5. АДР и Проблемы Национально-Конфессиональной Самоидентификации
Русская революция и распад Российской империи предоставили азербайджанской национальной элите возможность попытаться осуществить свой идеал. В 1918 году была провозглашена Азербайджанская Демократическая Республика (АДР) – первая республика на мусульманском Востоке и первое государство мусульманского народа, основанное на отделении религии от государства (82). Этот шаг на фоне того, что даже большевики вынуждены были в последствие считаться с «исламским фактором» и до поры до времени идти на компромисс с мусульманским духовенством, свидетельствует о степени приверженности азербайджанской политической элиты того периода европейским стандартам демократии (83). Не секрет, что мусульманское духовенство в это время было по сути самой организованной и респектабельной силой, связывающей не только посредством продолжающего существовать Духовного управления мусульман Закавказья, но и личным авторитетом азербайджанское население в единое целое. Более того, эта сила была способна провести съезд представителей мусульман всего Кавказа с целью объединения и решения проблем в условиях временного устранения России от дел в регионе. Панисламизм – как идеология этой силы – был обречен столкнуться с нарождающимся национализмом, так как это были по существу противоположные концепции консолидации народа.
АДР была суждена жизнь «мучительная и недолгая» и трудно представить себе, как осуществлялись бы на деле провозглашенные его основателями и воплощённые в его трёхцветном флаге лозунги тюркизма, ислама и демократии (модернизации), если бы не большевистское завоевание. Тем не менее, ясно, что простого и лёгкого синтеза этих трёх идейных начал быть не могло, и задача построения светского демократического национального государства для мусульманского, шиитского народа с самосознанием скорее конфессиональным и локально-групповым была неимоверной трудности.
АДР не оставила после себя конституции, так как не успела провести даже Учредительного собрания, Положение о котором было опубликовано 21 июля 1919 г. Согласно первому пункту Общих положений: «Учредительное собрание образуется из членов, избранных населением на основе всеобщего без различия пола и равного избирательного права, посредством прямых выборов и тайного голосования, с применением начала пропорционального представительства» (84).
Интересно отметить, что власти АДР обошли проблему отделения церкви от государства своеобразным путем, и вопрос о взаимной автономии государства и религии прямо не поднимался. В тексте присяги принятия в азербайджанское гражданство были слова «обещаюсь и клянусь перед всемогущим Богом» и «В исполнение сей клятвы да поможет мне Бог» (85). А специальным постановлением по вопросам, касающимся мусульманской религии, шейх-уль-ислам и муфтий участвовали в заседаниях правительства с правом решающего голоса (86). Пятница вновь стала праздничным (нерабочим) днем (87). Государство регулировало проведение религиозных праздников и брало на государственное содержание муфтия и шейх-уль ислама. Точно такие же меры правительство проводило в отношении других конфессий (еврейских, православных, католиков, армян и т.д., поддерживая их материально).
В последней трети XIX века, когда ускорился процесс формирования азербайджанской национальной интеллигенции, социокультурные и политические процессы в России, Иране и Турции определяли становление политических идей и духовных идеалов в Азербайджане. Нефть и активное проникновение в Азербайджан западного капитала вносили собственные коррективы в это становление. Конфессиональная специфика диктовала принятие за духовную основу возрождения нации – Ислам шиитского толка, который исповедовался большинством населения. В Иране находилась основная масса азербайджанцев-шиитов, часть которой с началом нефтяного бума хлынула в Баку, приняв участие в формировании национального рабочего класса. Практически открытые границы, общность языка и письменности способствовали сохранению связей мусульманской духовной элиты по обе стороны реки Араз. Между тем большинство населения Азербайджана, являясь этническими тюрками, по языку и культуре было гораздо ближе туркам Оттоманской Империи, чем персам Ирана. Наконец, Россия и особенно распространяющееся западное влияние (в Азербайджане начала века усилиями представителей самых различных народов добывалось до половины мировой нефти) делали достоянием гласности идеи просвещения, прогресса, демократии и парламентаризма. Совместить эти принципы чисто механически не трудно: Ислам, тюркизм, прогресс, однако, уже во времена «отцов-основателей» этой триады – А. Гусейнзаде, М. Э. Расулзаде, А. Агаева и других – пришлось столкнуться со многими проблемами, которые и сегодня не всегда на памяти нашей национально-демократической элиты. Например, уже в начале нашего века Расулзаде критиковал так называемый «романтический пантуранизм», проповедующий идею «сбора земель», интеграции тюркских народов в единое государство, понимая ее иллюзорность в условиях сложившихся политических реалий начала XX века. Чуть позже место национально-этнической специфики в триаде (тюркизм) занял азербайджанизм, активно отстаиваемый частью национальной элиты в рамках проводимой представителями интеллигенции тюркских народов дискуссии о необходимости принятия единого унифицированного языка консолидации, в качестве которого предлагался государственный язык Турции. После обретения независимости Азербайджан (как и другие тюркоязычные республики бывшего СССР) вновь столкнулся с этим вопросом и вновь, после достаточно острых споров, поспешных революционно-принудительных шагов по «введению в жизнь тюркизма» во времена правления Народного Фронта сделал выбор (причем конституционно закрепленный!) в пользу азербайджанизма. Кроме очевидной мести прежней власти этот выбор отражал и азербайджанскую демографическую ситуацию, при которой проживающие в республике мусульманские меньшинства (талыши, лезгины, курды, аварцы) не являются тюркскими народами. Позднее эта проблема в среде национально-демократической оппозиции, ориентированной на западные страны, фактически утратила свою остроту.
Сам по себе лозунг прогресса (модернизации) не мог вызвать особых дискуссий в силу убедительных примеров его перспективности в мировой практике, однако, вопрос о том, как этот прогресс должен был сочетаться с двумя другими, этно-конфессиональными принципами, как представляется, никем специально не обсуждался. Но главное заключено в том, что динамика исторических событий не дала возможности практической реализации триединой цели азербайджанской государственности, которая во многом осталась лозунгом.
Азербайджанская Демократическая Республика действительно была «первым государством в тюркском мире, так как все другие базировались на религиозной основе, тогда как АДР основывалась на современной базе национально-культурного самоопределения, на почве тюркской национально-демократической государственности» (Расулзаде). Более того она была первым демократическим государством на всем Востоке, но именно поэтому необходимо ясно представить себе в силу каких исторических причин это произошло и какие уроки следует вынести сегодня, когда историческая ситуация начала века в регионе парадоксальным образом повторяется. Имеет ли лозунг «Ислам, тюркизм (азербайджанизм), прогресс (модернизация)» только лишь историческое значение или же его необходимо творчески развивать? Какова роль каждого из этих принципов и как они соотносились между собой в конце второго тысячелетия, как будут соотноситься в драматически начавшемся XXI веке? Если еще Расулзаде в споре с панисламистами «Иттихад» утверждал, что «…только наличие осознанного национального «Я» способствует становлению независимой государственности, как сегодня следует распределить национальные и конфессиональные приоритеты в новой политической ситуации, при которой западная демократия считает эти поиски главным препятствием на пути интеграции стран и народов постиндустриального периода развития?
Вообще к моменту обретения независимости «Мусават» и ее лидер Расулзаде, игравший одну из ключевых ролей в становлении азербайджанской государственности, вполне излечились как от излишней глобализации тюрско-исламской риторики, так и от постоянной тяги обретения «нового старшего брата». Подтверждением данной позиции стал светский характер государственности в Азербайджанской Демократической Республике, инициированный не в последнюю очередь партией «Мусават». Религия, по примеру западных стран, стала приватным делом граждан страны. Сегодня многими исследователями недооценивается тот факт, что Азербайджан практически стал первым светским государством мусульманского Востока и игнорируется ситуация в стране, при которой были приняты столь радикальные решения. Т. Светоховский пишет, что к моменту образования АДР национальные идеи отстаивала маленькая группа интеллигенции, которой противостояла население, исповедующее принцип исламской уммы (88). Может быть, отсюда, в силу наличия пропасти между элитой и народом, возникла и постоянно присутствовала навязчивая идея азербайджанцев все время искать опору на какую-то внешнюю силу, страну, исполняющую роль локомотива истории. Если большинство мусульманского населения просто не воспринимало эту элиту, то организованные исламские силы, возглавляемые партией «Иттихад», с самого начала повели против нее решительную борьбу, настаивая на неком особом пути развития Азербайджана. «Иттихад» стремился к восстановлению и укреплению позиций Ислама в качестве системы традиционно-культурных ценностей, в процессе исторического развития ставших составной частью национальной культуры азербайджанцев. Партия добивалась восстановления господствующего положения в жизни азербайджанского общества ортодоксальных исламских норм, что объективно способствовало нивелированию национального момента» (89). Свое политическое и духовное кредо партия видела в совсем других идеалах, далеких, если не сказать, враждебных западным представлениям о нации – «В теперешнем угнетенном положении мусульман оспаривание идеи нации несовместима со здравым смыслом, т.к. именно эта идея привела некогда блистательный и могущественный исламский мир к нынешнему смиренному и рабскому состоянию. В настоящее время никакой благочестивый человек не может поставить идею нации превыше ислама и никакой мудрый мусульманин не имеет право игнорировать такую большую политическую силу, как «Иттихад-и-ислам». Нам не нужна другая партия, кроме партии ислама» (90). Как и многие современные исследователи, усматривающие «лицемерие» в демократических начинаниях деятелей АДР и «стремление» понравиться Западу, иттихатисты, со своей стороны, обвиняли мусаватистов в том, что «самоопределившись, они завели свой парламент для того, чтобы скорее растрепать свой быт, свою религию и свой стиль» (91).
Конец ознакомительного фрагмента.