Глава 3
В кабинете Лариса сидела неподвижно, глядя в дальний угол. Чувствовала себя полностью опустошенной. Единственное, чего ей хотелось теперь, так это сидеть вот так, ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Но не тут-то было. В коридоре послышались шаги. Первая бригада вернулась с вызова.
Как только женщины вошли в комнату, Лариса полезла в сумочку за сигаретами. Вытащила пачку, отыскала зажигалку и пошла к выходу.
– Не много ли куришь? – спросила Галя.
А Тамара Петровна закрыла перед ней дверь:
– И не думай больше! Хватит бегать. Вон твое кресло любимое в углу. Или не заметила, что его никто не занимает?
Сзади подошла Наташа, самая молоденькая, обняла за плечи:
– Мы тебя все любим, – протянула она тихо. – Чего ты все одна, да одна?
Лариса обернулась к ней и совершенно неожиданно для себя заплакала. Наташа заревела вслед за ней. Их обеих обняла Галя, шмыгающая носом.
Через минуту Тамара Петровна, с трудом сдерживаясь, чтобы не присоединиться к ним, оттащила Галю и Наташу, и усадила Ларису в кресло. Лариса попыталась что-нибудь сказать, но только расплакалась еще сильнее.
– Поплачь, поплачь, – сказала Тамара Петровна, – сама ведь знаешь, слезы – лучшее лекарство. Одна сегодня кататься больше не будешь! Дома одна сидишь в четырех стенах, на работе – одна. Так и свихнуться недолго! Ездить будешь с нами, из машины выйдешь только когда наревешься вволю. Как врач говорю – выплакать все нужно. И не вздумай спорить!
– Белова, – ворвалась в кабинет старшая медсестра, но, быстро уловив контекст происходящего, осеклась.
– Я за нее, – откликнулась Наташа. – Я тоже фельдшер.
– Тогда быстро дуй с Семеном на Садовую вот по этому адресу.
Наташа вышла, а Тамара Петровна повернулась к старшей:
– Белова сегодня ездит со мной! Так себе и запиши!
***
– Тамара Петровна, – семенила за врачом старшая медсестра, – что там с Ларисой-то? Рассказала?
– Нужны мне ее рассказы. И так все ясно, – огрызнулась та.
– Все-таки бросил он ее, да? Ах, какой негодяй! Я так и знала! Лариска теперь всю жизнь по нему сохнуть будет. Натура у нее такая!
– Чушь! Клин клином вышибает. Появится другой: надежный и неженатый.
– Ага, – усмехнулась старшая медсестра, – и с серьезными намерениями. Таких всех еще в прошлом веке разобрали! Они…
Ее оборвал телефонный звонок.
– Скорая! – крикнула она в трубку.
***
Вернувшись, Тамара Петровна застала женщин заплаканных, но просветленных. Лариса немного оттаяла.
– Галя, – рявкнула Тамара Петровна, – марш умываться. – И кремом своим тональным намажься погуще. Сегодня разрешаю. А то у тебя лицо цветом вареного рака напоминает.
Галя подскочила к зеркалу, охнула и помчалась к умывальнику.
– Поедешь с нами, – сказала Тамара Петровна Ларисе. – Посидишь с водителем.
Лариса замотала головой.
– Ну конечно, если что-то серьезное, позовем и тебя. Не волнуйся. Ты же меня знаешь – всех запрягу.
Лариса слабо улыбнулась. И снова расплакалась, на этот раз уже от того, что ее любят и понимают.
В машине Тамара Петровна села рядом с Ларисой, обняла за плечи, прижала к себе и тихо бормотала всю дорогу:
– Поплачь, поплачь. Хотя ты теперь не плакать – радоваться должна. Все несчастья с тобой уже случились. А значит впереди тебя ждет – что? Правильно, самая большая радость. Иначе и быть не может. Самый темный час ночи – перед рассветом. И уж поверь мне, что Бог не делает – все к лучшему.
Машина затормозила у подъезда и Тамара Петровна, быстро поцеловав Ларису в щеку, вышла.
***
Прожив на свете сорок девять лет, Тамара Петровна так и не смогла понять, почему женщины выбирают порой столь неподходящих для счастья мужчин. Она выросла в большой и дружной семье, вышла замуж и вот уже без малого двадцать пять лет обзаводилась собственной большой семьей. Два года назад оба сына наградили ее обворожительными внучками. На праздники одного большого стола не хватало, ставили два. Выслушивая горестные любовные истории подруг и знакомых, она никак не могла взять в толк: как же так можно было ошибиться в человеке? Ей одного беглого взгляда хватало, чтобы понять: станет этот мужчина приличным мужем и отцом или нет.
Тамара Петровна вышла из лифта и нажала кнопку звонка. Ей открыл высокий молодой человек, несколько взъерошенный, с тревожным взглядом.
– Санников Николай Савельевич, – отчеканила Тамара Петровна.
– Да-да, – посторонился молодой человек. – Проходите.
Она посмотрела на него удивленно. Век живи, век учись: от молодого человека, показавшегося ей в первую минуту весьма славным, несло перегаром. «Ну что ж, – сказала она себе, – не считай, что знаешь все на свете. Жизнь всегда полна сюрпризов…»
Квартира оказалась чистенькой и уютной, а Николай Савельевич – солидным пожилым мужчиной весьма интеллигентного вида. Тамара Петровна покосилась на молодого человека: вид у него был смущенный, глаза – умные и грустные. Она быстро измерила давление старику, нахмурилась, набрала в шприц лекарство, засыпала вопросами:
– Часто это у вас?
– Впервые.
– Повышенные физические нагрузки? Вчера? Сегодня утром?
– У отца ноги парализованы, – осторожно вставил молодой человек.
Тамара Петровна сделала укол. Госпитализировать деда нужно было срочно.
– Значит так, – деловито начала она, – я сейчас схожу за носилками. А вы, – кивнула она молодому человеку, – нам поможете спустить…
– Не надо носилок – спокойно прервал ее Николай Савельевич. – Я никуда не поеду.
Сказал так, что Тамара Петровна сразу поняла: спорить бесполезно. На таких стариков она в своей практике насмотрелась. В принципе, она свое дело сделала, нужно подписывать бумаги об отказе и уезжать.
– Жена его дома? – спросила она резко.
– Мама умерла, – ответил молодой человек.
Сердце у Тамары Петровны на мгновение сжалось. Но паузы в такой момент особенно недопустимы, а потому она потребовала казенным тоном:
– Вы… Как вас зовут?
– Костя.
– Костя, нужно подписать бумаги, что ваш отец отказывается ехать в больницу. Пойдемте на кухню.
Санников-младший послушно написал все, что продиктовала ему Тамара Петровна.
– Теперь пусть отец подпишет и вы тоже, – сказала она.
Константин встал было, но тут Тамара Петровна дернула его за руку с такой силой, что он опустился на стул.
– Что вы себе думаете? – прошипела она. – Ваш отец в крайне тяжелом состоянии, понимаете? За ним нужно наблюдать: день или неделю – сколько потребуется. Нужно мерить давление через каждые полчаса, если будут показания – делать инъекции. Без этого он погибнет! Хотя случай совсем не смертельный. Он не должен погибнуть из-за своего упрямства и вашего равнодушного соучастия. Вы ведь уже потеряли мать…
Она осеклась. Молодой человек был бледен и держался, похоже, из последних сил.
Длинные черные ресницы вздрагивали, губы были плотно сжаты. Тамара Петровна потрепала его по руке.
– Уговори его, слышишь? Пойди, попробуй.
– Это бесполезно, – коротко бросил Костя. – Он и скорую-то не разрешал… Он не поедет. И я, – он замолчал на мгновение, стараясь справиться с собой, – я ничего не могу сделать.
Последние слова он произнес обреченно, словно подписывая самому себе смертный приговор. Людям не всегда можно помочь, – это Тамара Петровна усвоила давно. И уж точно нельзя помочь когда они сами этого не хотят. Молодые бывают глупы или упрямы, но на уговоры поддаются, а вот старики…
– Вы женаты? – спросила Тамара Петровна.
– Нет.
– Ухаживаете за отцом сами?
– Конечно. Да он и не подпустил бы никого другого.
– Намучались?
– Что? – не понял Костя.
– Давно это с ним? – сменила тему Тамара Петровна.
– Как мама умерла – уже два года.
– А лечить пытались?
– Вы же видите, – развел руками Костя.
– Хорошо! – радостно резюмировала Тамара Петровна.
– Что ж хорошего-то?
– Повезло вам сегодня, Константин! У меня фельдшер в машине без дела. Оставлю его вам. Пусть понаблюдает… Вот вам мой телефон. Вечером позвоните, расскажете что и как.
Костя ничего не ответил, но посмотрел так, что самые горячие слова благодарности ничего не добавили бы этому взгляду… Тамара Петровна не стала вызывать лифт – медленно спустилась по лестнице. Ее терзала мысль, что она вмешивается в чужую жизнь, что все это глупо…
– Лариса! – вид у Тамары Петровны был крайне озабоченным. – Тут такая неприятная история… Хорошо, что ты поехала с нами…
***
Костя едва сдержался, чтобы не расцеловать женщину, когда услышал про фельдшера. Господи, есть же на свете добрые люди! Ей ведь ничего не стоило подписать бумаги об отказе и уехать. И что тогда? Тогда он должен был бы сидеть и смотреть, как умирает его отец. Это было бы равносильно самоубийству.
Два года назад погибла мама. Когда-то она была инспектором по делам несовершеннолетних, и они с отцом волновались каждый раз, если она задерживалась на работе. Это, конечно, не оперативная работа, но все-таки… А в последние три года перед пенсией ее перевели в управление. И они успокоились окончательно. Считали, что теперь ей ничего не грозит. А оказалось…
Автомобильная катастрофа, в которой ее крошечную «Оку» смял грузовик, произошла по ее вине. Водитель грузовика – молоденький мальчик – был в таком шоке, что долго не мог говорить членораздельно. По его словам мать ехала по дороге так, словно выбирала, в кого лучше врезаться.
Она действительно выбирала. Перекресток, скорость и отказавшие тормоза. Даже в такой ситуации она думала прежде всего не о себе, а о людях. Крутанув в сторону от автобуса и миновав встречную машину, врезалась в бок мощного грузовика.
Когда отцу сообщили, он упал – нырнул за матерью в небытие. Обморок длился всего несколько секунд, небытие отвергло его, вытолкнув обратно, но безумный его порыв – в ту же минуту последовать за любимой – позволил ему там за что-то крепко уцепиться и выволочь на свет божий несколько маленьких смертей.
Первая касалась его тела. Отказали ноги. Он проклинал свое здоровое, никакими болезнями не подточенное тело, которое в такой ужасный момент, когда ее сердце остановилось навсегда, даже протестовать толком не сумело: умерло лишь наполовину. Тело предало его, стало обузой.
Доктора говорили «нехарактерно», «стационарное обследование», «неврологическая природа». Но слова докторов, посещавших отца в эти самые тяжелые первые дни, проплывали мимо и разбивались о мамин портрет на стене. Она смотрела оттуда на докторов лукаво улыбаясь. А на отца – не смотрела… То ли фотограф попался не опытный, то ли что-то отвлекло ее в тот самый момент, когда полыхнула вспышка, но с какой стороны теперь не смотри на портрет, взгляд всегда был – мимо: убегающий, неуловимый. Тайная символика фотографии привлекала внимание отца куда больше советов докторов. В глубине души он надеялся на скорую встречу.
Вторая смерть касалась его души. Умерли все его желания. Целый месяц он даже с сыном не разговаривал. Лежал и смотрел в потолок, не понимая, какой смысл жить дальше…
Третья смерть… Если для отца гибель матери означала полную потерю смысла жизни, то для сына – ведь сыновья всегда переживают своих матерей, так заведено – только потрясением. В его жизни тогда уже был свой смысл – Марина. И заявление вот уже неделю лежало в Загсе, и путевки на Кипр, куда собирались сразу же после отпечатывания события в паспортах – куплены.
Они с Мариной так и не поженились. Костя сидел у постели отца, который целую неделю ничего не ел, молчал и смотрел в потолок. О дате регистрации брака он даже не вспомнил. До того ли ему было?
Разделить свое горе с Мариной он не мог. Они даже неприятностями не делились, а уж горем… Он не сумел сказать ей ничего вразумительного, она не сумела ни о чем спросить. Пожала руку, поникла, ушла. В комнате, где лежал отец, Марина была неуместна.
Когда горе, наконец, притупилось, Костя задумался о будущем. Первое, что следовало сделать – уйти из университета и плюнуть на докторскую. В двух кварталах от дома он видел вывеску «Психологическая консультация». Дай Бог, чтобы у них оказалась свободная вакансия. Работать он сможет лишь по несколько часов в день. Отца нельзя оставлять одного надолго. Дальше, нужно было купить гору крайне необходимых теперь вещей. Для начала хотя бы – кулинарную книгу. В первые же дни у плиты ему открылась истина, что для приготовления еды одних магических заклинаний не достаточно. Среди хлопот он успевал лишь изредка позвонить Марине. Пару раз они выпили кофе у него на кухне. И – все.
Через год, в первую годовщину смерти матери, Костя купил бутылку водки. Они выпили с отцом по стопке, посидели молча. А когда отец уснул, Костя ушел на кухню. Он впервые попытался реально оценить свое положение. Он не может жениться. Он не может привести Марину сюда, к больному отцу. Не может обречь ее на роль его сменной сиделки. Он не может объяснить ей, почему нельзя нанять медсестру, чтобы присматривала за отцом, а самим жить у нее, отдельно. Будущего у него нет, надежды его умерли и он ничего не может с этим поделать. Костя достал стакан и к рассвету выпил почти всю бутылку. Утром болела голова, но боль эта не шла ни в какое сравнение с другой болью…
Он не знал, как сказать Марине… Впрочем, она ни о чем не спрашивала. Она отдалялась постепенно, словно боясь причинить ему лишнее беспокойство. «Сейчас она могла бы быть моей женой, – думал он, глядя ей в след после коротенькой и пустой встречи. – Как бы это было?» Но тот другой мир, который недавно ждал его, распахнув свои объятия, теперь отвернулся, захлопнулся, не желая выдавать тайну своего счастливого бытия, оставляя его бедное разбитое сердце в полном неведении.
Вчера со дня смерти матери исполнилось два года. Он снова купил водки и снова допивал бутылку на кухне. Только на этот раз не терзался сомнениями. Теперь в жизни была полная определенность и никаких надежд. Да, он не позвал Марину, когда у него случилось горе. Но ведь и сама она не пришла. К чему лукавить? Кто бы ее выгнал, если бы захотела? А значит… Он пил тупо, быстро вливая в себя за стаканом стакан, вылил остатки в раковину и лег спать. И надо же такому случиться, чтобы на следующий день отцу стало плохо! Костя чувствовал себя омерзительно…
***
После ухода врача, Костя занервничал. Фельдшер – это, конечно, прекрасно. Но ведь отец ни за что не подпустит его к себе.
В дверь позвонили. Вот олух, выругал фельдшера Костя. Дверь открыта, а он названивает! И резко распахнул дверь…
На пороге, опустив голову, стояла девушка в зеленом халате и накинутом на плечи плаще.
– Здравствуйте, – сказала она, проходя мимо изумленного Кости, которому совсем не пришло в голову, что если слово фельдшер – мужского рода, то это вовсе не означает, что он непременно мужчина. – Где можно помыть руки?
И не успел Костя ответить, как она сама нашла ванную, и скрылась за дверью.
– Костя, кто там? – недовольно крикнул отец. – Опять врачи?
– Нет, папа, это ко мне! – ответил Костя из коридора и юркнул за девушкой в ванную, надеясь договориться о дальнейших совместных действиях.
Два метра ванной не оставляли места для маневров. А потому девушка, обернувшись, ткнулась Константину в грудь, отступила на полшага – дальше было некуда, и вскинула голову.
Лицо ее было мокрым, вероятно, только что умылась, и слегка покрасневшим – очень похоже, что от слез. Костя как-то вдруг позабыл, что ему нужно. Стоял и молчал.
Пауза затягивалась и Лариса насторожилась:
– В чем дело?
Костя приложил палец к губам, и потянул ее за руку на кухню.
– Папе нельзя говорить, что вы врач. Иначе он вас не пустит.
Он приготовился к возражениям, но Лариса кивнула:
– Я в курсе. Тамара Петровна вкратце обрисовала ситуацию. Но, может быть, я попробую сначала убедить его?
– Это бесполезно. Но, кажется, я придумал… Если позволите, конечно. Я бы сказал ему, – Костя невольно улыбнулся, но тут из комнаты раздался голос отца, – я на минутку, стойте здесь и не двигайтесь.
– Послушай, – возмущался отец – оставь эту самодеятельность! Никаких врачей. Я же ясно выразил…
Но, присмотревшись к сыну, он вдруг усмехнулся:
– Что это с тобой такое? – и уже удивленно спросил: – Кто там?
– Девушка…
– Что за девушка? – отец проявил несвойственное ему в последнее время любопытство.
– Моя девушка.
– Марина?
– Тс, – Костя многозначительно поднял вверх палец. – Не совсем.
Отец хмыкнул.
– Интересно, как это? Наполовину Марина, наполовину нет, что ли?
Костя молчал, опустив глаза, и лихорадочно соображал, что и как отцу преподнести.
– Папа, – сказал он наконец. – Я не собирался говорить тебе этого сегодня, когда ты себя так плохо чувствуешь…
– Мне уже лучше, – быстро вставил отец. – Так что соберись.
– Ну, у меня появилась девушка. Ты ее не знаешь. Вот я и подумал, что неплохо бы тебе с ней познакомиться. Хотели сегодня… Вот она и пришла…
– Погоди, погоди. С каких это пор ты стал знакомить меня со своими девушками? – спросил отец и осекся. – У тебя… э… намерения что ли какие?
Костя не очень уверенно кивнул. Отец задумался.
– Раз так, надо бы познакомиться, – сказал он. – Хотя вряд ли она придет в восторг от лицезрения моей персоны.
– Только маленькая загвоздка, – предупредил Костя. – Она работает на скорой помощи.
Взгляд отца стал подозрительным.
– Это ловушка?
– Пап, я же сказал: мы с ней договорились давно. У нее выходные редко. Кто знал, что именно сегодня так все сложится? Просто – совпадение!
– Ладно, – протянул отец, – меня не проведешь, сам разберусь. И давно ты с ней встречаешься?
– С месяц.
– Хм… А зовут ее как?
– Сейчас приведу, сама скажет, – Костя поспешил к двери, ругая себя за то, что не успел узнать имени девушки.
– Погоди, ты там хотя бы чайку организуй…
Костя вышел, прикрыв за собой дверь. На кухне он тяжело вздохнул:
– Вы уж извините, я вас представил своей невестой.
– Умнее ничего придумать не смогли? – раздраженно спросила Лариса.
– Времени не было. Зато теперь он сам хочет с вами познакомиться и можно будет наблюдать за ним. Кто знает, может даже позволит давление измерить, если вы ему понравитесь…
– Ладно, пошли уж.
– Погодите. Нам бы хоть познакомиться сначала, чтобы не проколоться. Я даже не знаю, как вас зовут.
– Лариса. И еще наверно, нужно перейти на «ты», раз уж так вышло.
– Правильно, – оценил Санников. – Мы познакомились месяц назад… Только вот где?
– А кем вы… ты работаешь?
– В психологической консультации.
– Вот там и познакомились, чтобы не мудрить.
– Значит, я после консультации пригласил тебя выпить чашечку кофе.
– Нас что, станут расспрашивать о том, как мы провели день знакомства? По минутам?
– Кто его знает! – улыбнулся Костя. – Что еще я обязан о тебе знать? О! Наверно я уже знаком с твоими родителями?
– Нет, – отрезала Лариса.
– Почему?
– У меня нет родителей. Я выросла в детском доме.
Костя растерялся.
– Извини…
– Вопрос закрыт, идем.
Лариса пошла вперед, но перед дверью в комнату отца остановилась. Ей очень не хотелось лгать пожилому больному человеку, и единственным оправданием она считала то, что эта ложь во благо, на пользу его здоровью. Но что бы она ни думала, ей было не по себе. Лариса обернулась к Косте. Он улыбался. Почему-то эта улыбка ее очень смутила и она немного растерялась. Тамара Петровна говорила – у него мать умерла, а теперь вот отец в тяжелом состоянии. А он улыбается! Чему? «Тебе», – подсказал внутренний голос. И Лариса ухватилась за ручку двери, как за спасательный круг…
– Ну, здравствуйте, – Николай Савельевич попытался сесть в постели.
– Нет, нет, – тут же подбежала к нему Лариса. – Вам ни в коем случае нельзя подниматься. Костя рассказал мне, – добавила она извиняющимся тоном.
И совсем уже смущенно пробормотала:
– Извините, что я вмешиваюсь. Только – не надо, ладно?
Константин внимательно наблюдал за отцом. Еще мгновение – и он выгонит девчонку так же, как выгнал последнего доктора, того самого, который советовал ему лечь в больницу на обследование. Похоже, они проиграли с первой же минуты… Что ж, признаться, он и не ожидал ничего другого.
Но к его великому удивлению, отец послушно лег и подмигнул Ларисе.
– А вы хороший врач?
– Пока никто не жаловался, – сказала она, поправляя его одеяло. – Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Лариса.
– А меня – Николай Савельевич. – Может чайку сообразим, а, сын?
– Вам нельзя, – тут же вставила Лариса.
У Кости сердце снова замерло: сейчас уж точно выгонит. Но отец и здесь уступил:
– Себе чаю сделайте, а мне дайте то, что можно.
– А я вам сейчас скажу что можно, – не растерялась Лариса. – Дайте мне только руку.
– Гадать собираешься?
– Гадать. По пульсу, – не растерялась Лариса.
Лариса считала пульс и дважды сбивалась. В конце концов, она с задачей справилась, но результат ее расстроил. Несмотря на укол, сделанный Тамарой Петровной, состояние Николая Савельевича почти не изменилось. А значит, в скором времени нужна будет еще одна инъекция. Интересно, как объяснить ему откуда у Ларисы с собой необходимое лекарство, шприц и прочие доспехи медицинского работника?
– Вам уже лучше, – соврала она. – Но чаем все-таки злоупотреблять не следует. Сейчас что-нибудь придумаем.
Они с Костей отправились на кухню. Он поставил чайник, а Лариса перебирала содержимое своего саквояжа. Можно попробовать развести таблетку в сладкой воде, чтобы он не догадался. Можно еще что-нибудь придумать. Но почему-то она была уверена в том, что если скажет старику правду, он не выгонит ее, и спокойно позволит сделать все необходимое: и давление измерить, и меры принять.
– Слушай, – обратилась она к Косте, – может, скажем ему правду? Он такой милый, и послушный вроде. Не хочется его обманывать.
– Ни в коем случае! – отрезал Костя. – Все его милости – к будущей невестке, а не к постороннему врачу со скорой.
– Врач со скорой не может быть посторонним, – поправила Лариса. – А вдруг понадобится инъекция? Что тогда?
– Тогда и придумаем что-нибудь, – вздохнул Костя.
Он пристроил у кровати отца раскладной столик и Лариса помогла накрыть его к чаю. Николай Савельевич грыз сухарь и поглядывал на Ларису.
– Ну, как, – спросил он, – не смущает вас жених с таким приданным как я?
– А что такое? – встрепенулась Лариса. – Разве вы плохой отец? Костя рассказывал, что вы замечательный. Или это не правда?
– Гм, находчивая… А то, что я как дитё малое? Обуза ведь…
– Да разве дети бывают обузой?
– Жить со мной станете или сдадите меня куда?
Лариса внутренне замерла. Она прекрасно понимала, что старик проверяет ее «на вшивость». Но одно дело излагать свою точку зрения на вещи, и совсем другое – давать конкретные обещания, которых выполнить не сможешь. Но деваться было некуда.
– С вами, – она произнесла эти слова спокойно и уверенно.
Николай Савельевич улыбнулся и вздохнул.
– Если честно, – сказал он, – собственная судьба меня не очень-то и волнует. В конце концов, дом престарелых не самое худшее место в мире.
Костя попытался возразить, но отец лишь отмахнулся.
– И еще хочу сказать: я очень рад, что не помер сегодня. Потому что теперь мне охота дожить до вашей свадьбы, и увидеть наконец своего сына счастливым.
Лариса закусила губу, чтобы сдержать непрошенные слезы. Николай Савельевич говорил с таким чувством, что сказать ему теперь правду не представлялось возможным. То есть сказать правду означало бы то же самое, что объявить больному человеку: «Извините мол, нет у вас той цели впереди, ради которой вы жить вознамерились, так что…» Она поднесла к губам чашку и отхлебнула большой глоток, позабыв о том, что чай очень горячий. Горло обожгло, но слезы, выступившие на глазах, теперь вроде бы были оправданы.
– Лариса, – снова обратился к ней Николай Савельевич, – расскажите о себе. Костю не допросишься, я знаю. А старческое любопытство – вещь назойливая…
– Во-первых, вы никакой не старик, – ответила Лариса. – А во-вторых, рассказывать-то особенно нечего. Я выросла в детском доме, потом окончила медицинское училище и вот работаю на скорой. Это все.
– Наверно, тяжко пришлось в детстве? – с пониманием спросил Николай Савельевич. – Обижали, да и голодно…
– Что вы, у нас были самые замечательные учителя. А директор нам всем была как мать родная.
– Надо же, – удивился Николай Савельевич, – а как телевизор посмотришь, кажется, что детские дома…
– Нет, – отрезала Лариса. – Мы жили как семья. И я всех их до сих пор очень люблю.
– Значит, у вас совсем никого из родных нет?
– У меня есть тетя, – ответила Лариса неохотно.
– Не понимаю. Почему же вы тогда росли в детском доме?
Лариса нахмурилась.
– Она не знала, что я в детском доме. Но она меня искала…
– Значит вы живете с тетей?
– Тетя живет в доме престарелых, – Лариса опустила глаза.
Николай Савельевич и Костя переглянулись, но никто не решился задать вопрос, вертевшийся на языке. Лариса почувствовала возникшее напряжение и грустно усмехнулась.
– Я не могу вам этого объяснить, – сказала она, – потому что сама не понимаю. Жили с ней хорошо, ни разу не поссорились. А год назад она вдруг объявила, что переезжает.
– Но ведь она как-то объяснила это? – спросил Николай Савельевич.
– Нет. Я решила, что из-за меня. Обещала уехать, снять комнату. Но она все твердила, что я тут ни при чем. Что даже если я уеду, она в этой квартире не останется.
– Но вы ведь навещаете ее?
– Нет. Она запретила. Я звоню туда, посылаю передачки.
Тут наконец подал голос Костя. Пока отец допрашивал Ларису, он сидел в прострации, переводя взгляд с одного на другого. Девушка с первого взгляда произвела на него сильное впечатление, но он до сих пор не мог понять чем, как и почему. Красавицей она не была, на вопросы отвечала просто, вела себя сдержанно, но что-то в ней было такое милое и детское, такое знакомое и родное. Присматриваясь к гостье, Костя давно заметил, что лицо у нее заплаканное и теперь ломал голову над причиной ее слез. Но тут Лариса попала в затруднительное положение, и он решительно заступился за нее:
– Как психолог могу сказать: пожилые люди нередко страдают старческими деменциями. Их причуды – только начало заболевания.
– Надеюсь, ты не меня имеешь в виду, – мрачно заметил отец.
– Конечно не вас, – тут же подхватила Лариса. – Хотя, согласитесь, у вас тоже есть причуды…
– Это он вам сказал?! – Николай Савельевич вонзил палец в сына.
– Сама вижу. Как это можно махнуть на себя рукой и отказаться от всякого лечения?
– Почему же от всякого? – хитро прищурился Николай Савельевич. – Если бы все врачи были такими как вы…
– Тогда вы позволили бы? – осторожно спросила Лариса.
– Позволил – что?
– Ну, хоть давление померить…
– Да ради Бога! – развел руками Николай Савельевич.
– Я сейчас! – Лариса нырнула за дверь.
Оставшись наедине с сыном, Николай Савельевич тихо сказал:
– Ну, что молчишь, бестолочь? Скажи мне, что она носит с собой все медицинское снаряжение, даже когда идет в гости.
– Папа… – Костя не знал что ответить.
– Какая девушка! – с чувством протянул отец, показывая глазами на дверь. – Неужели не твоя?
– Пап, ты прости…
– Ничего не знаю, ни о чем не догадался, и ты мне ничего не говорил. Понятно? Никого кроме нее возле себя видеть не желаю. Уйдет – помру.
– Ты серьезно? – Костя уже не понимал, шутит отец или нет.
– Серьезно! Я не вынесу, глядя, как ты упускаешь свое счастье.
– Да кто тебе сказал…
– Дурень…
Вернулась Лариса. Она сияла как школьница. Николай Савельевич притворно вздохнул и, закатав рукав рубахи, протянул ей руку.
Лариса измерила давление, шевельнула губами, что-то подсчитывая, и с легкой тревогой сказала:
– Таблеточку бы надо…
– Да у нас дома отродясь лекарств не водилось, кроме аспирина.
– У меня есть, – ложь давалась ей с трудом и она покраснела. – Ношу в сумочке на всякий случай.
– Тогда – давай, выпью. Что-то я и вправду чувствую себя не лучшим образом. Может быть засну после таблетки, а вы пока ужин приготовите. Есть-то мне можно?
***
Отец и вправду вскоре уснул. Лариса с Костей ушли на кухню.
– Там портрет на стене, – спросила она, глядя как Константин ловко управляется у плиты. – Это твоя мама?
– Да. Она погибла в автомобильной катастрофе. Знаешь, после маминой смерти ты, пожалуй, первый человек, с которым отец разговаривает…
– Костя, – сказала Лариса, – ты же понимаешь, у меня работа… Сегодня меня отпустили… по личным обстоятельствам. Завтра у меня свободный день, я могу посидеть у вас. Но потом…
Не оборачиваясь и орудуя большим ножом для резки мяса, Костя ответил:
– Ты не волнуйся. Во-первых, я ведь сказал ему, что ты работаешь. Он поймет. А во-вторых, он не захочет, чтобы ты стала его нянькой или сиделкой.
– Даже если я твоя невеста?
– Тем более не захочет, – улыбнулся Костя, обернувшись, и тут же сморщился от боли, рассадив себе руку.
Рана-то была пустяковая – срезал только кожу с пальца, но кровищи… Лариса деловито достала перекись и пластырь, взяла его за руку… Он уставился на ее руки, ласково касающиеся его пальцев как дурак. Интересно, если он ее сейчас поцелует, она сбежит? Конечно, сбежит! А может – нет?
– Ты лучше отвернись, – неправильно расценив его бледность, посоветовала Лариса. – Это может показаться смешным, но от вида крови чаще падают в обморок именно высокие и сильные мужчины.
Он отвернулся. Но каждое прикосновение ее пальцев вызывало разряд электричества, проносившийся по телу.
***
Пока готовилось мясо, Костя пригласил Ларису в свою комнату.
– Вон то кресло – особенное. Лучше нигде не отдохнешь. Занимай его, а я – сейчас.
Лариса удобно устроилась в кресле. Кресло оказалось мягким как пластилин и повторило изгибы ее тела. Ничего лучшего ей сейчас и предложить не могли. Разве что парочку бутербродов – с раннего утра во рту не было маковой росинки.
Она осмотрелась. Справа от нее стоял небольшой столик с самыми разными предметами. Коробочка с двумя большими шарами из нефрита, флейта, три колокольчика и…
***
Вам случалось когда-нибудь натыкаться на вещь, знакомую по детским воспоминаниям? Это удивительно как все внутри переворачивает. Помнится, одна знакомая застыла в Третьяковке перед картиной Топильского «Княжна Тараканова». Все вокруг вздыхают: вот она сила искусства. А дело в том, что девушка детство провела у бабушки. Дети народ любопытный, им впечатлений сколько бы ни было, а – мало, вот они и фантазируют про вещи, которые их окружают, и каждая вещь поэтому в память врезается намертво. У бабушки в комнате стоял дубовый сундук, оклеенный изнутри репродукциями и картинками из журналов. И в самом центре – она – красивая женщина, в глазах – ужас, а у ног вода и мышки. Девушка выросла и не знала, что это знаменитая картина. А в музее застыла. «Княжна Тараканова». Девушка на нее лишь взглянула, сразу же почувствовала запах нафталина и все свое детство вспомнила…
***
Вот и Лариса. На столике она вдруг наткнулась на вещь, которую знала с детства. Она понятия не имела, как эта вещь называется, потому что звала ее в детстве «кружилка». Потом, став взрослой, она больше нигде и никогда не встречала такой игрушки, а потому решила, что игрушку смастерил кто-то из учителей.
Но теперь перед ней стояла точно такая же тарелочка с черной закрученной спиралью. Лариса прекрасно знала, что если тронуть ее, она начнет медленно вращаться. В детстве, когда Марта показывала ей как тарелочка кружится, Лариса приходила в восторг. Дотянувшись до стола, она тихонько коснулась диска пальцем. Диск поплыл, спираль, извиваясь, заманивала ее внутрь воронки. В голове как-то разом прояснилось, на душе стало светлее, а губы расплывались в улыбке. Лариса прикрыла от удовольствия глаза, а когда снова открыла их, Санников стоял на пороге с бутербродами.
– Это твоя игрушка? – спросила Лариса,
– А почему игрушка?
– У меня была в детстве точно такая же.
Санников удивленно поднял брови:
– Интересно, кто тебе ее подарил?
– Мне ее не дарили. Но я помню, как Марта часто звала меня поиграть с ней. А почему ты на меня так смотришь?
– Потому что эта штуковина помогает погружать человека в гипнотическое состояние. Тебя в детстве подвергали гипнозу?
– Слова-то какие! – проворчала Лариса недовольно. – Подвергали! Да играли мы с ней просто.
– Как?
– Она рассказывала мне сказки, а я смотрела на «кружилку», – быстро ответила Лариса. – И знаешь, я ведь об этом раньше никогда не вспоминала…
– А вспомнила только сейчас, посмотрев, как крутится диск, – добавил Санников.
– Да.
– А какие сказки тебе рассказывали?
Лариса задумалась.
– Ну, про Красную Шапочку, про серого волка, про бабу-ягу?
– Нет, – покачала она головой. – Совсем не то. Что-то жуткое и волшебное. А сути я не помню.
– Очень интересно, а как…
– Почему ты меня расспрашиваешь? Я же не на приеме у психолога!
– Тебе не кажется странным, – вкрадчиво начал Константин, но Лариса не дала ему договорить:
– Я не собираюсь обсуждать с тобой свое детство. Психологию нам в училище преподавали. Я со своими проблемами сама справлюсь.
– Ты уверена?
– Абсолютно!
После ужина Лариса снова измерила Николаю Савельевичу давление и дала таблетку. Она наотрез отказалась остаться ночевать у них в свободной комнате, но обещала непременно появиться завтра с утра.
– Лариса, вы бы дали мне адресок своей тетушки. Может быть, я попробую с ней поговорить, – попросил Николай Савельевич на прощание.
Лариса как утопающая посмотрела на Костю, но все-таки продиктовала адрес. Отец настоял, чтобы Константин проводил девушку домой, потому что на улице было совсем темно, и еще потому что так было принято в годы его молодости. Отказаться Лариса не посмела. На сердце было радостно от того, что именно ей удалось заставить этого милого чудака пожить подольше.
Она записала для Кости свой телефон.
– Если тебе только покажется, что ему стало хуже – звони в любой момент. Не прощу себе, если что-нибудь случится…
– А как у него с перспективами?
– Очень неплохо. Еще денек понаблюдать – и достаточно.
Они медленно брели по улице. До дома Ларисы ходил трамвай – две остановки. Но ждать его можно было до второго пришествия и она предложила идти пешком.
– Знаешь, о чем я подумала? Твой отец собирается поговорить с моей тетей.
– Ну и что?
– О чем?
– Кто его знает, – рассеянно сказал Константин, и Лариса удивленно посмотрела на него снизу вверх.
– Но он может представиться отцом моего жениха, – подсказала она.
– А что в этом плохого?
Лариса хотела возмутиться, да почему-то не вышло.
– Ты не собираешься на мне жениться, – напомнила она Косте.
– Не уверен, – ответил он и оба, немного напряженно, рассмеялись.
– Кстати, мы пришли. Здесь я живу.
– Спасибо за все, – сказал Санников.
– Пока, – Лариса вошла в парадную прежде, чем он успел придумать разумный предлог, чтобы удержать ее хотя бы ненадолго.
Каждая ступенька давалась ей с большим трудом. Она могла бы поспорить, что Костя смотрит ей вслед. Кажется, с ней уже такое случалось…