Е
Еврейский квартал
Так в начале ХХ в. называли одно из мест компактного проживания петербургских евреев – в районе Торговой и Офицерской улиц (ныне – ул. Союза Печатников и Декабристов).
Как отмечает историк-этнограф Наталия Юхнева, еврейская колония стала появляться в Петербурге во времена Александра I, когда по положению 1804 г. евреям-фабрикантам и ремесленникам было разрешено приезжать на короткие сроки во внутренние губернии Российской империи. До этого никто из евреев не имел права даже на временное пребывание вне «черты оседлости». Петербургский генерал-губернатор охотно давал евреям разрешения на длительное жительство в столице, хотя это и было противозаконно.
При Николае I положение питерских евреев резко ухудшилось, но при царе-освободителе Александре II в их жизни снова наступила светлая полоса. В 1865 г. евреям-ремесленникам законодательно разрешили селиться в любом месте империи, а через два года такое же право получили отставные нижние чины. Численность еврейской колонии в Петербурге резко возросла.
По данным переписи 1869 г., из петербургских евреев 40 % составляли отставные солдаты, почти столько же было мещан и 13 % купцов. В профессиональном отношении больше половины работавших столичных мужчин-евреев – сапожники, каждый десятый – портной. 11 % были заняты в торговом деле – занимались уличной разносной торговлей, служили в банковских конторах, торговали в мелких лавочках. Постепенно доля евреев-сапожников уменьшалась, многие представители еврейской колонии стали заниматься медициной, юридической практикой, наукой, литературой и искусством.
По данным той же переписи, уже тогда можно было говорить о существовании в Петербурге «еврейского квартала»: две трети всех петербургских евреев жило в районе, прилегающем к Садовой улице между Сенным и Никольским рынками и дальше, за Театральной площадью. На несуществующем сегодня НовоАлександровском рынке, что находился на углу Садовой и Вознесенского проспекта, почти все мелкие мастерские и дешевые лавочки принадлежали евреям. В питерском «еврейском квартале» сохранялись даже некоторые черты «местечкового» быта, связанные с народными традициями и обычаями.
Любопытное описание еврейских районов столицы можно встретить в романе В.В. Крестовского «Петербургские трущобы» (надеюсь, читатель простит писателя за некоторый свойственный его словам антисемитизм).
«Близ Обухова моста и в местах у церкви Вознесенья[2], особенно на Канаве[3] и в Подьяческих, – отмечал В.В. Крестовский, – лепится население еврейское – тут вы на каждом почти шагу встречаете пронырливо-озабоченные физиономии и длиннополые пальто с камлотовыми шинелями детей Израиля».
А вот еще одна цитата из «Петербургских трущоб» В.В. Крестовского: «В Петербурге нет и не было официально „жидовского квартала“; но с тех пор как евреям дозволено селиться в столицах, они сами по себе завели нечто в этом роде. Центр еврейского населения в Петербурге представляют Подьяческие улицы, Садовая – от Кокушкина переулка до Никольского рынка – и набережные Екатерининского канала, близ Вознесенской церкви.
Затем некоторая часть этого населения уклонилась от своего главного центра и перебросилась за Фонтанку, у Обухова моста, по Обухову же проспекту[4]. Тут, в одном доме, она оселась так прочно, что самое место, в среде знающих людей, получило название „еврейского двора“, или „жидовского подворья“»…
В центре импровизированного квартала есть целые дома, сплошь заселенные одними только евреями; их легко отличить по особенному характеру грязи и запустения: снаружи в окнах – ни штор, ни занавесок, а занавешиваются они от солнца каким-нибудь камзолом или юбкой, от холоду же затыкаются бебехом, то есть подушкой или перинкой детской. На черных лестницах и во дворе под окнами вы почти всегда можете найти в изобилии рыбью шелуху, срезанную кожицу картофеля и лука, которые так и выкидываются куда ни попало»…
Постепенно количество евреев в «еврейском квартале» Петербурга уменьшалось за счет того, что шла ассимиляция, и многие евреи переставали стремиться к национальному обособлению. Как отмечает Наталия Юхнева, в 1910 г. в «еврейском квартале» проживало уже не более четверти всех петербургских евреев, но именно здесь был самый высокий процент тех, кто считал еврейский язык родным. Недаром Осип Мандельштам писал в те годы об уникальном своеобразии этих мест: «Там, на Торговых, попадаются еврейские вывески с быком и коровой, женщины с выбивающимися из-под косынки накладными волосами и семенящие в сюртуках до земли многоопытные и чадолюбивые старики»…
Егерский двор
В старом Петербурге существовало несколько «егерских дворов». Один из них появился в конце XVIII в. на Царскосельской перспективе – нынешнем Московском проспекте. По свидетельству современника, «новый егерский дом и принадлежащая оному роща находятся на левой стороне Царскосельской дороги, на полверсты от оной, на открытом поле, против Лиговского каналу. Он состоит из каменного двухэтажного дома, занимающего большой квадрат, но фасад оного к западу имеет вид, подобный полумесяцу. Сей дом может вместить весь егерский штат». Вместе с женами и детьми егерский штат составлял 727 человек.
Екатерингоф
Это была первая усадьба на Петергофской дороге, расположенная за городской чертой. Принадлежала она супруге Петра I Екатерине Алексеевне, будущей императрице Екатерине I. Усадьбу основали в 1711 г. в честь первой морской победы России в Северной войне, одержанной в этих местах 1 мая 1703 г. солдатами Преображенского и Семеновского полков во главе с бомбардирским капитаном Петром I и поручиком А.Д. Меншиковым на тридцати малых судах. Екатерингоф, подаренный Петром своей супруге, императрице Екатерине, был задуман как небольшая уютная усадьба с дворцом и регулярным садом.
В 1730-х гг. в Екатерингофе велись работы по созданию Охотничьего парка и зверинца для Анны Иоанновны. Зверинец охватывал территорию, ограниченную Екатерингофкой, Фонтанкой, дорогой в Царское Село и Лиговским каналом. По своей площади участок был равен почти всей площади современного Кировского района. Однако огромный проект по строительству в центре Охотничьего парка дворца и многочисленных служб остался нереализованным из-за смерти Анны Иоанновны.
Екатерингофский дворец, фото начала ХХ в.
В середине XVIII в. в Екатерингоф перенесли из Летнего сада деревянный дворец Анны Иоанновны. Его разделили на четыре части и две из них поставили по сторонам старого Екатерингофского дворца.
К концу XVIII в. полузабытая императорская резиденция стала постепенно приходить в запустение, а в начале XIX в. Екатерингофский дворец перешел в ведение городских властей. Когда через четверть века по проекту Монферрана начались обширные работы по переустройству парка, в деревянном петровском дворце устроили музей. Это первый в Петербурге дворец-музей.
Занимал он двадцать одну комнату и был открыт для всеобщего обозрения весной и летом. В первом этаже разместили мебель и предметы быта петровского времени; во втором – образцы убранства дворца более позднего времени. В музее хранились подлинные вещи Петра I: парадный кафтан, круглый банкетный стол из лиственницы, сделанный архангельскими мастерами, кровать из соснового дерева, английские часы с музыкой. Одна из комнат дворца отводилась для редких книг о жизни и деяниях Петра Великого, а на втором этаже помещались «китайские кабинеты».
Но с середины XIX в. Екатерингофский парк стал местом прогулок простой публики, и парк снова стал приходить в запустение. «В окрестностях парка возникли большие заводы, – замечал в 1885 г. современник. – Дым нередко густою пеленой стелется над парком. Самый парк находится ныне в непривлекательном виде. Лучшие деревья повырваны и поломаны бурями, а новых не садят. Все, что было достопримечательного, не существует, за исключением дворца Петра I».
Открытие сезона в Екатерингофском парке, май 1911 г. Фотограф Карл Булла
Вся прилегавшая к Екатерингофу часть города оказалась заполненной рабочим населением, и горожане с изысканными вкусами перестали здесь появляться. Только раз в году, 1 мая, Екатерингофский парк словно бы воскресал на несколько часов ради той блестящий жизни, которой он жил прежде. Традиционное майское гуляние продолжало привлекать сюда публику всех слоев…
«В настоящее время 1 мая здесь происходит катанье, – рассказывалось в обозрении „Живописная Россия“ 1881 г. – По широким аллеям парка чинно тянется бесконечный ряд экипажей с щегольски, по-праздничному разодетыми представительницами и представителями купечества, а отчасти и других зажиточных классов. Между экипажами гарцуют на великолепных конях кавалеристы – офицеры гвардейских полков, из среды которых особенный эффект производят своим живописным восточным костюмом и молодечеством лихие наездники „собственного конвоя Его Величества“.
Масса пеших гуляющих, приезжающих в Екатерингоф большею частью на яликах, частью скучивается по сторонам аллей, где происходит катанье, и ротозейничает на экипажи и их хозяев, на всадников и на все мимоидущее, частью рассыпается по парку и прогуливается под его столетними липами и березами, останавливаясь по временам послушать игру расставленных в нескольких пунктах парка военных оркестров. Желающие подкрепить и освежить силы прохладительными и горячительными напитками с подходящими закусками находят их в избытке в местном ресторане и во временных, воздвигнутых на скорую руку палатках и стойках – для продажи пива из громадных бочек, чаю, квасу и проч. Простонародье сосредотачивается, главным образом, около игр на призы – шестов для лазанья, бегов под ведром и проч.».
Изразцовая печь в Совещательном зале Екатерингофского дворца, привезенная Петром I из Голландии. Фото 1903 г.
«Когда-то блестящий и шумный Екатерингоф теперь пришел в упадок, – говорилось в июле 1898 г. в „Петербургской газете“. – Везде царит мерзость запустения: парк не поддерживается прежней заботливой рукой, озера и пруды подернуты тиной, замок основателя Петербурга этот славный памятник былых времен, также пришел в разрушение, и в нем ютятся сторожа. Городская управа не обращала на него должного внимания. Теперь, ввиду сделанного ревизором заявления, назначается специальный осмотр как самого дворца, так и всей этой местности».
«30 апреля открылся летний сезон в Екатерингофском саду, уже третий год содержимом Петербургским городским попечительством о народной трезвости, – сообщалось 1 мая 1900 г. в „Петербургском листке“. – Дело увеселений поставлено здесь прочно и рационально. Публике, принадлежащей в громадном количестве к простому классу, не преподносятся душу раздирательные мелодрамы или бессмысленные феерии, а даются исторические пьесы».
Когда в Петербурге праздновалось 200-летие города, вновь вспомнили о старинном Екатерингофском дворце. Путеводители того времени сохранили подробные описания комнат дворца, хранивших еще дух Петровской эпохи. Среди реликвий была карта Азиатской России, изображенная на холсте, вместо обоев, у которой, по преданию, Петр I экзаменовал нетвердо знавших географию. На ней части света поменялись местами: сверху были «Индийское и Песчаное» море, внизу – Север, а на берегу Амура курьезная подпись: «До сего места Александр Македонский доходил, ружье спрятал, колокол оставил». Сохранялась во дворце печь, украшенная изразцами, которую царь Петр сам привез из Голландии, а также очаг, на котором императрица Екатерина I готовила кушанья.
Дворец ветшал и в таком виде простоял до 1924 г., когда пострадал от пожара. В начале марта 1926 г. «Красная газета» сообщала: «Приступлено к разборке громадной печи из голландских изразцов, сохранившейся в Екатерингофском дворце. Печь эта была привезена в Петербург для Петра I в 1707 г. За два с лишним века печь настолько окаменела, что с трудом поддается разборке. 219-летняя печь передается Русскому музею».
В начале июня 1926 г. остатки некогда роскошного Екатерингофского дворца, одного из старейших в Петербурге, продали на слом. Крестьянин Сорокин, уплатив семьсот рублей, обязался за свой счет и своими средствами произвести сломку здания и фундамента, «полученный от сломки материал и мусор убрать, а место постройки спланировать и утрамбовать». Что он и сделал в течение месяца.
Что же касается самого Екатерингофского парка, то, как сообщалось в ленинградских газетах в конце февраля 1926 г., его сдали в аренду на десять лет заводам «Красный Путиловец» и «Красный треугольник».
Сегодня в парке «Екатерингоф», еще совсем недавно носившем название 30-летия ВЛКСМ, ничего не напоминает о давних временах. А ведь этот парк – едва ли не ровесник города…
В 2005 г. власти Петербурга передали парк «Екатерингоф»в руки частного инвестора, что вызвало тогда большой резонанс в городе. Дело в том, что Екатерингофу предстояло стать первым частным парком Петербурга. По официальным данным, у Комитета по культуре катастрофически не хватало средств на содержание и уход за территорией, поэтому и появилось решение ликвидировать государственное учреждение, а территорию передать в аренду сроком на 49 лет частной компании.
К тому времени существовала компания, учрежденная еще в марте 2003 г. «группой физических лиц» специально для реализации проекта восстановления и развития Екатерингофа. Они предполагали привлечь крупных инвесторов, в том числе и иностранных. По условиям договора, инвестор обязывался восстановить исторические объекты парка, в первую очередь дворец Екатерины. Его фундамент в парке в 2003 г. обнаружили археологи во время экспедиции под руководством П.Е. Сорокина. Предполагалось восстановить дворец в камне, обшив его деревом, а все сохранившиеся фундаменты сделать доступными для обозрения.
Кроме того, восстановлению подлежали Львиный павильон, Ферма, Мавританский павильон, мосты, Увеселительный вокзал, Катальная горка, Кегельбан, Русские избы, Кофейный домик, Конюшня. Предполагалось, что восстановленные постройки приспособят под коммерческо-развлекательные и представительские цели. Однако дела не заладились, и летом 2009 г. компанию «Парк Екатерингоф» по решению Арбитражного суда Санкт-Петербурга и Ленинградской области признали банкротом. В конце декабря того же года правительство Санкт-Петербурга отменило постановление от 2005 г. о передаче парка «Екатерингоф» частному инвестору. Судьба парка остается открытой…
Емельяновка
Одна из деревень за Нарвской заставой, примыкавшая к Петергофскому тракту. Среди первых ее названий было финское Метиля, которое русские переименовали в Металовку. Однако это название просуществовало недолго, и по имени протекавшей рядом речки Емельяновки деревня стала зваться Емельяновкой.
Когда во второй половине XIX в. по соседству возник Путиловский завод, в деревне стали селиться рабочие. А с конца XIX в. Емельяновка считалась даже небогатым дачным местом. Сообщения о происходивших здесь событиях попадали, хотя и очень редко, в дачную хронику на страницы столичных газет.
Так, 11 июля 1897 г. в «Петербургском листке» сообщалось: «Емельяновка. Вчера, 10 июля, здесь состоялось торжественное освящение моста, сооруженного С.-Петербургским земством. На торжество, начавшееся молебном, прибыли представители земства, пожарная команда графа А.Д. Шереметева и три отделения дружины имени Петра Великого. После водосвятного молебна хор графа Шереметева сыграл гимн „Боже, Царя храни“, ленту, ограждавшую мост, сняли, и команда и дружинники полной рысью промчались по новому мосту. В шесть часов вечера все прибывшие на торжество были приглашены к закуске».
…История сложилась так, что именно в Емельяновке родился и вырос знаменитый когда-то Вася Алексеев – один из организаторов питерского комсомола. Его отец в 1893 г. поступил на Путиловский завод чернорабочим в кузницу, потом перешел в механическую мастерскую сверловщиком. Вслед за отцом и Вася Алексеев пошел работать на Путиловский завод в пушечную мастерскую. Имено здесь он стал участвовать в революционном движении.
Емельяновка на карте Петрограда, 1916 г.
После революции Вася Алексеев являлся членом Петроградского комитета Социалистического союза рабочей молодежи и Нарвско-Петергофского райкома большевиков. Участвовал в боях против Северо-Западной армии Николая Юденича, а после ее разгрома вошел в Гатчинский ревком. В одну из своих поездок в Петроград он простудился, заболел и 29 декабря 1919 г. скончался. Говорят, хоронили его едва ли не все рабочие Нарвской заставы.
В 1928 г. ему поставили бюст у ДК им. Горького, который в 1936 г. перенесли в Парк им. 9 января на проспекте Стачек. Поскольку он был настолько культовой фигурой того времени, то и деревню Емельяновку, в которой он жил, назвали в его честь – Алексеевкой. Находилась Емельяновка-Алексеевка рядом с Путиловским (ныне – Кировским) заводом, в районе нынешней Корабельной улицы (так был назван в 1962 г. проезд к судостроительному заводу, а прежняя Корабельная улица находилась немного дальше).
Как отмечалось в путеводителе по Ленинграду 1933 г., на главной улице деревни Алексеевки «бросаются в глаза ряды серых двухэтажных домов своеобразной старинной архитектуры. Это остатки той Емельяновки, которую построили на государственные средства после наводнения 1824 г. на месте прежней деревни, целиком смытой водой в это наводнение. Во время него подъем воды над уровнем почвы доходил здесь до 16 футов. После того в Емельяновке и Автовой были сделаны насыпи этой высоты и на них построены новые „красивые и хозяйственные домы“. В конце деревни, на Корабельной улице и дальше за Морским каналом, расположены корпуса Северной судостроительной верфи (бывшей Путиловской), построенной в 1913 году для ремонта и сломки старых судов».