Глава третья, в которой Кристина узнаёт тайну
– А ну, отдай немедленно! Прекрати! – кричал Боря, бегая между партами за Алёнкой Бякиной – главной задирой класса. Бякина трясла Бориной тетрадью по математике, из тетради сыпались криво исписанные листочки. Кулькова и Курицына, составлявшие свиту Бякиной, хватали листочки и, громко хохоча, декламировали вслух написанные на них Борины поэтические экзерсисы:
– Бедная амёба: у неё нет нёба, – орала Курицына, – а у эукариот не наличествует рот!
– А-ха-ха! – гоготала Кулькова, – а наш Борька – идиот!
– О! А вот это интересно! – круглое личико Курицыной приобрело пакостливое выражение. – «Твои глаза, как озеро лесное…» Слышь, Алён! Борька признается в любви циклопу!
Боря пошёл багровыми пятнами и прошипел бледными трясущимися губами:
– А ну, отдай! – и рванул к Курицыной.
Против маленькой и пухлой, но шустрой и вёрткой Курицыной у Бори не было шансов. Он был самым высоким мальчиком в классе, слишком рано и быстро пошёл в рост и пока не мог совладать со своими длинными руками и ногами, отчего неуклюже запинался.
Однако в тот момент, когда убегающие от Бори Бякина и Курицына оказались у двери в класс, дверь отворилась, и вошла Кристина. Быстро оценив обстановку, Кристина двумя ловкими движениями вырвала из рук замешкавшихся одноклассниц тетрадь и листки со стихами.
– Ну, и что здесь происходит? – нахмурившись, спросила Кристина.
– Бякина опять просила списать математику, – задыхаясь от бесплодной погони, объяснил Боря. – Я не дал. Надоела уже! Вот и забрала тетрадь, растрясла тут всё.
– Ага! – ухмыльнулась Курицына, – достала твои бездарные любовные стишки.
– Ты пишешь стихи? – удивилась Кристина.
– Нет! – сказал Боря.
– Да! – одновременно с ним сказала Бякина. – Абсолютно тупые, как и сам Галушка.
– Ну, если они такие же тупые и бездарные, как человек, у которого Бякина каждый день списывает математику, русский и изложение, то я бы хотела прочитать, – язвительно заметила Кристина.
Боря осторожно взял тетрадь и листки у Кристины из рук, пока она действительно не прочитала.
– Я не поняла, – возвысила голос Бякина, – ты, что это, меня оскорбляешь?
Кристина пожала плечами и улыбнулась:
– Это не я сказала, заметь.
– А знаешь что, Кристина Неглинная? – Алёна поджала губы, – шла бы ты мимо и не лезла бы не в свое дело.
– Это очень даже моё дело, – спокойно ответила Кристина, – Боря мой друг – это раз, мой сосед – это два, сын моей няни – это три. А одна лентяйка регулярно паразитирует на его труде – это четыре. И если уж Боря позволяет у него списывать из жалости к её невысокому интеллекту, то я не собираюсь позволять ей над ним ещё и издеваться.
– Ну, и дрянь же ты, Неглинная! – взревела Бякина, окончательно выведенная из себя. – Настоящая заноза в заднице! Неудивительно, что тебя мать бросила!
– Ты… Ты… – внезапно дыхание у Кристины перехватило так, что больше невозможно было вымолвить ни слова, пол ушёл из-под ног, и в ушах застучали огромные барабаны…
– Поверить не могу, что Кристина так себя повела, – ахала няня Соня, сидя в учительской и капая экстракт валерианы в стакан, который держала классный руководитель Нина Владимировна.
– Сама в шоке, – ответила учительница, капая экстракт валерианы в стакан, который держала няня Соня.
«Ещё немного и эти дамы выпьют на брудершафт», – мрачно думал директор школы Юрий Петрович.
– Действительно, Кристина никогда раньше не вела себя агрессивно, – задумчиво сказал он, – напротив, она склонна проявлять себя совершенно как взрослый человек, примиряя конфликтующие стороны…
– Сама в шоке, – повторила Нина Владимировна.
– Конечно, то, что сказала ей Бякина, выходит за всякие рамки, – продолжал директор, – но драка…
– Сама в шоке, – опять выдохнула Нина Владимировна, залпом осушив стакан с валерьянкой.
– Да с Вами-то всё понятно, Нина Владимировна, – раздражённо оборвал коллегу Юрий Петрович, – что сейчас делать с Кристиной? Она сидит одна в кабинете английского, отказывается разговаривать. Думаю, у девочки сильный стресс. Вот что, Софья Дмитриевна, – обратился он к няне. – Берите-ка свою подопечную и идите с ней домой на пару дней. Четверг, пятница… потом выходные. В понедельник приведете девочку в школу. Если будут проблемы, вот телефон школьного психолога, в любом случае, думаю, вам будет невредно с ним пообщаться. И позвоните отцу Кристины, слышите? Обязательно! Он должен приехать хотя бы на пару дней, у ребёнка явный нервный срыв, ей сейчас нужен близкий человек, родитель.
Няня Соня, слегка осоловевшая от валерьянки, быстро закивала, накинула на плечо сумочку и побежала в кабинет английского.
– А мне ещё выслушивать истерику мамы Бякиной, – со вздохом сказал Юрий Петрович и отвернулся к окну, – просит исключить Кристину из школы… Ну, конечно! Чёрта с два! – разгорячился директор. – Сейчас же исключу будущую золотую медалистку и оставлю Бякину, буду с ней дни и ночи таблицу умножения учить до одиннадцатого класса!
– Сама… – заикнулась Нина Владимировна, но, поймав на себе испепеляющий взгляд начальства, подхватила стопку тетрадей и торопливо вышла из учительской.
Кристина лежала на кровати, уткнувшись в подушку. Рядом сидел Микки и удивлённо смотрел на хозяйку, но гладить его не хотелось. Было тошно. Хотелось отмотать время назад, и чтобы этого утра не было, чтобы ничего этого не произошло. Кристине одновременно было и стыдно за драку с Алёнкой, и казалось, что Бякиной досталось мало. «Бросила! Бросила! Тебя мать бросила!» – пульсировало в голове. С чего Бякина это взяла? Она ведь не могла сама всё придумать. Значит, где-то услышала. Значит, взрослые так говорят. Значит, это правда, мама ушла из-за меня. И все вокруг мне врут, потому что не хотят расстраивать.
Дверь скрипнула и приоткрылась, в комнату тихонько зашла няня.
– Я не хочу разговаривать, тёть Сонь, прости.
– Кристюша…
– Я больше не буду драться. Правда, няня. Больше не буду. И завтра пойду в школу.
– Юрий Петрович сказал, что ты можешь остаться дома до понедельника.
– Неважно. Я пойду завтра.
– Кристина!
– Пожалуйста, тётя Соня, оставь меня в комнате. Я хочу побыть одна.
– Хорошо, зайка, – тихо сказала няня. – Но только я хочу тебе сказать…
– Не надо.
– Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда. – Няня помолчала, – я приду за тобой через час, будем обедать.
Няня ушла и Кристина села на кровати. Тошнота постепенно отступала. Мама. Где же ты? Почему тебя нет, когда ты мне так нужна? Машинально Кристина взяла с прикроватной тумбочки мамины часики. Девочка давно забрала их себе, хранила, как реликвию, и носила иногда на руке. Воспоминания о матери постепенно стёрлись из памяти, и Кристина уже не могла в деталях вспомнить лицо, одежду, походку. Фотографии, на которых счастливая мама обнимает маленькую дочку, стали будто бы чужими, ненастоящими. Только одно воспоминание осталось по-прежнему ярким: мамина рука в этих самых часиках, просунутая через прутья кроватки, тихонько похлопывает и гладит Кристину по спине под тихую колыбельную: «Кисонька-мурысонька, где была? – у бабушки. Что ела? – олябушки. Где достала? – на стульчик стала…»
Девочка надела часики и стала их разглядывать: чудесные золотые стрелочки, красивая окантовка циферблата с какими-то фигурками, маленькие драгоценные камушки на нем, крошечное окошечко с датой, два колёсика для времени и для даты. Кристина погладила стекло циферблата, пальчиком немного повернула колёсико назад.
Дверь скрипнула и приоткрылась, в комнату тихо зашла няня Соня.
– Няня? – удивилась девочка, ожидавшая Софью не раньше, чем через час.
– Кристюша…
– Тёть Сонь, я же сказала, что хочу побыть одна.
– Хорошо, зайка, – тихо сказала няня. – Но только я хочу тебе сказать…
– Не надо, – как-то автоматически выпалила Кристина.
– Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда, – няня помолчала, – я приду за тобой через час, будем обедать.
– Микки, ты это видел? – обратилась Кристина к коту, забравшемуся к ней на колени и всё это время наводившему там марафет.
– Was? – Микки на секунду перестал вылизываться, – ах, остаффь свой клупости, битте! Их бин отшень санят!
– Нет-нет, Микки, подожди! Я повернула стрелки часов и повторилось то, что было минуту назад! Что это? Как это?!
Кристина вскочила с кровати, стряхнув Микки. В голове её роились тысячи мыслей. Как же так? Неужели…
– Какой нефоспитанность! – заворчал Микки.
– Нужно сказать Боре. Нет, нельзя никому говорить, – металась по комнате Кристина, потрясённая своим открытием. – Этого не может быть. Мне показалось!
Кристина вернулась на кровать, вернула Микки на колени и посмотрела на часы. Вздохнула, зажмурилась и положила пальцы на колёсико. Повернуть, только чуть-чуть.
Дверь отворилась.
– Кристюша…
– Няня, я хочу побыть одна, – будто заученный текст, проговорила девочка.
– Хорошо, зайка. Но только я хочу тебе сказать…
– Не надо, – повторила Кристина в третий раз.
– Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда, – няня помолчала, – я приду за тобой через час, будем обедать.
Дверь за няней закрылась. Кристина сидела на кровати и смотрела перед собой широко раскрытыми глазами.
– Микки, ты понимаешь, что произошло?! Ты вообще понимаешь?! Это же… это же… настоящая машина времени!
– Вирклих? – Микки и ухом не повёл, продолжая вылизываться, – токда путь так добра, ферни менья ф мое детстфо, в Wien, и пусть менья там насофут Харольд или Хайнес, а не этот турацкий кличка тля мышей.
– Значит, – не обращая внимания на кота, продолжала рассуждать Кристина вслух, – я могу вернуться в прошлое, в сегодняшнее утро, и сделать так, чтобы не ссориться с Бякиной. Но тогда Бякина будет издеваться над Борей. Что же, что же мне делать? Нет, я вернусь ещё раньше, и сделаю так, чтобы Боря вообще опоздал в школу. Но как я объясню это тёте Соне? Ведь Боря никогда не опаздывал… Как я объясню Боре? Нужно ему рассказать! Но как такое расскажешь? Нет, нельзя никому говорить!
Кристина схватилась за голову, внезапно её пронзила другая мысль:
– Нет! Я вернусь в прошлое, в тот день, когда пропала мама. И узнаю, что произошло. Но как это сделать? Возможно, надо переставить время и дату на тот день. Но я не помню, когда это было… нужно осторожно узнать у папы. Или у тёти Сони. Боже, Боже мой! Но ведь там, в прошлом, я уже есть. То есть я из сейчас встречусь с собой из прошлого… Но я ведь только что отмотала стрелки назад и ни с кем не встретилась… Голова лопнет! Нужно это всё как следует обдумать…