Истоки фольклора Русского Севера. Глава 1 (С. В. Жарникова)

Редактор Алексей Германович Виноградов

© Светлана Васильевна Жарникова, 2018

ISBN 978-5-4490-6255-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга выдающегося исследователя С. В. Жарниковой» Истоки фольклора Русского Севера» посвящена исследованию истоков северорусского фольклора. Очень интересно отозвался в 1870 г. по поводу русской культуры Виктор фон Хен: «Россия – страна вечных перемен и совершенно не консервативна, и страна ультраконсервативных обычаев, где живут исторические времена, и не расстается с обрядами и представлениями как бы к этому ни относились. Современная культура здесь – внешний лоск, она развивается волнообразно, порождает отвратительные явления; то, что сохранила Древняя традиция в отношении товаров, обычаев, инструментов и т.д., придумано солидно, разумно, с умом и с умением используется… Они не молодой народ, а старый – как китайцы. Все их ошибки – это не юношеские недоработки, а вытекают из астенического истощения. Они очень стары, древни, консервативно сохранили все самое старое и не отказываются от него. По их языку, их суеверию, их нраву наследования и т. д. можно изучать самые древние времена». В современном мире актуальность проблем этнической истории народов различных регионов нашей планеты очевидна. Для представителя современного урбанизированного общества стало духовной потребностью найти корни своего этнического существования, познать многообразные процессы, приведшие к формированию той этнокультурной среды, сквозь призму которой он воспринимает окружающий мир.

Знание истории собственного народа помогает современному человеку освободиться от узости националистического взгляда на мир, понять роль и значение вклада в общую сокровищницу человеческой культуры всех народов, осознать, что человечество едино.

Глава 1

Ф.И.Буслаев в своей знаменитой речи «О народной поэзии в древнерусской литературе, произнесенной в 1858 г., подчеркнул, что: „ясное и полное уразумение основных начал нашей народности есть едва ли не самый существенный вопрос и науки и русской жизни“. ¹ Пытаясь сегодня решить хотя бы малую часть этой задачи, мы обязаны обратиться к еще живой народной традиции и попробовать рассмотреть её сквозь призму многотысячелетнего прошлого, в котором скрываются основные начала нашей народности». И основным сравнительным и дешифрующим материалом здесь, как и ранее, будут тексты гимнов «Ригведы» и эпоса «Махабхарата», что обусловлено «как большей степенью соответствия между ведическим и русским в силу лучшей сохранности в нем архаизмов, чем в западных языках, так и большей близостью русской (славянской) мифо-поэтической традиции к индоиранской». ² При этом еще раз подчеркнем, что в восточнославянской традиции вообще, а в севернорусской в особенности, сохранились такие элементы, которые архаичнее не только древнегреческих, но даже и зафиксированных в Веде. Свидетельством тому являются русские народные сказки, песни, заговоры, обряды, народное прикладное искусство.

Говоря о русской народной волшебной сказке, Ф.И.Буслаев подчеркивал, что: «Как обломок доисторической старины, сказка содержит в себе древнейшие мифы, общие всем языкам индоевропейским, но эти мифы потеряли уже смысл в позднейших поколениях, обновленных различными историческими влияниями, потому сказка относительно позднейшего образа мыслей стала нелепостью, складной, а не былью. Но в отношении сравнительного изучения индоевропейских народностей она предлагает материал для исследования того, как каждый из родственных народов усвоил себе общее мифологическое достояние». ³ Обращаясь к русским народным волшебным сказкам, широко распространенным и на европейском севере нашей страны, мы отнюдь не ставим перед собой задачи систематизации их типов, что давно сделано А. Аарне, В.Я.Проппом и другими исследователями. Нас интересуют те мотивы, которые являются абсолютными аналогами древних индоиранских мифологических сюжетов или расшифровываются на их основе. В связи с этим кругом задач, имеет смысл прежде всего обратиться к той сказке, сюжет которой уже в какой-то мере анализировался выше. Итак «Сказка о Царе Салтане, сыне его – князе Гвидоне и прекрасной Царевне Лебеди» А.С.Пушкина, который трижды записывал её: в Кишиневе (1822 г.), от своей няни Арины Родионовны (1824 г.) и еще один раз, в 1828 г., правда, источник остался не известен.⁴ Все это свидетельствует о том, что данный сюжет был достаточно широко распространен и стойко хранился в народной памяти. Говоря о символическом языке русской прялки, мы уже отмечали, что зачин сказки «О Царе Салтане» берет свое начало в древнейших пластах индоевропейской мифологии. Действительно, идея трех изначальных нитей – гун, творящих все во Вселенной (белой, красной, черной), известная еще ведической мифологической традиции, трех прях-богинь судьбы в древнегреческой мифологии, очень четко зафиксирована в русской народной сказке. Дальнейшее развитие сюжета свидетельствует о том, что именно ведические мифологемы легли в основу данной сказки. Вспомним, что сделали бояре с царицей-пряхой, матерью князя Гвидона и её сыном-богатырем, «росшим не по дням, а по часам» (что обычному человеку не свойственно, а присуще только божественным персонажам, пришедшим в человеческом облике в мир людей и обязательно возвращающимся в мир богов). В отличие от многих, широко распространенных сюжетов с вынужденным отправлением младенца в лодке, коробе и т. д. по водам (во имя его спасения, или с надеждой на это спасение), здесь совершается целенаправленное убийство. Бояре «царицу… в бочку с сыном посадили, засмолили, покатили и пустили в Окиян». Отданный стихии воды Гвидон именно в бочке начинает стремительно расти, именно ему, а не его матери, подчиняются волны. И это закономерно, ведь само его имя – Гвидон говорит о связи с водой, водными глубинами: древнеиранское Дон, Днепр, Днестр и русское слово «дно» – родные братья. В дальнейшем сюжет- строится таким образом, что убийство превращается в свою противоположность – вечную счастливую жизнь на чудесном острове Буяне, где сбываются все желания, где «все богаты, изоб нет, везде палаты». И здесь имеет смысл вспомнить один из сюжетов зачина Махабхараты – рассказ о Бхишме. Суть его такова: за провинность перед Творцом Брахмой восемь бессмертных богов были наказаны тем, что каждый из них должен был в человеческом облике прожить человеческую жизнь в мире людей. Но они упросили богиню священных вод Гангу избавить их от этой участи. Она согласилась семерых богов вернуть на небо, однако один из них (в образе воина Бхишмы) должен был остаться среди людей. Став женой царя Шантану, Ганга родила ему одного за другим семь сыновей и каждого новорожденного она топила в реке. Отдавая царю восьмого сына – Бхишму, царица сказала: «Знай, я богиня этой реки и мое имя Ганга. Блажен, кто оканчивает свою жизнь здесь, в волнах, – он обретает бессмертие и живет в обители богов». ⁵ Таким образом в сказке «О Царе Салтане» брошенные в море-океан (представление о котором в древности было связано с космическим, небесным океаном) мать и сын приплывают на остров-Буян, где на зеленом холме растет «дуб единый». Здесь имеет смысл обратиться к русской фольклорной традиции и, в частности, к народным заговорам. Известно, что действие эпических заговоров происходит, как правило, именно «на Море-Океане, на острове Буяне», а в севернорусских диалектах «буян», «буй», «буево», «буевище – это кладбище, т.е. «тот свет». Примеров заговоров, в которых фигурирует» остров Буян» очень много, вот некоторые из них:

И здесь уместно вспомнить строки древнеарийского текста «Брахман»:

«Светлый помыслами, Царь Варуна держит крону дерева в бездонном пространстве, корни вверх, а ветви его вниз смотрят. Да проникнут лучи их в сердце наше». ⁶ Общеизвестно, что в индоевропейской мифологии дуб – это символ божества неба (грома и молнии), не случайно дуб – символ Перуна у славян, а в древнегреческой мифологии Зевсу (в наиболее архаическом варианте) поклонялись в виде дуба у воды. Иногда, правда, вместо дуба фигурирует береза (также одно из священных деревьев у всех индоевропейцев с глубочайшей древности). Образ острова Буяна и дерева на нем (дуба или березы) настолько устойчив в русских заговорах, что даже тысячелетие христианства не смогло стереть его из народной памяти. И более того, христианские мотивы соединяются в заговорах с образом"святого острова» и «дерева жизни» в самые невероятные сочетания. Например: «У этого Окияна моря стоит дерево-карколист; на этом дереве карколисте висят: Козьма и Демьян, Лука и Павел, великие помощники…«⁷ Здесь невольно вспоминается Один – верховный бог скандинавской мифологии, изначально представлявший духовную власть, мудрость и сакральное знание, владыка небесного царства мертвых, удивительно близкий к арийскому Варуне, также владыке космического океана (т.е. небесного царства мертвых), царю закона и хранителю сакрального знания. Варуна, как было отмечено выше, связан с деревом, крону которого он «держит в бездонном пространстве» и «корни которого вверх, а ветви вниз смотрят». В русском заговоре фигурирует дерево-карколист, о котором в одном из текстов говорится, как о «дубе-карколисте, вниз ветвями, вверх кореньями». Именно на таком перевернутом вселенском дереве и «висят» христианские святые – «Козьмы и Демьян, Лука и Павел, великие помощники». Не сидят под деревом, не, наконец, сидят на дереве, а именно висят. Вспомним, что Один (Вотан или Ведан) сам себя принес в жертву и пронзенный собственным копьем девять дней висел на мировом дереве, после чего испил священного меда поэзии и получил руны-носители высшего знания и мудрости. Именно благодаря такой жертве Водан-Один соединяется с мировым деревом и является посредником между богами и людьми, т.е. «великим помощником».

О полнейшей перекодировке христианского образа свидетельствует и такой текст заговора:

Связь Богоматери с мировым деревом в этом заговоре более чем очевидна, весь вопрос в том, что это за «Пресвятая Богородица»? Судя по всему, перед нами тот самый древний дохристианский образ Богини-Матери, которая «по представлениям индоиранцев ассоциировалась с мировым деревом». ⁹ Образ Пресвятой Богоматери в заговорах очень часто соединяется и с находящимся на острове Буяне священным Алатырь или Алатр-камнем – символом мировой горы. Вспомним, что в сказке «О Царе Салтане» дуб растет на холме (или на кургане), который является аналогом мировой горы или Алатырь-камня. Причем Матерь Божия входит неоднократно в некую триаду, так в одном из заговоров? «В восточной стороне есть синее море Окиян: на Окияне море святой Божий остров, на нем бел Латырь камень, на камне святая церковь, в церкви золотой престол. На том золотом престоле сидит Матерь Божия с двумя сестрицами, прядет и сучит шелковую кудельку.«¹⁰ Вновь перед нами «три девицы под окном пряли поздно вечерком». Правда, есть такие варианты заговоров, где просто фигурируют три девицы. Например: «На море на Окияне, на острове Буяне стоит светлица, во светлице три девицы: первая иголочки держит, другая девица ниточки делает, а третья девица кровавую рану зашивает». ¹¹ Или: «Шли три девицы, три красные молодицы, не умели ни ткать, ни прясть, только кровь замолвлять. На море стоит камень, а на камне трость…".¹² Или «Есть великий океан на море, в том великом океане-море есть каменна изба; в этой каменной избе сидят три сестры, самому Христу дочери. Большая сестра сидит у порога на золотом стуле, берет иглу булатную, вдевает нить шелковую, зашивает рану кровавую…«¹³ Ранее уже отмечалось, что изображение Богини Рожаницы в народной орнаментике довольно часто заменялось лягушкой или «жабой». С этим образом, причем в очень специфическом контексте, мы встречаемся в русских заговорах: «На море на океане, на острове Буяне, лежит камень-латырь, на том на камне лягушка сидит», и тут же: «На море на Океане, на острове Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду заговаривает и ломоту». ¹⁴ Таким образом в заговоре между «лягушкой», «бабой» и Богиней Рожаницей поставлен знак равенства, т.к. все они связаны с Алатырь камнем на острове Буяне среди «святого Океана-моря». Надо отметить, что даже в тех заговорах, где, казалось бы, полностью исчезла древнейшая основа, отзвуки глубочайшей многотысячелетней архаики все равно дают о себе знать. Как в этом: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверями, из ворот воротами, стану на восток лицом, на запад кресцом. Сидит девица душа красная, Пресвятая Богородица, в трои золотыя пяла шьет, шелкова нитка, золота иголка…"!,¹⁵ или: «На море Окияне, на острове Буяне, стоит церковь соборная, соборная, богомольная. В этой церкви соборной, богомольной стоит мать Пресвятая Богородица», или: «На том Окияне море стоит Божий остров, на том острове лежит бел горючь камень Алатр, на камне святой пророк Илья с ангелами». ¹⁶

Море-океан, остров Буян, дуб-стародуб или заповедный камень Алатырь (Алатр), как обязательные элементы сакрального пространства, присущи огромному количеству русских народных заговоров: «На море, на Океане, на острове Буяне стоит, крута гора Сион – матушка, на крутой горе растет дуб – стародуб», или: «на море, на Окияне, на острове Буяне стоит гора Арарат, а на той на горе, на Арарате, лежит заповедный камень», ¹⁷ – христианская топография, попадая в древний текст, как бы переплавляется в нем, ничего не меняя по-существу. Причем древнейшие сакрализованные пространственные элементы постоянно получают в заговорах определения такого характера, как: «пречистый святой Океан», «святой Божий Остров», «святое море Окиян», «Окиян-море железное» и т. д. Как было отмечено ранее, во многих индоевропейских мифологических традициях дуб связывается с образом бога-громовержца, Владыки неба. Эта связь четко фиксируется в народных заговорах, сохранившихся в России до начала 20в., а зачастую и до наших дней на Русском Севере: «На море на Океане, на острове Буяне гонит Илья Пророк на колеснице гром со великим дождем», или: «Встану я, раб божий благославясь, пойду перекрестясь, умоюсь утренней росою, утрусь тонким белым полотном и пойду из избы в двери, из дверей в ворота, под восточную сторону к Окияну морю. На том на Окияне море стоит Божий остров на том острове лежит бел горючь камень Алатр, а на камне: святой пророк Илья с небесными ангелами…«¹⁸ Исключительно интересным представляется текст следующего заговора, записанного Верещагиным в Вятской губ.: «Встану я, раб божий (имя рек) благословись и перекрестясь, умывшись светлой водой и утершись Владычицыной пеленой, пойду из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле, в широкое раздолье, на море Киян, на остров Буян.

Вероятно, здесь имеет смысл обратиться к гимнам Ригведы, где с медом связаны образы неба и Бога-Творца. Так в гимне «Ко всем-Богам» (РВ.1.90 (говорится: «Мед (навевают) ветры благочестивому,

Обращаясь к божествам утренней и вечерней зари, врачевателям-всадникам, странствующим на запряженной коне-лебедями колеснице по небу – Ашвинам, древний певец просил:

Аналогии более чем очевидные, хотя между русскими заговорами и гимнами Ригведы пролегли тысячелетия.

А. А. Вигасин в комментарии к книге Р. Б. Пандея «Древнеиндийские домашние обряды отмечает, что: «мед у индийцев символизировал сущность жизни, бессмертие, он обладал будто бы оплодотворяющими способностями и поэтому его вместе с маслом (гхи) лили в первую борозду (Атхарва-веда, III, 117.9)». ²²

Возвращаясь вновь к сюжету сказки «О царе Салтане», вспомним о еще одном ведущем персонаже – Царевне-Лебеди, у которой «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит».

Ранее отмечалось то огромное значение, которое придавалось в индоиранской мифологии образу водоплавающей птицы, и говорилось о древнейших истоках культа гуся, лебедя, утки у индоевропейских народов. В сказке «О царе Салтане» перед нами лебедь предстает символом звездного неба, и это закономерно, т.к. в санскрите ханса – гусь, лебедь и душа, познавшая высшую истину, высший дух. Стоит вспомнить, что в хорезмийской концепции происхождения Вселенной есть свидетельство того, что «изначальное божество, заключающее в себе части мироздания, представлялось в образе водоплавающей птицы, что спутником Сарасвати – великой водной богини ведической эпохи был гусь-лебедь, который олицетворял собой всеохватывающее небо.²³ Напомним, что Ю. А. Рапопорт считает, что образ водоплавающей птицы «отражает представление об изначальности водной стихии, которую в авестийском пантеоне олицетворяла богиня, чье древнейшее имя, как полагают, было скрыто за тройным эпитетом Ардви Суры Анахиты». ²⁴ Этот образ также зафиксирован не только в русских народных сказках, и в частности в «Сказке о царе Салтане», но и в многочисленных заговорах. «В Окияне-море пуп морской; на том морском пупе – белый камень Олатырь; на белом камне Олатыре сидит белая птица», или: «На море на Окияне, на острове Буяне, на зеленой осоке сидит птица, всем птицам старшая и большая.«²⁵ О том, что Лебедь Белая (Царевна Лебедь) связана с «тем светом», миром мертвых и миром богов, свидетельствуют русские заговоры и загадки. Это следует из таких текстов как:

В некоторых заговорах остров Буян прямо называется погостом или кладбищем: «Стану, я, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, пойду я на погост, на Буево… поворочу я на святую могилу, спрошу я у мертвого мертвеца…, " и соотносится с местом, где покоятся умершие: «На мори на Кияни, на острови на Буяни, на камне на высоком стоит гробница, в гробнице лежит красная девица…«²⁶

Интересно, что и 33 морских витязя – братья Царевны-Лебеди, связанные с морем-Океаном и островом Буяном (в сказке о «Царе Салтане»), известны русским заговорам: «На море Океане, на острове Буяне лежат тридцать три мертвеца…«²⁷

Здесь имеет смысл вспомнить, что в ведийской мифологии, как и в древнеиранской («Видевдат») общее число древнейших божеств составляло 33: Богов – на небе -11, на земле-11, в водах-11. В гимне «К Ашвинам» певец зовет: «Сюда, о Насатьи, с трижды одиннадцатью…«²⁸, т.е. со всеми богами: восемью Васу, одиннадцатью Рудрами, двенадцатью Адитьями (и двое Насатьев – Ашвинов), живущими в глубинах неба – космического Океана Вечности. И наконец, о том, что в сказке «О Царе Салтане» остров Буян действительно является «тем светом», местом, где обитают умершие, свидетельствует постоянное оборотничество князя Гвидона, который при своих возвращениях в мир живых (царство Салтана) использует чужое обличье. Общеизвестно, что в народном представлении у мертвых нет обычного земного тела («у навей нет облика»), поэтому они могут прийти в этот мир, только позаимствовав у кого-то его плоть. С этими представлениями связана традиция ряжения на Святки и Масленицу – дни, посвященные предкам, возвращающимся на время в этот мир – мир живых. Л.Н.Виноградова в своей книге «Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян» подчеркивает, что ряженые (окрутники, кудесники, шуликоны, колядники, полазники и т.д.) и нищие являются теми ритуально значимыми лицами, при посредничестве которых, можно связаться с миром умерших. Здесь стоит отметить, что русское слово нищий соотносится с древнеиндийским, nistyas что значит «чужой», «нездешний», и в целом аналогично понятию «ряженый». Л.Н.Виноградова считает, что «По-видимому, можно разделить мнение ряда специалистов о том, что есть основания (в том числе и языковые свидетельства) предполагать, что нищие воспринимались как заместители умерших, а щедрое их одаривание – как отголосок поминальных жертвоприношений.«²⁹

Для того, чтобы живая душа не осталась навсегда на «том свете», ряженые категорически запрещали называть себя по имени, узнавать себя. За нарушение этого запрета провинившегося «били смертным боем», т.к. считалось, что душа поименованного может не вернуться в его тело, занятое на время святок или Масленицы кем-то из его предков. Такое положение могло принести общине неисчислимые бедствия, т.к. в дни святок и Масленицы все жили по законам «перевернутого мира» – мира предков. Но по окончании этих обрядовых циклов все возвращалось на свои места, и живые начинали жить по законам мира живых людей. Оставшаяся же в теле человека душа умершего продолжала бы жить по законам мира мертвых, принося живым вред. Ряженые обязательно в Крещенье (когда, как правило, трещали самые лютые морозы) после освещения воды, купались в проруби,³⁰ возвращая «тому свету» душу предка, которому «одалживали» на время святок свое тело. Сделать это было необходимо т.к. в древнейших арийских представлениях кратчайший путь души на небо, в обитель богов – это погружение в речные или морские воды.

Г. Цейтлин в своей статье 1912 г. «Знахарства и поверья в Поморье» пишет о весьма любопытном представлении о Вселенной, записанном со слов поморки Анны Семеновны Дуровой. Он пишет: «3ная эту женщину, как типичную поморку старого закала, я позволю себе привести выдержку из этой интересной заметки».

«Небо не имеет ни начала, ни конца. На нем протекают молочные реки, находятся золотые горы, на которых растут деревья с золотыми плодами и обитают мертвые люди; старые из них сидят в золотых домах, а молодые катаются с золотых гор на чунках (салазках). Небо находится от земли очень далеко, но насколько далеко – этого никто не знает. За видимым небом есть еще несколько небес, причем на самом верхнем живет сам Бог с Пресвятою Богородицею и ангелами хранителями. Небо открывается во время грозы. В полом (открытом) небе видали ходящих людей в белоснежных одеждах и навешанные рядами горящие лампады… По народному поверью, в это время можно просить у Бога всего, чего хочешь, например, отпущения грехов, долгой жизни, богатства славы, почести и т. д.

Солнце, по народному представлению, – пекет (греет) от лица Божия. Оно ходит кругом земли по небесному пространству… Солнце уходит после заката за лес (садится за лес). Многие считают Солнце за женщину, что видно из существующей в народе пословицы – «солнце-сестра, а брат-месяц…»

Луна, иди месяц, как её обычно называют, по народному представлению «пекет» от головы Божией. Она, так же как и солнце, ходит вокруг земли. Луна не закатывается, а лишь делается невидимою… Радуга, или «дождяная дуга», как её называют поморы, по поверью же последних, поднимает «воду на небо для людей живущих там»… Народ верит, что мертвец «все слышит и видит» до тех пор, пока его не отпустят в могилу, только после третьей лопаты земли, брошенной в могилу, мертвец приобщается к небу и навеки избавляется от мирских сует». ³¹

Г. Цейтлин подчеркивает, что среди поморов отмечается весьма оригинальное явление. Очень многие мужчины и женщины, всю жизнь проведшие в православии, на старости лет, когда чувствуется близость смерти, переходят в старообрядчество. Это явление массовое в Поморье. Объясняется это поверьем, что тот, кто принимает старообрядчество перед смертью, попадает прямо в царство небесное, ибо старообрядчество – это самая угодная Богу религия». ³² Таким образом на побережье Белого моря еще в начале 20 в. сохранились верования, удивительно близкие к ведическим, небес не одно, а много; на небе текут необыкновенные реки, растут золотые деревья, стоят золотые – горы. Солнце в Поморье почитается за женщину, а луна – за мужчину (как и в «Ригведе»), то, что «солнце пекет от лица Божия», а луна – от «головы Божией» по-существу является прямым аналогом древним арийским представлениям о сотворении Вселенной (зафиксированным также и в т.н. «Голубиной книге»). В «Гимне Пуруше» (Ригведа, Х,90), говорящем о расчленении космического великана Пуруши и создании из его тела всей Вселенной, сообщается, что:

И то, что перед смертью поморы считали своим долгом перейти в старообрядчество, также свидетельствует о сохранении в народе древней веры отцов и дедов.

Возвращаясь вновь к сказке «О царе Салтане», мы должны отметить, что А.С.Пушкин удивительно бережно обошелся с мифологическим текстом, сохраняя все его детали. Так в сказке, помимо трех сестер-прях, присутствует и их мать – «сватья Баба Бабариха». Этот образ мы встречаем и в заговорах. В одном из них говорится: «на море Океане, на острове Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери…:, в другом заговоре на атом камне сидит уже не баба, а лягушка.³⁴ В одной из обрядовых песен Вологодчины поется о том, что «за морем у Соловецких живет вдова. У нее три дочери – волосом сивые, собой красивые». В атом контексте очень интересным представляется вариант сказки «Пойди туда, не знаю куда», записанный Г.П.Парадовской в Никольском районе Вологодской области в 1990 г. от П.С.Карениной (86 лет) где жена Дмитрия-охотника – одна из трех «лесных дев», живущих вместе со своей матерью в далеком глухом лесу. А помогает ему найти «свата Разума» («то, не знаю что») бабушка этих дев – лягушка. Именно она переносит Дмитрия охотника через огненную реку. Интересно и то, что приказы «свата Разума» выполняют 33 молодца. Здесь, вероятно, уместно вспомнить и сказку «О царевне-лягушке», и весьма интересный вариант сказки о Бабе-Яге, записанный в 1989 г. в Новгородской области Г. В. Лобковой. В этой сказке девушка, сучившая нитки у ключа, уронила их в воду. Спустившись на дно за клубком, она встречает там Бабу-Ягу и её детей. Комментарий рассказчицы Большаковой А. И. (1911 г.р.) был следующим: «Баба-Яга – лягуха. Лягуха-бабка. Бабка Яга – лягушка… обычная лягушка. Это прежний народ был такой – лягушки… Прежные люди такии были… Ведь это же давно, все давно, начинался, когда свет. Вот эти лягушки, говорят, и были – люди. Она на человека и похожа». ³⁵ Таким образом, Баба-Яга – лягушка обязательно является обитательницей «того света», где живут предки – «прежние люди». В сказке «О Царевне-лягушке» очень четко проявляется связь между лягушкой и белой лебедью, ведь именно в образе «бедой лебедушки» улетает от Ивана-Царевича его жена – Царевна-лягушка. Стоит вновь вспомнить русские заговоры, где в одном из них: «В Окияне-море пуп морской, на том морском пупе – белый камень Олатырь; на белом камне Олатыре сидит белая птица». а в другом: «На море, на Океане, на острове на Буяне, лежит камень – Латырь, на том камне лягушка сидит». ³⁶

Баба-Яга-лягушка, связанная с лебедями и гусями, символами неба и души, является носительницей древних сакральных знаний. И здесь прямые аналогии с «Гимнам лягушкам» Ригведы, где носители сакрального знания – поющие гимны брахманы сравниваются с квакающими лягушками, и делается это отнюдь не для того, чтобы унизить мудрых жрецов.

Образ матери и трех её дочерей-прях, вероятно, один из древнейших в индоевропейской мифологии. В древней Греции – это божество необходимости, неизбежности Ананке или Ананка и три её дочери – мойры, богини судьбы – вечно работающие пряхи. Согласно мифам, Ананке вращает между колен веретено, ось которого является в то же время мировой осью. Мойры же помогают вращению веретена – оси Вселенной. Ананке близка к Адрастее, в которой орфическая традиция видела воплощение «законов Зевса, Кроноса, божественных, надкосмических и внутрикосмических». Согласно Эсхилу «мудрые поклоняются Арастее» – вершительнице справедливости.³⁷ В ведической традиции таким воплощением «законов божественных, надкосмических и внутрикосмических» была Пракрити – изначальная сущность, которая состояла из трех субстанций или трех нитей: саттвы – разумности, озаренности, благости (белой нити); раджаса – движения, страсти, желания (красной нити) и тамаса – инерции, тупости, сонливости, злобы, тьмы (черной нити). Надо отметить, что в северорусской народной традиции сохранилась память об этих изначальных нитях, сплетающих судьбу человека. Так в одном из поморских заговоров (записанном в 1912 г. Г. Цейтлиным), говорится: «На море, на океане, на острове на Буяне сидит Клеймон Папаринский и Василий лекаринский и тугой лук натягивают, коренну стрелу натягивают… Бело пришло – бело прочь поди; черно пришло – черно прочь поди; красно пришло – красно прочь поди…«³⁸ Вероятно, именно с этим древнейшим кругом образов связаны «сватья баба Бабариха» и три её дочери – пряхи в сказке «О Царе Салтане».

Надо отметить, что в этой сказке даже второстепенные детали повествования, при ближайшем рассмотрении, оказываются весьма серьезными и значимыми элементами мифа. Так первым, что сделал князь Гвидон, ступив на берег острова Буяна, было изготовление из дубовой ветки лука, тетивой которого становится «снурок шелковый» от нательного креста. Именно благодаря этому луку князь Гвидон спасает Царевну-Лебедь и в конце концов получает её в жены. Здесь невольно напрашиваются аналогии с ситуацией «Одиссеи», где неузнанный муж получает вновь супружеские права, натянув свой лук. Это представляется особенно интересным в связи с тем, что лук и стрелы – типично скифское оружие и изображения греков-лучников отсутствуют.³⁹ Возможно, объяснением такого особого отношения к луку вообще и его натягиванию, в частностей в древнегреческой мифологии, и в русской народной сказке служит то, что слово «лук» – кроме оружия включало представление о мужской сексуальной силе, и это зафиксировано в пракритской поэзии, в охотничьих песнях.⁴⁰

И, наконец, такой персонаж сказки «О Царе Салтане», как белка, которая «песенки поет, да орешки все грызет». Но в германо-скандинавской мифологии сохранился образ белки, связанной с мировым деревом Игграсилем, которая снует по этому дереву, являясь посредником между «верхом» и «низом». Таким образом, практически весь сюжет пушкинской «Сказки о Царе Салтане» выстроен на основе архаических мифологем и является очень логичным мифологическим текстом с минимумом инноваций.