Глава 8
Первые дни работы штаба
На следующее утро после праймериз я притащил в штаб кофеварку, а начальник штаба – раскладушку. Говорят, что мы очень красочно смотрелись: я в строгом костюме при галстуке, начштаба – в излюбленных джинсах и футболке, и у каждого в руках по большому свертку.
Вообще, к выбору одежды в тот раз я подошел максимально серьезно: хотелось изначально задать уровень общения, сформировать дальнейшее отношение к встречам и ко всему, что будет происходить в штабе. Я опасался бестолкового панибратства и пренебрежительного отношения друг к другу, работе и посетителям. Штаб должен был производить на посетителей ощущение серьезной организации, решающей серьезные задачи, – поэтому джинсы не надел, хотя искушение было сильным.
Потом было собрание. Оно началось минут на двадцать позже запланированного времени: начштаба Максим жил за городом и никак не мог вовремя попадать на наши летучки. Или не хотел? Не знаю. В итоге опаздывал он и всю дальнейшую кампанию. В первый раз я сделал вид, что «это как бы у нас по плану». Выказывать недовольство в присутствии подчиненных в первые минуты совместной работы было бы двойной подставой: принижало начштаба в глазах присутствующих, да и меня как будущего депутата не красило – не в уровень мне было устраивать разборки по таким мелким поводам. В скобках замечу, что это «врастание в роль будущего депутата» и дальше мне мешало. Нередко надо было быть жестче, что вполне соответствовало цели, но не вписывалось в «привычный образ депутата ЗакСа»: барина, всегда улыбающегося и не суетящегося.
После появления Максима мы устроились в помещении приемной граждан (оно было самым большим) без иерархии и определенного порядка. Стола не было. Сразу договорились, что будем просто сидеть кругом, лицом друг к другу, на стульях, выдвинутых из-за столов. Единственным выступающим был начштаба, который для всех открывал тайну: как будем работать и мыслить в этот период. Слушали жадно, кроме начальника полевой сети, – опыта реального ни у кого не было. Максим решил выступить в роли японского командира, посылающего камикадзе на последнее задание. «Вас без кандидата нет, – говорил он. – Если вы не готовы пойти на все ради его победы, то лучше встать сейчас и уйти навсегда» и т. д., отлично справился с задачей: градус желания самоотверженно работать зашкаливал. Всем, включая меня, хотелось сразу же приступить к делу и начать побеждать. После собрания все жалели, что «впереди еще так много времени до выборов», настолько нам не терпелось ринуться в избирательный бой…
В результате начальник штаба меня кинул. Он исчез 1 декабря, ровно за три дня до дня голосования, – но в тот первый по-настоящему рабочий день штаба я этого не знал и жадно слушал его речь. По сути, он проводил ликбез. У меня было много дыр по части теории и практики ведения избирательной кампании, поэтому я был максимально внимателен ко всей информации по этой теме. Но отношение к ней зависело от того, кто говорил и о чем, – интерес представляла информация от эксперта. От «не экспертов» была интересна фактура, слухи и сплетни. Статус «знаю обо всем» в моих глазах имел только начштаба, и то за исключением блока «белой» агитации и пропаганды. К пиару и работе в медиапространстве он в целом относился презрительно. Меня радовало и удивляло его знание «матчасти». Я верил, что он знает, с чем мы столкнемся, и понимает, как победить. Кроме этого Максим оказался отличным спикером, когда надо было мотивировать людей. Поэтому я умилялся попыткам превратить офисный планктон в бойцовских собак за счет высокоморального посыла и обращения к чести и совести.
Понятно, что чуда не произошло. С самого начала люди работали за деньги, и только за деньги. «Победа», «команда» – все это пыльная теория из книжек, которые можно свернуть трубочкой и засунуть в одно место их авторам. За три месяца (а у нас было ровно 84 дня, включая этот) из толпы не сбить стаю – если это, конечно, не организация по типу «Земли и воли», задуманная для того, чтобы половчее замочить очередного царя Александра.
Люди работали за деньги, деньги платил я, и меня сильно волновал вопрос экономии: я не собирался пересматривать договоренности по зарплате, мне хотелось уменьшить количество «необходимого народа». В скобках замечу, что подобное мое беспокойство крайне отрицательно оценивалось «специалистами по выборам», ибо неписаные законы работы во время кампании гласят, что не дело это кандидата контролировать финансовые потоки. Что я трачу время не на то. Что вот другие кандидаты ведут себя гораздо дальновиднее и работают над качеством кампании: несравненно больше засаживают денег во все виды поощрений избирателей. Через сотрудников штаба, разумеется. Поэтому на собрании я методично вычеркивал клеточки из структуры штаба, если мне не могли внятно объяснить, например, чем будет заниматься финансовый контролер при наличии внятного на этот счет кандидата (меня) и зачем нужна такая большая группа организации дворовых встреч, если у нас целая куча, как вы клянетесь, суперэффективных агитаторов?
Без сомнения, меня все равно запарили, как и всех новичков-кандидатов, и я не смог избавиться от всего «народа», который мне насовали со всех сторон. Тем не менее подобная кадровая решимость – я был намеренно несгибаемо упрям и дотошен – одновременно покончила и со штабной демократией. Я остался показательно примерным и учтивым с избирателями и превратился в требовательного начальника у себя в штабе. И еще, по умолчанию, я назначил себя самым умным. Для тех, кто не понял, я повторил это дважды и трижды. Получилось грубовато, но эффективно. У меня был самый большой и толстый до дня голосования без права на попытку меня (и штаб) в этом переубедить. И это сильно сократило время принятия решений.
Сокровище мудрости на Bash.im говорит нам, что в наше время понятие «работа» сводится к заклинанию «Работа-работа, перейди на Федота». Это в точности мой штаб. Жажда халявы, как и настойчивое желание получать зарплату при минимуме трудозатрат, стала настоящим геморроем. Не выпускалось ни одного АПМ, чтобы в нем не было каких-нибудь дурацких ошибок. Газеты лепили из того, что было. Встречи и мероприятия организовывали по принципу «и так сойдет».
Самой редкой компетенцией в штабе оказалось умение доводить начатое дело до конца – результата. Делаем базу звонков, в итоге информацию копим на бумажках, а в базу переносим потом – конечно же не успеваем занести все, и бумаги копятся. Нанимаем расклейщиков АПМ, собираемся добиться 100 %-го контроля – в лучшем случае выходим на 50 %. Собираемся организовать call-центр с 15–20 дамами в отдельном помещении, в итоге 5 человек сидят у нас в штабе и сами себя организовывают.
Мне даже пришлось ввести протоколы заседаний штаба, чтобы принятые идеи и договоренности не забывались уже на следующий день. Вообще, с энтузиазмом публично поддержать идею и развить ее, а на следующий день даже не вспомнить – общепринятый стиль всех, кто работает на выборах. Я до сих пор жду, когда появится моя страничка в Википедии, индексированные фотографии с мероприятий в Интернете, должностные инструкции ряда сотрудников штаба, график присутствия начальника штаба в штабе, ежемесячные медиапланы, сценарии мероприятий, еженедельные отчеты по обработке обращений в приемную в соответствии с утвержденными шаблонами, тренинг по умению давать интервью на камеру и т. д. Что-то из этого как-то делалось или организовывалось, но большинство не было сделано вовсе.
По ходу работы в штабе активно стали развиваться различные мании. Моей навязчивой идеей стал внятный организационный план с прописанным под него бюджетом. Я приказывал, просил, увещевал, ругался и начинал все заново. Плана я так и не увидел. Мне удалось лишь добиться того, чтобы мы действовали более-менее согласованно и хотя бы примерно представляли, что будем делать сегодня или завтра. И это был целый управленческий подвиг с моей стороны.
Штаб в принципе не умел работать в команде – по крайней мере в первые два месяца мы были похожи на лебедя, рака и щуку, при условии, что воз был мой и стоил он прилично. Иногда мне казалось, что работа в штабе напоминала горячую картошку, которую перекидывали из рук в руки, – никто не хотел брать ответственность за результат. Сегодня я уверен, что это стало одной из причин поражения.
Если вернуться к фобиям, то мы все мечтали, чтобы рядом с кофеваркой стояли чистые чашки. Мы договаривались о том, что каждый моет чашку за себя, по сто раз на день, следили друг за другом, показательно мыли за других, надеясь, что тем, кто бросил, станет стыдно. В итоге крайней оставалась Вероника, моя бесценная помощница еще по партийной работе, она мыла все, что к утру скапливалось. Спасибо тебе большое!
Еще я отчаянно боролся за телефонную тишину: меня страшно бесило, что во время совещаний сотрудники отвечали на все телефонные звонки своих мобильников, но при этом никто из них не смог разумно объяснить, почему он это делает и что страшного в том, чтобы перезвонить позже, – время любого совещания увеличивалось иногда в разы из-за этих бесконечных звонков.
Вот так мы и работали.