Все мы, бабы, стервы…
(строчка из некогда популярной песенки)
История «Тани Первой»
Был один период, когда мне «везло» на странные обстоятельства. Если выпадала защита лиц мужского пола и в сравнительно одномоментный период, то почему это были дела именно по убийствам и подзащитных звали одинаково, например, Анатолиями.
Об этом потом расскажу, дождитесь.
А теперь память выцепила две истории двух женщин, совершивших убийства. В обоих случаях причинения смерти жестокие и бессмысленные. Женщин-убийц было двое, они совершенно разные, но с одинаковыми именами. Назывались Татьянами.
Таня «первая», назовем её так, была дамой не первой свежести и молодости, не совсем красавицей, но с каким то странным шармом, которым пользовалась совершенно таки беззастенчиво, ничуть не стыдливо.
В свои почти сорок обладала прекрасной фигурой. Косметику доставала обалденную и тряпки подбирала со вкусом. Жила не то чтобы на широкую ногу, но очень красиво. В её понятии красиво, это ежевечерне по ресторанам в компании молодых красоток и дешёвых джентльменов прокутывать денежки. Вовсе я не собираюсь читать ей или кому бы то ни было морали и нотации, я лишь сухо излагаю факты, упрямую вещь.
Вместе с тем она воспитала хорошего сына. На момент нашей истории служившего в армии в дружественной тогда Германии.
А у Татьяны появился новый «друг». Рослый детина лет на десять её моложе, вовсе не из ресторанной гульбы прыгнувший в её уж очень гостеприимную постель, а из соседнего подъезда обычнейшей пятиэтажки. Жить стали почти хорошо, даже затеяли ремонт квартирки (конечно, Татьяниной). Почти, потому что родители взрослого баловня были дико против странного содружества перезрелой красотки, мораль которой уж очень напоминала номинал трехрублевой купюры, и большого увальня, которому очень пошла бы молоденькая жена с младенцем на руках. Но Татьяна умела держать мужчин в руках. Это был тот еще опыт!
Было воскресенье, банальное серенькое воскресенье маленького пыльного степного крымского городка, летом утопавшего в зное, зимой скучавшего в слякоти буден и мрачной громады химзавода. Раз воскресенье, значит, душа просит жизни, т. е. выпивки с утра, если ты не заядлый дачник, и не работаешь в смену. Танечка, так её почему-то звали все мужчины нашего городка, от начальства до приблатненного сосунка, и исключением был лишь судья. Тот был совершенно официален «подсудимая Татьяна Парова».
Но судья был потом, а сейчас Танечка и молодой сожитель «слегка» выпили на маленькой кухне. В гости зашел очередной скучающий денди по жизни, выпили и с ним. Выпили, поговорили. Ну, не о Кафке там или Сенеке с Эразмом Роттердамским вкупе разговор повели. Дай бог, чтоб Чуковского да Маршака ещё помнили. Как всегда, говорили, кто с кем куда пошел, кто что купил, где что «дают». Обыкновеннейшие разговоры обыкновеннейшей серенькой плесени, которая есть и будет всегда в любом городе или селе любой страны и века любого.
Так вот, при разговоре, кто что купил да как что достал, некстати Танечка уж сильно стала заострять вопрос, куда это её дружок дел-подевал плитку кафельную, которую она с таким трудом добыла на заводе. Гость сидел весьма индифферентно: что ему до какой там плитки. И не заметил момент, о котором потом уж очень сильно сокрушался, что такой момент упустил, в кино ходить не надо. Прозевал он момент, как Татьяна одним единственным ударом, практически не целясь, а как бы слегка, чуть не играючи, «завалила» сожителя насмерть. Дружок её только успел сказать «Таня, спасибо», и умер. Один удар ножа, он сразу попал ему в сердце.
Татьяна сама вызвала «скорую», ибо гостенёк смылся от греха подальше, сама вызвала милицию. Можно сказать, почти протрезвела.
Следствие вела молодой, но очень талантливый следователь прокуратуры по имени, кстати, Татьяна. Это я так, к разговору о случайностях имён. Следствие велось по-честному, не предвзято. Вы будете смеяться, но Татьяну даже не арестовали. И не талант адвоката сработал при этом, а очередная случайность, из которых, собственно, и состоит наша жизнь (или смерть).
Когда Татьяну привезли в милицию и речь шла об аресте, а дело было то ли под Новый год то ли на 8 Марта, и было холодно. Так на нашей Танечке шубка была норковая. В те времена норковая шубка на женщине, что муж-президент страны сейчас: всем хочется, да одной достаётся.
Вот эта норочка Танечке и помогла. В те злополучные дни замещала прокурора старший его помощник. Кстати, Татьяна, однако, по имени. Я фамилии подлинные утаить обязуюсь, но имена пусть будут у нас настоящие.
Побоялась Татьяна-прокурор арестовывать Татьяну-убийцу: вдруг шубка исчезнет или кто крамолу напишет, что ей шубку подсунули как взятку. Тогда никакой честнейший человек не отмоется.
Вот и решила Танечку отпустить дня на три, а уж потом арестовать, но уже без шубки.
Но арестовала уже не она, и не скоро.
Почти полгода прошло. Танечка нагулялась до одури, с упоением отбивая мужей у жен, добралась до соседнего городочка, ресторанные её загулы гремели в сплетнях всех кумушек. Пропивала да проедала свое золотишко и камушки, заодно и шубку сторганула местной барыге. Добралась и до квартиры.
Лопнуло тут терпение судейское. А дело уже к тому времени поступило на стол судьи. Только тогда Танечку взяли «за жабры».
Дали ей много. И правильно дали. Ни раскаяния тебе, ни покаяния перед старенькими родителями молодого сожителя, ни совести мизерной.
Даже как-то жалко было эту дуру перезрелую. Прожгла, как сигарету, жизнь единственную, а вспомнить только гульки можно да шубочку норковую.
Хорошо ещё, что квартиру не пропила, хотя страшно хотела. Вот был бы сюрпризик к дембелю сыну единственному, умнице славному. А сильно хотела, вы уж мне поверьте!
Да, история вышла с моралью…
История вторая. Таня странная
Работу свою люблю, защищая убийц, готова возиться с делом подолгу. Душа человеческая – странная штука, и среди убийц тоже есть люди. Иноди которых уважаешь больше, чем иного прокурора. Не кривитесь, пожалуйста.
Вы знавали прокуроров, торговавших наркотой в агромадных количествах? А я знаю.
Или ментов, забивающих пацанов чуть не до смерти? И такие уроды мне тоже знакомы.
Так что тезис, что «убийцы тоже есть люди», очень даже имеет место быть.
И лишь одно дело по убийству вспоминаю с содроганием: Тани второй, Тани странной.
Аккурат шестого марта, когда все нормальные люди на работе собираются за официальной и неофициальной частью пить «за милых дам», мы, группа юристов, выдернутых от праздничного стола, выехали в село, пусть не в пригороде, но большое, с собственным ж/д вокзалом. И каналом, что поблизу села зарос камышами.
Вот в тех камышах и нашли трупик младенца, девчушки двухмесячной. Сам прокурор района тот трупик нашел. У меня даже есть фотография, где мы рассматриваем труп ребенка. Девочка, что кукла: разве что глазки закрыты. А так кукла, хорошенькая и голенькая.
Первая мысль: ребенок замёрз? Начало марта это вам не конец июня, пусть даже в Крыму. Вторая – кто это? Что за изверг рода человеческого так с младенцем-то поступил?
Ответ оказался и страшен, и прост. Мать. Не приемная. Родненькая.
Жила-была в селе том семья: свекровь, сын её с женой Танечкой и доченькой – Маринкой. Маринке было почти полтора года, когда Таня родила вторую дочь. Семья жила очень обычно ни богато, ни бедно, свекровь с невесткой ни мирились, ни дрались. Жили, как все. Татьяна сидела в декретном отпуске с двумя девочками, свекровь хозяйством занималась да копейку в дом добывала, муж Татьяны на двух работах вкалывал. Пелёнки-распашонки и сейчас дорого стоят.
Вдруг в селе суматоха: у Тани дочка пропала, младшая, прямо из коляски кто-то ребёнка вытащил да удрал. Как она рассказала, она на станцию в буфет собралась к празднику дефицита прикупить, да мужу талоны на сигареты отоварить, а коляску с ребеночком у буфета оставила. Потолкалась там в очереди, с подружками покалякала. Вышла из магазинчика, а ребёночка-то и нет! И колясочки – тоже.
Мы иногда милицию в сердцах ругаем, что и такая она и сякая, не дозовешься, хоть убей! Но будем объективны: в нашем случае менты трое суток не спали, перекрыли все дороги, проверили все поезда, идущие и на Джанкой, и из Джанкоя, перетрусили всех цыганок в округе.
Попусту. Ребёнок как в воду канул.
Участковый того села, матерщинник жуткий и грубиян нещадный, враг всех бабок-самогонщиц ещё со времен горбачевского сухого закона, в те дни спал с лица от трех бессонных ночей, от погони за мифическими цыганами, якобы укравшими младенца. Вся милиция района «авралила». Всё было тщетно!
Татьяна «прокололась» на мелочи. И расколол её все тот же дотошный участковый (так хочется назвать вам его фамилию да внешность описать, но не буду. Нельзя.)
При повторном допросе буфетчицы, бабы жизнью потёрханной, и потому пьющей, она призналась, что в тот злополучный день она вовсе буфет не открывала. На её взгляд, причина была уважительной. Перебрала накануне малость самогончика, а признаться в грехе постеснялась. Понятно, раз участковый доймёт с самогоном, и начальство с работы попросит «по собственному» за прогул.
Так Татьяну к стенке прижали: где дитё подевала?
И абсолютно спокойно, совсем абсолютно, как о чужом, она говорила, что довезла девочку до канала, раздела спящую почти догола, и на воду её, сонную, положила. Дитё от холодной воды тихо заплакало, мать, ни разу не обернувшись, удалилась в деревню. Ей нужно было разыгрывать сцену киднаппинга. Про алиби даже она слышала.
Вот так, суток так через двое, при следственном эксперименте мы ребенка-то и обнаружили. Вернее, нашёл прокурор. Лазил по берегу, в камыши залезал, и увидел, что трупик ребёнка к берегу прибило. Застрял в камышах невинный младенец, лёгкое одеяльце застряло в камышах.
Как колотило участкового, я передать вам не могу, равно как передать не могу его уж вовсе ненормативную лексику. Прокурор при внешнем бесстрастии внутренне тоже кипел так, аж руки дрожали, когда осмотр трупа производил. И только прикрикнул на участкового: спокойнее надо, спокойнее! Да уж. Обычным своим юморком он в тот день явно похвастаться не мог.
Трупик ребеночка завернули в целлофан и отвезли в ближний морг, на экспертизу. Может, ребенка чем отравили, а уж потом утопили, или какая иная причина смерти? Ответ эксперта был однозначен: «смерть наступила от переохлаждения + ребенок наглотался воды». До смерти нахлебалось дитё водицы студёной днепровской, с канала.
Всё время, пока шел и следственный эксперимент, и осмотр тела, и по дороге в ИВС (изолятор временного содержания при милиции) Татьяна была спокойна, очень даже спокойна, как-то даже отстраненно равнодушна.
И, наверно, первое, что сделал следователь, это назначил ей экспертизу. Ну не может же быть нормальной мать, у которой ухоженный пухленький младенец, с аккуратно обработанным зелёнкой пупочком от руки её погибает!
Экспертиза была однозначной: Татьяна вменяема! Не Спиноза или дебил, просто обыкновенно вменяема.
Все прекрасно понимала мать. И когда топила собственное дитя, и когда милиции и следователю врала, и когда ребёнка из воды вынимали – всё понимала.
И была спокойна. Спокойна была. Спокойно смотрела, как дочь вынимают из камышей, спокойно смотрела, как первичный осмотр тела ведётся экспертом, спокойно смотрела, как трупик заворачивают в целлофан и увозят в милицейском уазике.
Нет. Не подумайте, она была не камень. И смеяться и плакать умела. И даже негодовать, когда я просила отстранить меня от защиты. Сама мать, я при таких условиях не могла объективно относиться к защите, о чем честно и следователю, и Татьяне говорила. Так именно Татьяна возмутилась моим поступком: как это вы смеете отказываться от защиты?!.
Чужая душа – потёмки, а Танина – мрачная ночь. Не добились от нее истины ни на следствии, ни в суде. Суд был открытым. И в клубе села, где шло заседание, люди были готовы суд Линча Татьяне устроить (наверно, и мне бы досталось, на их взгляд и правильно), если бы не утроенный наряд милиции с нешуточными автоматами наперевес.
Дали ей срок. В колонии, где много убийц и садисток, бабы Татьяну чуть насмерть не разорвали, как только вести о статье её и сроке дошли. Для нас не секрет, что тюремный «интернет» работает лучше какого-том там Билла Гейтса! Так там ее «полюбили» за содеянное ею зверство. Сами убийцы, на воле никого не жалевшие (кстати, собственных детей – тоже), они Татьяну на дух не приняли. И – поделом.
Но вот что было странным.
Когда я писала, что Татьяна и плакать умеет, я не то имела в виду, что за собственную жизнь и срок она переживает, или за мужа страдает.
Иное.
При любой встрече она с жадностью и плачем просила: «как там Марина? У неё же аллергия на гречку! Как свекровь, не обижает дочурку? А в ясельки водят?». И вовсе чудное несла: принесите мне Марину, хоть на часок. Я же – мать!
И плакала. Искренне.