Ш. Ишаев
Мекка, священный город мусульман
(Рассказ паломника)
(Средне-Азиатский Вестник. 1896. Ноябрь)
Город Мекка
Город Мекка расположен в долине и окружен со всех сторон высокими горами; он выстроен на песчано-каменистом грунте и занимает площадь приблизительно в три квадратных версты. Дома в нем от двух до пяти этажей и почти все выстроены из горных камней, в виде неправильных, не обтесанных кусков, сложенных в стены на цементе; крыши, а также и полы в комнатах тоже цементные. Почти все дома приспособлены под наем квартир <…>, по наружному виду дома похожи на какие-то большие старые замки, оставленные без ремонта, и вообще без всякого призора. Видать, что их хозяева смотрят на них, как на предмет дохода, а так как, вследствие периодического наплыва паломников, он постоянно обеспечен, то они и не заботятся ни о внешнем виде домов, ни о внутреннем их благоустройстве. Всех домов в Мекке, насчитывается до трех тысяч; нижние их этажи почти повсюду занимаются торговыми помещениями, жилые же помещения находятся в верхних этажах <…>. Улицы города весьма неправильны, кривы и очень узки, как, впрочем, почти во всех восточных, а тем более в старых городах, каков и есть город Мекка, выстроенный очень давно.
Приспособление домов под жилые и торговые помещения заметно даже и в центральной части базара, расположенного по улицам преимущественно вокруг Бейтуллы: всех лавок насчитывается до двух тысяч. Базарная обстановка и характер торговли во многом сходны с среднеазиатскими; размер лавок, в среднем, не превышает одной квадратной сажени, следовательно они так же тесны, неудобны и неприглядны, как и у нас, в азиатских частях городов. По главной улице базара, около Бейтуллы, паломниками совершается таваф – семикратное шествие на Сафа и Мярва. Сафа и Мярва представляют собою нечто в роде сводчатых ворот, поставленных по концам улицы; одни ворота называются Сафа, другие Мярва; расстояние между ними около 300 сажень. Во время хаджа по этой улице постоянно толпится множество паломников, одетых в ихрамы, описанные выше, что производит весьма странное, оригинальное впечатление на глаз, не привыкший к таким костюмам.
Торговцы в Мекке преимущественно сирийцы, персияне, жители Дамаска и индийские мусульмане. Базар переполнен всевозможными товарами европейских фабрик и заводов; много также медной посуды индийского изделия. Мелочные товары преимущественно английских фабрик, а именно: бусы, браслеты, кольца, серьги, кружева, ленты, чулки, позументы, поддельные бриллианты, лампы, вазы, чашки, стаканы и другая стеклянная, фарфоровая и фаянсовая посуда, а также и металлическая, эмалированная; в изобилии помада, духи, мыло и проч., а также обувь, сработанная по последней моде. Кроме того много разных сластей и закусок: всевозможные маринады, варенья, сардины, и всякие кондитерские произведения и лакомства; разные аппараты, швейные и льдоделательные машины и проч. Все эти товары доставляются в Геджас, конечно, на европейских судах через Джиддинский порт. <…> Из произведений русских фабрик ценятся местным населением единственно одни замки, привозимые иногда некоторыми паломниками, да и то в количестве всего нескольких десятков. Вот все, что идет сюда из России…
Вследствие пустынности страны, окружающей Мекку и кочевого быта ее населения, всякие жизненные продукты доставляются в город из других стран и городов; так, свежие фрукты, виноград, абрикосы (урюк), персики, винные ягоды и проч. привозятся из Таифа; финики – из Медины; разная огородная зелень, дыни, арбузы и проч. – из местности Вады-Фатима; разный хлеб, а также картофель и капуста – отчасти из Каира, а главное из Бомбея Для размола привозного зернового хлеба в городе имеются мельницы, самой простой конструкции, приводимые в действие ослами и мулами. Как в самом городе, так и в его окрестностях никаких садов и огородов и вообще посевов нет, что зависит прежде всего от недостатка воды для орошения; без этого же в стране растут только финиковые пальмы и дикие растения: травы и колючие кустарники.
В центре главного базара, около Бейтуллы, находится специальный рынок для торговли рабами; он состоит из двух небольших отделений. Рабыни и их дети сидят обыкновенно на скамейках, а рабы помещаются прямо на полу. Эти несчастные люди принадлежат к черной и желтой расам; откуда они доставляются сюда – мне точно неизвестно. Цены на рабов вообще не дорогие. Из любопытства я заходил на этот рынок и не рад был, что зашел… Эта непривычная для меня картина превращения людей в скот, или вещи, сильно меня взволновала и я поскорее ушел…
Вода для питья, купаний, омовений и вообще для домашних потребностей проведена в Мекку по подземным трубам из дальних гор, верст за сорок; водопровод этот сделан вдовою халифа Гарун-Аль-Рашида Зубайдою и существует в исправности до сего времени. Вода находится в закрытых резервуарах, расположенных в разных частях города; жители пользуются ею бесплатно. Но кроме того, как в самом городе, так равно и за городом имеются большие цистерны для стока дождевой воды; они составляют частную собственность, принося владельцам хороший доход от продажи из них воды. Вода из цистерн продается хозяевами преимущественно чрез рабов, которые развозят ее по городу в турсуках на верблюдах и ослах, или же разносят пешком, взвалив турсуки на спины. Многие вдовы и сироты, владеющие цистернами, как наследственным достоянием, покупают рабов и употребляют их на частные заработки, преимущественно в качестве водоносов.
Коров у городского населения вообще мало и коровьего молока трудно достать и оно дорого; доят коз. Бараны здесь очень мелкие и худые, почему мясо их невкусное, жесткое, не то, что мясо наших среднеазиатских баранов. Дрова и угли привозятся в город на верблюдах из окрестной страны.
Для бедных паломников всех национальностей в городе имеются бесплатные помещения, называемые такиэ, в виде домов; они выстроены в разное время и пожертвованы в пользу паломников богатыми мусульманами и народами, исповедующими Ислам. <…> Чужестранцы как в Мекке, так равно и во всем Геджасе, по местному закону, не имеют прав на приобретение недвижимой собственности, а иноверцы вовсе не допускаются ни в Мекку, ни в Медину, как об этом было замечено выше. Всем здесь владеют арабы, которые <…> очень мало заботятся о хорошей постройке и правильном содержании жилых помещений, турецкое же правительство, по причине слабости и расстройства финансов, не принимает никаких мер ни для доставления удобств паломникам, ни вообще для улучшения быта местного населения. Единственное исключение представляют собою следующие правительственные учреждения: почтово-телеграфная станция, принимающая и рассылающая письма и депеши во все концы света; письма принимаются впрочем только простые и почту в Джидду и другие города Геджаса возят частные извозчики на ослах… Как можно видеть из этого, почтовое сообщение не отличается ни особым благоустройством, ни быстротою… Затем имеются две аптеки, одна из них казенная, а другая частная; есть также больница, разграбленная, впрочем, арабами… Вот и все.
Вообще по части городского благоустройства и удобств жизни так же мало сделано, как и в других чисто азиатских городах. Здесь вовсе нет извозчиков, а экипажи имеются только у губернатора и мекканского шерифа. Лошадей нет вовсе; сообщение по городу производится на ослах верхом, а турецкая кавалерия, как я говорил об этом выше, посажена на мулов. Почему здесь, в главном городе страны, славящейся своими лошадьми, их нет вовсе, я не мог добиться, но могу удостоверить, что лошади здесь большая редкость. Уличного освещения по ночам в городе тоже нет вовсе, а в домах практикуется освещение керосиновое при помощи английских ламп и американского керосина.
Постоянного населения в городе считается до тридцати тысяч душ; обстановка в домах, в общем, далеко неказистая, мебели в комнатах почти нет и арабы, по большей части, сидят и лежат на полу, как впрочем все восточные народы; своего домашнего хозяйства почти не ведут, довольствуясь всем с базара. По этой причине в городе масса кофеен, съестных лавочек и пекарен.
В городе довольно много живет наших среднеазиатцев; они занимаются разными промыслами и не думают возвращаться на родину.
Население города живет вообще довольно нескучно. На праздниках во время поста рамазана, курбан-байрама и проч., устраиваются большие народные гулянья с каруселями и плясками мужчин в особых балаганах; на гуляньях устраиваются кофейни, съестные лавочки; здесь же продаются мелочными торговцами всевозможные безделушки, игрушки для детей, словом устраивается праздничный базар. На гулянья собираются преимущественно женщины и дети в пестрых и блестящих костюмах. В особенности поражают непривычный глаз фантастические костюмы детей из парчи и кисеи; они обвешаны с головы до ног всевозможными ожерельями, серебряными монетами, разными побрякушками. Это какие-то костюмированные балы детей, устраиваемые на открытом воздухе… Женщины хотя и ходят с закрытыми лицами, но гуляют совершенно свободно, громко перекликаются в толпе, разговаривают, смеются; исключительно только ими занимаются карусели: они усаживаются на них обыкновенно попарно, поют песни, играют в бубны… Это не только им не воспрещается и никто их не осуждает, но напротив мужчины чинно стоят в стороне и слушают их песни и игру на бубнах (здесь никакой другой музыки обыкновенно не бывает). Я невольно удивился такой свободе женщин в городах и вообще в Геджасе. На гулянье собирается публика со всего города; здесь и офицеры, и чиновники, и солдаты; приходят также, конечно, и паломники, прибывшие со всех концов света, торговцы; бывают кадии (казии), имамы, раисы, словом представители всех мусульманских народностей земного шара. Толпы мужчин ведут себя весьма скромно и прилично, как бы не замечая вовсе веселящихся женщин. По вечерам обыкновенно пускают ракеты, жгут бенгальские огни, которые очень дешевы: от пяти до десяти копеек штука; их отчасти приготовляют сами арабы, наибольшее же количество привозится индийскими торговцами из Бомбея. Вообще по вечерам на гуляньях очень весело: трещат и лопаются ракеты, горят разноцветные, блестящие бенгальские огни, освещая пеструю, оживленную, шумящую толпу, фантастические костюмы детей; повсюду гремят бубны и раздаются песни женщин… Шумно, пестро, оживленно и все крайне оригинально…
Заговорив о мекканских женщинах, не могу не упомянуть об одном их оригинальном обычае. Все они курят и, отправляясь куда-нибудь в гости, предварительно посылают свой наргале (кальян), а придя, усаживаются, курят и болтают с хозяйкою, как это делается повсюду и у всех народов. Вообще курение наргале в Геджасе представляет собою почти тоже, что у нас самовар и чаепитие, т. е. и угощение и времяпрепровождение… Поэтому табак здесь во всеобщем употреблении и его часто не достает в лавках.
В городе имеются две крепости, выстроенные одна против другой на окружающих высотах, а пред въездом в город со стороны Джидды при мне строилась громадная двухэтажная казарма. Местный турецкий гарнизон состоит из тысячи человек пехоты и кавалерии на мулах; у него имеется довольно сносная военная духовая музыка. Есть также и артиллерия, но сколько батарей, мне неизвестно.
Военною и гражданскою частью в Мекке управляет турецкий губернатор (в мою бытность там был Хасан-Хальми-паша). Он редко куда показывается и просителей всегда принимает у себя на дому; при нем состоит особое управление, называемое «хокумет»; в нем сосредоточены решительно все дела: военные, административные, судебные и проч. Из дома он выезжает иногда в коляске, запряженной в дышло парою темно-гнедых мулов, а иногда верхом на большом белом муле. Кучер, правящий мулами коляски, простой араб в обыкновенном арабском костюме и в калошах на босую ногу. При выездах губернатор одевался в легкий, длиннополый халат; на голове феска. Я ни разу не видал его в генеральской форме, хотя и был в Мекке в самое торжественное время года, т. е. во время хаджа. В коляске он всегда ездит один, причем адъютанты сопровождают его пешком. Они обыкновенно одеты в черные мундиры с золотыми аксельбантами.
Между офицерами стоящего в Мекке турецкого гарнизона форма одежды и цвет ее материи, по-видимому, вовсе не соблюдается; они ходят кто в чем попало, в разноцветных костюмах, хотя постоянно при оружии: с шашкой или саблей английского образца на серебряных или золотых портупеях; на плечах носят суконные погоны с металлическими звездочками. Солдаты одеты в белых рубахах; погоны у них суконные без всяких отметок. Дисциплины и военной выправки между ними незаметно.
Заговорив о турецких солдатах, не могу умолчать об их нередких бунтах против своего начальства. Бунты происходят главным образом по двум причинам: по неполучению вовремя жалованья и по неправильной задержке на службе отпускных, отслуживших в рядах армии законное время. Во время бунта солдаты нередко занимают вооруженною рукою Бейтуллу, грабят население города и окрестностей и предаются разным неистовствам. Для их усмирения обыкновенно пускаются в ход уговоры, в чем, кроме офицеров, принимают участие и духовные лица, действуя на религиозное чувство солдат. Вообще солдаты стоящего здесь отряда народ довольно распущенный и, разумеется, по вине своего начальства, не всегда поступающего справедливо и законно.
В 1890 г. взбунтовался гарнизон г. Медины из-за того, что солдатам своевременно не дали отпуска со службы. Они побросали свое оружие и забрались во двор гробницы пророка и прожили там более недели, пока начальству удалось их уговорить и успокоить. За эту неделю они превратили двор гробницы пророка в казарму и никого не пускали на поклонение, а для своего продовольствия грабили базар и съестные лавочки. Точно такой же бунт был в г. Джидде в 1891 г.; солдаты заняли большую городскую мечеть и тоже грабили съестное на базаре.
В Мекке имеется казенная типография, печатающая только книги религиозного содержания, а также рисунки видов Мекки, Медины, Бейтуллы и проч. Все печатается очень дешево: берут только за бумагу и немного за труд. У двух главных ворот Бейтуллы находятся книжные базары; покупаемые здесь паломниками книги и рисунки развозятся ими во все концы света. Их, как известно, можно немало встретить и у нас, в Средней Азии, в мечетях и саклях туземцев.
Бейтулла
Бейтулла, или Бейтуллах (дом Божий), иначе Кааба, есть главная святыня Мекки; здание это находится в центральной части города посредине огромного четырехугольного двора, занимающего площадь приблизительно в четыре десятины. Площадь обнесена со всех сторон стенами; вдоль них выстроена терраса, перекрытая куполообразной крышей, обращенной открытою стороною к Бейтулле; она украшена колоннадою из мраморных и каменных столбов, или колонн, довольно простой работы. Пол этой террасы выложен местами из мраморных, а местами из простых камней неправильной кубической формы; укладка их самая грубая. Над террасою в разных местах возвышаются семь минаретов. Так как площадь, на которой находится здание Бейтуллы и окружающие его террасы, ниже полотна примыкающих улиц по крайней мере на полторы сажени, то при входе со всех сторон необходимо спускаться по широким каменным лестницам; в таких местах устроены ворота, коих считается до сорока. Все эти постройки самой простой архитектуры и по своему характеру и внешнему виду не представляют решительно ничего замечательного.
От террасы чрез всю дворовую площадь, по направлению к Бейтулле, проложены устланные камнем дорожки шириною до 2½ арш., по сторонам которых местами имеются решетчатые ящики. В них стоят простой гончарной работы корчаги с водою священного источника Земзема; на ящиках лежат медные чашечки для питья воды, что может делать каждый из паломников и притом бесплатно. Вся дворовая площадь между дорожками, Бейтуллой и террасами выровнена и усыпана крупным песком. Вокруг стен Бейтуллы устроен помост из мраморных плит; он окружен проволоками из прутового железа, укрепленными концами в чугунных столбах, поставленных вокруг помоста; для входа на помост оставлены проемы. Таваф вокруг Бейтуллы совершается по этому помосту.
Здание Бейтуллы выстроено из больших кусков горных камней, не одинаковой величины, грубой оттески, серого цвета, без всяких наружных украшений; вышиною здание приблизительно пять сажень, шириною не более трех сажень; форма его основания квадратная. В восточном углу в стену вделан знаменитый черный камень хаджар-аль-асват, главная святыня Бейтуллы. Он вделан в стену на такой высоте, чтобы можно было его целовать, т. е. приблизительно на 2 аршинах от пола, окружающего здание мраморного помоста. Камень сверху и с боков обложен серебром; на виду оставлена только часть его для целования паломниками; величину его определить невозможно. Серебряная пластина, закрывающая камень, имея овальную форму, огибает угол здания; посредине ее сделано небольшое отверстие, в котором, в углублении, видна часть камня. Цвет его темно-красно-бурый с прожилками; хотя за точное определение такого цвета я не ручаюсь, потому что вообще не знаток в распознании цветов, но во всяком случае он не черный, как об этом рассказывают. За это я вполне ручаюсь, так как рассмотрел видимую часть камня весьма внимательно. Для входа во внутренность Бейтуллы имеется с северной стороны всего одна дверь, находящаяся на высоте сажени от площади окружающего двора; окон нет вовсе. Дверь деревянная и с наружной стороны обложена листовым серебром; входят обыкновенно при помощи простой приставной деревянной лестницы, а в торжественных случаях – по чугунной лестнице на колесах, которая подкатывается к двери; она стоит обыкновенно во дворе, несколько в стороне от Бейтуллы.
Крыша Бейтуллы плоская; для стока с нее дождевой воды с западной стороны устроен желоб, как говорят, золотой; на нем висят золотые украшения величиною в кисть руки. С западной стороны здания имеется небольшая, полукруглая мраморная стенка. По словам арабов эта стенка означает, что здание Бейтуллы ранее было больше и это есть остаток старых стен[11].
Все здание Бейтуллы с наружной стороны, от крыши до фундамента стен, обыкновенно покрывается толстой, черного цвета, шелковой материей. Это покрывало все заткано словами на арабском языке основного догмата Ислама: «Ля Илляга-илль-Аллагу, Мухаммед расуль-Улла», т. е. «Нет Бога, кроме Единого Бога и Мухаммед Его пророк». Это же изречение выткано посредине покрывала серебряными вызолоченными нитями; оно окружает, при надетом покрывале, Каабу как бы поясом. Покрывало ежегодно приготовляется новое по распоряжению турецкого султана по особому заказу. За три дня до начала хаджа покрывало подбирают снизу до половины высоты здания, а обнаженную часть стен закрывают белым полотном. Простой народ думает, что Бейтулла покрывается ихрамом, на самом же деле это делается для того, чтобы паломники, прикасаясь к покрывалу, не рвали его, что всегда возможно ожидать от толпы, собирающегося сюда всевозможного народа. Следовательно в покрытии нижней части Бейтуллы белым полотном нет ничего религиозного, а простой расчет сохранить в целости драгоценное покрывало, каждый кусок коего приносит заведующим Бейтуллою значительный доход. Накануне хаджа старое покрывало заменяется новым; старое поступает в пользу служащих при здании, режется ими на куски, которые и продаются паломникам. Части покрывала, затканные серебром, поступают в пользу мекканского шерифа; он извлекает из материи серебро и продает серебряникам; они делают из него особые кольца, которые называются «баба-сириюзюк», т. е. кольца от грыжи; концы серебряной пластинки кольца почему-то никогда не спаиваются. Так как кольца из освященного серебра, по поверию мусульман, имеют целебные свойства, то они ценятся вообще довольно дорого, почему как шериф, продающий серебро, так и серебрянники, работающие из него кольца, получают хороший доход.
Внутренность Бейтуллы имеет следующий вид. Пол устроен из мраморных квадратных плиток; нижняя часть стен, в виде панели, приблизительно на полтора аршина от пола, обложена мраморными плитами с арабскими на них надписями; посредине комнаты поставлены три деревянных столба, поддерживающие потолок; стены обтянуты парчовою материей; какого вида потолок, точно не знаю – смотреть на него почему-то считается большою неучтивостью. От стен по линии столбов, выше человеческого роста, протянута простая пеньковая веревка в палец толщиною, на которой повешено множество серебряных и золотых разной величины и формы кувшинов и ваз. Это все приношения богатых паломников. С левой стороны от входа, у самой двери, стоит небольшой, самой простой работы, ничем не покрытый деревянный столик; на нем лежит большой серебряный ключ. По желанию паломника ключ этот прикладывают ему к груди и на язык, за что и взимают плату по усердию и щедрости паломника. Что это означает – я дознать не мог.
В правом углу комнаты имеется загородка в виде небольшого чулана; в ней находится вход на крышу. Говорят, что из этой загородки есть спуск в подземелье, имеющееся под зданием; ходит молва, что в этом подземелье хранятся редкостные и драгоценные вещи…
Проникнуть во внутренность Бейтуллы не так-то легко и, во всяком случае, это доступно далеко не всем паломникам. Дверь здания за время хаджа открывается только в известные дни и вход туда стоит немалых денег. Впрочем, при желании вход возможен и каждый день по особому предварительному заказу, но это доступно только весьма богатым лицам, стоит многих хлопот и порядочных издержек. Арабы уверяют, что в Бейтуллу каждый день являются на поклонение семьдесят два ветра, и что между ними много вредных для здоровья людей, но много и полезных…
В северо-восточной стороне двора, недалеко от Бейтуллы, находится колодец Земзем под каменным павильоном, имеющим одну входную дверь. Устье колодца обложено кирпичной оградой круглой формы, высотою в один аршин. В колодец опущена железная круглая решетка с решетчатым же дном; сделано это ввиду того, что были случаи самопожертвований со стороны особенно восторженных паломников: они бросались в колодец и их тела не были находимы, будто бы потому, что он не имеет дна… Все это разумеется только религиозные рассказы. На самом деле глубина колодца до воды приблизительно 27 арш. и глубина воды в нем до 17 арш. Здесь глубину колодцев измеряют обыкновенно ростом человека. О Земзем говорят, что глубина его до воды 11 человек, а глубина воды до дна 7 челов. Принимая средний рост человека в 2½ арш., я и даю цифры глубины в аршинах[12]. Воду из колодца черпают кожаными бадьями, поднимаемыми и опускаемыми на веревках при помощи кое-как устроенных блоков, похожих на блоки в киргизских колодцах в наших пустынях. Теплая вода Земзема считается у мусульман целебною от всех болезней. Только что вынутая из колодца она имеет несколько солоноватый вкус, отдающий щелочью; пить ее для утоления жажды нельзя. Для этого воду разливают в корчаги, остуживают и дают время отделиться находящимся в ней газам. Земзем – источник очевидно минеральный; настоящий химический состав его воды едва ли кому известен, так как если европейские ученые и исследовали ее состав, то очевидно по запасам паломников, в которых газообразные части уже испарялись.
Колодец Земзем управляется двумя братьями, шейхами из одного арабского рода, а у них в подчинении находится масса служителей из их же рода. Начерпанная с вечера вода Земзема разливается, во время хаджа, в тысячи горшков и утром разносится по квартирам зажиточных паломников; на следующий день запас заменяется новым, а пустые горшки уносятся служителями обратно. За это шейхи взимают деньги, ходя по квартирам паломников; таксы нет, а довольствуются тем, кто что даст. Во время пятничного намаза во дворе Бейтуллы вода Земзема разносится по рядам паломников во время антрактов моления; разносят в кувшинах и в медных чашечках, за что взимается сбор с молящихся, но опять-таки без определения сумм, а по усердию и щедрости паломников. Разносится вода Земзема и в будничные дни, но денежного сбора уже не делается; принято платить один раз в неделю, именно в пятницу, хотя, конечно, служители не отказываются принимать от особенно щедрых паломников даяние и в будничные дни. Паломники обыкновенно набирают воду в бутылки, флаконы и пузырьки и развозят ее по всем странам света. Возвратившись на родину, они одаривают ею родных, друзей и знакомых, а некоторые и продают, иногда за дорогую цену[13].
Во дворе Бейтуллы находится пять макамов (мест). Главный из них макам Ибрагима, т. е. Авраама, который, по одному преданию, строил Каабу. Этот макам помещается на северо-восточной стороне от Бейтуллы. В решетчатом павильоне, с дверью постоянно под замком, находится камень, покрытый материей, вышитой золотом. Камень этот служил пророку Ибрагиму при постройке Бейтуллы подставкою; он, при постройке, смотря по желанию строителя, то подымался, то опускался, заменяя собою леса. Таково предание. Другие четыре макама, находящиеся по сторонам Бейтуллы в виде небольших павильонов, представляют собою четыре секты мусульманства, на которые оно делится, именно четырех имамов, представителей сект: Ханбели, Малеки, Ханифи и Шефи. В восточном углу двора находится огороженное деревянною решеткою помещение для женщин. Здесь они стоят во время совершения намазов (молитв), так как в это время у мусульман не принято допускать женщин в среду мужчин.
Как самая площадь двора, так и пространство под террасою по ночам освещается тысячами огней в разноцветных шарообразных фонарях.
Бейтулла находится в полном заведывании мекканского шерифа и управляется одним из старших шейхов рода Бени-Шейбе в наследственном порядке, как о том повелено в Коране; у этого шейха находится ключ от Бейтуллы; он же заведует содержанием здания и наружного двора в порядке и проч.; масло и другие осветительные материалы отпускаются турецким правительством. В распоряжении этого шейха имеется множество служащих из его же рода; как их начальник, так равно и все они носят названия «хрям-агалары»; они следят за порядком и тишиною во время сборищ паломников. Словом это полные хозяева Бейтуллы.
Нынешний мекканский шериф Гаун-аль-Рафик отобрал ключ от прямого наследника по старшинству в роде Бени-Шейбе и передал его другому лицу, хотя и того же арабского рода, но более младшему в роде; т. е. с нарушением порядка строгой наследственности; за это мекканцы считают его нарушителем божьих повелений.
Мекканский шериф, суд, паломники и далили
Мекканский шериф[14], это высшее духовное лицо всего мусульманского мира; по своему происхождению он считается прямым потомком и наследником пророка Мухаммеда. В былое время мекканские шерифы играли роль эмиров, т. е. независимых, высших правителей; в настоящее время хотя это звание и осталось за ними, но никакого практического значения не имеет; титул пишется только на бумаге. За последние двадцать лет власть мекканских шерифов совершенно ограничена турецким султаном; они только духовные начальники, никакой гражданской власти не имеют, подчиняются турецкому губернатору и назначаются на должности, по его представлению, турецким султаном.
Потомки пророка Мухаммеда называются сеидами, а каждый сеид в Геджасе носит звание шерифа, а потому шерифов здесь очень много; они носят особый знак отличия, кривой нож на поясе, и пользуются среди арабов почетом и уважением. Многие из них занимаются скотоводством, но большинство, имея верблюдов, посылают их на заработки со своими рабами по перевозке тяжестей и пассажиров по стране. Из этого рода сеидов назначается и мекканский шериф. В 1895 г. шерифом в Мекке был Гауналь-Рафик; ему было уже под 60 лет и он имел постоянную резиденцию в Таифе – в городке верстах в 70 от Мекки по направлению на восток, за Арафатом.
При шерифе обыкновенно состоит турецкий конвой из 50 человек солдат при двух офицерах, которые считаются адъютантами шерифа и носят аксельбанты, как и адъютанты мекканского вали. Говорят, что шериф адъютантов и солдат конвоя содержит на свои доходы, которых у него не мало. Обыкновенно он одевается в длиннополый азиатский костюм, но для торжественных случаев имеет особенную форму в виде мундира, в котором, между прочим, делает визиты высокопоставленным иностранным особам. Он носит через плечо ленту вроде русской Андреевской ленты и множество орденов и звезд, усыпанных алмазами и брильянтами.
Из своего дома шериф выезжает обыкновенно в коляске, запряженной мулами. Замечательно то, что когда он желает сделать кому-нибудь визит, то за несколько минут до своего приезда посылает вперед несколько человек солдат с офицером, при оружии. Они становятся в комнате, приготовленной для приема шерифа, и когда он приезжает, отдают ему честь: берут ружья на караул и так стоят перед шерифом и хозяином все время, пока продолжается визит. При этих визитах нередко случается, что в дом, куда он приезжает, предварительно приносят его наргале (кальян), как это делается женщинами, о чем я говорил выше.
Все духовенство Геджаса, далили, вакили, лица, причастные к Бейтулле, а также все мелкие шерифы находятся у него в полном подчинении; он есть глава и начальник всех тех лиц, которых по европейским понятиям можно назвать духовными лицами, хотя в мусульманстве собственно духовенства и нет, по крайней мере в том виде, как это существует у христиан. Местные кадии (по-среднеазиатски – казии, т. е. судьи), шерифу однако не подчиняются. В делах совершения хаджа, именно в выполнении священных его обрядностей, он никакого участия не принимает, исключая поездок на Арафат и в Мину. Через подчиненных ему далилей и вакилей он оказывает содействие паломникам в путешествии по святым местам, например при поездках в Медину, отпуская для них ежегодно десятки тысяч верблюдов с верблюдовожатыми; такса за наем верблюдов устанавливается им, однако, по собственному усмотрению. От этого он имеет крупный доход; в поставке верблюдов для паломников и перевозке их тяжестей принимает впрочем участие и мекканский вали (губернатор).
Выше я сказал, что кадии не подчиняются шерифу и следовательно не состоят в числе духовных лиц, как это стремятся сделать наши туркестанские казии, присваивая себе незаконное право, например, совершения треб вместо имамов[15]. В Геджасе кадии имеются в каждом городе и назначаются на должности турецким правительством. Суд производится гласно и публично; порядок и форма разбора дел в судейских камерах очень просты и несложны, проста также и вся обстановка; все ведется замечательно тихо и вполне прилично. При разборе и решении дел кадии руководствуются не книгами шариата, а особыми уставами, составленными турецким правительством на основании шариатных постановлений; уставы эти носят название «Дастур» и изложены в виде отдельных статей, как наши русские, или вообще европейские своды законов. Статьи «Дастура» изменяются и дополняются согласно требованиям практической жизни и современности, следовательно не представляют собою таких неподвижных, неизменяемых постановлений, как шариат[16].
Истец или ответчик, недовольные решением единоличного судьи, имеют право переносить дело в высшее учреждение, называемое хокумет, которое состоит при губернаторе, как об этом сказано выше.
В общем Геджас страна далеко не сутяжническая. Замечательно, что больше всех других жителей занимают внимание судей наши туркестанские соотечественники… Очевидно и туда они приносят свою страсть к спорам и горячему сутяжничеству часто из сущих пустяков. Впрочем недаром говорится, что привычка есть вторая натура…
По прибытии в Мекку в ихрамах, надетых на границах «священной области», паломники прежде всего совершают таваф вокруг Бейтуллы и между Сафа и Мярва, снимают затем ихрамы, устраиваются на частных квартирах или в общественных такиэ, переодеваются, и все время, в ожидании хаджа толкаются то во дворе Бейтуллы, то по базарам. Здесь они покупают разные мелочи и безделушки: финики, сурьму, четки, воду Земзема, разные книги, молитвенники, литографированные виды Мекки, Медины, Бейтуллы и проч. Кроме того, покупают куски белой бязи, или полотна, на саван; эти куски обмачиваются в воде Земзема и просушиваются во дворе Бейтуллы. Во время хаджа в Мекке продается огромное количество указанных сортов материи, что дает значительный барыш торговцам; немало получают дохода и служители Бейтуллы за обмачивание будущих саванов в водах Земзема и просушку их у Бейтуллы. По мусульманскому поверью, покойник, обернутый в саван, обмоченный в воде Земзема, избавляется от адского огня на том свете…
Все свои покупки, предназначенные для себя и подарков родным и знакомым на родине в память посещения священного города, паломники стараются сделать заранее, чтобы по окончании хаджа поскорее выехать на родину. Вследствие этого в месяц хаджа улицы Мекки положительно представляют собою вид какойто ярмарки религиозного вида. По улицам и базарам народ кишит с раннего утра до поздней ночи, один куда-то спешит, торопится, другой толкается без всякого дела; по улице между Сафа и Мярва только что прибывшие паломники совершают таваф под руководством далилей и вакилей, бегая легкой рысцою и оглядываясь по сторонам; вокруг Бейтуллы – тоже. Если смотреть на улицу со второго или третьего этажа дома, то толпа, запруживающая собою улицу, как бы стоит на одном месте, как бы заключена в узкий продолговатый ящик; народу, как говорится, яблоку упасть негде; слышен только шум толпы, голоса… Между тем на улице пыль, жара страшная, просто дышать нечем…
Всех паломников можно разделить на четыре категории: действительные, специалисты, промышленники и плуты. Действительные, или истинные паломники, едут в Мекку единственно по религиозному стремлению, как и христиане в Иерусалим, буддисты в Тибет, в Лхасу и проч.; они исключительно заняты только совершением хаджа, т. е. выполнением религиозных обрядностей и обязанностей, после чего немедленно возвращаются на родину. Это, разумеется, лучшие из паломников. Паломники-специалисты занимаются совершением хаджа за других, что допускается шариатом, и, как люди уже опытные в этом деле, служат путеводителями для новичков; они называются «бадальцами» – совершающими хадж за других, конечно, не без вознаграждения; наши «бадальцы» постоянно вертятся между Россиею и Меккою, превращая хадж в какое-то ремесло. Этим занимаются преимущественно муллы, имамы и пр., словом мусульманские духовные лица. Сами за себя они на поклонение вообще мало ездят, а приезжают чаще бадальцами. Бадальчество особенно развито среди наших татар, хотя в последнее время начинает развиваться и среди степного киргизского населения.
Паломники-промышленники занимаются преимущественно торговлей, везут от города до города разные товары и останавливаются на неопределенное время там, где для них выгодно; поспеть или опоздать ко времени хаджа для них, собственно говоря, совершенно безразлично; таким же порядком они возвращаются и обратно. Часто они женятся на пути и остаются на жительство в тех городах Аравии или вообще Турции, где нашли себе пристанище. – Паломники-плуты избрали себе специальностью обирать более простодушных из своих собратий, а особенно являющихся из разных диких местностей. Они встречают и провожают таких паломников на пути их следования, заботятся об их благополучии и интересах, прикидываются самими добрыми и простодушными спутниками, в особенности на пароходах. Изучив характер спутника и узнав его достояние, эти плуты при первом удобном случае обирают доверчивую жертву и бросают ее часто на произвол судьбы среди чужих людей, вдали от родины. В этой профессии замечаются и женщины.
Как выше я говорил, далили есть руководители при совершении хаджа. Это совершенно частные люди, т. е. не духовные лица и не чиновники. Далилям дается это звание непосредственно самим мекканским шерифом, а затем уже это звание и обязанности переходят наследственно от отца к сыну. Все далили местные арабы, знают турецкий язык, люди довольно зажиточные и пользуются среди паломников почтением и уважением, мекканцы же смотрят на них теми же глазами, как у нас смотрят на адвокатов…
Как мусульманские страны, так равно и Россия, имеющая в числе своих подданных много мусульман, а также вассальные среднеазиатские ханства, разделены между далилями на участки,
почему каждый далиль, прибывающих в Мекку паломников своего участка, забирает в свое ведение и распоряжение. В шариате нет никакого указания на то, чтобы совершать хадж при помощи особых руководителей; далили вызваны практическою необходимостью, так как девяносто девять сотых паломников не знают правил совершения хаджа. Хотя никому не возбраняется совершать хадж по собственному разумению и без всякого руководительства и посредничества, но так как далильство уже установлено с давних времен, то каждый паломник, стремясь совершить хадж по всем правилам, предписанным религиозными требованиями, неминуемо прибегает к содействию далиля. Вообще далильство настолько распространено и вошло в обязательную привычку, что паломники еще на родине знают имена своих далилей и, по приезде в Мекку, прямо расходятся по ним, поступая под их руководительство, как бы в силу необходимости, или закона.
Далили имеют своих вакилей (поверенных) и учеников; и те и другие состоят из родственников или даже из сыновей, в силу наследства, будущих самостоятельных далилей. Вакили большею частию находятся или в Джидде или в Ямбуке (Ямбо), где высаживаются с судов паломники. Они их встречают, доставляют им верблюдов, ослов или мулов и отправляют из Джидды – в Мекку, а из Ямбука – в Медину; при этом каждый вакиль сообщает своему далилю о числе принятых им и отправленных по назначению паломников. С самого первого дня высадки они попадают в полное подчинение и распоряжение своих далилей, вакилей и других лиц, которые и принимаются за усиленную их эксплуатацию. Если с этого дня паломник, после всех мытарств в Геджасе, вернется на родину живым и здоровым, – это его счастье, а если погибнет там, – значит так ему и суждено, так на роду написано. Так это и принято здесь понимать…
Вакили и ученики кроме того заняты совершением с паломниками тавафов и других священных обрядностей и указанием святых мест для поклонения. Далили заняты тем же с паломниками, которые побогаче, и кроме того озабочиваются приискиванием им квартир в Мекке и Медине, доставлением напрокат всего необходимого: ковров, паласов, самоваров, котлов, разной посуды, углей, палаток для выезда на Арафат и проч. Далили обыкновенно пользуются за свои услуги добровольным вознаграждением, т. е. по усмотрению и щедрости паломника; никакой таксы за это не полагается. Впрочем паломники на этот счет их не обижают, и редко кто из них платит, собственно за услуги конечно, меньше одной лиры (8 р. 50 к.); бывает, что богатые и знатные люди дают и по 25 лир (212 р. 50 к.). Кроме того далили пользуются и такими деньгами, которые привозятся паломниками в Мекку, или за совершение хаджа за мусульман, не могущих почему-либо совершить паломничество лично (что выражается словом «бадаль», почему лица, совершающие хадж за других, называются «бадальцами», как об этом замечено выше), или же пожертвованные и завещанные на какоенибудь богоугодное дело и проч. Все эти суммы редко минуют рук далилей, конечно, главным образом по неопытности и доверчивости паломников. – Кроме, так сказать, официальных далилей, назначаемых мекканским шерифом, много частных; они постоянно вертятся около Бейтуллы, совершают тавафы за других и тут же получают вознаграждение за свои услуги.
Вот список главных далилей и их далильских участков по России.
О всех умерших в Мекке и вообще в Геджасе паломниках далили обязаны заявлять особому турецкому чиновнику, должность которого носит название «байтуль-маль»[17], и он обязан принимать имущество и деньги умерших на хранение, что далеко не всегда аккуратно исполняется. Чаще всего имущество растаскивается товарищами умерших, а деньги остаются у тех, кому они даны на сохранение в Джидде или Мекке
<…>. От удержания в свою собственность денег и имущества после умерших паломников многие составили себе хорошие состояния в Геджасе, а особенно в Джидде, как главном пункте сборища паломников, прибывающих на судах. В числе подобных лиц, владеющих капиталами, нажитыми указанным незаконным путем, имеются и наши туркестанцы[18].
Арафат
Временем совершения хаджа считаются мусульманские месяцы лунного года шеваль, зуль-каде и часть месяца зуль-хидже, но так как месяцы лунного года не совпадают с месяцами года солнечного (первые короче последних), то хадж совершается в разные времена года; иногда хадж приходится на летние месяцы, иногда на зимние. Мусульманский лунный год имеет, как известно, 355 дней, а год христианский 365 дней с лишком, почему мусульманский отстает от христианского (солнечного) на 10 дней в год, отчего и бывает, что, например, пост рамазан в течение известного числа лет случается весною, летом, осенью и зимою. То же самое бывает и со временем хаджа, который в 1895 году был весною.
Главные религиозные обрядности хаджа заключаются в следующем: на границах священной области Мекки паломник обязан надеть ихрам, вступить в нем в Мекку и совершить таваф – семикратное обхождение вокруг Бейтуллы и семь раз пробежать легкою рысцою между Сафа и Мярва; эти обряды можно считать «обрядами вступления» в Мекку. Затем он должен в назначенное время (в 7 день месяца зуль-хидже) совершить путешествие на Арафат, слушать там хутьбу имама; сюда ходят в ихрамах. Потом идти на местность Муздаляфа, собрать камешки и бросать их в шайтана в местности Мина, где и принести жертвы. По окончании этих обрядностей паломник возвращается опять в Мекку и совершает таваф такой же, какой совершался при «обряде вступления». Это главные обрядности; все остальное, требуемое шариатом и обычаями, уже роскошь и исполняется немногими паломниками, в том числе и путешествие в г. Медину.
Во время моего хаджа поездка на Арафат, или иначе день Арафата, состоялась 21 мая, в воскресенье; я, надев ихрам, выехал с женою накануне, в субботу утром. Улицы Мекки были битком набиты верблюдами; по ним, как говорится, не было ни прохода, ни проезда: верблюдовожатые суетились, передвигая верблюдов то вперед, то назад; на узких улицах верблюды стесняли друг друга, задевали сиденьями и опрокидывали паломников на землю; над городом стоял невообразимый шум и гвалт; в спертом воздухе стояли столбы пыли, сверху немилосердно пекло солнцем… Наконец к 9 часам утра с большим трудом мы выбились в предместье города, где и остановились, чтобы дать необходимый отдых людям и животным.
Здесь мой возчик, араб, указывая пальцем на большое здание, которые усердно разрушали арабы, сказал «бхур»… Оказалось, что это разрушался дезинфектор, построенный было турецким правительством с целью ослабить заразные болезни в городе, преимущественно холеру, свирепствовавшую особенно сильно в 1892 году. Я и раньше имел сведения об этом дезинфекторе; постройка его была только что закончена и его предполагалось пустить в действие в этом году, но арабы пришли в сильное возбуждение, обвиняя власти, а особенно врачей, выдумывающих учреждения, противные религии… Невежественные, фанатизированные толпы не раз приходили к губернатору, высказывая убеждение, что дезинфектор не только своим действием, но и одним своим видом может вызвать кровопролитие… Когда в город со всех стран света набрались паломники, смотрящие на все глазами местных арабов, турецкий губернатор в конце концов уступил, вероятно во избежание большой резни и беспорядков. И вот только что отстроенное здание разламывалось; крыша была уже сброшена, железные балки потолка отнесены в сторону, окна и двери выбиты ломами и исковерканы; самый аппарат был еще по-видимому цел, но наполовину засыпан разными обломками и осколками. Над этою руиною из совершенно свежего строительного материала еще гордо возвышалась железная труба дезинфектора, а около валялось множество каких-то разорванных бумаг. Словом, торжество человеческого невежества было полное…
Арафат находится на востоке от Мекки в 20 верстах; между ним и городом есть местечки Мина и Муздаляфа, имеющие непосредственное отношение к хаджу паломников; об этих местечках я скажу ниже. Дорога на Арафат пролегает между пустынными горами. Сам Арафат есть ни что иное, как песчано-каменистая долина, площадью приблизительно в 15 кв. верст; на ней местами растет кустарник, местами, на песчаных бугорках, нечто вроде камыша; кругом этой долины возвышаются горы. Место в долине, предназначаемое собственно для остановки паломников, находится в северной стороне долины; оно огорожено особыми знаками в виде столбиков и воротцев. При мне стан выехавших на Арафат паломников, состоящий из палаток, занимал не более пяти квадратных верст и по моему приблизительному расчету паломников собралось никак не более 30 тыс. человек, между тем, по преувеличенным рассказам паломников, обыкновенно полагают, что здесь ежегодно собирается более 150 тыс. человек.
Близ этого лагеря, на северной стороне долины, возвышается каменистая гора, вышиною от 50 до 70 сажень; на ней находится павильон самой простой архитектуры, нечто вроде среднеазиатской балаханы, где хатыб-имам читает хутбу[19]. Вот эта гора и носит собственно название Арафат, или иначе Гарафат; на ней архангел Гавриил являлся пророку Мухаммеду в своем настоящем виде. Слово Гарафат значит истина[20]. Около горы обыкновенно останавливаются мекканский шериф, губернатор и другие должностные и почетные лица, выезжающие на Арафат; позади их располагаются турецкие войска и артиллерия, а дальше, в глубину долины, паломники, кому где и как угодно. Подниматься на гору Арафат для паломников по правилам хаджа не обязательно, но это никому и не возбраняется.
В южной части долины находится огромный двор и мечеть, называемая мечетью «пророка Ибрагима», т. е. Авраама. В центре долины лежат развалины каких-то стен; что они собою представляли в свое время и когда разрушены – неизвестно. У подножия описанной выше горы Арафата протекает по арыку вода, та самая, которая проведена далее в г. Мекку. В санитарном отношении стоянка на Арафате ничего дурного собою не представляет. Паломники останавливаются в палатках и при них имеются еще маленькие палаточки для отхожих мест; для них роют небольшие ямки, а затем засыпают их землею. Всех умерших хоронят там, где они умерли; особого кладбища не имеется. Во время сильного развития холеры в день Арафата, как это было, например, в 1892 г., очень многие паломники складывают здесь свои кости, так как никаких медицинских мер не принимается. По всей долине разбросаны могилки паломников в виде кучек земли с набросанными сверху камешками, но это, разумеется, одна тысячная часть следов погибших здесь людей в течение столетий. Нужно думать, что местность долины у горы Арафата сплошь усыпана их прахом…
День Арафата начинается утром чтением имамом «хутбы»; он помещается в павильоне на вершине горы; чтение продолжается до 4 часов пополудни. Хотя хутбу и должны слушать все паломники, но по физической невозможности этого по причине отдаленности от лагеря помещения имама, многочисленности собравшихся и продолжительности чтения слушание сводится к одной формальности. Во время чтения каждый располагает собою, как ему вздумается: может молиться, но может и спать; время от времени, когда с горы начинают махать платками в знак произнесения возгласов к Богу, которые нужно делать в известных пунктах чтения, в ответ и паломники машут платками; в этом, собственно, и заключаются все обрядности, совершаемые на Арафате. По окончании чтения хутьбы дается залп из пушек, после чего, не более как в продолжении часа, все паломники поднимаются и уходят в Муздалифу.
На Арафате, в 10 часов утра, во время чтения хутбы, я в первый раз услышал о том, что в Джидде перебили консулов европейских держав и перерезали христиан. Это сообщил мне мой извозчик, араб Хасан; рассказывая об этом, он весело улыбался, на меня же его рассказ произвел потрясающее впечатление; у меня, как говорится, язык прилип к гортани и я не знал, что сказать… Не успел еще отойти Хасан, как к моей палатке подъехал на ишаке вакиль далиля всех туркестанцев, ходжентский житель Мухамеджан Мансуров, проживающий в Джидде и скопивший себе большое состояние, обирая мошенническим путем наших паломников. Торжествуя, с сияющим лицом и веселою, довольною улыбкою, он громогласно подтвердил рассказ Хасана об истреблении презренных «кяфиров» и добавил, что все имущество христианских консулов разграблено народом. Я положительно остолбенел; что я перечувствовал в этот момент, невозможно передать; достаточно сказать, что я поседел от испуга и волнения, жена же заболела… Я думал, что сейчас же мне будет конец, а жену и детей растащат, как какие-нибудь вещи… Положение действительно было отчаянное! Что я мог сделать один среди десятков тысяч <…> людей именно на Арафате, где, естественно, религиозный фанатизм среди паломников возбуждается более, чем в другом месте… Достаточно кому-нибудь в шутку крикнуть: вот консул-урус!.. чтобы меня разорвали в клочки… Не говоря уже о местных <…> арабах, даже и наши паломники, вступив на землю Геджеса, немедленно превращаются в самых ярых мусульман <…>… Кто мог мне здесь оказать защиту? Во всяком случае не турки и не турецкий вали, который не мог отстоять от фанатичной толпы арабов даже свой невинный дезинфектор, разрушенный ими у него на глазах…
Оказалось, что нападение арабов и разного сброда на консулов христианских держав случилось в Джидде 18 мая, когда мы не выезжали ещё из Мекки, но я решительно ничего не знал об этом. Я не могу упрекать других в том, что мне своевременно не сообщили, но об этом умолчал даже служивший у меня туркестанец сарт Ходжа Икрам, пользовавшийся безотчетно моими деньгами на разные расходы. О нападении на консулов он узнал в тот же день от прибывших из Джидды паломников (здесь вести распространяются в народе так же быстро, как и у нас, в Средней Азии), но ничего мне не сказал. Расчет в этом бесчестном поступке был весьма простой: если что случится с хозяином на Арафате, он легко мог воспользоваться его достоянием…
Ни жив, ни мертв, стоял я у своей палатки, как вдруг вижу, что по направлению ко мне стремительно идут, с возбужденными лицами, несколько вооруженных арабов… В полной уверенности в том, что это идут за мною мои палачи, я невольно отшатнулся в палатку; в глазах потемнело и я был вне себя; жена что-то начала говорить, но я ничего не слышал… В страшном испуге я однако раскрыл палатку и посмотрел на арабов; они подошли уже ко второй моей палатке, занятой моими прислужниками, и разговаривали с ними. Оказалось, что арабы разыскивали пропавшего верблюда… Все то хорошо, что хорошо кончается, но тем не менее все это так напугало нас с женою, что она заболела скоротечною чахоткою и вскоре умерла…
С Арафата мы поднялись, по окончании чтения хутбы, в 5 часов вечера и двинулись в Муздалифу в таком же страшном беспорядке, в каком ехали сюда из Мекки. В Муздалифу приехали, когда уже стемнело. Местечко Муздалифа находится между горами и состоит из нескольких построек, среди коих стоит мечеть с высоким минаретом. По правилам хаджа здесь паломники останавливаются для совершения сразу двух вечерних намазов (молитв) и кроме того обязаны набрать каждый по 63 мелких камешка для бросания в Мине в шайтанов (дьяволов). Ко времени прибытия паломников Муздалифа была иллюминована довольно красиво; здесь были устроены арки, башенки, вензеля и проч., усыпанные разноцветными огнями. Кроме того, здесь устраивается ночной базар; он состоит исключительно из всевозможных съестных припасов и питий: чая, кофе, разных шербетов в бутылках и проч. По преданию, Муздалифа есть место, где Адам сошелся с Евою, после изгнания из рая, в воспоминание чего, ночевать здесь с женою, в религиозном отношении считается добрым делом…
Мина и возвращение в Мекку
Из Муздалифы мы выехали позднею ночью в местечко Мину, куда и прибыли перед утром.
Мина, это небольшой городок, отстоящий от Мекки в 7–8 верстах; он расположен в узкой долине между невысокими горами; в нем имеется около сотни каменных домов, вытянутых в две линии по сторонам широкой улицы. По правилам хаджа, паломники обязаны прожить здесь три дня, но они обыкновенно уезжают в Мекку на третий день пополудни. Мина служит как бы местом отдохновения паломников после совершения хаджа, хотя из сказанного выше легко можно убедиться, что отдыхать-то от усиленных молитв особенно и нечего… Здесь паломники снимают свои ихрамы и приносят жертвы. Из Мекки выезжают сюда все торговцы и на улицах и в окрестностях городка устраивается настоящая, шумная ярмарка. Персы весьма бойко торгуют здесь драгоценными камнями, преимущественно бирюзою, любимым камнем на всем Востоке. По вечерам устраивается довольно сносная иллюминация: горят огнями высокие башни, арки, вензеля, пускаются цветные воздушные шары, лопаются в воздухе ракеты и трещат фейерверки… Эти народные увеселения устраиваются в трех местах: у палатки мекканского шерифа, египетского махмаля и дамасского (шамского) махмаля. О том, что такое эти махмали, я скажу подробно ниже. На Мине турецкие власти, а также все, кто пожелает, делают визиты мекканскому шерифу и он отдает их, конечно, только более важным лицам, а паломники поздравляют друг друга с совершенным хаджем, угощают друг друга мясом приносимых ими в жертву животных, вообще благодушествуют. Войсковые египетские музыканты ходят по палаткам паломников и за особое вознаграждение играют серенады. Вообще по вечерам здесь людно, шумно и весело… Недалеко от места расположения паломников, за городком, по направлению к Мекке, находятся три отдельные одна от другой конусообразные кучи, сложенные из горных камней; эти кучи и называются шайтанами (дьяволами), т. е. вернее служат их видимым знаком. По наружному виду они ровно ничего не представляют замечательного, но с ними связано следующее предание. Когда по повелению Божию пророк Ибрагим вел своего сына для принесения его в жертву, то на этом именно месте им был замечен шайтан в трех видах, который начал говорить обреченному в жертву, что отец ведет его с целью зарезать, и склонял его к тому, чтобы он не слушался отца и вернулся. Пророк Ибрагим проклял лукавого шайтана и бросил в него камнем. В память этого здесь и сложены три каменных кучи и побиваются паломниками камнями, как изображения шайтана… Делается это так. Каждый паломник во время трехдневной стоянки на Мине обязан каждый день лично отправиться к кучам и бросить в них по 21 камешку из числа 63, набранных предварительно в Муздалифе и привезенных сюда. Только израсходовавший все камешки в указанном порядке считается совершившим этот обряд…
В память известного жертвоприношения Авраама, в Мине приносятся кровавые жертвы паломниками, не всеми, разумеется, а кто побогаче. Для жертвоприношений имеются особые бойни, находящиеся от Мины приблизительно в версте расстояния; они состоят из навесов на столбах; под навесами лежат запасы извести и выкопаны ямы, у которых и режутся жертвенные животные. Боен устроено в достаточном количестве, так что задержки в резании животных не бывает; режут особые резаки, поставленные от мекканского шерифа, и берут за свою работу небольшую плату, больше всего удовлетворяются даянием, смотря по щедрости жертвователя. На бойнях стоят турецкие солдаты и следят за порядком и чистотою. Нужно заметить, что в общем бойни содержатся хорошо и зловония не чувствуется.
В жертву приносятся бараны и верблюды, которые к этому времени подгоняются к Мине арабами. Так как в жертву по большей части приносятся тощие бараны, вероятно, по русской пословице – «на тебе, Боже, что нам негоже», – то жертвователю, даже при его желании воспользоваться жертвенным мясом, его не выдают, а, заколов животное, бросают в яму и засыпают известью и песком. Обыкновенно выдают только мясо жирных баранов. Встречаются жертвователи, которые покупают и режут по десяти и более баранов, но мясом не пользуются, даже жирным, а тут же раздают бедным арабам, которые и сидят обыкновенно возле боен; но если и они отказываются, то все бросается в яму и закапывается. Много приносят в жертву и верблюдов, но так как их мясо никто не ест по его грубости, то трупы тоже бросаются в яму. В этом, собственно говоря, и заключается жертвоприношение, т. е. паломник покупает животное, его режут на бойне, бросают в яму и зарывают; ничего религиозного, поражающего глаз и сердце в этом как будто и нет, все сводится к одной формальности.
Шкуры с убитых животных иногда снимаются, а иногда нет. Право на шкуры с жертвенных животных принадлежит мекканскому шерифу, но ввиду того, что они не имеют здесь почти вовсе ценности, то их по большой части не снимают. Впрочем, были годы, когда шериф сдавал бойни в аренду, собственно говоря, продавал промышленникам свое право на шкуры, которые, конечно, все снимались и поступали в пользу арендатора.
Выше я упомянул о махмалях египетском и дамасском. Махмаль есть не что иное, как верблюд, на котором прикреплен балдахин, в виде небольшой палатки, сделанный из бархата, расшитого золотом; он убран золотыми кистями и бахромой; по углам, с наружной стороны, находятся золотые шарики, а наверху изображение луны, красиво убранное. Верблюд, носящий балдахин, покрыт блестящей парчой и увешан золотыми кистями. Вообще убранство махмаля очень красиво и, по-видимому, дорого. Говорят, что под балдахином помещается кусок дерева от люльки, или же от верблюжьего седла (сиденья), на котором ездила в Мекку для совершения хаджа дочь пророка Фатима, жена халифа Али. Во время путешествия махмаля сопровождают другие верблюды тоже красиво убранные; на них обыкновенно сидят аравитянки и распевают молитвы.
Ко времени хаджа махмалей прибывают в Мекку два: один из Египта, а другой из Шама (Дамаска); первый прибывает морем, а другой идет сухим путем; они направляются сначала в Медину, а потом уже идут в Мекку, где их встречают с большою церемониею. Махмали обыкновенно сопровождаются кавалерийскими отрядами с артиллериею, под начальством пашей. Махмали вошли в моду за последние 5–6 лет; раньше их не существовало.
В Мине, во время стоянки паломников, обыкновенно действуют телеграф и почта, но в этом году, по случаю нападения арабов на христианских консулов, эти учреждения были закрыты. Распространился слух, что между Меккою и Джиддою восстали арабы, ограбили почту, оборвали телеграфную проволоку и убивают и грабят проезжающих. По этой причине, находясь в Мине, я ни тем, ни другим способом не мог снестись с нашим консульством и узнать действительное положение дел. Только с большим трудом и за значительное вознаграждение я уговорил одного из своих служащих съездить в Джидду и, получив от него довольно обстоятельные известия, несколько успокоился.
Нападение арабов на консулов европейских держав в Джидде в свое время было описано в газетах, а потому этого дела здесь я пока касаться не буду. Скажу однако, что это не был взрыв только одного простого религиозного фанатизма <…>; причины, вызвавшие нападение, весьма сложны. О них я надеюсь рассказать впоследствии.
Из Мины мы выехали 24 мая после полудня и приехали в Мекку, когда уже стемнело. Таким образом наш хадж совершился довольно благополучно. Оставалось лишь совершить прощальный таваф вокруг Бейтуллы и между Сафа и Мярва и возвратиться с Джидду, но слух о неблагополучном состоянии путей к Медине и Джидде все ещё поддерживался, а потому мне посоветовали несколько дней обождать в Мекке, на что я и согласился. Я уже узнал из достоверных источников, что управлявший русским консульством, опасно раненый ружейным выстрелом, Г. В. Брандт увезен в Суэц, секретарь консульства Ф. Ф. Никитников цел и невредим; консульство не было разграблено, а христианское население находится под защитою английских и французских военных судов, которые весьма быстро явились со своими страшными для арабов пушками и ружьями и стояли наготове на Джиддинском рейде. Тем не менее я ужасно опасался за целость своего семейства и не знал, как вырваться из Мекки. В случае каких-либо неприятностей надеяться на охрану и содействие турецких властей нельзя было и думать, так как турки и сами едва здесь держались, потакая самовольству и грабительским наклонностям арабов; кроме разрушения дезинфектора, о чем я упомянул выше, они разграбили здесь больницу, грабили и убивали паломников и вообще проезжающих по дорогам к Медине и Джидде, и все это при молчаливом и пассивном отношении турецких властей. Ввиду такой слабости правительства султана, которого арабы хотя и почитают как халифа, но очень мало слушаются, оставаться мне на неопределенное время в Мекке было более нежели опасно; здесь я был не как чиновник русского посольства, а как простой смертный, частное лицо, прибывшее для совершения хаджа. Между тем население города, наэлектризованное происшествием в Джидде, было все-таки несколько возбуждено и, вдали от пушек европейцев, могло предпринять что-либо резкое против всего, что так или иначе относилось к европейскому и христианскому…
К довершению моего несчастья, со мною случилась и еще беда. В Джидде, когда паломники из туркестанцев проезжали в Мекку, я настаивал, чтобы они не передавали лишние свои деньги на хранение плутам хранителям из разных проходимцев, а сдавали их в консульство под квитанции. Несколько человек меня послушались. Оказалось, что этим поступком я нажил себе много врагов из числа тех, которые составили себе хорошие состояния принятием от паломников денег на сохранение и присвоением их себе, когда паломники погибали во время хаджа или от заразных болезней, или же от других причин. Нужно заметить, что особенно много паломников гибнет по дороге между Меккою и Мединою в пустынных степях отчасти от грабежей арабов, отчасти от причин весьма таинственного, загадочного свойства… Здесь я считаю своим долгом упомянуть имена более опасных хранителей паломнических денег и вещей из числа наших среднеазиатцев, это: Мухамеджан Мансуров, Кары Махмут и Закир-Эфенди. Все эти господа, после нападения на консулов, распространили в Мекке между паломниками слух, что их деньги, при разграблении будто-бы консульств, пропали и научили их требовать свои капиталы с меня, как давшего им неудачный, по их мнению, совет.
Вообще дела складывались так, что мне приходилось поскорее уносить ноги из священного города… Я нанял более десяти мулов, конвоиров из татар и надежных арабов, под охраною которых благополучно вернулся в Джидду. Здесь моя жена вскоре окончательно слегла в постель и я, для лечения ее, вынужден был просить отпуск в Константинополь.
Пилигримство в Мекку. – Лагерь пилигримов у Медины
Заканчивая настоящий рассказ, я считаю нужным оговориться. Обо всем, что я видел, говорю как очевидец, ничего не прибавляя, а даже немножко убавляя, чтобы не затронуть как-нибудь нечаянно религиозного чувства мусульман, которые, возвратившись из хаджа, обыкновенно считают своим долгом рассказывать разные чудеса. Как мог видеть читатель, никаких чудес на самом деле нет; напротив, все очень просто и даже, пожалуй, бедно, чудеса же может создавать только восторженное религиозным чувством воображение. Я же, что видел и слышал, о том и говорю, придерживаясь возможной точности.