Национальный зомби
«В условиях загнивающих авторитарных режимов людей охватывают тоска, отчаяние и отвращение. В яркой форме это – чувства «критически мыслящего меньшинства», но в той или иной степени и выражаясь в разных идеологических формах, они постепенно распространяются в очень широких слоях. Они прячутся за конформизмом и цинизмом и разъедают режим изнутри. Так было при позднем царском режиме. Так было при поздней советской власти. И схожие чувства стали формироваться при путинской «стабилизации».
Чувство безнадежности усиливается именно тогда, когда ненавистные режимы уже пережили свою акме и их жизненный цикл приближается к концу. Это как бы признак начала конца, чувство безысходности – признак того, что исход близок».
Нет, это не самоцитаты из «Высокой болезни». Это начало статьи «Плохой сценарий» Дмитрия Ефимовича Фурмана, одного из наших самых глубоких аналитиков. Я разделяю далеко не все положения статьи, но для меня важно здесь зафиксировать очень близкую мне и прекрасно сформулированную Д. Фурманом постановочную часть его анализа.
Третий раз за последнее столетие мы переживаем стадию гниения авторитарного режима, не столько осаждаемого оппозицией, сколько безнадежно потерявшего драйв и охваченного тошнотой (la nausea) и отвращением к себе. Дважды падение такого режима приводило к обрушению российской государственности.
Как избежать подобного сценария в третий раз подряд – только так может быть сформулирована центральная проблема наших дней ответственным исследователем.
Именно так ее и ставит Дмитрий Фурман. Уверен, что его статья станет началом серьезной дискуссии на эту тему.
Сам Дмитрий Ефимович, ссылаясь на наш печальный исторический опыт, видит основную опасность в демократическом нетерпении оппозиции, видимо несистемной.
Не могу с этим согласиться. И дело даже не в справедливости или несправедливости упрека к оппозиции. Существеннее то, что сегодня ее организационные и ресурсные возможности реально влиять на политическую динамику незначительны, намного слабее, чем у демократической оппозиции времен перестройки, не говоря уже о революционной оппозиции царскому режиму.
Но и февральская революция, и горбачевская перестройка были задуманы и совершены вовсе не оппозицией, а правящим истеблишментом. Его нетерпение определяло динамику событий. В последнем случае – нетерпение партийно-гэбистской номенклатуры прорваться к манящим вершинам западных образцов комфорта и потребления. На пути к этой заветной цели она сбрасывала все – опостылевшую идеологию, империю, государство. А демократическая интеллигенция с энтузиазмом отработала у нее на подтанцовке, а затем была объявлена демшизой и списана в архив, чтобы не путалась под ногами.
Тем более сегодня, эндшпиль обреченного путинизма будет разыгран, прежде всего, самим правящим классом. И от степени именно его ответственности зависит будущее страны. При самом благоприятном для нее сценарии оппозиция сможет лишь косвенно повлиять на идущие внутри его процессы.
Это тот же самый правящий класс позднего СССР, победивший в «демократической революции» конца 80-х – начала 90-х, разбавленный 2-м и 3-м эшелонами номенклатуры, бывшими бандитами, фарцовщиками, майорами мухосранских резидентур, младшими научными сотрудниками, письмоводителями питерской мэрии, украшающими сегодня официальные и теневые мировые списки Форбса.
К его порокам можно отнести все, что угодно кроме нетерпения, тем более демократического. Напротив, это самый застывший в ступоре, самый застойный и самый неспособный к какой-либо позитивной эволюции класс в истории угасавших авторитарных режимов. Путинизм как карикатурный симулякр большего идеологического стиля имел слишком коротенький жизненный цикл, чтобы внутри него успело вырасти новое поколение, оспорившее бы ценности отцов.
На плаву все те же победители ельцинской, а затем путинской волн приватизации, судорожно вцепившиеся в яхты, резиденции, «Patek Philippe» и прочие символы своей случайной и блудливой власти. У них уже был свой звездный час. Жизнь удалась, и для них наступил конец истории.
Не могу понять, где мог уважаемый автор увидеть Путина, осознавшего «к концу правления бесперспективность дальнейшего подавления общества» или Медведева «искренне провозгласившего свой демократический идеал».
Какой «конец правления»? Почетный председатель кооператива «Озеро» может, как свободный мыслитель, осознавать все, что угодно, но он никогда не решится добровольно завершить свое просвещенное правление. Никаким гарантиям и иммунитетам он не поверит, да и члены кооператива, единодушно требующие продолжения банкета, никуда его не от пустят. Что делает дискуссию об искренности медведевских «идеалов» уже совершенно неактуальной.
Половина срока это очень важная дата. Земную жизнь пройдя до половины, человек отвечает за свое лицо. А на третий год во власти политик отвечает за свое президентство. И за свое, извините за выражение, место в истории. Похоже, что для Медведева оно уже определилось. У путинской параши.
Двухлетние игры в оттепель и либерального наследника закончились. Венценедосный был взвешен и найден очень легким. Вся «элита», включая системных либералов-с и самого местоблюстителя, дисциплинированно выстроилась под своего ночного портье. Запланированный им для себя новый 14-летний срок фактически начался.
На мой взгляд, именно это циничное терпение «элит» представляет наибольшую опасность для российской государственности, а не «демократическое нетерпение» оппозиционеров.
Любой даже самый жесткий авторитарный режим не может опираться исключительно на насилие. Недаром и сталинская и гитлеровская диктатура придавали такое огромное значение своему идеологическому, вернее мифологическому обеспечению, на ниве которого расцветали гениальные Сергей Эйзенштейн и Лени Рифеншталь.
Свой маленький миф о молодом энергичном офицере спецслужб, посылающем русские полки в глубь Кавказа, несущем ужас и смерть террористам и всем врагам встающей с колен России, создали в телевизионной пробирке и циничные кремлевские жулики-политтехнологи в далеком 1999 году.
Истосковавшаяся по властному повелителю женская душа России потянулась тогда от солидного, но пресноватого, Евгения Максимовича к молодому герою-любовнику.
В следующей избирательной кампании уже заматеревшему Байкалинвестгруппенфюреру была всажена еще одна лошадиная доза миф-инъекции «Заступник народный, бескорыстный и бескомпромиссный борец с олигархами». Подключились и слетевшиеся, как мухи на елей, мастера культуры соответствующего разлива – Михалковы и бондарчуки-младшие.
Все это довольно мило работало лет десять, пока не подступила та неизбежная тоска и тошнота, о которой так справедливо говорит Д. Фурман.
И никакими ритуальными целованиями в животики мальчиков, осетров и спящих тигриц, швыряниями ручек в Дерипасок и задушевными беседами с катями и сережами, время вспять не повернуть. Путинский миф мертв.
Пытаться сцементировать общество и заморозить Россию еще как минимум на полтора десятилетия языческим поклонением национальному зомби – это уж будет слишком даже для нашего доброго, доверчивого и привыкшего ко всяческим чудачествам начальства народа. Этот ведущий к метафизической катастрофе выбор правящей «элиты» – еще одно свидетельство крайней степени ее безумия, бессилия и безответственности.
Второе пришествие Путина композиционно видится мне как ремейк знаменитого полотна Александра Иванова.
Навстречу застывшим в тоскливом ожидании на полусогнутых нотаблям по выжженной пустыне российского политического пространства устало бредет, неприятно подергивая желвачками, миф-зомби с мифом-выкидышем на руках. Головка национального выкидыша повязана ленточкой с надписью мелкими буковками «Свобода лучше, чем несвобода».
2010 г.