Глава II
Непредсказуемый поворот судьбы
1. Кто и как попадал в Центральный аппарат Министерства обороны и ВМФ
Все что я выше рассказал, никак не наталкивало меня на мысль получить московскую прописку, купить кооперативную квартиру и стать законным московским жителем. Такой поворот судьбы я считал принципиально невозможным. Дело в том, что для получения московского жилья нужно, чтобы офицер был назначен на должность в московские военные структуры и организации, в том числе, и в структуры Центрального аппарата ВМФ, приказом Министра обороны или приказом Командующего Московским военным округом. Если твои родители не были москвичами, то получить прописку в Москве семье офицера и получить жилье, помимо приказа Министра обороны и Командующего МВО, было невозможно. Уже через несколько месяцев московской службы я для себя понял, что большинство офицеров Центрального аппарата ВМФ, по уровню интеллекта, по уровню усердия к службе и по уровню специальных знаний, мало чем отличаются от меня – рядового начальника РТС атомной субмарины Северного флота. Наоборот, многие офицеры других управлений ВМФ, произвели на меня негативное впечатление своим высокомерием и леностью.
В РТУ ВМФ была другая, всегда деловая и напряженная обстановка, потому что офицеры РТУ исполняли тяжелые функции разработчиков НИР и ОКР, а также были заказчиком серийной техники для береговых служб и всех типов кораблей и подводных лодок Военно-Морского флота. Помещения, коридоры и даже лестничные курилки всегда были наполнены толпами посетителей. Заглянув в любой отдел, можно было наблюдать как офицеры отдела беседовали с посетителями. Там просто невозможно было «прохлаждаться» на службе. С утра до вечера каждый офицер отдела был по горло занят неотложными делами. Так же напряженно работали и начальники отделов вместе с командованием радиотехнического управления. Вспоминаю, что всего было около 50–60 штатных офицеров. Не больше. Однако все те офицеры, которые занимались разработкой новой техники, обязательно заканчивали Военно-Морскую академию.
Они попадали в Москву по приказу Министра обороны после окончания Военно-морской академии. Года три отстояв очередь, такие офицеры получали бесплатное жилье из фондов Министерства обороны, и становились пожизненными москвичами. Были и такие офицеры, в основном не в РТУ, а в других управлениях ВМФ и структурах Министерства обороны, которые прописывались у родителей-москвичей, и показывая справку о прописке самостоятельно подыскивали себе вакантные места, обычно во время очередного отпуска. Такие офицеры могли служить как угодно далеко и где угодно, но если у них вышел срок службы в первичной флотской должности, а офицер имел положительные характеристики за всю предыдущую службу, или имел родственников и знакомых, которые за него ходатайствовали, то обязательно находил свободную вакантную должность. Такие сравнительно не престижные вакантные должности всегда были в наличии в огромном аппарате Министерства обороны и Управлений ВМФ московского гарнизона. Нужна была лишь личная целеустремленность, хорошая характеристика с места службы и справка о наличии московского жилья и прописки. Далее было лишь делом техники.
Посылался запрос командованию части о согласии на новое назначение офицера в гарнизон Москвы. При получении согласия, любой Командующий видами Вооруженных сил, в том числе и Командующий ВМФ, своими внутренними приказами могли перевести офицера к новому месту службы и назначить на вакантную должность в московском гарнизоне. Конечно, для успешной карьеры в аппарате Министерства обороны или в управлениях ВМФ требовалось академическое образование. Однако для потомственных москвичей, имеющих право на прописку в Москве и жилье родителей, прописка приравнивалась к военной академии. Имея московскую прописку и положительные характеристики, можно было легко самому, даже без высокопоставленных покровителей, подыскать спокойную вакантную должность и снова стать московским жителем.
Я никогда не был москвичом и не имел академического военного образования, поэтому прекрасно понимал, что у меня нет никаких шансов стать офицером радиотехнического управления ВМФ. Мне ничего не оставалось другого, как ежемесячно готовить доклады Главкому ВМФ о ходе строительства двух домов в городке Дуброво, потому что очень хотелось получить на семью из четырех человек трехкомнатную квартиру, и наконец-то, обрести постоянное место обитания для себя самого и своей семьи. Ещё раз повторю, что было негласное указание, чтобы не закончивших военную Академию офицеров, не включали в приказ министра обороны, о назначении на штатные должности города Москвы. И указание это было абсолютно правильным, потому что не позволяло высокопоставленным военным чинам протаскивать своих чад на «теплые» московские должности. Сначала они должны были получить высшее военное академическое образование и лишь потом, по вызову из Центрального аппарата Министерства обороны или Военно-Морского флота, назначались приказом Министра обороны на вакантные должности.
Таким способом ограничивались возможности коррупционного притока в центральные военные органы бездарностей и лентяев и всяких «сынков» высокопоставленных офицеров командного звена ВМФ и Минобороны. Конечно, такие «сынки» неизменно оказывались в Центральном аппарате ВМФ и Министерства обороны, но после того как они заканчивали Академию и получали высшее военное образование. Как-никак, но два года учебы в Академии расширяли кругозор и приучали к работе с научной литературой и документами. Я же был назначен на подмосковный объект в Дуброво не приказом Министра обороны, а приказом Главкома ВМФ. Мой объект не имел никакого отношения к Москве, и никто, кроме командования ВМФ, не мог меня обеспечить постоянным жильем даже в военном городке Дуброво, расположенном за 60–70 километров от московской кольцевой дороги. Конечно, когда я «раскрутился» как грамотный специалист и стал равным по знаниям и опыту со специалистами Радиотехнического управления ВМФ, начальник 6-го отдела Черненко и начальник РТУ ВМФ были не против назначить меня на вакантную должность штатного офицера управления. Но они не могли этого сделать, даже если бы и очень захотели.
Включить мою кандидатуру в приказ министра обороны было невозможно, так как я вместо Военно-морской академии, служил на флоте. Не помню уже, сожалел ли я в тот момент об отсутствии академического образования. По-моему, нисколько не сожалел. Дело в том, что меня, деревенского парня без всякой морской родословной, загнали бы после Военно-морской академии в какую-нибудь флотскую «Тмутаракань» на побережье Северного Ледовитого океана или в дальние углы Камчатки, и я бы оттуда, без знакомств и связей, никогда не выбрался до самой пенсии. Военный городок Дуброво был мне в тысячу раз привлекательнее, потому что были ещё живы престарелые родители в одной из тамбовских деревень, и я хотел их чаще видеть. А высокие должности и звания меня никогда не привлекали и не были моей целью жизни. Так что следующий, 1981 год, я встретил в том же подвешенном состоянии инженера центра, якобы прикомандированного к РТУ ВМФ. Никакого командировочного предписания у меня, конечно, не было. Поэтому никаких командировочных я не получал. Я даже условно жил в городке Дуброво. Там за мной числилась комната в гостинице, за которую я ежемесячно платил около 60 рублей из своей скромной офицерской зарплаты.
В Москве съемная квартира для семьи стоила 120 рублей в месяц. С учетом оплаты гостиничного номера я половину получки тратил на жилье, а на остальную половину жили я сам, моя безработная жена и двое дочерей школьного возраста. Где-то в начале 1981 года вместо штат-кадра из пяти человек пришло штатное расписание первой очереди Аналитического центра на численность примерно 120 мичманов и офицеров. Вдовиченко и Прохоров с головой ушли в работу по подбору кадров. Я продолжал службу в РТУ ВМФ под непосредственным руководством начальника 6 отдела Черненко. Еженедельно по средам, после завершения службы в управлении, Черненко, Прохоров и я отправлялись не по московским квартирам, а на автобусную станцию у метро «Щелковская». Там мы покупали билеты, садились на рейсовый автобус и примерно полтора часа ехали до городка Дуброво. Я уже говорил, что в служебной гостинице там был у каждого из нас отдельный номер. Мы скромно ужинали в местном буфете, и расходились на отдых.
Часам к восьми утра мы пешком добирались до практически построенного служебного здания Аналитического центра и занимались по своим обязанностям. Вдовиченко уже был старшим на объекте. Он строил офицеров и докладывал Прохорову о замечаниях за неделю. Командир здоровался с подчиненными офицерами, а затем общался с личным составом, а мы с Черненко собирали информацию от представителей промышленности, офицеров и научных специалистов военных институтов и уже назначенных на штатные должности офицеров центра о ходе работ и о существующих проблемах. Об этой моей работе на объекте надо рассказать отдельно.
2. Секретарские обязанности и деловые посещения кремлевского кабинета Совета Министров СССР
Часам к 10–11 четверга приезжал главный конструктор академик Савин или его ближайшие заместители, представители Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР, а от Военно-Морского флота начальник управления противолодочной борьбы Главного штаба ВМФ вице-адмирал Волобуев. Обязательно присутствовали научные представители военных институтов, которые выдавали исходные данные и вели сопровождение ОКР «Аналитический центр» по своим направлениям. Все вместе мы составляли выездную межведомственной оперативную группу, созданную по решению Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР, для решения разногласий между заказчиком Аналитического центра и представителями разработчиков технических средств. Заседание оперативной группы начиналось часов в 14 дня и продолжалось до тех пор, пока все нерешенные вопросы не заносились в протокол, и все ответственные за их исполнение, не ставили свою подпись. После чего протокол утверждался вице-адмиралом Волобуевым и академиком Савиным и на том совещание заканчивалось.
Мне очень импонировало, что я был назначен единственным секретарем этой оперативной группы. С ума можно сойти. Фамилия бесквартирного офицера фигурировала в секретном распоряжении Совета Министров СССР! Как бы ни старался я выглядеть в своих воспоминаниях человеком, безразличным к личной власти над людьми, но такой «взлет» от рядового офицера атомной субмарины до секретаря одной из рабочих групп Совета Министров СССР, несомненно, укреплял во мне уверенность в себе, тешил человеческую гордыню и питал мое самолюбие чувством собственной значимости и полезности для государства. В мои секретарские обязанности входило ведение протокола в секретной тетради, грамотное формулирование нерешенных вопросов, фиксирование дат и сроков исполнения нерешенных вопросов и фамилий ответственных лиц. Все это было для меня не так трудно.
Трудно было собрать под черновиком протокола подписи всех лиц, ответственных за исполнение отдельных пунктов протокола. Одно дело – согласиться на словах, а другое – поставить свою подпись. Опять разгорались нешуточные споры. И вот представьте себе: мне, самому младшему по званию офицеру, как секретарю приходилось брать управление оперативной группой на себя и объявлять, что пока все подписи не будут собраны, совещание не закончится. И все меня слушались. Академик, доктора наук, адмирал, 5–6 капитанов 1-го ранга и даже представитель Совета Министров СССР, все вместе подходили к моему столу и в яростном споре добивались подписи под протоколом, лиц, ответственных за исполнение тех или иных пунктов. Когда члены оперативной группы расходились и разъезжались на служебных машинах, уходили в гостиницу или уезжали в Москву на городском транспорте, моя работа не оканчивалась. В одиночестве я переводил черновой секретный протокол в несекретный вариант, стараясь дословно сохранить преамбулу и смысл каждого пункта. После этого сдавал секретную тетрадь в секретную часть Аналитического центра и в одиночестве городским автобусом уезжал в Москву.
Никого не интересовала процедура доставки секретного документа в Москву, но работники Совета Министров неукоснительно требовали, чтобы утром в понедельник следующей недели я приносил им в Кремль уже отпечатанный на машинке протокол совещания. С зашифрованным черновиком протокола я приезжал поздно вечером в Москву и на метро добирался до съемной квартиры у метро «Коломенская». В пятницу утром я переписывал зашифрованный протокол в секретную рабочую тетрадь и, получив визу Черненко, сдавал тетрадь в машбюро для срочной печати. Получив документ из печати, я бежал с ним московскими дворами и переулками на Большой Козловский переулок, в Главный штаб ВМФ, чтобы получить на подлиннике утверждающую подпись вице-адмирала Волобуева. Сделав это важнейшее дело, уже спокойно возвращался назад.
Даже иногда заходил в чайный магазин на улице Кирова и покупал там или чай или грамм 300–400 свежемолотого кофе. Кофе в те времена было другим. Запах и аромат кофе разносился от этого магазина метров на 500–600. Возможно, это от того, что мололи кофе прямо при покупателе. Но я подозреваю, что современный кофе просто в подметки не годится тому кофе, которое продавали в чайном магазине на улице Кирова. Вернувшись в радиотехническое управление ВМФ, на Большом Комсомольском переулке, я звонил в Кремль, докладывал представителю Совета Министров, что протокол отпечатан и готов к рассылке. Как правило, мне не разрешали немедленную рассылку. Сотрудник Совмина заказывал для меня пропуск в Кремль на понедельник, и к 10 утра я привозил протокол непосредственно в здание Совета Министров СССР, которое располагалось внутри территории Кремля, прямо напротив мавзолея Ленина. Представляете себе, какие чувства испытывал бесквартирный офицер, получая слева от Спасских ворот, в бюро пропусков, пропуск в здание Совета Министров, и проходя затем по величественным коридорам, где на каждом повороте и этаже стоял охранник и проверял мой пропуск, заодно указывая направление, куда идти.
Огромный кабинет двух рядовых сотрудников Совета Министров СССР, которые курировали создание Аналитического центра, выходил окнами на Красную площадь. С высоты птичьего полета открывалась прекрасная панорама Красной площади. Чуть ли не под нами располагалась зубчатая кремлевская стена и Мавзолей Ленина. Кремлевские небожители показались мне не творческими гениями или суровыми государственными мыслителями, только и думающие о благе государства. (Такими, озабоченными делами государства, сотрудники Кремля мне казались из прочного корпуса атомной подводной лодки.) Нет. На деле оказалось все проще и приземленнее. Они были самыми обыкновенными людьми и вели самые обычные разговоры, которые вели по понедельникам миллионы советских людей не самого высокого ранга. Делились впечатлениями, как кто провел выходные дни, какого качества пил самогон и т. д. Особенно меня поразило, что кремлевские служащие тоже предпочитают хороший самогон всяким коньякам и даже довольно качественным советским винам и водкам.
Их разговоры ничем не отличались от разговоров моего отца и его сельских товарищей тамбовской деревни. Да и важности в них никакой не было. Люди как люди. Только постарше меня лет на 15–20. Они тоже любили слушать мои «байки» про службу на атомной подводной лодке и относились ко мне весьма дружелюбно. Пока они, собравшись у стола, читали и изучали протокол, а иногда что-то и правили в нем, прежде чем снять ксерокопию для заместителя председателя Совета Министров по военно-промышленным вопросам, я мог и покурить у окна хороших импортных сигарет, которыми они меня неизменно угощали, а заодно и полюбоваться панорамным видом на Красную площадь. Минут через 30–40 я покидал Кремль и возвращался в управление. Там я писал «сопроводиловку», а после печати и подписи сопроводительного письма начальником управления, веером рассылал копии протокола всем заинтересованным организациям. Это была, хотя и важная, но лишь малая часть моей еженедельной работы. Кроме протокола шел огромный поток секретной переписки по Аналитическому центру, и на все письма надо было отвечать. В поте лица трудился не только я, но и полковник Черненко.
Хочу отметить одно существенное обстоятельство советского времени. Я постоянно ходил в Кремль, как и в другие закрытые учреждения и дома Министерства обороны и ВМФ с личным, довольно объемистым портфелем, а некоторое время и с плоским чемоданчиком, который назывался дипломатом. Посещал я Кремль и другие закрытые и секретные управления и организации, например, ГРУ Генштаба, всегда в форме морского офицера с погонами капитана 3-го ранга. Может быть, из-за формы, а может быть, из-за отсутствия в СССР актов террора, но доверие охраны к личности посетителя в советские времена было так велико, что никто и никогда даже не пытался проверить, что же хранится в моем объемистом портфеле или дипломате. Что тут много говорить! Жена по северной привычке часто забывала закрыть на ключ дверь съемной квартиры. Обнаружив случайно этот факт, я стал сурово выговаривать ей за разгильдяйство, убеждая, что Москва – это не закрытый военный городок на Крайнем Севере. Вор может в любой момент проникнуть в незапертую дверь и украсть ценные вещи. Жена исправилась и стала запирать дверь на ключ.
Конечно, по сегодняшним понятиям запертая на замок деревянная дверь создавала лишь видимость защиты от вора. Ни у кого не было никаких дополнительных засовов и металлических штырей. Любой взрослый здоровый человек мог выдавить плечом любую дверь в московских многоэтажках и выкрасть ценные вещи за время отсутствия хозяев квартир во время рабочего дня. Но повального воровства-то не наблюдалось! Советские люди были другие. Это был феномен сверхдоверчивых людей, которых уже больше никогда не будет. Во времена Ельцина эпоха деревянных дверей закончилась, а сверхдоверчивые люди вымерли, как вымерли когда-то мамонты. В наше время большинство московских квартир оборудованы железными дверями со штырями и тайными задвижками. Но люди стали другими, а воры – наглее и изощреннее. Да их и численно, наверное, стало больше. По крайней мере, после развала СССР даже металлические двери не защищали москвичей от пронырливых домушников, нахлынувших в Москву изо всех темных подворотен погибающих городов прежнего, безвозвратно канувшего в лету простодушного и доверчивого Советского Союза.
Я проехал на своих «Жигулях» Чечню, Ингушетию, Осетию, Дагестан, Азербайджан, Армению и Грузию. Проехал по Украине до Львова. И во всех этих республиках и регионах ко мне, русскому человеку, относились, как к родному брату. Никто меня не оскорбил и не покусился на мою собственность, хотя мы путешествовали вдвоем с женой, без всякого оружия и ночевали не в гостиницах, а на стоянках грузового автотранспорта. Сейчас об этом даже помыслить невозможно. В наше время такой доверчивости, гостеприимности и братства уже невозможно представить даже в теории. Но ведь это же было! Хотя не для всех. Были и в советские времена люди, которые считали, что они задыхаются от несвободы и тоталитаризма советской системы. Что интересно? Интересно то, что дети этих людей и сейчас задыхаются, в современной России, от того же диктата демократической власти и тоталитаризма. Нет, господа, не лицемерьте. Ненавистны вам русские люди и российское православие! Это они давят вам на психику и вызывают ненависть и отторжение.
Можно рекомендовать только одно – уезжайте туда, где вам нравится. Ведь никто же вас здесь не держит. Носителям духа дьявола всегда было и будет тяжело, несвободно и неуютно на Руси, при любой власти. Потому что эта не территория дьявола, а территория Бога Всевышнего. Она и при советской власти продержалась лишь шесть лет в лапах служителя дьявольского духа – Ленина. А затем 70 лет КПСС ломала психологию русского народа, издевалась над ним начетничеством и безбожием, а затем передала в лапы очередного служителя дьявольского духа – Ельцина. Да, этот враг рода человеческого нанес ощутимый удар по душе русского народа. Но и он не сломал Русь и не заставил её плясать под дудку дьявола. Русь не только живет, но и поднимается с колен, собирая вокруг себя тех, кто ещё верит в справедливость и не потерял совесть человеческую. Пока Богу Всевышнему будет нужно современное человечество – будет существовать и независимая Россия. Так что не спешите её хоронить. И поймите, наконец, господа русские ненавистники, что Русь является удерживающей силой Бога Всевышнего. Не сам народ, а Бог организует народ в случае смертельной опасности и дает ему необходимого лидера, причем просчитывает все так, что даже при ничтожных вероятностях, победа остается за русским народом. Вот куда меня утянули воспоминания о советском прошлом. Но вернемся к сюжету.
Рассказывая предысторию получения московской прописки и покупки кооперативной квартиры, я просто обязан упомянуть добрым словом моего «шефа» Вдовиченко, который оформил мне особенный пропуск, по которому я мог посещать без предварительного доклада любые управления ВМФ и Министерства обороны, вплоть до приемной Министра обороны и его заместителей. Не имея такого пропуска, я бы никогда не смог добиться приема у начальника Хозяйственного управления (ХОЗУ) Министерства обороны генерала Маслова, а значит, и не решил бы личной жилищной проблемы. Да, пропуск у меня был особенный, который не имели даже штатные офицеры РТУ ВМФ. И в этом была заслуга моего «шефа» Вдовиченко. Он подробно знал организацию органов управления Минобороны и их размещение на территории Москвы. В заявке на оформление моего пропуска он указал все эти структуры и все «дома», о которых я тогда не имел никакого понятия.
Право на посещение других организаций и «домов» Минобороны, без заказа предварительного пропуска, фиксировалось отдельными цифрами или значками в нижней части пропуска. У обычного штатного офицера РТУ ВМФ, было всего два-три значка, чтобы беспрепятственно посещать три «дома», в которых располагались органы управления ВМФ. Чтобы посетить органы управления Генштаба, штатному офицеру нужно было созваниваться с представителем организации или органа управления, куда необходимо попасть, объяснять ему необходимость посещения и заказывать пропуск на посещение. Если нужно посетить, например, ГРУ Генштаба, то обязательно нужно, чтобы представитель и сотрудник ГРУ и заказал на тебя пропуск. В этой ситуации незаметно попасть на прием начальнику какого-либо управления Минобороны было практически невозможно. Благодаря Вдовиченко на моем пропуске было около 10–12 значков, что давало мне право беспрепятственно «проникать» во все органы управления Минобороны без предварительного согласования. Я сразу же оценил уникальные возможности этого права, когда потребовалось согласовывать вопросы по Аналитическому центру, с тем или иным руководством Минобороны.
Мне не нужно было созваниваться с рядовыми исполнителями, сопровождающими работы по созданию Аналитического центра, чтобы попасть на прием к высокопоставленному начальнику. Имея «всеходовой» пропуск, я заходил в нужное мне управление ВМФ или Минобороны и сразу проходил в приемную к начальнику управления. Там меня не ждали, но и никогда не выгоняли, по тем нормам вежливости, которые существовали на ту пору в руководстве ВМФ и Минобороны. Узнав, что нужный мне начальник находится в кабинете, я просил секретаря приемной или дежурного офицера, там, где дежурный офицер являлся одновременно и секретарем начальника, доложить обо мне и скромно усаживался в какой-нибудь дальний угол приемной. Проходило какое-то время, и меня обязательно приглашали к начальнику. Ну, а дальше я включал свое обаяние офицера, только что прибывшего с атомной подводной лодки, устанавливал житейский контакт, и как правило, за час-полтора получал нужное согласование. Если бы у меня не было такого пропуска, то на подобное согласование можно было затратить несколько дней или даже целую неделю.
Я об этом уникальном всепроникающем свойстве собственного пропуска вспомнил не зря. Когда я стал заниматься собственной пропиской в Москве, чтобы как бесквартирному офицеру-подводнику, купить кооперативную квартиру, то попал на мгновенный прием к Начальнику ХОЗУ Минобороны генералу Маслову, только благодаря своему уникальному пропуску. Если бы у меня не было собственного пропуска, то не зная никого из его подчиненных, я был бы вынужден звонить его дежурному офицеру, чтобы заказать разовый пропуск на посещение. На сто процентов уверен, что дежурный офицер нашел бы тысячу причин, чтобы не заказывать мне разовый пропуск и не беспокоить своего начальника. Я рассказал о том хорошем, что происходило со мной примерно до середины 1981 года. В управлении все было в порядке. Я справлялся с обязанностями и мой авторитет рос на глазах, как среди офицеров, так и среди руководства Радиотехнического управления ВМФ. Однако судьба мне подготовила подвох, которого я не ожидал, но который заставил меня задуматься о своем будущем.
Дело в том, что хотя я был нештатным офицером РТУ ВМФ, но по штату принадлежал к офицерам Аналитического центра. Там я ежемесячно получал свое скромное денежное довольствие и только там меня могли назначить на более высокую штатную должность, чтобы получить давно просроченное звание капитана 2 ранга и хотя бы на 10–20 рублей увеличить ежемесячное денежное довольствие.
3. Тревожная обстановка 1981 года
А вот в Аналитическом центре мои дела обстояли не так гладко. После того, как пришло штатное расписание на первую очередь, ранее отобранные кандидаты, назначались приказом Главнокомандующего ВМФ в Аналитический центр, и со своими семьями стали прибывать в военный городок Дуброво. Мой непосредственный начальник Вдовиченко, потерпев фиаско с утверждением в штатном расписании адмиральских должностей для начальника и главного инженера, временно смирился с обстоятельствами, но затаил злобу на меня и Черненко. По указанию начальника центра Прохорова он убыл в Аналитический центр, чтобы заниматься прибывающими офицерами, назначать их приказами по части на штатные должности, определять им рабочие места, писать функциональные обязанности и заниматься многими другими делами, связанными со становлением новой части и самого военного объекта.
Конечно, его ближайшим окружением, помощниками и советчиками, стали офицеры штат-кадра Слава Первак и Валера Двораковский. Мягко говоря, к этому времени они не испытывали к моей личности никаких других чувств, кроме зависти и ревности. Сейчас, задним числом, я очень удивляюсь: почему я проявлял полную безалаберность по отношению к своей будущей карьере в Аналитическом центре? Для меня сегодняшнего это необъяснимо. Казалось бы, я должен был тщательно изучить штатное расписание, подобрать себе должность по рангу и знаниям и настойчиво домогаться у начальника центра Прохорова назначения на избранную должность. Прохоров был очень мягким и податливым человеком. Если бы я попросил назначить меня, хотя бы временно, начальником оперативного отдела или начальником отдела эксплуатации, чтобы получить давно просроченное звание капитана 2-го ранга, то Прохоров наверняка пошел мне навстречу. А если бы и засомневался, то я мог бы подключить к давлению на Прохорова начальника 6-го отдела РТУ ВМФ, который был полностью удовлетворен моей работой нештатного офицера радиотехнического управления.
И все эти действия были бы абсолютно правильны и законны, потому что человек должен строить свою судьбу сам, а не надеяться на счастливый случай. Поразительно, но я был до самозабвения увлечен своей работой, так, что мое личное будущее в Аналитическом центре меня как бы не касалось. По флотской, да и по личной наивности я был уверен, что Прохоров оценит мою работу и знания и назначит куда надо. Не учел я только того обстоятельства, что командир Прохоров появлялся в части только по четвергам и пятницам. Он вместе со мной приезжал на совещание и оставался ещё на один день для решения командирских вопросов. В пятницу вечером уезжал и возвращался только в среду вечером вместе со мной и Черненко. Вдовиченко же в это время находился в части с понедельника до пятницы безвыездно, и по мягкости командирского характера всю кадровую работу перевел на себя и на своего лучшего подчиненного Славу Первака.
Их два голоса всегда перевешивали один командирский голос, и потому комплектовались офицерские штаты центра практически по личному распоряжению Вдовиченко. Вдовиченко умел создать вокруг своей личности ореол таинственности носителя власти, и подчинить офицеров своей воле. В сентябре 1981 года, вероятно, во время очередной поездки в Аналитический центр для проведения совещания оперативной группы, командир Прохоров сообщил мне, как бы между делом, что я назначен на штатную должность заместителя начальника оперативного отдела. Я не выдал разочарования и поблагодарил командира за заботу. Да и чего разочаровываться? Ведь у меня не было академического образования. А заместитель – это все же начальствующая должность над офицерами-операторами и интересная творческая работа. Настоящее разочарование и даже внутреннее чувство унижения и оскорбления я испытал уже в самом Аналитическом центре, когда узнал, что начальником оперативного отдела назначен Слава Первак. В этот приезд у меня как бы открылись глаза, и я стал замечать то, что не замечал раньше.
Вновь прибывшие офицеры, в звании от капитана 3-го ранга и ниже, в том числе и единственный капитан 2-го ранга, назначенный начальником отдела связи, чуть ли не на цыпочках подходили к кабинету Вдовиченко, а когда он шел по помещениям центра, то прижимались к стенке и отдавали честь. Прохорова как командира приветствовали только на утреннем построении, а в течение дня его как бы и не замечали вовсе. Как будто это не командир части, а прикомандированный к ней капитан 1-го ранга. Частично так незаметно настраивал офицеров Вдовиченко, а частично этому способствовал сам начальник центра Прохоров. Если он и был когда-то давно настоящим командиром для своих подчиненных, то длительное время находясь в должности штатного начальника отдела РТУ ВМФ по разработке вычислительной техники, полностью позабыл и растерял свои командирские качества. В управлении офицеры отделов не вставали при появлении их начальника, и не козыряли им отданием чести. Вообще, офицеры управления носили форму как специфическую служебную одежду и не замечали разницы между званиями старших офицеров. Все старались держаться как равный с равными.
Практически внутренняя организация отделов ничем не отличалась от гражданских организаций министерств и главков. Начальника отдела уважали и исполняли его указания не столько по старшинству звания, сколько по занимаемой им должности. Кроме меня, нештатного капитана 3-го ранга, все офицеры управления носили на плечах погоны капитанов второго и первого ранга. Естественно, что никаких строевых отходов и подходов, которые существовали в боевых частях ВМФ, не было и в помине. Называли друг друга только по имени и отчеству, никогда не упоминая воинского звания. Утром никто не проводил общих построений и не встречал начальника Управления, кроме дежурного офицера. При появлении начальников отделов в рабочих помещениях своих подчиненных, никто не вставал с рабочих мест. Сами начальники отделов подходили индивидуально к каждому офицеру и здоровались с ними за руку. Да и рабочие столы начальников отделов обязательно располагались в тех же служебных помещениях, где трудились их подчиненные. Вместо воинской субординации, осуществлялся взаимный прямой контакт между начальником и подчиненными в течение всего служебного дня.
В этой ситуации бездельничать, дремать или тупо смотреть в стенку было неприлично, ни начальнику, ни его подчиненным. Наш начальник Центра в таком ритме прослужил много лет. При своем мягком характере пожилой капитан 1-го ранга Прохоров уже не мог сломать себя и перестроиться на жестокую требовательность настоящего строевого морского командира. Вновь назначенные офицеры инстинктивно чувствовали эту слабину уже во время первого собеседования и в последующем не испытывали перед ним никакого трепета, как главного носителя воинского единоначалия или поборника уставных отношений воинской дисциплины. В нем не было агрессии власти, и он даже не пытался её изображать внешней требовательностью и суровостью вида. По отношению к личной власти люди по внутреннему складу души делятся на две категории, независимо от того, являются ли они военными или гражданскими личностями. Для многих гражданских и военных людей личная власть над другими людьми является вожделенным желанием, выше хлеба насущного и даже выше духовных потребностей.
Их страсть к власти питается неистребимым желанием ограничивать свободу других людей или подчинять их действия и поступки своей воле. Если такие люди не командуют другими людьми, то они чувствуют свою личную ущербность. Но есть и другая категория людей, которые безразличны к власти над другими людьми. Конечно, если в их душах есть творческое начало, достаточное образование, уровень знаний и опыт жизни, то они обязательно становятся руководителями того или иного ранга и уровня. Но власть над другими людьми для них не самоцель, а способ проявления своих творческих возможностей и способностей. К такой категории я отношу свою личность. Меня всегда тяготила воспитательная работа с подчиненным личным составом. Она не приносила мне никакой радости, а была неприятной обузой, как досадное и неизбежное приложение к занимаемой должности. Власть над людьми, а особенно командирская ответственность за их дисциплину и специальную подготовку не приносила мне никакой радости, а только утомляла мою душу. К такой же категории людей, безразличных к власти над другими людьми, относился и начальник центра Прохоров.
А вот главный инженер Вдовиченко по роду предыдущей командирской службы и по складу личного характера был замешен из другого теста. Его хлебом не корми, а дай покомандовать другими людьми. Вполне возможно, что и золотым медалистом он стал, потому что имел в душе неодолимое желание получить в подчинение, как можно больше людей и адмиральское звание. Цель-то не преступна, а вполне благородна. При достаточной усидчивости и таланте к восприятию новых знаний эта цель и могла послужить его служебному рвению во время обучения в училище и Военно-морской академии. Вот это тайное желание власти, несомненное умение организовать строевую службу по уставам, а не на отношениях товарищества и превратили Вдовиченко в реального теневого командира центра, при котором седобородый красавец Прохоров лишь играл роль свадебного генерала. Да и по всему было видно, что среди всеобщего подобострастного обожания вновь прибывших офицеров, только что назначенных для службы в Подмосковье, в заботах о становлении и организации части Вдовиченко чувствовал себя как рыба в воде. Ничего не скажешь – это была его стихия.
Я понял, что для разъяснения причин моего назначения заместителем Славы Первака, что было для меня неожиданной неприятностью, надо обращаться не к Прохорову, а к Вдовиченко. Я и обратился к нему, попросив объяснить, чем продиктовано назначение Славы Первака начальником отдела на штатную должность капитана 2-го ранга, а меня, который дважды выслужил без замечаний по службе все положенные сроки для получения звания капитана 2-го ранга, поставили на штат заместителя Первака с воинским званием капитан 3-го ранга? Вдовиченко откровенно объяснил мне, что если бы я добровольно отказался быть нештатным офицером РТУ ВМФ, ушел от Черненко и выразил желание постоянно служить в Аналитическом центре, скрупулезно занимаясь оргштатными вопросами и организацией уставной службы, то он бы ещё посмотрел, кого назначать начальником отдела, а кого заместителем. Мне дословно было сказано: «Ты же, Николай Никифорович, не обратился ни ко мне, ни к командиру центра с ходатайством о твоем отзыве из РТУ ВМФ и переводе на постоянную службу в Аналитический центр. Хотя прекрасно понимал, что здесь, на объекте, тоже непочатый край работы по становлению штатной организации и множеству других вопросов по взаимодействию с хозяйственными службами и руководством гарнизона городка Дуброво, по обеспечению нашей части необходимыми энергоресурсами, финансами, секретным делопроизводством, медицинским и вещевым довольствием. Само самой это не делается. Это делаю я, опираясь, на Первака как моего заместителя. Почему же я должен был назначить тебя на должность начальника отдела, а его твоим заместителем, если все вопросы взаимодействия с командованием гарнизона решал и решает Первак под моим руководством, а ты даже не в курсе наших местных задач, да и никого не знаешь в руководстве гарнизона».
Доводы Вдовиченко были абсолютно правильны и неоспоримы. За год времени, с 1980 по 1981 год, Первак Слава непрерывно взаимодействовал с местным гарнизонным руководством и с обеспечивающими службами гарнизона. Они его уже представляли, если не командиром, то заместителем командира центра. Да и все офицеры, прибывшие к новому месту службы, в выходные дни или в неслужебное время, с проходной закрытого гарнизона, направлялись на квартиру Перваку. А уж он потом определял их в гостиницу или устраивал на временный ночлег прямо в служебных помещениях центра. Да, по субботам и воскресеньям или другие праздничные дни, Слава Первак и был фактическим начальником центра.
На него замыкался дежурный по части, докладывая ему о происшествиях за ночь, а в случае возникновения «нештатных» ситуаций или происшествий, он исполнял командные функции начальника центра, и принимал при необходимости неотложные меры, прежде чем реальные руководители, прибудут утром в понедельник из своих московских квартир в закрытый гарнизон Дуброво. Так что назначение Славы Первака начальником отдела, а меня – его заместителем было абсолютно законно, справедливо и оправдано суровой необходимостью гарнизонной службы и организацией части как отдельной структуры воинского гарнизона. Выслушав доводы Вдовиченко, я полностью с ними согласился и в свою очередь поблагодарил его, что меня тоже не забыли и назначили на командную должность заместителя начальника оперативного отдела. Я подозреваю, что на этом назначении настояли Прохоров и Черненко, а Вдовиченко и Первак были против. Но оставлю эти подозрения при себе. В чужую душу не заглянешь, а то, что Вдовиченко, Первак и Двораковский стали недолюбливать меня, когда я стал единственным нештатным представителем Аналитического центра при РТУ ВМФ, то это мне было видно и невооруженным взглядом.
Чуть подумав, я полностью успокоился и смирился с обстоятельствами. Не факт, что мое бегство из РТУ ВМФ в Аналитический центр в начале 1981 года или раньше позволило бы мне занять должность начальника отдела. Я не обладал хитростью и лукавством Славы Первака, не любил дисциплину ещё с первого года службы рядовым матросом, т. е. с ноября 1962 года, и не любил быть командиром только ради власти над людьми. Вспоминаю такой случай из жизни. В 1964 году я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен курсантом на первый курс ВВМУРЭ им А.С. Попова в Петродворце-Петергофе. К этому времени я был старшим матросом и два года отслужил срочную флотскую службу. Экзамены я сдал на отлично, и командир роты капитан 3-го ранга Веккер Яков Наумович вместе со старшиной роты, тоже первокурсником из солдат Володей Мельни-ченко предложили мне стать замкомвзвода, то есть старшим над однокурсниками, с которыми я рассчитывал пять лет вместе учиться.
Я уже автоматически из старшего матроса превратился в старшего курсанта, имел опыт двухлетней службы и решил, что справлюсь с обязанностями «постоянного» командира над девятнадцатью своими однокурсниками. Через две недели моя душа смертельно затосковала от обязанностей замкомвзвода до такой степени, что я возненавидел самого себя. С этими обязанностями я потерял главное – духовную свободу. Мне так захотелось стать как все, думать не о подъемах и построениях, а о чем взбредет в голову, что я подошел к командиру роты Веккеру и попросил освободить меня от обязанностей замкомвзвода и сделать рядовым курсантом. Так все пять лет я и проучился рядовым курсантом под командой нового замкомзвода Николая Ларионова и того же старшины роты Владимира Мельниченко. Ларионов и Мельниченко духовно были сделаны из другого «теста». Им очень нравилось командовать своими однокурсниками. Это давало им некоторые дивиденды при сдаче экзаменов, но главное – это им нравилось по складу характера. Они находили в этом не тяготу и ношу службы, а удовольствие, от хотя и маленькой, но все же власти над своими сокурсниками. Вот эта давняя курсантская история и подсказала мне, что я правильно сделал, что не перешел в Аналитический центр для командной и организационной работы, а остался нештатным офицером РТУ ВМФ.
С таким характером неприятия дисциплины и отвращением от выполнения командирских уставных обязанностей, а главное – по причине отсутствия хитрости и лукавости, я бы все равно остался заместителем Славы Первака, а то ещё и рядовым оператором. Говорят, что Бог не делает, все – к лучшему. Так впоследствии оказалось и с моим назначением на должность заместителя Славы Первака. Однако эта обида с назначением оказалась не последней. В октябре 1981 года штатные должности Центра заполнились процентов на 90, и реальная численность офицеров и мичманов составила примерно сто человек. Два строящихся жилых дома, по которым я готовил ежемесячные доклады Главкому ВМФ, должны быть по план-графику сданы в феврале 1982 года. Но они могли вместить лишь 80 семей военнослужащих центра. Заранее получалось так, что 20 семей надолго оставались бесквартирными, даже после сдачи в эксплуатацию и заселения этих двух домов.
В части начался страшный ажиотаж вокруг жилья и драчка за ещё не сданные в эксплуатацию квартиры. Была создана жилищная комиссия под председательством Прохорова. Членами комиссии были Вдовиченко, Первак, Двораковский и два-три офицера из вновь прибывших. Так как эта троица действовала в полном согласии, то фактическим председателем комиссии был Вдовиченко. Он и решал, кому выделить трехкомнатные квартиры, кому все остальные, а кого и вовсе оставить без жилья на неопределенный срок. В конце октября 1981 года Валера Двораковский как-то явился в РТУ ВМФ и, беседуя со мной, как бы между делом заявил, что мои дочери школьного возраста относятся к «классу» однополых и из-за недостатка трехкомнатных квартир мне на семью из четырех человек жилищная комиссия может выделить не трехкомнатную, а двухкомнатную квартиру. От такого сообщения я буквально оцепенел. Я здесь сижу по ночам, готовлю доклады Главнокомандующему ВМФ, чтобы эти несчастных два дома были сданы в эксплуатацию хотя бы в апреле-мае 1982 года, а жилищная комиссия части готова загнать мою семью из четырех человек в двухкомнатную квартиру, из которой мне уже никогда не удастся выбраться. Где же справедливость?
Ведь командование знает, что я прилагаю максимум усилий для завершения строительства и сдачи в эксплуатацию этих домов, а трехкомнатная квартира положена мне не «по блату», а по закону? На это Двораковский вполне резонно заметил, что жилищной комиссии «глубоко плевать» на ту работу, которую я выполняю в РТУ ВМФ. Мол, на объекте ты появляешься только по четвергам и даже не вникаешь в местные проблемы. А в части уже полно офицеров, у которых по двое и по трое разнополых детей, и они являются формальными первоочередниками на трехкомнатные квартиры. И опять к логике Двораковского было не подкопаться! Я понимал, что это был пробный камень и бросил его в меня не Двораковский, а Вдовиченко. Во-первых, он хотел проверить мою реакцию, а во-вторых, буквально принуждал, чтобы я в очередной приезд в Аналитический центр упал перед ним «на колени» и попросил выделить мне трехкомнатную квартиру. Он мог и согласиться, но в замен обязательно предложил бы сделать личную услугу самому Вдовиченко или исполнить какую-нибудь подлость в его карьерных интересах.
Буквально на второй день приехал мой знакомый и мой первый начальник РТС на РПК СН «К-423», гидроакустик по специальности и выпускник 1968 года, Шадрин Валерий Степанович. Парадокс судьбы в том, что в 1971 году старший лейтенант Шадрин прикинулся неспособным сдать зачетный лист на допуск к исполнению обязанностей начальника РТС. Его списали на берег, и он 10 лет где-то служил в береговых постах ВМФ, а я вместо него был назначен начальником РТС, и до 1980 года оставался офицером плавсостава РПК СН «К-423». Неведомыми путями, тоже в звании капитана 3-го ранга, его в 1981 году назначили в штат Аналитического центра. На этот раз он не был моим начальником, но в его семье было двое разнополых детей, и он был первым претендентом на трехкомнатную квартиру. Для вновь прибывших офицеров ничего не значил мой одиннадцатилетний стаж офицера плавсостава атомной подводной субмарины. Шадрин с порога заявил мне то же самое, что и Двораковский. Мол, члены жилищной комиссии, ввиду дефицита трехкомнатных квартир и однополости моих детей, склоняются выделить мне двухкомнатную квартиру.
Сам же Шадрин уже был уведомлен, что ему выделяется трехкомнатная квартира, так как его дети разнополые. Тут я окончательно понял, что сидение на двух стульях и мои успехи в РТУ ВМФ, выходят боком для моей семьи и моего служебного положения в Аналитическом центре. Если я сейчас брошу все, откажусь работать в РТУ ВМФ и вернусь к исполнению обязанностей заместителя Первака на объекте, то там на мне отыграются по полной схеме Первак и Вдовиченко. Они умеют это делать. Они просто меня «затуркают» неисполнимыми приказаниями и превратят в мальчика для «избиения». В таком угнетенном состоянии я пребывал накануне ноябрьских праздников 1981 года. Жене я ничего не говорил, чтобы её не расстраивать раньше времени, но настроение было скверное. Как раз во время таких тяжелых раздумий мне позвонил один мой старый друг и сослуживец по РПК СН «К-423» Луцук Андрей Александрович и пригласил меня отметить праздничные дни Великой революции за хлебосольным столом в его московской квартире.
Мы дружили семьями ещё со дней флотской юности, и как только я обнаружил в 1980 году Андрея в Москве, так мы стали семьями эпизодически встречаться по праздничным поводам или даже без повода. Я, конечно же, дал согласие, и где-то то ли 6-го, то ли 7 ноября 1981 года мы с женой пришли на квартиру Андрея отмечать праздник обильной выпивкой и закуской. Об Андрее, как и об этой встрече, в корне и стремительно изменившей мою судьбу в лучшую строну, надо рассказать особо.