Глава 3
Имперское ви́дение
У османов были серьезные мотивы добиваться Константинополя, центра Восточной Римской империи с IV века. Контроль Византии над Босфором был причиной серьезных проблем с переброской войск для султанов, или потенциальных султанов, и их армий, пересекавших свои владения от Румелии до Малой Азии. К тому же росла стоимость завоеваний и осложнялось управление территориями, попавшими под власть османов, и контроль над доходами от налогообложения прибыльной торговли между областями черноморского бассейна и Средиземноморьем и Европой с лихвой окупил бы любые расходы во имя османского будущего. Уния православной и католической церквей 1439 года имела серьезные последствия для османов, поскольку повысила вероятность будущих крестовых походов и снова воскресила призрак латинского влияния в Константинополе, проклятие и для османов, и для православных. Обладание Константинополем имело также безусловное символическое значение – подтверждение статуса империи и победа веры. Город фигурировал как в священных, так и в светских мусульманских легендах, и завоевание его османами исполнило бы предание о пророке Мухаммеде, слова которого они обожали цитировать: «Они завоюют Константинию! Славой будут покрыты князь и армия, что смогут это». Константинополь был также «Красным яблоком» – выражение, которое османы использовали для описания своих самых заветных желаний. Нанося удар по главному городу Византии, султан Мехмед II стремился побороть врага в самом сердце своего государства.
Прежде чем получить возможность осадить Константинополь, после вступления на престол в 1451 году Мехмеду требовалось обезопасить собственные границы. Он продлил договор своего отца с сербским деспотом Георгием Бранковичем и заключил трехлетнее соглашение с правителем Венгрии Яношем Хуньяди. Он предотвратил возможное нападение Венеции, подтвердив соглашение, заключенное его отцом в 1446 году. Он также был вынужден проявлять постоянную бдительность для сохранения своих территорий, поскольку бывшие эмираты Айдын, Ментеше и Гермиян готовились вновь заявить о своей независимости и завоевать себе будущее, свободное от османского владычества. Будучи формально вассалом османов, эмират Караман защищал различных претендентов на эти земли, и его армии готовились снова занять территорию, перешедшую к султану Мураду II. Узнав, что Мехмед намеревается покончить с противостоянием, правитель Карамана Ибрагим, женатый на тете Мехмеда, запросил мира.
После смерти отца Мехмед убил единственного остававшегося в живых брата; последним известным его родственником мужского пола и потенциальным соперником был претендент в Константинополе, заявлявший, что он – его дядя Орхан. Память о хаосе, вызванном появлением претендентов, была еще свежа в умах османов, и поэтому султан согласился оплачивать расходы на продолжение заключения Орхана. Пока Мехмед проводил кампанию против Карамана, император Константин XI отправил послов с просьбой увеличить плату за содержание Орхана и намекнул, что он может освободить его из заключения, если плата не последует. Мехмед не торопился отвечать на провокацию, которая, по его мнению, была нарушением договора, пожалованного Константину вскоре после вступления императора на престол.
Правда, довольно скоро Мехмед, не испугавшись того, что его прадед Баязид I не смог покорить Константинополь даже после восьмилетней осады, приступил к завоеванию Константинополя, о котором он мечтал с тех пор, как впервые почувствовал вкус власти султана, будучи еще подростком в столице своего отца Эдирне в 1444–1446 годах. Приготовления к осаде – среди самых известных исторических повествований. Западные современники смену христианского правления в Константинополе на мусульманское описывали как «Падение». Для османов это было «Завоевание».
Осада города султаном Мехмедом была тринадцатой попыткой мусульман отбить город у византийцев, первой была арабская осада около 650 года н. э. Он готовился тщательно: его переправа через Босфор охранялась построенной в короткий срок в 1451–1452 годах крепостью Богазкесен, «Разрезающая пролив (горло)», примерно в пяти километрах от стен Константинополя. Сегодня известная как Румели-Хисары, эта крепость стоит напротив другой, построенной султаном Баязидом I на малоазийском берегу, когда тот пытался взять город. Как и крепость Баязида, Богазкесен призвана была служить ближайшей тыловой базой для ведения осады и постом, с которого можно будет контролировать поставки зерна на юг из областей черноморского бассейна. По стандартам того времени это было последнее слово в фортификации, ее толстые стены вполне могли противостоять технологическим достижениям эпохи пороха. Ее башни были названы в честь (и, возможно, ими же оплачены) советников Мехмеда в его бытность в Эдирне: Заганоса Мехмеда, Саруджи и Чандарли Халил-паши.
Пока осажденные жители Константинополя наблюдали за тем, как то, чего они так долго боялись, становится реальностью, император, как и в бесчисленных ситуациях в прошлом, слал настойчивые призывы о помощи возможным союзникам на Западе. Коммерческое соперничество между Генуей и Венецией означало, что ни одно из этих государств не возьмет на себя большую часть бремени по защите Константинополя, чем другое. Генуя послала войска под умелым командованием Джованни Джустиниани Лонго, и Константин назначил его командовать своими воинами на городских стенах, защищающих город с суши, Венеция предоставила императору поддержку кораблями. В отчаянии Константин уступил город Несебр на западном побережье Черного моря Яношу Хуньяди, а остров Лемнос в северной части Эгейского моря королю Арагона и Неаполя Альфонсо V Великолепному, но никто из них не был готов помочь византийцам в предстоящей борьбе. Возможной помощи от братьев Константина, деспотов Димитрия и Фомы, совместно правивших в Мистре, помешало смелое вторжение Турахан-паши на Пелопоннес осенью 1452 года. И все же, несмотря на официальное равнодушие, множество добровольцев прибыло, чтобы участвовать в защите Константинополя вместе с византийцами.
В качестве платы за свою помощь папа Николай V потребовал поручительства императора в том, что Восточная церковь будет более тверда в своем союзе с Римом: он прислал двух представителей, кардинала Исидора, бывшего митрополита Киевского, и архиепископа Леонарда Хиосского, отслуживших мессу в храме Святой Софии, на которой Константин принес присягу унии. Но если император решился окончательно, то прежде, чем он мог хотя бы надеяться на помощь папы, необходимо было сделать первый шаг к осуществлению унии двух церквей, шаг, который мог быть пересмотрен в удобное время, когда минует сегодняшняя опасность, угрожающая остаткам его территорий, однако многие, вопреки той опасной ситуации, в которой они оказались, не желали отрекаться от канонов православной веры и учинили на улицах Константинополя массовые беспорядки. Ключевой фигурой был Геннадий (в миру Георгий) Схоларий, более опасавшийся божественного возмездия, чем османского завоевания[8]. Такие внутренние раздоры были губительны для стойкости духа простого народа.
Как только завершилось строительство крепости Богазкесен, султан Мехмед вернулся в Эдирну, чтобы присмотреть за последними приготовлениями к осаде, а затем выступил на Константинополь. По сообщению присутствовавшего при осаде венецианского купца Николо Барбаро, его армия насчитывала 160 000 воинов. Византийский государственный деятель Георгий Франдзи оценивает силы защищавшихся менее чем в пять тысяч, плюс несколько тысяч латинян, прибывших помочь городу. Султан Мехмед подошел к стенам города 5 апреля 1453 года и с помощью флота окружил Константинополь со всех сторон, кроме Золотого Рога, где был выставлен бон (заграждение в виде бревен), чтобы помешать пройти османским кораблям. Жестокая бомбардировка разрушала стены со стороны суши; внутри латиняне и греки не могли договориться, кто должен заделывать бреши. Османские минеры были встречены контрминами. Сражение продолжалось на суше и на море до 29 мая, когда за три часа до рассвета начался последний штурм стен. Третья волна штурма увенчалась успехом. Султан со своими янычарами ворвались в барбакан, их тут же на время оттеснили обратно, но артиллерийский огонь пробил большую брешь в стене, через которую победившие османские войска хлынули в город.
Историк и администратор Турсун-бей дал единственное детальное описание осады на языке османов:
«Когда [облако] дыма от греческого огня и душа огнепоклонника [т. е. неверного] принца опустились на крепость «словно тень», стал ясен смысл: благочестивый и удачливый и обладающий благой судьбой султан как бы «подвесил гору»[9] над этим народом многобожия и разрушения, будто сам Аллах. Так, снаружи и изнутри [огонь] пушек, мушкетов, фальконетов, маленьких стрел, арбалетов извергал и метал капли испарины, словно дожди в апреле – как глашатай молитв правоверных – и ливень несчастий с небес, как предписано Аллахом. И от самых нижних пределов и до самых высот, и от самых высоких пределов до самой земли, рукопашный бой и атаки сопровождались грохотом доспехов и пик с крючьями и алебард в брешах среди руин, проделанных пушками».
Снаружи поборники ислама, а внутри заблудшие иноверцы, пика к пике в честном бою, рукопашном.
«Вот наступают, вот уклоняются, пушки [стреляют] и оружие обнажено,
Бесчисленные головы были отделены от своих тел.
Выбрасывая дым греческого огня, целое облако искр было дождем обрушено на защитников ислама неверными;
Подведя под стену крепости траншеи таким образом, они взорвали греческий огонь;
[В ответ] они [т. е. османские солдаты] нацелили на бастион свои пики с крючьями,
Обнаженными, они стаскивали на землю сражающихся врагов;
Словно ударив по глубочайшей породе, выкопав туннель. Казалось, местами замок пробит из-под земли.
К ранней части утра неистовство бешеной суматохи и пыль от борьбы улеглись».
Как европейские, так и византийские описания осады подробно рассказывают о великих деяниях, совершенных султаном Мехмедом для достижения цели: об огромной пушке, сделанной для него в Эдирне венгерским перебежчиком, литейщиком пушек[10], возведение осадной башни выше стен города, перетаскивание галер в гору от берега Босфора, где сегодня расположен дворец Долмабахче, и вниз в бухту Золотого Рога, чтобы преодолеть перекрывавшее вход в нее боновое заграждение, строительство понтонного моста через гавань от Галаты до Константинополя, который позволил османским войскам атаковать стены с этой стороны города и полностью его окружить.
Для османов самый значительный вклад в конечный итог внес духовный наставник султана, мистик шейх Акшемседдин. Османы потеряли множество воинов в одном из сражений, в котором четыре корабля с зерном, три генуэзских и один византийский, сумели прорвать османскую блокаду и доставить груз в Золотой Рог. После этой неудачи Акшемседдин написал султану об увиденных им небесных знамениях, предвещавших победу, это смягчило отчаянье султана и подняло боевой дух осаждающей армии.
Через 54 дня после начала штурма султан Мехмед вошел в город, разрушенный осадой и разоренный грабежами. Императора Константина найти не удалось. Большинство летописцев XV века, и восточных, и западных, сходятся во мнении, что он был убит в сражении, но поскольку местонахождение его тела было и остается неизвестным, появились легенды о его судьбе и различных местах в городе, считающихся его могилой. Предстоявшая османам работа по восстановлению города обескураживала. Историк Дука сообщает, что султан Мехмед призвал византийского государственного деятеля Луку Нотару и задал вопрос, почему император не сдал ему город, предотвратив таким образом его разрушение.
Первая пятничная молитва после завоевания была проведена шейхом Акшемседдином в соборе Святой Софии, императорской церкви Юстиниана, превращенной в мечеть. Султан Мехмед, предположительно, сначала вошел в Святую Софию в сопровождении Турсун-бея, который видел и описал убранство церкви, внушившее ему благоговение и изумление. Для превращения христианской византийской церкви в мусульманскую османскую мечеть нужно было только убрать из нее атрибуты христианского ритуала – кресты и колокола – и заменить их принадлежностями мусульманского культа: молельной нишей, кафедрой проповедника и минаретами. Позднее Мехмед добавил к этому комплексу теологическую школу. Участвовавшие в осаде знамена были вывешены в память о его великой победе, а молитвенные ковры, предположительно принадлежавшие пророку Мухаммеду, переопределили религиозный характер церкви. Историк XIX века Ахмед Лутфи-эфенди утверждает, что Мехмед приказал сохранить в Святой Софии изображения «лица ангела», и исследование показало, что такие священные мозаики, как Пантократор, были видны вплоть до правления султана Ахмеда I в начале XVII века, когда их закрасили в период нетерпимого отношения к антропоморфным изображениям. Мозаики, невидимые из центрального молитвенного пространства, оставались незакрытыми до начала XVIII века. Османы даже не изменили названия здания, а просто произносили его на турецкий манер как «Айясофью».
Возле Айя Софии на вершине колонны стояла верховая статуя Юстиниана с золотой державой в руке, установленная в 543 году н. э. Жители империи считали эту статую талисманом, разрушение которого предвещало бы конец Византии. Как и многие путешественники, включая Иоганна Шильтбергера, проведшего в Константинополе три месяца по дороге домой после многих лет в плену на Востоке, османы воспринимали державу как изображение «Красного яблока», и через три года после завоевания статуя была снята – символическое действие, направленное против возвращения побежденной императорской власти. Живя в Стамбуле в 40-х годах XVI века, французский гуманист Пьер Жиль видел, что осталось от статуи на территории дворца Топкапы: «Среди фрагментов были нога Юстиниана, превосходившая мой рост, и его нос, более девяти дюймов длиной. Я не отважился измерять ноги лошади, что лежат на земле, но украдкой измерил одно из копыт и обнаружил, что в высоту оно девять дюймов».
Впрочем, восстановление Мехмедом византийского Константинополя в качестве османского Стамбула не требовало уничтожения всех следов былых времен. Скорее, он стремился наполнить прошлое новым смыслом, перестраивая византийские здания, религиозные и светские, для новых целей. Святая София была одной из шести церквей, превращенных в мечети после завоевания. Но сохранение многого из того, что вызывало воспоминания о связанном с неверными прошлом города, требовало обоснования, и Мехмед впоследствии инициировал написание мистической истории императоров, Соломона, Константина и Юстиниана, которые построили и перестраивали город. В тексте, или текстах, поскольку существовало множество версий, написанных в разное время, исламское настоящее рассматривалось как предопределенное профетической традицией пророка Мухаммеда и усиленное «обнаружением» шейхом Акшемседдином гробницы Айюба Ансари, соратника Пророка, принимавшего участие и погибшего во время неудачной арабской осады Константинополя в 668 году. Это чудо дало завоеванию султана Мехмеда религиозное обоснование.
Мехмед оставил свой след в городской архитектуре проектами больших зданий, присущих мусульманскому образу жизни. Большое значение, например, придавалось сооружению подобающей гробницы для Айюба Ансари во дворе мечети, построенной на том месте, где, как считалось, была обнаружена его могила, за городскими стенами в верхней части Золотого Рога, в квартале, в тюркифицированной версии называемом Эйюп[11]. В 1457–1458 годах у входа в город, известного византийцам как Порта Аурея, «Золотые Ворота», где городская стена, защищающая от нападений с суши, упирается в Мраморное море, была построена крепость Едикуле («Семь Башен»). Это были ворота, через которые Виа Игнатия, дорога из Рима, столицы Западной Римской империи, вела в Константинополь, столицу Восточной Римской империи. Поначалу в Едикуле держали провинившихся османских сановников, а с конца XVI века крепость стала печально известна как тюрьма для иностранных послов. Мехмед также приказал построить дворец в центре города, на месте византийского Воловьего форума, где сегодня расположены площадь Баязида и Стамбульский университет. Как и Едикуле, дворец был закончен в 1458 году. Строительство центральной части хаотичного комплекса, известного сегодня как Крытый базар, началось в 1460–1461 годах; часть арендной платы от расположенных там магазинов идет на содержание Айя Софии.
Приказ возвести еще два здания свидетельствовал о том, что Стамбул должен заменить Эдирне в качестве столицы Османской империи, и в то же время отражал претензии султана Мехмеда на место наследника имперских традиций и верховного правителя мусульман. На историческом месте древнего византийского Акрополя в 1459 году был заложен первый камень великолепного дворца, который должен был превзойти недавно законченный дворец на Бычьем форуме; последний известен ныне как Старый дворец. В 1463 году был заложен первый камень в основание монументального комплекса мечетей, носящего имя султана.
Дворец Топкапы, или Новый дворец, как его называли османы до XIX века, окружен высокой стеной и объединяет три больших внутренних двора, каждый со своими величественными воротами и внешними садами, в которых расположено несколько отдельно стоящих павильонов. Два первых двора предназначены для общественных церемоний и дворцовых ритуалов, тогда как за третьими воротами располагалась закрытая зона для султана и его семьи. План дворца напоминает план османского военного лагеря со святая святых султана в центре множества других строений, расположенных в соответствии с их основной функцией и местом в иерархии. Такая планировка, очень отличающаяся от современных западных дворцов, посредством архитектуры выражала дистанцию между султаном и его подданными. Несмотря на различные перестройки за прошедшие века, сегодня дворцовый комплекс в основном сохранился в первоначальном виде.
Дворец принес султану Мехмеду возможность уединения. Здесь он создал атмосферу загадочности и могущества власти, положения которой были сформулированы к концу его правления и должны были подчеркивать божественную природу правителя. Новые правила гарантировали, что с этих пор султаны будут еще реже появляться перед народом, чем предки Мехмеда, даже перед своими придворными. Эти правила были объединены в руководстве по дворцовому протоколу, определяющему иерархию и старшинство государственных мужей и чиновников султана, титулы, с которыми следовало к ним обращаться, порядок, в котором они целовали руку султана на религиозных празднествах. В этом своде не было положения о появлении султана перед подданными: он должен был скрываться за занавесом от пристальных взглядов своих государственных мужей на аудиенциях, назначаемых четыре раза в неделю для вручения прошений. В следующем столетии султан появлялся перед двором только на двух ежегодных религиозных празднествах.
Султан Мехмед украшал свои новые здания в самых различных стилях, напоминающих о его последних завоеваниях. Двухэтажный Крытый павильон был построен в дворцовом саду в память об успешном исходе кампании в восточной Малой Азии после смерти в 1464 году караманидского правителя Ибрагим-бея, и в особенности победы, одержанной османами над правителем Аккоюнлу Узун («Высокий») Хасаном. За его отделку отвечали ремесленники из Карамана, поселившиеся в Стамбуле после похода, а его великолепие вдохновило к написанию множества витиеватых поэм[12].
Комплекс мечети Мехмеда был выстроен на холме в районе к западу от Золотого Рога и в его честь названном «Фатих» («Завоеватель»). Чтобы освободить для него место, была разрушена церковь Святых Апостолов, усыпальница многих поколений византийских императоров. Мечеть была расположена во внутреннем дворе, к северной и южной сторонам которого примыкало восемь теологических школ, четыре на севере были названы в честь Черного моря, а те, что на юге – в честь Средиземного, по-турецки Ак Дениз («Белое море»). Также там были расположены богадельня, обитель дервишей и караван-сарай, и Мехмед дополнительно построил рынок, бани и множество магазинов, плата за аренду которых шла на содержание этих учреждений и давала финансовую поддержку их благотворительности. Призванный соперничать с Айя Софией, главный купол мечети в самом центре комплекса Мехмеда поддерживался полукуполами, вздымавшими его высоко над молитвенным залом внизу. Судьба распорядилась так, что архитектор мечети Мехмеда оказался слишком амбициозен в своих попытках превзойти Айя Софию, здание оказалось построено плохо, и легенда утверждает, что он был казнен. Этот храмовый комплекс был закончен в 1470 году и стал прототипом аналогичных комплексов османского «классического периода» в следующем столетии[13].
Мехмед начал заново заселять Константинополь. Люди всех вероисповеданий привлекались благоприятными налогами и возможностью лучшей жизни, которую сулила восстановленная столица. Если налоги и другие стимулы оказывались недостаточно привлекательны, османы без колебаний выселяли и переселяли своих подданных, когда это отвечало их экономическим и политическим интересам, и нигде еще переселение не давало более впечатляющего результата, чем в Стамбуле после завоевания. Целые общины – мусульмане, евреи, армяне, греки, латиняне – были принудительно согнаны в город в последующие годы. В соответствии с моделью османских завоеваний, мусульмане прибывали исключительно из западной и центральной Малой Азии и из Фракии, тогда как христиане и евреи прибывали из противоположной части Малой Азии и с Балкан. Латинские христиане жили обособленной группой, привезенной из бывшей генуэзской колонии Кафа в Крыму, после того как она была присоединена к империи в 1475 году. Бывшим греческим жителям византийского Константинополя предлагали дома и землю, чтобы побудить их вернуться. Число мусульман в городе увеличилось скорее благодаря депортации мусульман из других частей государства, чем обращению бывших там христиан или евреев в ислам. К концу правления Мехмеда население Стамбула составляло свыше 75 000 человек, то есть в полтора раза больше, чем оставалось в опустошенном городе в 1453 году.
С 1459 года султан Мехмед стал использовать высокоэффективный способ изменения внешнего облика Стамбула так, что наблюдатели сразу понимали, что они находятся в мусульманском городе. В дополнение к очевидным достопримечательностям, таким как его новые мечеть и дворец, а также минареты, которыми он украсил Айя Софию, он приказал своим чиновникам выстроить новые районы, каждый из которых располагался бы возле комплекса мечети и предоставлял мусульманским иммигрантам, приезжающим в город, инфраструктуру для организации здесь новой жизни. Помимо мечети эти комплексы, как и его собственный, включали и другие строения – по возможности школу, теологическое учебное заведение, общественную кухню, баню, караван-сарай или мавзолей учредителя – смесь благотворительных учреждений и коммерческих учреждений, необходимых для обеспечения дохода на их содержание. Примером могут послужить комплексы, построенные Махмуд-пашой Ангеловичем (бывшим византийско-сербским дворянином, дважды назначавшимся великим визирем), которые расположены рядом с Крытым базаром на склоне, спускающемся к Золотому Рогу, а также фаворитом Мехмеда Хасмурад-пашой, новообращенным прозелитом из династии Палеологов, в Аксарае, около того места, где сегодня стоит университет. Практика строительства новых районов была продолжена в правление сына и наследника Мехмеда Баязида II и после него. Новые стамбульские иммигранты зачастую давали своим районам имена тех областей, откуда они приехали. Квартал около мечети Мехмеда II, где поселились приезжие из Карамана, все еще называется Караман Пазары; район Аксарай напоминает область центральной Малой Азии, откуда его жители прибыли после присоединения османами эмирата Караманидов.
Через два дня после падения Константинополя генуэзская колония Галата, расположенная на другом берегу Золотого Рога, напротив Стамбула, сдалась в надежде сохранить свою независимость, которой обладала во времена Византии и которую гарантировал Мехмед. Но поскольку город принадлежал ему, Мехмед передумал, и, хотя колонии были дарованы некоторые привилегии, ее жители, как и другие османские подданные немусульмане, вынуждены были платить подушный налог. В оправдание изменению своей политики Мехмед напомнил жителям Галаты, что некоторые из них сражались на стороне Византии во время осады Константинополя. Он также приказал уменьшить высоту Галатской башни на 7,5 метра, чтобы сделать не таким заметным присутствие иностранцев.
Византийское название города, по-турецки «Константиния», продолжало использоваться наряду с новым, Стамбул[14], происходящим от «Исламбул», «наполненный исламом». Название Стамбул было принято в качестве официального только в 1930 году, и этот переход увековечен в популярной турецкой песне.
Взятие Константинополя османами повергло в ужас христианский Запад, опасавшийся еще более агрессивных завоеваний. Папа делал попытки поднять армии крестоносцев, чтобы вернуть город христианскому миру. Хотя, как и прежде, они не приводили к созданию единого фронта против османов, но всегда принимались во внимание султаном Мехмедом при выработке политического курса. Его успехи имели серьезные последствия для морских экономик Запада. Османский контроль над Босфором вбил клин в стратегическую и торговую зону, состоявшую из Черного, Эгейского и Средиземного морей, и сделал доступными дня османов обширные ресурсы. Как прежде Константинополь, новая столица империи Мехмеда нуждалась в продовольствии и материалах для обеспечения процветающей и энергичной общины: многое из того, в чем нуждался город, поступало из черноморского бассейна.
Для генуэзских и венецианских колоний, чья экономика всецело зависела от черноморской торговли, перспектива была безрадостной. В том же году, когда пал Константинополь, Мехмед послал флот из 56 кораблей «показаться» в Черном море. Не сумев взять генуэзскую крепость Белгород-Днестровский (Четатя-Албэ) в устье Днепра, османские корабли пошли в Крым, где при поддержке Хаджи Гирея, крымского татарского хана, потревожили генуэзский аванпост в Кафе; те согласились платить ежегодную дань, чтобы сохранить некоторую независимость, хотя бы на время. Потеряв контроль над крупными торговыми путями, по которым из бассейна Черного моря везли зерно для снабжения города-государства, венецианцы были рады заключить в том же году договор с Мехмедом. По этому договору им разрешалось торговать в Стамбуле при условии уплаты таможенных пошлин, а также сохранить там колонию.
Совместные османо-татарские действия против генуэзцев были предшественниками их будущих близких, но зачастую непростых отношений. Татарская династия Гирея, правившая Крымом до его завоевания Российской империей в конце XVIII века, появилась в XV веке, провозгласив свою независимость от татар Золотой Орды, которые контролировали западную часть Монгольской империи, созданной Чингисханом, и была призвана занять особое место в османской истории. Гирей возводил свою генеалогию к Чингисхану и поэтому мог претендовать на что-то вроде политической законности, о которой османы могли только мечтать: высокое положение татар в неофициальной иерархии центрально-азиатских династий давало им небывалый авторитет среди мусульманских государств и приносило немало беспокойства османам.
В течение первых 10 лет после «Завоевания» султан Мехмед сосредоточил свое внимание почти исключительно на Балканах. Его первый большой поход после 1453 года был против Сербии – буфера между османами и венгерской территорией, а также маршрутом, по которому венгерское влияние могло проникать на Балканы, а венгерские армии угрожать его северо-западным границам. Завоевание Сербии и ее окончательное включение в империю Мехмеда заняло пять лет. Хотя османы захватили и короткое время удерживали пару сербских крепостей в долине реки Моравы в 1454 году, они не смогли взять Смедерево, важную крепость, охранявшую направление на Дунай к востоку от Белграда. В последующие годы цель кампании была совсем другой: османская армия двинулась через юг Сербии в богатый залежами серебра район Ново Брдо, обеспечив себя ценнейшим природным ресурсом, залежи которого на их территории были ограниченны. В 1456 году Мехмед командовал осадой Белграда, крепости, стратегическое положение которой при слиянии рек Дуная и Савы делало ее ключом к Венгрии: он не смог взять ее в ходе комбинированной операции на суше и на воде скорее из-за неприступной и хорошо укрепленной позиции, чем из-за многочисленной, но разношерстной, плохо организованной армии крестоносцев, пришедшей на помощь крепости. Она оставалась в руках Венгрии до 1522 года.
Янош Хуньяди умер от чумы вскоре после осады Белграда, но его мужественная защита замка снискала ему славу легендарного героя в венгерской истории. За его смертью последовал период смут; в конечном счете в 1458 году трон унаследовал его сын Матиаш Корвин. Деспот Сербии Георгий Бранкович умер в декабре 1456 года; его сын Лазарь вскоре последовал за отцом, не оставив потомков мужского пола. Образовался вакуум власти, способствовавший османскому нашествию на Венгрию. Впервые Сербия стала османским вассалом после битвы на Косовом поле 1389 года, но поскольку ее правители проводили осторожную политику в отношении своих хозяев, для большинства православной знати османское правление оказалось предпочтительнее правления католической Венгрии.
Предводителем проосманской группировки в Сербии был Михаил Ангелович, брат недавно назначенного великого визиря Мехмеда Махмуд-паши. Братья относились к младшей ветви сербского деспотата; Махмуд-паша, вероятно, начал служить османам совсем молодым, после того как османы захватили его во время правления отца султана Мехмеда Мурада II в 1427 году. Возможно, Михаил Ангелович, ставший соправителем Сербии после смерти Лазаря, способствовал османскому вторжению в Сербию, желая помешать интригам венгров, поскольку к весне 1458 года Махмуд-паша был на пути к крепости Смедерево. Правда, в это время провенгерская группировка в Смедерево восстала, и Михаил был взят в плен женой Лазаря Еленой, которая была одним из его соправителей, заключен в тюрьму и отправлен в Венгрию. Защитники Смедерево отказались сдаться, и Махмуд-паша напал на крепость и захватил город, но не цитадель; он также осуществил ряд других стратегических завоеваний на Дунае. Угроза венгерского наступления вынудила Махмуд-пашу присоединиться к султану в Скопье в Македонии, куда Мехмед отступил после Пелопоннесской кампании, и они остановили венгерское наступление с помощью измотанных войск Мехмеда. В 1459 году представители проосманской группировки в Смедерево вручили ключи от крепости Мехмеду, который приказал войскам занять ее. Так Сербия окончательно стала составной частью османских владений.
Неспособность османского вассального государства Валахия присылать в Стамбул ежегодную дань и последующие провокационные действия воеводы Влада Дракулы, Колосажателя, побудили Мехмеда в 1462 году послать Махмуд-пашу за Дунай впереди войска султана для восстановления порядка. Поход был успешным, и более сговорчивый брат Влада Радул, которого держали заложником в Стамбуле в качестве гарантии надлежащего поведения Влада, был посажен воеводой на место брата. Сам Влад бежал в Венгрию.
Безопасность от нападений венгров могла быть гарантирована только при условии полного контроля османов по линии Дунай – Сава, которая практически делит Балканы пополам от Черного моря на востоке до Адриатического – на западе. На северо-западе от Сербии и к югу от Савы расположена Босния, вассальное государство османов, чей король Стефан Томашевич также отказался посылать дань султану. В 1463 году Стефан просил о перемирии и получил его сроком на 15 лет, но практически немедленно османская армия напала на Боснию, войдя на ее территорию с юга. Стефан бежал, но Махмуд-паша нагнал его в Клуже, где он сдался, получив обещание, что его отпустят, не причинив вреда. Как и Сербия, Босния стала османской провинцией, – хотя в следующем году вынуждена была защищаться от нападений Венгрии – а следующей Махмуд-паша захватил соседнюю Герцеговину. Коварство, позволившее османам напасть на Боснию несмотря на перемирие, снова проявилось, когда султан Мехмед приказал казнить Стефана Боснийского; но его захваченный единокровный брат Сигизмунд обратился в ислам и под именем Кралоглу («Сын короля») Исхак-бей стал соратником султана. Сын правителя Герцеговины также обратился в ислам и под именем Херсекзаде («Сын принца») Ахмед-паша служил великим визирем при сыне и наследнике Мехмеда Баязиде II (на дочери которого он женился) и его внуке Селиме I.
В 1455 году османы захватили генуэзские колонии на Эгейском море: Старую и Новую Фокайи (Фоча) на побережье Малой Азии к северу от Измира, контролировавшие богатые копи квасцов, необходимых для европейской торговли тканями и использующихся для окраски; Энос (Энез), в устье Марицы во Фракии, получавший доходы от торговли солью. В том же году Афины были отвоеваны у их флорентийского правителя пограничным вождем Умур-беем, сыном Тупахан-паши. Венецианский Наксос и генуэзские острова Лесбос и Хиос согласились платить дань султану в 1458 году. После завоевания Сербии в 1459 году султан Мехмед возвратился в Стамбул, а затем по суше отправился покорять генуэзскую колонию Амастрис (Амасра) на черноморском побережье Малой Азии при поддержке военного флота, посланного из Стамбула. В 1462 году Лесбос капитулировал перед османской осадой, а Мехмед построил укрепления на Дарданеллах, чтобы улучшить защищенность Стамбула. Он выстроил там две крепости, в Чанаккале, ранее известном как Султанхисар («Замок султана»), на малоазийском побережье, и в Килитюльбахре («Замок моря»), напротив первого, на побережье Румелии. Теперь, когда османы надежно контролировали южные подступы к Стамбулу, город был защищен от нападения с моря.
Даже после падения Константинополя оставалось еще несколько осколков Византийской империи. Эти анахроничные образования включали Трапезундскую империю Комнинов, ставшую османским вассалом в 1456 году, и деспотат Морею, совместно управлявшийся Фомой и Димитрием Палеологами. Оставаясь долгое время вассалом османов, деспотат в течение трех лет был не в состоянии выплачивать дань, пока армия султана Мехмеда не завоевала его в 1458 году. Выплата долга в последнюю минуту не смогла отклонить Мехмеда от его цели, и он двинулся на юг. Коринф сдался после трехмесячной осады, и османское управление распространилось на большую часть Пелопоннеса. Деспот Фома без особого энтузиазма попытался вернуть некоторые из своих бывших владений, но оказался втянут в войну со своим братом. В 1460 году Мехмед снова лично повел армию, которая к концу года покорила весь Пелопоннес, за исключением нескольких венецианских колоний. Греческие источники того времени сообщают, что дочь Димитрия Елена вошла в женскую половину семейства султана, его гарем, как и Тамара, дочь Георгия Франдзи, летописца правления Мехмеда.
Трапезунд был морским рынком сбыта для торговли Тебриза, столицы Узун Хасана, энергичного предводителя племенного союза Аккоюнлу, женатого на принцессе из дома Комнинов. Османские усилия подчинить мусульманские эмираты Малой Азии могут показаться несущественными по сравнению с разворачивавшейся в это время борьбой за контроль над восточной Малой Азией. Узун Хасан считал Трапезунд сферой своего влияния и в конце 1460 года отправил в качестве посланника к султану Мехмеду своего племянника, уведомляя, что считает империю своей добычей, и предупреждая султана, чтобы тот не пытался лишать права владения династию Комнинов. Мехмед проигнорировал предупреждение и при поддержке армий своих исламских вассалов Исфендиярогулларов из Кастамону и Караманидов в следующем году двинулся на восток с целью захватить этот последний византийский анклав в Малой Азии, слишком маленький, чтобы называть себя империей. Узун Хасан послал войска остановить его наступление, но в первом противоборстве двух честолюбивых правителей успех не сопутствовал ни одной из сторон.
Земли Комнинов были отрезаны от внутренних районов Малой Азии высокими, суровыми горами. Янычар, служивший в османской армии в походе на Трапезунд, вспоминает трудности этой кампании: расстояние, враждебное отношение местного населения к продвижению османов в этих землях, где крутые, покрытые лесом горы благоприятствовали скорее легким и подвижным, чем тяжеловооруженным воинам, голод и беспрестанный дождь, превращавший дорогу в грязь. Он рассказывает, как нагруженный золотыми монетами верблюд упал на дорогу, ведущую к городу, рассыпав сокровища повсюду: султан Мехмед приказал всем, кто был в состоянии подобрать кусочки золота, оставить их себе. Но этого стимула было недостаточно:
«…прежде чем мы спустились с горы, у нас было много злоключений: земля была вязкой как каша, и янычары были вынуждены нести императора [т. е. султана] на руках на протяжении всего пути в долину, а нагруженные сокровищами верблюды остались в горах. Император Мехмед умолял янычар попытаться спустить верблюдов в долину, и нам пришлось с большим трудом подняться обратно в гору и всю ночь биться над тем, чтобы спустить их в долину. В тот день император остановился на отдых и отдал янычарам 50 000 золотых, чтобы они разделили их между собой, и повысил жалованье центурионов янычар».
Трапезунд сдался после шестидневной осады сухопутными и морскими силами османов. По исламскому закону тех, кто сдавался в бою, следовало отпустить, поэтому изначально императора и его семью пощадили и держали в Эдирне, кроме его дочери Анны, которая вошла в гарем Мехмеда, но двумя годами позже их казнили. Некоторые винили в легкой победе османов казначея Трапезунда Георгия Амируда, который вел переговоры о сдаче анклава с османским великим визирем Махмуд-пашой, приходившимся ему двоюродным братом. Амируд продолжил свою карьеру при османском дворе, как и некоторые другие образованные греки и византийские аристократы. Он стал придворным философом и личным секретарем султана; его особой заслугой было слияние воедино разрозненных карт античного греческого географа Птолемея, чей труд был принят за одну из основ исламской и, позднее, османской и европейской картографии. С устранением династии Комнинов из Трапезунда Мехмед завершил объединение под османской властью территорий, которые управлялись Византией из Константинополя до IV Крестового похода в 1204 году.
Присоединение морских колоний Венеции все еще оставалось целью османов, поскольку, хотя Венеция и не была в состоянии представлять прямую стратегическую угрозу для османов после того, как они овладели Константинополем, она оставалась серьезной помехой благодаря сильному флоту. Османо-венецианские отношения всегда омрачались взаимными подозрениями, но полномасштабной войны обычно удавалось избежать. Из коммерческих соображений и будучи уверенной в том, что остальные крестоносные державы, без сомнения, оставят их в изоляции, Венеция не очень стремилась провоцировать османов, пока завоевание Боснии в 1463 году не поставило под угрозу венецианские владения на Адриатике. Другие венецианские колонии, в основном Корфу, Метони, Эвбея и Наксос, стали уязвимыми, когда османы напали на венецианские территории вокруг Нафпактоса (Лепанто), важной базы для осуществления морских операций в Адриатическом море. В надежде, что она сможет найти союзника в лице Венгрии, которой также угрожала потеря Боснии, Венеция объявила войну султану в июле 1463 года.
На ранней стадии этой войны большая часть Пелопоннеса снова перешла под венецианский контроль. Осенью 1463 года король Венгрии Матиаш Корвин захватил Боснию, а в следующем году его войско разбило армию под командованием Мехмеда, который отступил, узнав, что король снова движется на юг за реку Саву. Папа и герцог Бургундский заключили трехлетнее соглашение о крестовом походе против османов (но это рискованное начинание оказалось недолговечным: к концу 1464 года этот, как и многие другие союзы в истории крестовых походов, распался в результате разногласий).
Хотя венецианцы не смогли в том же году отбить у османов остров Лесбос на севере Эгейского моря, к этому отнеслись как к простой неудаче, и Венеция склонялась к тому, чтобы принять мирные предложения верховного визиря Махмуд-паши.
Венеция оставалась проблемой, и не только на Пелопоннесе. Между османской Македонией и венецианскими крепостями на Адриатическом побережье лежал островок независимой Албании Скандербега. После того как Скандербег повторно принял христианство и отказался от клятвы османам, восстав против Мурада II, он добивался латинского покровительства в своем стремлении оставаться независимым от захватчиков-османов. Неаполь был его покровителем с 1451 года, но после смерти короля Альфонсо в 1458 году он снова признал османский суверенитет. Начало турецко-венецианской войны в 1463 году дало ему еще один шанс освободиться от османов, и он предложил свои услуги Венеции. После двух лет локальных военных действий Мехмед начал полномасштабную кампанию против Скандербега, и летом 1466 года, всего за 25 дней, османы построили грандиозную крепость Эльбасан в том месте, где основной путь, связывающий османские Балканы с Адриатическим побережьем, бывшая Виа Игнатия, достигает прибрежной равнины. Крепость Скандербега Круя оказалась отрезанной, будучи не в состоянии установить контакт по суше с венецианскими войсками на побережье. В течение зимы Скандербег искал помощи в Италии, и в следующем году напал на османов, осаждавших Крую. Это подтолкнуло Мехмеда ко второму наступлению, закончившемуся тем, что вся Албания, за исключением нескольких венецианских сторожевых застав, перешла под господство османов. Сам Скандербег, бывший такое долгое время предводителем албанского сопротивления османам, бежал на венецианскую территорию, где умер в 1468 году. Хотя османское управление на этой недружелюбной территории оставалось слабым, Венгрия и Венеция больше не могли использовать в своих целях непостоянство мелких албанских властителей.
Хотя Мехмед II воспринимается западными историками в основном как автор броска османов в Европу, изрядную часть своего правления он защищал свои восточные границы. Предостережение Мехмеда Узун Хасаном по поводу Трапезунда в 1460 году оказалось предзнаменованием более агрессивной политики, поскольку вскоре он отправил посла в Венецию с предложением сотрудничества. Самой сильной картой в его колоде было обещание повторить успех Тамерлана и разделить османские владения: Венеция согласилась с тем, что он будет вправе оставить за собой любые территории, которые сможет завоевать в Малой Азии.
К середине XV века давние и непростые отношения между государствами Османов и Караманидов зашли в тупик. Смерть в 1464 году вассала Мехмеда правителя Карамана Ибрахим-бея оставила Караман открытым для соперничающих притязаний османов и Аккоюнлу. Узун Хасан не упустил шанса перехватить инициативу у османов, вторгнувшись в Караман от имени старшего сына Ибрахима Исхака и передав государство ему. И Узун Хасан и Исхак приняли покровительство мамлюков, надеясь на союз против неизбежного ответа Мехмеда, которого не пришлось долго ждать: при поддержке османов другой сын Ибрахима Пир Ахмед вынудил Исхака искать убежища у Узун Хасана. Смерть Исхака вскоре после этого лишила Узун Хасана предлога для вторжения в Караман и на время отложила исполнение его замысла превзойти Тамерлана.
Тем не менее вскоре, когда лучшие войска османской армии были заняты на западных границах империи, Узун Хасан на восточной границе добавил большие полосы территории к тому, что он получил в результате присоединения земель враждебного османам племенного союза Каракоюнлу в 1467 году. В последующие два года он установил свою власть в Азербайджане, Ираке, Фарсе, Кирмане и за их пределами, на родине Тимуридов дальше на восток, что радикально изменило положение сил в восточной части Малой Азии и сделало Узун Хасана значительно более серьезным соперником, чем когда он был просто племенным вождем.
В 1468 году Узун Хасан отправил посольство к новому султану мамлюков Вахид-бею, чтобы заручиться поддержкой мамлюков против османов. Два писателя того времени, венецианский историк Доменико Малипьеро и османский Турсун-бей, сообщают независимо друг от друга о планах Мехмеда отправиться в поход на мамлюкскую Сирию. Тем не менее когда караманский Пир Ахмед не предоставил обязательную помощь этой кампании, Мехмед направил свою армию против Карамана. Неизвестно, что побудило Пир Ахмеда принять такое ошибочное решение, поскольку войска Карамана не могли соперничать с армией Мехмеда, который успешно взял большую часть территории Караманидов к северу от горного хребта Тавр под свой контроль. Узун Хасан был поглощен своими собственными имперскими замыслами на востоке и не смог вмешаться, чтобы помочь Пир Ахмеду.
С 1469 года, после завоевания земель тимуридского правителя Абу Саида, Узун Хасан стал владыкой самых обширных территорий в регионе, наследником Каракоюнлу и государства Тимуридов. Поскольку владения Узун Хасана включали большую часть Ирана и Ирака, а также изрядную часть Малой Азии, он был хозяином империи, соперничающей с империей султана Мехмеда, и в июне того же года он озвучил свое требование быть единственным легитимным повелителем мусульман в послании к Вахид-бею. Это был вызов как мамлюкам, хранителям мусульманских святынь в Мекке и Медине, к которым всем мусульманам предписывалось совершить паломничество, так и стремлению султана Мехмеда стать лидером мусульманского мира. Даже после завоевания Константинополя Мехмед был за то, чтобы оставить вопросы, связанные с паломничеством, мамлюкам, считая своей обязанностью расширять мусульманские земли.
Узун Хасан усилил давление. Он соперничал с Мехмедом как на духовном, так и на светском уровне, говоря в письме к султану в 1471 году о своем недавнем завоевании Шираза в Южном Иране как о «троне халифата». Эта претензия не очень обеспокоила Мехмеда, поскольку права халифа уже давно были неопределенными, но воскрешение Узун Хасаном в памяти призрака Тамерлана тревожило больше. Один из военачальников Узун Хасана написал османскому губернатору Сиваса, проводя сравнение между предводителем Аккоюнлу и Тамерланом – он считал Узун Хасана выше по 14 пунктам из полного набора атрибутов, необходимых для поддержания претензий правителя на легитимность в этой части мира. Узун Хасан привлек к себе интерес, критикуя политические решения османов, такие как взимание с мусульманских соплеменников подушного налога, которым следовало облагать только немусульман, насильственное прикрепление племен к земле, чтобы сделать их частью оседлого крестьянства, что было важным аспектом османской политики подчинения восточной Малой Азии. Претензии Узун Хасана на происхождение от древних тюрков были решительным противопоставлением османам, делавшим акцент на своем центральноазиатском происхождении.
Когда султан Мехмед послал в 1471 году армию против Карамана, Пир Ахмед бежал к Узун Хасану, но туркоманские союзники Пир Ахмеда не смогли защитить от османов перевалы в горах Тавра, а османский флот занял подчиненный Караманидам анклав вокруг порта Аланья в юго-западной части Малой Азии. На следующий год османы захватили крепости Караманидов к востоку от Силифке, расположенного на южном побережье Малой Азии, но на западе их собственный порт в Анталье, по свидетельству Малипьеро, «величайший и известнейший морской порт в Азии», был в отместку сожжен венецианским флотом, новым союзником Узун Хасана. Османский порт Измир на западном побережье Малой Азии был также сожжен венецианским флотом, они же спалили Гелиболу в результате дерзкого нападения, разрушившего укрепления на Дарданеллах, так недавно возведенные Мехмедом для защиты Стамбула.
В июле 1472 года Узун Хасан вновь объявил о своем намерении помочь защитить то, что осталось от Карамана, от османов, утверждая, что Мехмед отвел войска и передал контроль над Трапезундом. Как и двор Тамерлана, двор Узун Хасана предоставлял убежище лишенным права владения малоазийским принцам, которые надеялись отвоевать свои бывшие территории под присмотром могущественного покровителя: в это время одним из них был караманский Пир Ахмед, а вторым – племянник Узун Хасана, сын смещенного правителя Синопа, расположенного на северном побережье Малой Азии. До того как покинуть Стамбул, Мехмед узнал, что армия под командованием другого племянника Узун Хасана Юсуфа Мирзы подходит к бывшей османской столице Бурсе, по пути заняв значительные территории в Малой Азии. Превосходящие силы османов заставили их отступить, Юсуф Мирза был схвачен, а бывший с ним Пир Ахмед бежал.
Вторжение Узун Хасана в конце 1472 года за реку Евфрат, в северные земли мамлюков, помогло на короткое время объединиться мамлюкам и османам против него. Возможно, непосредственная причина этого похода была связана с конфликтом, возникшим из-за того, должен ли паланкин мамлюков из Каира или паланкин Узун Хасана (как обладателя бывшей ставки халифата, Багдада) главенствовать на церемонии, связанной с ежегодным паломничеством в Мекку. В результате этого похода Узун Хасан на время получил контроль над перевалами в горах Тавра, ведущими к Средиземному морю, где действовали его венецианские союзники. Агрессивный настрой Узун Хасана давал султану Мехмеду серьезные основания опасаться договора Венеции и Аккоюнлу, но, возможно, его предложение Венеции и Венгрии прислать послов в Стамбул для обсуждения мира было лишь уловкой, чтобы изолировать Узун Хасана от его европейских союзников.
Вторжение Узун Хасана в мамлюкскую Сирию в 1472 году привело султана Мехмеда к мысли, что пришло время начать полномасштабную кампанию против правителя Аккоюнлу. 4 августа 1473 года две армии встретились на реке Евфрат к востоку от Эрзинджана в ничего не решившем сражении, которое обошлось османам в большие потери. Неделю спустя, 11 августа, они снова встретились у Башкенда, расположенного в горах на севере; Узун Хасан бежал при появлении османской армии, хорошо вооруженной, в отличие от его собственной, пушками и мушкетами, а его войска были разбиты. Четверть века знакомства с оружием эры пороха давало османам преимущество над восточными врагами.
Узун Хасан потерял лишь небольшую территорию после своего поражения, а султан Мехмед не развил свою победу. Для османов на восточных границах упорное сопротивление врагов, противостоявших распространению их власти в этом направлении, усложнялось проблемами передвижения при проведении военных операций в суровых районах. Видя, как непросто удержать свои завоевания там, османские военачальники часто отводили войска к более легко обороняемым границам. Поражение Узун Хасана от рук правителя, который, как и он сам, заявлял о божественном покровительстве, оказало серьезное влияние на подрыв его престижа и притязаний, а слава Мехмеда, соответственно, выросла. Как было заведено, после победы были разосланы письма, извещавшие принцев исламского мира о его успехе. Будучи оружием в пропагандистской войне, эти письма присваивали Мехмеду эпитеты, ранее применявшиеся для Узун Хасана, когда казалось, что его могущество растет. Внутреннее восстание стало прямым следствием поражения Узун Хасана.
Исчезновение Узун Хасана со сцены дало османам возможность присоединить вечно мешающее государство Караман раз и навсегда, и в 1474 году военачальник Гедик («Строитель крепостей») Ахмед-паша был послан с армией завоевать центральные области государства Караманидов, расположенные в горах Тавр, и взять крепость, захваченную Караманидами при содействии их крестоносных союзников. Османская административная политика стремилась понизить племенных вождей до статуса провинциальных всадников и побудить их сторонников селиться в селах и городах, но племенное население Карамана, особенно туркоманы Тургулду и Варсак, неохотно подчинялись новому порядку. Оставаясь непокорными, они обитали в неприступных горных районах и даже в начале следующего столетия не жаловали османских инспекторов, которых присылали, когда местная обстановка позволяла оценивать облагаемые налогом богатства новой провинции.
Султан Мехмед придавал крайне важное значение развитию своего флота. С самого начала своего существования османы и другие малоазийские эмираты использовали моря как линию обороны. Впервые османы построили верфи, когда завладели побережьем Мраморного моря в середине XIV века; после того как они переправились во Фракию, необходимость защиты от венецианцев придала морской теме дополнительную насущность. К большой верфи в Гелиболу в 90-е годы XIV века добавились верфи в эмиратах малоазийского побережья Эгейского моря, после того как они были захвачены османами. Но хотя османский флот постепенно стал брать верх над венецианским и генуэзским флотами в прибрежных водах и мог осуществлять наступательные военные экспедиции на большие расстояния, он не мог соперничать с военными кораблями этих двух торговых держав в ближнем бою в открытом море. После взятия Константинополя султан Мехмед построил большую верфь в Золотом Роге и использовал построенный на ней военный флот для того, чтобы установить контроль над бассейном Черного моря, а также перенести свои честолюбивые замыслы еще дальше, в Средиземное море. Новый устанавливавшийся баланс сил требовал гибкости, и Мехмеду пришлось столкнуться с проблемой защиты османского могущества на как никогда обширных территориях как на суше, так и на море.
В 1475 году армада под командованием Гедика Ахмед-паши, бывшего тогда великим визирем, отправилась в Крым и заняла Кафу и другие генуэзские владения, а также венецианский порт в Тане. После установления своей власти в Крыму небольшой османский флот отплыл в северо-восточную часть Черного моря и захватил крепость Куба, на выходе в Азовское море, и Анапу на побережье к востоку от Крыма, у их латинских властителей. Южная часть Крымского полуострова стала османской провинцией, которая, вероятно, включала Тану (ныне Азов), Кубу и Анапу. В 1478 году, по окончании двенадцатилетней борьбы за престолонаследие между сыновьями хана Хаджи Гирея, оставшиеся крымские земли приняли османское господство с Менгли Гиреем в качестве хана.
Присоединение территории Османской империей нередко вызывалось внутренней борьбой между претендентами на трон вассального государства, как это случилось, когда соперничество между наследниками властителя Карамана Ибрагим-бея после его смерти в 1464 году ускорило прямое османское вторжение и приблизило конец независимости Караманидов; разногласия в независимых еще на тот момент государствах также характеризовали османов как самую могущественную державу в регионе, способную вмешиваться и навязывать вассальную зависимость.
Татары держались особняком от других османских вассалов из-за своего происхождения от Чингисхана; об этом говорит тот факт, что, в то время как другие вассалы платили дань султану, татарский хан получал ежегодное денежное содержание и другие вознаграждения в знак признания его уникального статуса. Татарам было чем отплатить: их всадники вызывали восхищение своей скоростью и ловкостью и играли важную роль в походах османской армии на западе и на востоке.
После падения Константинополя и закрепления на проливах османы стали сильнейшей державой в бассейне Черного моря. Видимо, они понимали, что завоевать безграничные, засушливые степи к северу от Черного моря – нереально, и в последующие годы активно захватывали латинские торговые колонии, расположенные в стратегических местах вокруг побережья, чтобы оттуда контролировать проходящую через них торговлю. Когда Крым стал зависимым от османов, их влияние на происходящее к северу от Черного моря и способность манипулировать им в своих интересах возросли.
После того как султан Мехмед поэтапно осуществил свои цели на западе, османская территория все больше превращалась в единый блок, за исключением нескольких изолированных крепостей, остававшихся в руках врага. Хотя попытки Мехмеда покорить Нафпактос закончились неудачей, Круя и Скутари в Северной Албании сдались османам в 1478 и 1479 годах соответственно, последняя несмотря на стойкое сопротивление ее венецианского гарнизона. Нападения на Венецию, чтобы предвосхитить любые военные операции Венеции на северо-западной границе Османской империи, все больше и больше принимали форму опустошительных набегов, которые в середине 40-х годов XV века глубоко проникали в область Фриули по направлению к самому городу. Смерть Узун Хасана в 1478 году повлияла на решение Венеции просить мира, и тот был заключен в 1479 году. На последней стадии военных действий Ионические острова, которыми владела семья Токко, вассалы короля Неаполя, были захвачены османами. После заключения мира с Венецией османские набеги приняли новое направление, в Трансильванию и южную часть современной Австрии. Эти нападения осуществлялись нерегулярной легкой кавалерией, которая называлась акынджи и получала в качестве вознаграждения львиную долю награбленной добычи. Будучи в правление Мехмеда существенной составляющей османских войск, они насчитывали около 50 000 человек, как мусульман, так и христиан.
Однако самыми дерзкими были крупные морские операции, предпринимаемые против рыцарей-госпитальеров ордена святого Иоанна на острове Родос в восточной части Средиземного моря и против Неаполитанского королевства в городе Отранто на побережье Италии летом 1480 года. Родос был одним из самых опасных из сохранившихся латинских аванпостов в южных морях османов, а в глазах османов – анахронизмом; к тому же он помогал Венеции в недавней войне. Помимо досаждавшего уровня пиратства, стратегическое расположение острова на морском пути из Стамбула в Египет давало Мехмеду достаточные основания желать завоевать его. Теперь османы чувствовали себя в море так же уверенно, как и их средиземноморские соседи, а захват Родоса считался необходимым подготовительным мероприятием для морских операций против Египта и Сирии в поддержку сухопутного захвата мамлюкских территорий, который, по словам Турсун-бея, султан планировал. Но осада, комбинированная морская и сухопутная операция и суровое испытание для флота султана Мехмеда, окончилась неудачей. Рыцари уже давно ждали осады и усилили для этого оборонительные укрепления острова. Османским флотом командовал византийский вероотступник Месих-паша. 23 мая он вошел в гавань Мармариса, расположенного на малоазийском побережье напротив Родоса, переправил армию в 63 000 воинов, которая пришла по суше из Стамбула, на остров и встал лагерем в виду города. После двух неудачных атак османские пушки и мортиры обстреляли город, а минеры подвели подкопы. Защитники продолжали сопротивление и отвергли мирное предложение Месих-паши. Следующая османская атака 28 июля была неудачной, и осаждавшие отступили с большими потерями. В середине августа два корабля, посланные на помощь рыцарям королем Неаполя Ферранте, привезли на остров новость о том, что папа обещал прислать помощь. Это заставило Месих-пашу погрузить свое войско на корабли и отплыть обратно в Стамбул.
В то самое время, когда два корабля Ферранте плыли на помощь рыцарям, османский флот под командованием Гедик Ахмед-паши отплыл из Влёры (Валона), порта на юге Адриатического моря, чтобы напасть на неаполитанские территории. Крепость Отранто, лишь в одном дне пути (по морю), пала через две недели. Прибытие османских войск на землю Италии вызвало шквал дипломатической активности между итальянскими государствами, которые, похоже, были готовы на этот раз забыть о своих распрях и объединиться для совместной защиты. Была ли та атака на южное побережье Италии первым шагом к осуществлению замысла захватить резиденцию пап в Риме, остается предметом догадок, поскольку Мехмед умер, прежде чем его намерения стали ясны. Среди титулов, на которые претендовал султан Мехмед, был титул «римского цезаря», что указывало на его стремление унаследовать мантию византийского императора на уровне ее величия при Константине и Юстиниане; или же это должно было означать, что у него были планы, касавшиеся самого Рима, что спорно. После Константинополя завоевание Рима представлялось самым большим призом. Если целью Мехмеда был Рим, удивительно, что об этом не упоминает Ашикпашазаде, летописец, бывший решительным сторонником священной войны, и лишь вскользь упоминается в других летописях, составленных в XV веке. И наконец, Мехмед не пытался сохранить свой плацдарм на Апеннинском полуострове, чего следовало бы сделать, если он в действительности имел планы на Рим: в следующем году он отправился на восток, а не на запад.
В последние дни апреля 1481 года султан Мехмед переправился через Босфор на место смотра армии в Ускюдаре, готовый повести ее через Малую Азию. 3 мая, всего через один переход, в местечке около Малтепе, известном как «Луг султана», он умер в возрасте 49 лет, возможно, от осложнений, вызванных подагрой. Хотя было известно, что у султана слабое здоровье, его смерть оказалась неожиданной, и он не назначил преемника. Его соображения по этому поводу содержались в своде законов, провозглашенном им несколькими годами ранее, где он дал официальное одобрение братоубийства, заявив, что кто бы из его сыновей ни стал султаном, он вправе избавиться от остальных «ради благого порядка на земле».
Средний сын султана Мехмеда Мустафа был его фаворитом, но Мустафа заболел и умер в 1474 году, управляя недавно завоеванной провинцией Караман из своей резиденции в Конье. В живых оставались двое сыновей: Баязид, который был принцем-правителем Амасьи, и Джем, ставший преемником Мустафы в Конье.
Султан Мехмед за 30 лет своего правления одержал победы во множестве кампаний. Созданная им Османская империя широко простиралась на суше и на море и располагалась на пересечении важнейших торговых путей того времени. Умирающий и обезлюдевший византийский Константинополь превратился в процветающую столицу территорий, включавших Балканский полуостров до Адриатического моря на западе, до линии Дунай – Сава на севере и большую часть Малой Азии. Побережье Черного моря очерчивало относительно безопасную границу, за которой в то время не было государств, способных оспаривать османское могущество. Враги все еще угрожали на востоке и западе, но в пределах государства Мехмеда мир между народами, входящими в Османское государство, обеспечивал высокий уровень внутренней безопасности, нарушаемый только локальными разбойничьими нападениями на суше и пиратами на море.
Власть над портами Черного моря давала контроль над торговлей с обширными степными районами внутри континента, простиравшимися до Польши, Литвы, Московии и Ирана, который, будучи в прошлом важным торговым партнером Генуи и Венеции, теперь способствовал османскому процветанию. Шелк привозили из северных провинций Ирана в Бурсу, основную торговую базу османов, большая его часть отправлялась в итальянские государства, в виде шелка-сырца или шелковой ткани, сотканной в Бурсе. Еще одним предметом роскоши, импортировавшимся итальянцами, был мохер из шерсти ангорских коз, тогда как на деньги, вырученные от продажи шелка, иранские купцы покупали шерстяные ткани, экспортируемые из Европы. Специи из Индии и Аравии везли на Запад или для османов. Изучение таможенных книг Феодосии и Крыма, относящихся к периоду вскоре после смерти султана Мехмеда, когда с захватом дунайского порта Килия и днестровского порта Белгород в 1484 году и признанием Молдавией вассальной зависимости Черное море стало фактически «Османским озером», показывает ассортимент товаров, которыми торговали: хлопок и изделия из хлопка, изделия из шелка, шерстяные ткани, зерно, фрукты и древесина, необработанные полезные ископаемые и металлические изделия, кожи и шкуры, специи, сахар и мед, красители и квасцы.
Завладев столицей империи, османы разработали дворцовый церемониал. Московиты, торгуя в основном через Феодосию, привозили роскошные меха, такие как соболь, горностай, черная лисица и рысь, использовавшиеся для отделки прекрасных мантий, которые носили при дворе и жаловались султаном высоким сановникам в знак его высочайшего расположения. Соколиная охота стала в такой же мере забавой султанов, как и королей, и этих птиц также поставляли к османскому двору из степей. Также процветала торговля рабами: спорадические прежде набеги крымских татар стали более регулярными, поскольку они совершали их в Южную Польшу и Литву, чтобы удовлетворить потребность османского невольничьего рынка с выгодой для себя, – например, один источник дает цифру в 18 000 пленников, захваченных татарами в Польше во время их первого большого набега в 1468 году, а в последующие годы эта цифра могла увеличиться на тысячи. Будучи первым государством, установившим дружественные отношения со степными народами, османы годами эффективно мешали своим северным соседям выйти к Черному морю, а установление ими стабильности в этих областях позволяло сосредоточить внимание на собственных границах.
Контроль над торговыми путями Средиземного и Черного морей позволил Мехмеду устанавливать таможенные пошлины, выгодные для казны. Развернутая сеть доверенных лиц и посредников позволяла взимать налоги как с товаров, провозимых через османские территории, так и предназначенных для внутреннего потребления. Как и его предшественники, Мехмед жаловал торговые привилегии иностранным купцам; основными бенефициариями в это время были итальянские государства. Такие привилегии могли прекращаться на время войны и при наличии конфликта интересов, расположение к тому или иному государству могло быть удобным оружием в руках султана. Иностранные купцы считали таможенные пошлины, взимаемые в льготном режиме, небольшой платой за доступ к сырью на всей обширной территории под властью османов. Османы поддерживали «командно-административную систему экономики», в которой их главной обязанностью было максимально умножить богатство казны и предотвратить дефицит на рынке – особенно в Стамбуле. Хотя этот принцип мог быть осуществлен лишь частично, подчинение экономики политическим и социальным приоритетам, которые он подразумевает, подчеркивает иной подход их западных торговых партнеров, которые использовали любую возможность повысить экономическую активность и доходы. Эти два экономических подхода дополняли друг друга к конечной невыгоде для османов, которые не могли представить, что стремление западных государств заключить с ними соглашения о льготах в последующие столетия принесет ущерб их собственному экономическому и политическому благополучию.
Османская экономика была крайне зависима от сельского хозяйства и продолжала оставаться таковой в XX веке: даже сегодня 40 процентов населения Республики Турция живет в деревне. Она только частично регулировалась денежной системой; объем доставляемых товаров или работ, выполняемых для государства, было трудно измерить в денежных средствах. Некоторое представление об источниках пополнения казны дает историк того времени Лаоник Халкокондил, полагавший, что османская казна получала наибольшую часть своих доходов от подушного налога, собираемого с немусульманского населения: политика позволения покоренным народам сохранять свою исконную веру, таким образом, приносила значительные финансовые выгоды, но это, в свою очередь, мешало обращению в ислам. Другими составляющими, вносящими вклад в бухгалтерский баланс, по его словам, были налоги на домашний скот и продукцию сельского хозяйства, а также на торговлю и копи. Дань, которую платили османам вассальные государства, шла в казну, а также денежные суммы от продажи рабов – исламский закон давал правителю право на пятую часть добычи, захваченной в любой войне против неверных. Последней статьей дохода, о которой сообщает Халкокондил, служили «подношения», делавшиеся султану военными и другими государственными чиновниками, когда он каждую весну отправлялся в поход: эти деньги выплачивались на содержание элитных войск султана и его двора, а также правительственных чиновников.
Проведение военных кампаний и установление прямого правления на недавно завоеванных территориях тяжелым бременем ложились на казну, и стоимость содержания государственного аппарата росла по мере того, как государство османов расширялось, а управление становилось все более сложным. Еще до правления султана Мехмеда регулярная армия из элитных войск включала пеших янычар и шесть полков кавалерии. Источники того времени сообщают, что во время своей победы над Узун Хасаном при Башкенде в 1473 году янычары насчитывали 12 000, а кавалерия султана 7500. Войскам платили жалованье каждые три месяца, как и корпусам артиллеристов и оружейников, а также транспортному корпусу. Для сравнения, провинциальной коннице, которая называется тимариоты, было дано право собирать налоги с крестьян, каждому со строго определенного участка земли или лена (тимара), за что они были обязаны участвовать в походах со своими людьми.
Установление османского управления во всей империи приобретало различные формы в разное время и разных местах. Вместо того чтобы полностью порвать с прошлым, османы стремились сохранить ранее существовавшие соглашения. Модель, широко применявшаяся в только что завоеванных областях, основывалась на оценке их земель и ресурсов. Это имущество, теоретически остававшееся собственностью султана, делилось на части между различными его подданными. Крестьяне получали в пользование землю, и их продукция облагалась налогом для содержания провинциальной кавалерии или благотворительных учреждений. Земля, а точнее налоговые поступления от нее, могла также даваться с безусловным правом собственности на недвижимость: такие окончательные акты дарения зачастую делались для обителей дервишей на раннем этапе существования государства и, спустя заметное время, высшему офицерству и фаворитам.
Султан Мехмед конфисковал большую часть находившихся в собственности земель, а также земель, за счет которых содержались благотворительные учреждения, чтобы награждать ими воинов провинциальной кавалерии, чьи всадники были так важны для его частых военных походов. На Балканах лишение права собственности в пользу пограничных вождей, которые завоевали территорию силой оружия, или таких, например, как дервиши, которых награждали правом пользования государственными землями, было крайне непопулярно у населения. Реформа имела менее радикальные последствия в некоторых областях Малой Азии, где она просто означала, что статус местной, уже бывшей там мусульманской аристократии изменился на статус провинциальных всадников, получавших традиционный доход с земли; это изменение произошло при наследнике Мехмеда Баязиде II.
Перестройка новой столицы Мехмеда и обеспечение ее товарами и услугами легли тяжким бременем на бывшие в его распоряжении финансы. Потребность в наличных вынуждала его шесть раз обесценивать деньги, но нет никаких записей о дальнейших протестах янычар, как при первой девальвации во время его короткого пребывания на троне во время отречения отца в 1444–1446 годах.
В пору своего расцвета господствующий класс Османской империи в основном состоял из мужчин, поступивших на османскую службу через дань молодыми людьми, которой облагались христианские подданные султана.
Изначально ограниченная Балканами, к концу XV века дань юношами распространилась также на Малую Азию. Определенные области, Стамбул и Бурса например, такой данью не облагались. Предпочтение отдавалось албанским, боснийским, греческим, болгарским, сербским и хорватским мальчикам; евреи и дети турок, курдов, персов, московитов и грузин были освобождены от службы, тогда как армян брали только для службы во дворце, но не в армии. Первоначально ассоциировавшийся с родом Османа и его приверженцами термин «османлы» или «османы» стал обозначать члена правящего класса, одного из «слуг султана», воспитанного служить государству в военное и мирное время. Крестьяне и провинциалы любой веры были подданными этого государства и назывались райя, от арабского «стадо, толпа».
Хотя учредителем девширме как средства вербовки людских ресурсов для армии и бюрократической системы считается султан Баязид I, новые свидетельства показывают, что эта практика могла появиться и раньше, во время правления его отца Мурада I, когда применялась не султаном, а вождем пограничных племен гази Эвренос-беем на территории Македонии, завоеванной его войсками в 80-е годы XIV века. После того как метод был одобрен султанами, его успешность в построении профессиональной, находящейся на жалованье армии, связанной узами верности с государством и династией, ударила именно по тем, кто прежде был в авангарде завоеваний: мусульманским эмирам пограничных племен Румелии, таким как гази Эвренос-бей, и их совершавшим набеги войскам. Термин «новые войска», использовавшийся для обозначения пехоты регулярной армии, отражал радикальные преобразования, идущие полным ходом. Со временем османский правящий класс кардинально изменился – в нем стали преобладать христиане по рождению и нетурки по происхождению.
Однако до и во время правления султана Мехмеда II мусульманские беи пограничных племен продолжали играть ведущую роль в завоеваниях Османского государства, особенно на Балканах. К северо-западу от Фессалоник, в самом центре их владений в Южной Македонии и западной Фракии, в городе Джаница находилась резиденция Эвреносогулларов. Хотя сыновья гази Эвреноса поддерживали «Лже»-Мустафу в борьбе за трон Баязида I, окончательный победитель султан Мехмед I простил их, и внуки гази Эвреноса играли ведущие командные роли во многих походах. В Фессалии, где Турахан-бей основал город Ларису, Тураханогуллары были движущей силой османского завоевания. Турахан-бей, его сын Умер-бей и его внук Хасан-бей оставили большое наследие в виде благотворительных учреждений: около 60 зданий, в число которых входит 19 мечетей, 12 обителей дервишей, 8 бань и 3 общественные кухни. Во Фракии расположено имение другой известной династии раннего периода Османского государства – Михалогулларов. Имена потомков этой династии часто встречаются в описаниях османских завоеваний на Балканах; как и сыновья гази Эвреноса, один из сыновей основателя рода решил поддержать проигравшего в борьбе за престолонаследие в начале XV века принца Мусу. Хотя члены этих и других воинских родов, которым османская династия была обязана своим успехом, продолжали занимать провинциальные должности на Балканах и пользоваться привилегией раздавать наследственные ленные поместья своим сторонникам, по мере распространения системы, основанной на девширме, их авторитет уменьшался.
Другая группа, чей статус понизился во время правления султана Мехмеда, – малоазийская турецкая религиозная элита, ведущими представителями которой были Чандарли. В течение века, начиная с правления султана Орхана, Чандарли выступали наперсниками османских султанов. Кара Халил Хайреддин Чандарли служил великим визирем у Мурада I, оба его сына тоже занимали этот пост. В 1443 году великим визирем, назначенным Мурадом II, был внук Кара Халила. Мехмед II после смерти Мурада оставил Чандарли Халила великим визирем, но попытки того отговорить Мехмеда от осады Константинополя ускорили его падение: и мусульманские, и христианские писатели сообщают, что он был в сговоре с защитниками города и казнен вскоре после его захвата. Его преждевременная смерть сегодня видится символом уменьшающейся роли старых турецких семейств в будущем Османского государства. Из семи великих визирей Мехмеда один был мусульманином турецкого происхождения, двое были обращенными христианами, воспитанными в девширме, двое родились в христианских семьях византийской или византийско-сербской знати, и последний был также рожден христианином, но неизвестного происхождения.
Вот забавный эпизод карьеры Чандарли Халил-паши с претендентом на престол «Баязидом Османом». В июне 1456 года герцог Милана Франческо Сфорца получил сообщение, касающееся маленького мальчика, предположительно брата султана Мехмеда, доверенного, как там говорилось, Мурадом II латинскому рыцарю, некоему Джованни Торчелло. Мальчик попал в руки агентов папы Каликста III и был доставлен в Венецию весной 1456 года. Из Венеции его привезли в крепость на Апеннинах Сполето. В сочинении, появившемся в 1458 году, Чандарли Халил-паше приписывается заслуга отправки мальчика в Италию. Правда это утверждение или нет, остается неизвестным, но последующие приключения «Баязида Османа» не лишены интереса. Европейские правители, в руки которых он попал, похоже, не особенно верили в мнимые права мальчика на османский престол. «Баязид Осман» оставался в Сполето до 1459 года, когда папа Пий II взял его с собой в поездку по Италии, закончившуюся на соборе в Мантуе, на котором был провозглашен крестовый поход против османов. В 1464 году папа опять появился со своим подопечным на публике; он взял юношу, теперь уже шестнадцатилетнего, попрощаться с флотом, отплывавшим из Анконы сражаться с османами, эта сцена запечатлена на одной из фресок цикла, посвященного Пию II, в Сиенском соборе. На следующий год «Баязид Осман» был в Венеции, а позднее появился при дворе Матиаша Корвина в Буде. В 1473 году он был при венском дворе императора Священной Римской империи Фридриха III, который, похоже, любил наряжаться на османский манер и возил «Баязида Османа» со свитой по своим владениям. В 1474 году «Баязид Осман» женился на австрийской аристократке и позднее исчез из поля зрения истории. То, что католические монархи, как и исчезнувшие византийские императоры, взяли на себя роль опекунов претендента на султанат, было данью престижу османской династии.
Империя, которую предполагал создать султан Мехмед II, очень отличалась от государства, которое его предшественники построили ценой неимоверных усилий, когда османская династия была немногим больше, чем первая среди равных – других мусульманских турецких династий Малой Азии. Практика набирать христиан в османский правящий класс стала восприниматься как более подходящая его новому амбициозному виденью будущего развития имперского государства. Власть, которой обладал великий визирь как исполнительное должностное лицо при султане, возросла – хотя окончательное решение о его отставке или казни было за султаном. Статус религиозной верхушки также усилился при Мехмеде II. Большая территория, пожалованная в комплексе его мечети теологическим школам, и их расположение по обеим сторонам мечети, как будто они окружают ее, могут восприниматься как знак особого положения, которым он собирался наделить служителей ислама. Точно так же отдаленность обителей дервишей от мечети, где прежде внутри одного здания предоставлялось место для ритуалов дервишей наряду с ритуалами ортодоксального ислама, можно расценить как уменьшение их влияния. Мехмед ограничил деятельность тех дервишей, что противились пути все большей централизации, по которому шло государство; те, кто готов был поддерживать его, пользовались гораздо большим расположением.
Со времени правления султана Мехмеда янычары и другие подразделения регулярной армии стали основным орудием для защиты и расширения османских владений. Во главе их стоял султан, хотя активная роль наипервейшего из «воинов за веру» все более умерялась в силу его стремления построить централизованное бюрократическое государство. Будучи вдохновленным обращением Чандарли Халил-паши с янычарами в Эдирне, когда еще был жив его отец Мурад II, Мехмед приложил усилия, чтобы взять их под свой контроль, но так и не смог заставить полностью себе подчиняться. Взойдя на трон в 1451 году, он счел необходимым уступить их требованиям повышения жалованья в ознаменование торжества – практика, очевидно, начатая Баязидом I. Проблемы возникли снова, когда янычары подняли мятеж в 1455 году в ходе зимнего похода на порт Энез в устье Марицы, принадлежавший генуэзцам, и еще раз во время безуспешной осады Белграда в следующем году. Наследникам Мехмеда не удалось удержать янычар под контролем, и плачевные последствия были очевидны во многих эпизодах османской истории.
В последние годы своей жизни султан Мехмед осуществил программу консолидации и централизации законодательства. Создателем ее был Караманлы Мехмед-паша, великий визирь с примерно 1476 года до смерти Мехмеда – точные даты назначения и смещения великих визирей Мехмеда спорны, – который сделал выдающуюся карьеру в правительстве империи. Как и Чандарли, он вышел из аристократического турецкого рода, происходившего от загадочного Мевланы Джалаль аль-Дина Руми, основателя дервишского ордена Мевлеви. Сохранилось два свода законов, относящихся ко времени правления Мехмеда: первый содержит санкции и правила, касающиеся обложения налогом подданных; второй говорит о разновидностях управления и соотношения между его отдельными частями. Отсылки в этих кодексах на «древний закон» или «древний обычай» дают понять, что в основном они были связаны с приведением в систему правил, которые уже существовали. Тем не менее ученые спорят, какие фрагменты сохранившихся версий этих сводов законов действительно относятся ко времени правления Мехмеда, а какие статьи внесены во времена последующих правлений в качестве корректировки. Мехмед был первым султаном, провозгласившим законы, применимые к жизни государства, такие как государственное управление – оно не принималось во внимание религиозными законами; и хотя ни один из его сводов не ссылается на ислам, хотя их эффективность напрямую зависела от воли султана, их положения не противоречат положениям религиозных законов. Описывая политику Мехмеда, оппозиционный продервишский летописец Ашикпашазаде, писавший между 1476 и 1502 годом, возлагает на Карамани Мехмеда ответственность за уменьшение благосостояния дервишей и эмиров пограничных племен посредством программы возвращения государственных доходов под контроль правительства.
Еще одним изменением во время правления Мехмеда II было появление новой формы союзов, в которых обладатели высших правительственных постов были связаны с османской династией посредством браков – эта форма просуществовала до падения империи. Так же как и государства, с чьими правящими семьями османская династия ранее породнилась в расчете на абсолютную преданность в мире, где верность непостоянна, по мере их присоединения к османским владениям, например, Византия, Сербия и Караман, так же происходило и с недостатком подходящих для женитьбы партнеров для султанов и членов их семей. После казни первого великого визиря Чандарли Халил-паши пост, видимо, занял Заганос Мехмед-паша, наставник и наперсник Мехмеда с самого его детства, который был уверен, что Константинополь падет перед его господином. Он был потомком христиан, чья дочь была замужем за Мехмедом. После Заганоса Мехмед-паши великим визирем стал бывший сербский военнопленный Махмуд-паша Ангелович, женатый на дочери султана. Получив назначение за доблесть, проявленную во время неудачной осады Белграда в 1456 году, он оставался на этом посту до 1468 года, когда пал жертвой интриг своего соперника Рум Мехмед-паши, судя по всему захваченного при взятии Константинополя. Одаренный военачальник, Махмуд-паша сопровождал султана Мехмеда во многих из его наиболее успешных кампаний. Писавший на рубеже веков летописец Мехмед Нешри сказал о нем, что султан будто отрекся от престола в пользу своего великого визиря. Предлогом для смещения Махмуд-паши с поста великого визиря стало то, что он избирательно проводил депортацию караманидского населения в Стамбул после кампании 1468 года, позволяя богатым остаться. Похоже, что он был слишком расположен к непокорному караманидскому принцу Пир Ахмеду. В основном Рума Мехмеда помнят по нелицеприятным описаниям Ашикпашазаде, на чью семью неблагоприятным образом повлияло введение налога на имущество в Стамбуле, от которого султан Мехмед приказал избавиться с целью оживить город в период первой волны завоеваний. Подвергая сомнению мотивы Рум Мехмед-паши, Ашикпашазаде прибегает к обвинениям в связях с Византией. Некоторые из этих налогов были отменены при очередной смене политического курса, когда на трон взошел сын Мехмеда Баязид.
Махмуд-паша был восстановлен в должности великого визиря в 1472 году, но уже никогда не пользовался полным доверием султана. Сыграв сомнительную роль в походе 1473 года против Узун Хасана и его сил, он был смещен в пользу амбициозного соперника, другого талантливого военачальника Гедик Ахмед-паши, также выходца из византийской или византийско-сербской знати. Он был назначен верховным визирем на место Махмуд-паши, но близкие ко двору писатели возлагали вину за окончательный уход Мехмед-паши на его плохие отношения с сыном султана принцем Мустафой. Летописцы того времени не указывают никаких причин вражды между принцем и великим визирем, нет объяснения решению Мехмеда в 1474 году казнить человека, который на протяжении многих лет осуществлял планы его завоеваний. Принц Мустафа, как упоминалось выше, заболел и умер в 1474 году, и спустя столетие будет высказано предположение, что Махмуд-паша отравил принца в отместку за осквернение последним его гарема. Документ того периода, обнаруженный через 500 лет после события, сообщает детали юридической тяжбы по поводу завещания Махмуд-паши между его дочерьми от первого брака и его второй женой. Махмуд-паша, очевидно, развелся со своей второй женой по возвращении из похода против Узун Хасана в 1474 году, поскольку узнал, что она опозорила его, проведя ночь в доме матери принца Мустафы, когда принц находился там же: поскольку ее муж находился в отъезде и она пошла в дом матери принца ночью, скандальной трактовки ее поведения было не избежать. Махмуд-паша был пострадавшей стороной, но поплатился жизнью за неспособность держать под контролем жену. Жизнь самого высокопоставленного государственного деятеля в империи зависела от случайности, даже когда он был в милости у султана.
Предшественники султана Мехмеда заложили основы абсолютной монархии, управляет которой и защищает которую каста рабов, подчиненных только султану; грандиозные устремления Мехмеда и его амбициозные мечты придали этой идее дальнейшее развитие. Он видел себя законным наследником Византии и воином, осуществившим исламские предания о том, что несравненный Константинополь однажды станет мусульманским; а также наследником героев античного мира. Он немного знал греческий, и, должно быть, его интерес к Античности был широко известен в политических кругах того времени. Об этом в свое время упомянул венецианец Николо Сагундино, уроженец острова Эвбея, в своем описании османов. Мехмед, писал Сагундино, восхищался спартанцами, афинянами, римлянами и карфагенянами, но выше всех ставил Александра Македонского и Юлия Цезаря. Византиец Критовул с острова Имброс написал во вступлении к хвалебной биографии султана, что деяния Мехмеда равны подвигам Александра:
«Видя многочисленность великих деяний, совершенные тобой… и в уверенности, что многие великие свершения полководцев и царей прошлого, и не только персидских и греческих, не могут соперничать славой, отвагой и неустрашимостью в бою с твоими, я полагаю, что не только их деяния и свершения… должны все прославлять и восхищаться… тогда как о твоих не останется свидетельств в будущем… или что деяния других… должны быть более известны и прославляемы… тогда как твои свершения… [которые] никак не ниже деяний Александра Македонского… должны быть изложены… и запечатлены в славе».
Мехмед поощрял сравнения себя с великими воинами прошлого. Отправившись завоевывать Лесбос у венецианцев в 1462 году, по пути он посетил Трою, где осмотрел руины, отметил выгодное расположение места, осведомился о могилах героев осады Ахилла, Аякса и других и заметил, что им воистину посчастливилось быть воспетыми таким поэтом, как Гомер. Вскоре после этого он приказал сделать копии Илиады, классического жизнеописания Александра Македонского и «Анабазиса Александра Великого» Арриана для своей библиотеки. Историческая традиция, которую он пытался поддержать и частью которой считал себя, брала начало в далеком прошлом, но его взор был обращен в прекрасное будущее его империи.