2
Пейзаж за окном совсем не тот, который складывается у меня в голове. Мне кажется, что в книге я должен написать, что мы сидим в придорожном кафе на обочине заброшенного шоссе: где авто проезжает один раз в час, где официантка разносит кофе в стеклянном чайничке и подливает его при первом требовании, где случаются грабежи, и где в туалете путники, выпачканные пылью дорог, жаждущие приключений, принимают свою дорожку кокса и отправляются в продолжение путешествия длинною в несколько белых сантиметров. Сейчас модно писать о таком. Но ничего похожего в этом заведении нет. Это совсем не то, что в хрестоматийных фильмах Дэвида Линча с его бесконечными разделительными полосами, что фигурируют в кадрах, странными персонажами, от которых бегут мурашки по коже и музыкой, что идет из самого подсознания. Похоже, настоящее путешествие в реальном мире, менее приспособлено к экранизации. Скучное, как холодный кофе.
Наша машина ожидает нас на улице. Черный, как смола, корпус, хромированные диски, сумки и вещи в багажнике, бак полный бензина. Счетчик на спидометре отмотал уже изрядный километраж. Интересно, как долго человек может скрываться от себя, даже на самой быстрой машине, прежде чем поймет, что его одиночество неотделимо от него самого? Я бросаю свою работу чертового государственного служащего, чтобы остаться с тобой, залезаю в долги, лишь бы собрать денег на эту поездку и понимаю, что становлюсь проклятым всеми святыми, из-за того, что ввязался в это путешествие, ведущее нас прямиком в ад.
Ты перечитываешь абзац текста, и я прошу для тебя еще немного кофе.
– Мне кажется, это достаточно ярко, – говоришь ты, – если наше путешествие не будет насыщено приключениями, то твою книгу никто и никогда не прочитает. Кому интересны роуд-муви без действия?
– Нельзя в одночасье стать известным писателем, – говорю я, – и возможно эту книгу прочитаешь только ты.
В перерывах между кофе и сигаретами, я пытаюсь выяснить у тебя, за что ты любишь меня.
– Не задавай таких вопросов женщинам.
Затяжка.
– Если ты чувствуешь, то просто молчи, женщина никогда не скажет тебе правды, ведь теряется смысл отношений.
Затяжка.
– Обнаженные отношения теряют эротизм.
Я говорю, что это просто прекрасно, что мы с тобой вместе. Это дает надежду, что у нас все получится, независимо от результата, независимо от того, что мы хотим получить от этой затеи.
– Почему ты меня любишь? – спрашиваешь ты, и этот вопрос становится таким насущным.
– У Соломона была Суламита, у Джона Леннона была Йоко Оно, у Франческо Петрарки была Лаура, у Микки Мауса была Мини Маус, у Сальвадора Дали была Гала, у Ромео была Джульетта, у Адольфа Гитлера была Ева Браун, у Орфея была Эвридика, у Одиссея – Пенелопа, которая ждала его. Каждая достойная и великая женщина должна быть воспета и запечатлена в веках. Ничто не может сравниться с красотой твоею и мягкостью души твоей, с голосом сравнимым с молитвой, и телом достойным скульптуры. Каждый мужчина умирает за такую женщину и любит такую женщину только единожды, и шанс дается только раз – сказать такой женщине все о своих чувствах. Любовь с ней сравнима с садами Эдема, близость напоминает бесконечное космическое путешествие, не имеющее границ и времени, способное проникнуть в самые глубокие уголки памяти, чтобы остаться там навсегда, а мысль о том, что такой женщины больше нет, напоминает самоубийство. Слишком вычурно, как для повседневности, но достаточно правдиво.
– Ты подготовил эти слова раньше? Рылся в интернете? – спрашиваешь ты, – Это красиво, цепляет. Не секрет, что женщины любят ушами. Я хочу еще кофе.
Я зову официантку с внешностью голливудской звезды, и прошу подлить еще немного кофе. Рассматриваю ее получше, пока тоненькая ручка, что крепко ухватилась за чайничек, наливает бодрящий микс из воды и концентрата кофейных зерен. Ее глубоко посаженые оливковые глаза, настроенные на одну волну, ничем не примечательные и не запоминающиеся. Фигура, что сложена как из конструктора ЛЕГО в цельный каркас. Высокая, нависающая над нами, тощая королева кофейных чашек. Думая о такой, в голову приходят мысли не совсем о еще одной чашечке кофе, а о чем-то не имеющим отношения к кулинарии.
Набиваю этот текст, пока не забываю, что хочу этим сказать, а ты уже переворачиваешь ноутбук и читаешь, что я оставил на жестком диске. Твои дуги-брови то поднимаются попеременно, то опускаются, и этим своим безостановочным мыслительным процессом ты пугаешь меня. Ты вчитываешься в эти свежие пол страницы текста, и я не могу уловить реакцию на все это. Я подкуриваю еще одну сигарету, прежде чем услышу тебя.
– Знаешь, мы напишем отличный роман. Еще немного и ты разгонишься и будешь выдавать по несколько страниц текста в день, а потом, когда все закончится, я стану твоим литературным агентом и найду отличного издателя, который захочет распространять это, а на свой первый гонорар мы поедем в Лас-Вегас.
– Считаешь, что я еще не растерял таланта писать прозу?
– Считаешь, что из меня еще выйдет толк?
– Считаешь, что я смогу сотворить еще что-то достойное, и я перестану быть «автором одного романа» как назвали меня писаки в желтой прессе? – спрашиваю я.
– Знаешь в чем твоя проблема, – говоришь ты и кладешь свою ладонь на мою руку, – ты стал слишком неуверенным в себе, и если не ты, то кто же тогда напишет эту ЧЕРТОВУ ОЧЕНЬ ПОПУЛЯРНУЮ КНИГУ?
Я наклоняюсь к тебе через весь стол, прижимаю свою ладонь к твоей шее и целую тебя в твои клубничные губы. Порой я так счастлив, что ты есть у меня. Официантка и посетители странно смотрят на то, что мы делаем, но нас с тобой уже не волнуют подобные обстоятельства.
– Знаешь, – говорю я, – ты поехала со мной, чтобы избавиться от депрессии, и теперь наша поездка навевает тебе состояние отрешенности и покоя. Я – твое лучшее гомеопатическое средство, иронизирую я.
– Я перепробовала сотни препаратов, – говоришь ты, – названий которых ты никогда не запомнишь: Дезипрамин, Имипрамин, Кломипрамин, Опипрамол, Тримипрамин, Лофепрамин, Амитриптилин, Гепирон, Дулоксетин, Агомелатин. Каждый, из этих чудодейственных препаратов, обещал полное либо частичное избавление от состояния тревоги и обреченности, но ни один из этих ингибиторов, не вернул мне чувства счастья, пока в моей жизни не появился ты. Знаешь, а ведь все очень просто – наши тревоги – это недостаток в мозге серотонина, вот и все. Ни эмоций, ни лишних переживаний, немного этого гормона – и человек уже само счастье. Представляю, как подобные лекарства пускают в систему питьевой воды какой-нибудь маленькой страны ради эксперимента и проверяют, насколько препарат уменьшает способность людей принимать какие-либо решения, ведь счастливый человек – это человек, который больше ничего не хочет менять в жизни. Правительства в тайном сговоре с учеными-химиками и генетиками, составляют сложную формулу нового вида антидепрессанта, который будет необходим людям как воздух. Телевизоры канут в лету, ведь теперь счастье человека будет базироваться на элементах самого человека. Представляю, каково будет жить в такой стране.
Я говорю, что антидепрессант – это такой же самый наркотик, только лицензированный Минздравом как лекарственный препарат. Только в Соединенных Штатах Америки на «Прозак» было выписано более двадцати миллионов рецептов, а что уж говорить про другие страны, где антидепрессанты выпускаются под другими названиями, либо аналогичного действия.
– Думаю, тебе пора выбросить этот прозрачный пузырек с «Прозаком», тебе больше нечего бояться: ни цифра «13», ни несчастья, ни одиночество тебя больше не найдут. Я с тобой, что еще тебе надо. Я твоя дорожная аптечка, в которой ты найдешь все необходимое.
Мимо проходит официантка и спрашивает, есть ли желание отведать фирменную яичницу с двойным беконом, овощами и кунжутом. По большому счету, мы перехватили по дороге бутербродов и кофе из термоса, но нахальная высокая девица, что зависает надо мной с подносом и тостами, вызывает как минимум трепет, а не желание что-то съесть. Только сейчас замечаю, что у нее пробита левая бровь, в которой вставлено колечко и сексуальный живот украшен пирсингом в пупке. Ее тощая, анорексичная фигура напоминает готическое существо с подкрашенными черным глазами, что спустилось прямиком с канала MTV.
Я смотрю на тебя, но ты машешь головой, мол, ты сыта и тебе ничего не нужно. Смотрю прямо в глаза.
Вижу себя сидящего напротив и хлебающего кофе.
Вижу дорогу, ведущую в никуда. Вижу путь, который хочется пройти.
Ты наклоняешься к моему уху, обжигая своим клубничным запахом мою ушную раковину, и говоришь:
– Знаешь, что я сейчас хочу?
– Что? – спрашиваю я.
Ты показываешь на дверь туалета, и повествуешь о том, что это одна из самых ярких твоих сексуальных фантазий, когда за запертой хлипкой дверью туалета, сдерживая стоны и крики, ты занимаешься страстным и быстрым сексом. Когда кто-то может войти, когда за соседней стенкой, кто-то отливает, когда кто-то слышит, что в комнате, где ты отдаешься, происходит что-то совершенно другое – чем акт опорожнения мочевого пузыря, когда кто-то перестает отливать и прислоняет ухо к стене и слушает твое прерывистое дыхание и ждет твоего оргазма. Ждет вместе с нами, своего рода груповой-духовный акт соития. Ты говоришь, что тебя это безумно заводит, что ты хочешь этого прямо сейчас и что в момент между приготовлением «фирменной яичницы с двойным беконом, овощами и кунжутом» и продолжением поездки, твое разгоряченное тело, готово принять мою плоть с большим удовольствием.
Мы оставляем кофе и вещи за столиком, ты выходишь первая, а я плетусь за тобой, как девственник, которого совращают и чувствую, что плоть моя твердеет. Ты неистово протискиваешься в свободную кабинку, благо туалет полностью пустой и наше право выбора, только за чистотой помещения. Я захожу за тобой и закрываю дверь на защелку. Ты обнимаешь меня крепко, целуешь, а наши языки соприкасаются и губы превращаются в единое целое. Я не отрываясь смотрю в твои волшебные серые глаза, а ты проникаешь своей тонкой ладонью в мои джинсы, минуя сложный ремень и плавки, шепчешь мне на ухо, что я твой любимый.
И я запускаю ладонь тебе под складки юбки. Нащупываю веревочки твоих трусиков, пробираюсь под них. Ты так стонешь мне на ухо, что я могу оглохнуть, а единственное чего я боюсь, что сюда кто-то войдет, например, уборщица либо официантка поправить макияж.
…что я лучшая в мире секс-машина.
Твоя подвижная рука стянула с меня джинсы, а два моих пальца уже внутри тебя, влажной, дразнящей.
…что нам нельзя расставаться больше никогда.
И ты даже не успеваешь заметить, как я уже приподнимаю и вхожу. Ты так похрипываешь от огня, что горит безумным пламенем в нас.
Да-да-Да-да-а-а-а-а-а!
Наши тела бьются в унисон. Запах хлорки и мочи, запах туалетной бумаги и освежителя воздуха. Запах твоих клубничных губ. Ты прижата к стенке туалета, и нас меньше всего волнует вопрос, что здесь что-то не так. Я вбиваю в тебя свою любовь, и ты стонешь так громко, что посетители в зале думают, что здесь кого-то пытают. Чувствую, что еще немного и взорвусь в тебя, выплесну свое пламя, свой ниагарский водопад.
…что я твой лучший сон!
Ты прижимаешь крепко меня, когда кульминация настигает нас одновременно, ты говоришь, что чувствуешь, мое семя внутри себя, чувствуешь, как оно ударяется о тебя, как это взрывает тебя изнутри, что это твоя волна. Смеешься. Ты начинаешь смеяться, и ты делаешь так всегда, когда тебе хорошо. Ты моя первая женщина, которая смеется после соития.
– Мне так хорошо с тобой! Никогда еще так ни с кем не было, – говоришь ты прерывисто. Дыхание сбито как у бегуньи, которая преодолела длинный маршрут, – и это не только секс, это что-то большее, чем просто секс. Может быть это судьба? Когда знаешь, что ты – это лучшее, что я встречала в жизни. Ты веришь в это?
А потом добавляешь, не дожидаясь ответа:
– Наверное, твой «фирменный омлет» уже готов.