Историческая память и диалог культур. Том 2. CЕКЦИЯ 2. СОДЕРЖАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ ( Коллектив авторов, 2013)

За время своего существования любая нация накапливает объемный багаж исторической памяти, выражающийся в памятных датах, вехах жизни и творчества выдающихся граждан. Празднованием подобных событий укрепляется коллективная память. Нередко на определенном историческом событии спекулируют различные общественно-политические группы (говорят о так называемой политизации истории и исторической памяти). Последний примечательный всплеск активности исторического сознания пришелся на период перестройки, особенно конец 1980-х гг., когда СМИ пестрели разоблачениями о Великой Отечественной войне и советских вождях. Тогдашний интерес объяснялся политической задачей провести явную разграничительную линию между «новым политическим мышлением» и прошлыми «ошибками и заблуждениями».

Та же политика обыгрывания применялась к продолжавшейся войне в Афганистане (1979-1989). Правительство и сам М. С. Горбачев демонстративно открещивались от ошибок прошлой власти и от решения ввести войска в Демократическую Республику Афганистан (ДРА). Информационные ресурсы массировано использовались для закрепления в историческом сознании россиян представления о перестройке как о времени, когда была прекращена война в Афганистане, а решение о ее развязывании осуждалось с позиций морали и политики1.

Поскольку завершалась война, большая часть которой прошла в неизвестности, именно СМИ предстояло решить задачу актуализации и сохранения исторической памяти о конфликте. В печати публиковались полосы, посвященные не столько войне, сколько ветеранам. Издание «Комсомольская правда» призывало читателей включиться в процесс создания книг памяти по районам, городам или областям2. Главной целью подобных мероприятий было сохранение памяти о солдатах, сынах отечества. Однако дальше призыва СМИ не пошли.

Если для массмедиа информационный повод войны был упущен – основные боевые действия завершились, а с 1986 г. начался процесс планомерного вывода войск, и основное внимание было приковано к социальным проблемам ветеранов, то задача осмысления войны с позиций искусства, а значит, культурных символов, становилась весьма актуальной.

О войне в Афганистане снято немало кинолент: «Жаркое лето в Кабуле» (1983), «За все заплачено» (1988), «Сержант» (1988), «Опаленные Кандагаром» (1989), «Груз 300» (1989), «Афганский излом» (1991), «Нога» (1991), «Караван смерти» (1991), «Мусульманин» (1995), «9 рота» (2005). В ряде фильмов война была лишь необходимым сюжетным фоном, но в некоторых действие разворачивается непосредственно в Афганистане.

Проследим идеологический и политический конфликт исторической памяти в процессе медиатизации войны в Афганистане. Историческая память есть совокупность осмысленных обществом событий. Особенно глубоко в ней запечатлеваются трагические ситуации – катастрофы, бедствия, войны, революции и пр. Несмотря на то, что историческая память является видом коллективной, социальной, памяти, ее основа сплетена из индивидуального опыта многих граждан. Ветераны боевых действий составляют конкретную социальную группу и обладают своей исторической памятью, не ограничивающейся стандартным перечислением даты начала и завершения конфликта, а также тех боевых операций или особых событий, которые освещались в СМИ. Историческая память каждого ветерана заключает в себе пережитый лично боевой опыт, выражающийся в визуальных образах и чувственных переживаниях. Именно эта социальная группа острее всего реагирует на попытки режиссеров отобразить на экране либо правду, либо передать свою интерпретацию событий: «Мужички-киношники! Может, хватит из нас делать пушечное мясо? Поймите, вы, тугодумы, мы пришли назад ЖИТЬ, а не быть пугалом (каким вы нас делаете): «Граждане, живите честно, а то явится взвод головорезов-"афганцев", и всем вам кранты". Это читается в каждом вашем «фильме». Что вы знаете о нас, об этой бойне, именуемой "интернациональным долгом"?»3

Считается, что индивидуальная (личные воспоминания) и коллективная (ассоциирование себя с социальной группой) памяти могут взаимопроникать, но никогда не смешиваются.4 Однако на примере военных фильмов и фильмов о войне просматривается иная тенденция. Военные фильмы могут быть как патриотическими, так и антивоенными, основная сюжетная линия завязана на боевых действиях и на иллюстрации поведения человека в экстремальных условиях. В фильмах о войне, по нашему представлению, имеют значение не столько боевые действия, сколько сама война как феномен и человек на войне. Подобные фильмы являются настоящим произведением искусства. В них может не быть крупных батальных сцен, как, например, в «Апокалипсисе сегодня» или «Рожденный 4-го июля», однако в этих кинолентах поднимаются вечные вопросы, конкретная война является не более чем фоном, режиссер концентрируется на противостоянии война – человек. Можно предположить: индивидуальная память военных корреспондентов, непосредственно освещавших войну и нередко участвовавших в боевых операциях, привносится в коллективную память5.

Если память в большей степени интуитивна, то историческое сознание апеллирует к конкретным идеям, представлениям, чувствам и настроениям, на которых строится восприятие и оценка прошлого. Действительные участники или очевидцы событий имеют большее преимущество перед теми, кто вынужден узнавать о прошлом из книг, учебников или СМИ. Историческое сознание поколений периода войны в Афганистане формировалось неодинаково. Если для солдат война была «настоящей», то для общества, имевшего единственную возможность узнавать о событиях на южных рубежах Советского Союза из СМИ, конфликт был для ограниченного контингента советских войск (ОКСВ бескровным), а основные боевые действия разворачивались между моджахедами, поддерживаемыми западными странами и народной армией Демократической республики Афганистан.6 С течением времени в историческом сознании общества закрепилось понятие «высаживание аллей дружбы» как символ деятельности ОКСВ в ДРА.

Период с 1986 г., когда началось частичное «открытие» войны для советских граждан, можно обозначить как «когнитивный диссонанс». С одной стороны, войны не было в массмедийном дискурсе. С другой – ветераны являли собой живое опровержение этого тезиса.

Без полноценного освещения боевых действий с участием ограниченного контингента война в Афганистане свелась к двум датам – 25 декабря 1979 и 27 февраля 1989. В школьных учебниках или книгах для учителя трактовка войны в Афганистане дается с позиции «перестроечной» политики: «Вывод советских войск из Афганистана стал важнейшим внешнеполитическим актом СССР. В декабре 1989 г. II Съезд народных депутатов СССР осудил и признал грубой политической ошибкой «необъявленную войну» в Афганистане…Таким образом, была подведена черта под этой затяжной войной».7 «Серьезный удар по разрядке был нанесен вводом советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. СССР, для которого эта революция [Апрельская – Н. А.] в апреле 1978 г. явилась неожиданностью, тем не менее поддержал ее, увидев в этом возможность расширения своего влияния в этом регионе. Советские партийные идеологи сразу же стали рассматривать Афганистан как социалистическую в близкой перспективе страну…Участие советских войск в гражданской войне в Афганистане было непродуманным шагом и отрицательно сказалось на престиже СССР…В результате девятилетнего пребывания советских войск в Афганистане усилилась разорительная сверхмилитаризация страны… Решение направить «ограниченный советский контингент» в Афганистан было принято в момент, который представлялся брежневскому руководству звездным часом советского могущества»8.

Показательны результаты всероссийского исследования «Историческое сознание: состояние, тенденции развития в условиях перестройки» (руководитель к.и.н. В. И. Меркушин). Его итоги в контексте даты проведения – май-июнь 1990 г. – поразительны. Всего было опрошено 2 196 человек. Наиболее значимыми событиями были названы эпоха Петра I (72 %), Великая Отечественная война (57 %), Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война (50 %), перестройка (38 %), время борьбы с татаро-монгольским игом (29 %), период Киевской Руси (22 %), годы после отмены крепостного права (14 %), период НЭПа, а также индустриализация, коллективизация и культурная революция (по 12 % соответственно), царствование Ивана Грозного, правление Екатерины II и первая русская революция (по 11 % каждый ответ)9.

В целом можно заключить – названные респондентами события являются ключевыми пунктами школьной программы по истории.

Спустя десять лет, в 2001 г.исследование провели сотрудники СЦ РАГС. Респондентов просили определить значительные вехи российской истории – поводы для гордости и события прошлого, вызывающие чувства горечи и стыда:

В комментарии к исследованию, данном В. Э. Бойковым, говорится о «бесславных войнах, жестоких репрессиях, социальных невзгодах…», которые вызывают «отчужденное отношение к стране и государству»10. Хотя мы не можем с точностью утверждать, какие именно эмоции и чувства испытывали респонденты, называя в числе отрицательных событий войну в Афганистане, сам факт подобного ответа и трактовки исследователя является своеобразным «маячком» исторической памяти.

По причине диссонанса историческая память о войне в Афганистане не то чтобы начинена мифами, а лишена общей интерпретационной и оценочной основы, которую даже можно пытаться «фальсифицировать» (что происходит ныне с устойчивыми представлениями о Великой Отечественной войне). В то время, как историческая память о Великой победе и войне присутствует в неразрывной связи с настоящим, память о войне в Афганистане, происходившая в недалеком прошлом, ветераны которой по возрастному цензу составляют трудоспособное население, сфокусирована именно в прошлом и имеет в общественно-политическом и массмедийном дискурсах слабую связь с настоящим и тем более будущим. Справедливости ради необходимо отметить, что именно СМИ поднимали вопрос о войне 1979-1989 гг. в связи с вторжением коалиционных войск НАТО в Афганистан в 2001 г. Параллели, исторические и военно-политические проводились не только отечественными СМИ, но также и западными в контексте «извлечения уроков»11.

Искусство восполняет информационный пробел, образующийся после завершения вооруженного конфликта и временного удаления от события. Как литература, так и кинематограф возвращают конкретное событие в сферу общественного сознания и побуждают общество к публичному обсуждению не только художественного произведения, но и собственно исторического события. Наиболее показателен в этом отношении фильм «Афганский излом» (режиссер В. Бортко). Основные события происходят в период вывода советских войск из Афганистана. В киноленте отображено взятое клише из прессы: побывать на безопасном расстоянии от непосредственных боевых действий, чтобы получить награду и купить дефицитный товар западного производства. «Афганский излом» подтверждает идею о том, что содержание исторической памяти может иметь поверхностное сходство с непосредственной действительностью. Мы снова видим, что историческая память общества формируется под влиянием СМИ и искусства, то есть через посредников и поэтому проигрывает перед исторической памятью отдельных солдат.

Историческая память формируется из образов произошедших событий, что может отражаться в наименовании – например, Великая Отечественная война и Великая победа. Слово «великая» ассоциируется с чем-то монументальным, жертвенным и практически священным. Применительно к войне в Афганистане такого закрепленного определения не существует, однако в неофициальном дискурсе чаще употребляются «бесславная» и «забытая». Одновременно эти слова являются и взаимодополняющими как причина и следствие – войну, которой нет повода гордиться, стоит забыть, «стереть из памяти». Определенный образ формируется различными факторами – властью, политическими партиями, СМИ, непосредственно участниками. Когда определенное событие становится достоянием масс-медиа, оно переходит в сферу публичного обсуждения, в котором участвует и аудитория. В процессе осознания события формируется конкретный образ события, который затем закрепляется в историческом сознании и выражается в искусстве. Так складывается синхронный образ события, со временем его реконструкции и критики мы будем иметь ретроспективный образ, преломляющийся в культуре.

Итак, война в Афганистане оформлена в политический миф, создание которого было начато при руководстве Л. И. Брежнева, а завершено (но не развенчано полностью) при правительстве М. С. Горбачева. Политический миф бескровной войны для ОКСВ использовался для реализации такой политической цели, как геополитическая борьба в условиях биполярного мира. С одной стороны, руководство страны сознавало, что прямая военная помощь ДРА будет воспринята мировым общественным мнением как вторжение, экспансия.

С другой – за полгода до принятия окончательного решения на заседании Политбюро ЦК КПСС участники приходили к общему мнению, что официальная власть в Афганистане не пользуется значительной общественной поддержкой, и афганский народ может перейти впоследствии на сторону мятежников. Третий аспект политического решения касался вопроса Иранской революции 1979 г. как возможного катализатора подобных событий в других восточных странах (теория домино в трактовке советской власти), что и послужило основной мотивировкой военной поддержки ДРА.

Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что события, представленные в СМИ, были вымышленными, и частично с их помощью власти приукрашивали действительность. Например, в материале, где вскользь упоминалось реальное столкновение советских солдат с моджахедами, являлась аналитическая статья корреспондента «Огонька» Бориса Марбанова «Шакалы в волчьем логове»12. Материал выступал как двойное опровержение гибели советского военнослужащего С. Афиндулиди и реального вооруженного столкновения с повстанцами, о чем было опубликовало в эмигрантском журнале «Посев». Парадокс заключался в том, что в советском издании появилась правдивая информация о выжившем С. Афиндулиди, но была произведена подмена понятий – бой произошел во время прохода мирной колонны советских солдат. В «Посеве» же была дана достоверная информация о том, что советские солдаты вместе с армией ДРА участвовали в перехвате отрядов лазутчиков из Пакистана и каравана с американским оружием для бандитов, во время которого якобы и погиб Афиндулиди.

В период перестройки политический миф о бескровной войне развенчивался – публиковались письма, дневники и обращения ветеранов,13 однако наслаивался дополнительный миф об ошибочной войне.

Чтобы разъяснить данные диаграммы, опишем проведенный контент-анализе. Всего автором было просмотрено 245 статей из центральных газет «Правда» и «Комсомольская правда», а также журналов «Огонек» и «Новое время». Медиатизация14 войны в Афганистане была нами разделена на два этапа. Медиатизация первого периода (1979-1985) проходила в идеологическом контексте Холодной войны (другими словами – подчинялась политической логике); в немногих статьях, где упоминалось об ограниченном контингенте, журналисты акцентировали внимание на миролюбивой политике СССР, что выражалось в понятии «интернациональная помощь».

Второй период медиатизации характеризовался тенденцией «открытия войны» для общественности, что обусловливает высокий процент материалов об участии ОКСВ в боевых действиях (13,1), а это, в свою очередь, связано с тенденцией героизировать интернациональный долг как таковой. Мы выявили также тенденцию –:одинаковое процентное соотношение резко отрицательных оценок решения ввести войска и самой войны в целом (ошибка, заблуждение Брежнева, позор, бремя, афганский тупик, бесславная война, авантюра) и оценок войны как несуществующего события. Это было связано с развернувшейся в общественно-политическом дискурсе кампанией по политическому и моральному осуждению решения о военной помощи афганским властям. Таким образом, и во второй период (1986-1995) медиатизация военно-политического курса развивалась в фарватере политической логики – политический миф об ошибочной войне использовался руководством страны в целях легитимизации власти и реализации нового внешнеполитического курса.

Тем самым мифы о бескровной и ошибочной войне преобразовались в форму сказки о несуществующем конфликте, который происходил в условиях информационной блокады. Оба мифа выполняли функцию объяснения происходивших событий. С одной стороны, «вмешательство извне [в ДРА – Н. А.] со стороны империалистических стран» и «оказание срочной политической, материальной, экономической помощи, включая военную», с другой – «это не наша война». Плоские интерпретационные схемы, имевшие разные основания, оставили глубокий пробел в истории и, следовательно, социальной памяти о войне и целом поколении. Остается одна возможность восполнить эту лакуну – обратиться к очевидцам, участникам событий, которые, действительно, могут рассказать правду. Возникает параллельно другой вопрос – захотят ли они вспоминать о прошлом и бередить свою память?

Сложность и неоднозначность процессов происходивших в дореволюционных духовных семинариях, делает изучение вопроса о протестном движении их учащихся особенно актуальным. В этом вопросе в советский период сложилось несколько положений, которые требуют в данный момент переосмысления и переоценки на основе обращения к материалам федеральных и региональных архивов.

Духовные семинарии (от лат. seminarium – рассадник, в данном случае рассадник благочестия) открывались, согласно Духовному регламенту (1721 г.)15 и уставу 1814 г.16 как учебные заведения для подготовки будущего духовенства, что подтверждено уставами 1867 г.17 и 1884 г18. Тем не менее, со второй половины XIX века духовные семинарии (далее – ДС) начали активно включаться в революционную деятельность и, соответственно, нередко становились рассадником неблагонадежных для государства элементов. Примерами служат достаточно известные личности. Так, первоначальное образование в ДС получили ведущие деятели революционно-демократического движения Н.Г. Чернышевский (Саратовская) 19 и Н.А. Добролюбов (Нижегородская)20. В ДС начинал свое образование участник покушения на Александра II Н.И. Кибальчич (Черниговская)21.

Также можно упомянуть и некоторых непосредственных участников революционных событий 1917 г. и последующей Гражданской войны. Например, Н.И. Подвойский, руководитель захвата Зимнего дворца, был в свое время исключен из Черниговской ДС22. Из Полтавской ДС за украинофильскую пропаганду был в уволен С.В. Петлюра23. Из Тверской ДС был исключен будущий лидер энесов А.В. Пешехонов24. Из Тифлисской ДС был исключён Иосиф Джугашвили (И.В. Сталин) 25, в Полтавской ДС обучался Н.А. Щорс26.

Со второй половины XIX в. ДС возникали и революционные организации. Так первый революционный кружок был раскрыт в Пермской ДС в начале 1860-хх гг.27. При этом была обнаружена тайная типография. В отчете обер-прокурора за 1861 г. отмечались «важные беспорядки», произошедшие в Пермской ДС, которая до этого считалась одной из лучших28. Волнений в ДС продолжались на протяжении всей второй половины XIX в29. Но пиком волнений в ДС стали революционные события 1905-07 гг. В это время в той или иной мере они имели место практически во всех ДС РПЦ (в числе прочих, например, в Ярославской30, Минской ДС31 и др32).

В некоторых случаях они приобретали очень острый характер. Так, 2 мая 1906 г. в Тамбовской ДС в ректора архимандрита Феодора (Поздеевского) стрелял семинарист Владимир Грибоедов. Он промахнулся, лишь прострелив ректору клобук33. 7 апреля 1907 г. воспитанник первого класса той же Тамбовской ДС Н. Архангельский произвёл выстрел в спину нового ректора архимандрита Симеона (Холмогорова). Затем стрелявший сделал ещё два выстрела в уже лежавшего ректора. В итоге ректор, хотя и выжил, но из-за парализации нижней части тела был до конца своей жизни прикован к инвалидной коляске34 (расстрелян в 1937 г.).

Волнения в ДС, хотя уже и в меньшей степени, продолжались и после 1905-07 гг35. Интерпретация подобных фактов в советской историографии породила целый ряд неверных представлений, требующих серьезного пересмотра. В советской историографии было широко распространено мнение, что данные волнения были связаны с революционными настроениями и проходили под лозунгом политических требований36. Так, П.Н. Зырянов выступления семинаристов в 1905 г. характеризует как «тяготение к демократическому лагерю»37. Разумеется, революционный характер некоторых выступлений семинаристов нельзя отрицать (характерный пример, 8 марта 1906 г. воспитанники Владимирской семинарии требовали разрешения отслужить панихиду по капитану П. Шмидту, после полученного отказа они вышли на демонстрацию38). Но, учитывая все это, следует сделать определенные уточнения в терминологии, поскольку, с нашей точки зрения, подобные выступления семинаристов более корректно рассматривать не как сугубо революционное, а как протестное движение. В этом случае революционная деятельность семинаристов становиться частью их протестного движения.

Прежде всего, такое уточнение связано с тем, что некоторые акции были связаны с желанием смягчить учебно-воспитательные требования. Так, воспитанники Кишиневской ДС в ноябре 1912 г. выступили против того, что новое расписание ужина мешало им ходить в театр39. В их требовании не было никакого революционно-политического характера. Некоторые семинаристы, участвуя в протестных акциях в ДС, прямо уклонялись от политической деятельности. Так митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях отмечает, что, обучаясь в Тамбовской ДС, вместе с другими учащимися выступал за улучшение питания в семинарской столовой. Кроме того, он посещал революционный кружок, действовавший в этой ДС, но прекратил это делать после того, как на одном из заседаний услышал призыв к террористическим актам и цареубийству40.

Основным требованием протестующих семинаристов было не выступление против существующего строя, а разрешение свободно поступать в светские учебные заведения и на светскую службу. Так воспитанники Черниговской ДС, например, 7 октября 1905 г. подали петицию и заявили, что они прекращают занятия впредь до удовлетворения высшей властью их требований. При этом они согласились приступить к учебе, если будет исполнено главное их требование о допущении воспитанников четвертого-шестого классов во все университеты41. В 1912 г. в Киевской ДС выяснилось, что целый класс желает поступить в университет42.

Данная проблема имела долгую историю. Первоначально, почти до середины XIX в., государство, учитывая свои интересы, в виду нехватки достаточного количества выпускников светских учебных заведений, довольно часто привлекало на светскую службу воспитанников ДС. И устав ДС 1814 г. предусматривал, что воспитанники этих учебных заведений будут не только становиться служителями Церкви, но и поступать в Медико-хирургическую академию43.

Последняя масштабная попытка массового привлечения семинаристов на светскую службу была предпринята в правление Александра II (в 1875 г. 53 % всех поступивших в университеты составили гимназисты и 46 % семинаристы44), что привело к нехватке кадров для пополнения рядов православного духовенства. В результате, в 1879 г. был ограничен допуск семинаристов к вступительным испытаниям в университеты, и в них стали допускать только закончивших полный курс ДС по первому разряду45. То есть, семинаристы могли попасть на вожделенную для них светскую службу, но это было связано с преодолением целого ряда препятствий и ограничений. Настроение в среде семинаристов конца XIX – начала XX веков достаточно точно характеризует митрополит Вениамин (Федченков): «В семинарию шли совсем не для того, чтобы потом служить в Церкви, а потому, что это был более дешевый способ обучения детей духовенства. Школы стали сословными. Но ученики их по окончании семинарии в огромном большинстве уходили по разным мирским дорогам: в университеты, в разные институты, в учителя, в чиновники»46. Определенная часть учащихся поступала непосредственно на гражданскую службу без обучения в светских учебных заведениях: в казенные палаты47, управления акцизными сборами48, уездные земские управы49, отделения Государственного банка50.

Но те, кто не попал на светскую службу, были вынуждены становиться священниками не по призванию, а по жизненной необходимости. Согласно же церковному вероучению священнослужитель это не профессия, а служение. Священник – это прежде всего образ жизни. Всё это требует особых качеств от кандидата в священнослужители, а главное, – добровольного желания. В дореволюционной России сложилась ситуация, когда молодого человека только в силу его социального происхождения, насильно заставляли принимать священный сан. И выход здесь был один, о нём говорили многие церковные и государственные деятели – свободный допуск в ДС представителей любых сословий и неограниченный доступ для детей духовенства в светские учебные заведения и на светскую службу51.

Отметим, что ДС изначально формировались как сословные (для детей духовенства) учебные заведения. Это было обозначено и в упоминавшемся выше Духовном регламенте52. Впоследствии это подкреплено и законодательными ограничениями (не более 10 % от общего числа учащихся) на поступление иносословных лиц (не детей духовенства), в ДС. На практике в некоторых ДС в отдельные периоды обучались исключительно дети духовенства. Так в Воронежской ДС в 1871/72 уч. г., судя по экзаменационным ведомостям, учились исключительно дети духовенства53. В Тамбовской ДС из 82 выпускников 1896 г. было только 6 иносословных, то есть 7,3 %54. Все ограничения на поступление иносословных в ДС были отменены только 12 июля 1913 г.55, но эта мера не успела оказать существенного влияния на систему комплектования кадров духовенства в дореволюционный период.

Характерно, что ситуация в РПЦ начала XX в. характеризовалась в советской историографии как «кризис Церкви»56, но, точнее, это был не кризис Церкви, а кризис системы комплектования кадров духовенства. Проблемную ситуацию создавал именно сословный характер подбора кадров служителей РПЦ. Если бы принятие священного сана становилось добровольным, это, возможно, могло повысить нравственный уровень духовенства, а дети духовенства, уходя при желании на светскую службу, могли бы принести там больше пользы, как, например, обучавшиеся в своё время в ДС, но не принявшие священный сан художник В.М. Васнецов, изобретатель радио А. С. Попов, писатель Мамин-Сибиряк Д.Н., а также сподвижник Александра I М.М. Сперанский. Отметим, что после отмены в 1917 г. ограничения для поступающих в светские учебные заведения число поступающих в них семинаристов увеличилось.57

Следующим моментом в вопросе о протестном движении семинаристов, является представление советской историографии о том, что революционная деятельность семинаристов концентрировалось в основном вокруг социал-демократического движения58. Анализ архивных документов приводит к заключению, что политические симпатии семинаристов были в большей степени на стороне партии социалистовреволюционеров, о чем свидетельствует изъятая у семинаристов литература и дела учащихся ДС привлеченных к следствию по политическим мотивам59. Это во многом было обусловлено тем, что абсолютное большинство духовенства было сельским и, соответственно, большинство семинаристов были уроженцами села, что и определяло их политические симпатии. Митр. Евлогий (Георгиевский) писал: «Общение с народом привело меня с детских лет к сознанию, что интересы его и наши связаны»60.

В завершение следует сказать о том, что в советской историографии имеются значительные достижения в исследовании как жизнедеятельности РПЦ в целом, так и ДС семинарий в частности. Но некоторые её выводы требуют переосмысления и дальнейшего исследования. Это вопрос о революционном характере волнений в ДС, о причинах самих выступлений и о политических симпатиях семинаристов.

Итак, революционная деятельность семинаристов далеко не всегда носила политический характер и поэтому являлась лишь частью их протестного движения. Основным требованием учащихся ДС было снятие для них существующих ограничений на поступление в светские учебные заведения. Что касается политических предпочтений семинаристов, то они были в большей степени на стороне партии социалистов-революционеров.

В российской историографии присутствие в Великом Новгороде шведского экспедиционного корпуса под командованием Я. Делагарди, которое продолжалось с 1611 по 1617 г. долгое время рассматривалось как оккупация и подавалось обычно в контексте национально-освободительной борьбы русского народа за освобождение от иноземных захватчиков61. Однако у исследователей есть возможность расширить свои представления об этом моменте русской истории, обратившись к так называемому Новгородскому Оккупационному архиву (далее – НОА).

По условиям Столбовского мира 1617 г., положившего конец русско-шведской войне, Новгород был возвращен в состав России. Шведы покинули город, а среди трофеев, вывезенных Делагарди, оказались административные документы Новгородской Приказной избы за все время пребывания шведов в Новгороде. Возможно, шведы намеревались использовать их при определении линии русско-шведской границы и уточнении условий мирных соглашений, а, кроме того, у Делагарди могли быть соображения личного характера62. В любом случае архив, отправленный в Швецию, сохранился и не разделил печальной участи документов, доставленных в Москву и погибших при пожаре 1618 г. НОА долгое время находился в Прибалтике, а позже был доставлен в Швецию, где хранился в семье Делагарди, а потом был передан в Государственный архив в Стокгольме (Riksarkivet, далее – RA)63. Там он находится и в настоящее время64.

Долгое время он пребывал в безвестности, пока не был обнаружен профессором русского языка и литературы Гельсингфорсского университета С.В. Соловьевым, работавшим в RA 1837-1841 гг. и даже вывезший часть документов НОА в СанктПетербург65. В 1880-х гг. К.И. Якубов составил первый каталог НОА66, работа над которым была продолжена в 1900 г. М.А. Полиевктовым и шведским историком С. Классоном. С 1951 по 1964 г. составлением каталога НОА занимался советский дипломат С.В. Дмитриевский, благодаря которому появился трехтомный каталог на шведском языке, пробудивший интерес историков к данному документальному собранию. Во второй половине XX – начале XXI в. материалы архива уже использовали многие ученые Швеции и России67. Недавно группа шведских славистов, возглавляемых Э. Лёфстранд, при содействии российских ученых из Москвы, Санкт-Петербурга и Великого Новгорода, подготовили и опубликовали полную опись сохранившихся документов НОА в двух томах68, что сделало его более доступным и удобным в научной работе.

Большинство документов НОА, как уже было сказано, относится к 1611-1617 гг. и связано с пребыванием в Новгороде шведской администрации во главе с Якобом Делагарди. Они образуют два комплекса, отличающихся по происхождению и характеру. Первый комплекс включает в себя книги и отдельные печатные листы общим числом около 28945 страниц, которые составляют 141 «пункт» (единицу хранения), представляющих собой несколько приказных тетрадей в кожаных переплетах объемом от 50 до 600 листов. Они содержат материалы повседневного новгородского делопроизводства и хранят свидетельства о разных сторонах жизни города, в том числе и таких, которые не отражены в других документах того времени. Хочется остановиться подробнее на содержании именно этой серии, т.к. составляющие ее документы в наибольшей мере позволяют воссоздать картину жизни новгородцев в период шведского владычества.

Особое место среди материалов первой серии занимают Таможенные книги Великого Новгорода69, которые являются незаменимым источником для изучения русской торговли. В них содержится наиболее полная информация о количестве и ассортименте товаров, продававшихся тогда в Новгороде, ценах, видах и размерах пошлин, метрологии, географии торговых связей новгородцев. В них также содержится богатый материал и о структуре новгородской торговли. Прежде всего, они фиксируют значительную группу сельскохозяйственных товаров, основу которой составляют продукты питания и сельских промыслов. По ним можно восстановить хозяйственный быт новгородцев, что, безусловно, поможет более конкретно представить жизнь русского человека XVII в. При сопоставлении Таможенных книг с другими источниками в определенных случаях позволяют дополнить или уточнить картину политических событий. И, конечно, нельзя обойти стороной богатый лексический материал, содержащийся в книгах, который может быть использован для работы над словарем русского языка XI-XVII вв.70 Состояние книг хорошее за исключением записей за 1613/14 и 1615/16 (в первом случае книга пострадала в результате воздействия влаги, во втором большинство страниц пусты). Написаны они красивым скорописным текстом, а значит, легко читаемы.

Не менее важная информация содержится в кабацких книгах71. Известно, что питейные заведения существовали в Новгороде еще до взятия его шведами в июле 1611 г. – одно на Софийской стороне, другое на Торговой. Позже был открыт еще один кабак, просуществовавший до 1617 г. По материалам НОА известно, что кабаки находились в ведении оккупационных властей, и все с ними связанное тщательно документировалось. Кабацкие книги имеют порядковую нумерацию и содержат сметные записи новгородских питейных заведений, учитывающие количество поставленного в них и выпитого вина, а также описание приготовления пива и сколько ведер затем было реализовано. Доходы и расходы учитывались ежемесячно, а полученная прибыль поступала шведским властям. Важным представляется и то, что по данным материалам можно получить информацию о мерах счета и веса, принятых в Новгороде начала XVII в. Сведения кабацких книг расширяют познания о строениях на кабацком дворе, названиях питейными заведениями и их местоположении72. Изучение этих материалов способствует более полному воссозданию картины жизни в занятом шведами городе. Сведения о местоположении кабаков – ценное дополнение к тому, что уже известно о Новгородском городском плане из письменных источников, старейших карт и археологических находок73. Значительное место в первой серии архива занимают Дозорные книги (3327 листов)74 1610-1615 гг., содержащие подробную информацию о положении дел в новгородских землях периода оккупации – о количестве жителей в том или ином уезде, их земельных владениях, крестьянской зависимости, болезнях, смертности и пр. Так, «по дозору в Кречневском погосте софийские вотчины сел и деревень в жиле и в пустее и крестьянам николского вежитского монастыря вотчины сел и деревень со крестьяны жиле и что в пустее дворов и деревень и скольке пашни распашные и на чем хто живет и переложные земли и сенных покосов и всяких угодиев рыбных ловель и тому книги»75. Таким образом, Дозорные книги дают богатейший материал о жизни тысяч неизвестных людей, оставляя в памяти их имена и прозвища. Большая часть книг в прекрасном состоянии, без потертостей и повреждений, что делает сведения, хранившиеся в них, более доступными.

Документы этой серии НОА содержат информацию о том, какими налогами было обложено население Новгорода в течение шести лет оккупации. Проследить эту информацию позволяют книги Сбора солдатских денег76, Кормовые примочные книги77, книги хлебной отдачи78, писцовые книги79, сбора денег80, оброчные81, побережных пошлин82, книги сбора немецких кормов и немецких денег83. Известно, что, как и прежде налог взимался в размере трех рублей за обжу (основная единица налогообложения). Кроме того, взимались «ямские деньги» на содержание и ремонт дорог и на обеспечение почтовой службы. Взимался и специальный налог для поддержки почтовых курьеров. Упоминаются деньги, собиравшиеся на выкуп русских. Наряду с этими сборами появился и новый, более обременительный вид налога – содержание шведского войска. Он собирался, как правило, в виде денег, зерна, мясных продуктов. В числе повинностей было поддержание оборонительных сооружений в городах и сельской местности84. Население часто протестовало против такого большого количества налогов и сборов, а также против наказаний за их неуплату, о чем свидетельствуют многочисленные жалобы, хранящиеся во второй серии архива.

Особое внимание также следует уделить книгам Судного двора, которых в первой серии насчитывается четыре85. В них говорится о новгородской судной избе, о судьях, занимаемых должностях и о порядке судопроизводства. В целом состояние рукописей хорошее, но некоторые страницы в книгах полностью выцвели, вследствие чего информация была утеряна.

Особую сторону жизни Новгорода показывают приходно-расходные книги общественных бань, которые велись на протяжении четырех лет86. Бани были открыты четыре дня в неделю и управлялись четырьмя ежегодно назначаемыми целовальниками, которые собирали деньги за посещение бань, обеспечивали им все необходимое – в частности дрова и березовые веники, – и отвечали за их работу. В бане работали один дьяк, водолей и два сторожа, которые отвечали за сохранность одежды посетителей87. Продавец кваса снимал помещение для торговли этим напитком, и был наготове для тех, кто хотел использовать возможность проверить свою силу, и некий рудомет. Число посетителей бань было довольно высоко, особенно если учесть, что во многих домах имелись собственные бани. За один июньский день 1612 г. отмечено 550 посетителей. Однако по окончании оккупации число посетителей упало, цены поднялись, и становилось все труднее и труднее добывать дрова и веники88.

В первом комплексе документов также встречаются дворовые и лавочные книги89, которые содержат купчие записи и пошлины, взимаемые при продаже дворов и магазинов. Имеются две кабальные книги90, в которых содержится 178 договоров за время с 1 сентября 1614 г. до 1 сентября 1616 г. Книги были опубликованы в 1982 г. исследовательницей Х.Сюндберг91. В мельничных92, ужинных93 и умолотных94 книгах содержаться отчеты о количестве полученного хлеба, хлеба, а в дачных95 – пожалования тем или иным лицам. Приходно-расходные книги96 содержат подробные сведения о доходах от налогов; книги конфискаций, где перечисляются земли, которые были конфискованы в пользу формального правителя принца Карла Филиппа. В книгах денежного двора97 содержится информация о поступлении серебра и монет, а книги торговли лошадьми98 – о хозяйственной жизни новгородцев, о приемах и местах торговли, о количестве выращиваемого скота и пр.

Если же коснуться вопроса об организации управления городом при шведах, то документы первого комплекса НОА помогают установить, что исполнительная власть тогда находилась в руках не только Я. Делагарди, но и русского воеводы князя Ивана Никитича Одоевского – Большого. Гражданско-административные дела города были поручены шведской инстанции, которая именуется по-русски приказом, во главе с секретарем – дьяком, однако вплоть до 1617 г. в городе продолжают нормально функционировать русские органы управления, которые были переподчинены шведским властям. Шведы сохранили практически неизменной русскую административную систему, которая заметно отличалась от шведской. Сделки и купчие в Новгороде 1611-1617 гг., как и прежде, оформлялись подьячими, а в приказах работали дьяки. Сохранился – и это хорошо прослеживается по документам НОА, – русский обычай подавать челобитные представителям властей, которым активно пользовались новгородцы99.

Подробное исследование первой серии НОА позволяет заключить, что все книги написаны разборчивым почерком писцов, имеющих специальное образование. Именно поэтому документы этой серии более доступны исследователю, чем материалы, содержащиеся во второй серии, которые написаны менее профессионально, зачастую неразборчиво, с большим количеством ошибок и сокращений, что, безусловно, затрудняет их чтение и транскрибирование.

Второй комплекс НОА состоит из свитков. Исключение составляют несколько печатных листков, которые были закатаны в свитки и содержат документы и акты, записанные на отдельных, склеенных вместе листах, что, кстати, служит доказательством их подлинности. Он включает в себя 368 «пунктов» из 7052 листа. По подсчетам В. Азбеля, около пятнадцати процентов дел второй серии состоят из одного – двух листов или отдельных фрагментов, что, по его мнению, свидетельствует о том, что фонд далек от своего первозданного вида100.

Материалы второй серии состоят из купчих записей, служилых кабал, отпускных, судных дел, судебных грамот, расспросных речей, ведомостей об оплате, обыскных грамот, росписей, мировых грамот, поручных записей. К сожалению, не представляется возможным в данной работе более подробное описание документов данной серии, поэтому остановимся на наиболее часто встречающихся, а именно – земельных пожалованиях. Документы данного типа составляют около 1900 листов, то есть 25 % от общего числа. Как известно дворянам за службу полагались поместья. Многие, за поддержку шведов, обращались к последним с просьбой о приобретении земли из имений дворян, которые были убиты, взяты в плен, пропали без вести, бежали в Псков, Москву или под покровительство польского короля. Прошение на «освободившуюся» землю военнослужащие должны были предоставить сами. На один участок могли претендовать сразу несколько лиц, но получал его тот, кто приводил наиболее весомые аргументы, почему эта земля должна принадлежать именно ему101. Часто, получив, например, изменничье имение, сын боярский вскоре и сам оказывался в лагере изменников. Взаимные обвинения друг друга новгородскими дворянами и детьми боярскими возникали в зависимости от конкретной политической конъюнктуры в Новгороде – победы той или иной группировки, что четко прослеживается в документах второй серии НОА102.

Свитки содержат также информацию об организации канцелярии и ее отделов (встречаются даже имена клерков), что позволяет подробнее ознакомится с делопроизводством Великого Новгорода. В документах НОА можно встретить упоминания не только об известных лицах, но и множестве неизвестных людей, включая представителей беднейших слоев – чаще всего упоминается только их имена или прозвища, по которым можно установить статус данного лиц. Это позволяет не только воссоздать социальную структуру Новгорода начала XVII в., но и узнать о жизни простолюдинов.

Таким образом, НОА содержит огромное количество исторического материала, который в отличие от летописей не были рассчитан на публикацию, а потому гораздо менее субъективен, что позволяет исследователю проникнуться духом эпохи и построить собственную линию суждений и оценок всего того, что происходило в Новгороде при шведах. И первое, что бросается в глаза, это несоответствие режима, созданного в городе шведскими властями, общепринятому содержанию понятия «оккупация», которое предполагает наличие гнета, репрессий и притеснений населения со стороны завоевателей. Здесь же мы имеем картину нормально функционирующего крупного города – развивающуюся торговлю, гарантированное владение собственностью, сохранение системы управления и хозяйствования, стремление властей обеспечить новгородцам правопорядок и др. Следует отметить, что документация продолжала вестись согласно русским традициям и на русском языке. Ничего похожего на противостояние новгородцев шведским «захватчикам» в документах НОА мы не находим. Напротив, можно привести много примеров их сотрудничества, что опять же далеко не соответствует нашим представлениям об оккупации.

В качестве гипотезы можно выдвинуть предположение, что при шведах в Новгороде возродились некоторые новгородские обычаи и традиции, которые были изъяты из общественной жизни города после его вхождения в состав Московского государства (1478 г.), однако этот сюжет требует дальнейшего исследования.

Семья как устойчивая социальная общность выступает мощным фактором формирования личности, передачи социального опыта, исторической памяти, этнокультурных традиций. В связи с этим особую актуальность приобретают исследования культурно-исторических и духовно-национальных устоев дагестанской семьи. Они аккумулируют в себе уникальный опыт духовно-нравственного воспитания. В дагестанской семье всячески поддерживается авторитет родителей как источник духовно-нравственного влияния на детей.

В настоящее время институт семьи переживает далеко не лучшие времена, и, по мнению некоторых исследователей, находится в состоянии некого морально-нравственного кризиса. В поисках новых форм, которые необходимы, важно не утратить то ценное, что было накоплено в исторически обозримый отрезок времени. Как бы ни оппонировали «продвинутые» противники традиционной семьи, бесспорно, именно семейные узы являются непреложной ценностью для жителей планеты Земля.

Семья – важнейший государственный институт, на состояние которого объективно оказывает влияние сразу несколько факторов: экономика, духовное и нравственное состояние общества, физическое здоровье супругов… Причем для каждой конкретной семьи то или иное обстоятельство является определяющим103.

По мнению А. Харчева, семью можно определить как «исторически-конкретную систему взаимоотношений между супругами, между родителями и детьми, как малую социальную группу, члены которой связаны брачными или родственными отношениями, общностью быта и взаимной моральной ответственностью и социальная необходимость в которой обусловлена потребность общества в физическом и духовном воспроизводстве населения»104.

Семья выступала и выступает явлением, заменить которое не способен ни один социальный институт. Именно в семье происходит приобщение к важнейшим социо- и этнокультурным ценностям – языку, национальным традициям, обычаям и обрядам. Здесь происходит знакомство с истоками истории своего народа, семьи, рода, с духовными пластами этноса – эпосом, сказками, песнями, пословицами и поговорками, всевозможными табу, религиозным культом. В семье закладывается чувство гордости за свой дом, близких людей, за свою малую родину. В семейной среде начинает формироваться этнический менталитет, стереотипы поведения.

Что касается исторических традиций дагестанской семьи, то ей присущи черты самобытности, прочности и устойчивости, тесные родственные отношения, тухумные связи. Самым большим несчастьем для дагестанцев считается бездетность. Того, кто не имеет ни семьи, ни родни, называют пакьир. Так же называли и того, кто умирал не на родине и оказывался похороненным на кладбище чужого аула. Главным счастьем человека считалось оставление потомства и смерть на родной земле. Дагестанцам присуще сознание неизбежности смерти, но им небезразлично, где умереть, они желают стать частью родной земли, слиться с нею.

Сегодня в Дагестане семья в основной своей массе зиждется не только светской основе, но и на исламской культуре. Кроме того, дагестанская семья веками вырабатывала свои приёмы воспитания толерантного поведения, которые выливались в своеобразные традиции, регламентирующие весь процесс воспитания в семье и обществе. Практикуются такие формы и методы воспитания, как убеждение, положительный пример, авторитет старших, поощрение и наказание. Они формировались путем передачи опыта из поколения в поколение и охранялись авторитетом.

Атмосфера межнационального взаимопонимания, построенного на совместной учебе, работе, на совместном переживании радости и тревог, сознание исторических корней сформировала у дагестанских народов осознание общности судьбы и неразлучности друг с другом. Подтверждением этого служит увеличение количества межнациональных браков. В Дагестане, как и в других регионах, межэтнические браки прежде всего стали распространяться в городах, а затем и в районных центрах. Высокий процент межнациональных браков в городах объясняется в первую очередь многонациональным составом производственных и студенческих коллективов и населения в целом, расширением социальных контактов, более высоким уровнем образования и культуры населения. В разных городах республики процентное соотношение межэтнических браков разное.

Факты свидетельствуют, что в советский период процесс образования этнически смешанных семей усилился. Если в 1959 г. их количество составляло 5,2 млн., или 10,2 % всех браков, то в 1979 г. – 9,9 млн., или 14,9 %, а в 1989 г. – 12,8 млн., или 17,5%105. Что касается Дагестана, то, по данным Всесоюзной переписи населения в 1979 г., здесь каждая десятая семья была национально смешанной106. Если учесть, что в городах межнациональные браки заключаются намного чаще, чем в сельской местности, нетрудно сделать вывод, что среди городского населения республики доля национально смешанных семей была еще выше. По подсчетам М.М. Магометханова, в семи городах Дагестана в 1970-1979 гг. заключено 373390 браков, из которых большую часть (64 %) составили однонациональные браки и 26 % – межнациональные. От общего числа межнациональных браков (9873) – 23 % приходилось на союзы между женихами и невестами коренных национальностей Дагестана. Почти столько же составили браки дагестанцев с русскими, украинцами и белорусами (22 %), причем 85 % таких браков заключено дагестанскими мужчинами.

Все эти исторические особенности делают востребованным диалог культур на уровне микроколлектива-семьи, которая, в случае смешанного брака, складывается из суммы (синтеза) традиций различной этноконфессиональной природы.

Своеобразие облика исторических городов определяется наличием в каждом из них таких характерных черт, как выразительность общего силуэта и панорамы города, необычная топография, особая живописность городских улиц и ландшафта, самобытность памятников древнего зодчества, местные художественные и строительные традиции. Утрата значительной части исторических градоформирующих доминант и вторжение резко диссонирующих объектов в историческую городскую среду является сложной проблемой многих исторических городов.

К сожалению, сегодня очень многие памятники отечественной истории и культуры находится под угрозой разрушения, многие из них снизили свою ценность в результате воздействия хозяйственной деятельности , прямого или косвенного разрушительного воздействия климатических процессов. Ситуация усугубляется снижением в последние десятилетия объемов и качества работ по ремонту и поддержанию памятников, их бесхозностью, снижение государственного и общественного контроля и финансирования в сфере охраны памятников архитектуры, ведет, в конечном итоге, к их бесхозности, По оценкам специалистов РАН, состояние находящихся на государственной охране памятников истории и культуры почти на 80 % характеризуется как неудовлетворительное. Около 70 % нуждается в принятии срочных мер по спасению от разрушения, повреждения и уничтожения в результате проявления различных негативных явлений и процессов, включая экологические. Состояние большинства исторических поселений специалисты также оценивают как близкое к критическому.

Культурное наследие – духовный, культурный, экономический и социальный капитал невозместимой ценности. Наследие питает современную науку, образование, культуру. Наравне с природными богатствами, – это главное основание для национального самоуважения и признания мировым сообществом. Современная цивилизация осознала высочайший потенциал культурного наследия, необходимость его сбережения и эффективного использования как одного из важнейших ресурсов мировой экономики. Утраты культурных ценностей невосполнимы и необратимы.

Поистине массовый характер приобрели в последнее время необоснованный снос исторических построек и возведение на их месте объектов коммерческого строительства, которые и становятся главной угрозой для памятников истории и культуры. Сносятся ценные строения целью получения стройплощадок в центральных частях города, являющихся престижными.

Требования Федерального закона от 25.06.2002 № 73-ФЗ о необходимости проведения по объектам культурного наследия научной реставрации с привлечением для ее выполнения специалистовреставраторов, зачастую игнорируются, что приводит к подмене ремонтно-реставрационных работ работами по коренной реконструкции объектов культурного наследия, в том числе, связанной со строительством мансард, перепланировкой, возведением новых этажей и пристроек. При этом игнорируются требования сохранения окружающей среды объектов наследия, нарушается режим застройки на территории памятника и в зонах охраны. Около многих из них возводятся громадные новостройки. Не избежал подобной участи и наш город.

Актуальность исследования архитектурного культурного наследия столицы Татарстана обусловлена включением Казани в список городов мирового культурного наследия ЮНЕСКО и предстоящей Всемирной студенческой Универсиадой-2013. Эти события тесно связаны с притоком в город туристов и актуализируют проблемы сохранения архитектурного наследия. Поэтому в стратегии развития города до 2015 года отмечена необходимость обеспечения сохранения культурного наследия и преемственности культурных традиций на ряду с поддержкой многообразия культурной жизни и культурных инноваций, в том числе через эффективную государственную охрану и использование недвижимых памятников истории и культуры, сохранение ценностей материальной и духовной культуры.

В Казани к 2013 г. восстановят 66 объектов культуры, из которых 25 – историко-архитектурные памятники. Количество объектов культурного наследия в республике приближается к 7 000, из них 1 500 – на государственной охране, 1\3 из них находится в столице республики. В этом плане Казань сопоставима с Москвой и Санкт-Петербургом. Особую актуальность приобретает вопрос собственности памятников. В муниципальной собственности состоит 741 объект культурного наследия, причем в основном это многоквартирное жилье, 201 памятник находится в частной собственности, в собственности религиозных организаций – 94107.

Характерной особенностью Казани является, особенно являлась до 2000-х годов, определенная сохранность исторического центра города (его ядра, а также Старо-Татарской слободы), застроенного особняками, доходными и торговыми домами, зданиями промышленной и культовой архитектуры XIX – начала XX веков – такими как, например, бывшие владения купцов и купеческих династий Дом Шамиля, Дом Кекина, Дом Апанаевых, Сайдашевых, Унжениных, Усмановых, Апаковых, Вериных, Д. И. Вараксина, А. М. Музурова, В. Е. Соломина и других108.

Начиная со второй половины 90-х годов, в рамках программ ликвидации ветхого жилья и подготовки к празднованию тысячелетия города, многие здания, пришедшие за многие десятилетия ненадлежащего ухода в состояние, не подлежащее восстановлению, были снесены, а некоторые остаются в разрушающемся ветхом состоянии. Так, например, ушли в прошлое некоторые исторические архитектурные памятники XVIII – XIX веков – дом, где родился Фёдор Шаляпин, дом-музей Льва Толстого. Среди остающихся в обветшавшем положении зданий выделяются – гостиница «Казань», ряд зданий по улице Московская (бывшая Кирова) и дом Фукса.

Дом Фукса был построен в начале XIX века в стиле "классицизм". В 1805 г. в него вселился приехавший работать в Казань немецкий ученый Карл Фукс109 – врач, выдающийся ученый-краевед, ректор Казанского императорского университета (1823-1827 гг.). Здание было своеобразным центром интеллектуальной жизни города. Тут бывали Лобачевский, Боратынский, Языков, Сперанский, именно в этом доме Александр Пушкин провел весь вечер 7 сентября, когда в 1833 году собирал в Казани материалы для "Истории Пугачева". Дом был включен в федеральную целевую программу по подготовке к 1000-летию Казани. Но на его реставрацию не хватило средств. Сейчас у дома печальный вид: крыша обвалилась, на месте прихожей и гостиной образовалась свалка, оконные проемы заколочены металлическими листами и пестрят рекламными объявлениями.

Именно этот памятник стал объектом, впервые объединившим казанцев в стремлении остановить разрушение исторической и культурной среды центра Казани. Именно от дома Фукса стартовала 11 декабря 2010 г. первая общественная акция в защиту казанских памятников: в "экскурсии-шествии" по Старо-Татарской слободе приняли участие около сотни Казанцев. В начале этого года активисты городской инициативной группы по восстановлению дома Фукса и татарстанского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры организовали уже два подобных шествия по другим разрушаемым памятникам Казани.

Необходимо подчеркнуть, что вышеописанные негативные процессы в сфере культурного наследия, в том числе в рамках нашего города, в значительной степени явились следствием межведомственной разобщенности, несогласованностью действий некоторых федеральных и региональных органов власти и местного самоуправления и, что не менее важно, фактического отстранения общественности от участия в принятии решений в данной сфере.

Поэтому главным условием обеспечения сохранности объектов культурного наследия в настоящее время является совершенствование государственной политики на основе всестороннего учета состава и состояния объектов культурного наследия, современных социально-экономических условий развития общества, реальных возможностей органов власти, местного самоуправления, общественных и религиозных организаций, иных лиц, особенностей национально-культурных традиций народов Российской Федерации и множества других факторов. Последние десятилетия с их новыми экономическими и социально-политическими реалиями обострило ряд проблем в области охраны объектов старины, решение которых невозможно без учета опыта прошлых лет. Одна из этих проблем – приватизация памятников и формирование различных форм собственности на них. В связи с этим регламентация прав собственников со стороны государства, выработка оптимальных отношений сторон – один из важнейших вопросов сегодняшней памятникоохранительной политики.

Приватизация памятников архитектуры и истории частными лицами была разрешена еще в 1994 г. И если в Москве и Петербурге найти желающих довольно легко, с поиском покупателей на культурное наследие регионов дела обстоят тяжелее. Именно это случилось с домом Фукса.

В конце минувшего года исторический памятник был продан на аукционе ООО "Арден" за миллион рублей. Согласно условиям контракта, владелец должен был вложить в его реконструкцию не менее 63 миллионов рублей. Планировалось, что здание будет реконструировано под гостиницу в стиле старой Казани первой половины XIX века. Но после всех расчетов инвестор отказался от своих обязательств, поняв, что не сможет их выполнить. Зиля Валеева посетовала, что "из-за не очень щадящего законодательства" бизнесмены, которые искренне хотят принять участие в сохранении исторического наследия, не получают необходимых преференций, достаточных налоговых льгот. К тому же не всегда при покупке здания бизнесмены и компании представляют себе те объемы средств, которые будет необходимо вложить в реставрацию. Теперь дом будет оформлен в республиканскую собственность и предположительно попадет под долгосрочную целевую программу "Мирас-Наследие" на 2011-2015 гг. Министерство культуры республики предполагает создать в отреставрированном здании музейный комплекс.

Таким образом, несмотря на то, что культурное наследие России сегодня активно вовлекается в мировое культурное пространство, полноправной частью наследия мирового оно станет только тогда, когда российское общество осознает необходимость сохранения своего национального достояния и в стране будет создано действенное охранное законодательство.

Определение места епископата в восточнославянском обществе и особенно уточнение этого места в древнерусских элитах Киевской Руси поднимает вопрос о комплексе светских прав, какие могли усвоить высшие церковные чины того времени. На то, что епископы обладали таким ресурсом, указывает употребляемое в отношении ряда архиереев именование «владыка». Принято считать, что такое обозначение της», несомненно имевшего епископов является калькой с греческого слова «δεσπο не только церковные, но и светские корни и обозначавшего «обладатель, хозяин, распорядитель, властитель, верховный правитель и государь». Однако при оценке указанного именования епископа пока не совсем понятно, из какой именно среды был заимствован данный титул: из светской или (и) церковной. При этом нельзя исключать и того, что он мог возникнуть под воздействием различных канонических и юридических влияний, в результате сопоставления статусного положения епископа с положением других представителей высшей церковной и светской власти на Руси и в Европе. Более того, появление титула «владыка» может быть рассмотрено как следствие переосмысления места и роли епископа в церковной организации и в древнерусском обществе.

Сложность ситуации заключается ещё и в том, что в церковной истории практически не поднимались вопросы церемониального характера. Практически не изучены ни порядок, ни способы отношений и обращений в церковной среде Древней Руси. Важность этой стороны жизни официальных лиц, к которым в равной мере могут быть отнесены и высшие духовные чины, самоочевидна. Титул представляет собой одну из официально закреплённых форм обращения к человеку, исполняющему определённые функции, занимающему особое общественное место и несущему известную ответственность за свои поступки. Одновременно титул выступает маркером, позволяющим безошибочно определить роль и место носителя в социальной среде и государственном механизме, а также круг его прав и обязанностей.

В христианском мире Владыка – одно из божественных имён. Поэтом обладатель этого титула в известной мере может рассматриваться как лицо, наделённое некой божественной санкций, возводящей его власть к власти Владыки Небесного110. Одним из источников появления данного обозначения епископов могли быть литургические обращения к епископу. Например, подобное обращение присутствует в пении архиерейского «многолетия» или постоянных обращениях к епископу: «Благослови, Владыко». Впрочем, здесь не всё однозначно, потому что указанное обращение в Евхаристическом каноне предполагается и в адрес обычного священника. Но даже, если источником титула могла стать литургия, то всё равно необходимо разобраться, насколько такой перенос литургической практики в светскую жизнь мог быть оправданным и допустимым.

Прот. Владислав Цыпин высказал мнение, что в домонгольской Руси употребление имени «владыка» имело «неофициальный характер»111. Действительно, в таком случае многие стороны морально-этического и канонического свойства, связанные с переносом сакральных элементов в область профанного были бы решены. Однако данная точка зрения видится сомнительной. Во-первых, использование указанного обозначения епископов в домонгольской Руси было не повсеместным и имело ограниченный характер. Оно зафиксировано только в отношении архиереев двух кафедр: Новгородской и Владимирской (на Клязьме). В описанных обстоятельствах заслуживает внимания тот факт, что летописание не сохранило ни одного известия, чтобы кто-либо из архиереев домонгольского периода какой-либо иной епископии кроме Новгорода и Владимира именовался подобным образом не только со стороны князя, но и со стороны церковных лиц. Лишь единожды обращение «владыко» было адресовано к митрополиту. Этот эпизод связан с деятельностью митрополита Иоанна II. Сообщение донесено в претерпевшем существенные поздние правки Печерском патерике112. Однако интерпретировать этот нюанс в отношении митрополита Иоанна, имевшего знатное происхождение, обладавшего титулом «протисинкела»113 и пользовавшегося огромным доверием Всеволода Ярославича114, крайне трудно115. Во-вторых, этот титул имел особое значение и его носитель наделялся крайне высоким положение и даже священным положением в городском сообществе. Так, например, обращаясь в 1229 г. к новгородцам, князь Михаил произнёс: «несть лепо бытии граду сему безо владыце». Но более примечательно решение новгородцев в споре между архиепископами Митрофаном и Антонием (1219) за новгородскую кафедру: «Идита к митрополиту, да кого нам послеть, то намъ владыка» 116. Конечно, вопрос в тот год стоял о выборе архиепископа, но в городе уже было два архиерея. Поэтому перед горожанами стоял важный вопрос о том, кто из архиепископов станет «владыкой», носителем власти, а кто должен будет отказаться от притязаний и удалиться.

Впрочем, не трудно заметить, что использование данного обращения имело адресный характер, и, возможно, отражало реальную власть конкретных архипастырей. Из владимирских архиереев «владыкой» в раннем летописании был назван только Феодор. Автор известий о ростовском епископе не скупился на эпитеты и нелестные характеристики в адрес ненавистного архипастыря и уничижительно называл его «Фодорцом». И всё же при этом летописец сообщал о Феодоре как о «владыке» 117. В более поздний период, во время осады Владимира татарами местный епископ Митрофан (1238) также именовался «владыкой той области»118. Вероятно, это связано с обстоятельствами событий и действиями архиерея, употреблявшего всю полноту своей епископской власти.

Ситуация с Новгородом видится более сложной. Одно из первых употреблений здесь титула «владыка» связано с именем епископа, а позже архиепископа Ильи (1167/68). Сообщая о возведении епископа Ильи в сан архиепископа, Новгородская первая летопись помимо всего приводит следующее известие: «и повелено бысть владыце архиепископьство митрополитомъ»119. Очевидно, носители епископского сана в Новгороде и ранее обладали «владычным» статусом. Вероятно, такое положение дел стало складываться при архиепископе Нифонте. А при Илье, по мере окончательного закрепления за новгородской кафедрой архиепископского статуса, титул в полной мере вошёл в употребление в качестве особого, отличительного права новгородских архиереев. И в этом отношении пример Ильи показателен, поскольку «владыкой» он считался уже до возведения в архиепископы. Этот новгородский архиерей, вероятно, совопрошатель Кирика120, действительно обладал значительной властью не только в церковной, но и в светской среде, о чём можно судить как по совершённым в период его святительства строительным работам, так и по тому, что именно при нём новгородцы вновь добились архиепископского сана для своего архиерея, правда, заплатив за это в Киев, князю Ростиславу и митрополиту Иоанну, при которых особенно расцвела церковная симония, значительную мзду121.

Подобным образом «владыкой» до возведения в архиепископство был назван преемник Ильи, игумен Дионисий. В дальнейшем подобное именование архиереев Новгорода становится привычным. Следующий архиерей с именем Илья упоминается в качестве «владыки» несколько раз. Он поименован «владыкой» под 1180 г. в известии о закладке каменной церкви в монастыре Благовещения и под 1182 г. в сообщении об окончании строительства надвратной церкви Богоявления. Наконец, Илья назван «владыкой» в известии о его смерти и погребении (1186). Аналогично именовались и иные архиепископы: Гавриил, брат Ильи (1191, 1192), Мантурий [Мартирий] (1194, 1195, 1196, 1197, 1200), Митрофан (2001, 1202, 1220, 1222) и Антоний (1225, 1226, 1228)122. Все перечисленные случаи упоминания титула «владыка» связаны с торжественными событиями, имевшими официальный и знаковый характер.

Затрагиваемая проблема поднимает не менее интересные вопросы, которые до сих пор не получили ответов в историографии: как обращалось духовенство друг к другу? какими были формулы таких обращений? Более того, интересно определить, как обозначался архиерей в древнерусских письменных источниках. Поиск ответов на заданные вопросы нуждается в самостоятельном исследовании. Вместе с этим предварительные наблюдения в отношении митрополитов и архиереев позволяют сделать следующий во многом ещё «сырой» вывод. Если каноничность власти архиерея вызывала сомнения или была спорной, то его имя, как правило, не сопровождалось указанием сана123. Но при обычном упоминании архиереев их чаще всего отмечали с указанием кафедры124. В этом отношении примечательны агиографические тексты, в которых «добрые» архиереи именуются с прибавлением «святитель», а недостойные – лишь согласно их сану или без указания сана или имени125.

Применительно к рассматриваемому времени титул «владыка» встречается только в летописании и актовых памятниках, что свидетельствует в пользу официального значения такого обозначения епископа. Впрочем, названные источники и в том числе агиографические тексты, как уже было сказано, использовали и иные способы именования архиереев: по городам, в которых располагалась их кафедра, согласно сану, «мужем», что подчёркивало благородство происхождения126, или же назвали «святителем», акцентировав внимание на сакральной стороне архиерейского служения.

В связи с определением значимости титула «владыка» представляет уточнение круга отличительных прав и полномочий обычного епископа от того комплекса административно-правовых ресурсов, какими обладал епископ-владыка.

Круг канонических и иных возможностей новгородских архиереев хорошо изучен. Он включал в себя не только сугубо архипастырские богослужебные и судебно-административные права, но и такие специфические полномочия, как участие в управлении городом и контроль в сфере торговли127. Последнее обстоятельство особенно интересно. Устав князя Всеволода действительно наделял церковь существенными контрольными правами в области торговли. Более того, новгородский архиепископ в обозначенном уставе именовался «владыкой» 128. В дальнейшем данное представление об архиепископе вошло в международные торговые соглашения Новгорода. В.Б. Перхавко обратил внимание на то, что с начала XIV века в преамбулах международных договоров Новгорода использовалась не только обычная формула «от архиепископа новгородского», но и иной вариант отражения властных полномочий местного архиерея – «благословение от владыки». Поэтому можно утверждать, что указанная особенность оформления договоров подтверждает принципиальную важность титула «владыка». Учитывая, что с XII в. большинство новгородских святителей были избираемы самими горожанами, что так и не смогло закрепиться за иными епископскими кафедрами129, и в итоге неподсудны без согласия Новгорода Киеву, можно заключить, что власть новгородских архиереев приобрела особый ореол, а именование «владыка» величайшую ценность.

Впрочем, уже в следующие столетия рассматриваемый титул получил более широкое использование. Так, например, в XVI в. ростовский архиепископ Алексий подписывался как «смиренный архиепископ Ростовскый и Рославскый Белозерскый владыка Алексей»130. Но даже по прошествии трёхсот лет применённая формула архиерейского титула не позволяет видеть во «владыке» некий обычный синоним епископского сана и «неофициальную» форму обращения.

Подобный круг прав епископа-владыки хорошо прослеживается и во Владимире в период епископства Феодорца. О широте власти этого архиерея свидетельствует не только независимость от митрополита, но и иные права: во-первых, возможность наложения интердиктов131, которые никто так и не опротестовал, если не считать укоризн от епископа Кирилла Туровского132; во-вторых, не только совершение суда, но и применение пыток и казней133, что обычно было прерогативой княжеской власти. В-третьих, каноническая неподсудность Киеву. Здесь необходимо обратить внимание, что описанный в летописании суд над Феодорцом полон недосказанности и отчасти показал бессилие митрополичьей власти над владимирским епископом, если допустить, что возможно, жестокая расправа над Киевом и ограбление церквей могли быть спровоцированы в том числе и этой казнью.

Но здесь возникают определённые затруднения. Вероятнее всего титул «владыка» был калькой с греческого «деспотис», однако в русской традиции при применении данного именования к архиерею акцент делался не на духовном господстве епископа, «кириос», а на комплексе его светских прав и функций в городе или церковном округе. Греческая церковная иерархия, опиравшаяся на древнюю гражданско-церковную систему права и чиновничество, кажется, не знала подобных притязаний на светскую власть со стороны епархиальных архиереев. Описанные амбиции могли встречаться лишь на присоединённых территориях, например в Болгарии134, но не на греческой земле. Конечно, константинопольские патриархи порой стремились и нередко даже достигали колоссального влияния на государственные дела и политическую жизнь в столице135, но представить себе подобные претенциозные действия со стороны рядовых византийских епископов или архиепископов крайне сложно. Поэтому вызывает сомнение то, что комплекс полномочий, находившихся в руках и в ведении епископавладыки, имел византийское происхождение, поскольку само возникновение русского варианта титула связано главным образом, с расширением комплекса светских прав местных архиереев.

В возникших условиях было бы продуктивным сопоставить права епископа-владыки с кругом прав «светского меча» латинского епископата, поскольку комплекс полномочий древнерусского владыки определялся теми возможностями, которые ему делегировались со стороны города или князя как представителю светской власти. В представленной работе провести такой анализ, к сожалению, не представляется возможным. Однако описанные обстоятельства делегирования епископу городом и князем широких светских прав, закрепляемых, в том числе, в форме награждения титулом, напоминают инвеституру136. То есть можно заключить, что носитель титула «владыка» наделялся светскими правами, подобными тем, какие предоставляло епископам Западной Европы наделённым правами «светского меча». Учитывая, что в отношении Средневековья полного и ясного разделения между светским и религиозным в природе государства и церкви не существовало, в конкретных социально-политических и религиозных условиях, это приводило к возникновению оригинальных форм властных церковных институтов. Институт «владык» вполне может рассматриваться в качестве одного из таких примеров.

Средневековая дипломатия, в том числе дипломатические отношения Востока с западноевропейскими странами представляют собой одну из важных проблем исторической науки. Всестороннее исследование международных отношений Средневековья имеет большое значение для более полного уяснения многих проблем истории Востока и Запада. Без основательного изучения данного вопроса невозможно полностью охватить как отельную научную проблему, так и всеобщую проблему истории дипломатических отношений Средневековья. По этой причине изучение истории взаимоотношений азербайджанских государств Аккоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами имеет целую историографическую традицию.

Известно, что на протяжении нескольких столетий Запад внимательно изучал историю, культуру, психологию Востока. Однако результаты исследований были выдержаны в соответствии с духом колониализма. Западные историки Р.Сейвори, К.Рехборн, А.Лэмбтон, Дж.Вудс, Дж.Парри, М.Постан137, в той или иной степени занимавшиеся исследованием истории государств Аггоюнлу и Сефевидов, пытались прикрыть колониальную политику Европы под предлогом расширения османских завоеваний. Они не только не отмечали государства Аггоюнлу и Сефевидов в качестве азербайджанских государств, но еще и абсолютно не исследовали истинные причины противостояния в XVXVII вв. Османского и Сефевидского государств- ведущих сил тюркского средневекового мира.

Ситуация неадекватного освещения данной проблемы была характерна и для советской историографии. Долгое время в распоряжении русскоязычного читателя по этой проблематике имелись исследования историков Т.И.Абашидзе, М.А.Абидова, М.С.Абрамяна, К.З.Ашрафяна, Н.Г.Гелашвили, В.А.Джавахия, У.Х.Наджаряна, В.А.Папазяна138 и других. Эти исследования не только искажали историю Азербайджана, но и, представляя государства Аггоюнлу и Сефевидов как иранские государства, в целом не были написаны в рамках истории Азербайджана. Вне зависимости от того, были ли представлены вышеназванные династии как тюркские или нет, советские авторы в своих произведениях искажали историческую географию, этническую историю, традиции государственности, политическую и культурную систему Азербайджана XV-XVII вв., и представили эту страну в качестве периферии, окраины политической, социально-экономической, культурной, а также международной системы этого периода.

В 1960-е гг., когда существовали такие пустоты, «белые пятна» по такому значимому периоду истории Азербайджан,а как XV-XVII вв., опубликована работа Ягуба Махмудова «Взаимоотношения государства Аггоюнлу с Венецией (60-70-е годы XV века)»139. Размышления молодого историка о внешней политике Османской империи, о династии Аггоюнлу как одном из древних тюркских племен Азербайджана и о роли, сыгранной ею в истории государственности, размышления о колониальной политике европейских государств были новыми, соответствующими национальному духу и научно аргументировались.

Евроцентристы, считавшие Османскую империю «естественным врагом» Запада, представляли в своих трудах антиосманские мероприятия европейских стран, в том числе Венгрии, Венеции, Габсбургов, Папского государства, как «вынужденные шаги», предпринятые перед опасностью османских завоеваний. Ягуб Махмудов сумел доказать, что наряду со стремлениями европейских государств объединиться против Османской империи, с попыткой создания антиосманских союзов с государством Аггоюнлу ведущим фактором колониальной политики названных государств являлись их захватнические планы по максимальному овладению землями и привилегиями на Востоке.

В кандидатской диссертации Я.М.Махмудова было отведено огромное место деятельности азербайджанских дипломатов, в том числе Саре Хатун, являвшейся в тот период единственной женщиной-дипломатом на Востоке, слава о которой широко распространилась в странах Западной Европы. В работе исследовалось и деятельность выдающегося государственного деятеля Узун Гасана, в том числе и активные внешние связи его государства с Европой. Узун Гасан был представлен не как феодальный правитель и завоеватель, а как выдающийся представитель азербайджанской государственности. Важнейшим преимуществом исследования Я.М.Махмудова являлось то, что автор выявил ведущую роль Азербайджана в международных отношениях XV века, так как до этого в исследованиях других историков была представлена совершено иная версия.

Отметим, что вслед за этим фундаментальным исследованием ученого, не отказавшегося от своей научной позиции, одна за другой публикуются его статьи на русском языке. Каждая из них вызывала большой интерес русскоязычного читателя. Наряду с государством Аггоюнлу в этих статьях нашли отражение такие важные вопросы, как внешняя политика государства Сефевидов, его взаимоотношения с западноевропейскими странами, важная роль, которую сыграл Азербайджан в отношениях между Европой и Азией, его место в международной торговле, дипломатия Узун Гасана, шаха Исмаила, шаха Тахмасиба и Аббаса Великого140.

Эти проблемы, исследованные Ягубом Махмудовым, как в кандидатской диссертации, так и в научных статьях, нашли свое продолжение и завершение в докторской диссертации на тему «Взаимоотношения государств Аггоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами». Защита этого исследования, состоявшаяся в 1989 г. в Москве141, стала большим событием в исторической науке Азербайджана и в медиевистике в целом: историк с Востока исследовал западные источники и писал о том значении, которое имел Восток для Запада. Говоря словами автора, «Запад изучал Восток, учился у Востока, и старался превзойти его»142.

С одной стороны, это фундаментальное произведение обеспокоило известных востоковедов и медиевистов, с другой стороны оно вызвало с их стороны научный интерес. Азербайджанский исследователь представил исследование, отличавшееся от трудов историков Турции и Ирана: в нем не было ни восхваления завоеваний османских султанов, как это делали турецкие историки, ни элементов шовинистических идей, свойственных иранским историкам. Произведение Ягуба Махмудова было чисто научным исследованием. По этой причине оно сразу было принято широкой русскоязычной читательской аудиторией.

За труд «Взаимоотношения государств Аггоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами (вторая половина XV – начало XVII века)», получившей высокую оценку ученых Московского Государственного Университета, Института востоковедения Академии наук СССР и Ленинградского Университета, Я.М.Махмудову была присуждена ученая степень доктора исторических наук. По решению кафедры истории средних веков Московского Государственного Университета, это исследование азербайджанского ученого на основе положительных отзывов известных медиевистов С.П.Карпова, Г.Л.Курбатова, Н.В.Строевой, А.А.Кирилловой было рекомендовано к печати.

В одноименной монографии, созданной на основе первоисточников, в том числе впервые введенных в научный оборот, политика западноевропейских государств представлена в качестве одного из первых образцов политики «разделяй и властвуй» на Востоке143. Этот труд, написанный в национальном духе, был встречен с уважением и научной общественностью Азербайджана. В 1996 г. был издан его перевод на азербайджанский язык144. Работа была переиздана в 2010 г. на русском языке145. Монография на английском языке была опубликована в 2010 г. в Лондоне и Нью-Йорке146.

В других своих работах147 Я.М.Махмудов обосновывает, что в расширении взаимосвязей Азербайджана с европейскими странами важную роль играла политика этих стран, направленная на приобретение источников сырья и выгодных рынков сбыта на Востоке, и планы осуществления первых колониальных захватов в эпоху первоначального накопления капитала. Шелк-сырец, являвшийся основным продуктом вывоза государства Аккоюнлу и Сефевидов, был предметом острой конкурентной борьбы между западными державами, оказывая активное влияние на международные отношения; правители азербайджанских государств использовали эту борьбу для осуществления своих внешнеполитических планов. Именно Я.М.Махмудовым доказывается, что в конце 60-х – начале 70-х гг. XV в. государство Аккоюнлу играло ведущую роль не только в антиосманской коалиции, но и в международных отношениях Средневековья. Историк раскрыл роль разветвленных дипломатических отношений между государством Аккоюнлу и западноевропейскими странами, привел множество подтверждающих этот факт документов, которые систематизируются и обобщаются в различных работах ученого.

Важной стороной этих исследований является то, что в них впервые обоснована роль активной внешней политики азербайджанского государства Аккоюнлу в антиосманской кампании западных стран во второй половине XV в., а также показана ведущая роль государства Сефевидов в международных отношениях XVI-XVII вв. Кроме того, в работах Я.М.Махмудова впервые освещаются важнейшие направления дипломатических отношений Сефевидов с западными странами, которые подразделяются на периоды и этапы; каждому из них дается характеристика, систематизируется и обобщается богатейший фактический материал об этих взаимоотношениях.

Научная ценность исследований Я.М. Махмудова определяется и тем, что подробное изучение взаимоотношений таких империй, как государства Аккоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами на протяжении примерно 150-летнего периода истории позволяет создать более четкое представление о той роли, которую сыграли народы стран мусульманского Востока, в том числе азербайджанский, в процессе всемирно-исторического развития. Научно доказывается, что глубокие социально-экономические и политические последствия колониальной политики западноевропейских государств в эпоху первоначального накопления капитала, великих географических открытий и османских завоеваний, значительные смещения международных торговых путей и в результате этого ослабление традиционных торговых связей между Европой и Азией оставили неизгладимый след и в истории этих стран и народов. Становится очевидной роль, которую сыграли во второй половине XV – начале XVII вв. государства Аккоюнлу и Сефевидов в ослаблении Османской империи. Эти исследования явились важным шагом вперед в изучении истории международных отношений средневековья и, в первую очередь, многих аспектов отношений западноевропейских государств со странами Востока в связи с процессом первоначального накопления капитала и османских завоеваний.

Самая важная черта научной деятельности Я.М. Махмудова заключается в том, что она стала важной методической и теоретической основой единой школы ученого, вокруг которой группировались его ученики и последователи. Среди них особо надо отметить Д.Г.Гасанзаде, Х.А.Камбайзаде, Р.А.Муганлинского, Е.А.Гёзалову, Е.М.Летифову, Р.И.Дадашеву, Г.Язди, Д.Азимли и др.148

Как следует из этого краткого историографического обзора, изучение взаимоотношений государства Аккоюнлу и Сефевидов с западноевропейскими странами в XV-XVII вв. позволяет точнее определить роль и место крупнейших империй Востока и населяющих их народов, включая азербайджанский народ, во всемирно-историческом процессе. А также проследить социально-экономические и политические последствия для стран и народов Востока и Запада османских завоеваний и колониальной политики европейских держав. Приведённые в изысканиях азербайджанского историка Я.М.Махмудова новые факты, документы и материалы, выводы и обобщения стали полезными и при исследовании истории внешней политики западных держав, поддерживающих в этот период связи со станами Ближнего и Среднего Востока. Исследования последователей Я.М.Махмудова продолжаются по сей день. Это позволяет надеяться, что они станут направляющими моментами и методологическими ориентирами изучения международных отношений Средневековья и обогатят отечественную медиевистику.

Для современности характерно смещение перспективы видения, понимания траектории движения от прошлого и даже настоящего в будущее. Прошлое больше не считается точкой отчета, началом, его ценность и уместность в настоящем всячески ставится под сомнение. Начало времени «пост-настоящего» – в сингулярности момента, ускользающего настоящего, в содержании, теряющем свою форму. Поэтому сегодня мотивы утраты памяти, частной и коллективной, ее сохранения или восстановление актуализируются в общественном сознании всё чащи и в самых разных формах.

Память – своего рода история развития сознания человека, осваивающего мир в себе и снаружи. В памяти сохраняются моменты пересечения, слияния – человека и Мира, моменты исполненности человеком сущности, обретающей выражение в знаках. Они указывают на происходящее-рождающееся как на ту пустоту, которая осталась незаполненной и зияющей своим вопросом. Сущность, таким образом, постоянно взывает к необходимости собственного раскрытия, обращаясь к памяти и указывая на необходимость продолжения пути. Знаки запомнившегося (запечатленного) отпечатывают достигнутое, одновременно запечатывая случайность обратного возвращения, табуированного законом развития. Памятные указатели оставляют знак открытого смысла и замысла происходящего, оказываются в коллективном опыте – понятые и/или взятые под вопрос, требующий продолжения.

«Память мыслит о помыленном… Память – это собрание мыслей о том, что должно осмысляться прежде всего другого. Это собрание прячет в себе и укрывает у себя то, что всегда следует мыслить в первую очередь, все, что существует и обращается к нам, зовет нас как существующее или пребывшее»149. М. Хайдеггер определяет память как собрание мыслей о том, что держит нас в нашей сущности (выделено мной – Л.Г.), поскольку мы его мыслим.

Однако память – это не склад мыслей, скорее это не «собрание», а собирание мыслей и «воспоминаний» (своего рода «организация», «упорядочивание»), память – это способ ориентироваться в про(ис)шедшем (пройденном), руководствуясь (направляясь) теми самыми мыслями, что остались знаками встреч с новым, в которых сущность выстраивалась и обреталась. Наиболее зримые засечки становятся направляющими, которыми пользуется память. Память – способ удержания, который властвует над присутствующими в понимании и одновременно то, что их удостоверяет. Память – это власть над пространством и временем, определяющиеся пониманием. А что такое время? – «Время есть ничто иное как растяжение, но чего? Не знаю. Может быть самой души?»150

Д. С. Лихачев писал: «Память противостоит уничтожающей силе времени. Память – преодоление времени, преодоление пространства. Память – основа совести и нравственности, память – основа культуры. Хранить память, беречь память – это наш нравственный долг перед самим собой и перед потомками. Память наше богатство»151. Культурная память – необходимое условие нравственной жизни. Культура как совокупность норм, правил, традиций закрепляет человеческие достижения, отработанные во времени жизнями многих людей, в коллективной памяти. Сохранение опыта, традиций конкретной национальной (культурной) общности есть условие ее национальной идентичности и как следствие сохранение ее целостности.

Историческая память как система представлений о прошлом не является устойчивой системой постольку, поскольку само прошлое в современном мире перестает быть структурой, превращаясь в событие. В понятие системы тоже не укладывается, разве что такой, центр которой везде, а границы нигде. Культурная память является базой мировоззрения. Сознаваемо или бессознательно она расшифровывается в знаках культуры. И чем богаче знания человека о культуре и собственной истории, тем эти знаки в книге памяти для него оказываются нагруженными большей информацией и смыслом. Чтобы это происходило, чтобы расшифровка культурного кода осуществлялась, необходимо, чтобы участки прошлого имели связь с настоящим. Память – это обращение к событиям произошедшим, обращение, которое становится «превращением». То есть потенциал прошлого становится используемым в настоящем для продвижения в будущее. Разрыв связи чреват тем, что накопленный опыт и знания больше не смогут быть полезными для движения.

Культура – результат социальной активности, воплощаемой в материальных и духовных формах. Цивилизация опирается на достижения культуры, составляющие ее духовный каркас, фундамент и опору. Национальная и социальная идентичность определяется уважением к истории во всей противоречивости и многообразии ее проявлений. Культурная (историческая) память – своеобразный «перекресток» прошлого, настоящего и будущего. Культура как рефлексивная форма с одной стороны создает дистанцию ко всему чужому и другой приближает. Она формирует идентичность или аутентичность.

Каково предназначение исторической памяти? Сохраняя, передать. Что? – опыт событий прошлого. А нужен ли этот опыт настоящему, столь стремительно меняющемуся, и будущему, столь непредсказуемому. Нужна ли будущему память? Нужно ли вообще что-то хранить, запоминать? А другой вопрос, нужно ли это делать человеку – или достаточно положиться на умную машину, которая и станет мозгом человека, по крайней мере, той его частью, где храниться информация – о прошлом. Память –она всегда о прошлом, но при этом всегда нацелена на будущее.

Одним из свойств памяти является узнавание. Но что можно узнавать в мире, который изменился до неузнаваемости? И продолжает порождать новации непрестанно, с постоянно возрастающей скоростью – от поколения к поколению. Знать и помнить, узнавать мы можем только нечто неизменное. Где же находится это неизменное, постоянное – там знание, «туда» и память.

Современность характеризуется стремлением превратить знание как нечто статичное, охраняемое в своей неизменности, в информацию – текучую структуру смыслов, легко приспосабливающуюся под время и пространство современного мира. И чтобы такая трансформация могла произойти, и знание могло бы обрести свою новую жизнь, оно должно быть «обретено», извлечено из кладовых прошлого, осознаваемого настоящего, опасений будущего. Знание как память о неизменном, постоянном, истинном. Информация – нечто текучее, адаптирующееся, превращающееся то в одно, то в другое. Именно знание становится поисковым запросом памяти, оно – достоверное и незыблемое способно принести плотную основу и зыбкий текст современного мироустройства. Информация нужна человеку не только и не столько для своего количественного накопления, упаковки, развертывания, хранения и передачи, а, и это главное, – для обнаружения в ней ценностей и указателей перспектив будущего развития. В современном мире информация является не только способом объединения людей, формой их совместного общежития, но и катализатором общественных изменений, изменений которые общество совершает в мироздании.

Информация, таким образом, являет собой представление, она суть форма, заключающая содержание многих и многих событий, и вид – проекция знаковых «происшествий», сотворенных совместным взаимодействием. Событие, в свою очередь, есть начало существования информации, и оно представляет собой взаимное существование, сцепление, взаимное соударение разделенных фракталов мироздания, дающее обнаружение их своей, и значит, существование. Отсюда берет начало проявленное бытие-сущее – из события, которое отражено и в информации. Здесь проявление и выход на поверхность, здесь черное и пустое наполняется светом, переходит из потенциального в актуальное. Становясь в свою очередь, причиной, сущностью, целью, материей.

Общественная коммуникация (общественные отношения) являются основным условием функционирования культурной памяти. И проблемы, связанные с вероятной возможностью утраты культурной памяти – потерей временной или постоянной – кроются в сфере отношений между людьми. Память существует до тех пор, пока знаки, символы которые она хранит потенциально, актуально присутствуют в активном коммуникативном пространстве.

По аналогии с естественным процессом взаимодействия нейронов, в результате которого образуются новые ячейки памяти, являющиеся будущими хранителями информации, функционирует и коллективная – культурная (историческая) память. «Клетки» коллективной памяти образуются только в ходе взаимодействия, коммуникации. И только так, во взаимодействии, сама клетка продолжает существовать и выполнять свою роль в организме, свое предназначение. Если связи не образуются – ее существование бессмысленно и бесполезно. «Клетка» (ячейка памяти) не нужна – она не рождается, не существует.

Возможности мозга (органа, без участия которого невозможно говорить о сознании и одной из его способностей – памяти) мы используем, по разным оценкам – от 1 до 10 %, лишь частично. То есть часть клеток остаются неактивными, не задействованными в жизнетворчестве. Это происходит потому, что между ними нет связи. Так и в организме общества – коллективная память воспроизводится исключительно при взаимодействии, только являясь участникам памяти, клетки организма общества реализуют себя – функционируют.

Свою принадлежность коллективу (обществу), его истории человек начинает ощущать в практике, где ему раскрывается взаимозависимость всякого действия, каждой детали. Проводником в таком познании является память. В отличие от животного, человек имеет не только генетическую, но культурную память. Такая память – неприродная – передается только посредством передачи культурных знаков, точнее, через приобщение к их созданию и использованию. Если человек не обучен этому «искусству», то его можно считать лишенным связи с единым общественным целым, с тем коллективным организмом, о существования которого зависит его собственное бытие и реализация.

Коллективная память – событие, свершающееся в личной истории, или, по-другому, это основа проживаемого человеком события, длительность которого составляет, в среднем, 60-70 лет. Индивидуальна жизнь, счастье – есть Нечто, связанное с единством створяющегося действиями отдельных людей, соединенных невидимыми нитями пространства и времени, информации и энергии в единый коллектив. Если есть связь с коллективом – есть связь с самим собой, есть представление – куда и зачем, видение смысла. Если ощущения коллектива нет (а как оно возможно только через память – через связь – историческую и культурную), то человек остается «культурным аутистом» или, что еще хуже, морально-нравственным дегенератом. Вроде и в обществе, но связи с ним нет, нет представления о его истории, задачах и смыслах, нет ощущения бытия внутри социального коллектива. Нет общества – есть только Я, только моя «история» есть.

История всегда есть сугубо коллективное действо, даже история конкретного, трижды индивидуального и свободного человека. Свобода от памяти – это свобода от всего, что было когда-то содеяно человеком, свобода от собственной сущности; это стояние перед колоссом и непонимание того, что движение вперед возможно только с этой ступени.

В своих воспоминаниях мы зачастую полагаемся на память других людей: культурная память связывает нас воедино. Она размыкает каждого из нас, подключая к коллективному опыту и накопленным достижениям. И, наоборот, содержание каждого, возвращая в общий объем, где оно только и имеет свой смысл и реализацию. Культурная память – это коллективная история, коллективное пространство и время. Это то, что дает точку опоры и представление о перспективе.

Но, кажется, что «связь времен распалась…» Стремительное движение или перманентные скачи в будущее – настоящее настолько сильно отличается от того, что было несколько лет назад. Прошлое становится все более и более ускользающим. Однако говорить о том, что оно исчезает, ни в коем случае нельзя. Дело в том, что современная эра информации и коммуникации предлагает все новые более мощные и масштабные способы работы с информацией, в том числе той, которая хранится в памяти. А собственно, все, что мы имеем – это и есть информация, которая хранится в памяти. Обращаясь к ней, мы лишь раскрываем ее, обналичиваем и начинаем использовать. Информация – это способ обработки происходящего, его оформление, когда неоформленное содержание (условно, ничто), становится Нечто, обретая форму. Каким образом она обретается – включается – присоединяется – стыкуется, коммуницируется, одним словом. Рост массивов информации свидетельствует о том, что в поле коллективной памяти оказывается все больше и больше знаков. Усилившийся информационный обмен активирует все большие и большие участки коллективной памяти, устанавливает все большее количество связей.

Сегодня часто звучат предупреждения о том, что мы «теряем память». Что это значит? Ведь поток информации из самых разных концов мироздания только расширяется. Сегодня наше существование стремительно проносится в информационном тоннеле. Что же происходит? В несущемся потоке памяти отсутствуют устойчивые связи и магистральные линии; память стала настолько подвижна, динамична в своем существовании, чего раньше было не возможно вообразить. Это и настораживает нас. Мы боимся утратить прошлое, не понимания, что постоянно находимся в его текучем потоке, теряясь в его пучинах.

Проблема потери памяти, возможно, заключается в том, мы, видимо, утрачиваем свое личное и личностное отношение к происходящему. Будучи в потоке, осознаем ли мы это свое присутствие в нем, замечаем ли, «означиваем» ли то, что происходит вокруг. При том, что историческая (культурная) память – это всегда активная жизнь сознания, включенного в происходящее…В чем причины такого положения вещей? Откуда равнодушие к происходящему. Возможно опять же в том, что человек не видит, не осознает своего присутствия во всем том, что происходит, он не понимает, как всё связано с ним, не ощущает своей личной связи с прошлым и будущим, почему? Потому что не понимает своего настоящего. Проблема утраты памяти коренится в том, что мы не имеем настоящего – настоящего себя. Познание прошлого – это часть самопознания. Испытывая колоссальную нехватку понимания себя, человек просто замыкается в темной кладовке обстоятельств, случайностей, закрывая глаза, затыкая уши на краски и звуки того, что есть вокруг, не замечая явных закономерностей происходящего. Причина – состояние отчужденности, ставшее символом современного человека.

Человек, утративший память, – это человек, потерявший связь не только с прошлым, но и происходящим, устранившийся от жизнетворчества. Для него все вокруг стало чужим, неизвестным, пугающим. С другой стороны, неизвестное – это новое, это возможность переоткрывать что-то по-другому, увидеть в новом свете. Лишь бы объект восприятия не исчез, то есть связь с ним сохранилась. А это проблематично.

Диалог культур как всемирный информационный процесс – весьма значимое событие, непрерывность и успешность реализации которого является условием движения человечества в следующие прогрессивные состояния. Диалог культур – перекресток ментальных моделей опыта и соответственно представлений о ценностных ориентирах и выбора магистралей будущего развития. Он свидетельствует о том, что проблема взаимопонимания общечеловеческого взаимодействия и взаимосуществования существует, и она имеет сегодня глобальные масштабы. Раньше такой проблемы не стояло, никакие культуры не помышляли о необходимости ведения диалога. Сегодня этот вопрос, изначально возникший с переходом человечества в эру глобальной интеграции, обнаружил необходимость самоопределения культуры и культур, как отправной момент ведение диалога.

Базовым условием глобальной коммуникации стало поиск не только того, что нас различает, не только поиск аутентичности, но и то, что нас объединяет – и поиск идентичности. Представляется, что, начиная с самоопределения, диалог ведет к выяснению того, что собственно составляет это «само-», общее, как оказывается для всех. Одним из способов выяснения идентичности, с одной стороны, и всеобщих оснований культуры вообще, человечества вообще является вопрос о природе культурной памяти.

Проблема возможности диалога культур, вопросы, касающиеся исследования культурной (исторической памяти) также показывает осознание того, что для современной действительности выживание человечества и его будущее зависит от того, насколько ему удастся осознать себя единым, целостным, глобальным.

Диалог культур – вопрос серьезный, рассматриваемый на самых разных уровнях, во всевозможных контекстах. Что может стать основанием этого диалога? Не только в рациональной коммуникации, но и в своих чувствах люди видят сходство между собой. Это и может стать средой согласия. Как? На основе чего создать эту среду? Память есть возможность диалога, который в свою очередь выступает базовым условием продвижения человечества в будущее. Ведь совершать движение в пространстве и времени, мы можем, только будучи соединенными информацией и энергией. Информацией – накапливать, сохранять и передавать которую, призвана память – аккумулятор и трансформатор движения будущего.

Глобальный мир современности. Казалось бы, разделение культур прекращается. Мы коммуницируем более глубоко и плотно, мир интегрируется прежде всего на базе информационно-коммуникационных технологий. И это испытание для памяти. Бум развития науки и технологий создал прорыв в информационном пространстве. Громадный поток информации – памятных знаков, который пока еще не возможно адаптировать. Интеграция несет в себе, с одной стороны, развитие, а с другой – рост неприязни, ненависти, возникающей как следствие невозможности в столь короткий период времени адаптировать множественный опыт различных культур, принять в себе и пережить ценности различных «историй», ментальностей. Увидеть другого, то есть не со стороны, а внутри – это и может означать принять его жизнь и историю как событие своей собственной жизни, увеличивая, таким образом, ее объем в разы.

Связь с прошлым может быть утрачена – и если это случится, но процесс будет необратимым. Поэтому вопрос о необходимости сохранения этой связи при всей изменчивости происходящего даже не возникает. Однако это должно быть не просто собрание знаков – пустых и безжизненных, но наполненных смыслов и значением будущего. Если история станет кладбищем – это будет большой трагедией человека.

Прошлое – это не даты, цифры, формулы; это события, опыт, достижения, жизнь, пропитанная чувствами и мыслями людей. Оно продолжает существовать в прожитой, оживленной дыханием интереса, проникновенного соучастия, истории. Культурная память живет активной жизнью, и жива она до тех пор, пока способна воссоздавать живые образы прошлого, способные окликнуть в человеке его собственное обращение к истокам самого себя.

Память представляет собой способ удержания целостности, она же – указатель того, к чему не может быть возврата, пройденному. И, одновременно с этим, это всегда извлечение нового, потребность которого в настоящем и будущем и активизирует процесс работы памяти. Воспоминание – это всегда создание новой связи здесь и сейчас, корни которой тянутся к началу события человека и Мира. Память – мысль об истоке, начале, она есть, по сути, толчок в будущее, мысль о движении, сущность и направление которого ей неизвестны. Именно их предстоит раскрыть человеку, связывая время, пространство, превращая информацию в знание и наоборот, и извлекая из этих процессов энергию для освоения будущего.

Историко-культурное наследие – духовный, культурный, экономический и социальный капитал невозместимой ценности, который является ресурсом наряду с полезными ископаемыми, а также фактором гуманитарной безопасности будущих поколений. Постиндустриальная цивилизация осознала высочайший потенциал национального достояния, необходимость его сбережения и эффективного использования как одного из важнейших ресурсов мировой экономики. Без историко-культурного наследия немыслимы современная жизнь Татарстана и перспективы его развития, оно создает мировой имидж.

Государственная охрана объектов культурного наследия – одна из важных отраслей региона и подтверждена следующими законами: Федеральный закон «Об объектах культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации». Принят 1 апреля 2005 г.; Закон Республики Татарстан «Об охране и использовании культурных и исторических ценностей». Принят в 1996 г. Закон РТ от 01.04.2005 N 60-ЗРТ (ред. от 01.08.2011) "Об объектах культурного наследия в Республике Татарстан". Принят Государственным Советом Республики Татарстан 25 февраля 2005 года.

На сегодняшний день Казань – первый из городов, входящих в список ЮНЕСКО, где реально и полноценно приступили к возрождению памятников истории и культуры по современным стандартам. Поверьте, далеко не в каждом регионе имеется такая серьезная комплексная программа по сохранению и изучению культурного наследия. Это очень сложная и большая работа. В Казани отрабатывается модель, которую можно будет использовать в других крупных городах с богатейшей историей. Сохранение культурного наследия в таком поликультурном регионе, как Татарстан, является сложнейшей проблемой, требующей тщательного изучения и осмысления, как учеными, так и общественностью. Актуальность данной темы становится очевидной не только в общероссийском масштабе, но, прежде всего, на региональном уровне. Одной из культурно-исторических частей и комплексных достопримечательностей в центре города Казань, требующая особого внимания, является Старая Татарская слобода. Формироваться эта уникальная территория начала после взятия Казани в 1552 г. Почти 400 лет тут жили поколения промышленников, мулл, купцов, ремесленников, ученых, даже крестьян. Сначала слобода была деревянной (на ул. Насыри до сих пор стоят деревянные дома, построенные в XVIII-XIX вв.) Затем мечети, медресе, дома стали отстраивать в камне. До 1917 г. в силу исторических причин Казань имела две ярко выраженных части городской застройки, которые отражали развитие двух основных национальных культур города.

Русская часть Казани находилась в верхней части Казани (ныне это Бауманский, Вахитовский, Советский районы). На территории Приволжского и частично Бауманского районов города сформировался уникальный ансамбль национальной татарской архитектуры, где каждый дом связан с выдающимися для татарской истории и культуры именами. Уникальность Старо-Татарской слободы заключается и в том, что она представляет собой единственный сохранившийся комплекс памятников периода формирования татарской нации в конце XIX – начале XX века. Это образцы доходных домов, торговые, промышленные и жилые усадебные комплексы. Несмотря на то, что застройщики должны были следовать строгим предписаниям образцовых проектов середины XIX века, каждый хозяин стремился создать нечто оригинальное. Согласно своду памятников Казани в Забулачье и Закабанье было 93 историко-культурных и архитектурных памятника.

Среди подобных памятников архитектуры стоит выделить дом БФ.Я. Багаутдиновой (Марджани) – Б-Х.Ш.Апанаевой, являющийся объектом культурного наследия республиканского значения.(Постановление Кабинета Министров РТ № 38 от 22.01.2000 г.) Построен в 1873 г. по проекту архитектора П.И.Романова, женой указного муллы первой соборной мечети Казани Б. – Ф. Я.Багаутдиновой. После смерти ее мужа Ш.Б.Марджани дом перешел по раздельному акту от 1890 младшей дочери хазрета Бибихавве Шигабутдиновне Апанаевой (1871-1945), которая была замужем за видным религиозным и общественным деятелем, муллой Сеннобазарской мечети Г.Апанаевым. Жилой дом расположен в живописном месте на берегу озера Кабан. К двухэтажному смешанных конструкций объему, расположенному торцом к улице, справа примыкает небольшой пристрой со входом. Крыша двухскатная железная.

Сооружение отделено от соседнего домовладения брандмауэром. Главный фасад здания обращен на озеро. Фасад основного объема с окнами в 4 оси фланкирован по второму этажу широкими филенчатыми пилястрами, которые повторяются и на пристрое. Первый этаж кирпичный, неотштукатуренный, его имеют простые обрамления и луковые перемычки. Верхние окна более вытянутые и занимают почти всю поверхность фасада. Они заключены в профилированные наличники с заостренными выпусками в нижней части и скатными завершениями. На всю ширину пристроя под навесом – 2 двери, одна из которых ведет на второй этаж. Над входами – широкое окно с наличником, повторяющим форму наличников здания. В верхней части дом и пристрой объединены широким фризом, украшенным меандром. Использован излюбленный в жилой татарской архитектуре прием оформления фронтона: трехстворчатое окно украшено резьбой и трехчастным завершением в виде скатов. Памятник жилой архитектуры в стиле эклектики с использованием элементов народного зодчества.

Старо-Татарская слобода, несмотря на довольно ощутимые потери последних лет, остается наиболее сохранившейся территорией старой Казани, а, значит, у нас есть возможность хотя бы здесь воссоздать уголки древнего города. По образному определению Э. Фатхулловой, «Старо-Татарская слобода – это Атлантида, погрузившаяся в толщу минувших лет, но, к счастью, не сгинувшая совсем». Татарское деревянное зодчество, корни которого уходят в глубокую древность, отличает художественное своеобразие и замысловатость.. И сегодня можно увидеть на старых домах и воротах, в наличниках деревянных домов Новотатарской Слободы старинные образцы деревянной резьбы в виде солнечных знаков и геометрических линий. Зодчество казанских татар отличается оригинальностью и самобытностью. Использование цвета в оформлении построек татар перекликается с убранством Восточных изразцовых и мозаичных убранств знаменитых самаркандских мечетей. Цветовая гамма простая: зеленый, голубой, желтый и белый цвета. Остальные цвета татары использовали крайне редко.. Каждая половина ворот украшается посередине огромной розеткой, по углам каждой створки ворот находятся отрезки таких же розеток, фон ворот получает окраску такого же цвета – зеленую, желтую или голубую, а по краям остается кайма, которая вместе с розетками получает окраску белого цвета. Чаще всего жилые дома с фасадной стороны огораживались забором. Дома стояли от красной линии улицы на 2 метра.

С одной стороны, такое расположение было связано с влиянием ислама и затворничеством женщин, а с другой стороны эта традиция уходит в булгарские времена, когда глубинное расположение построек исходило из оборонных задач. Характерной особенностью было также деление жилища на мужскую и женскую половины. Оригинальным было и внутреннее убранство дома. Особую живописность интерьеру жилища придавала декорировка стен матерчатыми украшениями с ярким цветовым колоритом, ткаными и вышитыми полотенцами, пологами, скатертями, салфетками, намазлыками, шамаилами. Спальные места огораживались занавесью (чаршау), пологом (чыбылдык). По мнению этнографов, основные черты татарского интерьера несут отпечаток далекого кочевого прошлого152.

Проблема сохранения культурного наследия имеет комплексный характер. Да, она но не сводится только к ним. Огромную роль здесь играет политика, право, мораль, решимость сохранить поистине бесценное культурное наследие, доставшееся нам, освоить его и передать нашим детям в преумноженном, обновленном, облагороженном долгом, патриотизмом, заботой о будущем, виде. Казанские татары сумели сохранить и пронести сквозь века и поколения художественные идеалы собственного традиционного зодчества. Их дома продолжают удивлять современников дивной и радостной радугой красок. Без памяти невозможно ни самосознание отдельного человека, ни самосознание народа. Сохранение ее является задачей каждого из нас.

Хранителями и трансляторами исторической памяти народа являются источники личного происхождения: дневники, письма воспоминания и мемуары. Вместе с тем на право обладания способностью передавать через поколения память о прошлых веках и десятилетиях, восстанавливать в сознании потомков «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» претендуют памятники художественного слова и произведения устного народного творчества. Среди них можно назвать: былины и исторические песни, бытовые сказки и сказы, былички и частушки.

Собирание частушек началось с конца XIX – начала ХХ вв. В очерке, озаглавленном «Новые народные песни» (1889 г.), Глеб Успенский писал о частушке как о самостоятельном жанре с определенными, именно ему присущими особенностями. Частушка представляет собой четырехстрочную, значительно реже двухстрочную или шестистрочную небольшую рифмованную песенку, откликающуюся, по словам Глеба Успенского, «на каждую малость жизни»153.

Частушку называют наиболее реалистичным образцом малого жанра фольклора, потому что в ней отражаются «великие и малые события», хотя они «получают своеобразное, конкретно-личностное преломление в частных судьбах. Новое в общественной жизни порождает новые коллизии личного свойства. Эти коллизии, как правило, и делают частушку остро современной». Ученые отмечали удивительную способность частушки быстро и непосредственно реагировать на происходящие события, данная особенность «создает иллюзию того, что частушка – фотография жизненного уклада как такового»154.

Частушка, возникшая как отклик на какое-либо общественно-политическое событие, безусловно, была актуальной и современной, но с течением времени она превращалась в характерную примету прошедшего времени, отголосок народной памяти о различных исторических фактах, явлениях и процессах.

В дореволюционных частушках представлены сельский мир и семья, крестьянские работы на поле и промыслы, отходничество, работа на фабрике. Не могли протий мимо народного творчества острые социальные темы: сиротство, забитое положение женщин, бесправие народных низов, классовое расслоение деревни на бедняков и богачей, рост налогов. С целью усиления эмоционального воздействия и передачи более точного и яркого выражения сути явления в частушке используются метафорические образы безысходности – сорная трава лебеда и горькая полынь:

В частушках начала ХХ в. отразились нерешенный земельный вопрос приметы аграрной модернизации, разрушение общины и переход к отрубам и хуторам во время реформы П.А. Столыпина:

В советское время фольклористы записали целую серию частушек, посвященных рекрутам, солдатчине, русско-японской и германской войнам. Сквозь десятилетия народ в своей памяти пронес исторические события и связанные с ними географические объекты войны с Японией 1904-1905 гг.:

В частушках времен Первой мировой войны упоминается театр военных действий Юго-Западного фронта:

В исторической памяти простых людей были запечатлены образы японского и немецкого императоров, русского царя Миколушки (Николая II) и генералов. Однако народ, донося до нас сведения о давно прошедших событиях, мог объединить главных участников в одном лице и всю вину за промахи неудачи возложить на одного деятеля. Вот каким остался в памяти народа образ генерала Куропаткина, проигравшего русско-японскую войну:

Иногда частушки всплывают в народной памяти как актуализация исторического опыта для аналогии с происходящими событиями. Например, во время Великой Отечественной войны в селе Никольское в Никольском районе Вологодской области была записана частушка на военную тему:

Революция 1917 г. всколыхнула творческие силы народа, и в частушках еще больше стали отражаться все происходившие в это время события. Всем известны частушки с мотивом «Яблочко», сочинявшиеся революционными солдатами и матросами. В них помимо утверждения основ нового социального строя представлена целая галерея исторических деятелей, участников гражданской войны, офицеров Белой армии и прочих врагов Советской власти.

Сочинители частушек не прочь были позаимствовать расхожие фразы, характерные для той конкретной исторической ситуации. В годы гражданской войны, когда эскалация насилия достигла предела, в ходу были особые речевые обороты, обозначавшие ликвидацию классового врага и политического противника: «приставить к стенке», «пустить в расход», «свернуть шею», «разменять». Частушка сохранила в памяти эти выражения:

Эпоха военного коммунизма также оставила свой след в народной памяти. В частушках упоминаются топливный кризис и остановка транспорта, коммунистические субботники по заготовке дров:

В советский период издавались многочисленные сборники частушек с идеологически заданной целью. Для создания положительного имиджа власти, для закрепления в сознании народа соответствующего образа вождя самодеятельные авторы сочиняли разные припевки, и такие песни нередко выдавались как образцы устного народного творчества. Вместе с тем в памяти народа жила подлинная правда истории, прорывавшаяся, несмотря на запреты, наружу даже под угрозой репрессий. После перестройки были опубликованы собрания неофициальных частушек, в которых, действительно, нашла отражение горькая, ничем не приукрашенное знание правды о трагических событиях нашей истории164.

В вошедших в эти изданиях частушках говорится обо всех событиях отечественной истории ХХ в. от последнего русского царя до Б.Н. Ельцина. Если вспомнить, какое наказание ждало людей за исполнение политических анекдотов и песен, то поразительно, как в народной памяти удалось сохранить эти правдивые свидетельства жестокого века. В политических частушках показано отношение народа к мероприятиям Советской власти, не совпадающее с пропагандой. Например, в первые годы Советской власти шло насаждение коммун, для «свирепых коммунаров» коммуны были «светоч коммунизма». О том, кто записывался в коммуны и как обстояли там дела, сообщают нам частушки:

В памяти народа частушка сохранила и воспоминания о продотрядах, бесчинствовавших в деревнях в период продовольственной диктатуры:

Мало кто сейчас помнит о пропагандистской шумихе в связи с речью И.В. Сталина на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. «Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства». В этом докладе И.В. Сталин выдвинул «шесть условий развития нашей промышленности»: рабочая сила, зарплата рабочих, организация труда, создание собственной производственно-технической интеллигенции, изменение отношения к инженерно-техническим силам старой школы, внедрение и укрепление хозрасчета.168 Что осталось в памяти народа в результате систематической политико-просветительской агитации среди населения, говорит частушка:

В частушках, изданных в 1990-е гг., говорится о принудительных способах проведения коллективизации, о таких репрессивных мерах против крестьянства, как раскулачивание, конфискация и выселение, хотя такие сведения прорывались через цензурные препоны и в прежние времена.

Народ путем создания малых форм фольклора высмеивал аграрную политику сталинского руководства, открыто заявлял свой протест против бесчеловечного отношения власти не только к взрослым труженикам, но и старикам и детям:

Государство расценило эти действия крестьян как покушение на колхозное добро. 7 августа 1932 года был принят печально известный закон «о пяти колосках» – закон ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности». Вслед за его принятием последовали карательные меры в отношении крестьянства, чаще всего женщин, матерей, пытавшихся спасти от голода своих детей. И эта трагедия также нашла свое отражение в частушках:

В памяти народа осталось воспоминание о массовых репрессиях, об отправке заключенных в специальных вагонах по железной дороге до Кеми, где находился пересыльный лагерь, а оттуда по Белому морю – на Соловки, в Соловецкий лагерь особого назначения, о строительстве великой «сталинской трассы» – Беломорско-Балтийского канала:

Поскольку частушки являются преимущественно жанром песенного творчества, больше распространенным в сельской местности, то колхозная тематика нашла в них самое широкое отражение. Если в довоенный период в них рассказывалось о трагедии советской деревни во время коллективизации, то после Великой Отечественной войны народ не только воспевал прелести колхозного строя, но и делился опытом работы по укрупнению колхозов:

Не нуждаются в комментариях к своему смысловому содержанию частушки, связанные со смертью И.В. Сталина. Они лишь показывают, что в обществе не все люди оказались подвержены массированной обработке общественного сознания в период культа личности:

В период «хрущевской» оттепели появились новые поводы к созданию частушек: освоение целины, кукурузная эпопея, принятие семилетнего плана и задача построения коммунизма к 1975-1980 гг., соревнование с Америкой, запуск спутника, освоение космоса, мечты о полетах на Луну. Народ моментально откликнулся частушками на все эти исторические события179.

Не меньше было создано народных припевок и в эпоху правления Л.И. Брежнева, и в последующий период перестройки. Все знают про ограничение продажи спиртных напитков и введение сухого закона при М.С. Горбачеве. В устном народном творчестве запечатлены и эти события, ставшие теперь предметов изучения историков и фольклористов. Раньше частушки передавались из уст в уста, сохранялись в рукописях, а теперь они вошли в литературные сборники и получили свое второе рождение, демонстрируя различные вариации на одну и ту же тему:

Подводя итог, можно сказать, что в частушках в поэтической форме отразились все великие и малые события прошлых лет. Народ сохранил историческую память о выдающихся личностях, прославившихся делами на благо на Отечества, а также о тех людях, чья деятельность не заслужила ни одного доброго слова. Народ помнит своих настоящих героев и антигероев, и эту память не стереть ни фальсификацией, ни переписываем истории. Меткое народное слово пронесло через десятилетия подлинную правду обо всех перипетиях человеческого бытия.

В настоящее время вновь актуализируется интерес к семейным ценностям. Семья является механизмом передачи опыта и наследования базисных моральных ориентиров. Все это делает востребованной тему исследования истории семьи. Для понимания деятельности отдельных людей и целых поколений актуальным становится изучение влияния семейного стиля и образа жизни на изменение системы ценностей семьи, на процессы преемственности поколений и передачи «культурного капитала» семьи. В этих процессах важную, но, к сожалению, малоисследованную роль играет семейно-родовая память. Семейная память сохраняет рецепты практик выживания кровно-родственных институтов в кризисные периоды радикальных социальных изменений, является программой передачи опыта следующим поколениям. Для изучения семейно-родовой памяти существенное значение представляет опора на методологию генеалогической науки, который позволяет проследить вопросы межпоколенной преемственности социальной памяти. В конце ХХ в. после значительного перерыва в отечественной науке наметилось повышение интереса к генеалогии. В 1980-90-е гг. появилось перспективное направление – восстановление истории непривилегированных сословий России181.

Семейно-родовая память вырабатывает специфические нарративы, передающие мифы, которые могут рассматриваться как передача семейного символического капитала. В данной статье представлена попытка исследовать следы памяти личной биографии Седова А.О., сохранившиеся на микроуровне истории семьи. В качестве источников фигурируют не только материалы периодической печати, но и документы семейного архива: воспоминания разных лет о нем и самого Александра Осиповича. Данный вид источников личного происхождения запечатлевает мнемонические следы, отражающие эмоциональные переживания исторического события, даёт возможность изучать личность в контексте её индивидуальных особенностей, с чертами той среды, к которой она принадлежала эпохи, которая её породила. Они позволяют извлекать факты, через которые проявляются взгляды, уровень культуры, а специфика изложения событий проявляется в субъективном восприятии личностью отдельных моментов истории. Изучение источников личного происхождения позволяет представить исторические события в новой интерпретации, давать более многокрасочное представление о жизни, воссоздавать ее в проявлениях обыденной идеологии, менталитета, уровня духовной жизни. Эти источники воспроизводят формы социального общения, представления, мысли, чувства, т. е. человеческое содержание социальной культуры182.

Разумеется, степень «сохранности», полнометражности образов всех представителей фамилий, составляющих генеалогию семьи, различается в зависимости от разных параметров и обстоятельств. Немаловажное значение имеет и историческая резонансность персоналии. К числу заметных на определенном уровне биографий относится биография Седова. В советское время о нем много писали в газетах г. Зеленодольска (Татарстан) в рубриках «Герои первой пятилетки», «Рассказы о коммунистах» в статьях, посвященных юбилеям Александра Осиповича или знаменательным датам в истории завода им. Горького. В официальных средствах массовой информации и пропаганды формировался образ героя-передовика производства и коммуниста. Нужно отметить, что воспоминаниям, опубликованным в советский период, как и публицистическим статьям были присущи изначальная идеологическая заданность и выдержанность, упор не на личность, а на событие, строгий выбор тем и сюжетов, стандартные образы, штампы, обезличивающие индивидуальность. Однако сквозь эти специфические приемы масс-медиа советской эпохи можно проследить и личные черты, такие, как одержимость, воля, вера.

В советское время для публикации отбирались преимущественно воспоминания его как современника революции и гражданской войны.

«Село разделилось на своих и врагов. Прежние кулачные бои теперь были смертельными», – вспоминал А.О. Седов. Навсегда в памяти Александра Осиповича осталась качающаяся шашка, которую для устрашения воткнул в потолок белый офицер, который искал его отца.183 Возможно, этими социальными катаклизмами обусловлено его увлечение с юных лет изготовлением оружия. И все это несмотря на то, что с детства был инвалидом. Со временем хромота усилилась. Несомненно, это отразилось на формировании его характера, воли и упорства. Из детства в памяти Александра остались сельские многодневные ярмарки. Он интересовался, как устроены качели и карусели, размышлял над усовершенствованием их конструкции. Уже в 17 лет талантливый механик-самоучка собрал бесшумный пистолет, который изъяли сотрудники НКВД, и по путевке комсомола он был направлен на курсы слесарей.

На первый взгляд, жизнь Седова складывалась и была типичной для людей эпохи перехода страны от аграрной к аграрно-индустриальной. Как писал в газете сам Александр Осипович, «страна наша Советская счет первым пятилеткам открыла, и мои рабочие руки ей были нужны. Это нам на курсах разъяснили. Я и так с удовольствием занимался, а тут и вовсе на учебу налег»184. В 1931 г. по окончании курса слесарей в г. Чистополе его сначала направили в мастерские п. Козловка. Однако он, сторонясь рутинной работы, попросил перевести его в Зеленодольск на завод «Красный металлист» (ранее мастерские Паратского затона).

1930-е гг. были значимым периодом в истории завода, когда после гражданской войны он переходил от судоремонтного профиля к военному судостроению. Александр Осипович полностью отдавал себя и работе, и любому порученному делу: сажал тополя на городских субботниках, показывал фильмы колхозникам в селе, чинил мельницу, принимал хлеб. Однажды его премировали коровой, а он отдал ее многодетной семье, которая едва сводила концы с концами. В 1932 г. Александр Осипович становится бригадиром. Чертежи становились сложнее, чтобы разобраться в них, он начинает брать работу на дом. Так, А. Седов вспоминал: «Друзья вечером на танцы, а я – за чертежи. Такой восторг охватит, когда узел разгадаешь, и лучшего не пожелаешь, как сейчас бы к верстаку…»185.

Когда началась война, Александра в числе лучших специалистов своего дела оставили на заводе. Но в тылу трудностей было не меньше. Стояли у станка, пока могли держаться на ногах. Порой спали по два-три часа в сутки, не уходя домой. Пройдут десятки лет, он женится, вырастит троих своих детей и воспитает троих приемных, а талант останется. Как вспоминает Н. Ершов, «на пятидесятилетие ему подарили настенные часы с боем. Он работал по ночам и увлекался настолько, что не слышал их. Свой главный труд – новую холодильную установку на рыболовных судах в более чем три тысячи деталей – он выполнил на обратной стороне обоев. Чтобы все воплотить в металл, требовались деньги. Он был готов продать свой дом, но денег нужно было гораздо больше»186. Главный инженер завода поверил в эффективность его разработок. Образец прошел испытания, его приняла Государственная комиссия. После испытаний в рабочих условиях выпуск был разрешен, и вскоре на всех судах требовали холодильные установки конструкции Седова.

В 1966 г. первым на заводе и в г. Зеленодольске Александр Осипович становится Героем Социалистического Труда. Несмотря на недостаточное образование, он достиг высот в рабочем деле, удостоен званий «мастер – золотые руки», «лучший рационализатор». Как писал Н.Н.Ершов, «каждое утро, в шесть часов, он, как всегда подтянутый и свежий, уже позавтракав, мерно постукивая железной тростью, спешит на работу»187. По воспоминаниям родственников, это был светлый, отзывчивый, добродушный человек. Коллеги называли его не иначе как «наш золотой дядя Саша». В быту он не замечал неудобств, но на рабочем месте всегда соблюдал чистоту и требовал аккуратности от других. Рассказывая о своей партгруппе, мастер М.Ф.Чистяков подчеркнул: «Квалификация у большинства высокая, но самые сложные, самые мудреные заказы выполняет все-таки Седов. В главном своем рабочем деле Александр Осипович незаменим»188. Он подготовил много специалистов, но до глубокой старости на ответственные испытания его приглашали в цех. Так, в семейном архиве сохранилась трудовая книжка А.О.Седова, подтверждающая 59-летний стаж трудовой деятельности. Многое из изобретенного им и в настоящее время остаётся под грифом секретности, поэтому он не разглашал подробностей своей работы.

Однако после экономических и политических трансформаций начала 1990-х гг. для завода начинаются кризисные времена, сокращаются военные госзаказы. Седов уходит на пенсию, тяжело переживая разрушение привычного уклада жизни. Нужно отметить, что в 1992 г. его приглашали на митинги Организации коммунистов РТ в г. Зеленодольске как почетного аксакала, для подтверждения преемственности в возрожденной коммунистической партии. Он был горд, что состоял в ней 60 лет и до конца жизни оставался коммунистом. «Что же делается с нашей страной, нашим народом? – обратился он к собравшимся. – Ведь это мы отстояли завоевания Октября и свою свободу в войне с фашизмом. Ведь это мы из руин за считанные годы подняли страну… Пусть же сплотит нас всех Великий Октябрь и сегодняшний день!»189 Его выступление совпадало с общей риторикой пропаганды коммунистической партии тех лет, но это была не только риторика. Это был крик души.

Ткань социокультурной реальности обладает целостностью при условии позитивной мнемонической атмосферы, необходимой для нормального функционирования социальных общностей. Её нарушение в случаях использования следов исторической памяти как объектов манипуляции, запрета на память о «неудобных» событиях, распределения акцентов на понимании политических событий способно заслонить или стереть из памяти черты подвижничества и самоотверженности. Сопротивляясь внешнему давлению общественно-политических событий макроуровня, обесцениванию межпоколенного символического семейного капитала, семейно-родовая память на микроуровне социального взаимодействия закладывает основные смыслы понимания жизненных ситуаций, сохраняя личностно-значимые события, закрепляет межпоколенную солидарность людей в транзитивном обществе.

С ростом внимания к человеку в истории, к историко-культурному измерению прошлого повышается значение привлечения в работе историков источников личного происхождения. Они становятся материалом для исследования того, как ощущают, как мыслят себя люди в истории, как воспринимают исторические события. Эти источники дают исследователю множество деталей и примет времени, которые отсутствуют в других видах источников.

В 70-х годах XX в. историки стали обращать серьезное внимание на 1177 г. как на дату основания Казани, зафиксированную в некоторых экземплярах «Казанского летописца», написанного безымянным автором в 1562-1564 гг. На основе этого документа по предложению проф. А.Х. Халикова было принято решение о проведении в 1977 году 800-летия г.Казани. Лишь после подготовки праздника Татарской обком КПСС обратился в ЦК КПСС с просьбой разрешить проводить 800-летие Казани. Из ЦК КПСС и Института истории был получен отказ, и проведение юбилея сорвалось. По истечении 17 лет, в 1994 г., мэр Казани К.Ш. Исхаков позвонил в АН РТ и в ИЯЛИ с просьбой о возобновлении работ по подтверждению 800-летия г. Казани. По просьбе мэра и АН РТ мне, как директору ИЯЛИ, поручили организовать дополнительное изучение проблем времени основания Казани. После завершения изучения вопроса в ИЯЛИ я созвал заседание дирекции.

Открывая заседание, я задал присутствующим вопрос: правильно ли мы поступаем, пытаясь установить время основания на кремлевском холме именно города, а не первого поселения? Правильна ли принятая у нас точка зрения, согласно которой любой населенный пункт считается городом со времени появления в нем каменной крепости? Ведь в Западной Европе возраст городов отсчитывается со времени появления там первых поселений. Так, в середине двадцатого столетия было торжественно отмечено 2700-летие города Рима, на территории которого, судя по легендам, первые поселения появились в 754 – 753 гг. до н.э. Как пишут специалисты, археологические данные свидетельствуют о еще более раннем существовании поселений на месте Рима. Но ведущие историки Рима определили условное время возникновения поселения и решили праздновать 2700-летний юбилей.

Обсудив вопросы определения возраста Казани, дирекция путем голосования пришла к выводу не нарушать традиции и считать возраст Казани со времени появления там каменной крепости. Было также отмечено, что Казань как поселение возведена намного раньше, чем 1177 г. Путем голосования было решено признать 1177 г. временем основания Казани, а также необходимость подготовки 825-летнего юбилея города в 2002 г.

Если бы я как директор ИЯЛИ это решение официально представил в соответствующие организации, то в 2002 г. праздновали бы 825-летие Казани. Но будучи специалистом по древней тюркской истории, я взял на себя ответственность опровергнуть перед руководством РТ и города устоявшееся убеждения историков и руководителей города и республики об основании города в 1177 г. Осмелился взять на себя ответственность доказать, что Казань основана намного раньше. Руководители республики и города, ожидавшие, что ИЯЛИ еще раз подтвердит 1177 г. как дату основания Казани, с такой постановкой вопроса согласились лишь при условии ускорения получения окончательного ответа Института о времени основания Казани.

Мою историко-лингвистическую версию о том, что Казань основана не в 1177 г., а намного раньше, историки и археологи ИЯЛИ не захотели принять, оставшись при своем мнении о времени основания Казани в 1177 г. Поэтому к делу установления даты основания Казани я, как академик-секретарь отделения гуманитарных наук АН РТ, привлек университетского археолога Азгара Мухамадиева. Вдвоем мы пришли к единому мнению, что на территории современной Казани поселения существовали еще в 8-6 вв. до н.э. Эту версию А.Мухамадиев подтвердил и археологическими данными. Следовательно, Казань как населенный пункт основана 2700 – 2500 лет тому назад. В таком случае, если вместо неудавшегося 800-летнего юбилея Казани предложить празднование 2700 или 2500-летнего юбилея Казани, ведущие московские историки нас не поймут, – рассудили мы тогда, поэтому пытались определить время основания Казани не как поселения, а как города. Азгар Мухамадиев высказал свое убеждение о наличии на территории Казанского Кремля каменной крепости X – XI вв. н.э., остатки которой он собственноручно обнаружил при археологических раскопках. Следовательно, Казань как город берет свое начало на стыке X – XI вв., т.е. ровно 1000 лет назад. Тогда мы решили с ним довести до сведения руководства уже бесспорные доказательства 1000-летнего возраста Казани. При этом мы прекрасно понимали, что Президент РТ и Глава администрации города Казани создадут все условия для подтверждения нашей обоснованной идеи о 1000-летии города.

18 октября 1995 г. Азгар Мухамадиев выступил на методическом семинаре истфака КГУ, доказав, что Казань не как поселение, а как город возведена в самом начале XI века и, таким образом, он первым озвучил перед публикой наше общее мнение о 1000-летии Казани. Я же проинформировал руководство о том, что Казани как городу 1000 лет. Наше сообщение во всех инстанциях было принято положительно, с указанием продолжить исследования в этом направлении до получения неопровержимых доказательств. Президент РТ М.Ш. Шаймиев, выслушав мои доводы о возрасте города Казани, сказал мне:

– точной даты основания города найти невозможно, давайте начнем искать доводы, доказывающие 1000-летие Казани.

После одобрения Президентом нашей идеи о 1000-летии города Казани, мы начали работать в этом направлении более настойчиво.

С тем, чтобы подтвердить нашу идею о 1000-летии от лица специалистов по археологии Кремля, я попросил Ф.Ш.Хузина высказать мнение научной группы «Археология Казанского кремля» относительно обнаружения остатков каменной крепости, построенной на стыке X–XI вв. н.э. Приведу в сокращенном варианте ответ Ф.Ш.Хузина, подписанный им 7 декабря 1995 г.

В начале своего ответа он кратко описывает историю археологического изучения территории Казанского кремля, перечисляет наиболее интересные археологические материалы и делает заключение: «Эти материалы позволяют высказать гипотезу о наличии на кремлевском холме остатков небольшого, впоследствии, может быть, полностью уничтоженного булгарского поселения, возникшего где-то на рубеже X – XI вв. Можно ли с этой датой связать возникновение самого города Казани? На этот вопрос мы даем отрицательный ответ. Нет, слишком мало данных!

1177 год как условная дата возникновения города Казани поддерживается всеми сотрудниками научно-исследовательской группы «Археология Казанского кремля», в том числе и бывшими оппонентами проф. А.Х.Халикова». Как явствует из изложенного, археологи и историки долго не решались отказаться от устаревших взглядов.

В самом начале 1997 г. Институт истории начал работать как самостоятельное юридическое лицо, и все достижения ИЯЛИ по установлению идеи 1000-летия Казани перешли в распоряжение Института истории и администрации Казани.

С тем чтобы факт открытия 1000-летия Казани закрепить за прежним единым Институтом языка, литературы и истории, 16 января 1997 г. на имя Главы администрации города К.Ш. Исхакова я отправил специальное письмо «О времени основания г. Казани» за исх.

№ 17344/1256/14 с объяснением того, как в Институте языка, литературы и истории было определено и доказано время основания Казани. В настоящее время это письмо хранится в администрации города в архиве отдела по подготовке к 1000-летию Казани.

В письме говорится: «Еще в начале 1996 года мы, от имени ИЯЛИ АНТ, написали Вам справку об основании г.Казани еще в Х веке, ибо археологические раскопки, проведенные в 1994 – 95 годах в Кремле, показали наличие самого древнего (на языке археологов: пятого) слоя культурных напластований, относящихся к концу X – середине XIII вв.». Далее в письме я доказываю, что город Казань не мог быть основан ни в 1177 году, ни позже – в 13 или 14 вв., и утверждаю, что наш город основан в 9-10 вв. косанами (кусанами – белыми сюнами), которые ранее в Фергане возвели город с аналогичным названием Касан и этот город в 5 в. н.э. стал центром ферганских царей. Племена касан (кусан) в нашем регионе входили в состав булгар. «Таким образом, при желании можно было бы научно достоверно отнести время возникновения города Казани к концу 10 в. и на стыке 20-21 столетий праздновать его 1000летие» (М.З.Закиев).Таким образом, именно в Институте языка, литературы и истории им. Г.Ибрагимова было установлено, что Казани как городу 1000 лет. Информация о таком возрасте города была положительно воспринята во всех республиканских инстанциях.

Когда только что организованный Институт истории АН РТ в 1997 г. приступил к работе по подтверждению идеи 1000-летия Казани и ее аргументированию в сообществе российских и зарубежных историков, татарская общественность, особенно руководители республики и города не сомневались, что необходимо готовиться к 1000-летнему юбилею Казани. Получив соответствующие указания и, главное – полную финансовую поддержку от руководства республики и города, Институт истории, который отделился от Института языка, литературы и истории почти в готовом виде, начал выполнять свою ответственную и почетную обязанность.

По сообщению директора Института истории АН РТ Р.С.Хакимова на заседании Президиума Академии наук Татарстана, в институте истории проводились целенаправленные научно-исследовательские работы по изучению истории возникновения и развития города Казани.

Накопленные материалы были обсуждены на прошедшей с 31 мая по 4 июня 1999 г. в г. Казани Международной научной конференции «Средневековая Казань: возникновение, развитие». В ее работе приняли участие более 150 ученых – ведущие специалисты в области археологии, нумизматики, истории, источниковедения – из России, стран ближнего (Азербайджан, Узбекистан, Украина) и дальнего зарубежья (Австрия, Болгария, Великобритания, Венгрия, Германия, Египет, Италия, Норвегия, Турция, Франция, Чехия, Швеция) и городов России. Конференция приняла обращение.

Рассмотрев обращение Международной научной конференции «Средневековая Казань: возникновение, развитие» и изучив материалы, касающиеся возникновения и становления Казани как города, Ученый совет Института истории АН РТ принял решение:

«Признать аргументы и доводы исследователей, о времени возникновения города Казани как военного форпоста и торгового центра на рубеже Х – ХI вв. научно достоверными и подтвержденными целым рядом независимых экспертиз. Принимая во внимание частоту совпадения экспертных оценок на основе археологических, нумизматических данных и данных термолюминесцентного анализа керамики, спорово-пыльцевого анализа почвы, учитывая небольшую мощность V археологического слоя Казанского Кремля, что указывает на относительно медленное становление городского поселения, наиболее вероятной датой возникновения Казани как города, найденной путем аппроксимации, следует считать границу 1004-1005 годов» (Р.С.Хакимов). Естественно, эта точная дата была определена руководством республики как наиболее удобная для проведения 1000-летия Казани.

Без такого огромного, продуманного труда ученых-историков мнение татарстанских ученых о 1000-летии Казани могло быть опровергнуто московскими историками в угоду определенным политическим аспектам. В том, что этого не случилось, бесспорно, большая заслуга Президента РТ М.Ш. Шаймиева и мэра города К.Ш. Исхакова, а также руководства Института истории АН РТ. Что касается организационных мероприятий по подготовке и проведению 1000-летнего юбилея Казани во всероссийском масштабе под председательством Президента России В.В. Путина, то надо прямо заявить, что запустить в действие такой механизм под силу было только самому Президенту РТ М.Ш. Шаймиеву.

В конце августа 2005 г. с большим размахом отпраздновали 1000летие Казани.

Историческая память – вид коллективной памяти, представляющий собой набор, передаваемых из поколения в поколение, исторических сообщений, мифов о событиях прошлого. Однако чем же отличается историческая память от самой исторической науки?Изучение истории направлено на более полное и точное отображение реалий прошлого, историческая память же во многом мифологична и субъективна. Пожалуй, во многом это обусловлено субъективностью самих источников исторической памяти. Экспозиция в музее, памятник, литературное произведение, фильм являются непосредственным объектом воздействия сугубо личностного человеческого фактора, влияющего таким образом на характер представления информации о том или ином событии и впоследствии на эмоциональное восприятие этой информации другими людьми.

Историческая память играет действительно важную роль в самосознании народа, общества, государства. Именно общий опыт: победы и неудачи, – делает общество единым, влияет на эмоциональное восприятие человека, как части целого. Сегодня в условиях глобализации вопрос об исторической памяти стоит как никогда остро. Необходимо разобраться в сути этого явления, а также подумать о том, как создать такую историческую память, которая отражала бы состояние дел прошлого наиболее правдиво. В данной статье речь пойдет о литературе. Точнее об историческом романе, как источнике исторической памяти.

В качестве самостоятельного жанра исторический роман существует довольно давно. Основоположником его на Западе принято считать В. Скотта, в России – А.С. Пушкина. На сегодняшний день исторический роман является одним из популярнейших способов распространения исторических фактов и формирования исторической памяти.

Историзм в литературе, по В.В.Кожинову – художественное освоение конкретно-исторического содержания той или иной эпохи, а также её неповторимого облика и колорита. Проблема историзма приобретает особый характер, когда речь идет об историческом жанре, то есть о романе, поэме, драме и т.д., в которых ставится цель воссоздать человеческую жизнь прошедших времен. В этом случае писатель неизбежно сталкивается с требованиями историзма и сознательно стремиться их осуществить. Но в более скрытом и часто осознанном виде историзм выступает как неотъемлемое свойство любого подлинно художественного произведения, ибо историзм- есть прежде всего способность «схватить» ведущие тенденции общественного развития, проявляющиеся в общенародных событиях и индивидуальных судьбах190. Проблема историзма, заключающаяся в воссоздании прошлого, была поставлена уже в книге Г.Лессинга «Гамбургская драматургия». Элементы такого историзма мы также находим в драмах Ф.Шиллера (трилогия о Валленштейне) и И.Гёте. Большую роль в становлении историзма сыграла литература романтизма, остро поставившая проблемы национального своеобразия исторического развития. Наиболее отчетливо формируется историзм в творчестве В.Скотта. Переход к буржуазному образу жизни, ранее всего сформировавшийся в Англии, дал писателю возможность остро ощутить смену эпох, кардинальное различие социальных отношений, быта, психологии средневековья и нового времени. После Скотта начинается интенсивное развитие действительно исторической литературы; создаются исторические повествования и драмы А.С.Пушкина, П.Мериме, Н.В.Гоголя, У.Теккерея, Г.Флобера, Ш. Де Костера и др., действительно воссоздавших прошлое и в его историческом содержании, и в его неповторимом облике.

Г.М.Ленобль в своих «Дневниках критика» приводит уточнение термина «исторический жанр»: «Пожалуй, правильнее, – пишет он, – было бы другое выражение: «исторические жанры». Ведь художественно-историческая литература – это совокупность многих жанров, совокупность произведений самых различных жанров, которые лишь в одном отношении близки между собой (но зато родственно близки, – потому именно, что все они – произведения художественно-исторической литературы). По другим же линиям они подчас чрезвычайно далеки одно от другого, примыкая к разным, давным-давно существующим, литературным видам и родам. Другие же литературоведы в большинстве своем предлагают внутри жанровую классификацию исторической литературы. Например, Л.Александрова, отмечая, что композиционная функция подлинных исторических событий, их взаимосвязь с художественным вымыслом и домыслом определяет различие между теми или иными историческими произведениями, выделяет следующие разновидности «исторического жанра»: роман, роман-эпопея, историческое повествование, романхроника, художественно-документальная историческая повесть, историко-биографический роман. Таким образом, мы видим, что на деле Александрова, придерживаясь классической традиции жанра: романэпопея, роман, повесть, рассказ, новелла, вполне солидарна с точкой зрения Г.М. Ленобля.

Все это, казалось бы, хорошо и здорово. Однако история и политика всегда шли бок о бок. Согласитесь, сложно представить поистине авторитетную и влиятельную власть без умения ловко представлять те или иные факты на пользу себе, государству и обществу. Здесь рождается такое явление, как фальсификация исторических фактов, а значит сознательная корректировка исторической памяти. История России пережила множество таких «поворотов» в угоду изменяющимся стандартам и идеологиям, таким образом, претерпев большое количество искажений. В литературе и искусстве, в отличие от науки, грань между допустимым и недопустимым размыта хотя бы в силу обилия художественных приемов, призванных наиболее ярко, возможно, утрированно отразить реалии исторической эпохи. Поэтому, я считаю необходимым подвергать строгой критике всю так называемую «историческую литературу». Заниматься этим должны не кто иные, как профессиональные историки, имеющие вполне реальную возможность сопоставить информацию из учебника, романа и другого продукта литературной деятельности с данными архивных документов.

Изучение романа как жанра отличается особыми трудностями. Это обусловлено, прежде всего, своеобразием самого объекта исследования: роман – единственный еще не вполне сформировавшийся жанр. Роман не имеет такого канона, как другие жанры: исторически действенны только отдельные образцы романа, но не жанровый канон как таковой. В XVIII веке усилиями Филдинга, Виланда и Блакенбурга был сформирован ряд требований к роману:

1) Роман не должен быть «поэтичным» в том смысле, в каком поэтическими являются остальные жанры художественной литературы;

2) Герой романа не должен быть «героичным» ни в эпическом, ни в трагическом смысле слова: он должен объединять в себе как положительные, так и отрицательные черты, как низкие, так и высокие, как смешные, так и серьезные;

3) Герой должен быть показан не как готовый и низменный, а как проходящий путь становления;

4) Роман должен стать для современного мира тем, чем эпопея являлась для древнего мира (эта мысль со всей четкостью была высказана Блакенбургом и затем повторена Гегелем)191.

Что же касается именно исторического романа, то помимо названных требований, я считаю необходимым назвать следующие:

5) Подлинно историческое художественное произведение должно охватывать определяющие моменты в истории тех или иных народов, вскрывать движущие пружины событий;

6) Посредством введения в роман определенных героев автор обязан на их примере показывать влияние описываемых исторических событий на разные массы людей.

Таким образом, задача художника состоит не в том, чтобы сформулировать закономерности исторического развития в ту или иную эпоху, а в том, чтобы запечатлеть тончайшие отражения общего хода истории в поведении и сознании людей. Показать внешнее воздействие исторических событий на человеческие судьбы можно и в простом документальном очерке; роман, ограничивающийся этой задачей, не будет подлинно художественным, ибо искусство призвано воплотить конкретно-историческое содержание в целостном образе человека192.

Писатель и историк по-разному смотрят на художественно-историческое произведение. Для писателя важны красноречивость и убедительность описания событий. Для историка же помимо всего прочего важным критерием оценки романа является подлинность описания реальных исторических фактов, их наименьшая искаженность. Однако все же писатель, взявшийся за создание исторического произведения, должен прекрасно понимать для чего он это делает: для личной наживы путем создания развлекательного чтива, необремененного и толикой реальных фактов, или же для того, чтобы донести до обычных людей правду о прошлом во вполне доступным для них языком.

Тем не менее, художественно-исторические произведения являются непочатым ресурсом добывания этих самых подлинных исторических фактов, особенно если автор является современником, описываемой им эпохи. Однако историк обязан принимать во внимание такие факторы как аутентичность и репрезентативность источника: когда и для чего или для кого было написано данное произведение. Это позволит отбросить личностную оценку автора и вычленить наиболее истинное суждение. Несомненно, так же необходимо принимать во внимание соответствие определенных данных, приведенных в романе, данным других источников. А в случае их расхождения уметь различить вымысел и правду.

В целом исторические романы помогают воссоздать целостную картинку происходящих когда-то событий, способствуют улучшению усвоению исторически сложного материала. Для обычных людей художественно – исторические произведения на сегодняшний день в России являются познавательным и по большей части развлекательной литературой, в лучшем случае, воспитывающей чувство гордости за свою страну, за свой народ, а может даже вдохновляющем на новые великие дела. Историком же такие произведения должны восприниматься в качестве документов, а значит и подход к ним, я считаю, должен быть научным.

В настоящее время человечество вступило в новое качество – в период формирования новых, общемировых экономических, политических и культурных систем, далеко выходящих за рамки отдельных государств. Современный мир все больше подвержен процессу интеграции экономики и взаимопроникновению культур. В период глобализации экономики и культуры необходимо сохранить свое национальное культурное лицо и государственность.

Прошлое постоянно окружает человека в его повседневной жизни, отражаясь в отношениях между людьми, в общественном строе, в обычаях, обрядах, фольклоре, традициях, в произведениях искусства, литературе. Воспитание исторического сознания общества, формирование государственной идеологии, национальных идей и ценностей в сознании молодежи приобретает в переломные моменты истории страны особенно важное значение. Например, когда в российском обществе в 90-е годы XX века происходила трансформация духовных ценностей, происходила переоценка ценностей, формировалась новая социально-экономическая и политическая система. История человечества образует связь между поколениями. Особую роль в этом процессе играет историческая память.

Историческая память составляет одну из основ осознания человеком своего «Я» в семейной родословной и в истории своего народа, понимания нашего «Мы» в национальной и культурной общности страны, а также в рамках общечеловеческой цивилизации193. Она образует основу социально-культурной самоидентификации человека, социальных групп, поколений.

Историческая память, по мнению Ж.Т. Тощенко, это определенным образом «сфокусированное сознание», в котором информация о прошлом концентрируется и приобретает актуальность, благодаря ее тесной связи с настоящим и будущим194. Формирование исторической памяти невозможно без личной исторической памяти, личной судьбы человека, историей его семьи, его предков. Реализация исторической памяти происходит при воспроизводстве прошлого опыта народа, страны, государства для возможного его использования в деятельности людей в настоящем.

Содержание исторической памяти является совокупностью взглядов, идей, настроений и чувств, отражающих оценку прошлого, как для отдельных людей, так и для общества в целом. Культурная память – это необходимое условие нравственной жизни, духовности, национальной идентичности, связанные с любовью к родным местам, чувством патриотизма. Историческая память может меняться с течением времени, т.к., создавая образы прошлого, она вызывает различные эмоции, создает новые кумиры, низвергает старые. Двоякая природа исторической памяти показывает противоречивость реальной жизни. Иногда новые памятники культуры противоречат прежним ценностным ориентирам, мемориалы, скульптуры прежних вождей становятся бесхозными, книги оказываются не нужными.

Историческая преемственность – основное условие стабильного развития общества. Без понимания истории своей страны, происходивших и происходящих в ней социально-экономических, политических и духовных событий – нет будущего у общества. Уважение к истории, формируя высокое чувство национальной гордости, одновременно учит любить Родину, делить со своим народом не только его исторические подъемы, но и времена трудностей.

Сохранение традиционных устоев является фундаментом для патриотизма. Народ, утративший историческую память, самобытность, теряет вместе с этим и то культурное место, которое он исторически занимал в мировой цивилизации. Хранителями исторической памяти являются социальные общности: семья, нация, государство. Человек не может считать себя гражданином страны, если он не знает главные вехи ее истории, историю своего города, села, края, в котором родился или живет.

Разобщенность современного российского общества негативно сказывается на исторической памяти в различных социальных группах. В ней перемешиваются правда и вымысел, а еще чаще – внедренная ложь. На современном этапе развития нашего общества происходит искажение исторического сознания, утрачивается историческая память, рушится связь времен и преемственность поколений, что отрицательно сказывается на развитии российского общества, которое сейчас очень нуждается в духовных и нравственных ценностях для сплочения нации. Историческая память, ее состояние являются сравнительно новыми объектами социологических исследований. Результаты исследований195 говорят о том, что наиболее устойчивым элементом исторической памяти российского населения, сохраняющим неизменно первую позицию, является память о Великой Отечественной войне.

Память о Великой Отечественной войне при всех ее проблемах, ошибках, провалах – сегодня, пожалуй, единственное историческое событие прошлого, которое в немалой степени объединяет население России и бывших республик СССР196. Продолжаются искажения исторических фактов, их подтасовки, на выдающийся подвиг советского народа. Чаще рисуют «невинными жертвами» тех, кто во время войны действовал на стороне гитлеровцев против СССР, например, предателя – генерала Власова. Перед юбилеем Победы в 2005 г. «по суворовским училищам и кадетским корпусам с почетом ездил капитан власовской армии П. Бутков, который рассказывал учащимся как он вместе с гитлеровцами уничтожал «проклятых большевиков»197.

Казалось бы, победа СССР в Великой Отечественной войне неоспорима. События той эпохи останутся в памяти надолго, внуки и правнуки еще долго будут гордиться подвигами своих дедов, прадедов, сограждан, но, к сожалению, сегодня не только «историки», но и некоторые «политики» пытаются изобразить Советский Союз главным виновником и провокатором войны, а его победу над фашистской Германией представить «чистой случайностью». Так, например, маршалу Жукову не нашлось места в учебнике по новейшей истории ХХ века Кредера. История Великой Отечественной подменена историей Второй мировой войны, внимание акцентируется на поражениях нашей армии, решающим же боевым действиям Советской Армии уделяется всего несколько строк. Так, в учебнике И. И. Долуцкого «Отечественная история. ХХ век» и пособии Л. М. Пятецкого «История России для абитуриентов и старшеклассников. ХХ век» не нашлось ничего положительного в истории России.

Вот таким образом сегодня через учебники истории и художественную литературу разрушается чувство сопричастности современной молодежи к событиям и людям той эпохи. Массированная информационная война в пространстве исторической памяти о Великой Отечественной войне дала свои отрицательные результаты – произошел раскол исторического сознания: былое единодушие в понимании роли и оценках значения Великой Отечественной войны сменилось противоречивым разбросом мнений. В наибольшей степени разрушительной информационной кампании подвергается молодежь. Несмотря на то, что Великая Отечественная война воспринимается гражданами России как наиболее значимое для страны событие, интерес к ней существенно снизился. Из материалов исследования, проведенного Социологическим центром РАГС в 2004 году198, следует, что только 37,8 % граждан России очень интересует это событие. В молодежных группах этот показатель колеблется в пределах 17 – 22 %. Среди молодежи 18 – 24 лет в 3 раза больше человек, чем в старшей группе (60 лет и старше), кто не смог вспомнить ни одного полководца Великой Отечественной войны, и в 2,5 раза больше человек, кто не помнит Героев Советского Союза. Благодаря деятельности властей, исключивших известный всему миру подвиг «Молодой гвардии» из школьной программы, почти треть молодых людей до 29 лет ничего не знает о молодогвардейцах.

А вот данные социологических исследований и материалы экспертного опроса, проведенного в сентябре – октябре 2009 года199:

Численность экспертной группы 99 человек, среди которых 69,7 % мужчин; 30,6 % имеют военное образование, 22,4 % – техническое, а также по 15,3 % экономическое, юридическое и другое гуманитарное образования. 84,8 % экспертов полагает, что события Великой Отечественной войны полностью или частично искажаются. Главными средствами искажения считаются: телевидение (56,6 %), пресса (51,6 %), система образования (32,3 %) и Интернет (25,3 %). При этом очень сильно искажаются начальный период войны (61,5 %) и берлинская операция (16,7 %).

Предметом гордости нынешних россиян, согласно материалам нашего исследования, являются достижения, относящиеся к периоду советской истории: в области культуры, литературы, искусства, в космонавтике, спорте; бесплатные образование, медицина; забота о детях; а также массовый героизм советских людей в Великую Отечественную войну 1941 – 1945 годов, не только отстоявших свою Родину, но и освободивших народы Европы от гитлеровского порабощения и спасших мир от фашизма.

Сейчас настала пора остановиться в саморазрушении, очистить историческую память народа от чудовищных фантомов. В этом случае у России сохранится шанс и в будущем играть историческую роль, которая по праву предначертана ей200. Запад уже давно всячески пытается принизить роль СССР во Второй мировой войне. Опросы американских граждан показали, что около 40 % из них не знали даже о том, что СССР воевал с Германией, а 20 % – были убеждены, что Советский Союз воевал с Америкой на стороне Гитлера. Слышать и знать это горько и обидно. Ибо все эти страны и народы, как и все человечество, 80 % которого было вовлечено во Вторую мировую войну, должно бесконечно благодарить Советскую Армию, советский народ за ту «безмерную жертву, которую они положили на алтарь Истории человечества, и тот бессмертный подвиг, который они совершили»201.

Всем известно, что социально-психологическая обработка людей и целых народов существует давно. Сильнейшее психологическое и идеологическое манипулирование сознанием населения вела нацистская пропаганда в Германии. Успешно это делалось и в Советском Союзе. В этой работе преуспели и западные страны, особенно США. Особым объектом манипулирования является молодежь.

В г. Кемерово был проведен опрос среди молодежи в возрасте от 18 до 25 лет, в опросе участвовало 100 студентов вузов. На вопрос: «Какую роль сыграли США в победе над фашизмом во Второй мировой войне?» Респонденты ответили следующим образом: 66 % считают, что США оказывала материальную поддержку СССР, 12 % думают, что США победили нацистскую Германию, а 22 % ответили, что США вообще не участвовали в войне. По полученным данным 34 % опрашиваемых гордятся своей страной, ее великими победами, 15 % при возникнувшей возможности покинут Россию, а 51 % гордятся своей страной и ее великими победами, но при этом, в случае, если у них появится возможность, уедут из страны. По результатам опроса распределение факторов, способствовавших Победе СССР над Германией, выглядит так: героизм народа (90,9 %), патриотизм (57,6 %), ненависть к фашизму (31,3 %), талантливые полководцы (28,3 %)202.

Традиционные основы воспитания и образования подменяются западными: христианские добродетели – общечеловеческими ценностями гуманизма; целомудрие, воздержание, самоограничение – вседозволенностью и удовлетворением своих потребностей; любовь и самопожертвование – западной психологией самоутверждения; интерес к отечественной культуре – исключительным интересом к иностранным языкам и иностранным традициям203. Прежде формированию национального сознания, чувства гордости за свою страну была подчинена мощная и скоординированная система образования, книгоиздательства, кино, учреждений культуры и искусства советского общества.

Понимая, что молодежь разная, мы должны сосредоточиться на поддержке тех, кто готов включиться в конкретные дела в интересах России, в вопросах освещения истории нашей страны, Великой Победы в частности. И не обязательно целой страны – начинать надо со своего региона, района, города, села, вуза, школы, предприятия. Здесь соединяются интересы государства и гражданского общества. В построении новой России нам нельзя надеяться ни на кого, кроме самих себя.

Историческая память определяет необходимость повышения интереса общества к сохранению культурного наследия России, приобщению к общечеловеческим ценностям. Важная роль в решении этой задачи отводится системе образования.

Так, сотрудниками и курсантами Владимирского юридического института Федеральной службы исполнения наказаний (далее – ВЮИ ФСИН России) проводится планомерная работа по воспитанию подрастающего поколения в нашем городе, воспитанию у целевой аудитории толерантности, уважения к национальности, религии и культуре других людей. Осуществляется культурно-эстетическое воспитание граждан через знакомство с культурой народов России; воспитание у будущих сотрудников правоохранительных органов и уголовно-исполнительной системы России нетерпимости к любым проявлениям национализма и ксенофобии, готовности к пресечению любых нарушений прав и законных интересов народов России; формирование чувства удовлетворения потребности в развитии национальной культуры народов России.

В нашем институте ведется работа по сохранению исторической памяти. В главном корпусе института создан музей, посвященный истории становления ВЮИ ФСИН России, фонд его постоянно пополняется новыми экспонатами. С историей развития уголовно-исполнительной системы на примере нашего института приходят ознакомиться не только курсанты, студенты, школьники города и области. В институте постоянно проходят:

– научные конференции и конкурсы, например, «Отчизны славные сыны» – ежегодный историко-патриотический конкурс, краеведческий конкурс «Знай и люби свой город» и т.п.;

– по согласованию с руководством Владимиро-Суздальского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника институт шефствует над уникальным памятником древнерусской белокаменной архитектуры XII века – церковью Покрова на Нерли, которая входит в Фонд Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО;

– шефство осуществляется и над Мемориалом памяти первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина и летчика-испытателя Владимира Сергеевича Серегина, которые трагически погибли во время испытательного полета недалеко от г. Киржач Владимирской области 27.03.1968. Ежегодно в день их гибели первокурсники, оркестр и рота почетного караула выезжают к Мемориалу памяти, чтобы принять участие в проведении траурных мероприятий;

– мероприятия, посвященные годовщине Победы в Великой Отечественной войне;

– курсанты постоянно ухаживают за могилами на старинном мемориальном кладбище, посещают музеи и выставочные залы, постоянно расширяют свой кругозор.

Курсанты и Рота почетного караула института принимают активное участие в торжественных ритуалах возложения венков к памятнику воинам, погибшим в локальных конфликтах, и к местам захоронений ветеранов.

Все эти мероприятия способствуют снижению числа конфликтов на национальной почве, а также повышению культурного уровня населения города в части знакомства с культурой народов России.

ВЮИ ФСИН России является многонациональным образовательным учреждением. В настоящее время только на факультете очного обучения обучается 1130 курсантов из 64 субъектов Российской Федерации (из 19 республик, 5 краев, 6 автономных округов).

Согласно проведенным опросам среди курсантов и слушателей проблему существования конфликтов на национальной почве отметили около трети опрошенных. При этом наблюдается устойчивая тенденция к снижению данного показателя при дальнейшем обучении.

Диалог культур – явление исключительно необходимое и истинно прогрессивное. Оно не отменяет национальный характер, сложившийся в ходе исторического и культурного развития, но оно устраняет возможное противостояние одного народа другому, ведет к организационно-политическому и духовно-нравственному объединению204. Вот почему забота о расширении сознания нынешней российской молодежи, включения в него мысли о служении другим, героизме и подвижничестве ради спасения России должна стать центральной в гуманитарном обучении, духовном и нравственном воспитании. Иначе страна наша не выйдет из полосы самоистребления, разрушительных революций, конфликтов и войн.

Итак, изменения, происходящие во всех областях жизни российского общества, накладывают существенный отпечаток на массовое восприятие событий прошлого. В решении задач формирования исторического сознания необходимо искать новые подходы, соответствующие нынешним реалиям. У российской молодежи, родившейся в начале 90-х годах ХХ века и позже, сформировался особый взгляд на Россию, свое место в ее истории и на происходящие в обществе процессы.

«Память – основа совести и нравственности, память – основа культуры»,полагал Д. С. Лихачев205. В «Декларации прав культуры» он отмечал, что культура является духовной основой цивилизации, гуманистическим ориентиром, критерием ее самобытности и целостности. Общественные преобразования должны опираться на ценности культуры и национальное самосознание. Не только военные конфликты и терроризм, но и безответственная модернизация наносят урон культурному наследию: исчезают исторические центры городов, разрушаются памятники и ландшафты, искажаются биографии выдающихся деятелей культуры206. Культурное наследие составляет богатство человечества. В Декларации содержится призыв к тому, чтобы считать преступлениями против человечества любые действия, ведущие к уничтожению памятников истории и культуры.

Радикальные изменения, происходящие сейчас во всех областях жизни российского общества, накладывают значительный отпечаток на массовое сознание в целом, на восприятие событий прошлого. В этих условиях особое значение приобретает ориентация всей системы образования, книгоиздательства, кино, учреждений культуры, средств массовой информации на формирование позитивного отношения населения к отечественной истории. Без этого невозможно решение задачи подлинно государственной важности – задачи объединения российского общества на единой духовной основе. Для этого необходимо:

1) определить позицию государства по отношению к основным историческим событиям разных эпох;

2) разработать единые идеологические подходы преподавания исторических дисциплин в системе школьного, специального и вузовского образования;

3) ограничить негативизм в оценках исторического прошлого России в средствах массовой информации.

В основу новой системы ценностных ориентаций легли национальные интересы России, признание того, что россияне – это великий народ, имеющий богатую культуру и историю. Результаты социологических исследований (как собственных, так и общероссийских) демонстрируют, что в молодежной среде представления о России как о великой державе и стране с богатой историей и огромным потенциалом не только есть, но и активно поддерживаются.

Цивилизация опирается на достижения культуры, они составляют ее духовную основу, фундамент и опору. Национальная и социальная идентичность определяется уважением к истории во всей противоречивости и многообразии ее проявлений. Историческая память – своеобразный «перекресток» прошлого, настоящего и будущего. Исторические памятники – это символы и знаки, тексты и артефакты, необходимая основа взаимопонимания поколений и диалога культур.

Само понятие «статистика» употребляется во множестве значений. В источниковедческом дискурсе оно имеет, как минимум, три смысла: 1) статистика (статистическая информация) – это любые массовые данные, которые могут быть подвергнуты статистической обработке; 2) статистика – это отрасль математики, базирующаяся на теории вероятностей, задачей которой является интерпретация данных с ощутимой случайной изменчивостью; 3) статистика – это вид исторических источников207.

Особым видом исторического источника, характеризующего состояние современной общественно-политической жизни России являются материалы электоральной статистики. Электоральная статистика – это количественные характеристики, фиксирующие поведение избирателей на выборах и референдумах различных уровней. Данные современной электоральной статистики позволяют в целом зафиксировать поведение избирателей по двум основным параметрам: число принявших участие в выборах или референдуме и результаты голосования по вынесенным на голосование вопросам (кандидатам).

Первые попытки исследования материалов официальной электоральной статистики в современной России были предприняты сразу после выборов на Съезд народных депутатов СССР в 1989 г. – первых конкурентных выборов в российской истории после 1917 г., основанных на всеобщем избирательном праве208. С этого момента материалы электоральной статистики становятся одним из популярных видов исторического источника, которые используются в научных изысканиях ученых самых разных направлений: политологов, историков, социологов, культурологов и др. Что и неудивительно. Огромный массив информации о результатах голосования на избирательных участках дает замечательный материал для анализа. При этом чем подробнее электоральная статистика, тем больше возможностей применять к ней классические статистические методы анализа: корреляционного, регрессионного, дисперсионного и др.

Существовавшая в 1990-2000-е гг. система избирательных комиссий Российской Федерации, в рамках которых проходили выборы и референдумы не претерпела в своем развитии существенных изменений. Итоги голосования подводились на всех уровнях, начиная от участковых и заканчивая Центральными комиссиями субъектов федерации и России в целом. Поэтому данные электоральной статистики позволяют, помимо географических особенностей поведения избирателей, проследить за динамикой изменения политических предпочтений населения с течением времени. Это так называемая «память» избирателя, запечатлевшая то, как он голосовал на предыдущих выборах или референдумах, может оказывать существенное влияние на итоги последующих избирательных кампаний. К ним можно отнести результаты голосования как на местном, региональном, так и общефедеральном уровнях.

За сравнительно короткий по историческим меркам промежуток времени прошедших с момента проведения первых конкурентных выборов в истории современной России (чуть более двух десятков лет) прошло уже несколько избирательных циклов, каждый из которых состоял из ряда выборных кампаний и референдумов. Особенно была велика их роль в процессе институализации новых центральных и региональных органов государственной власти в период с 1989 по 1999 гг.

Можно смело утверждать, что практически каждый год, начиная с 1991 г., был буквально насыщен такого рода событиями. Особенно в этом плане плодотворен период с 1991 по 1995 г. С 1996 г. наблюдается постепенное снижение выборного ажиотажа. Практически сходит на нет процедура проведения общероссийских и региональных референдумов. На первый план выходят собственно сами выборы по формированию центральных, региональных и местных органов власти.

В этой связи представляют особый научный интерес материалы электоральной статистики первой половины 1990-х гг. как источник отражения исторической памяти современного российского избирателя. Союзный и российский референдумы 17 марта 1991 г. о сохранении обновленного советского государства и учреждении поста президента РСФСР, референдум 25 апреля 1993 г. по четырем вопросам о доверии президенту и парламенту, референдум 1993 г. по принятию новой Конституции страны и второй тур президентских выборов 1996 г. самой формой постановки вопросов, на которые избирателям приходилось отвечать либо «да», либо «нет», невольно разделяли население на две поляризованные группы. Одна из них выступала по отношению к действующей власти лояльно, другая, наоборот, максимально оппозиционна к ней. Проявление этого вида голосования было обусловлено специфической ситуацией 1991-1993 гг., когда избирателям на референдумах приходилось отвечать одновременно на несколько взаимоисключающих вопросов, что приводило к непримиримым политическим конфликтам, в которых каждая сторона опиралась на свой способ легитимности ответа. С точки зрения политико-исторического анализа эта ситуация дала ценный статистический материал для понимания противоречивости массового сознания современного российского избирателя.

Помимо собственно политических предпочтений избирателей российская электоральная статистика 1991-2005 гг. (до отмены графы «против всех» и изменения требований минимального порога явки избирателей на выборах различных уровней с 2006 г.209) дает нам возможность измерить активность избирателей на выборах по двум основным параметрам: 1) явка населения на избирательные участки и 2) число тех, кто голосует «против всех». В научном плане под этими параметрами скрываются проблемы абсентеизма как такового и протестного голосования на выборах в частности.

Анализ активности избирателей на выборах различных уровней (федеральных, региональных или местных) и рангов (депутатов, президентов, глав администраций и т.д.) служит индикатором доверия электората к этим институтам власти. Поэтому явка населения на избирательные участки является одним из критериев оценки действенности проведенных выборов, признания их состоявшимися или нет. Конкретно-территориальный расклад общественно-политической активности избирателей в сопоставлении с социально-демографической структурой местного населения позволяет выявить различия в этом вопросе по критерию места проживания, этнической и демографических характеристик потенциального электората.

Институт выборов и референдумов в современной России как механизм формирования органов центральной, региональной и местной власти продолжает видоизменяться. В качестве основной тенденции в развитии данного института за последние годы можно назвать процесс дальнейшего упорядочивания избирательного процесса. В условиях трансформации политической системы в сторону укрепления сложившейся вертикали власти значительно сократилось количество проводимых избирательных кампаний и референдумов. За рассматриваемый период граждане страны утратили право напрямую избирать своих представителей в ряд органов центральной и региональной власти. Одновременно ужесточились требования к участникам предвыборных кампаний в лице отдельных кандидатов и политических партий.

Несмотря на это институт выборов по-прежнему воспринимается российскими гражданами как один из основных демократических инструментов выражения своей политической позиции. Об этом наглядно свидетельствуют итоги избирательного цикла 2011-2012 гг. Именно поэтому материалы электоральной статистики являются востребованными среди широкого круга исследователей, включая специалистов в области изучения состояния исторической памяти современного российского избирателя.

Историческое развитие Великого Новгорода эпохи Средневековья во многом предопределялось спецификой этого города, отличавшей его от остальных русских городов, и, в первую очередь, его ролью в международной торговле. Его торговые связи, главным образом, со странами Западной Европы, обеспечивали ему не только экономическое процветание, но также сообщали ему особенный социально-политический уклад и высокий уровень культуры210.

Уже в XI – XII вв. Новгород имел сообщение со Швецией, Готландом, Данией, а через них – с Англией211; начиная со второй половины XII в., он завязывает тесные отношения с городами Северной Германии, которые чуть позже образуют Немецкую Ганзу. В XIII в. благодаря тесным торговым контактам с ливонскими городами Ригой, Ревелем, Дерптом, которые также стали членами Ганзейского союза, Новгород превратился в одного из главных его партнеров, свидетельством чему было появление в городе ганзейской конторы или Немецкого подворья212. Необходимость регулирования отношений русских и немецких купцов, в том числе в уголовно-процессуальном плане, привела, во-первых, к появлению первых русско-ганзейских торговых договоров, а, во-вторых, к созданию устава Немецкого подворья или скры, в разработке которого участвовали как ганзейцы, так и новгородцы213.

Конец ознакомительного фрагмента.