Глава 4
Юридическое познание в процессе судебного правоприменения
4.1. Право и правосознание
Одной из существенных сторон судебного правоприменения при изучении правового конфликта является мыслительная деятельность судьи. Для более полного уяснения закономерностей, влияющих на эту специфическую деятельность, необходимо затронуть проблемы и природу юридического познания, к рассмотрению которых логично перейти после анализа такого явления, как правосознание.
Мы исходим из материалистического понимания сознания как свойства человеческого мозга, возникшего в процессе эволюции человека благодаря его практической деятельности и позволяющего оперировать абстрактными понятиями, и сознание нас интересует как свойство человеческого мозга, позволяющее познавать мир.
Сам процесс познания мира человеком невозможен без проявления всеобщего свойства природы – отражения. Отражение как проявление любого взаимодействия в природе[109] в рамках познания человеком мира характеризуется и как процесс, и как результат. Благодаря этому свойству природы человек через внешние рецепторы может воспринимать окружающую его действительность, в результате чего происходит процесс познания человеком мира (мироощущение) и в сознании человека появляется субъективный образ объективного мира. Не следует доказывать очевидное: у каждого человека свое, индивидуальное, субъективное восприятие мира. Это, в свою очередь, объясняется не только тем, что окружающая действительность в сознании каждого человека, преломляясь, отражается сугубо индивидуально, но и тем, что сама объективная реальность исключительно разнообразна (понимание этого необходимо в процессе судебного правоприменения, особенно в тех случаях, когда информация об изучаемом событии передается очевидцами).
Сознание человека позволяет воспроизводить идеальный образ объективной реальности. Но это же свойство сознания позволяет формировать абстракции, что, с одной стороны, жизненно необходимо как для человеческого существования, так и для прогресса общества, а с другой – создает условия для ухода человеческой мысли в ирреальное. (Понимание данного свойства человеческого сознания позволяет судье подходить индивидуально к каждому участнику процесса, особенно если речь идет о людях с неустойчивой психикой, о детях, о лицах, воспринимавших события в состоянии стресса, и т. и.) То, что находит свое отражение в индивидуальном или общественном сознании, – первично, а образ этого отражения в сознании произволен от первичного. При этом вполне очевидно, что отражение действительности в сознании не является зеркальным не только потому, что в нем происходит субъективное «преломление» поступающей информации, а еще и в силу того, что поступающая информация «накладывается» на жизненный опыт индивида, помогающий последнему воспринимать действительность в определенном смысле не механически, а творчески. В результате отражения объективной реальности происходит процесс постижения, понимания, осмысления этой реальности, и как следствие психической деятельности появляется идеальный образ предмета, который нашел свое отражение в сознании человека. Этот идеальный образ реален лишь в качестве результата мыслительного процесса и может формироваться как на эмпирическом (тогда этот идеальный образ в той или иной степени отражает реальную действительность), так и на теоретическом уровнях. Причем теоретический уровень познания предполагает выработку в процессе мышления обобщающих понятий, формулировку дефиниций, построение теорий.
Какая реальность находит свое отражение в сознании человека и позволяет создать идеальный образ права? Если говорить об эмпирическом уровне познания, тогда право (как идеальный образ, поскольку подобного физического явления нет) представляет собой совокупность юридических норм, в которых закреплены общеобязательные правила поведения. Эти нормы можно «пощупать», поскольку они имеют объективированное выражение вовне в письменном виде. Это явление, которое легко воспринимается на эмпирическом уровне познания, не только может, но и подвергается теоретическим исследованиям. Но если говорить о теоретическом уровне познания, в результате которого в сознании человека создается идеальный образ права не как результат восприятия совокупности юридических норм, а как явление «неосязаемое», то мы вынуждены будем согласиться, что это право – мыслительный образ общественных отношений и идеальных потребностей в их регулировании. Идеальные потребности представляют собой идеальные правила поведения, причем правила, которые существуют лишь в сознании одного человека или группы людей. Данные идеальные правила-нормы не имеют и не могут иметь четкой формулировки (поскольку «сколько юристов, столько и мнений»), но будут иметь одну общую направленность на регулирование общественных отношений с учетом объективной потребности общества в развитии.
Однако нельзя отождествлять идеальный образ с объективной реальностью, которая, в свою очередь, проявляется в поведении людей, в отношениях между ними. Следовательно, идеальное право как субъективный мыслительный образ, сформированный сознанием на теоретическом уровне отражения действительности, служит отражением реальных отношений и связей между людьми в обществе, причем в своей основе имеет критическую направленность, так как представляет собой совокупность идеальных правил поведения, которые, с точки зрения индивидуального или коллективного сознания, в отличие от действующего права, гораздо точнее соответствуют закономерностям общественного развития. Причем в основе такого мыслительного образа лежит не «вольная трактовка общественной потребности», а осознание или понимание закономерностей общественного развития, познание реальности.
Осознание идеального права как результат отражения в сознании человека общественных отношений, связей и потребностей в их урегулировании – это мыслительный процесс. Любое сознание как проявление умственной деятельности человека определяется условиями жизни (общественное бытие определяет сознание). Необходимо отметить, что даже в одном обществе в рамках одних временных границ условия жизни носителей сознания различны. Причем в зависимости от уровня экономического развития данного общества, его демократических институтов, деления на слои, классы, касты ит. д., правосознание как свойство индивидуальное и коллективное будет иметь не только различный уровень, но и различную направленность. Что касается правосознания всего общества, то эта категория в известном смысле достаточно абстрактна и может отражать лишь общую, усредненную общественную оценку (на уровне своего экономического развития и на основе степени развитости демократических институтов данного общества) тех критериев сосуществования, которые выработаны человечеством. При этом такая оценка в любом обществе будет приниматься далеко не всеми, поскольку это сфера субъективного восприятия жизни.
Как уже отмечалось, появление права как регулятора общественных отношений было вызвано объективными потребностями человеческого общества, обусловленными закономерностями его существования, однако вне человеческого общества право существовать не может и как результат творчества человеческого разума, как гениальное изобретение человечества в этом смысле представляет собой субъективную реальность. «Юристы, желая подчеркнуть существование права как явления реальной жизни, применили к нему термин “реальность”. И действительно, реальны не только действия, но и мысли, не только материя, но и сознание. Стремление выявить независимость права от произвола отдельных лиц привело к употреблению понятия “объективность”, что само по себе вполне допустимо, поскольку указанный термин имеет много значений. Однако соединение понятий “объективность” и “реальность” привело к тому, что право невольно получило ту характеристику, которая дается философскому понятию “материя”»[110].
На самом деле, если мы изучаем идеальное право (абсолютный правовой идеал), то вынуждены констатировать, что оно как идеальный уровень регулирования общественных отношений, обусловленный закономерностями развития общества, находит свое отражение лишь в сознании людей. Следовательно, это явление субъективное. Если мы изучаем сущность позитивного права как совокупность юридически закрепленных норм (общеобязательных правил поведения), то вынуждены говорить, что это явление хотя и выражается реально вовне и рассматривается как мера поведения в обществе, создано (оформлено, закреплено, зафиксировано), однако, самим обществом (даже если отражает интересы господствующего класса, касты или значительной части общества). То есть позитивное право, существуя реально, также имеет значение субъективной реальности (в философском смысле), поскольку представляет собой плод мыслительной деятельности людей. Исчезнет общество – исчезнет и позитивное право как регулятор общественных отношений, даже если останутся книги, фиксирующие нормы поведения. В этом случае объективная реальность будет представлять собой печатные издания, точно такие же, как и все остальные. (У Робинзона на острове могла быть масса печатной продукции с перечнем общеобязательных правил поведения, но позитивного права как регулятора общественных отношений не было бы все равно.)
Позитивное право возникает в том виде, в котором возникает, и, как уже отмечалось, – в результате стечения всех факторов, влияющих на искажение идеального права (абсолютного правового идеала), на основе уровня экономического развития общества (уровня экономических отношений), уровня развития демократических институтов, уровня правосознания. Так что первично в этом случае? Позитивное право, возникающее в том виде, в котором оно возникает, в том числе благодаря правосознанию, или правосознание? Итак, мы подошли к важному моменту в понимании правосознания. Доминирующей точкой зрения здесь является та, согласно которой в основе правосознания находится право. Однако в этом случае в понимании концепций позитивного и идеального права (абсолютного правового идеала) логично возникает вопрос. В соответствии с концепцией позитивного права, если правом определяется правосознание, то правосознание должно быть обусловлено этим позитивным правом. Тогда каким образом правосознание может выйти за грани этого позитивного права, с тем чтобы оказывать на него воздействие, если это позитивное право не поспевает за жизненными реалиями (а оно нигде не сможет поспевать за жизнью, поскольку сущность правил – статика, а сущность жизни – динамика)? В свою очередь, история свидетельствует о том, что правосознание общества и отдельных его представителей оказывает на позитивное право достаточно серьезное воздействие в самых разнообразных формах. В понимании концепции идеального права (абсолютного правового идеала) проблема осложняется вопросом: каким образом идеальное право может влиять на правосознание, если оно и есть плод сознания, результат мыслительной деятельности человека, явление, существующее лишь в форме идеи? Без правосознания идеальное право вообще пустой звук.
В связи с этим необходимо отметить (этот вывод одинаков как для естественно-правовых концепций, так и для нормативно-правовой и либертарной), что правосознание общества первично, а право (не с точки зрения потребности общества в регулировании наиболее значимых общественных отношений, потребности, вызванной объективными закономерностями развития общества, а с точки зрения мыслительного становления) как идеальная модель отношений, возникшая в сознании человека в результате мыслительного процесса (в первом случае), и объективированный вовне плод мыслительной деятельности людей (во втором случае) – вторично по отношению к правосознанию. Безусловно, правосознание как индивида, так и общества испытывает на себе воздействие права (это полностью соответствует теории отражения), поскольку эти социальные явления взаимосвязаны. Но что же тогда составляет сущностную основу и характеристику правосознания?
Правосознание представляет собой субъективное восприятие индивидом необходимости государственно-властного регулирования наиболее важных для общества отношений, идеальный образ этих отношений, а также оценку прав и обязанностей участников данных отношений с учетом понимания социально-экономических закономерностей развития общества и достигнутого уровня свободы, равенства и справедливости. Иными словами, правосознание индивида, это его субъективная оценка: себя в обществе, социальных отношений и связей, а также качества действующей правовой регламентации этих отношений и связей.
При таком определении правосознания очевидно, что его уровень отстает и будет отставать от идеальной потребности (абсолютного правового идеала) в регламентации наиболее важных общественных отношений, вызванной закономерностями существования данного общества, поскольку эта идеальная потребность ежесекундно проявляется как закономерность, ежесекундно отражает изменившиеся реалии, соответствует этим реалиям, а правосознание является результатом психической деятельности людей, зависит от многочисленных жизненных факторов, влияющих как на точность оценки этой идеальной потребности, так и на продолжительность времени, в течение которого происходит осознание индивидом или обществом этой потребности. Вместе с тем думается, что правосознание общества будет всегда опережать уровень позитивного права и в этом смысле всегда останется между позитивным и идеальным правом (абсолютным правовым идеалом).
Говоря о правосознании, следует еще раз отметить, что гипотетически только в относительно однородном обществе (назовем его обществом высшего уровня демократического развития) можно говорить с известной степенью условности об одном уровне правосознания всего общества. Однако жизненные реалии свидетельствуют о том, что такое положение вещей возможно разве что в теории.
В последнее время в отечественной правовой науке стала считаться чуть ли не крамольной мысль о классово-волевом характере правосознания. В известной мере это объяснимо. Частично открывшаяся историческая правда об антигуманной политике в отношении своего народа, осуществлявшейся в нашей стране в период диктатуры партократии под лозунгом классовой борьбы пролетариата, привела к тому, что все разговоры о классовой борьбе в обществе стали вызывать раздражение. Но ведь в пылу благородных порывов вместе с водой можно выплеснуть и ребенка. Вряд ли ошибочно утверждение, что «в правосознании по законам отражения возникает определенный гносеологический образ общественных отношений. Однако содержание этого образа будет зависеть не только от объекта отражения, но и еще от двух моментов: во-первых, от субъекта, отражающего действительность, и, во-вторых, от предмета отражения, т. е. по существу от той классовой позиции, того угла зрения, ракурса, с которым субъект подходит к объекту, выделяя и моделируя его в процессе познания и отражения. В подтверждение приведем следующее соображение: в классово-антагонистическом обществе на базе одних и тех же экономических отношений у каждого из классов возникают свои экономические взгляды и теории, правовые взгляды и теории, этнические взгляды и теории и т. д. Объект – один и тот же, но, как мы видим, при единстве объекта отражения у разных субъектов, в данном случае классов, возникают различные по своему содержанию теории…Это связано с классовой позицией субъекта»[111]. Сам процесс регулирования общественной жизни возникает ранее раскола общества на классы и вызывается характером общества как сложного суперцелого. Причины, вызывающие уже в условиях родового строя регулирование общественной жизни, организация этого регулирования рассмотрены в работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»… Важно лишь отметить, что раскол общества на классы кардинально меняет направленность общественного регулирования. Если органы общественного самоуправления руководили обществом в интересах всего общества, то появление экономически господствующего класса, который захватывает в свои руки власть, приводит к тому, что руководство обществом превращается в эксплуатацию народных масс[112]. В этом смысле право как производная общественного правосознания в обществе, разделенном на классы, касты, иные образования, имеющие противоположные интересы (одни – удержать в своих интересах с помощью аппарата принуждения политическую власть в своих руках, другие – изменить положение вещей, отобрать эту власть, перераспределить собственность, изменить суть производственных отношений) так же, как и правосознание, носит классово-волевой характер.
Таким образом, можно утверждать, что понятие «общественное правосознание» в известном смысле чрезмерно абстрактно. Тем не менее в интересах научного осмысления такого явления социальной действительности, как правосознание, последнее можно с определенной степенью условности разграничить на два уровня – эмпирический и теоретический. Условность состоит в том, что в реальности теоретический уровень как более высокий содержит в себе в качестве необходимой составляющей эмпирический уровень, а последний, в свою очередь, содержит элементы теоретического.
Правосознание формируется на основе повседневной социальной практики людей, в процессе которой они постоянно соприкасаются с позитивным правом и другими правовыми явлениями. В рамках этих связей и отношений оформленное право воздействует на общественное сознание. При этом социальная практика, проявляясь в реальных отношениях (в правоотношениях, где взаимодействуют субъективные права и юридические обязанности), находится в правовом поле, представляющем собой правила, модели поведения, закрепленные в законе (в широком смысле).
Разнообразные ежедневные отношения и связи, подвергающиеся правовой регламентации юридически закрепленными нормами, служат основой для формирования в общественном сознании представления о праве как о тождестве закону. Эмпирический уровень правового сознания выражается в человеческой оценке, проявляющейся в отношении к действующему позитивному праву, регулирующему общественные отношения через посредство правовых норм, в связи с возникновением, изменением и прекращением конкретных правоотношений, в рамках которых конкретные субъекты выступают носителями субъективных прав и юридических обязанностей.
На этом уровне правовое сознание «ограничивается» восприятием происходящих событий, индивидуальными и коллективными ощущениями от действия права в обществе, субъективной оценкой справедливости законов, не выходя за рамки эмпирического восприятия, и тем самым не поднимается до уровня теоретического осмысления этого явления в поисках причин, а, ограничиваясь следствием, отождествляет право с законом. На эмпирическом уровне правосознание не может подняться до понимания связи «право – общественные отношения», а останавливается на понимании связи «закон – государственная власть», в результате чего острие критики эмпирического правосознания направляется на форму, а не на содержание. В свою очередь, регулятором общественных отношений является право. Нормы права (правила поведения) моделируют поведение людей в рамках их социальной деятельности в целях придания стабильности отношениям, угодным известной части общества. В этом смысле к формуле «народ имеет то правительство, которое заслуживает» с определенной степенью условности следует добавить: «и то право, которое заслуживает», имея в виду в том числе и низкий теоретический уровень общественного правосознания.
Если же, гипотетически оценивая общественное правосознание как правосознание всего общества, достигшего максимального уровня демократических преобразований, исходить из того, что оно представляет собой теоретическое осмысление жизненных реалий данного общества, можно утверждать, что общественное правосознание является восприятием общественных отношений подавляющей частью общества; возникает на основе комплекса знаний, отражающих действительность; содержит оценку тех отношений, которые затрагивают коренные интересы общества; создает желательный образ (идеальные модели) нужных обществу отношений; формирует представления об этапах (процедуре) трансформации устаревших отношений в новые и те правила поведения (нормы), которые должны обеспечить как преобразование старых, так и возникновение новых отношений.
Безусловно, высшим уровнем теоретического правосознания, достигаемым немногими (а потому и не выделяемым специально), является научный уровень. На этом уровне осознания права не только можно, но и до́лжно создавать самые, на первый взгляд, невероятные концепции вплоть до отождествления права с каким-либо социальным явлением или утверждения возможности существования современного общества без права. Наука – это та область работы человеческой мысли, где должны быть созданы условия для полета человеческой фантазии. Монополия на истину для науки губительна. Только разные точки зрения, только борьба этих разных позиций и концепций, только научный спор могут создать благоприятные условия для более точного осмысления действительности. Где наука – там должен быть спор, поскольку, как известно, только в споре рождается истина. Но здесь, как и в любом деле, нельзя забывать о мере[113].
4.2. Проблемы и природа юридического познания в правоприменительной деятельности
Приступая к освещению вопроса о юридическом познании, следует отметить, что выводы о взаимосвязи бытия и сознания (бытие определяет сознание) универсальны и относятся к любой области отношений и связей, где наличествует сознание. Помнить данное универсальное правило необходимо, потому что как для правовой науки, изучающей жизнь права в жизни общества, так и для правоприменительной практики, имеющей дело с людьми (условно – изучающей жизнь людей в жизни права), важно не забывать о субъективном факторе, о личности, о сознании личности, а данные явления, в свою очередь, могут быть более точно поняты не столько из самих себя, сколько из условий, в которых данная личность находилась или находится.
Применительно к поставленному вопросу данное замечание очень актуально, поскольку юридическое познание при наличии общих закономерностей проявляется дифференцированно, имеет свои особенности и нюансы в разных областях правоприменительной деятельности, что объясняется, прежде всего, различными условиями деятельности субъекта правоприменения, осуществляющего юридическое познание. Речь идет об условиях правоприменительной деятельности, накладывающих свой отпечаток на поведение, на сознание правоприменителя и создающих своеобразный профессиональный менталитет. Профессиональное бытие определяется многочисленными факторами, среди которых – место и значимость в обществе той профессиональной деятельности, которой занимается правоприменитель, направленность, восприятие этой деятельности обществом, целевые установки, составляющие доминанту профессионального мышления правоприменителя.
В этой связи, анализируя юридическое познание, проявляющееся в рамках одного уголовного дела, было бы ошибкой предполагать, что при наличии общих закономерностей юридическое познание на разных стадиях движения уголовного дела проявляется одинаково. В частности, обвинительный уклон в уголовной правоприменительной практике судов был и остается реальностью, вызванной к жизни многочисленными причинами, одной из которых в СССР было официальное отнесение судов к системе правоохранительных органов и наделение их функцией борьбы с преступностью.
На современном этапе развития России в рамках начавшихся социально-экономических преобразований созданы предпосылки для становления независимой и самостоятельной судебной власти, что является одним из условий искоренения обвинительного уклона судебного правоприменения. В свою очередь, робкие шаги политиков и правоприменителей, направленные на выделение следствия из силовых ведомств и создание единого централизованного следственного аппарата, по существу пока никакой, даже отдаленной перспективы не имеют. «По-прежнему разобщены следователи прокуратуры, органов внутренних дел и органов безопасности, действующие вразнобой, без должной координации… А ведь по Концепции судебной реформы следственный аппарат должен быть вневедомственным и единым, он не может находиться в зависимости от руководителей оперативно-розыскных служб, ныне фактически командующих следователями и заставляющих их подгонять свои выводы под оперативно-розыскные данные. Идея создать в стране единый и независимый следственный аппарат, заложенная в законопроекте, принятом Парламентом России в первом чтении еще в марте 1993 года, так и осталась, к сожалению, только идеей»[114]. А ведь предварительное следствие – одна из важнейших стадий уголовного правоприменения, заключающаяся в сборе, закреплении и оценке доказательств по уголовному делу. Цель же уголовного правоприменения – установление и юридическая оценка произошедшего события, определение вины лица в совершении действий, запрещенных Уголовным кодексом, и применение к правонарушителю предусмотренных законом мер. Принципиального различия между целевыми установками следствия и суда нет. Однако до тех пор, пока следствие будет и юридически, и фактически относиться к правоохранительным органам, ориентированным главным образом на борьбу с преступностью, обвинительный уклон будет ему имманентен. Поэтому, говоря о юридическом познании в области уголовного правоприменения, следует делать поправку на субъективный фактор – специфику профессиональной деятельности правоприменителя.
Характеристика юридического познания предполагает несколько основных моментов. Юридическое познание в области правоприменения в самом общем виде представляет собой мыслительную деятельность субъекта правоприменения при выполнении им своих должностных полномочий, осуществляемую в порядке, установленном правовыми нормами, и направленную на формирование знания о произошедшем социальном событии и на определение его юридической характеристики.
Познание – это отражение в сознании конкретного человека получаемой извне информации, ее мыслительная обработка и формирование в сознании конкретного человека нового знания. Источников человеческого познания известно только два – опыт и разум.
Под опытом подразумевается получение информации извне путем фиксации ее сознанием. Извне человек получает информацию различными способами с помощью функций человеческого организма: зрения, обоняния, осязания, слуха, а также (в последнее время с этим согласны многие ученые) путем неизученного пока механизма, позволяющего человеку помимо этих органов соприкасаться с информационным полем Земли (речь идет о подсознании, интуиции, «шестом чувстве» и т. п.).
Под вторым источником человеческого познания – разумом — нами понимаются все мыслительные процессы, т. е. способность человеческого сознания оперировать абстрактными величинами и, соблюдая законы логики, делать умозаключения. Но это – общая характеристика любого человеческого познания. Юридическое познание – познание специфическое, поскольку относится к юридическому миру, к юридической жизни. В свою очередь, юридический мир своеобразен. Он создан человеком, но не по прихоти, а в связи с социальной закономерностью, этот мир существует реально, подчиняясь своим внутренним законам, и заставляет любое явление, претендующее на жизнь в этом мире, подчиняться своим внутренним законам. Для этого мира не существуют явления, которые не подчиняются его внутренним законам. И так будет до тех пор, пока человечество будет нуждаться в этом юридическом мире (с некоторой степенью условности юридический мир можно сравнить с миром искусства, созданным человеком, в том числе с миром театра, где существуют свои внутренние законы, где течет своя жизнь, где каждый должен подчиняться внутренним законам жизни этого мира).
И если воспринимать юридический мир реально, то юридическое познание – это та область человеческого познания, которая, подчиняясь общим закономерностям человеческого познания, имеет, однако, свою специфику, свои формы, свое содержание, свои проявления. Недопонимание этого приводит к тому, что происходит смешение разноплановых понятий и юридическое познание искусственно наделяется чуждыми ему свойствами и функциями.
Таким образом, юридическое познание, являясь разновидностью человеческого познания, отличается от других видов человеческого познания тем, что находится в юридическом мире, познает его и подчиняется его внутренним законам. В связи с этим предметом юридического познания всегда будут юридические явления; выводы юридического познания всегда будут касаться юридических явлений; форма и содержание юридического познания всегда будет юридической; субъект юридического познания (человек) будет не чем иным, как юридическим субъектом.
Правоприменитель в процессе юридического познания должен получить знания о произошедших событиях. Сфера юридического познания ограничена изучением только тех отношений, которые данное общество оценивает как наиболее значимые, в связи с чем подвергает их правовому регулированию. Вне сферы отношений, подвергнутых в обществе правовому регулированию, не может быть юридического познания, сложного явления правоприменительной практики. Эта сложность заключается в том, что юридическое познание представляет собой мыслительный процесс, синтезирующий несколько явлений. Безусловно, познание действительности требует от исследователя определенного уровня знаний этой действительности. Невозможно достичь сколько-нибудь значимого результата, если, приступая к познанию сложного явления или события, не иметь представлений о простых составляющих этого события или явления или о принципах взаимосвязи и взаимодействия этого явления с другими явлениями действительности. Поэтому правоприменитель, приступая к юридическому познанию, должен иметь минимальный багаж знаний о жизни вообще и о социальной жизни в частности.
Таким образом, юридическое познание (как познание событий и явлений социальной жизни, относящихся к юридической области) базируется на жизненном багаже правоприменителя. Знание законов живой и неживой природы, законов общественного развития, законов психологии – одна из важных составляющих юридического познания как разновидности человеческого познания вообще. Юридическое познание представляет собой мыслительный процесс, который подчинен законам логики (интуицию можно расценивать либо как проявление богатого жизненного опыта, либо как божественное откровение). Юридическое познание осуществляется, таким образом, на основе жизненного багажа правоприменителя в соответствии с законами логики. Но как? Одним из существенных отличий юридического познания в области правоприменения от любого иного (обыденного, научного и т. д.) является правовая регламентация, в рамках которой данное юридическое познание должно осуществляться.
Это – исключительно важный момент, поскольку именно юридическая регламентация процесса познания, осуществляемого правоприменителем, гарантирует возможность анализа как самого процесса юридического познания, так и качества сделанных правоприменителем в результате юридического познания выводов. Правовая регламентация юридического познания ограничивает этот процесс временными рамками. Кроме того, юридическое познание – мыслительный процесс, который должен быть осуществлен компетентным субъектом в пределах его полномочий. Данные ограничения важны не столько по той причине, что благодаря им снижается вероятность получения искаженных выводов, сделанных в результате юридического познания, сколько потому, что юридическое познание – специфический процесс мыслительной деятельности субъекта правоприменения, который должен привести к юридической оценке события, связанного с наиболее значимыми для общества отношениями. И здесь специфика, проявляющаяся в конкретизации субъекта юридического познания, вызвана потребностью общества создать условия наибольшей защиты не только общественных отношений, но и свободы личности в данном обществе. Каждая из перечисленных составляющих (правовая регламентация действий субъекта познания, временные ограничения процесса познания, специальные специфические полномочия субъекта познания, круг субъектов и др.) юридического познания важна и может быть подвергнута глубокому научному анализу, однако наша задача – рассмотрение предмета юридического познания.
Поскольку право регулирует наиболее значимые для общества отношения, а юридически закрепленные нормы регламентируют их, то юридическое познание – это познание тех событий, которые произошли в обществе и так или иначе касаются сферы правового регулирования. Можно было бы сказать, что предметом юридического познания являются правоотношения, но такое определение сужает сферу его фактического действия. Дело в том, что предметом юридического познания являются не только правоотношения, что вытекает из общей трактовки понятия юридического познания, а любые события, которые могут оказаться и не имеющими юридической характеристики.
Юридическое познание существует для того, чтобы из всего многообразия событий, вызванных отношениями между людьми, отобрать те, которые требуют юридической оценки и юридического упорядочивания. На той стадии юридического познания, когда правоприменитель приходит к выводу об отсутствии правового содержания в событии, юридическое познание данного предмета прекращается. Разве оправдательный приговор суда, постановленный в результате того, что в ходе судебного разбирательства не установлено – например, событие преступления, исключает данный судебный процесс из контекста юридического познания? Именно юридическое познание позволяет «сортировать» жизненные события на юридически значимые и внеправовые (в том числе казусы). И все же изначальная направленность юридического познания определяется сферой правового регулирования.
Если, например, правовая регламентация не охватывает интимную жизнь членов общества, то никакие отношения между людьми в этой сфере не могут быть предметом юридического познания. Однако как только происходят события (из области интимной жизни), которые отнесены к сфере правового регулирования и контроля, они (эти события) могут попасть в поле юридического познания. Так, интимная жизнь супругов не может быть предметом юридического познания. Однако нормы права гарантируют любому защиту от посягательств на половую свободу. По этой причине интимная близость, которая произошла между супругами помимо воли жены, по заявлению последней может стать предметом юридического познания. В практике судебного правоприменения 2003 года во Владимирской области имеется пример, когда осужденным по делу об изнасиловании оказался сожитель (бывший супруг), имеющий с бывшей женой совместного ребенка, и вступивший с ней в половую связь на следующий день после того, как вывез свои вещи из квартиры.
Очевидно, юридическое познание в гносеологическом плане можно рассматривать и как процесс, и как результат. Результатом юридического познания является юридический вывод, правовая оценка изучаемых отношений. От точности этой юридической оценки зависит очень многое, в том числе свобода и жизнь человека. В свою очередь, юридическое познание как процесс требует освещения вопроса о том, что представляет собой «зерно» поиска, осуществляемого в процессе юридического познания.
Здесь мнения ученых неоднозначны. Существует точка зрения, согласно которой юридическое познание должно быть направлено на установление объективной истины по делу.
Начнем с того, что юридическое познание в рамках правоприменительной деятельности имеет своей целью восстановить в виде идеального (мыслительного) образа произошедшее событие. Следовательно, юридическое познание имеет в качестве объекта не настоящее, а прошлое. В интересах научного исследования проанализируем юридическое познание через призму деятельности следователя, в производстве у которого находится материал, требующий предварительной проверки и решения вопроса (при наличии достаточных оснований) о возбуждении уголовного дела, а при отсутствии достаточных оснований – об отказе в возбуждении уголовного дела.
Юридическое познание – это, прежде всего, мыслительная деятельность, изучать которую (в виде абстрактных идеальных научных моделей) необходимо в максимальном приближении к реалиям, а не в отрыве от жизни, чтобы научные выводы были не «мертворожденными», а «живыми». В большинстве случаев на сегодняшний день функции следствия выполняют молодые юристы с небольшим жизненным опытом. Как правило, следователи чрезмерно загружены делами. В связи с этим первое, что, как правило, возникает в сознании следователя, получившего очередной материал для проведения проверки, – это мысль о количестве дел, уже находящихся в его производстве, и о распределении времени с учетом поступившего материала. Правоприменительная практика прокуратуры свидетельствует о том, что в результате проверки так называемых отказных материалов немалая их часть вновь направляется для исследования.
На первоначальном этапе изучения поступившего материала (при прочих равных условиях) следователь, как правило, инстинктивно ищет не пути и способы «оживления» материала, а возможности для прекращения работы. На этом этапе кардинальное исправление положения вещей возможно лишь в случае проведения комплекса мероприятий (увеличения штатной численности следователей, увеличения их заработной платы, определения нормативов нагрузки и т. и.). Понимание указанных обстоятельств (в том числе с учетом правового ограничения процесса юридического познания сроками следствия) представляет большое значение для анализа юридического познания, осуществляемого в процессе судебного правоприменения, поскольку отправной точкой для судебного разбирательства по уголовному делу являются материалы уголовного дела, собранные в ходе предварительного следствия. В свою очередь, от качества проведенного предварительного расследования зависит осуществление принципа справедливости в уголовном процессе, т. е. правильное определение вида и размера наказания лицу, совершившему преступление.
Следующий процессуальный этап, в котором участвует следователь, начинается с возбуждения уголовного дела и утверждения постановления о его возбуждении прокурором. Здесь возникают другие факторы, влияющие на сознание следователя. Кроме непосредственно познавательных проявлений сознание следователя испытывает иное влияние: сказывается понимание ответственности перед прокурором, утвердившим постановление о возбуждении уголовного дела; понимание ограниченности времени следствия процессуальными сроками, продление которых сопряжено с нежелательным визитом к прокурору; и самое, пожалуй, важное – установка на непременное «раскрытие» преступления. Эта установка существует почти на уровне подсознания и обусловлена многими факторами: необходимостью обосновать правомерность возбуждения уголовного дела; проявить свою профессиональную состоятельность; необходимостью, продиктованной профессиональным менталитетом, сформированным на основе требований борьбы с преступностью; карьеристскими (в хорошем смысле) устремлениями и т. д. Все это удачно вписывается в «палочную» систему учета работы следователя, существующую в правоохранительных органах и, кстати, приносящую обществу больше вреда, чем пользы. В итоге следователь руководствуется в своих действиях единственным стремлением во что бы то ни стало отчитаться о выполненных обязанностях по раскрытию преступления. На практике данная сознательная установка следователя при своей внешней безобидности (и даже, в некоторой степени, кажущейся социальной полезности) довольно часто приводит к негативным последствиям.
Примеры многочисленных случаев нарушения закона в ходе предварительного следствия, фактов незаконного привлечения к уголовной ответственности и как результат в некоторых случаях незаконного осуждения (в том числе случаи осуждения невиновных за преступления, совершенные серийными убийцами) подтверждают, с одной стороны, наше утверждение о том, что в основе своей эти проявления имеют указанную выше причину, а не являются результатом «добросовестного» заблуждения следователей, вызванного слабым уровнем теоретической подготовки, а с другой стороны, к великому сожалению, представляют собой лишь «надводную часть айсберга», называемого беззаконием следственного правоприменения.
В качестве иллюстрации приведем следующий пример (конец декабря 2002 года).
Следователем налоговой полиции одного из городов Владимирской области было возбуждено уголовное дело в отношении начальника муниципального предприятия жилищно-коммунального хозяйства К. по п. «б» ч. 2 ст. 171 УК РФ за то, что тот «осуществлял предпринимательскую деятельность по эксплуатации централизованных систем водоснабжения и систем водоотведения всего города без соответствующей лицензии, когда такая лицензия была обязательна, сопряженную с извлечением дохода в особо крупном размере».
Сама постановка вопроса, даже на первый взгляд, выглядит абсурдной. Мало того, что муниципальное предприятие является убыточным и в связи с этим – дотационным; мало того, что его руководитель в рамках своих полномочий занимался вопросами жизнеобеспечения всего города (не только водоснабжением и водоотведением), не успевая «латать дыры» давно изношенных городских сетей; так этот руководитель должен был прекратить подачу воды населению всего города и, сделав это, «утопить» город с населением 35 000 человек (в том числе – школы, детсады, ясли, больницы и т. д.) в фекалиях. И все это нужно было для того, чтобы оформить лицензию (как выяснилось в результате изучения этого уголовного дела, К. пытался оформить лицензию, не прекращая жизнеобеспечения города, и преодолел при этом большое количество бюрократических преград).
Данное уголовное дело не только было возбуждено, не только закончено с утверждением обвинительного заключения прокурором, но и дошло до суда. Несуразность обвинения была столь очевидна, что защитник, появившийся в уголовном процессе по инициативе суда, постарался на первом этапе разобраться в причинах возникновения дела, которое, как выяснилось, было необходимо налоговой полиции «для галочки», поскольку показатели работы (в плане «выхода» дел) были неудовлетворительными. Самое интересное, налоговой полиции для отчетности важен был только факт поступления дела в суд, а все остальное безразлично.
На первоначальном этапе участия в судебном процессе защитнику не удалось убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения. Суд в рамках изучения дела вынужден был провести бухгалтерско-экономическую экспертизу для выяснения обстоятельств, касающихся объективной стороны состава преступления (действительно ли в результате деятельности данного предприятия в рамках водоснабжения и водоотведения был извлечен доход в особо крупном размере). Проведение этой объемной экспертизы обошлось налогоплательщикам не в один десяток тысяч рублей. После того как дело после экспертизы возвратилось в суд, защита предприняла очередную попытку убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения.
Доводы о том, что согласно заключению проведенной экспертизы никакого извлечения дохода от обозначенной деятельности не было, что прокурор лично не имел касательства ни к возбуждению дела, ни к утверждению обвинительного заключения, что в действиях К. нет ни субъективной, ни объективной стороны состава инкриминируемого преступления, что начальник МП ЖКХ, получив предынфарктное состояние, уже уволился с работы по состоянию здоровья – не могли повлиять на непреклонность прокурора, утверждавшего, что с формальной точки зрения преступление совершено. В дополнение к указанным доводам защитой было заявлено, что К. не имел права прекращать водоснабжение и водоотведение, что даже при наличии формальных признаков предъявленного обвинения он действовал бы в состоянии крайней необходимости (ч. 1 ст. 39 УК РФ). Приведенные обоснования поколебали позицию прокурора, а окончательным доводом, полностью убедившим прокурора отказаться от поддержания государственного обвинения, послужило заявление защитника (!), что по данному уголовному делу в качестве адвоката он участвует совершенно бесплатно, проявляя научно-практический интерес, в связи с чем будет бороться за единственно законный результат – вынесение оправдательного приговора – до конца, независимо от личных, временных и материальных затрат.
В ходе дискуссии (проходившей, естественно, за рамками судебного процесса), на вопрос прокурору: чем вызвано его упорство в нежелании отказаться от очевидного юридического абсурда, был получен ответ: любой факт отказа прокурора от поддержания обвинения (за исключением случаев, связанных с декриминализацией деяния), считается на уровне Владимирской областной прокуратуры чуть ли не дисциплинарным проступком, свидетельствующим либо о плохой работе прокурора на стадии предварительного следствия, в том числе на стадии утверждения обвинительного заключения, либо в суде. Примечательно, что практически в это же время прозвучало заявление Генерального прокурора страны о том, что судебная практика знает еще мало примеров вынесения оправдательных приговоров и что это явление, присущее всем демократическим странам, должно перейти в правоприменительную практику российских судов и восприниматься естественно. Как не вспомнить поговорку про уста и мед?
Таким образом, юридическое познание следователя в рамках конкретного уголовного дела осуществляется не в отрыве от существующих жизненных реалий, а в условиях жесткого прессинга «палочной» системы учета и отчетности, принципа «результативности» следствия, жесточайшего цейтнота и т. д. Все эти условия оказывают реальное воздействие на процесс юридического познания, осуществляемого следователем в рамках конкретного уголовного дела.
Вместе с тем следователь в процессе юридического познания должен составить мысленный образ жизненного события, имевшего место в прошлом. Этот мысленный образ идеален, поскольку реально само жизненное событие уже не существует. Знать наверняка, каким оно было, следователь не может, поскольку имеет доступ только к его следам, сохранившимся на момент юридического познания. Изучив следы, оставленные произошедшим жизненным событием (как результат отражения в природе взаимодействия двух и более объектов), следователь может выдвинуть одно или несколько предположений о существе произошедшего (выдвинуть версии). После этого в процессе юридического познания следователь должен исследовать… Что? Жизненное событие, имевшее место в прошлом? Это сделать невозможно, поскольку исследовать можно лишь реальность. Прошлое можно лишь представить с определенной долей вероятности, опираясь на те факты, которые имеются реально и непосредственно были с ним связаны.
Таким образом, предметом исследования в процессе юридического познания для следователя будет являться версия (версии) произошедшего ранее жизненного события, а не само событие. Версии могут быть самыми разнообразными, в некоторых случаях представляющими произошедшее жизненное событие с диаметрально противоположных сторон. В ходе исследования версий произошедшего ранее события следователь должен определить, являются ли какие-нибудь из имеющихся в его распоряжении фактов следами события (отражением взаимодействия нескольких объектов действительности в рамках происходившего ранее события). Уже на этой стадии познания какие-то факты оказываются значимы для одной версии и совершенно бесполезны для другой, хотя речь идет о мысленной реконструкции одного и того же события.
На этой стадии юридического познания следователь выдвигает версии в качестве средства познания случившегося события. Количество выдвинутых следователем версий зависит не только от «объективных факторов», имеющих как юридическое свойство (нормы уголовного права, различные проявления уголовной правоприменительной практики, примеры аналогичных событий, методические разработки и рекомендации по проверке версий в аналогичных случаях и т. п.), так и обыденное свойство (жизненный опыт следователя и лиц, находящихся в окружении следователя, литературные произведения, особенно детективного жанра, в том числе экранизированные, и т. п.), но и от «субъективного фактора», проявляющегося в жизненных реалиях, в которых находится следователь, влияющих на его профессиональное мышление (чрезмерная загруженность, сложившиеся по месту работы правоприменительные традиции, общественное звучание исследуемого события, требующее, как правило, немедленного обнародования информации о поимке преступника, и т. и.). «Субъективный фактор» не обязательно негативно влияет на процесс юридического познания, но всегда оказывает реальное воздействие на следователя при выработке им версий произошедшего события. Выдвинутые версии подвергаются на основе имеющихся фактов исследованию с целью получения знания в виде представления, которое должно с достаточно высокой степенью вероятности отражать произошедшее событие. Данное представление должно получить как юридическое обоснование, так и логическое. Но каким образом одна из версий может стать таким представлением?
В процессе юридического познания в полной мере действуют законы логики. Следователь должен мысленно «увязать» все имеющиеся факты и известные обстоятельства в одно целое, логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии в рамках одной из версий, избегая, с одной стороны, «добросовестного заблуждения» по поводу характеристик этих фактов и обстоятельств, а с другой – искусственного объединения их в рамках одной версии в виде конгломерата. Для проверки убедительности наиболее предпочтительной версии следователь должен «приложить» совокупность имеющихся фактов и обстоятельств к другой (другим) версии и оценить результат такого «приложения» с точки зрения убедительности данных версий. Если существенной разницы между ними не наблюдается (с точки зрения обоснованности фактами и обстоятельствами и с точки зрения правдоподобности), то это означает, что в рамках указанных версий требуется дополнительный поиск фактов и сведений, которые помогут исключить все версии, кроме одной. На этой стадии логического осмысления выдвинутых версий при возникновении у следователя убеждения в том, что одна из версий представляет собой целое логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии, он должен сам выдвинуть версию защиты, опровергающую его суждение о состоявшемся событии. Это необходимо не только для того, чтобы убедиться в правдоподобности своего суждения, но и для того, чтобы сформулировать его при окончании следствия с учетом версии, выдвинутой стороной защиты. На практике же следователи, как правило, не только не утруждают себя выполнением указанной логической процедуры, но и стремятся помешать защитнику в процессе следствия сделать это за них.
Приведенные рассуждения касаются логической оценки следователем выдвинутых им версий в рамках юридического познания с точки зрения обоснованности их фактами, но ведь процесс осмысления имевшего место события (в рамках производства предварительного следствия) связан в значительной мере еще и с людьми. «Человек в правовом процессе может кардинально изменить всю познавательную ситуацию: дать какие-то важные показания, признаться в содеянном преступлении, направить следствие по ложному пути. Этот момент крайне важен и специфичен именно для юридического познания. Здесь существует возможность, искусно повлияв на участников процесса, сразу же выйти в новую познавательную ситуацию, в которой следователь или получает мощное подтверждение своей версии, или же может выйти на более правильную и обоснованную версию. Подобный ход столь соблазнителен, что нередко, как известно, ведет к нарушению закона: следователь угрозами и давлением заставляет невиновного человека признаться в преступлении, которого тот не совершал, или же взять на себя чужое правонарушение. Кроме того, возможен сговор лиц, подозреваемых в преступлении, самооговор, например, когда второстепенный участник преступления принимает на себя всю вину других, поскольку ему обещали, например, быстро вытащить из тюрьмы и отблагодарить»[115].
В соответствии с действующей уголовно-процессуальной регламентацией показания людей как участников уголовного процесса не должны иметь приоритета сами по себе, а оцениваются при изучении конкретной версии в совокупности с другими доказательствами (фактами, событиями и т. д.). В этом плане в рамках юридического познания, по нашему мнению, несколько особняком стоят показания лица, обвиняемого в совершении преступления.
Новелла, введенная в уголовно-процессуальную правоприменительную практику вместе с УПК РФ, согласно которой не может являться доказательством показание подозреваемого или обвиняемого, данное в ходе предварительного следствия без участия адвоката (и. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), частично соответствует нашему представлению о юридическом значении для дела такого доказательства, как показания подозреваемого или обвиняемого. С учетом правового положения данного лица в уголовном процессе, позволяющего ему не только в соответствии со ст. 51 Конституции РФ не давать показаний вообще, но и давать любые показания, в том числе и явно ложные, по нашему мнению, показания лиц, обвиняемых в совершении преступления, не должны учитываться вообще как доказательство обвинения. Логика данного рассуждения состоит в следующем: если признательные показания обвиняемого (или подсудимого) не являются «царицей доказательств», то сами по себе, без совокупности других доказательств, они не могут быть положены в основу выводов суда о виновности того или иного лица в совершении преступления. Раз так, то в любом случае для признания лица виновным в совершении преступления требуется наличие такой совокупности доказательств, которая сама по себе (без признательных показаний обвиняемого или подсудимого) свидетельствует о виновности данного лица в совершении преступления. В этом случае показания подсудимого не имеют принципиального значения для окончательно императивного вывода.
Какое значение для дела тогда могут иметь признательные показания подозреваемого или обвиняемого (на стадии предварительного следствия) и подсудимого (на стадии судебного разбирательства)? На стадии предварительного следствия признательные показания подозреваемого или обвиняемого (если это чистосердечные показания лица о совершенных им действиях) позволяют следователю, не «распыляясь» на версии, сконцентрировать свои усилия на закреплении доказательств, подтверждающих правдивость версии обвиняемого. На стадии же судебного разбирательства признательные показания подсудимого могут быть свидетельством искреннего раскаяния последнего в содеянном, а также подтверждением того, что он активно способствовал следствию в раскрытии преступления, т. е. в данном случае они характеризуют личность подсудимого.
Какая цель может быть достигнута, если законодатель исключит показания лица, обвиняемого в совершении преступления, из перечня доказательств обвинения? На современном уровне «обвинительного следствия» и не отошедшего от обвинительного уклона суда исключение из доказательств обвинения показаний подозреваемого, обвиняемого и подсудимого, с одной стороны, заставит следствие и суд делать вывод о виновности лица в совершении преступления только на основе совокупности собранных по делу доказательств, а с другой стороны, в определенной мере уменьшит тягу ретивых следователей к получению от обвиняемых признательных показаний любыми средствами. А средства, как известно, не оправдывают цель, а объясняют ее истинное значение. Кроме того, «было бы нарушением всех норм… чтобы истина добывалась с помощью физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход – верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных… Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым прекратить страдания. И таким образом стирается разница между виновным и невиновным с помощью именно того средства, которое как раз и призвано эту разницу выявлять. Излишне было бы дополнительно иллюстрировать сказанное бесчисленными примерами того, как невиновные люди признавали себя виновными, корчась под пыткой от боли. Нет такой нации, такой эпохи, которые не давали подобных примеров. Увы, люди не меняются и не делают никаких выводов… Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные признаки предметов, с помощью которых иной раз правда отличается от лжи»[116]. Данная мысль актуальна и сегодня, хотя сформулирована два с половиной века назад.
Работа следователя, направленная на получение знания о произошедшем событии и правовую оценку изучаемого события, должна подчиняться не только законам логики, но одновременно и позитивным законам, регламентирующим следственные действия. Нарушение следователем законов логики приведет к ошибочным логическим выводам, а нарушение процессуального закона – либо к потере юридического значения какого-либо следственного действия, в ходе которого закреплено то или иное доказательство, либо к утрате судебной перспективы всего уголовного дела. Таким образом, следователь, прежде чем прийти к окончательным выводам по делу, должен изучить все состоявшиеся по делу следственные действия с точки зрения соответствия их процессуальному закону. Те следственные действия, которые проведены с нарушением процессуального закона и не могут быть продублированы, должны быть исключены из перечня средств доказывания. Затем следователь должен дать логико-юридическую оценку всему, что осталось. Окончательная версия следствия должна быть правдоподобной, убедительной, обоснованной совокупностью разнообразных доказательств и выработанной на основе законности всей следственной деятельности в рамках изучаемого дела. Эта версия не должна оставлять места для сомнений в правильности полученного знания о произошедшем событии. Любые убедительные доводы и аргументы против нее могут свидетельствовать о низкой степени достоверности представлений о произошедшем событии.
Таким образом, юридическое познание в области правоприменения – это специфический вид мыслительной деятельности компетентного лица, заключающийся в субъективной интерпретации состоявшегося в прошлом жизненного события, связанного с человеческими отношениями, критическом анализе выдвинутых версий этого события, психологическом восприятии установленного знания о самом событии и его юридической оценки, знания, полученного в рамках юридико-познавательной деятельности, имеющей правовую регламентацию.
Конец ознакомительного фрагмента.