этнические российские провинции от Карелии до Тывы объявляли себя суверенными государствами; принимали конституции, флаги и национальные гимны; утверждали верховенство местных законов и претендовали на природные ресурсы, находящиеся на их территории. Чтобы в Москве пошли на уступки, региональные лидеры пригрозили устроить всеобщие забастовки, ввести тарифы на границах, конфисковать федеральную собственность или объявить местное чрезвычайное положение.

Чтобы не отставать, даже российские этнические регионы вскоре последовали этому примеру. Вологда, богатая лесами, превратилась в Вологодскую республику. Родина Ельцина – Свердловск – был назван Уральской республикой. Конфликт заключался не только в названиях. Многие регионы сократили налоговые отчисления в федеральный бюджет, точно так же, как и советские республики истощили центральное правительство Горбачёва в 1991 году. В определенный момент 1993 года около трети провинций страны скрывали некоторые или даже все свои прямые налоги, угрожая России тем, что министр финансов Борис Фёдоров назвал финансовым удушьем.

В главе 8 я рассмотрю все спорные, но в конечном счете успешные способы сглаживания кризиса, предпринятые Ельциным и его министрами. Вопреки советам большинства экономистов правительство пошло на уступки этим регионам, которые представляли огромный риск открытого восстания. Провинции, провозгласившие суверенитет, организовали забастовки и проголосовали против Ельцина на выборах и референдумах, выиграли налоговые льготы и субсидии. Затем с 1994 года Ельцин подписал серию соглашений о разделении функций между властями с отдельными регионами, начиная с наиболее проблемных, предоставив им некоторые права. Несмотря на большие расходы, эти уступки успокоили настроения в регионах, а к концу 1994 года угроза распада России миновала.

Единственным исключением была Чечня – мусульманская республика, расположенная на северных склонах кавказских гор; она вошла в состав России только в 1859 году. Обвиненное в нелояльности к Сталину, все ее население было сослано в Казахстан в 1944 году, и только в конце 1950-х годов им разрешили вернуться. Теперь республика требовала полной независимости. Под руководством своего авторитарного лидера, генерала Джохара Дудаева, Чечня стала центром беззакония, базой для торговцев оружием, банковских мошенников и других преступников. В этом случае переговоры ни к чему не привели. И так как напряженность между Москвой и другими этническими республиками утихла, Чечня стала более изолированной, уязвимой и раздражающей федеральные власти.

В середине 1994 года Ельцин уполномочил службу безопасности тайно помочь противникам Дудаева, которые готовили штурм столицы – Грозного. Все пошло совершенно не по плану, российские танкисты были захвачены и шли строем под нажимом офицеров Дудаева. Униженный Ельцин приказал армии наступать. Плохо обученные и бедно оснащенные войска России встретили сильное сопротивление, потребовалось более двух месяцев жестокой борьбы, чтобы взять Грозный, который был сильно разрушен. Дудаев со своей армией отступил в горы, где устраивал засады русским войскам. Чеченские боевики проводили кровавые налеты на Ставрополь и Дагестан. В Буденновске бывший захватчик самолета Шамиль Басаев взял в заложники пациентов и персонал больницы. Премьер-министру Черномырдину, связавшемуся с Басаевым по телефону, удалось договориться, что не только спасло жизни многим заложникам, но и позволило террористам сбежать. Затем в январе 1996 года группа под руководством Салмана Радуева, полевого командира, вторглась в Дагестан и захватила более двух тысяч заложников, после чего затаилась в селе Первомайском. Несмотря на жестокую бомбардировку, боевикам удалось обратно пересечь границу, захватив с собой многих заложников, которых позже обменяли на чеченских заключенных.

В 1996 году Ельцин назвал военные действия в Чечне «самой худшей войной в истории России». По словам властей, 5 500 российских военнослужащих погибли, по другим данным, потери составили 14 000 человек. Согласно данным одного надежного источника, было убито около 35 000 чеченских граждан. Даже те, у кого Ельцин вызывал мало симпатии, докладывали, что он тяжело пережил свою оплошность. На одном заседании Совета безопасности, по словам Евгения Примакова – главы внешней разведки, Ельцин объявил, что уходит в отставку, но его уговорили изменить свое мнение. «Я не думаю, что Ельцин играл в эту игру. Он болезненно воспринимал все, что было связано с Чечней», – вспоминал Примаков. Андрей Козырев – министр иностранных дел, внезапно уволенный Ельциным в 1996 году, сказал, что Ельцин «ужасно страдал, наблюдая, как умирает гражданское население, видя разрушения». Ельцин позже будет сожалеть о том, что армия «чудовищно не подготовлена» и что «действия силовых министерств были совершенно неорганизованными». Конечно, никто не был ответственным, кроме самого Ельцина в том, что не было достаточной подготовки и организованности.

В 1994–1995 годах Ельцин отдалился от своих демократических сторонников, большинство из которых были шокированы событиями в Чечне. Чтобы снять напряжение, он все чаще и чаще обращался к алкоголю и поддерживал отношения с военными, с которыми ему было проще всего – в первую очередь со своим телохранителем Александром Коржаковым. Тот делал больше, чем то было определено работой. В его обязанности входило лоббирование определенных экономических стратегий, прослушивание телефонов кремлевских чиновников и участие в принятии кадровых решений. В августе 1994 года в Берлине по случаю вывода русских войск из Германии Ельцин выпил слишком много шампанского и ни с того ни с сего выхватил у дирижера палочку и отрывисто начал размахивать ею перед оркестром полиции Берлина, а затем внезапно запел припев народной песни «Калинка». Это неловкое зрелище неоднократно показывали по телевидению. Как только Ельцин стал злоупотреблять алкоголем, его здоровье резко ухудшилось – в июле и октябре 1995 года он перенес инфаркт.

С 1992 года инфляция продолжала расти, не поддаваясь многократным попыткам ее контролировать. Несмотря на неблагоприятные политические условия, Чубайс, которого в конце 1994 года Ельцин назначил вице-премьером, сделал великий шаг, в результате чего уровень инфляции снизился на 40 % в год в первой половине 1996 года. Отчаявшись найти деньги для бюджета, Чубайс разрешил некоторым ведущим банкирам страны приватизировать потенциально ценные предприятия, переведя их себе по схеме известной как залоговые аукционы (см. главу 6). Банкиры выдали взаймы правительству около 800 миллионов долларов, взяв под залог акционерный капитал предприятий. Когда, как и ожидалось, правительство не смогло погасить кредиты в 1996 году, банкирам разрешили продать акции на аукционе, что они и сделали, сбросив их по низкой цене.

Президентские выборы 1996 года проводились во второй раз после октябрьских выборов 1993 года и выглядели как возврат к советскому коммунизму. К сентябрю 1995 года только 14 % россиян сказали, что одобряют деятельность Ельцина. В декабре на выборах в Думу коммунисты получили партийный избирательный лист с 22 % голосов, а лидер партии Геннадий Зюганов был явным претендентом на победу в президентских выборах. Повторное выдвижение кандидатуры Ельцина, как сказал Гайдар, будет «лучшим подарком, который можно сделать коммунистам». Он пытался убедить баллотироваться молодого реформатора – губернатора Нижнего Новгорода Бориса Немцова, но тот ответил, что единственным вариантом для демократов будет сплочение вокруг Ельцина.

К тому времени Ельцин уже принял вызов. Он колебался. «Иногда меня посещает такое чувство, что нужно отступить, отступить, отступить, – сказал он в одном из интервью в ноябре 1993 года. – Потом я думаю: а кто еще, кто еще, кто еще, кто еще?» Летом 1995 года Ельцин, казалось, возлагал свои надежды на Черномырдина, который как премьер-министр оказался верным, разумным, довольно преданным идее свободных рынков и демократии. Черномырдин проиграл на выборах в Думу, получив лишь удручающие 10 % голосов в пользу своей партии («Наш дом – Россия»). Несмотря на его собственные унизительные рейтинги в опросах общественного мнения и попытки жены Наины отговорить его, Ельцин принял решение. Чувство невероятного превосходства пробудило в нем бойца. Он не мог допустить даже мысли о том, что коммунисты вернутся к власти. Так, однажды февральским утром 1996 года осипший и кашляющий, ослабленный инфарктами, Ельцин прибыл в Екатеринбург – бывший Свердловск, где он начал свою карьеру, и объявил о выдвижении своей кандидатуры.

К сентябрю 1995 года только 14 % россиян сказали, что одобряют деятельность Ельцина.

С самого начала его стратегия заключалась в том, чтобы превратить выборы в референдум не о кандидатуре Ельцина, а о коммунизме, чтобы напомнить людям, что независимо от того, насколько плохой была настоящая действительность, если вернуться к очередям за хлебом и трудовым лагерям, цензуре и политическим казням, будет намного хуже. В то же время он пообещал решить самые насущные проблемы народа. Так как многие промышленные предприятия были близки к банкротству, то вместо того, чтобы увольнять рабочих, они задерживали выплату[25] зарплаты. Правительство не платило учителям, докторам и пенсионерам. Ельцин заверил, что вернет долги по зарплатам и пенсиям. Он также пообещал закончить совершенно непопулярную войну в Чечне.

Для проведения агитационной кампании он взял одного из своих вице-премьеров Олега Сосковца – лоббиста металлургической промышленности – и личного телохранителя Коржакова. Сосковец провел кампанию в традиционном советском стиле, настолько плохо, что некоторые подозревали его в преднамеренном саботаже. Команде не удалось собрать необходимого одного миллиона подписей. После визита в Ставрополь, в ходе которого мощный кордон охранников закрывал кандидата от народа, в два раза больше местных избирателей заявили, что их мнение о Ельцине ухудшилось, а не улучшилось, как заявлялось ранее. Коржаков, убежденный, что Ельцин проиграет, пытался его уговорить незаконно отложить выборы на два года, в то время как другой кандидат – желательно Сосковец, сможет подготовиться к выдвижению своей кандидатуры. Во время тайных переговоров с коммунистическими лидерами Коржаков предложил им министерские должности в обмен на то, что они пропустят эту отсрочку.

Зюганова было трудно превзойти. С общенациональной сетью в 20 000 партийных ячеек из 530 000 членов – остатками некогда доминирующей советской Коммунистической партии – у него был громадный агитационный механизм, заключающийся в обходе всех избирателей на дому. Более 150 местных и национальных газет, поддерживающих коммунистов, опубликовали обращение Зюганова к десяти миллионам своих читателей. Для истинно веривших он подготовил правительственное сообщение на основе параноидного популизма, который одобрял антикапиталистическую, антизападную, антисемитскую кампанию против сторонников Ельцина, «ненасытных хищников компрадорской буржуазии». Негласно у него были теплые дружеские отношения с некоторыми «компрадорами», ему понравилось внимание, уделенное ему во время посещения Всемирного экономического форума в Давосе в феврале. Наблюдателям оставалось только догадываться, каким Зюганов появится в Кремле, если победит, – огнедышащим марксистом или сдержанным защитником социальной справедливости.

65-летний Ельцин погрузился в кампанию так, как будто он был спортсменом в расцвете сил.

В марте Коржаков убедил Ельцина отменить выборы. Ельцин приказал своим помощникам подготовить указ о роспуске Думы, о запрете агитации Коммунистической партии и об отсрочке голосования. Гайдар, встревоженный звонком Чубайса, порезался во время бритья и с кровоточащим лицом помчался через весь город, чтобы попросить американского посла уговорить президента Клинтона урезонить своего друга Бориса. Три человека смогли отговорить Ельцина от принятия этого решения. Черномырдин был против этого. Анатолий Куликов, министр внутренних дел, предупредил, что в милиции может произойти раскол, некоторые поддерживали коммунистических протестантов, поэтому могла разразиться гражданская война. Наиболее критически к этому отнесся Чубайс, который был виновным во всем, как сказал о нем Ельцин. Он убедил президента, что тот потеряет свое наследие демократа. Ельцин разорвал указ. Он также отдал главную роль в кампании Чубайсу. Некоторые бизнесмены пожертвовали несколько миллионов долларов для финансирования штаб-квартиры Чубайса. Двое из бизнесменов, Борис Березовский и Владимир Гусинский, соответственно руководившие работой телеканалов ОРТ и НТВ, приказали журналистам делать основной упор в своих репортажах в пользу Ельцина. Те, понимая, что свобода прессы будет подчинена Зюганову, были рады угодить. Чтобы добиться поддержки молодых избирателей, выступали с концертами певцы, запрещенные при Брежневе.

65-летний кандидат погрузился в кампанию так, как будто бы он был спортсменом в расцвете сил. Он посетил 23 региона: смешивался с толпой, танцевал с рок-музыкантами, оказывал щедрую благотворительную помощь – перспективную и многообещающую. «Россияне уже забыли, что такое пустые полки, – сказал он репортеру правительственного издания „Российская газета“. – Теперь нужно, чтобы люди забыли о пустых кошельках». Он сделал все возможное, чтобы помочь народу. В первой половине 1996 года Ельцин подписал более 75 указов о предоставлении льгот определенным географическим, социальным или экономическим группам населения – от студентов, медицинских работников и пенсионеров до инвалидов войны, казаков и диабетиков. В Архангельске он объявил, что пришел с полными карманами. В Воркуте во время посещения угольной шахты одна женщина попросила у него автомобиль – он ей его дал. Телевидение транслировало такие акты щедрости ежедневно в ночных новостях. Чтобы сократить почти пятимиллиардную задолженность по зарплате, накопившуюся к февралю, он послал налоговую инспекцию расследовать дела предприятий-нарушителей и уволил региональных чиновников там, где были самые большие задержки. Его рейтинг по итогам опросов общественного мнения вырос. Он начал переговоры по поводу прекращения войны в Чечне – что привело к подписанию в августе 1996 года Хасавюртовского соглашения, установившего перемирие и отсрочившего на пять лет договор по окончательному статусу республики. В конце концов Ельцин обогнал Зюганова[26] в первом туре с результатом в 35 % голосов против 32 %.

В период между турами Коржаков вверг команду Чубайса в панику, когда его люди задержали двух покинувших штаб-квартиру с более чем 500 000 долларов наличными. Допустимые расходы на одного кандидата составляли три миллиона, но траты на поддержку основных кандидатов намного превышали эти суммы. Коржаков, который помог организовать перерасход, казалось, намеревался дискредитировать команду Чубайса, даже если это грозило переизбранием его босса. После напряженной ночи Чубайс наконец-то убедил Ельцина принять мучительное решение уволить его телохранителя, находившегося на должности около десяти лет. Почти сразу же Ельцин перенес еще один инфаркт, что было скрыто от избирателей до окончания второго тура выборов. Ельцин обошел Зюганова, получив 54 % голосов против 40 %.

Секрет политического воскрешения Ельцина в 1996 году по-прежнему обсуждается. Некоторые считают, что он выиграл, запугивая население призраком коммунизма, продовольственным дефицитом и транслируя кадры кинохроники из трудовых лагерей. Однако опросы показывают, что большинство россиян вспоминают советское прошлое с ностальгией. По результатам одного опроса, проведенного сразу после выборов, получилось, что 71 % населения положительно оценивают доперестроечную экономическую систему, в то время как 60 % одобрительно относились к советскому политическому строю. Несмотря на это, Ельцин победил, на мой взгляд, потому что дал нерешительным избирателям надежду на сокращение задолженностей по зарплате, решение экономических проблем и прекращение войны в Чечне. Он также выиграл благодаря росту реальной зарплаты и последовавшему снижению инфляции в 1995 году. Эти события не сильно укрепили авторитет Ельцина в глазах большинства россиян, хотя и они убедили достаточное количество колеблющихся в том, чтобы дать ему еще один шанс. Большинство осталось разочарованным. Мало обещаний было выполнено, и рейтинг Ельцина, как и экономические показатели, снова ухудшился почти сразу после июля 1996 года.

Остаток 1996 года был посвящен спасению здоровья Ельцина. В ноябре он перенес операцию по шунтированию сердца. Чубайс как новый глава правительства на время выздоровления Ельцина взял дела в свои руки, но никаких серьезных стратегий проводить ему было нельзя. Магнаты, которые помогли в проведении избирательной кампании и теперь назывались олигархами, поняли, что имеют право вмешиваться в политику, двое из них на некоторое время даже получили государственные должности, что усугубило коррупцию. Только в начале 1997 года Ельцину стало лучше. Он принялся составлять план нового этапа реформ и снова отправил Чубайса в правительство, а в помощь вызвал из Нижнего Новгорода Немцова. Черномырдин остался премьер-министром. Основной целью реформаторов было установить четкие и справедливые правила взаимодействия между бизнесом и государством, закончить, по словам Немцова, эпоху бандитского капитализма и вышвырнуть бизнесменов из Кремля.

Это означало войну. В 1997 году Гусинский, который не участвовал в залоговых аукционах, решил, что пришла его очередь получать прибыль. В том же году правительство продало пакет акций национальной компании связи «Связьинвест». Хотя Чубайс настаивал, что выиграет тот, кто предложит самую высокую цену, Гусинский взбесился, когда другой олигарх при поддержке финансиста Джорджа Сороса предложил больше, чем мог предложить он сам. Гусинский и Березовский, присоединившийся к нему из солидарности, начали кампанию против Чубайса и Немцова. Ельцину к тому времени уже надоели оба олигарха и министры, он понизил в должностях Немцова и Чубайса, принял отставку некоторых членов команды Чубайса, получивших огромные гонорары за написание нескольких глав книги о приватизации.

Невзлюбив Черномырдина, Ельцин решил кардинально все изменить в марте 1998 года. Он уволил верного слугу и заменил его другим молодым реформатором, на этот раз протеже Немцова из Нижнего Новгорода – Сергеем Кириенко. С конца 1997 года финансовый кризис в Азии угрожал и России, новое правительство все лето отчаянно пыталось заставить крупные субъекты предпринимательской деятельности платить больше налогов. Учитывая Думу во главе с коммунистами, находящуюся в решительной оппозиции с реформаторами, и враждующих с Кремлем олигархов, у реформаторов было несколько вариантов. В августе рынок рухнул и правительство допустило снижение курса рубля, объявив о вынужденной реструктуризации своих облигаций по краткосрочному займу и моратории на выплаты по внешнему долгу отечественными банками. Через месяц цены подскочили на 38 %. Ельцин, испугавшись возвращения экономической нестабильности, уволил Кириенко. После того как Дума отказалась снова утвердить на должность Черномырдина, он неохотно взял на должность премьер-министра своего бывшего начальника разведки и министра иностранных дел Евгения Примакова. Несмотря на то что у него были хорошие отношения с коммунистами, Примаков не распорядился о чрезмерном расточительстве, которого хотели многие из них, и инфляция быстро утихла.

С самого начала своего второго срока Ельцин искал преемника, которому смог бы доверить продолжение реформ. Весной 1999 года или примерно тогда, как сам пишет, он убедился, что Владимир Путин, бывший разведчик и глава Федеральной службы безопасности (он сам назначил его на этот пост), годится на эту роль. Тем не менее, когда в апреле 1999 года уволили Примакова, он выбрал своим преемником другого верного ветерана службы безопасности – Сергея Степашина. Примаков, чья популярность возрастала, объединился с московским мэром Юрием Лужковым, чтобы подготовить заявку на президентство. Окружение Ельцина опасалось их обоих и было полно решимости предотвратить появление кого бы то ни было во власти. Когда Степашин повел себя слишком неуверенно в борьбе с ними, Ельцин его уволил и назначил на эту должность Путина, на этот раз человека «с перспективами», как сам выразился.

Ельцин искал преемника, которому смог бы доверить продолжение реформ.

В главе 3 я расскажу, как Путин, ответив силой на вторжение в Дагестан чеченских боевиков и бомбардировку нескольких жилых домов, привлек к себе общественное внимание. Чтобы противостоять Примакову и Лужкову, Кремль создал новую политическую партию, которая с одобрения Путина заняла второе место на декабрьских выборах в Думу. Ельцин, теперь уверенный, что Путин сможет выиграть, если в скором времени провести президентские выборы, решил уйти в отставку и в канун Нового года со слезами на глазах выступил с прощальным обращением к россиянам. Передав ядерный чемоданчик Путину и пообедав с министрами безопасности, Ельцин сказал своему преемнику: «Береги Россию», – и передал Кремль в его руки[27].

«Этот человек, – писал Горбачёв в своих воспоминаниях, – был разрушителем по натуре». Генерал Александр Лебедь согласился: «Он не мог остаться в памяти людей как великий строитель. Он войдет в историю как разрушитель». Это стало избитой фразой, все говорили, что в политике Ельцин знал, как все разрушить, а не воссоздать. Он был инженером-строителем, действительно совершившим погром; эдаким человеком-бульдозером, который снес до основания советское государство, точно так же, как в Свердловске по приказу Андропова он разрушил исторический особняк, в котором была убита последняя царская семья.

На самом деле через десять лет после того, как он покинул свой пост, возникает тревожный вопрос: почему Ельцин не сделал большего для того, чтобы разрушить аппарат тирании, оставленный советской властью? Не было никаких жертв, никаких комиссий по установлению истины, не открывались архивы КГБ. Служба безопасности пережила расколы и воссоединения, неоднократно менялось ее название, но мало что действительно изменилось. В 1992 году новобранцы все еще изучали работу Феликса Дзержинского и обучались по учебникам 1970-х и 1980-х годов. В милиции не было и малейшей реструктуризации. Даже сообщения о том, что милицейские подразделения подрабатывали охранниками у мафии[28], не поколебали официальное безразличие. Что касается военных, тысячам генералов было разрешено продолжить планирование отражения массивного освоения территории НАТО, так как их оружие поржавело, боевая готовность снизилась, а офицеры были деморализованы: им несколько месяцев не платили зарплату, они так и жили во временном жилье, поэтому с садизмом мстили призывникам-подросткам.

Вместо того чтобы устроить реорганизацию или переподготовку, Ельцин думал, что сможет лично руководить силовыми структурами и использовать их для демократических целей. Он посещал военное начальство, присутствовал на длительных застольях, где звучали многочисленные тосты, и раздавал им медали, продвигал по службе, основными критериями успешности которой были не достижения, а преданность. Он назначил своих преданных друзей на руководящие должности, этот подход был ослаблен его ужасным суждением о его близких соратниках.

Ельцин думал, что сможет лично руководить силовыми структурами и использовать их для демократических целей.

Было ли возможно что-то большее? Некоторые осведомленные наблюдатели думали, что да. Журналист Евгения Альбац, которая провела много времени на Лубянке как член одной парламентской комиссии, обнаружила беспорядок в рядах старой гвардии, цепляющейся за единственную надежду: если бы Горбачёв или Ельцин были достаточно смелыми, чтобы покончить с КГБ осенью 1991 года, они бы не встретили серьезного сопротивления. По ее мнению, можно было установить правительственный контроль, и бывший КГБ, строго подчиненный другим правительственным учреждениям, подвергся бы судебному разбирательству. Несколько помощников Ельцина согласились, что в конце 1991 года КГБ был деморализован и готовился к самоликвидации. Вместо этого Ельцин назначил руководителем КГБ своего собутыльника – и вскоре некоторые прежние полномочия комитета были восстановлены.

Ельцин явно испытывал внутренние противоречия. Его отец был приговорен к каторжным работам ОГПУ Сталина. Во время визита в Варшаву он стоит на коленях перед польским священником и возлагает венок к мемориалу 20 000 польских офицеров и других убитых сталинским НКВД под Катынью в 1940 году. Он создает комитет, который освободил 4,5 миллиона российских жертв политических репрессий. И все же, когда правительственная комиссия предложила ликвидировать службу безопасности, это «вызвало тираду» Ельцина, которая была направлена на запугивание председателя комиссии. Во время встречи в 1992 году его советник Галина Старовойтова подняла вопрос о возрождении КГБ. Их дружбе пришел конец. Впоследствие он ее вытеснил.

Почему было такое нежелание подумать о серьезной реформе? Первоначально Ельцин, как и большинство его демократических коллег, страстно желал избежать возмездия. Сергей Ковалёв – борец за права человека, заявил, что демократы должны быть готовы к тому, чтобы «погибнуть, защищая коммунистов, когда толпа потребует повесить их на фонарных столбах». Затем шел коварный политический контекст. Занятый борьбой с Хасбулатовым, Ельцин не мог рисковать тем, чтобы ввести службы безопасности в лагерь правительства. Заставив военных принять одно крупное изменение – вывод войск из Восточной Европы и Прибалтики, он, возможно, чувствовал, что дальнейшие реформы доведут генералов до крайности. И наконец, существовал трудный вопрос: кто сможет вычистить авгиевы конюшни? У уличных ораторов и смелых диссидентов демократического движения было мало управленческого опыта. Альбац думала, что демобилизованные из армии военнослужащие могли бы заменить многих офицеров КГБ. Но армия в этом плане была еще более коррумпированной, чем КГБ. Более того, сотни тысяч уволенных сотрудников КГБ могли тайно использовать свои связи, шантаж, секретные яды и навыки политического убийства для того, чтобы разрушить демократический строй.

Препятствия были огромными. Тем не менее даже если бы реформы были рискованными и несовершенными, нечто большее сделать было можно. Вместо этого Ельцин увеличил полномочия службы безопасности, разрешив ей определять и защищать государственные тайны, проводить обыски без ордера и – что является вопиющим нарушением его собственной конституции – задерживать подозреваемых на тридцать суток без предъявления обвинений. Для того, кто полагается на личное управление, его выбор персонала был в лучшем случае сомнительным – назначение Баранникова в 1992 году, неспособность обуздать Коржакова и его соратников до 1996 года, и самое главное утверждение полковника КГБ на пост преемника. Он чувствовал себя комфортно среди таких людей и был слишком доверчивым по отношению к тем, кто носил погоны. Ельцин, вынужденный уволить Баранникова за коррупцию, даже прослезился, как написали его помощники. Ельцин после своей отставки признался Александру Яковлеву, что «не все достаточно продумал» и слишком полагался на смену руководства КГБ, а не на реформирование организации. Он был прав.

Согласно многим российским источникам, в конце 1990-х годов реальная власть находилась не в Кремле, а в руках группы миллиардеров. Говорили, что во главе с гиперактивным Борисом Березовским эти магнаты подобрались к больному Ельцину и подталкивали его к принятию таких мер, благодаря которым они обогатились за счет простых граждан. Ельцин, благодарный олигархам за то, что они профинансировали его переизбрание в 1996 году, позволил им грабить государственное имущество и определять политический курс. В более поздние годы Березовский якобы осуществлял контроль посредством восприимчивой дочери Ельцина – Татьяны Дьяченко и давнего советника президента – Валентина Юмашева.

Очень легко понять, как укоренился миф о всемогущих олигархах. По разным причинам этот образ понравился многим. Для самих олигархов он оправдал себя сполна; когда инвесторы, заинтересовавшись их связями, стремились с ними сотрудничать, это также тешило их тщеславие. Среди российского народа этот образ вызвал недоверие к богатству: предприятия десятилетиями оставались под влиянием коммунистической социализации. Для коммунистов образ группы суперкапиталистов (многие из которых были евреями!), посадивших президента на золотой поводок, был слишком хорошим, чтобы быть правдивым. Для западных журналистов сага об олигархах послужила простой историей, которая на примере нескольких ярких личностей могла объяснить читателям коррупцию и хаос российской политики. Для реформаторов в правительстве, таких как Борис Немцов, олигархи стали удобным оправданием за неудачу и целью, с помощью которой можно было изменить общественное недовольство.

Березовский работал день и ночь, чтобы создать впечатление, что он на короткой ноге с Ельциным и может командовать. Узнав из отдаленных источников, что Кремль собирается объявить о принятии какой-то меры, он помчался на телевидение, намекнул на предстоящее событие и дал понять, что все это будет проводиться по его рекомендации. Увидев, что Березовский неоднократно повторяет такой трюк, Кириенко сделал вывод, что все те сказки, которые магнат рассказывал о своей способности оказывать влияние на президента, были «чистым вымыслом».

Как большинство мифов, этот появился благодаря чему-то вполне реальному, что впоследствии было преувеличено и истолковано в самых причудливых формах. Один из олигархов, Владимир Потанин, изобрел схему залоговых аукционов 1995 года и вместе с двумя другими использовал ее для получения доли в дорогостоящих компаниях. Некоторые из них получили прибыль от того, что перевели государственные деньги в свои банки, после 1999 года такие счета были переданы в Федеральное казначейство. Оба – и Потанин, и Березовский – некоторое время занимали должности в правительстве Ельцина. До 2000 года Березовский и Гусинский руководили двумя национальными телеканалами, которые играли довольно очевидную роль в формировании общественного мнения. И, как оказывается, были ориентированы на его расширение.

О том, что олигархи купили победу Ельцину в 1996 году, часто говорят, но это тщательно не изучено. Они были денежным источником, им поручили помогать своим медиакомпаниям – этого оказалось достаточно, чтобы не выяснять подробностей купленной победы: у журналистов не было желания возвращаться к написанию передовиц в газету «Правда». Платили ли они за проведение кампании? По словам Дэвида Хоффмана из Washington Post, они действительно выиграли от своего участия в кампании. Он сообщает, что правительство продало им облигации со скидкой, доходы от которых пошли на проведение кампании и в карманы олигархов. Эффективность рекламной кампании была, в любом случае, далеко не очевидной. Когда в СМИ был задан вопрос об упреках Зюганова, 40 % опрашиваемых заявили, что у них в основном его критика вызвала раздражение; только 16 % сказали, что «возмущены действиями Зюганова». Олигархи внесли один явный вклад – убедили Ельцина привлечь Чубайса – и потратили 800 миллионов долларов на залоговые аукционы, которые помогли правительству сократить долги по зарплатам и пенсиям. Кроме того, их роль еще предстоит доказать.

Единственный человек, который получил меньше всего выгоды от союза с магнатами и кого они очень сильно раздражали, был сам Ельцин. Хотя он понимал, что капитализм подразумевает наличие магнатов, и рассматривал их как часть своей команды, ему не нравилось такое общество, он с ними редко встречался и в основном всегда в компаниях. Они казались ему чужими, сотворенными из какого-то космического металла, недальновидно нежелающими идти на компромисс, даже ради собственных интересов.

«Мне никогда не нравился Березовский, и до сих пор он мне не нравится, – писал Ельцин. – Он мне не нравится из-за своего высокомерного тона, скандальной репутации и из-за того, что люди верят, будто бы он имеет особое влияние на Кремль. Это не так». По мнению и Березовского, и Ельцина, которое не было оспорено, президент никогда не обедал с бизнесменом, никогда не приглашал его к себе домой, никогда не разговаривал с ним по телефону.

Было всего несколько мимолетных встреч, несколько коротких разговоров, всегда официальных. Несмотря на это, люди считали Березовского моей постоянной тенью… Независимо от того, что я сделал, независимо от того, кого я назначил или уволил, люди всегда говорили одно и то же: «Березовский!» И кто создал эту загадочную ауру, эту репутацию «серого кардинала»? Сам Березовский.

Когда в 1997 году Немцов предложил Ельцину вышвырнуть магнатов из Кремля, Ельцин ответил: «Нужно было сделать это в прошлый раз. Они уже настолько меня раздражают, слоняясь без дела из кабинета в кабинет. И чего они хотят? Кто они – мои сотрудники?» Чтобы подчеркнуть незначительность Березовского, Ельцин придал большее значение его увольнению, не издав регулярный указ, а подписав лишь приказ об увольнении рядового сотрудника. Даже Березовский понял намек: «Я чувствовал, что Ельцин был не в восторге лично от меня».

Что касается Татьяны Дьяченко, Березовский говорит, что она «также держалась от него на почтительном расстоянии». Они встречались всего лишь раз в два-три месяца. История о том, что Березовский подарил Дьяченко автомобиль «Нива», оказалась, по оценке Тимоти Колтона, лишь пустой болтовней. Дьяченко рассказала биографу Ельцина, что она уважает интеллект и напористость Березовского, но с подозрением относится к его мотивам, и поэтому общается с ним с осторожностью. И она, и Юмашев выступили против назначения Березовского исполнительным секретарем СНГ в 1998 году и были за его устранение в 1999 году.

Трудно найти примеры государственной политики, которая бы служила интересам бизнесменов после 1996 года, когда впервые стало популярным слово «олигарх». Наоборот, их предполагаемое господство должно было быть в тот период, когда правительство фронтально атаковало их интересы. Главной новой экономической политикой после 1996 года, когда дальнейшая приватизация государственных предприятий планировалась проводиться по более высоким наличным ценам, стала та, против которой они злобно выступали. Компания «Связьинвест» была, очевидно, продана на аукционе по впечатляющей цене синдикату, привлекающему иностранный капитал. Стартовая цена июньского аукциона 1998 года нефтяной компании «Роснефть» была настолько высокой, что правительство не получило ни одной заявки. Березовский «яростно лоббировал, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу», но у него ничего не вышло. После 1998 года правительство начало снимать свои деньги со счетов в банках олигархов и пропускать их через министерство финансов. Березовский был заинтересован в получении кресла руководителя «Газпрома». Он никогда не получал должность по протекции. Чубайс выступил с предложением заставить российские компании платить налоги, первые два предприятия-правонарушителя, которым он пригрозил конфискацией, принадлежали олигархам Потанину и Березовскому.

Наиболее яркий пример получения выгоды олигархами наступил в августе 1998 года, когда правительство смягчило удар девальвации введением моратория на выплаты по внешнему долгу российскими банками. Но это было гораздо более правдивой попыткой спасти интересы вкладчиков. Несмотря на мораторий, почти все банки олигархов потерпели неудачу. Даже в своем лоббировании кадровых решений олигархи часто натыкались на глухую стену. В начале 1998 года Березовский выступил против назначения Кириенко премьер-министром. Он проиграл. Березовский был против того, чтобы Чубайс возглавил национальную энергетическую компанию. И проиграл снова. После назначили Черномырдина, которого также предпочитал Ельцин. На самом деле новый премьер-министр был немезидой для Березовского – по указанию Примакова был совершен рейд на кабинеты Березовского и выдан ордер на его арест.

Олигархи редко добивались своего, но часто у многих стояли на пути. Они стали раздражать своим присутствием представителей власти, устраивая склоки между собой, рекомендуя своих протеже на госслужбу, подкупая чиновников для получения предварительной информацию, публикуя в газетах клевету о своих оппонентах и неустанно рекламируя самих себя. Они усложнили процедуру сбора налогов (хотя она и раньше не была простой, когда ее проводили руководители крупных государственных предприятий, таких как «Газпром»). Что касается препятствий в проведении реформы, то коммунисты в Думе, заблокировавшие прохождение большей части Налогового кодекса, свободной продажи земли и чрезвычайной экономической программы в июле 1998 года, имели более важное значение. Что касается доступа к Ельцину, все вместе взятые олигархи не могли сравниться с Коржаковым в 1994–1995 годах. Олигархи раздражали, они были объектом общественного негодования, источником коррупции и символом растущего экономического неравенства. Но их политическое влияние было сильно преувеличено.

Они сидели вместе в кремлевском кабинете президента, лишь тиканье часов нарушало тишину. Было раннее августовское утро 1999 года. «Я не люблю избирательные кампании. Правда, не люблю» – сказал Путин. – Я не знаю, как их проводить, и не люблю их». Ельцин успокоил его: «Организационными моментами займутся другие люди». Увидев, что президент не собирался отступать, Путин ответил с «военной лаконичностью», что будет работать везде, куда назначит его Ельцин.

В настоящий момент жаль, что нельзя никаким образом перепрыгнуть через определенный отрезок в истории и привести президента в чувство. Единственное, о чем Ельцин заботился больше всего в тот момент, – это его наследие. Он был президентом, подарившим России свободу. Когда в трудные моменты у Ельцина был соблазн обойтись без демократических процедур, Россию и его самого спасал тот факт, что он действительно любил избирательные кампании и верил, что может их выигрывать. Однако он был здесь и собирался вручить страну полковнику КГБ, который «не любил избирательные кампании», который разговаривал с «военной лаконичностью», чей характер будет каждый день подталкивать его в совершенно противоположном направлении. О чем он мог думать?

Ельцин никогда публично не признал бы, что поддержка Путина была ошибкой. Находясь в отставке, он выражал глубокое разочарование некоторыми аспектами его политики. После того как Путин отменил прямые выборы региональных губернаторов, Ельцин в одном из интервью предостерег об «ущемлении свобод и откате от демократических прав». В начале 2005 года, когда группа бывших помощников спросила, есть ли что-то, чем он недоволен, Ельцин хмуро ответил: «Да, состоянием страны».

Преемственность всегда была больным вопросом. Возможно из-за того, что он сделал Горбачёву, Ельцин крайне подозрительно относился к подчиненным, демонстрирующим личные амбиции. Он недооценил способности и перспективы тех, кто его окружал. В 1995–1996 годах улучшение экономической ситуации, последовавшее за снижением инфляции, вполне могло бы осуществиться молодым кандидатом Немцовым, поддерживаемым Кремлем, или даже Черномырдиным и привести к еще более решительной победе, чем победа Ельцина на президентских выборах. К тому времени негатив Ельцина угнетал. Я считаю, что он действительно предпочел не баллотироваться. Но он думал, что никто не сможет побудить коммунистов, кроме него.

Ельцин собирался вручить страну полковнику КГБ.

Почти сразу после 1996 года Ельцин начал думать о 2000 годе. Он чувствовал растущую жажду порядка, образ кандидата должен был близок к правоохранительным органам или вооруженным силам – нужен был силовик. И он знал, что если не найдет такого кандидата первым, это сделают россияне и политическая элита. Поэтому он сосредоточился на тех людях, которые принадлежали к молодому поколению, которые разговаривали с «военной лаконичностью», он искал того, кто мог бы не только укрепить государство, но и продолжить его реформы.

Таким кандидатом был Путин. Не только силовик, но, как оказалось, демократ, бывший студент юридического факультета и верный помощник либерального реформатора Анатолия Собчака, именно тот человек, который, по мнению Собчака, может реинтегрировать службы безопасности в новую демократическую Россию. Он молод, осторожен, с современными взглядами и не зацикленный на бизнесе. У него были хорошие отношения со многими либералами Санкт-Петербурга, экономическими технократами, которых Чубайс пригласил в московские министерства. В трудные моменты он был предан Ельцину. Но он «не любил выборы».

Ельцин провел серию смотрин кандидатов в президенты.

Был ли более подходящий кандидат из силовиков? С 1998 года Ельцин провел серию, как сказал его юридический советник Михаил Краснов, смотрин. Стремительные действия генерала Лебедя, его причудливые заявления и стремления затевать драки исключили его из списка претендентов. Кандидатуры Николая Бордюжи (руководителя пограничной службы), Примакова и затем Степашина были рассмотрены и отклонены. Путин, конечно, был не большим либералом и демократом из всех. Примаков имел довольно двойственное отношение к свободе прессы и был более враждебно настроен к свободным рынкам. Чубайс и Гайдар лоббировали кандидатуру Степашина, у которого были хорошие взаимоотношения с реформаторами и который позже баллотировался от социал-демократической партии «Яблоко». Однако Степашин решительно поддержал первую чеченскую войну и в разной степени облегчил возрождение бывшего КГБ. Позже Путин похвалил его за то, что он повел себя «по-взрослому» в плане руководства санкт-петербургским филиалом министерства безопасности в 1992 году: «Он своим демократическим авторитетом прикрыл спецслужбы Ленинграда» в то время, когда люди хотели «крушить, ломать, раздирать». Его руководство могло повлечь за собой более мягкую и спокойную версию путинизма, но, возможно, совершенно не другой подход.

Ельцин не смог узнать того, что мы сейчас знаем: экономическое восстановление, начатое в 1999 году, будет достаточно сильным, чтобы привести многих возможных кандидатов Кремля к победе в 2000 году, и что это даст победителю необычайную свободу в изменении курса России (см. главу 7). Вполне вероятно, что к июню 2000 года даже молодой реформатор, такой как Немцов, с одобрения и поддержки Кремля мог бы победить Лужкова или Примакова. И все же Ельцин вернулся к кандидатуре полковника КГБ, имеющего наиболее прагматическую приверженность к демократии. Его интуиция, которая часто вела в правильном направлении, на этот раз его подвела.

Рано или поздно (обычно рано), всех писателей начинает волновать вопрос о характере Ельцина. Мало кому он нравился. Ельцин был упрямым, неуклюжим, вспыльчивым, жестким, требовательным, скрытным, сдержанным на новые знакомства, зависимым от собственного эго и склонным вспылить на ровном месте, как ребенок. По крайней мере, так он сам себя описывал. Другие высказывались о нем менее лестно.

Его недостатки могли бы заполнить весь алфавитник. Он мог быть тщеславным, излишне сентиментальным, мелочным, сам себя мог пожалеть. Он мог обидеться на доброжелательный совет и дуться несколько месяцев, отказываясь разговаривать с теми, кто ранил его самолюбие. В спорте он не мог достойно проигрывать, это было очень по-детски. Его ближайшие помощники, бывшие друзья, иногда ждали от него звонка по нескольку лет, которого так и не последовало, и единственное объяснение тому, что они больше не были ему полезными. Георгий Хижа – министр экономики в 1992 году, пытался позвонить ему на автомобильный телефон, чтобы проверить сообщение по радио о его увольнении, услышал только короткие гудки. Ельцин был завистлив и не доверял протеже, ставшим популярными, имена которых часто появлялись в прессе или которые реализовывали собственные политические амбиции. Его суждение о людях было нелестным.

Потом его одолел русский порок. Ельцин был, как Иосиф Бродский написал о Петре Великом, «человеком трезвого ума, хотя и склонным к устрашающим запоям». Измотанный должностным стрессом, он начал злоупотреблять алкоголем с воодушевлением бывшего пуританина. Его любимым напитком после 1993 года была настоянная на тархуне водка.

«„Зеленая“ есть?» – гаркал он на кремлевских официантов. До этого он пил коньяк. Однажды после пресс-конференции руководитель Администации президента Сергей Филатов обнаружил его в служебном помещении кабинета в майке, на столе перед ним стояли пять рюмок с разными марками ликера. Он выбирал худших собутыльников, каких только смог найти – крепких мужчин с отвисшими подбородками, спортсменов, балагуров, милиционеров, делающих карьеру. Один за другим он продвигал их, а позже всех увольнял – Баранникова, чья жена ездила за покупками[29] в Цюрих за счет иностранного бизнесмена, Коржакова, преданного телохранителя, который прослушивал телефоны кремлевских помощников, чтобы потом обвинить своих коллег, Михаила Барсукова, участвовавшего в заговорах Коржакова[30].

Пьянство Ельцина на самом деле не имело таких катастрофических масштабов, как считалось в народе. По сведениям свердловских коллег и его московского окружения, до 1991 года он пил нормально, не злоупотребляя. После 1996 года по настоянию врача он практически совсем отказался от алкоголя. Его слабость, случайная рассеянность и неустойчивость на ногах в тот период больше были связаны с проблемами с сердцем, давлением, стрессом, бессонницей и последствиями приема многих лекарств.

Тем не менее стареть на публике было неудобно. А это происходило именно публично! Пресс-службы, привыкшие к его оплошностям, например во время поездок за пределы Москвы принимать журналистов за местных жителей, нечеткой речи, и шаркающим шагам, относились к нему, как к дедушке. Он чувствовал, что вокруг все хихикают. Однажды он сказал Немцову: «Вы с Чубайсом смеетесь надо мной, думаете, какой я пьяный, глупый, я ведь все понимаю… Но только вы имейте в виду – я президент, а вы бояре просто». Его изнеможение было настолько сильным, что Наина ставила кресло в прихожей их дома, чтобы он мог, едва переступив порог, сразу рухнуть в него. Иногда признаки умирающего Брежнева были оскорбительными. Произнося речь при уходе в отставку, он, казалось, выдавливал каждое слово с усилием, делая длинные паузы: «Прощаясь… я хочу… сказать… каждому… из вас… будьте счастливы… Вы… заслужили… счастье… Вы заслужили… счастье и спокойствие…» Во время своего второго срока пребывания на должности президента он, как оказалось, посещал больницу так же часто, как и Кремль. Когда его помощники говорили, что Ельцин на даче работает с документами, журналисты воспринимали это как прикрытие. На самом деле Ельцин отдыхал намного меньше, чем Рональд Рейган или Джордж Буш. И работа с документами часто означала именно это.

Даже когда он находился в добром здравии, бывало, что в важные моменты исчезал на несколько недель. После того как в августе 1991 года произошел переворот, он взял шестинедельный отпуск и отдыхал на побережьях Балтийского и Черного морей. После победы на апрельском референдуме 1993 года он снова исчез. Находчивый, смелый и харизматичный во время кризиса, он погрузился в депрессию и апатию, когда поставленные перед ним задачи оказывались рутинным делом. Он построил свою жизнь, как выразился Леон Арон, «не из длинных, искусно сделанных блоков, а из коротких, энергичных и смелых пунктов, за которыми следовали пробелы». Что-то из этого было хитростью – расположить пункты низко для соблазна другим, чтобы они вытянули руки, а что-то рациональной осторожностью – подождать, пока интуиция соберет все части вместе. Но его сторонникам иногда казалось, что он был неспособен ухватиться за возможность.

Был ли он лично коррумпированным? Пресса много раз его в этом осуждала. Однако, как утверждают, было мало достоверных доказательств того, что он разбогател, находясь на должности. В 1998 году прокуроры из Швейцарии и России проверяли утверждение, будто бы албанский бизнесмен, чья компания заключила контракт на восстановление Кремля, дал дочери Ельцина кредитные карты своего швейцарского банка и оплатил их счета. Бизнесмен признался, что получал кредитные карты для Ельцина в знак уважения – в то время ни один банк России не выдавал их, но отрицал оплату каких бы то ни было счетов. Нет никаких доказательств, публично опровергающих этот факт, и ни швейцарские, ни российские прокуроры не предъявили никаких обвинений. С другой стороны, обвинения против некоторых людей из окружения Ельцина были более правдоподобными. Глава кремлевского отдела по управлению делами Павел Бородин был осужден швейцарским судом за отмывание денег, полученных в виде взяток от того же самого албанского бизнесмена. Даже если Ельцин лично не разбогател благодаря своей должности, он несет ответственность за то, что так мало сделал, чтобы остановить вопиющую коррупцию среди своих сотрудников.

Неполноценный как человек, неполноценный как президент – и еще целый список одних лишь неполноценностей, составляющих только поверхностное впечатление о его неординарной личности. В одном теле с неотесанным эгоцентристом был другой Ельцин, уралец, добившийся всего своими силами, который был симпатичен Маргарет Тэтчер. Это был Ельцин, чье мужество считалось само собой разумеющимся даже среди его врагов. Горбачёв заверял своего помощника Черняева, что «Ельцин не сдался, и ничего не могло его сломить», даже когда Горбачёв сбежал от путчистов в Форос. Был Ельцин и таким: надменным со своими друзьями, порой милосердным по отношению к врагам. Когда он услышал, что Хасбулатов, потерявший положение в обществе, хотел попасть в президентскую медицинскую клинику, он сразу же удовлетворил его просьбу. Еще один Ельцин – тот, что не боялся брать на себя ответственность, который разморозил цены и дал свободу соседним республикам, зная, что его всегда будут винить, но также зная, что это правильный поступок.

«Ельцин не сдался, и ничего не могло его сломить».

Его близкие знакомые часто были ошарашены его противоречивым характером. В рабочее время этот шумный кутила был человеком почти болезненной дисциплины, человечком-секундомером, который отказывался принимать помощников, опоздавших на собрание на пять минут; которому нравились аккуратно сложенные цветные папки; который не выносил курения и, в отличие от большинства кремлевских политиков, сквернословия (маршал Шапошников был поражен этим; неужели он не строитель, в конце концов?). Человек, с пренебрежением относящийся к протоколу и старавшийся на королевском приеме в Стокгольме обручить наследницу шведского престола с уже женатым Борисом Немцовым, в своем кабинете был необычайно правильным, настаивая, чтобы все были в пиджаках и галстуках, и обращался даже к своим близким помощникам уважительно на «вы», а не покровительственно на «ты». Он был, говорит его помощник Сатаров, интровертом, но интровертом, который ощущал себя живее всех живых перед публикой. Лидер с мощным самомнением, «жадный к самореализации», как сказал еще один его помощник Лев Суханов, он тем не менее ненавидел местоимение «я» и вырезал его из своих выступлений. Политик, обладающий иногда поразительной интуицией, мог совершить и промахи, как тогда, выйдя со съезда в декабре 1992 года и призвав своих сторонников следовать за ним, но не предупредив их заранее (многие поэтому были сбиты с толку и упустили момент).

Умный, с впечатляющей памятью, он мог быстро прочесть страницу и выбрать нужную информацию для дальнейшего использования. Обеспокоенный ужасом скуки, он терпеть не мог «тупую монотонность», потоки пустых слов, которые были общепринятым языком советского правительства. Чтобы избавиться от раздражения, он обычно доставал карандаш, ломал его на три части и бросал на стол. Если у него в руках не было карандаша, он посылал за ним помощника. Он уважал силу убеждения, потерял всякую веру в министров, которые в трудных ситуациях быстро меняли свое мнение, поэтому таких слабаков он быстро увольнял. Он ненавидел, когда ему противоречили, не любил плохие известия, но все-таки выслушивал все это. И в какие-то критические моменты он изменял свое мнение.

Ельцина часто обвиняют в тех событиях, которые он не мог полностью контролировать. Болезненный экономический кризис был неизбежен в начале 1990-х годов по причинам, имеющим к Ельцину отдаленное отношение, безрассудное печатание денег Горбачёвым и нежизнеспособность большей части российской промышленности, а также снижение мировой цены на нефть (см. главу 6). Решение Ельцина назначить Гайдара и поддержать быструю либерализацию, было мужественным и ответственным поступком. Он совершал ошибки, но по большей части экономическую катастрофу 1990-х годов спровоцировал не он и он не смог бы ее избежать. Но все равно он потерял общественную поддержку.

Ельцина также часто осуждали за то, что не смог пойти на компромисс с правительством Хасбулатова и применил силу, взяв штурмом Белый дом в октябре 1993 года. Эта критика предполагает, что правительство было готово пойти на компромисс. Но конституция, предоставляющая абсолютную власть, и экономический кризис, подорвавший авторитет Ельцина, способствовали тому, что у правительства не было стимула идти на уступки и не было даже намерения сделать это. Хасбулатов и его коллеги вскоре смогли нейтрализовать или упразднить пост президента, сосредоточив власть в своих руках. Можно утверждать, что Ельцин должен был принять это и успокоиться. В конце концов в рамках существующей конституции правительство имело право удалить все проверки его власти. Но учитывая готовность Хасбулатова сотрудничать со сталинистами и неонацистами – анпиловыми, макашовыми и баркашовыми – демократы должны быть благодарны, что Ельцин выбрал другой курс. Когда однажды вооруженные бандиты терроризировали центр Москвы, Ельцин был прав, применив силу, чтобы их остановить.

Ельцина часто обвиняют в тех событиях, которые он не мог полностью контролировать.

Некоторые думали, что Ельцин допустил ошибку, не приняв новую конституцию и назначив выборы в новое правительство после своего триумфа в августе 1991 года. Сам Ельцин думал об этом. Но даже в конце 1991 года съезд не отдал бы мирно свою власть. Когда в том же году в ноябре Ельцин передал проект конституции президентской республики, депутаты «похоронили» его в комитете; они единогласно опровергли его. Как и в 1993 году, он должен был приостановить действие конституции и незаконно распустить правительство. Оставить юридические тонкости в стороне и осуществить это в конце 1991 года большинству россиян показалось бы безумием. После войны с путчистами, на защиту демократии и законности для Ельцина нарушение конституции и роспуск избранного правительства, которое с энтузиазмом поддерживало его инициативу, показалось бы странным актом бонапартизма. Даже если предположить, что Ельцин сумел бы назначить новые выборы в конце 1991 года, то вряд ли они вернули бы основательно законодательную власть, сторонницу реформ. В то время кремлевские советники оценивали, что кандидаты Ельцина выиграют лишь примерно в четверти регионов.

Подлинные неудачи Ельцина были достаточно существенными. Он начал с того, что постарался избежать войны в Чечне, в которой погибли десятки тысяч человек и сотни тысяч стали беженцами. Ему не удалось разрушить советский аппарат безопасности и реформировать армию, он назначил некомпетентных сотрудников на руководящие должности, потому что считал их преданными. Он уделял слишком мало внимания борьбе с коррупцией. Он выбрал преемника, который отменил некоторые свободы, введенные им. Время от времени он смущал соотечественников своим публичным пьянством, странным поведением да и его здоровье порой оставляло желать лучшего.

Но его успехи изменили и страну, и мир. Ничто из этого не было предопределено; все это стало результатом государственного управления в трудные времена. Следуя по стопам Горбачёва, он вернул на родину большинство войск из Восточной Европы и бывших советских республик. Он резко сократил российское вооружение, уменьшив количество стратегических ядерных боеголовок с 10 271 в 1990 году до 6 758 в 1997 году. Он вел переговоры о мирном распаде Советского Союза, устанавливая хорошие отношения с соседями России, в том числе с крупными этническими общинами страны. Опровергая критику националистов, он подписал дружественное соглашение с Украиной, договорился о мирном разделении Черноморского флота. Он помогал вести переговоры о ликвидации ядерного оружия с Украиной, Беларусью и Казахстаном.

В стране он предотвратил территориальный распад. Он сгладил угрозу распространения коммунизма как идеологии и как партии. Он помог рыночной экономике развиться на основе частной собственности, свободных цен и валютного рынка. Расширив начатое Горбачёвым, он ввел основы демократии в России – назначил относительно свободные, конкурентные выборы; издал демократическую конституцию, содержащую защиту прав человека и разделение властей; объявил свободу прессы. Никогда, ни до ни после, у русских не было столько свободы. Он был и «первым президентом России за 1000-летнюю историю, которого всенародно избирали на свободных и справедливых выборах», и «первым российским руководителем, добровольно ушедшим в отставку».

Так, образ, который постепенно складывается, – это совсем не тот Ельцин-пьяница и даже не Ельцин-коммунист, а Ельцин-кандидат, вышедший в толпу, встретившую его обвинениями, как будто он нырнул в ледяную воду сибирских рек и вдруг ожил и начал глубоко дышать. Некоторым казалось странным, что этот мужик с Урала, бригадир, был тем человеком, который ввел в России демократию. Он не читал книг, не сидел ночами в тускло освещенной кухне, философствуя о политике. Интеллигенция снизошла к нему. «Боюсь, Ельцин – невежда, малообразованный, примитивный демагог», – сказал в 1990 году Дмитрий Лихачёв, великий историк культуры. Старовойтова надеялась, что он будет «слушать мудрые советы своего окружения». Но Ельцин сделал две вещи: возненавидел самодовольный цинизм чиновников-коммунистов и, пользуясь природным талантом, полюбил общаться с обычными людьми, которых его коллеги боялись, а интеллигенция им покровительствовала. Выборы были игрой, в которой он знал, что победит. В первую очередь он был не демократом, а участником кампании.

Это шло еще со Свердловска. Там, за тысячу километров от Москвы, в России, до сих пор отрезанной от Запада, он придумал ход избирательной кампании с нуля, задолго до того, как избирательные урны стали нечто большим, чем просто коробкой для макулатуры. Он все это придумал – встречи с народом, визиты в отдаленные деревни, популистские обещания («каждую наволочку нужно справедливо распределить!» – сказал он шахтерам, которые злились из-за дефицита белья), использование телевидения. С волнением Эдисона или Амундсена он сообщил коллегам, что «микрофон и камера позволяют быстро и сухо реагировать на беспокоящие людей проблемы, заранее узнавать несведущие вопросы, а иногда ненужные размышления о трудностях и недостатках». С начала и до конца он раскусил театр политики. Он без предупреждения посещал университеты, ходил по классам, извиняясь за то, что отвлекает студентов, приглашал их рассказать о своих проблемах.

Он всегда был в движении – постоянная кампания была не нова для него – заставляя действовать свое изможденное тело, находя нужные слова для каждой аудитории, спотыкаясь и вставая. И вдруг произошло чудо – россияне стали не просто многострадальными, постоянно уставшими людьми, народом, как при царях и Советах, а избирателями, игроками, вместе участвующие в новой игре, это означало, что Россия созрела, вступила в современный мир.

Ельцин возненавидил цинизм чиновников-коммунистов и полюбил общаться с обычными людьми.

Он не просто держал нос по ветру, он подставил ему всего себя. Даже до его первых настоящих выборов в марте 1989 года он говорит, что знал результаты «всех официальных и неофициальных опросов общественного мнения (в том числе прогноз американцев)». Два года спустя его предвыборный штаб был полон «социологов, экономистов, ученых в других областях, журналистов, людей из института Татьяны Заславской, которые постоянно измеряли пульс общественного мнения».

Но самой достоверной информацией была та, которую он получал во время своих прогулок среди народа: «Я вижу глаза многих людей. Я чувствую их эмоции, их состояние, их боль, их надежду. Этого ведь ни в каких справках, шифротелеграммах, сводках нет…» Он мог мастерски ответить. Коммунисты называли его популистом. «Кстати, о популярности, – писал он в ответ. – Почему-то никто, кроме меня не захотел ее завоевывать». В ходе предвыборной кампании 1991 года оппоненты обвиняли его в намерении восстановить капитализм. «Когда меня постоянно спрашивают во время моих поездок: вы за социализм или капитализм? Я говорю, что за лучшую жизнь россиян – материальную, духовную, культурную, – ответил он. – Что касается названия, люди сами решат». Он умел импровизировать, говорить эмоционально. Навсегда останется в истории, как он взбирался на крышу танка, чтобы обратиться к народу. А затем история захватила его. И до сих пор решается вопрос, куда же его деть.

Фильм начнется с широкоформатного снимка разбомбленного здания. Осколки стекол, щебня, кирпича, дым и пыль. Голоса. Замешательство. Женщина повторяет бессмысленную фразу снова и снова. Машина скорой помощи застряла в утренней пробке, милиционеры выносят раненых на носилках, спотыкаясь о развалины.

Сцена резко меняется – ухоженный газон элегантной дачи на Рублевском шоссе под Москвой. Премьер-министр пьет кофе со своей дочерью, периодически бросая мяч своему лабрадору. Поскольку камера задерживается на его лице, мы видим в нем строгого, но любящего отца. Он не разрешит ей сходить по магазинам с подругой. Служба безопасности считает, что в данный момент это слишком опасно. Звонит телефон. Помощник, которого мы не заметили до сих пор, подходит и дает телефон премьер-министру. Мы наблюдаем за его ничего не выражающим лицом.

А потом на протяжении всего фильма, снятого молодежью, корреспондент-новичок из кусочков собрал всю основную информацию, и мы снова и снова возвращаемся к одному и тому же невероятному вопросу. Мог ли этот государственный деятель, отец, любитель собак, национальный герой хоть как-то ответить за разрушения, которые мы увидели в той первой сцене? Официальная версия заключается в том, что чеченские террористы заложили бомбы в разных городах по всей стране. Но что-то не складывается. Были ли у премьер-министра хоть какие-то предварительные сведения? Неужели он проигнорировал предупреждения, к которым должен был прислушаться? Затеял ли он сам все это? Замешан ли он в этом в какой-то степени? Или он полностью невиновен?

Если бы это был фильм, режиссер поссорился бы со сценаристом из-за его окончания. Режиссеру хотелось бы закончить фильм чем-то решительным – чем-то воодушевляющим, жизнеутверждающим. Премьер-министр должен быть искренним. Нельзя предавать публику, которая полюбила его. Писатель мог бы отстаивать что-то более искусное и правдоподобное, сохраняя неопределенность. В жизни, в конце концов, не все предопределено. По крайней мере, до конца фильма. Или до конца срока пребывания в должности главного героя.

Восемь лет президентства Владимира Путина прошли под шум подъемных кранов, замешивание бетона и рост небоскребов на каждом углу. Кремлевские особы назвали это стабильностью. Большинство россиян такое понятие вполне устраивало. Они меньше волновались, больше зарабатывали, даже стали рожать больше детей. По данным социологических опросов, россияне отзывались о президенте довольно восторженно. Тем не менее, по мнению более наблюдательных, эти годы принесли и кое-что еще. Не страх, как жесткую эпоху Сталина или мягкую Брежнева. Даже не чувство значительного отступления от свободы. Просто присутствующее чувство легкой неопределенности, такое чувство, что все может внезапно измениться, что не все было так, как казалось.

Критики обвиняли кремлевских чиновников в ужасных вещах. Большинство россиян всерьез не приняли их недовольство. Это были легкомысленные обвинения, фантазии конспирологов и газетных писак. И все же помимо разумных сомнений были еще и неразумные, те вопросы, которые появляются сами собой и никуда потом не исчезают. Если проигнорировать такие вопросы, то они остаются в подсознании в течение многих лет, пока, в конце концов, сомнения не становятся настолько знакомыми, что их почти не замечаешь – они всего лишь как неуловимый привкус во рту, запах в воздухе, как роскошные «Мерседесы», для передвижения которых перекрывали городские улицы, что также характерно для России при правлении Путина.

Ленинград начала 1950-х годов был уязвленным городом. Десятью годами ранее войска вермахта оцепили императорскую столицу, разрушая ее артиллерийскими снарядами. Гитлер планировал уничтожить город и передать землю своим финским союзникам. И это ему почти удалось. Семьи сжигали свои книги, чтобы согреться; ели крыс, ворон бродячих собак, кошек; варили из столярного клея, который вымывали из обоев, что-то наподобие супа. Весной повсюду из-под снега появлялись трупы.

На берегу Невы в непосредственной близи от города зимой 1942 года был ранен один из его защитников – Владимир Спиридонович Путин. Ноги были насквозь пробиты осколками, он истекал кровью и был обречен на верную гибель. Но один товарищ, уворачиваясь от пуль снайперов, перетащил его по льду в безопасное место. Молодая жена Владимира Спиридоновича пережила блокаду только благодаря тому, что разделяла с мужем его больничный паек. Их маленький сын умер от дифтерии.

Третий и единственный выживший ребенок Путиных – Владимир Владимирович, Володя, Вова – родился 7 октября 1952 года. Его отец, оставшийся после травм хромым, работал на предприятии по производству железнодорожных вагонов. Мальчик вырос в двадцатиметровой комнате коммунальной квартиры на пятом этаже. Дом находился всего лишь в паре-тройке километров от Зимнего дворца. Там не было ванной и горячей воды, только лишь туалет в темном коридоре. В подъезде бегали крысы.

Путин был слишком непоседливым, чтобы быть примерным учеником – он был мальчишкой со средними способностями, говорит его классный руководитель, но с замечательной памятью. Его поздно приняли в пионеры из-за неподобающего поведения и посредственных оценок. Свободное время он проводил во дворе с другими уличными хулиганами. Сам себя он называл шпаной, а позже – хулиганом. Один из его друзей вспоминает, как Путин лазал по крышам, перепрыгивал с балкона на балкон. Будучи маленького роста, он начал усердно заниматься самбо – одним из видов самообороны, а затем дзюдо, и в двадцать четыре года выиграл Ленинградский городской чемпионат.

Раны войны потихоньку затягивались, в конце 1960-х годов в моду вошел жанр шпионского детектива и приключенческих фильмов. Типичным героем в них был советский разведчик в тылу врага. Дисциплинированных, проницательных героев, со стальными нервами и с зарождающимся патриотизмом, всегда отделял один неверный шаг от команды к расстрелу. Когда Путину было пятнадцать лет, вышел фильм «Щит и меч», которым все восторгались; 134 миллиона человек посмотрели его за первые несколько дней.

В нескольких минутах ходьбы от дома Путина в здании, известном как Большой дом, располагался Ленинградский штаб КГБ. Однажды, будучи еще подростком, говорит Путин, он зашел в приемную и предложил свои услуги. «Мы не принимаем добровольцев», – сказал ему офицер. Когда Путин спросил, как лучше подготовиться, чтобы работать здесь, мужчина предложил ему окончить юридическую школу. Вопреки советам родителей и тренеру по дзюдо, которые считали, что он должен поступить в местный авиационный институт, Путин подал заявление и был принят на юридический факультет Ленинградского государственного университета (ЛГУ). Через четыре года, уже после того, как он разочаровался в разведке и добивался назначения на должность прокурора, однажды вдруг пришел человек и предложил Путину работу в государственной службе безопасности.

«Я шел на работу в органы с романтическими представлениями».

«Неужели он не думал о сталинском терроре?» – гораздо позже задавались вопросом журналисты. «Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков, – ответил он. – Я шел на работу в органы с романтическими представлениями». Очень немногое известно, что Путин делал изо дня в день на протяжении десяти лет. Он говорит, что выполнял различную конторскую работу, а затем обучался в иностранной разведке. В 1983 году Путин женился на стюардессе Людмиле Шкребнёвой, которая перестала летать, чтобы вернуться в университет и написать диссертацию по испанской грамматике.

Первое и единственное зарубежное назначение Путина произошло в 1985 году, когда его отправили на базу КГБ в Восточной Германии в город Дрезден, недалеко от границы с Чехией. Германская Демократическая Республика была на пороге холодной войны, разместив на своей территории 380 000 советских войск. Это был музей традиционного коммунизма. Новый советский лидер Михаил Горбачёв начал ослаблять политический контроль в России, стареющий диктатор Восточной Германии Эрих Хонеккер отказался последовать его примеру: «Нам нечего реструктурировать».

Путин прибыл в Дрезден в тридцать два года. То немногое, что нам известно о его жизни там, можно почерпнуть из его интервью и из воспоминаний его коллег-разведчиков. Позднее один из них опубликовал мемуары под псевдонимом Владимир Усольцев. Почти пять лет Путины прожили с коллегами в невзрачной двухэтажной вилле № 4 на Ангелика-штрассе, неподалеку от Эльбы. Соседи работали в Штази, государственной службе разведки Восточной Германии, известной жестким контролем над жизнью горожан. Некоторые подружились с семьей Путина.

Главной обязанностью Путина, как он сам говорит, было набирать на работу восточных немцев, у которых были легенды для поездки на Запад. Насколько это ему удавалось, трудно определить, хотя по крайней мере один из его доносчиков был позже арестован службой безопасности Западной Германии. Москва загружала агентов множеством других обязанностей, но главная – поддерживать ситуацию в стране, обеспечивая швей западногерманскими каталогами «Товары почтой», содержащими фотографии последней моды. Штаб-квартира КГБ на Лубянке также требовала невероятное количество письменных отчетов. Коллега Путина Усольцев шутил, что самое острое оружие советского шпиона – это шило, которым они прокалывали углы стопки бумаг, чтобы скрепить их.

Там, в саксонской глубинке между поездками в пивоварню Радебергера и долгими часами чтения русских классиков, среди которых фаворитами были Гоголь и Салтыков-Щедрин, говорит Усольцев, Путин наблюдал, как разваливается на части советская империя. Сослуживец описывает его противоречивым и ироничным – с современным мировоззрением, немного педантично законопослушным, временами придерживающимся демократических взглядов, но осторожно скрывающим любое неправильное отношение в обществе и умело заискивающий перед начальством. Он был ошеломлен поспешностью, с которой Москва мчалась из Восточной Европы. Как только протестующие разгромили штаб-квартиру Штази на противоположной стороне улицы в 1989 году, перед зданием КГБ выстроилась толпа людей. Полковник Путин, размахивая пистолетом, вышел, чтобы их предупредить. Без приказа из Москвы местные советские войска отказались приехать на защиту сотрудников КГБ, как пишет Путин: «Москва молчала». Агенты сжигали столько конфиденциальных документов, что сломали печь.

Через несколько месяцев Путин вернулся в Ленинград. Руководство КГБ, озабоченное крушением советского строя, не имело планов на молодого агента. Он вынужден был согласиться на должность помощника ректора ЛГУ и тайно наблюдать за иностранными студентами по указанию своего начальства в Большом доме.

К тому времени реформы Горбачёва привели к тому, что политическая жизнь Ленинграда стала очень неопределенной. В городском Совете вновь избранные депутаты не могли договориться с лидером. Анатолий Собчак – профессор права в ЛГУ, телегеничный демократ, был приглашен на должность главы городского правительства. Набирая себе штат, он обратился к коллегам по университету. Один из них посоветовал ему Путина.

Как рассказывает Путин, после одного дня знакомства они сидели вдвоем в кабинете Собчака, как вдруг тот объявляет, что назначит Путина своим помощником. Он пообещал позвонить ректору университета, чтобы его перевели. Путин с некоторой грустью поделился секретом:

Я не мог не сказать: «Анатолий Александрович, я с удовольствием это сделаю. Мне это интересно. Я даже этого хочу. Но есть одно обстоятельство, которое, видимо, будет препятствием для этого перехода». Он спрашивает: «Какое?» Я отвечаю: «Я вам должен сказать, что я не просто помощник ректора, я кадровый офицер КГБ».

Собчак выругался нецензурно, тем самым показав отсутствие беспокойства, что об этом могут подумать органы государственной безопасности. Это Путину было ново и по-видимому интересно. Он согласился.

Почему Собчак, ведущий либерал, известный своей ненавистью по отношению к службе безопасности, решил назначить на должность в администрации полковника КГБ? Есть короткий ответ – он был некомпетентен в этом вопросе.

Санкт-Петербург – историческое название Ленинграда, которое Собчак быстро восстановил – культурная столица страны. Со своими неоклассическими и барочными фасадами, колоннадами и набережными, Медным всадником, город напоминает огромную сцену для какой-нибудь величественной балетной постановки. По открытым всем ветрам районам города и замерзшим каналам бродят бесчисленные призраки писателей. Если бы Путин, когда был ребенком, прошел всего несколько минут от своего двора, он мог бы увидеть поэта Иосифа Бродского, проплывающего мимо в трамвае по Литейному проспекту на работу на главный оружейный завод.

Но за эти годы императорская столица превратилась в Ленинград – пролетарскую столицу оборонных заводов и верфей. Гигантские жилые дома с казарменными квартирами выросли на окраинах. Как только прибалтийские республики в начале 1990-х годов вышли из Союза, Ленинградский порт стал одним из главных центров страны по экспорту. Здесь суда загружали нефтью и другими ценными товарами. Позже, когда центральное планирование рухнуло, военные заводы со своими складскими помещениями, заваленными редкими металлами, потеряли субсидии и государственные заказы. Экономический спад создал идеальные условия для развития организованной преступности.

Кроме мафии другой силой с деньгами и оружием в городе был КГБ. Так как агенты служб безопасности проникали в ряды преступных группировок, трудно сказать, где начиналась преступная группировка, а где заканчивалась служба безопасности. По всей России преступники и правоохранительные органы были заключены в своеобразные объятия, в которых едва ли можно было различить торговлю и конкурентность. Они чередовались в роли хищника и жертвы. Олег Утицин, криминальный репортер, поведал мне в 1993 году о разговоре, который был у него с одним из ведущих сотрудников по борьбе с организованной преступностью. «Если бы мафия не платила мне, – объяснил детектив, – я бы с ней не боролся». Казалось бы, какая разница этим двум сторонам – обмениваться пулями или банкнотами.

В то время когда Путин встретил Собчака, одним из помощников последнего был Юрий Шутов, известный криминальный авторитет, который занимал свою должность в период между тюремными сроками. В начале 1980-х годов Шутов отсидел пять лет за поджог Смольного, желая уничтожить компрометирующие его документы. Годы спустя его приговорили к пожизненному заключению за серию убийств, похищение людей, грабежи и акты хищения. Но в начале лихорадки демократической реформы, когда у советских диссидентов считалось почетным отсидеть срок, Шутову удалось получить полное восстановление в правах и попасть в штаб Собчака. «Я боюсь в приемную выйти», – сказал Собчак, по словам Путина.

Они сделали одну глупость, вернее две. Собчак, имея замашки денди, чей фирменный знак – клетчатый пиджак, вскоре уступивший место гардеробу из дорогих костюмов, совершенно не стеснялся общаться с оперными певцами и писателями, эстрадными звездами и телеведущими. Он так часто был в поездках, что ленинградцы шутили о его редких визитах в город. Когда он был в Ленинграде, он посвящал развлечению знаменитостей столько же времени, сколько и делам администрации. Путин – почтительный управленец, застыл в кадре каждой фотографии. После того как Собчака избрали мэром и он перевел мэрию в элегантное здание Смольного института, бывшую академию благородных девиц, которую коммунисты использовали как городскую штаб-квартиру, у Путина сначала даже кабинет был на разных этажах с руководителем. Во время отъездов Собчака Путин принимал участие в делах города. Хотя красноречие Собчака окрасило новый российский пейзаж только в черно-белый цвет, Путин работал в грязно-сером мире. Человек не может руководить городом, не общаясь с его мощными и зачастую опасными обитателями.

Путин был лично предан и очень верен Собчаку, несмотря на несколько иные взгляды на мир. В то же время в книге автобиографических интервью, опубликованной Путиным в 2000 году, он явно не отрицает, что шпионил за начальником. В 1991 году просьба Путина уйти в отставку из КГБ была, как он говорит, удовлетворена. Тем не менее его начальники поддерживали с ним связь. Однажды, пишет Путин, руководство из КГБ попросило его достать чистый лист бумаги с подписью Собчака, который можно было бы использовать для разоблачения или шантажа. Путин достал целую стопку таких листов. «Вы видите, этот человек мне доверяет? – сказал он своему наставнику. – Что вы хотите от меня?» В Большом доме, по-видимому, решили, что приближенность Путина к Собчаку дороже, чем подпись.

Собчак ему действительно доверял. Его жена, Людмила Нарусова, сказала, что один из немногих случаев, когда ее муж ругался, был в момент ее упоминания о слухах, якобы КГБ направил Путина следить за ним. Собчак ответил тем же нецензурным выражением, которое он использовал, когда Путин признался ему в своей принадлежности к спецслужбам. На самом деле у органов было очень много других источников в городской администрации. Хотя большинство городских органов управления и власти набирали на работу специалистов правоохранительных органов, команда Собчака состояла из удивительного количества таких людей из КГБ. Помимо Путина в штате было еще пять ветеранов КГБ и разведки[31], а может и больше. Почти все были назначены на видные должности, после того как Путин стал президентом.

Главной обязанностью Путина было привлечь в город инвестиции и возродить его экономику. Он создал первую валютную биржу в Санкт-Петербурге и одобрил приватизацию многих гостиниц, предприятий и городских квартир. При его поддержке и благодаря связям в Германии некоторые западные банки открыли свои филиалы. Первым это сделал Дрезденский банк, чей офис возглавил бывший сотрудник Штази – Маттиас Варниг[32], который, как сообщается, работал с Путиным в Дрездене.

Некоторые инициативы были более спорными. Зимой 1991–1992 года над городом нависла угроза голода. Финансовую систему заклинило, поэтому приобрести продукты можно было лишь при помощи бартерных сделок. Путин выбил разрешение для некоторых местных компаний на экспорт сырья стоимостью более 90 миллионов долларов и использование средств для импорта продовольствия. Экспорт отложили и почти не привезли продовольствие. Критики утверждали, что цены на экспортируемые товары были искусственно занижены, что увеличило прибыль, которая исчезла на счетах посредников в западном банке. Городской Совет провел расследование и порекомендовал Собчаку уволить Путина. Мэр отказался.

По другой инициативе Путин и его соратники из правоохранительных органов стремились подчинить себе мафиозный игорный бизнес в городе. Он создал коммунальное предприятие из представителей Федеральной службы безопасности (ФСБ), налоговой службы и налоговой полиции и отдал ему 51 % акций всех казино. Идея была в том, как он писал впоследствии, чтобы использовать дивиденды для финансирования городских программ. Но, как он признался, игровые фирмы скрывали свою прибыль, поэтому город получал немного.

Результаты деятельности Путина как основателя экономического развития были неоднозначными. Петербург отстал от Москвы, где торговля под руководством соперника Собчака, Юрия Лужкова, была оживленней. Несмотря на широкомасштабное присутствие сотрудников правоохранительных органов, город оставался одним из наиболее криминальных городов. В конце 1990-х годов, в то время как во многих городах количество бандитских убийств сократилось, в Санкт-Петербурге их число осталось прежним. Во время своего последнего года работы с Собчаком Путин носил с собой пистолет.

Можно ли искупаться в океане и не намокнуть? По долгу службы Путину приходилось сталкиваться с некоторыми из самых известных бизнесменов города. Журналисты тщательно изучали реестр лицензий на ведение коммерческой деятельности. Среди сотен документов о праве на приватизацию и сделок с недвижимостью, подписанных Путиным, некоторые требовали подробной проверки.

Чтобы развивать недвижимость в Санкт-Петербурге, во время поездки во Франкфурт в начале 1990-х годов Путин встретился с российским бизнесменом Владимиром Смирновым, создавшим совместное предприятие с немецкими инвесторами. Фирма Смирнова, которая занималась недвижимостью, стала известной по своей немецкой SPAG. В некоторых публикациях, ссылающихся на документы компании и немецкого президента фирмы, утверждалось, что сам Путин служил в бесплатном консультационном совете SPAG, представляя правительство Санкт-Петербурга. В 2003 году немецкие прокуроры обвинили SPAG и несколько дочерних фирм в отмывании десяти миллионов евро для базирующейся в Санкт-Петербурге тамбовской организованной преступной группировки. Одного из основателей фирмы SPAG, Рудольфа Риттера, обвинили в Лихтенштейне в 2001 году в отмывании денег для кокаиновой картели города Кали. Несмотря на множество сообщений, заверяющих в обратном, Кремль отрицал любую связь со SPAG.

Можно ли искупаться в океане и не намокнуть?

С 1997 года Смирнов был членом совета директоров Петербургской топливной компании (ПТК), которая при Путине заключила контракты на поставку топлива городским машинам скорой помощи, милиции и автобусам. С 1998 года вице-президентом ПТК был запуганный однорукий бизнесмен Санкт-Петербурга – Владимир Кумарин, который чуть ранее поменял свою фамилию на Барсуков. Барсуков был позже арестован и обвинен в вымогательстве, мошенничестве и покушении на убийство. После того как Путин стал президентом, он позвал Смирнова в Москву на службу в кремлевский департамент имущества, а затем он стал государственным экспортером ядерного топлива. В середине 1990-х годов Смирнов, Путин и еще несколько его друзей создали кооператив, который занимался постройкой дач на берегу озера неподалеку от Санкт-Петербурга для своих членов. К 2008 году один из его компаньонов – физик Юрий Ковальчук – стал банкиром и попал в список миллиардеров мира журнала Forbes. Другой – Владимир Якунин, который помог Ковальчуку построить его банковский бизнес, стал директором Российских железных дорог, а третий – Андрей Фурсенко, стал министром образования при Путине.

К 1996 году Собчак поссорился с Ельциным, которому сообщали о нем злостные сплетни. Генеральный прокурор Москвы начал расследование по поводу заявления о том, что Собчак выдавал городские квартиры по низким ценам, в том числе и самому себе. Независимо от того, были ли эти обвинения правдой, инкриминируемые преступления оказались сравнительно незначительными, в большинстве городских органов власти нашлось бы гораздо больше нарушений. Элита, в конце концов, догнала Собчака, он пропустил подачу заявки на свое переизбрание и ему оставалось только встретиться с прокурорами и несколькими друзьями с его стороны. Путин, всегда преданный Собчаку, помог организовать выезд во Францию на основании медицинских показаний, прежде чем его могли арестовать, и тот прожил там в добровольном изгнании на протяжении трех лет, пока с него не сняли все обвинения. В 2000 году, после возвращения в Россию, он умер.

После того как Собчак потерпел поражение, Путин оказался не у дел. Бывшие сотрудники Собчака, переехавшие в Москву, взяли к себе и последнего его работника. Путин быстро пошел вверх по карьерной лестнице – сначала помогал управлять огромными кремлевскими, охваченными коррупцией, имущественными холдингами, потом выполнял обязанности главного федерального инспектора чиновничьего аппарата, а затем стал первым заместителем главы президентской администрации. Однажды в 1998 году Путина направили в аэропорт для встречи премьер-министра Сергея Кириенко, который поздравил его с назначением на должность главы Службы безопасности. В марте следующего года он получил еще и председательство в Совете безопасности, который координировал деятельность правоохранительных органов и министерства обороны. Затем, когда Ельцин подыскивал надежного преемника, он обратил внимание на почтительного Путина. 9 августа 1999 года Ельцин объявил, что нашел человека, который может «объединить вокруг себя тех, кто будет обновлять великую Россию в новом XXI веке». Через неделю Дума утвердила кандидатуру Путина как шестого премьер-министра Ельцина.

Большинство наблюдателей были озадачены быстрым продвижением Путина. В Москве, как и в Санкт-Петербурге, он казался посредственным исполнителем без амбиций. Для журналистки Елены Трегубовой Путин был почти прозрачной фигурой, настолько полной решимости не обращать на себя внимание, что «мастерски сливался с цветом собственного кабинета». Анатолий Чубайс, сам родом из Санкт-Петербурга и обычно союзник Путина, как говорят, пытался отговорить Ельцина от назначения Путина на должность только для того, чтобы перехитрить главу президентской администрации Александра Волошина.

Когда Ельцин подыскивал надежного преемника, он обратил внимание на почтительного Путина.

Санкт-петербургская клика помогла Путину начать карьерный рост в управлении. Алексей Кудрин, коллега Путина из офиса Собчака, который позже стал министром финансов, был его покровителем. Репутация непоколебимой верности Путина, проявляющаяся в его отношениях с Собчаком, несомненно, помогла ему. По ходу дела он показал, что готов нечестно сражаться от имени Кремля. Когда Генеральный прокурор Юрий Скуратов настаивал на проведении расследования о коррупции в ближайшем окружении Ельцина, обнаружили видеозапись, на которой человек, похожий на Скуратова, резвился в обществе двух молодых обнаженных проституток. Путин как начальник ФСБ поручился за подлинность этого видео и помог вынудить Скуратова уйти в отставку.

В какой-то момент в течение этого периода Путин был принят группой сотрудников, известной под названием «Семья» (она состояла из дочери Ельцина Татьяны, помощника и автора его речей Валентина Юмашева и олигархов Бориса Березовского и Романа Абрамовича). Березовский позже заявил, что инициировал восхождение по карьерной лестнице Путина. Этот факт трудно подтвердить – было очень мало свидетелей, еще меньше было тех, кого можно считать надежными, а склонность Березовского к саморекламе хорошо всем известна. Но ясно то, что когда-то в начале 1999 года Березовский стал рассматривать Путина как того, кто защитит его активы и обеспечит личную безопасность.

Дорога Путина от премьер-министра до президента прошла через двое выборов и начало одной войны, все произошло на протяжении нескольких месяцев. Очень немногие считали, что у него есть хоть какой-то шанс на успех. Военным он казался не располагающим к себе бюрократом, скомпрометированным своими связями с крайне непопулярным Ельциным. Неделю назад чеченский военнокомандующий Шамиль Басаев вторгся в Дагестан, чтобы создать исламский халифат (см. главу 8). Казалось, чеченский террор распространяется по всему Северному Кавказу и, скорее всего, далеко за его пределы. Путин направил российские войска, чтобы подавить вторжение боевиков, которых удалось вытеснить с территории Дагестана примерно через месяц. Тогда, действуя по плану, разработанному предшественником Путина, войска двинулись в Чечню.

В то время как россияне отходили от шока после вторжения Басаева, один за другим были взорваны жилые дома в Дагестане, Москве и Ростовской области, погибло около трехсот человек. Центральные власти немедленно объявили о чеченском следе, хотя никогда не было доказательств этому. Многие россияне были близки к истерике, семьи, ложась спать, боялись, что могут не проснуться. Неделю спустя в Рязани жители одного многоквартирного дома обнаружили в подвале мешки с белым порошком и прикрепленным таймером. Первоначальные исследования показали, что в мешках находилось взрывчатое вещество гексоген, которое было использовано и в других взрывах. Однако в московской штаб-квартире ФСБ быстро объявили, что в мешках был сахар и все это было частью учений для проверки бдительности местных жителей. Эти странные противоречивые факты вызвали некоторое подозрение: взрывы организовали сами спецслужбы, чтобы оправдать войну в Чечне и добиться поддержки Путина. Путин отреагировал на взрывы невозмутимой яростью, настаивая перед телекамерами, что, мол, мы будем преследовать террористов без капли милосердия и даже «в сортире их замочим», если там обнаружим.

На фоне этих трагедий популярность Путина резко возросла. Декабрьские выборы в Думу рассматривались как предварительные перед президентскими, запланированными на июнь. По состоянию дел на сентябрь 1999 года фаворитом был Евгений Примаков, старый советский журналист и эксперт Ближнего Востока с многолетними связями в разведке, которого Ельцин заставил принять должность премьер-министра под руководством коммунистического правительства. Примаков объединился с мэром Москвы Юрием Лужковым, чтобы возглавить новую партию региональных губернаторов, которая называлась «Отечество – Вся Россия». В середине сентября 16 % избирателей поддержали кандидатуру Примакова[33] на пост президента, а около 5 % выступили в поддержку Путина, меньше, чем планировалось голосующих «против всех».

Став премьер-министром, Примаков сказал, что он освобождает тюремные камеры для экономических преступников, которых он собирался арестовать. Для Березовского и других членов «Семьи» президентство Примакова или Лужкова было тревожной перспективой. Кремлевские политтехнологи быстро создали новую партию в поддержку Путина, назвав ее «Единство», возглавлять ее назначили олимпийского чемпиона, милицейского чиновника и известного министра по чрезвычайным ситуациям. Между тем на канале ОРТ во главе с Березовским главный телеведущий Сергей Доренко поливал грязью оппонентов Путина. Чтобы привлечь внимание к возрасту Примакова, Доренко показывал кадры ужасной операции, которую, как он сказал, провел кандидат. Он обвинил Примакова в соучастии в попытке покушения на президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе и намекнул, что в 1996 году Лужков был замешан в убийстве американского бизнесмена. Лужкову, как заявил Доренко, принадлежала недвижимость в Испании, и он каким-то образом был связан с японским учителем, пропагандирующим конец света, лидером «Аум Синрикё». Канал НТВ Владимира Гусинского вел почти такую же наглую, но менее эффективную поддержку Лужкова и Примакова.

На декабрьских выборах «Единство» заняло второе место после коммунистов и ушло далеко вперед от блока Лужкова и Примакова. Рейтинг Путина достиг 79 %, 42 % избирателей заявили, что собираются голосовать за него на президентских выборах, по сравнению с 6 % голосов, отданных за Примакова, который в следующем месяце вышел из борьбы за пост президента. Чтобы зафиксировать преимущество Путина, Ельцин раньше ушел в отставку, сделав его исполняющим обязанности президента на три месяца, пока не будут проведены выборы.

Как только Путин стал близок к победе на мартовских выборах, Березовский от волнения очень хотел записать это себе в заслуги. За неделю до голосования журналист спросил его, поддерживает ли он Путина материально. «Конечно, вы думаете, я не в состоянии?» – ответил он. Путин пообещал положить конец политическому влиянию олигархов. «Это нормально, абсолютно правильно, – сказал Березовский. – Только это невозможно. Но слова правильные. Для избирателей». Когда на следующее утро я встретил Михаила Маргелова, одного из организаторов кампании Путина, он был в гневе. Мало того что Березовский пытался ослабить Путина, намекая, что он имел дела с одиозными олигархами, такими как он сам, но делал он это, когда уже было слишком поздно устранять последствия нанесенного кампании ущерба. «Березовский знает, какой момент лучше выбрать! – взорвался он. – Он выпускает газы, когда закрыты все окна и двери». Все равно Путин выиграл с 53 % голосов.

В Кремле Путин почувствовал себя, по словам Чубайса, «фантастически свободным» и предлагал повестки дня, которые ему нравились. Его рейтинг был больше 70 %. В Думе партия «Единство» занимала ключевую позицию, поэтому она могла подделать большинство голосов практически в любом вопросе, объединившись с левыми или правыми. Региональные губернаторы, до сих пор подсчитывающие свою прибыль за предыдущие восемь лет, не сильно хотели спорить с военным лидером с астрономической популярностью. Единственной аналогией был кратковременный период в 1991 году, когда, казалось, вся Россия на стороне Ельцина, воодушевленного победой над августовскими путчистами. Но в то время как рейтинг Ельцина достиг апогея, а экономика разрушалась, Путину повезло больше: началось быстрое восстановление, которое продлилось до конца его второго срока президентства, хотя это понимали немногие.

Рейтинг Путина был больше 70 %.

Кроме неустанного ведения чеченской войны Путин проводил политику на трех фронтах. Он оказался поклонником идей свободного рынка – таким ярым, что заставил нервничать некоторых либеральных ученых, консультировавших его[34] в этом вопросе. Он взял на работу для консультирования Андрея Илларионова, либертарианского экономиста, и сказал помощникам разработать планы по сокращению налогов и уменьшению бремени регулирования в бизнесе. Михаил Леонтьев, экономический комментатор, ставший поклонником Путина, взял у него в марте интервью, в котором глава государства расхваливал самого зловредного главного приватизатора, добавив, что России нужно еще шесть или семь Чубайсов. «Я попросил его уважительно не повторять этого публично, по крайне мере, до окончания выборов», – сказал мне Леонтьев.

Неожиданно став востребованными, разочарованные либералы в министерствах повытаскивали из глубин ящиков законодательство, которое давно было заблокировано. В течение нескольких лет они заменили прогрессивный подоходный налог, который практически никто не платил, на подоходный налог с единой ставкой 13 %; сократили налог на прибыль с 35 % до 24 %; ликвидировали оборотные налоги и налог с продаж; снизили налог, удерживаемый с зарплаты, с 36 % до 26 %, а налог на добавленную стоимость – с 20 % до 18 %. Так же как доля ВВП, были сокращены расходы. В 2000 году дефицит федерального бюджета превратился в профицит. Валютные резервы выросли с 8 миллиардов долларов в декабре 1999 года до 44 миллиардов долларов в 2003 году и до 460 миллиардов долларов в 2007 году. Новый Земельный кодекс, который впервые четко узаконил продажи городских земель, был принят в 2001 году; а сельскохозяйственных земель – в 2002 году.

В 2001 году Путин принял закон о борьбе с отмыванием денег.

Другие реформы были направлены на уменьшение регулирования и улучшение условий бизнеса. Должностных лиц обязывали регистрировать фирмы в течение пяти дней, стоить это должно было не больше 2000 рублей (тогда это было около 69 долларов. – Примеч. авт.). Законодательство ограничивало деятельность региональных властей по лицензированию и устанавливало сроки проверки органами данной фирмы. Милиция и санитарные инспектора потеряли право закрывать фирмы без решения суда, иногда власти пользовались этим для шантажа предпринимателей. Хотя исполнение новых законов оставляло желать лучшего и коррупция не исчезла, реформы не ослабили нагрузку на малый бизнес. Исследования показали, что доля новых фирм, зарегистрированных в течение пяти дней, увеличилась с 17 % в начале 2001 года почти наполовину в 2006 году. Более 2/3 фирм вынуждены были платить по-прежнему максимальную плату, однако и средняя величина тоже возросла. Компания проверялась примерно семь раз в 2001 году и только четыре раза в 2006-м. Любимой бюрократической уловкой было требование частого продления лицензии, что расширяло возможности для взяточничества. В период между 2001 и 2006 годом доля лицензий, действительных в течение не менее пяти лет, возросла с 13 % до 84 %. Путин в 2001 году также принял закон о борьбе с отмыванием денег.

Затем появились амбициозные планы по поводу проведения судебной реформы. Новые криминальные и гражданские процессуальные кодексы были приняты в 2002–2003 годах. Уголовный кодекс закрепил принцип состязательности, ввел презумпцию невиновности, увеличил права адвокатов (например, им разрешили проводить собственные расследования) и расширил использование суда присяжных во всех регионах, кроме Чечни, – ранее это было реализовано только в девяти регионах. Право санкционировать обыски и задерживать подозреваемых в течение более 48 часов было передано из прокуратуры судьям. Число арестов сразу же снизилось на треть. Правительство в четыре раза увеличило зарплату судьям в надежде, что это уменьшит коррупцию и даст возможность дополнительно финансировать судебных приставов и судебные сайты, где собирались размещать решения судов.

Вторая основная инициатива Путина касалась международных дел. Он начал улучшать отношения с Западом, которые охладились после бомбардировок Сербии и расширения НАТО на восток. Аннулировав решения своих военных советников, он закрыл базы в бухте Камрань, во Вьетнаме и Лурдесе на Кубе. Когда его спросили о НАТО, он поинтересовался, может ли Россия не присоединяться. И в знак глубокой солидарности, всеми замеченный, он был первым из мировых лидеров, кто позвонил президенту Бушу, после того как 11 сентября 2001 года нанесла удар «Аль-Каида». Буш в это время находился на борту самолета из соображений безопасности.

Однако самым главным проектом Путина, который определил его президентство, затмив и в конечном итоге подорвав положение других, стал проект по централизации власти. Даже когда Путин стремился либерализовать экономику и суды, он начал с концентрации власти в руках высших должностных лиц исполнительной власти и в первую очередь – в своих собственных. При Ельцине политическая власть из Кремля была отдана ряду других исполнителей – губернаторам, оппозиционным партиям, СМИ, крупному бизнесу, и каждый находил способ лоббирования собственных интересов и затруднял осуществление центральной политики. С одной стороны, это затруднило проведение экономической реформы и вызвало катастрофические взаимные блокировки, когда замаячил кризис. С другой стороны, конкуренция между различными интересами создала что-то типа плюрализма, хотя и недисциплинированного и зачастую коррумпированного. В ходе своей предвыборной кампании Путин обещал вновь восстановить порядок, при котором он собирался урезать власть этих исполнителей и обеспечить лояльность Кремлю.

Первыми на очереди были олигархи. Путин сказал избирателям, что «класс олигархов перестанет существовать». По его мнению, олигархи завладели наиболее ценными российскими компаниями в 1990-х годах, подкупив чиновников, запугав или избавившись от соперников и применив юридические лазейки. На кремлевском заседании с двадцатью одним ведущим бизнесменом через два месяца после инаугурации Путин установил новые правила. У ФСБ были документы, в которых подробно было описано, какие законы нарушил каждый магнат на пути из грязи в князи. Отныне они должны были выйти из политики и советоваться с Кремлем по поводу заключения крупных сделок. В противном случае ими займется прокуратура.

Три олигарха и несколько менее крупных магнатов не прислушались к предупреждению. Каждый проиграл битву и либо сбежал в добровольное изгнание, либо, как в случае с нефтяным миллиардером Михаилом Ходорковским, оказался в тюрьме. Других деятелей, таких как главу «Газпрома» Рема Вяхирева, вынудили уйти в отставку. Березовский, жалующийся на скуку после победы Путина, осел в Лондоне. Поддержав Путина и выступив против Примакова, он попал из огня да в полымя.

Ходорковский, который надеялся на финансирование развития независимого гражданского общества в России, решил не уходить. 25 октября 2003 года команда агентов ФСБ в бронежилетах и масках ворвалась в самолет магната, который заправлялся за пределами Новосибирска в Западной Сибири, и арестовала его. В течение следующих двух лет он и его коллега Платон Лебедев были осуждены и признаны виновными за уклонение от уплаты налогов и мошенничество. Их приговорили к девяти годам лишения свободы, позже срок сократили до восьми лет отбывания в сибирском исправительно-трудовом лагере. Между тем нефтяная компания Ходорковского ЮКОС, имевшая репутацию компании, обходившей закон и в 1990-х годах ставшей моделью корпоративной прозрачности, была раздроблена, а ее основные активы быстро и дешево продали через подставную компанию государственной компании «Роснефть», которая к 2007 году с шестого места среди крупнейших по величине производителей нефти в стране перепрыгнула на первое. Летом 2004 года давний помощник Путина Игорь Сечин был назначен председателем совета директоров компании «Роснефть». Судебные разбирательства по поводу вынесения приговора Ходорковскому и банкротства ЮКОСа из-за налоговых задолженностей были омрачены столькими ошибками и процессуальными нарушениями, в том числе преследованием и привлечением к ответственности адвокатов Ходорковского, что состояние российской судебной системы стало международным скандалом.

Сказав, что России необходима строгая вертикаль власти для того, чтобы остановить страну от распада, Путин также приступил к «укрощению» региональных губернаторов. В 1990-х годах Россия стала скорее феодальной, чем федеральной. Многие губернаторы жестко правили своими вотчинами, заставляя избирателей повторно их переизбирать, в то время как Кремль, Дума и олигархи выступали против друг друга. К 2005 году Путин реструктурировал отношения между Москвой и регионами. Если ранее губернаторов избирали прямым голосованием, то теперь их выдвигал сам Путин, а утверждали их региональные законодательные органы. Они потеряли свои места в верхней палате правительства, а вместе с ними и судебный иммунитет. Региональные бюджеты теперь получали только 35 % государственных доходов, по сравнению с 54 % в 1999 году. Семь президентских префектов со штабами, набранными из служб безопасности, осуществляли контроль за финансовой деятельностью губернаторов. Руководители регионов не вели открытую борьбу с Кремлем, а некоторые, казалось, были в восторге от нововведений.

Принимая должность, Путин уже предвзято относился к российским СМИ. Средний российский отдел новостей, по его мнению, отличался от публичного дома только декором. Пресса была «продажной до корней волос». К сожалению, он был прав. Написание лживых историй только ради денег стало широко распространенным явлением. Путин начал вновь устанавливать контроль. Кампания началась с того, что он взял под свой контроль телеканалы ОРТ (забрал у Березовского) и НТВ (у Гусинского). Олигархам пригрозили тюрьмой, если они не сдадут своих акций и не уедут из страны. Компания «Газпром» через дочернюю компанию начала скупать ведущие газеты и журналы, как это делали некоторые магнаты, преданные Кремлю. Газеты, тем не менее, остались более независимыми, чем телевидение, предположительно из-за презрения Путина к печатным СМИ. «Да кто ее читает, вашу прессу?» – дразнил он журналиста Владимира Соловьёва. Открытая политическая дискуссия, от самой безобидной до весьма щекотливой, процветала в Интернете. Возможно, так выражалось презрение Путина к СМИ.

«Почему чиновники должны обращать внимание на Интернет? – спросил он в январе 2010 года. – В Интернете содержится 50 % порноматериала». В России свобода слова, как сказал один оппозиционный политик в 2002 году, но только «не в прайм-тайм».

Многие менее значимые изменения заставляли журналистов подвергать цензуре самих себя. Редакторы привыкли к сердитым звонкам из Кремля. Чтобы избавить журналистов от труда придумывать свои собственные вопросы, пресс-секретарь Путина Алексей Громов раздавал их заранее. «Как вы посмели! – взорвался он, когда один западный журналист спросил то, что не было проверено. – Вы что, правил не знаете?! У нас тут несанкционированных вопросов не задают! Еще раз так сделаете – и вылетите отсюда!» Руководителей трех основных телеканалов каждую пятницу вызывали в Кремль, чтобы поставить их в известность о том, какие события недели должны быть освещены в репортажах. Несколько журналистов[35], расследовавших коррупцию в вооруженных силах или в Кремле, были убиты. Таких преступление было раскрыто очень мало.

Выборы стали менее свободными и справедливыми, так как чиновники на всех уровнях стремились подделать результат – заставляли граждан голосовать за определенных кандидатов или даже фальсифицировали результаты. Косвенные данные свидетельствуют о том, что в 1990-х годах на самом деле этим занимались сначала оппозиционные партии – первыми стали такое практиковать коммунисты, а в 1999 году – и партия губернаторов Лужкова, этим партиям были выгодны избирательные манипуляции[36]. Таким образом, мошенничество применялось для ослабления позиций Кремля. При Путине все стало наоборот. Ирония заключалась в том, что на каждых президентских выборах с 2000 по 2008 год кандидат от Кремля мог легко выиграть без каких-либо интриг: Путин был на самом деле популярен. Почему Кремль поддерживал такие излишние мошенничества – остается загадкой.

Правительство перестало быть препятствием для президентской власти.

Особенно после 2003 года, когда партия в поддержку Путина (сейчас она переименована в «Единую Россию») получила абсолютное большинство голосов, правительство перестало быть препятствием для президентской власти. Во всех странах законодательный надзор ослабевает, когда президент и правительственное большинство принадлежат к одной и той же партии. Но при Путине неофициальные препятствия для такого надзора были особенно заметны. Дума отказалась проводить расследования взрывов жилых домов 1999 года и проголосовала за то, чтобы опечатать все материалы, касающиеся инцидента в Рязани, на семьдесят пять лет. Тем не менее некоторые депутаты пытались вести самостоятельные расследования. Один умер, скорее всего, от отравления. Второго застрелили на улице.

Чтобы централизовать партийную систему, Путин уговорил Думу изменить правила голосования на ее выборах до системы простого пропорционального представительства. Ранее половина депутатов избиралась пропорционально по партийным спискам, в то время как другая половина баллотировалась в отдельных округах.

Некоторые депутаты, представляющие отдельные округа, показали нежелательную независимость. Уверенный в том, что всегда сможет подобрать под себя оппозиционных лидеров, Кремль предпочитал систему, например, закрытого списка пропорционального представительства, применяемую партийными лидерами. Чтобы маленькие партии держать в стороне, порог мест был увеличен с 5 % до 7 % голосов по стране.

Нервничая из-за оппозиции, власти ужесточили правила проведения уличных шествий и усложнили процедуру созыва национальных референдумов. При Путине демонстранты часто объединялись, их арестовывали. Партиям, находящимся в немилости у Кремля, было отказано в регистрации, а газеты предупредили, чтобы не делали о них никаких сообщений. «Если нет партии, – объяснил представитель правительства, – невозможно о ней ничего написать». Вместе с «Единой Россией» правительство установило дисциплину. Законодатели-новички партий были вызваны в Кремль, по словам одного из них, их отругал помощник Путина за то, что «они вели себя, как будто они избранные представители», и дал указание «просто голосовать, как сказали». Более затруднительные процедуры регистрации были введены для неправительственных организаций, а официальная Общественная палата, созданная для обсуждения социальных вопросов и представлявшая собой «гражданское общество», состояла из людей, придерживающихся умеренных взглядов.

Даже судебная система, которую Путин как юрист, казалось, так страстно начал реформировать, все сильнее подчинялась Кремлю. Процедура возбуждения уголовных дел в отношении судей упростилась. Хотя они и назначались пожизненно судейской коллегией, состоящей в основном из других судей, президент выбирал председателя каждого суда, который распределял дела между судьями, решал кадровые вопросы, влияя на продвижение по карьерной лестнице и мог возбуждать разбирательства по причине их увольнения. Такие назначения были проверены бывшим санкт-петербургским коллегой Путина Виктором Ивановым. В 2005 году двое судей обвинили главного судью Москвы, что он их уволил, потому что они сопротивлялись давлению подчиниться властям. В 2008 году первый заместитель председателя Высшего арбитражного суда заявила, что кремлевский чиновник сделал ее повторное назначение зависимым от изменений антиправительственного постановления. В одном отношении судьи действительно продолжали следовать предсказуемым правилам: они по-прежнему оправдывали только 1 % обвиняемых в уголовных преступлениях.

Авторитарным был скорее стиль правления Путина, чем само государство.

Критики видели в такой концентрации власти схожесть с авторитарным государством. Однако то, что было авторитарным, было скорее стилем правления Путина, чем самим государством. Он изменил формальные политические институты сравнительно мало. Когда позже у него были голоса, чтобы внести поправки в конституцию, он почти педантично отказался это сделать. Значительные изменения правил, которые действительно имели место, например, при назначении губернаторов и введении пропорционального представительства в думских выборах, вряд ли бы означали тиранию, а многие новшества, которые подвергались резкой критике в России, отражали основные черты, найденные во многих респектабельных демократиях (см. главу 10). Более строгие законы устанавливали штрафы за получившие широкое распространение акты экстремизма и уполномочивали агентов спецслужб уничтожать террористов за рубежом. Но по большей части не разработкой авторитарных институтов, а применением и злоупотреблением своими полномочиями была довольна команда Путина в преобладающих демократических рамках. Уверенные в общественной поддержке, они не выказывали должного терпения по отношению к оппозиции и не стремились к честной игре.

Конец ознакомительного фрагмента.