Ветер Вечного Времени
Начало мая 1643 от рождества христово.
* * *
Незаметно подкрадывался к завершению майский финал весны.
Велением природных богов, так случилось, что быть ныне весне ранней.
Но пустынно засушливой, маловодной и особенно безветренной наступившей сезонной погоды.
Колючая пыль просохшей земли недружелюбной дороги, от которой едко першило в горле, взметённая тысячами людских ног и подковами копыт лошадей кавалерии, густой взвесью клубилась над нескончаемыми фалангами испанской армии.
Пылила многотысячная колонна, пешая и кавалерийская, по узкой горной дороге, протоптанной предками меж низеньких альпийских горочек, кое-где покрытых ещё не растаявшими снежными шапками.
Пылил медленный войсковой обоз, перекатываясь на скрипучих колесницах и повозках, набитых нехитрым войсковым провиантом до отказа.
С упитанными вороватыми обозниками, меркантильными распутными маркитантками, мальчишками—мочильеро.
Как правило, они оставались без родителей и отчего дома.
В ту злосчастную пору по всей Европе, волнами прокатывались бесчисленные войны, прозванные хронистами периодом Тридцатилетней войны. Игры престолов огнем и мечом, выжигали людское население.
Всю Европу трепало в лихорадке, как при моровой чуме.
Погибали ни за что миллионы безвинных людей.
Умирали представители старых династий, и рождались на свет новые короли и кронпринцы – единоличные наследники престолов. Заключались выгодные королевские браки и военные тройственные союзы.
Сходились вновь Объединения и Лиги.
Одновременно распадались Республики и Конфедерации.
На глазах рушился, и стоял на головах весь Мир.
Чехи протестанты, воевали против Католической Лиги, потом датчане и шведы бились с ними. Затем чехи против шведов.
И так по замкнутому кругу. Под конец локальных войн, сами католики из Лиги передрались между собой. То есть: Испания, Англия, и Франция.
Папа Римский Урбан 7, устал уже всех враждующих королей мирить и ушел на смиренный покой.
А вот сменивший его на посту Папа Иннокентий 10, напротив, хотел воевать! И постоянно требовал на аудиенциях, человеческой крови и жертв. Поэтому он даже предпринял самолично военный поход против маленького княжества Кастро в Италии, которое принадлежало семье Фарнезе. Город был захвачен, жилые дома и церкви в нём разрушены.
А земля, на которой он находился, присоединена к папским владениям.
И это святой человек, викарий самого Христа! Ну да бог ему судья.
Посему тысячи беспризорных пацанов, в пылу мальчишеской военной романтики, сбегали в армию, где прислуживали носильщиками оруженосцами для офицеров или помощниками лекарей.
Принести—подать, что-либо из аптечек на поле баталий: бинты там, свежей воды. Потом иди отсюда, не мешай большим дядям играться во взрослые игры. Пылили требушеты и пушки мортиры, ведомые на лошадиной тяге, еле плетущиеся позади в арьергарде.
Пылевое облако стояло мутным столбом, по капли песчинки одной, оседая на головы и щетинистые лица измученных людей многодневными переходами. По предательски выдавая путь на Север, к очередному покорению упрямой загадочной Фландрии, населенной непокорными фламандцами, проповедующей протестантство.
…Я оглушительно чихнул, снова пугая коня подо мной, да так что он заржал, становясь на задние копыта, невольно тормозя маршевый строй.
Вот чертова пыль, от неё не спасало ничего.
И даже смоченный драгоценной водой из походной фляжки, подшейный платок, повязанный на манер палестинских авраамитов.
Да хоть бы ветерок задул на время, да снёс бы пылищу немного в сторону. Что за напасть такая? Уже который день воздух ни шелохнулся ни разу, как назло. Закон подлости: то сезон проливных дождей, то дышать невозможно проклятой пылью. В сотый раз я проклял всё подряд на свете: безветрие, поход, начальство, свою судьбу окаянную.
И снова по кругу полетели паршивые мысли.
Мельчайшие частицы пыли и песка сушили губы, скрипели гадской мукой, досаждая натянутым нервам, забивались в рот и нос.
И не вырваться никуда из общей колонны, куда нибудь в сторону: не имеем права такого на всякие вольности: командир – пример для подражания.
Сегодняшний день походил на прошедший день, ни капли не отличаясь.
Да и неделю назад. Всё такое же: пыль да поход.
Только в кино так красиво рыцари скачут на конях со знаменами.
На самом деле, всё абсолютно буднично происходит.
Вот идет колонна армии. Ну допустим в 20—40 тысяч голов.
Пешие гадят, рыцари тоже, лошади в три зада, и прочее, и прочее.
Сколько только навоза остаётся после завоевательных походов, никто не задумывался из диванных историков.
А зря! Такоё амбре стоит, что хоть вообще не дыши.
Это вам не морская, свежая кислородная амброзия при бризе, которой можно дышать полной грудью и не надышаться.
Тут мне вспомнился с чувством сожаления, раздольный морской переход из Барселоны в Геную, в морской порт на севере Пиреней. То бишь Италии, королевского союзника Испании. Да и сами итальянцы тоже присоединились к нам, хорошо пополнив совместную армию.
Под своим командованием итальянского графа Винсента.
А вчера еще между нами на вечернем бивуаке под бочковое винишко, когда языки развязались, говорили втихомолку: что вскоре присоединяться немцы—нордлинги. Имперский корпус генерала Бека, под началом которого находилось пять тысяч сабель—штыков с небольшим лишком.
Весьма грозная сила, усиленная германской дисциплинированностью и педантизмом. Да много чего еще говорили болтали.
Ау, где вражеские шпиёны лазутчики?
Трепались о том, что возможно повернем и на Францию.
Она сейчас, как никогда ослабла, со смертью старого короля, дележа власти и короны. Ведь что твориться в головах высоких военачальников невозможно предугадать. Сегодня одно на уме, завтра другое. Большая политика, одно слово. И что я тут забыл, спрашивается?! Без меня, то есть без нас, надеюсь, обошлись бы. Вот и немцы есть на это дело, повоевать.
Как работать на однообразной работе.
А всё упрямый Виландия, будь он неладен, как попугай затвердил тогда в жарком споре: «Долг и честь, честь и долг. Надо помочь современникам, негоже нам так просто исчезнуть из нынешнего бытия».
И пришлось выступать в поход вместе с ним.
Куда теперь его одного отпускать? Никак нельзя.
Время и так у нас на исходе, чтобы оставаться здесь, а тут ещё эта напасть.
С досадой, свалившейся на мою голову за все прегрешения, я стегнул бедную конягу, понуждая выпрыгнуть из общего строя когорты на обочину старого тракта, пуская слегка в бег поразмяться.
Нарушая все правила марша.
На то они и правила, чтобы их нарушать.
Да и мне не помешало бы тоже, а то спина затекла и всё остальное, сутками сидеть в седле.
Пыльный туман полудня, разрезался несколькими десятками ударов стремительно сверкавший скьявоной в руке.
Имитируя кавалерийский, сабельный бой в седле с предполагаемым противником. Вытянутая скьявона из ножен приторочена к седлу специально, на случай импровизированных конных атак, или разведок на собачьем бегу. Такой одноручный, удобный клинок—меч, подобный кавалерийскому палашу, но имея защитную гарду, в виде корзины, хорошо защищавшей кисть руки. Существует ещё меч скьявонеска – такое же оружие, только у неё хитрая гарда, в форме «S» сделана.
Чтобы зацепом выламывать клинок противника.
При себе также болталась на плечевой перевязи в ножнах, та самая памятная рапира. Как полагается по дворянскому этикету, всем порядочным испанским офицерам.
Только вот рапирой то, не больно нанесешь урон в бою многочисленной битвы. Здесь не романтическое кино аля «три мушкетера», где помахивая шпагой—прутиком и шляпой в перьях, гоняясь за какой-то юбкой.
Тут серьёзные дела творятся не на жизнь, а на смерть.
Поэтому выбор пал на скьявону. Мое любимое оружие, но дорогое зараза, сделанное на заказ у толедского оружейника.
Но оно этого стоило: сталь клинка пружинила, изгибаясь в разные стороны, но не ломалась, подобно образцу турецких сабель ятаганов.
В тоже время при ударе, оставаясь упруго твердой.
Соскочив с подпруги на земле в пешем порядке, произвел пару десятков атак и репостов. Стало полегче, на душе и в теле.
Да ещё сон тут накануне приснился чудной:
Снилась Анна, будто я давно женатый на ней, родился второй сын накануне, работаю на приличной работе.
В общем, проживаю жизнь обычного человека.
Да уж, чего только не померещиться неспокойной ночью под открытым небом. Хотя мог, разумеется, прожить именно так. Завести домашнего кота или кошку, воспитывать детишек, с женщиной по имени Анна, делить разлуки и радости от встреч быстрых, и так мимолетных.
И где «там» на земле, опять всегда весна.
Мечты, мечты. Ибо некому теперь оставить завещание о наследстве, и отписывать его потомкам и родственникам.
Конечно, по уму надо было так сделать в своё время, (именно в своём времени). Да, но так верная примета к смерти.
Я помахал челом (головой) отгоняя дурные предчувствия.
Что теперь делать, и мог я сделать:
Если Воины принадлежат к своему воинскому ордену предикторов, привязки эгрегеру, которые встраивают энергоинформационные или внешние импланты—«структуры», всегда диктующие свои условия.
Под их влияние неотвратимо попал граф Виландия, мой визави протеже.
Как они выглядят «там», можно выразиться приблизительно навскидку так, хотя всё индивидуально:
К живому телу человека пришпилены на гвоздях или шпильках аксельбанты погоны, к голове кокарды с различными гербами.
Или золотые (неважно какие) кресты, висящие сзади, или над головой, но это уже церковно христианские привязки.
Есть ещё масонские, да много чего.
Только вот поздно проводить обряд очищения чистки: всё как будет и произойдёт, так и случиться.
Хотя и ведь можно попытаться, но.
Как в байке: Приходит смертельно больной раком к шаману.
Заявляет ему, – не верю я в ваше шаманство! Хоть убей.
Шаман ему молвит, – да мне по хрену, веришь ты или нет.
Всё равно я тебя вылечу!
Мораль: верите или нет в шаманство, это всё равно как-то работает.
Как бы то ни было, неугомонные дни с ночами медленно шли, то бежали бегом, подгоняемые ветром – Ветром Времени. Так и этот пыльный денек подошел к завершению, угасая сполохом оранжевого заката под вечер.
Хотя оставались и на вечер неотложные дела. Проблем море и задач тоже, которые сваливаются на мою «большую и здоровую» голову с каждой минутой. Чем кормить своих воинов? Вот ещё задачка.
Тут картошки нет вдоволь, на всю солдатскую братву, её только по праздникам готовили.
Только обозники интенданты жировали, да жрали от пуза.
Приходится как-то изворачиваться.
Воду брали из случайного ручья, или горный снег топили.
Но сегодня повезло: ручей с чистой водой оказался возле лагеря.
А где бы гречихи надыбать, достать у обозников, для каши незадачливому ротному кулинару, а то ведь зашибут невзначай его с голодухи. Холстяной мешочек крупы, да с ложкой насыпав до ушков у старого каптенармуса, (прапора по нашему), я припёр его до разведенного костра с подвешенным казаном. Понятно, что не казан был тогда, просто немного упрощаю на словах. Один хрен, большая закопчённая кастрюля над огнём, как ни назовите. Лишь бы брюхо набить, да под дармовое винцо на походном привале. Ещё вопрос: картошку надо сварить на ужин с обедом, или вот пойманного беспризорного теленка обжарить на вертеле под горячую кашу?
Хотя лучший кусочек мясной вырезки доставался мне всегда, как начальнику, выражая душевное отношение, как к батяне комбату.
Может, как чувствовали испанцы, своего в доску воина от души. Не знаю. Начальнику не следует быть так накоротке со своими подчинёнными.
Это я так усвоил из той «жизни».
Полковой терции штандарт, весь стал грязным от всей оседавшей пыли. Приказал знамя ополоснуть в проточной воде найденного ручейка.
Ну а как иначе – для поднятия воинского духа.
Я то знал наперед из учебника школьной истории, что вся катавасия добром не кончится.
Только как теперь остановить запущенный маховик войны.
С трудом заглушая горькую вину, за все бесчинства причинённые, затеянной войной местным поселянам.
В свою очередь, я как мог, урезонивал полковых хлопцев словом и делом, махая скьявоной перед носом горе—мародёров, растаскивающих в разные стороны нажитое добро. Зарубив на горячем скаку, пару тел ослушавшихся горемык, которые насиловали молодых селянок.
Драконовские меры нужны всегда, никак иначе без них не обойтись.
Пример налицо, из моей родной истории, как воевал батька вольный Махно: типа тут можно грабить, а тут нельзя, ни в коем случае.
Вот жизнь пошла: души наши переломаны, перекручены навек вокруг, плавленой сталью.
Не поется здесь, и не дышится.
А где дышать? Такой запах, не приведи господь.
И господь видит всё это, так не покинь нас сейчас!
А что ёще делать остается? Только молится ему.
Тут хочешь не хочешь, а станешь агностиком.
Тьфу, то есть наоборот законченным католиком.
Конечно, всё напускное, моя богобоязненность.
У меня и так всё хватало с избытком во что верить: Россия, «Зона», Индия.
Теперь вот Испания с королями (тут я выругался матом).
Ну как ёще снять раздражение: интрига на интриге, и плетутся со всех сторон. А тут хоть война.
Тут всё понятно, кто пред тобой стоит: враг, или кто приятель.
Тут легче, как посмотреть на людей. Или сволочь или человек.
Хотя как посмотреть, тоже не легче от этого, становится на душе.
В ночных беседах диспутах с Виландией, немало копий сломано словесных. Бередящих неустроенною душу—душонку разговорах: как всё так устроено в мире, что так приходиться изворачиваться изо всех сил, чтобы сохранить шаткое Равновесие.
В очередной раз не нарушить баланс сил между «серыми», «белыми», и «черными». Которые прибыли с другой галактики, вроде осуществляя пригляд за нами, неразумными «хомо сапиенс».
От него научился нескольким практикам, работать со временем.
Хотя как тут скажешь, что такое есть время Хроноса.
Еврей Эйнштейн унёс эту тайну в могилу с собой, высунув язык с портрета. Да оставив формулу «эм/си на квадрат чего-то там».
Есть еще безвременье. Это когда есть несколько вариантов.
Человек находиться в коме долгого сна. Или в поиске творчества.
Или уже клиент Сабуровой дачи, хотя тут ради справедливости надо наречь её «Григорьевская дача».
По имени которого названа психбольница.
Там в итоге главврач—психиатр сам загремел в свое узилище под конец дней. То ли болезнь Бехтерева, то ли Альцгеймера нашлась скоротечно прогрессирующая. Ирония реальной судьбы, оказаться потом на одной кушетке с психом-наполеоном. Да уж, незавидная участь. Перед смертью не надышишься вдоволь, и не напишешься никогда, что есть на душе.
И снова тот сон еще привиделся недавно, где я один на одинокой планете.
Может это было давно, миллион лет задолго до всего зарождения всех цивилизаций. До динозавров и библейских потопов. Такое вот знание, которое некому оставить. Да всё равно, кому это нужно, кроме самого себя. Знание, оно ведь как, или какое: передаётся от души в душу.
И никак иначе. Если такого нет, тогда мы просто расходимся и идем гулять в разные стороны, как ни прозаично говорятся слова.
Быстро отужинав, я в романтическом настроении осматривался с пригорка, каменного придатка горы, где Суворов прошел через сто лет потопной лавиной российской армии. Может ему послание оставить?
И у дороги ковыли, стоят прямо как в России.
Закричали журавли, в небе стаями.
Да нет, не журавли однако, обознался малость, скучая по матушке родине.
Большие птицы какие-то альпийские, может и чёрные грифы, летели в высоте, карканьем предвещая скорую ветряную бурю с грозой.
Встать бы мне, да полететь вовсю ширь своих расправленных крыльев.
Эх, жаль во мне Пушкин умер, не могу выразить эмоции в рифмах.
Кстати о Пушкине пару слов. Так кто же, он был такой на самом деле.
Или в России поэт больше чем поэт бумагомаратель стихотворный.
Камер—юнкер или камергер «его величество двора».
Какая разница? Как официально в истории записано: «Пушкину пожалован чин камер—юнкера», то есть статского советника.
Что тоже немало, по тем временам. Но это ничего не стоит, мелочь в жизни, как утверждали советские историки.
Ага, только как простой поэт может работать в МИДе, и позволено копаться в секретных архивах, что не успели сжечь немцы—бироны.
Чин камергера, поэта Пушкина, к примеру, фигурирует в судебном деле: Пушкин/Дантес/Данзас/
Ах, Вы не знаете кто такой «Данзас»? Данзас друг и собутыльник французского происхождения, во всех попойках.
Потом он оказался невзначай секундантом на дуэли.
Темная история, может и подставной надуманный предлог зрел для дуэли, и с его помощью вышел. Так вот. Что это? Описка или как?
Камергер царского двора, по тем временам, соответствует современному чину сенатора при Администрации Президента. Вот смотрите сами. Пушкин, как сегодняшние звезды шоу—бизнеса, обласкан царской властью до нельзя. «Хочешь делать это? Да делай „пжлста“, только не шуми, дорогой графоман, писец дворовый наш».
Перед смертью Пушкин, лично обменивался записками с царем.
Что и как там было, доподлинно неизвестно, и телефонов не было в то время. Поэтому Жуковский, двое суток весь в мыле и в поту скакал во весь опор, чтобы доставить умирающему Пушкину (он умирал двое суток) письменные сообщения от царя, и обратно ответные записи.
В них Пушкин просил простить все светские и мирские прегрешения, и позаботиться о своих четверых детях:
«Милостонию своей государской, причисляю сынов, также дщерей Пушкина, ко своим царственным вельможам».
Старшая дочь Пушкина, Мария Александровна, в молодости стала фрейлиной Императрицы. А в царские фрейлины брали только девиц из знатных, дворянских фамилий.
Да и другие дети, очень неплохо устроились в жизни.
Эх, История, да что же ты наделала!
И только снег с землей, по гробу громыхнёт…
Зачесался нос, видно к не добру, в который раз.
Как назло заметил, что прискакал к моему штабу, так сказать, где кучковался офицерский состав, взмыленный нарочный от наших испанских «енералов—графьёв». Пришлось спуститься к офицерам, да читать с помощью подоспевшего Виландии, центральное указание высокой ставки, при свете поднесенного факела.
Ознакомленный приказ гласил: ночью разведать впереди дорожку для войска, как и что там ожидается в будущем.
Вот что—что, а про будущее, я уверен на все сто процентов, что оно будет хреновое, у всех нас.
Хотя есть возможность отличиться снова, как тогда случилось на море, при абордаже (куда же без меня), и глотнуть досыта свежего воздуха.
Но на первом месте, конечно, разведка, остальное потом.
Не зря нос чесался, ладно успел поесть стоя, не особо присаживаясь за офицерский «стол». Одному и вдвоём—троём соваться в разведку не резон, надо бы отобрать с пяток не совсем смекалистых ребятишек.
Тех, которых не жаль оставить в пасти льва, образно говоря, в случае чего. Такие есть всегда в полку. Родина ждёт героев, а… ну вы поняли.
Так, с этим порешим немного позднее, сейчас подумаем над подготовкой к заданию. По привычке, терцию я называю по своей аналогией с современным полком. По сути, что есть терция?
Её численность колеблется от двух, до пяти тысяч человек.
Разделенных на роты, разного предназначения. Есть роты кавалерии, пикинёров, стрелков аркебузиров, смешанные роты. В роте от ста, и доходило до двести—триста человек. При разных военных действиях.
Всё было неодинаково по уставному стандарту. Также каждая терция наименовывалась по округам, где они формировались: Кастильская, Арагонская, Сардинская, Каталонская и другие.
Или по имени своего командира.
Есть ещё немало всяких тонкостей по тактике, стратегии терции.
Как упомянул, терция разделялась на отдельные роты.
В каждой роте есть небольшой штаб из одиннадцати человек: капитан и его помощник заместитель, младший офицер, сержант, отдельный знаменосец, также три музыканта (трубивших то наступление, то отбой по надобности), фуражир—повар, воинский падре капеллан для отпевание павших и служения мессы, и даже один брадобрей.
Ну чтобы бойцы не сильно обрастали бородами и щетинами.
Рота подразделялась на взводы под руководством опытных ветеранов.
Взвод подразделялся на отделения тоже под руководством ветерана воина.
Так как, я по найденным бумагам числился в чине капитана, мне в начале похода в подчинение дали роту гвардейцев, где сплошь почти одни ветераны. Как сейчас бы сказали, элитная рота. Хотели, конечно всучить и больше рот или ртов, но я отказался наотрез. Лишняя головная боль, и ничего хорошего. Я не карьерист какой нибудь гнаться за чинами.
Вдруг что случится, потом разжалование.
Да и временно всё, нахождение в этом времени.
А граф Виландия командовал соседней ротой, в нашей терции, так что мы находились почти всегда рядом.
Стемнело, да так что хоть глаз выколи, если отойдешь от огня кострищ.
Световой день короток весной. Задумавшись, обо всём сразу что нахлынуло, ноги сами понесли к стоянке лошадей, там и оказался возле своего коня. Погладил по умной морде, по хозяйски потрепал холку, на ощупь пробежал рукой по конской сбруе, проверяя её перед вылазкой.
Подтянул где нужно подпругу и супонь, подправил посадку седла.
Потом дал фуража, пожевать верному товарищу для настроя, чтобы не скучал на привязи.
Сделав обыденные дела, подошел к одному из десятка солдатских костров, моих подобревших после ужина ветеранов вперемешку с молодыми и неопытными, салабонами по-русски говоря. Солдаты, признав меня, вразнобой загалдели, добродушно приглашая к огню:
– Сеньор капитан, садитесь к нам, возле огонька.
– Здорово, сеньоры гвардейцы! Осталось чем горло промочить?
– Оно, конечно есть, можно найти баклажку винца, ежели не брезгуете дешевым пойлом, – прогудел хрипатый мужик, видать из старых служак олдскульной школы.
– Ничего, нам в самый раз будет.
Вот так, в ответ немногословно приветствуя и общаясь, совсем не чураясь, присел рядом с ними, и незаметно присмотрелся к резким очертаниям грубых солдатских лиц, подрагивающих при натуральном свете горевшего огня. Ночных лиц оказалось много, больше десяти.
Да ещё накладывалась иллюзия ночи, когда предметы двоятся в нечётком свете. Изображения лиц, они ведь как при отблесках костра преображаются: есть и похожие друг на друга, есть и непохожие.
Но у каждого лица своя непохожая особенная судьба, как ни крути словами. Со своей линией жизни, страстями, пороками, да и всем остальным, что делает нас человеками, а не киборгами из плоти.
Как ни крути, а надо выбирать кого-то из них, всё-таки надо.
Почему-то снова накатило чувство близкой опасности в разведке.
Хотя вроде обычное дело: выдвинутся вперёд на десяток лье, исследовать местность и можно возвращаться назад в лагерь.
Тут бывалый воин поднес мягкую флягу с вином, сделанную из дублёной кожи, вместимости литра на три.
В знак благодарности кивнул головой ему.
Машинально потряс её, судя по бульканью, там ещё почти оставалась почти больше половины жидкости. Ладно, нам хватит, не напиваться же перед делом. Так, для разговора, сделать пару глотков.
Интересная фляга, отметил про себя, нержавеющих ещё не придумали делать: полость кожаная с оттиснутыми узорами, обмётанная по краям тесьмой для привязки к седлу.
Горлышко твердое, видно сделано из древесины, закрытое фигурной деревянной пробкой на веревке, чтобы пробку было удобнее вытаскивать, и не потерялась вдруг она.
«Умели же делать!» – подивился старинному предмету.
Что ж, отведаем солдатского питья. С этой мыслью выдернул притертую пробку. Подняв баклагу к верху, приложился, жадно глотая напиток. Вино отдавало кислятиной, почти забродившие на дневной жаре, но все-таки крепкое и доброе. Пить можно, для приличия не морща рожу. Приходилось и хуже пить пойло.
Не закрывая горлышко, передал флягу близ сидящему бойцу, дабы пустить её по кругу, по-братски.
Потом прислушался к незамысловатой болтовне мужиков, представляя что они сидят на деревенской завалинки, разговаривая о том, о сём.
Хмель вина понемногу стал кружить голову.
Фляжка, обошедшая кружок солдат, вернулась обратно, с остатками хмеля. Если немного промотать назад, то получиться – То и получиться.
Туман воспоминаний, стал явью, приходившей в кошмарных снах.
В этих видениях, она снова присниться мне, и там девочка просит не дергать за красный проводок, тоненьким голоском погубленного детства.
Если бы девочка знала, что значит – сойти с ума, она бы, наверное, испугалась. Или не испугалась…
***
Отряд «воронов» перебросили из Ханкалы (наша ключевая база после второй чеченской) в Москву, на грузовом самолете ИЛ—76.
Сказали, так надо. Москва, район «Дубровки, Мельникова,7».
Мы же не знали, что так там серьезно.
Группа Бараева объявила теракт на всю Россию.
Нам никто ни сказал, что там будут дети, женщины, и театральное представление. «Вороны» просто одели выданный спецкомплект антирадиационный зашиты, с полным «фаршем».
Я ещё с таким настроем пришел – никто из Наших не умрет, то есть россиян. Переговоры ни к чему не привели.
Начался штурм. Нам приказали, мы делали:
Есть приказ – мы исполняли. Штурм начался.
Штурм так штурм, нам не в привычку, отряд «воронов» и не такие задачи делал. Тогда я верил в страну РФ.
Да и тогда тоже верил с Чечнёй, что мы на стороне правды.
Как вспомню, так не поверю: что так на самом деле было.
Операцию «дубровка» кто-то считает провальной, из-за количества жертв.
Не знаю. Так получилось. Как происходил штурм, как описать на словах.
Работа такая у нас. В руках «Вал», в подсумке гранаты всякие.
Просто идешь и всё. Как бы крадёшься. Зашли в театр. А там уже все сонные лежат. Предварительно туда запустили газ какой-то усыпляющий из спецмашин. Никак ни разберешь, кто лежит потеряв сознание: то ли «гр» то ли «чехи».
– Тридцатый. Что видишь? – голос раздается в запотевшем гермошлеме.
– — Да ни хрена не видать.
– Всё чисто.
– Иду на второй этаж, – отзываюсь отрывками.
Тридцатый это я. Такой позывной дали при сработки, со спецназом «альфы». Другие бойцы пошли по другому ярусу театра.
А я вот по этому этажу, двигаюсь на «галерку».
Натыкаясь на бездыханное тельце девочки в кофте оранжевой.
Сообщаю:
– Здесь вроде «двухсотый» лежит.
– Осмотри, тридцатый.
– Как скажешь, Первый.
– Есть осмотр. Приступаю…
БА! Вот так сюрприз предновогодний! (дело было в октябре)
Если по-простому говорить, то на теле девочки под кофтой, находился «пояс шахида» с разноцветными проводками, спрятанными вглубь паркетного пола. Тик—так, тик—так.
Гулко в мозгах и тихо изнутри, отсчитывал время цифровой секундомер, запущенный злой рукой террора, стремясь к полноценному нулю, то есть когда все циферки установятся на отметке 0,000.
Время моей жизни. И всех людей, которые «там».
– Первый! Здесь бомба и она тикает.
– Ты охуел! Тридцатый, думай! Думай твоёж ты мать…
Мат ещё раздавался в динамиках шлема.
Только я загодя уже начал думать над сложившимся положением дел.
Девочку можно спасти, ещё тихо стучал пульс – это плюс.
Разминировать сейчас на месте – это минус.
Просто ЬЛ.. ситуация.
Рука сама собой потянулась за наспинными бокорезами, специально приготовленными для таких случаев.
Теперь выбор: красный или синий, синий или красный.
Синий! Так синий. Есть. Я откусил клещами синий проводок на разрыв цепи, что приводило к деактивацию взрыва.
Это уже мне потом объяснили спецы взрывотехники из «конторы»
Девочка умерла из-за… Из-за меня. Пока я там возился с бомбой.
Её можно было спасти, вынести на свежий воздух, да и медпомощи стояло немеряно вокруг. Дальше я не помню, что творилось.
Было одно желание, выпустить весь рожок из «вала» прямо в рожи жирных радующихся чиновников, дающих интервью в телекамеры.
Или в самого себя. Последствие газа, такое неадекватное поведение.
Отстегнув ненужный гермошлем, отбросил его в сторону, оставаясь в натянутой полумаске-невидимке.
Палец потянулся к курку автомата. Тут как будто оса укусила в затылок.
Дальше не помню. Усыпили.
Да, наверное всех, кто непосредственно участвовал в операции «дубровка»
Я не спрашивал, не положено. А если. Страшно подумать «что если».
Груз ответственности, довольно тяжел для психики человека, с двух сторон. После этого, ну нахрен, я подал окончательный рапорт на увольнение «по собственному». Пускай другие герои спасают Мир.
Смешно об этом говорить, но испанцы даже не догадываются об этих событиях моего времени.
– Эй, эй, капитан, вы что уснули? – ненавязчиво кто-то потрепал по плечу, отряхивая от прошлого.
В моих крепко держащих руках, находилась фляга всё это время.
Автоматически выпил глоток остатков вина, возвращаясь к положению здесь/и/сейчас. Передал пустую флягу бывалому.
Ответы на вопросы сами пришли ко мне из воспоминаний.
Смысла нет сейчас выступать: темнота как у негра, в том самом заповедном месте. До этого, как получил приказ, я с Виландией перекинулся своими мыслями, как лучше исполнить его.
Неприятельские части могли вполне, где-нибудь находиться рядом с нами.
И он мне посоветовал пойти на вылазку, чуть позднее, ближе к туманному утру. Идея показалось мне здравой, я с согласился с ней. Почему нет: отдых небольшой не помешает, может луна выйдет перед рассветом.
Всё будет посветлее. Мы же не кошки видеть в темноте, а фонарей тактических нет. Да я и не бог выбирать: кто должен умереть сейчас, кому жить долгие лета. Пусть само Провидение решает за меня.
Как вариант течения событий, предложу бойцам пойти в разведку добровольно. Всё просто: есть меч (автомат), есть рука держащая его, есть друзья сотоварищи за плечом, которые не предадут в трудную минуту. Всё, как обычно на войне. Вернемся. Когда нибудь, да вернемся, с войны.
Встав во весь рост, провозгласил здравицу за короля, или как там делали сталинские замполиты, поднимая людей из окопов, на верную смерть:
– Ну что, сеньоры гвардейцы, настало время отличиться…
Запершило вдруг, закашлялось, и в горле костью застряло продолжение речи: «Во имя короля».
Да блин какого короля, если им надо свою жизнь отдать, из за какой-то королевской дури!
Тут подоспел бывалый, с новой баклагой, полной крепкого вина:
– Извольте промочить горло, ежели пересохло так у сеньора.
С достоинством, но что мне это стоило внутри, пришлось глотнуть открытого вина из фляги.
Тут я опьянел немного, то бишь конкретно. Оставалось только обняться и петь «ой мороз, мороз», что делать совсем не рекомендуется в негласных законах городского офиса. Но так как я пребывал вне офиса, мне было абсолютно наплевать на этот офис, и забить полный болт, на его выдуманные офисные правила.
– Ах, об чем это я речь вел? Нужны добровольцы пойти со мной в разведку, – одним словом выпалил, что есть на душе. За костром, одобрительно загудели нестройным хором,
– Да капитан, иду! Я пойду тоже! Возьмите меня!
Желающих оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Да все, кто сидел за нашим костром. И снова как выбрать, кто из них достоин смерти. Помогла тупая игра в длинную и короткую спичку, то есть в соломинку, за неимением спичек. В итоге, я кое—как отобрал бойцов пригодных для разведки. Ну а пока, можно снова с Виландией побеседовать, сразиться в словесном турнире. Не нарушать же нашу традицию перед сном.
Ах да, пока есть время можно и поведать вам, как я повстречался с Виландией, со многими другими злоключениями. Наверно, самый час сделать отступление чуть назад в прошлое.
Нелегкий путь проделал до сего дня, неминуемой смерти вопреки.