Глава III
«Однополчанин» по флотской службе Андрей Александрович Луцук
1. Знакомство и совместная служба
Познакомился я с Андреем Александровичем в октябре 1969 года, когда после получения лейтенантских погон и выпуска из училища, отгуляв в родительском доме тамбовской деревни первый офицерский отпуск, прибыл в город Палдиски Эстонской ССР. Там уже год проходил предварительную теоретическую подготовку будущий первый экипаж ещё не построенной атомной лодки «К-423» во главе с командиром капитаном 2-го ранга Иваном Ивановичем Кочетовским. Андрей Луцук окончил ленинградское высшее военно-морское училище в 1968 году. И когда я прибыл в экипаж, он в должности командира ракетной группы БЧ-II уже год изучал устройство лодки и пусковые ракетные установки для запуска из-под воды баллистических ракет с ядерными боеголовками. Кстати говоря, Валера Шадрин там же был начальником РТС. И тоже был выпускником 1968 года. В те времена по должности Валера Шадрин был на ступень выше меня и выше Андрея Луцука.
Я был назначен командиром электронно-вычислительной группы Боевой Информационно-управляющей системы, сокращенно БИУС «МВУ-100». Эта система находилась в заведовании радиотехнической службы. Естественно, что первым моим флотским непосредственным начальником и стал начальник РТС Валера Шадрин. Мы с женой быстро подружились семьями и с Луцуками и с Шадриными. Год разницы в окончании училища не имел никакого значения. В какой-то мере мы были одногодками и имели общие интересы. Кстати, Шадрин с самого начала относился ко мне по-дружески и никогда не подчеркивал свое начальственное положение. В свободное от службы время все офицеры не чурались дружеских застолий и хорошей выпивки. По-моему, в те времена на нашем экипаже не было офицеров, которые не употребляли в меру спиртное. Да это и не считалось зазорным.
Я думаю, непьющий молодой офицер выглядел бы «белой вороной» и подвергался постоянным насмешкам. Такое было время не только на флоте, но и по всей необъятной советской стране. Когда в конце 1969 года или начале 1970 года экипаж перевели на базу атомных стратегических подводных сил в гарнизон Гаджиево, на практическую отработку в качестве дублеров боевых экипажей, непосредственно на выходах в море, то наши семьи разъехались по родительским домам. Никто никаких гостиниц для нас не выделял. Все мы жили в казармах, вместе с матросами и мичманами. И опять, по какому-то странному стечению обстоятельств, меня и Андрея Луцука, откомандировали в экипаж капитана 1-го ранга Задорина, который готовился к длительному походу для несения боевой службы в районе Бермудского треугольника. Сначала был двухнедельный контрольный выход, а затем боевая служба чуть больше двух месяцев. И конечно, мы постоянно общались с Андреем Луцуком, потому что были с одного экипажа, и испытывали взаимную дружескую симпатию. Я восхищался его практической житейской хваткой, чего мне никогда недоставало. Понимаете, Андрей был из военных воспитанников-нахимовцев, которые в нашем училище ВВМУРЭ им. Попова, сами себя называли «питонами».
Андрей разительно отличался от них своей самостоятельностью, какой-то мужской покладистостью и житейской опытностью. Женился он, видимо, ещё курсантом на Лиле Луцук, и было видно, что они крепко любили друг друга. Лиля имела высшее техническое образование. Она производила впечатление практичной и деловой женщины и в этом плане разительно отличалась от многих молодых офицерских жен нашего экипажа, которые были настолько непрактичны, что даже не умели приготовить первое и второе, чтобы сытно накормить своих мужей. Лиля Луцук была коренной ленинградкой, а там с жильем всегда были проблемы. Особенно меня поразило, что семья Луцук, ещё когда он был курсантом училища, с помощью родителей приобрела кооперативную квартиру. Это была огромная редкость, чтобы молодая офицерская семья имела собственное жилье, ещё до того как началась офицерская служба.
Меня же Андрей Луцук ценил за открытый характер и особенно восхищался тем, что я закончил училище с золотой медалью. Часто за дружеской выпивкой Андрей повторял, что если бы ему так легко давалась учеба, то он бы сделал замечательную карьеру и обязательно стал адмиралом. Меня никогда особенно не волновала карьера, я почему-то не любил ответственности за других людей, и даже не мечтал о должности командира атомохода или адмиральской карьере командира дивизии или флотилии. Максимум о чем я мечтал, – это закончить службу в звании капитана 1-го ранга. Как ни странно, это мне удалось даже без окончания Военно-Морской академии.
Когда мы пришли из похода, то вернулись в свой экипаж в город Северодвинск. Там мы принимали от промышленности только что построенный атомный подводный ракетоносец «К-423». И опять в гостинице наши семьи жили рядом, и мы тесно общались на общей кухне, а иногда и посещали ресторан «Белые ночи», который сокращенно называли «РБН».
Как-то я стал расспрашивать Андрея: каким образом он стал воспитанником нахимовского училища? Мне не верилось, что у такого практичного и основательного человека, как Андрей, с детства была тяга к морской романтике. Он и не производил впечатления человека, который посвятил свою жизнь службе морского офицера, ради романтической тяги к трудностям и лишениям флотской службы. Спокойный по складу характера, он и любил спокойную размеренную жизнь. Вот только такой спокойной и размеренной жизни у него так и не получилось. Как великую тайну (а это на самом деле была великая семейная тайна), и я даже прошу прощения у его детей и внуков, что раскрываю её, Андрей поведал мне, что действующий в то время первый заместитель Главнокомандующего ВМФ адмирал флота Смирнов Николай Иванович, служил когда-то под началом отца Андрея на Черноморском флоте. Отец попросил Смирнова взять шефство над его сыном Андреем, и по человеческой порядочности Смирнов до конца своих дней заботился о судьбе Андрея. Многие скажут: вот он, советский протекционизм и коррупция, и очень ошибутся.
Протекционизм – это когда безграмотный и не имеющий опыта жизни или службы человек сразу становится высокопоставленным начальником. Ничего похожего в судьбе Андрея не было. По протекции Смирнова Андрея зачислили воспитанником Нахимовского училища, и он прошел тяжелую для подростка казарменную жизнь ограниченной свободы, с принудительным исполнением распорядка дня и строевыми занятиями в сочетании с учебой в обычной десятилетке. По окончании Нахимовского училища воспитанник получает право без вступительных экзаменов поступать в высшие военно-морские училища. Уже по собственному выбору Андрей поступил в ленинградское высшее Военно-морское училище и, проучившись пять лет в жестоких условиях казарменной жизни, получил военное образование флотского офицера, погоны лейтенанта и специальность ракетчика. Андрей не скрывал, что учеба давалась ему нелегко, но тем не менее не Смирнов, а он сам сдавал все экзамены и зачеты и целеустремленно двигался к выбранной цели.
Если бы я сам пять лет не был курсантом военного училища, то мог бы подумать, что жить на всем готовом, легко и просто. Это не так. Военное училище в плане личной свободы – это добровольное тюремное заточение. Не каждый выдержит жизнь в рамках твердой военной дисциплины от подъема до отбоя: бегать на зарядки, ходить на вечерние прогулки, сидеть на лекциях и длинных самоподготовках, нести наряды и службы, всегда ходить строем и выходить в город только по увольнительной записке. Иногда это бывает невыносимо тяжело. Лично я где-то на третьем курсе пережил такой глубокий кризис, что меня перестали радовать мои отличные оценки, мне хотелось все бросить и бежать куда глаза глядят, лишь бы не вставать по утрам по крику дневального «Подъем!», не бежать на зарядку, не заправлять по линейке постель и тумбочку и целый день до команды «Отбой» не ходить строем и не нести опостылевшие наряды. Мне показалось, что я сам себя, по собственному выбору, приговорил к пожизненной каторге. Просто поражаюсь, как я все это выдержал.
Андрею же было ещё хуже, потому что учился он трудно, и ему приходилось напрягать все силы, чтобы успешно сдавать каждую зимнюю и летнюю сессию по 5–6 экзаменов и зачетов. В наше время обязательная срочная служба ограничена одним годом. Те, кто отслужил, знают, как тяжело душа привыкает к ограничению свободы, как иногда хочется полежать в теплой постели после окрика «подъем», ещё бы минут пять-десять. Во время военной службы, не столько страх наказания за нарушение распорядка, сколько сама душа военного человека, учится командовать собственным телом и исполнять требования воинской дисциплины как собственные желания. А это – ой, как тяжело! Курсант военного училища живет в таком ритме не один год, а целых пять лет.
При этом уровень технического образования в высших военных училищах полностью соответствовал уровню образовательных программ лучших гражданских вузов и даже уровню МГУ или МФТИ. Например, отчисленные по негодности к военной службе в результате неожиданной болезни курсанты третьего или четвертого курса моего «родного» училища, с большой охотой принимались и в МГУ и в МФТИ им. Баумана, на тот же курс, с которого они были уволены по негодности к военной службе. На третьем курсе я и сам чуть ли не списался по болезни. И болезнь подыскал подходящую, но остановило то, что я уже к этому времени женился. На мне лежала ответственность не только за себя лично, но и за семью. Это меня и остановило. Сломав непередаваемую неприязнь к службе, я выздоровел, и продолжил учебу в военном училище. Никакая протекция не поможет человеку перенести пять лет строгой военной дисциплины, если он не настроит свою душу на службу Родине и не утвердится в мысли, что в этом и заключается цель его жизни.
А теперь вы, современная молодежь, спросите себя: многие ли из вас желают служить на атомной подводной лодке, находиться по два-три месяца в непосредственной близости, на расстоянии 30–40 метров, от работающего атомного реактора? По два-три месяца не видеть белого света, дышать искусственным кислородом, пить обессоленную дистиллированную воду, нести круглосуточные вахты без выходных и праздников, спать подряд не более 3–4 часов, вскакивать с постели при ежедневных боевых тревогах и подвергать свою жизнь смертельной опасности от непредсказуемых аварийных ситуаций, которые неизбежно возникают во время длительного или короткого подводного плавания? Я думаю, что не многие молодые люди нашей современности готовы добровольно отказаться от радостей жизни, радости ежедневно видеть небо, море и землю, своих друзей и близких, чтобы глотнуть романтики офицера-подводника. Андрей все это выдержал, не потому что его кто-то приневолил «сверху», а потому что сам захотел такой трудной, но все-таки, в те советские времена, весьма почетной службы офицера-подводника.
Я ведь тоже не был романтиком моря. Единственное, что могу о себе сказать уверенно, это то, что я никогда не испытывал страха ни перед морскими просторами, ни перед океанскими глубинами. Службу на надводных кораблях я бы никогда не принял, потому что плохо переношу качку. Я осознавал трудности службы офицера-подводника, однако, как золотой медалист, буквально потребовал, чтобы меня назначили на атомные лодки Северного флота. Я отверг все другие назначения, во-первых, хотел получать приличную зарплату и содержать семью, во-вторых, чтобы не быть мальчиком на побегушках в военных институтах, и жить много-много лет
на съемных квартирах в Москве или Ленинграде, считая копейки, чтобы дотянуть до следующей получки. Выбирая атомные лодки Северного флота, я поступил как прагматик и только. Андрей тоже не был романтиком моря, но в отличие от меня он был настоящим потомственным службистом. Он хотел не только служить, но и делать карьеру. Считаю, что в этом нет ничего плохого, если человек добровольно и успешно проходит все первичные должности, с остервенением учится, ломая свою леность и насилуя свое тело и разум ради того, чтобы на склоне лет стать частью государственной элиты, иметь приличное жилье, пенсию и санаторно-курортное обеспечение. Что в этом плохого?
Да нет ничего в этом плохого! Это осознанный прагматизм и личный выбор. Теперь скажу пару слов о том, как мы с Андреем попали на боевую службу в экипаж Задорина. Я попал, потому что досрочно сдал на самостоятельное управление, как специалист по БИУС МВУ-100. Зачем мне это было нужно, тоже непонятно. Пришел к флагманскому специалисту РТС флотилии и заявил, что готов сдать на самостоятельное управление электронно-вычислительной группой. Меня тут же тщательно опросили по всем специальным вопросам. И я ни на одном не срезался. Вскоре приказом по 19 дивизии меня допустили к самостоятельному управлению по специальности. В экипаже Задорина штатная должность командира группы по моей специальности была свободна. Мне и предложили сходить в первую автономку с чужим экипажем, чтобы заместить штатную должность. Отказываться было постыдно. Но мне и не надо было этого. Наоборот. Меня раздирала гордость, что я пришел в наш экипаж на год позже остальных офицеров, включая и Андрея Луцука, а вот первым сдал на самостоятельное управление и первым иду на боевую службу точно на таком же «железе», которое ещё достраивалось в Северодвинске для нашего экипажа силами промышленности.
Я не думал о будущей карьере. Я радовался, что приобрету опыт боевой эксплуатации и боевого применения БИУС МВУ-100, а заодно и заработаю за три месяца с морскими надбавками целую кучу денег. Совсем по другим мотивам оказался прикомандированным к экипажу Задорина Андрей Луцук. В экипаже Задорина был штатный командир группы БЧ-II. Но Андрей очень желал поскорее приобрести боевой опыт и добровольно, по личному желанию, подтвержденному телефонным звонком первого замглавкома ВМФ адмирала флота Смирнова был назначен «дублером» опытного офицера, чтобы по приходу досрочно сдать на самостоятельное управление группой. Абсолютный служебный прагматизм, но только с карьерными планами на будущее. И опять, что-то отыскать плохое в таком поступке невозможно. Он же осмысленно пошел на непредсказуемый жизненный риск и тяготы боевой службы, чтобы поскорее перейти на следующую должностную ступень командира БЧ-II атомной подводной лодки и получить в заведование весь ракетный комплекс с 16 баллистическими ракетами с ядерными боеголовками.
Конец ознакомительного фрагмента.