1
«Отвращение, Жалость, Гордость»
– Куда прёшь дебил! – услышал Я в след смачную ругань грузной старухи, переходящей улицу. – Понарожают уродов… – доносилось сзади, как нож в спину.
В этот летний день мне исполнилось девятнадцать лет. Руки мои крепко сжимали руль винтажного скутера Yamaha VINO и лихо закручивали газ. Ладони слегка вспотели. Ветер, резво хлеставший по щекам, тёплыми, дамскими пощёчинами наполнял ложной свежестью весь окружающий меня мир. Я смеялся, да так громко и дико, что временами сам думал: «Не сошёл ли Я случайно с ума». Но с ума Я не сошёл, поэтому останавливать поток бесплатного кайфа желания не было.
Интересно, завидуют ли мне люди, застрявшие в окаменелых московских пробках, когда видят, как Я счастлив, когда улыбаюсь, строю прохожим кривые рожи? Мне радостно видеть этот прекрасный солнечный день, ощущать кожей касание пыльного прохладного ветра, улавливать в глагочущей толпе обрывки кем-то сказанных фраз, мчась на скорости, читать надписи на ярких футболках. Всё это мне в сладость, всё это заряжает меня необъяснимой энергией существования большого города. В этот день Я хочу обнять весь мир, весь мир, который принадлежал только мне. На этом свете нет места страху, гневу или бедам, на этом свете только Я, только солнце, только смех и скутер у меня под задом.
Порыв душевного взлёта прервал красный свет светофора. Я остановился и поправил круглые пилотские очки, которые Я купил ещё задолго до того, как у меня появился этот скутер. Можно сказать, что сам скутер Я купил ради этих круглых пилотских очков. Я ещё раз громко посмеялся и прочистил пересохшее горло. Светофор долгий, настолько долгий, что Я даже успел вспомнить, что палящее солнце это не очень то и хорошо. Проступил тяжёлый пот. Утерев лицо рукавом клетчатой рубашки, Я осмотрелся вокруг. Высокие дома, высокие заборы, дорогие машины, школа, гул людей, очень красивая фигуристая девушка с ярко-красной помадой.
Засмотревшись на прохожих, Я и не заметил, как всё счастье из меня куда-то вытекло. Всё стало не таким, более тусклым, более обыденным. Солнце приносит только измождение, окружающие вещи сдавливают, как пресс, кажется Я тону в общем столичном унынии. Вот так всегда, стоит на чём-то зациклиться, остановиться дольше, чем на девять секунд, как догнать тот ярый момент жизни, недавно упущенный, уже невозможно. Я испугался, испугался серости моих мыслей. Тут же попытался вспомнить, каково это быть радостным и беззаботным, но почувствовал лишь усталость.
Я посмотрел на часы, «14:10». Нормально, время ещё есть, поеду не спеша.
Минут сорок Я не торопясь ехал по широким улицам Москвы. По раскаленному асфальту, лавируя между узкими проходами в пробках. Я люблю большие города, люблю столицу за свою многоликость, за свою безграничность и глубину возможностей. Мне представить страшно, что бы было со мной, если бы мне пришлось взрослеть в отдалённой провинции, пася коров в каком-нибудь колхозе «Светлый Путь». Страшно подумать, поэтому даже думать об этом не буду.
К трём часам дня Я подъехал к популярной гостиной-кафе «Тема». Состоящее из нескольких небольших залов, уютное помещение с множеством диванчиков, кресел, раскинутых на пушистых коврах подушек. Здесь любила пропадать сутками львиная доля творческих или хипстанутых молодых людей Дорогомилово района. Ребята здесь пили кофе, читали книги, играли в видеоигры, торчали в интернете или просто общались друг с другом, грубо говоря, приятно и в меру культурно убивали свободное время. С того дня, как Я впервые попал сюда, это место мне сразу приглянулось, скажу даже больше, «Тема» стала моим вторым домом в Москве. Здесь мой диван, который Я купил на свои деньги и сам притащил сюда, здесь мои друзья, здесь моя жизнь.
Оставив мотороллер у входа, Я вошёл внутрь. Предчувствуя напряжённую атмосферу, Я закрыл глаза и, не подглядывая, прошёл в холл.
– Сюрприз!!! – волна голосов обкатила меня со всех сторон. Грохот хлопков ударил по ушам.
Не открывая глаз, Я продолжал стоять, раскинув руки статуей Христа-Искупителя, ощущая кожей, как осаживается выпущенный из хлопушек серпантин, на лицо, на голову, на плечи. Чьи-то объятья. Глубоко в ноздри проник нежный запах женских духов. Тёплое прикосновение мягких грудей со всех сторон невольно натягивало похотливую улыбку на моё беспристрастное лицо. Крепкие мужские рукопожатия. Чей-то нелепый смех, переходящий в хрип задыхающегося. Я продолжаю стоять и внимать миру.
Когда общий гул потихоньку стих, Я открыл глаза. Меня окружала толпа хорошо знакомых мне людей, тех, кого Я считаю здесь в Москве своими друзьями, своей второй семьёй. Молодые девушки, парни, несколько мужчин за тридцать, все стильно одетые с модельными стрижками, ухоженные.
Спина-боль. Кто-то хлёстко шлёпнул меня сзади. Утрированно стиснув зубы то ли от злобы, то ли на показ, Я обернулся. Сзади стаял мой хороший друг и одногруппник Егор. Широко улыбаясь во все белоснежные тридцать зубов, он крепко обнял меня.
– Ну, ты пафосный хрен! Даже не взглянешь.
Егор был на пару лет старше меня. Высок, светловолос, голубоглаз. Подкаченное тело и правильные черта лица делали его эталоном русской мужской красоты. Человек он был наидобрейший из всех существующих для меня на тот момент людей в мире. Счастья, рождаемого его душой, хватало не только ему. Прорываясь наружу, оно находило выход в его голубых глазах и награждало собой всех, кого Егор мог назвать своим другом.
– С днём рожденья, друг! Будь счастлив, – сказал он и отдал меня на растерзание толпе.
Когда шум окончательно успокоился, каждый занялся своим делом. Девчата, налив себе кофе, расселись читать журналы. Ребята сели играть в видеоигры. Некоторые одиночки предпочли усесться за отдельные столики почитать книгу или полазить в инете. Я тоже налил себе в баре горячего кофе и удобно разместился на своём диване в дальнем углу общего зала. Кофе был крепким и очень горьким, с вяжущим кисловатым привкусом. Я не очень любил такой «ядрёный» эспрессо, признаться честно, Я вовсе такой кофе не переносил. По душе были более мягкие сорта, в более популярном виде, разбавленные сливками и сахаром, может даже немного корицы. Но, держа в руках чашку только такого, смольного, сурового зелья, Я мог почувствовать себя так, как чувствует себя отдыхающий после долгой прогулки житель столицы, в меру гурманом умеющий найти истинное наслаждение даже в таком ужасном вкусе. Хотя, может, это убеждение и не имело никакого отношения именно к Москве, скорее всего, корни такого смольного эспрессо вели в Европу, в начало второй половины двадцатого века, когда кофе-машины только-только появились в Париже, и эспрессо, как модная фишка, тут же зарекомендовал себя в среде творческого бомонда. Тем не менее, чувствовать себя одним среди тех самых Парижских деятелей искусства чертовски приятно.
Сделав глоток и не показывая отвращения, а напротив, источая только ауру удовлетворения, Я поставил чашку на поднос. Юркий взгляд пробежал по присутствующим. Просторный общий зал, большие витражные окна, прикрытые бардовыми шторами и создающими слабый полумрак в жаркий день. Резные деревянные столики, мягкие диваны оригинальных форм, пушистые ковры в центре зала, усыпанные подушками и футонами, для посетителей, желающих поваляться на полу, смотря фильм или играя в старые, но не забытые настольные игры. Всё то, что стоило тех денег, взимаемых за проведённое здесь время. У меня, кстати, была неплохая скидка, как у постоянного клиента, да и отношения с владельцем «Темы» у меня были прекрасные. Поэтому с меня брали в три-четыре раза меньше, чем со всех остальных. Платил, как правило, Я сразу за месяц, чтобы можно было здесь и дневать, и ночевать.
В разные дни «Тему» можно было воспринимать по-разному. Когда-то она была шумным ночным клубом, когда-то спокойной семейной игровой, а иногда и обителью людей, ищущих истинные знания. Сегодня был вечер буддийского спокойствия, в прямом смысле этого слова. В свой день рождения Я не ждал ни громкой музыки, ни ярких танцев, ни утреннего похмелья. Сегодня, по моей просьбе, состоится ночь китайского кино и китайской чайной церемонии. Придут люди, ведающие и в том, и в другом, расскажут о своём мастерстве, покажут то, что стоит увидеть, и это запомнится и мне, и всем присутствующим, как современное, культурное мероприятие. Модно, стильно, молодёжно, без банальных быдловских советских пьянок.
Чьё-то крепкое объятие вытащило меня из сыпучего песка моих фантазий и усадило обратно на кожаный диван.
– Здравствуй, Миру, как тебе наше поздравление? – спросила Надя. – Извини, сама поучаствовать не смогла, с отцом замоталась.
Надя сняла чёрные туфли на длинной, тонкой шпильке и поджала под себя стройные ножки в тёмных капроновых колготках, аккуратно поправив длинное чёрное платье. Надя была владельцем гостиной «Тема». В возрасте двадцати четырёх лет, имея достаточно обеспеченного отца, она открыла это заведение и тем самым весьма неплохо расширила бюджет семьи. Отец это ценил, но, будучи жёстким шовинистом, отказывался признавать дочь, как полноправного партнёра в делах финансовых, считая, что место женщины за правым плечом её мужа, и выглядывать от туда она имеет правоа только при двух случаях: если мужчина хочет есть, или если мужчина хочет секса.
Надя была очень красивой девушкой, высокой, стройной, с пышной грудью и длинными прямыми волосами цвета молодой пшеницы. Она предпочитала носить исключительно платья и только от самых дорогих модельеров, строго под обувь на высокой шпильке. В ней чувствовалась и нежное женственное начало и твёрдый, целеустремлённый дух лидера. Одним лишь зеленоглазым взглядом она могла дать тебе понять, что ты ничтожество или имеешь реальную для неё цену.
Есть люди, которые могут читать окружающих, как книги, определяя их качества и мысли. Надя же, наоборот, умела заставить человека прочитать себя, причём прочесть то, что нужно было ей. Этим самым она спокойно контролировала соотношение доброжелателей и врагов среди своих знакомых. Почему-то ей было так комфортно, когда половина её знакомых приклонялись перед ней, а вторая половина хотела её убить. Объясняла она мне это простой фразой: «Так надо, Миру, так надо».
Подбивать к ней клинья? Ухаживать за ней? Да нет, вы что, этого Я себе не позволял, и тем самым оставался у неё на хорошем счету. Не думаю, что есть возможность завоевать или впечатлить её каким-либо образом. Человек либо нравился ей, либо нет, и здесь ничего не попишешь.
Моё же отношение к Наде было амбивалентным. Я часто ловил себя на мысли, что чувствую невероятное душевное смятение в её присутствии, как-будто какая-то доля моего подсознания яростно хочет отвергнуть общение с Надей. Вырваться наружу, встать в полный рост, выпрямить спину, извергнуть из самых глубоких щелей души нечеловеческий вой. Сорвать странную белёсую пелену, что находилась вокруг её лица и прокричать; «Заткнись, мразь! Я не хочу тебя слушать! Я не хочу тебя видеть! Умри!». Я не знал причины этому. Я просто это чувствовал, и эта фраза очень часто эхом проносилась у меня от самых глубоких уголков разума до лобной доли, дальше Я её никогда не пускал. Ни ненависти, ни призрения Я к Наде никогда не испытывал, это было просто чистым желанием. Но, слава богам, подобное желание жило так глубоко во мне и было так хорошо прикрыто моими осознанными мыслями, что Надя даже не подозревала о них. Я знаю, и всегда знал с кем стоит дружить, а с кем нет. Для меня лестно ловить завистные взгляды окружающих людей, чувствовать желание быть на моём месте. Я знаю, что расположение такого человека, как Надежда – дороже любого естества. Любой бы из присутствующих здесь, будь это мужчина или женщина, отдали бы свою левую руку на отсечение, чтобы вот так же, как и ко мне, к нему или к ней подсела на диван Надя, разувшись, поджала под себя ножки, по-дружески обняла и завела разговор.
– Всё хорошо, всё супер. Ты мне вот что скажи, во сколько начинать будем?
– Ну, как начнётся всё, так и начнём. Думаю, часам к девяти, как народ весь соберётся, так и стартуем. Ты смотри, что у меня за подарок для тебя. Сюрпрайз, прямиком из Индии, – Надя раскрыла свою сумочку и достала оттуда маленькую, размером с ладонь, бронзовую статуэтку индуистского Бога Ганеша.
Я аккуратно взял статуэтку и покрутил её в руках. Бронзовый Бог с головой слона выглядел великолепно. Красно-золотистая начищенная бронза переливалась в лучах приглушенного света. Глаза Ганеша прикрыты в умиротворении, а на круглом животе красуется свастика.
– Просто невероятно! Он великолепен. Спасибо большое, Надь, Я просто не знаю, что сказать.
– Скажи «Аригато, Надя, домо аригато»
– Да иди ты…
– Шучу, не плачь. Я рада, что он тебе нравится. Ручная работа. Мастера зовут Дхарум Манинхарма, сам он русский, но живёт в Индии уже лет так двадцать. Всю жизнь свою посветил благому ремеслу – работе с металлом. Интересный человек. Мой отец был с ним знаком, когда того звали ещё Яков Исаакович, и жил он в Москве. Так что связаться с ним было не очень трудно.
– Серьёзно, правда спасибо. Поставлю его на самое почётное место в своём алтаре, даже того Кришну подвину немножко.
– Ну и молодец. Ты давай отдыхай, а Я пойду делами займусь. К нам сегодня много новых интересных людей пожалует, нужно всё подготовить.
Надя ушла, и Я остался в относительном одиночестве. Я смотрел в прикрытые глаза бронзового Ганеша, а он смотрел в себя. Поймав волну вернувшегося ко мне спокойствия, Я медленно стал погружаться в болото своих тягучих мыслей. Сначала мысли пришли, как тонкие белые нити в тёмной пустоте. Я вспомнил Владивосток, вспомнил бабушкины куличи на Пасху. Как, будучи маленьким мальчиком, Я сидел на кухне с мамой и красил яйца красителем, разведённым в тёплой воде, а потом дорисовывал разноцветными фломастерами им мордочки. С тех пор, как Я переехал в Москву, Я ни разу не праздновал Пасху, как положено. Не ел куличей, не красил яиц, не ходил в церковь. Зато Я обрёл нечто иное, кое-что новое. Я обрёл санатана-дхарму. Вместе с новой религией, Я обрёл множество Богов и множество новых друзей, которые считают РПЦ исчадием системы и уделом старух, которым перед смертью нужно хоть где-нибудь замолить вагон грехов, накопившихся за бурную советскую жизнь. Дхарма подарила мне медитацию, йогу, веды, мантры, представление о духовной вселенной, то, что Я никогда не слышал ни от мамы, ни от бабушки. Не знаю, правильно ли это, что чьё-то мнение отражалось на таких тонких составляющих личности, как вера. А вера ли? Тонких ли? Нет, навряд ли. Скорее всего, как одежда.
Да-да! Как одежда. Модная, стильная, не хуже, чем у остальных. Чтобы можно было одеть на вечернюю встречу и не переживать, что чем-то будешь хуже окружающих. Всё как должно быть. Всё как есть, по моде.
А что под одеждой?
Красивое нижнее бельё – то, что и показать можно.
Это будут, наверное, твои знания о религии?
Да, конечно.
А под нижним бельём что?
О-хо-хо, ну это ты далеко зашёл, там уже интимное. Я тебе этого не покажу.
Почему? Стесняешься?
Ну, в общем-то, да. Это личное…
То-то и оно, раз стесняешься, значит там, что-то нужное, то, что не модно, то, что имеет свою цену. И то, чем поделиться ты сможешь лишь с самым близким.
Что, например?
Не знаю. Что имеет для тебя цену?
Может вера?
Может быть.
А что такое вера?
Не знаю. Сможешь объяснить?
Ну, ты веришь в то, что завтра проснёшься, если сегодня ляжешь спать?
Ну, да, Я даже не сомневаюсь в этом.
То-то и оно.
Я обратил внимание, что мои мысли уже не белые нити, они стали голосами. Я слышу то, о чём Я ещё не думал, но хотел бы подумать. Много-много голосов, каждый из которых старается перебить другой. Голоса разные: некоторые мне знакомы, некоторые нет, но никто из них меня не раздражает. Как будто всё это для меня вполне нормально. Стараясь прислушаться к зародившемуся в моей голове полилогу, Я ушёл ещё глубже в себя. Посторонние звуки на втором плане совсем ушли, Я вовсе расслабился и расплылся по дивану. Мягким касанием, осторожно, как будто на цыпочках, в моё сознание приходят образы, которые позже совсем сливаются с реальностью.
***
«Не тревожа покой полыни»
Рослая трава, поддаваясь тёплому ветру, щекотала ему стопы. По босым ногам пробежали гусиные мурашки, и он невольно поджал к груди колени. Запах цветущий полыни заставлял вдыхать свежий горный воздух всё чаще и глубже. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Необдуманный порыв ещё молодого Ветра сорвал с Его лица соломенную шляпу, что скрывала взгляд от яркого солнца. Шляпу прибило к старой яблоне, которая росла неподалёку. В глаза ударили твёрдые, как алмазный поток, лучи полуденного солнца. Он зажмурился и перевернулся на живот. Повалявшись на траве ещё минут пять, Он понял, что спать больше не хочется. Вцепившись руками в сочную зелень, на которой лежал, Он со стариковскими хрипами поднялся на ноги. Выпрямив с хрустом спину, Он огляделся. Просторные широкие холмы, покрытые высокой густой травой. От холма к холму скакал всё тот же молодой Ветер.
«Ты не сердись на него. Он ещё совсем юный…», – раздавался невесомый голос в пустоте.
«Побегай по полыни, Я тебе разрешаю. Ты заслужил».
Он расставил в сторону руки, изображая самолёт, и побежал по сочной живой траве, не приминая её колосков. Можно было наблюдать, как по холмам скачут самые настоящие волны из травы, создаваемые юным Ветром. Вслед за Ветром Он бежит, как самолёт, не тревожа покой полыни. Ветреные потоки то ныряли в зелёную пучину, то беззвучно выныривали обратно. Салки с молодым Ветром.
– Mate! (Подожди!) Watashi wa hotondo oitsuita, (Я почти догнал,) – кричал Он, сквозь хохот.
Детский смех разносился эхом по всем холмам, наполняя смыслом скудное существование этого маленького мира.
В одно мгновение Ветер как будто упал на землю. Трава перестала плясать в анархичном танце, а одинокая яблоня, что росла на холме, замерла в беззвучии, и уже не один листок с её ветвей не мог позволить себе шелохнуться. Мир на мгновение поймал тишину.
Раз, два, три…
В следующую же секунду все холмы залились стрекочущим пением цикад. Пение было приятным и убаюкивающим. Но звук всё нарастал и нарастал. В один момент он превратился в страшный гул, который можно было сравнить лишь с шумом взлетающего самолёта. Он прижал ладони к ушам и рухнул на землю, ломая и уродуя под собой молодые побеги полыни.
***
– Том… Том! – кто-то сильно тряс меня за плечи.
Я открыл глаза. Надо мной повис незнакомый мне парень с аккуратно перевязанными на затылке дредами.
– Меня попросили тебя разбудить. Скоро будем начинать.
– Ум… спасибо, друг. Я сейчас приду.
– Да не за что. Классный Ганеша. – он улыбнулся, взглядом указав на статуэтку, стоящую на столике.
Постояв секунду, не дождавшись моего ответа, он развернулся и ушёл.
Я потянулся, проскрипел зубами и ещё пару секунд проследил за незнакомцем. Интересный парнишка, почему Я его раньше не видел или видел, не помню.
Мой кофе уже кто-то убрал. Я забрал со столика свой подарок и отправился в общую кучу пришедших людей. Там Я глазами разыскал Надю и махнул ей рукой. Увидев моё приветствие, она, наверное, сочла его за знак к началу и пару раз громко постучала ноготками о стакан шампанского.
– Друзья мои, минуту тишины и внимания, пожалуйста! – начал она. – Как вы знаете сегодня у нас в «Теме» закрытый вечер китайской культуры. И сегодня нас посетили наши китайские друзья из МГЛУ, которые приехали учиться в Россию русскому языку. – Она показала бокалом шампанского на китайскую пару: парня и девушку. Они тут же приветливо заулыбались. – Так же наше скромное мероприятие посетила глубокоуважаемая мною Лина Тао, руководитель и духовный лидер всем нам известного чайного дома. Во время просмотра фильмов Лина соизволила провести ортодоксальную китайскую чайную церемонию. За это мы ей благодарны и с удовольствием посетим её уголок в нашем заведении этим вечером. Я говорю спасибо всем, кто пришёл сегодня в «Тему» и хотела бы сказать ещё одну новость. В этом зале, среди нас, находится человек, у которого сегодня день рождения и, в принципе, благодаря ему мы здесь все и собрались, ибо устроить этот вечер была изначально его инициатива, которую мы и поддержали. Том, иди сюда, дай мне за твои уши подержаться.
Я подошел к Наде и покорно наклонил голову, подставляя ей своё правое ухо. Тонкие дамские пальчики сомкнулись на моей мочке и потащили меня вперёд. Она рассмеялась и крепко меня обняла.
– Ну, что, ребята, поздравим же ещё раз нашего именинника!
Зал наполнился аплодисментами, свистами, криками: «Ура!», «Поздравляем!», «Happy Birthday!». Я громко поблагодарил гостей и сказал, что очень рад всех здесь сегодня видеть. После, налил у барной стойки ещё одну чашку всё того же чёрного, как смоль, эспрессо.
Прошло пару часов. Успел закончиться первый, запланированный на сегодняшний вечер, фильм. Фильм назывался «Последний император». Сам Я его смотрел, наверное, раз десять минимум, но в оригинальной озвучке, с русскими субтитрами посмотрел впервые. Не то чтобы фильм так больно нравился всем присутствующим, чтобы начинать с него вечер китайской культуры, но Надя решила, что «Последний император» – это модная классика, а она просто обязана быть первой.
После первого фильма должен был быть получасовой перерыв, и большинство присутствующих в зале решили не упустить шанса поучаствовать в ортодоксальной китайской чайной церемонии. Лина, директор чайного клуба, сидела в дальнем углу большого зала. Для неё специально оборудовали небольшую чайную площадку с пушистыми коврами и мягкими шелковыми подушками. Она сидела на пятках перед маленьким чайным столиком, одетая в китайское традиционное шёлковое одеяние: ханьфу золотого цвета с ярко-красным драконом во всю спину. Дождавшись пока все прибывшие гости рассядутся на подушки, она начала церемонию. Все движения рук, шеи, лица Лины были плавными и в тоже время чётко обозначенными. Наблюдая за её пальцами, можно было понять, что любой её жест имеет какой-либо смысл, будь это взмах над стаканом с чаем, или передерживание крышечки чайничка ладонью левой руки. Мне было интересно смотреть, как она двигается, и ещё больше мне было интересно узнать, что эти движения значат. Когда каждый из гостей получил заветную чашечку чая, Лина начала беседу. Она рассказывала много интересных фактов, о которых Я ранее не слышал. Например, о том, что по легенде первые чайные кусты были выращены в век буддийского монаха – Бодхидхармы. Рассказывала, как сильно чай и чайная церемония, в частности, повлияли на Китай и китайский быт. Когда Лина устала рассказывать, она спросила, есть ли к ней какие-либо вопросы. Одна девушка из первых рядов спросила у неё:
– А как правильно приготовить чай?
– Видите ли, правильное приготовление чая, это целая наука, требующая от мастера истинных знаний чайной церемонии. Здесь важен каждый момент. Во что вы одеты, как забраны ваши волосы, в какую посуду вы разливаете чай. Каждое движение вашей руки влияет на правильность заваривания вашего чая.
– Извините, а как влияет, в чём Я одета и движения моих рук на вкус моего чая?
– Так ведь вы спросили, как приготовить чай правильно, а не как приготовить чай вкусно. Не так ли?
***
После перерыва начался какой-то фильм с Брюсом Ли про Кунг-Фу. Смотреть его было уже поинтересней, чем «Последний император», но всё же что-то было не то. Остановив мысли на секунду, Я постарался понять, чего мне хочется в данный момент, но голова была пуста.
Мимо проходил Егор со стаканом шампанского. Вид у него был довольный, немного хмельной. Сидя на полу, Я рукой схватил его за штанину.
– Егор!
– О, здоров. Скучаешь?
– Ага, чувак, чего б поделать?
Егор низко наклонился к моему уху и заговорчески прошептал:
– «Полетай», дружище.
Он был уже немного пьян, и такого ответа стоило от него ожидать. Рассмеявшись, Егор пошёл дальше, туда, куда шёл.
Внутри играло много противоречивых чувств и мыслей. Да-нет, да-нет. Взвесив все «за» и «против», Я решился. Не скажу вам, что меня толкнуло на этот поступок, ненавижу унижаться. Ну, в общем-то, дело было так. Я подошёл к диванчику, на котором сидела одна моя хорошая знакомая. Комплексами она никогда не славилась, её руки были полностью покрыты татуировками-рукавами, а волосы на голове были наполовину сбриты.
– Привет, как фильм?
– Хай, Том. Да ничего так. А тебе как?
– Тоже ничего так. Знаешь… – вдруг сердце начало по-бешеному биться в груди. К горлу подкатил несъедобный ком. Язык как будто не свой. «Можно промолчать, и всё будет хорошо», думал Я, но разве можно промолчать?
– Что?
– Давай «полетаем».
Повисла тишина. Я сказал эту фразу как можно тише, но ощущение было, как будто её слышал весь зал. В глазах своей знакомой Я встретил искреннее удивление. Она засмеялась.
– Нет, ты молодец конечно, Том! Серьёзно, Я оценила. Но, видишь ли, фильм интересный, отвлекаться не хочется.
Я чуть не расплакался.
– Знаешь что? Иди-ка сюда. Видишь вон ту девочку. Вон там сидит. Да не эту! Вон на ковре, блондинка такая.
– А, да, вижу.
– Вот к ней подойди и скажи то, что мне сказал.
– Ты что, издеваешься?
– Ничуть.
– Ну, хорошо.
Я встал, пошёл к той девочке на ковре. Статистика говорит нам, что если отказала первая, не откажет вторая, а если отказала и вторая, то десятая по любому даст.
Да провались ты сквозь землю, Егор! Да будет тебе вечно пусто!!! Но всё уже началось, и назад пятками не интересно.
Девушка сидела на пушистом ковре, обложенная со всех сторон подушками, и пила красное вино из хрустального бокала. Не проявляя активного внимания, Я присел на ковёр, почти вплотную прижавшись к ней. Помолчав пару минут, не отрывая взгляда от фильма, Я сказал: «Добрый вечер», она ответила мне: «добрый». Продолжая так же смотреть на экран. Я спросил у неё, не хочет ли она со мной пройтись по большому залу «Темы» и, возможно, уединиться в малой комнате, где она никогда не бывала.
– А почему Я должна согласиться на твоё предложение? – спросила она, наконец-то посмотрев на меня.
– Потому что ты сидишь одна, тебе скучно смотреть этот старый фильм на китайском языке, и ты допиваешь свой не первый стакан красного вина. Возможно, ты даже уже пьяная. – последняя фраза вышла какой-то неловкой и даже, вроде, неуместной.
Произнося каждое слово, Я был готов взорваться от стыда. Одному Богу, наверное, было известно, насколько Я по-настоящему глупо выглядел в тот момент, изображая из себя крутого столичного пикапера. Но либо мои аргументы оказались настолько неопровержимыми, либо она изначально хотела пойти со мной, но в любом случае девушка взяла меня за руки и, немного качаясь, поднялась с ковра.
Мы побродили немного по «Теме», и Я попросил у Нади ключи от маленькой комнаты. Посмотрев на меня и на мою спутницу, она молча дала ключи и продолжила смотреть фильм.
Так как «Тема» была и ночной гостиной, в ней предусматривалась малая комната для отдыха, на случай если кто-либо захочет отдохнуть в тишине и одиночестве. Комната отдыха была очень маленькая, буквально три на два метра, переделанная когда-то из старой кладовой. Несмотря на размер, она была очень уютной, с хорошим ремонтом. В комнате не было окон, но была мощная вентиляция и объёмное флуоресцентное освещение. Из мебели здесь была только большая кровать, которая занимала почти всё пространство.
Войдя, Я жестом пригласил девушку на кровать и закрыл за собою дверь на замок. Оказавшись в постели, Я вдруг почувствовал невероятную усталость, лень и абсолютный пофигизм к происходящему. Я даже непроизвольно зевнул. Девушка недоумённо посмотрела на меня и засмеялась, да так смеялась, что чуть не упала с кровати. Не выдержав разряжённой атмосферы, Я тоже расхохотался вовсю душу. В этот момент, пока она так чисто и наивно смеялась, Я даже на пару секунд испытал к ней реальную симпатию, мне даже стало интересно, что она за человек.
– А как тебя зовут? – спросил Я сквозь смех.
– Кира. – немного успокоившись, ответила она.
– Серьёзно? Тебя зовут Кира? Классное имя, нет, правда, мне нравится!
– Да, мне тоже нравится. А тебя, вроде, Томом зовут, да?
– Ну, так-то да. Да, именно так… ну, в общем, очень приятно познакомится с тобой, Кира.
– Взаимно, Том. Ну, так что будем делать?
– Если честно, Я что-то немного устал и с удовольствием бы сейчас уснул прямо вот здесь, но, какого чёрта, Я в запертой комнате, на большой кровати с такой красивой девушкой по имени Кира. Так Я же сам себя потом не прощу, если сейчас мы с тобой здесь не «полетаем».
– Ха, а Я подумала, ты и вправду уснёшь, Я аж испугалась, неужто Я такая страшненькая сегодня.
– Ну, так что?
– Что, что? Целуй давай!
Я улыбнулся и рывком набросился на её хрупкое тело. Я был трезв, и поэтому спешить не хотелось, хотя от Киры не хило попахивало вином. Медленно снимаю с неё блузку, Я стараюсь как можно нежнее целовать её тело. Сегодня Я хочу, чтобы всё было красиво, как в дорогой арт-эротики. Кира начала стягивать с себя джинсы, Я остановил её руку, и сам рывком стянул их вниз. Я на секунду привстал, чтобы рассмотреть её тело. Тело было великолепным, меня лишь смутил её взгляд. Прикусив нижнюю губу, она смотрела на меня как последняя шлюха из дешёвой порнухи. Это никак не вписывалось в общую картину моего поведения на данный момент. Вдруг, Я почувствовал неописуемую ярость к Кире, из-за того что её глаза всё портят. Можно было бы их прикрыть рукой, ударить Киру по лицу, чтобы её похоть заменить страхом. Но Я сжал зубы и просто больше не смотрел не её лицо. Покрывая тело Киры поцелуями, Я дошёл до груди. Расстегнув бюстгальтер, Я аккуратно положил его рядом и принялся массировать её белую грудь. Маленькие розовые соски так набухли, что когда Я облизывал и покусывал их, Кира вздрагивала и постанывала, как маленький щенок. Забавно. На груди Я остановился надолго, мне хотелось как можно сильнее её возбудить, чтобы она залила своей смазкой всю эту долбанную кровать. Опустив свою руку ниже, Я нащупал трусы, они были мокрыми и липкими, как и кровать под ними. Вдруг Я осознал, что Я даже не начинал раздеваться.
– Кир, а Я ведь даже ещё и рубашку не снял.
– Угу. Дай Я помогу тебе снять.
Она встала на колени и начала быстро, дрожащими от возбуждения руками, снимать с меня рубашку, майку, джинсы и трусы. Во всех её движениях Я ощущал неуверенность, какую-то неловкость, несамостоятельность. Хотя с другой стороны это тоже забавно.
К тому времени мой член уже торчал, как кол, у меня в штанах, и выпустить его на свободу было большим удовольствием.
– Малыш, да ты у нас уже совсем взрослый, сейчас мы с ним поиграем.
Такой бред с ее стороны мимо ушей Я пропустить, но уж никак не мог.
– Кир, давай без… этого, по крайней мере, сейчас. Хорошо?
– Хорошо, как знаешь.
Кира даже вроде как будто обиделась, но потом как ни в чём не бывало, взяла мой член и начала интенсивно массировать его рукой.
– Приятно?
– Приятно…
– А сейчас будет ещё приятнее.
Она взяла мой член в рот и начал медленно водить губами туда-обратно, иногда нежно посасывая и полизывая. Это было приятно, очень приятно. Я на мгновение расслабился и чуть не кончил, слава Богам, что вовремя успел поймать себя на мысли.
– Подожди, подожди, Кир.
Я схватил её за плечи и махом уложил на спину. Одним движением стянул с неё трусы и всунул в горячее переполненное смазкой влагалище. Кира вцепилась своими руками мне в бока и до предела прижала к себе. Я начал двигаться, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Тут Я понял, что Я не хочу растягивать удовольствие, Я хочу кончить быстро, хочу, чтобы мне было приятно, очень приятно. Я вошёл как можно глубже, она сжала губы. Я подвигался ещё пару секунд и, высунув член, кончил ей на живот. В эту же секунду меня как будто обдало холодной водой. Мой разум очистился от всех мыслей и желаний. Чувство просветления стало единственным, что имеет смыл. Тут же Я подумал почти обо всём разом, ей Богу, если бы Я мог растянуть это чувство на целый день, Я бы написал несколько диссертаций по психологии и пару планов по революционному перевороту в России. Насколько всё-таки, наверное, гениальны кастраты, если конечно им дано испытывать это чувство на протяжении всей жизни.
Я посмотрел на Киру, и меня переполнило отвращение. Мне стала противна она, её тело, её белая грудь, влажное влагалище, пошлый взгляд. Почему? Не знаю. Наверное, потому что всё это шло в рознь с тем великим пост-оргазмическим чувством, которое Я испытывал мгновение назад. Я захотел встать и уйти прямо сейчас, прямо в эту секунду. Но вслед за презрением меня окатила другая, более тёплая волна жалости, мне стало жалко Киру. Эту девочку, которая лежит передо мной полностью голая, на вид тела шестнадцать-семнадцать, длинные русые волосы раскинуты по подушке. Она смотрит мне в глаза и глубоко дышит. Я слышу это глубокое дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох. Я закрыл глаза и снова сунул ей. Она опять застонала. Началось движение. Я опять получал наслаждение в разных позах, но это наслаждение как-то постепенно скрылось за моими мыслями, ушло на второй план. Я занимался сексом и думал, какой бы фильм посмотреть, когда приду домой, что поем на завтрак, куда поставить новую статуэтку Ганеша. Очередной оргазм выбросил меня из размышлений. Я кончил ей внутрь.
– Ой, извини, Кир. Я просто увлёкся. – растерянно сказал Я, не вполне понимая, как так получилось.
– Да ничего страшного, ты главное доведи меня до оргазма и мы в расчете.
Тут меня окатила третья волна. Волна гордости. Заниматься сексом мне больше не хотелось, два оргазма для меня вполне достаточно, учитывая, что Я не такой уж сексимен и на звание альфа-самца никогда не рассчитывал. Но одна лишь мысль о том, что Я не могу довести девушку до оргазма, выводила меня из себя. А что, если об этом узнают мои знакомые, так Я ж им в глаза смотреть не смогу. Глупая, конечно, мысль, но в тот момент именно об этом Я и думал. Я схватил Киру за бёдра и не отпускал её, пока она не кончила.
Когда всё закончилось, мы легли спать. Кира положила свою голову на мою грудь и уснула. Мне же не спалось. И презрение, и жалость, и гордость – всё прошло. К Кире Я не чувствовал ничего, она была просто девушкой, которая сейчас спит у меня на груди. Наступила полная прострация. Я лежал и смотрел в пустой потолок, прислушиваясь то к своему сердцебиению, то к её дыханию. Мне сильно захотелось в квартиру, которую Я снимал неподалёку от университета.
Стараясь не разбудить Киру, Я аккуратно встал с кровати, оделся и вышел. Попрощавшись со всеми в общем зале, Я пошёл на улицу. Тёплая летняя ночь, относительно свежий Московский ветер и свет фонарей. Чувствовалась внутренняя пустота, но не та пустота, которая заставляет напиться, а та приятная пустота, которая даёт почву для глубоких размышлений, может быть, даже для написания стихов. Я сел на свой мотоцикл и поехал домой по яркой ночной Москве. Было так приятно ехать и думать, что есть мир, что есть Я. Думать над теми вопросами, у которых нет ответа, но которыми просто приятно забивать свои мысли.
«Рубашка на рубашку»
Следующие два дня Я не выходил на улицу. Не то чтобы меня что-то изнутри давило, или Я был обижен на прошедшую ночь в «Теме», просто мне захотелось посидеть дома, в одиночестве. Проснувшись, с утра, Я осознал, что за те пару тысяч лет, которые Я не убирался в квартире, во всех комнатах образовался ужасный бардак. Проживая жизнь в активном столичном режиме, как-то сам собой обучаешься не замечать такие мелочи, как грязь. Шагая быстрым шагом, она смешивается с окружающим тебя пейзажем. Но вот, стоит на мгновение остановиться, как ты осознаёшь, что ты тонешь в собственных отходах. Сама мысль об этом для меня оскорбительна. Меня несильно смущали пыль и мусор, Я просто любил во всём симметрию. Вся одежда должна висеть строго в ряд, все чашечки должны ровно умещаться на полку, и чтобы у каждой было своё законное место. Но память обо всей этой любви к порядку, к сожалению, приходила редко.
Расставляя всё по своим местам, Я часто машинально, не осознавая своих действий, разговаривал с предметами быта, как с живыми личностями, пытаясь объяснить каждой вещи, где находится её место.
– Так, тарелочка, ты должна лежать вот здесь, а ты, половник, будешь висеть вот тут, рядом с лопаточкой для жарки. Всё всем ясно?
И они как будто мне отвечали: «Да, Миру, конечно, всё ясно. Мы будем мирно лежать на своих местах и обещаем тебе не убегать с них без твоего разрешения».
Но они, конечно же, мне врали, и стоило мне отвернуться, как, через пару дней, всё валяется не пойми где.
На уборку у меня ушёл весь первый день. Квартира у меня была небольшая, но по студенческим меркам – просто пентхаус. Широкая прихожая, две спальни, кухня и туалет с ванной. Обычно провинциальные студенты нашего университета ютились в общагах или, на худой конец, в какой-нибудь задрипанной съёмной комнате по пять-семь человек. Мне же судьба подарила более совершенное место обитания в виде квартиры одной знакомой моей матери. Эта женщина занималась недвижимостью и в своё время успела купить несколько хороших квартир вблизи центра Москвы, ну, и, соответственно, не могла она отказать сыну своей хорошей знакомой в оказании жилищных услуг с хорошей скидкой.
В квартире Я жил один. Делить свой кров с ещё одним живым существом мне было не по душе. Опять же квартиру снимала мама, и беспокоиться о финансовом обстоятельстве жилищного устройства не приходилось. Поэтому вторая комната у меня пустовала. Иногда Я заходил в неё и издавал звериные звуки, слушая, как эхо отражается от голых стен.
Второй день Я потратил на компьютерные игры, просмотр фильмов и провисание в социальных сетях. Я называл такие дни «разгрузочными», когда можно было запастись вкусной и вредной едой, взять в руки до предела заряженный ноутбук и укрыться с ним под толстым одеялом от всего окружающего мира, показывая из укрытия нос только в случае необходимости справить нужду.
Когда двухдневный курс моральной перезарядки был закончен, Я снова вшил себе в спину внутренний стержень. Надев чистую полосатую рубашку и новые кеды, Я поехал в «Тему».
Как обычно, припарковал свой мотоцикл Я возле входа. В холле меня встретила девушка-хостес, она профессионально приветливо улыбнулась и, открывая дверь большого зала, завела разговор.
– Давно тебя не видела, Том, что-то случилось?
– Да нет, просто занимался домашними делами. Что новенького?
– Ну, нового немного. Все живы, на своих местах. Вот Егор привёл с собой какого-то паренька, брата, вроде. Он, кажется, с юга откуда-то. – девушка указала рукой на дальний кожаный диван, на котором сидело с десяток людей. – Пойди, познакомься. Вроде, интересный парнишка.
Я кивнул девушке-хостес (кажется, её зовут Катя или Кристина) и направился к указанному дивану. В большом зале малолюдно. Основные столы и диваны, как и обычно, в утренние часы пустуют. Все немногочисленные посетители утренней «Темы» стеклись к тому заветному месту, к которому продвигался и Я. Вообще все места в «Теме» установлены довольно умно. Все дизайнерские решения направлены на то, чтобы разместить как можно больше клиентов, и чтобы всем этим клиентам было приятно проводить здесь время. Большие диваны поставлены в виде квадрата без одной стороны сиденьями внутрь. В центре «диванного квадрата» стоит обычно деревянный или стеклянный столик, на который не возбраняется, если что, положить ноги или поставить чашку кофе. Располагаться можно где угодно: хочешь – ложись на диван, хочешь – на пушистый ковёр с мягкими подушками, если не нравится ковёр – приляг на мягкий подоконник, обшитый футонами. В общем, пристроить пятую точку есть где.
Присев на большой диван, Я быстро поздоровался со всеми знакомыми и невольно остановил взгляд на новом госте. В первую секунду брат Егора, моего хорошего друга, вызвал у меня эстетический шок. Не то чтобы его внешний вид смущал меня, но он был, по меньшей мере, странным. Длинные русые волосы торчат в разные стороны, никакой укладкой здесь и не пахло, даже расческа вряд ли здесь когда-либо проявляла свои действия. Из-за левого уха свисает тонкая, очень длинная косичка, начинающая свой рост откуда-то из виска. Конец косички перевязан обычной медной проволокой, в которой торчит маленькое голубиное перо. Старые, потёртые местами дырявые зауженные джинсы с вытянутыми коленками и всячески покоцанные кроссовки ещё можно простить, но рубашка, надетая на ещё одну такую же рубашку – это чересчур. Он носит клетчатую рубашку с длинным рукавом, которая ему велика, на точно такую же клетчатую рубашку только с рукавом коротким, и это выглядит очень странно. Разглядывать гостя дольше было бы уже не прилично. Я решил с ним поздороваться.
– Привет. Меня зовут Том. – сказал Я, старясь улыбаться как можно более дружелюбно.
– О, да! Это Том! Мой хороший друг. – вклеился в разговор Егор, представляя меня брату.
– Спасибо. – поблагодарил Я друга, давая понять, что хотел бы сам, без лишней помощи познакомится с новым человеком. – Как тебе в Москве? Ты же недавно приехал, да? – спросил Я у гостя.
– Здравствуй, Том, а меня зовут Светлый. – представился молодой человек. – Достаточно интересно, думаю, Я здесь освоюсь. А ты выглядишь отдохнувшим?
– В смысле?
– Ну, ты так на всех смотришь, как будто пару дней дома просидел, валяясь на диване и смотря фильмы. Я тоже люблю так делать. Думаю, все любят.
Сначала меня немного шокировало такое заявление, но потом Я понял, что Егор вполне мог рассказать ему про меня ранее, и про то, что Я пропадал пару дней, а догадаться, что Я гонял балду дома это несложно. Но к чему этому парню интересоваться, чем Я маялся? Я постарался учтиво увести разговор в другую сторону.
– Светлый, а зачем ты приехал в Москву?
– Учиться.
– Учится это хорошо, в основном мы все тоже из провинции и тоже приехали в Москву учиться.
– Правда?! И многому ты научился, пока живёшь здесь? – Светлый сразу как-то ожил, в его глазах появился толи интерес к происходящему, толи ехидство по отношению ко мне.
– Ну, тут как посмотреть, в общем-то… – Я жестом позвал девушку-хостес и попросил принести мне кофе, как обычно. Услышав про кофе, Светлый попросил принести ему то же самое, что и мне.
Получив свой эспрессо, Я стал медленно потягивать горько-кислую горячую жижу из чашки. Светлый взял свой кофе и, сделав большой, полноценный глоток, поперхнулся. С трудом проглотив содержимое чаши, с удивлённым лицом он спросил:
– Тебе это вправду нравится?
– Да. Ты просто ещё не понял самого вкуса. Уверен, пожив в Москве, ты научишься ценить и определять стоящие сорта.
– Правда? Не думаю, что эспрессо из робуста был когда-либо именно «стоящим сортом». Даже в Европе такой термоядерный конголезский кофе пьют только очень старые люди, у которых вкусовые рецепторы с годами настолько очерствели, что более тонкий вкус они просто не чувствуют. Это естественно, если молодым людям нравятся более мягкие сорта, подобие Либерики или тот же самый Сантос.
Я поймал на себе десяток недоумённых взглядов. Мне стало не по себе. Почувствовав, как будто в собственной обители мне плюнули в лицо, Я стал искать выход из этой неловкой ситуации, но в голову лезла только одна мысль: встать и уйти. Я медленно поднялся с дивана, взял стоящую на столике чашку со своим кофе и, повернувшись к бару, пошёл медленным неосознанным шагом.
Не то что бы Я был таким ранимым, но был у меня серьёзный недостаток в общении с людьми. Я никогда не умел уступать и соглашаться со своими ошибками. Я всегда старался найти выход из ситуации сложного взаимопонимания, так, чтобы выйти победителем, но, если этого мне не удавалось, Я просто впадал в ступор.
Под бдительным наблюдением окружающих глаз, Я дошёл до бара и поставил чашку. В момент соприкосновения керамики и дерева барной стойки меня пробудила волна нахлынувших в голову мыслей. Внезапное вдохновение вернуло мне жизнь и улыбку. Развеселившись, Я резво вернулся на своё место в компанию гостя.
– Так, значит, ты с юга? – продолжил Я разговор, стараясь выглядеть как можно более расслабленным и приветливым.
– Да. А ты, по-моему, с востока, да? – задал Светлый встречный вопрос.
– Да, ты прав. Я из Владивостока.
– Очень хороший город, обязательно там побываю. Если Я не ошибаюсь, ты, кажется, на половину японец. Не так ли? И имя твоё не Том.
Последнюю фразу он сказал как-то по-особенному, как будто она была обращена не именно ко мне, как предыдущие фразы, а ко всем окружающим нас людям. Он прищурил взгляд и заглянул мне в глаза. Мне стало не по себе. Вся заимствованная ранее радость как будто смылась в унитаз. Я перестал улыбаться и невольно нахмурился.
– Я не японец, и зовут меня Том. – ответил Я.
– Ты мне врёшь. – произнёс Светлый без какой-либо эмоции. Ни угрызения, ни сарказма, ни язвенного ехидства в голосе слышно не было. Лишь только констатация факта.
Меня окутало волнение. Дать неправильный ответ – значит прослыть лгуном среди того общества, которое мне так дорого. Заклеймить своё имя позором из-за какого-то провинциального деревенщины для меня сродни смерти. Я на секунду замешкался с ответом и снова поймал удивлённые взгляды наблюдателей. Глубоко вздохнув, Я выпалил, как мне казалось на тот момент, идеальный ответ:
– Зачем мне врать тебе? Ты сильно заблуждаешься на мой счёт. Я тебя вижу первый раз в жизни, мне нет от тебя никакой пользы. И мне комфортно говорить тебе только то, что тебе нужно знать.
– Зачем ты врёшь мне? – не меняя интонации, Светлый продолжал сверлить меня своим взглядом.
Где-то глубоко внутри волнение переродилось в неконтролируемое пламя ярости. Светло-серые глаза парня, сидящего напротив меня, как будто вытягивали эту ярость наружу, из сердца к шее, а оттуда в гортань и наружу. Крик вырвался сам собой.
– Замолчи!
– Зачем ты мне врёшь, Миру?
После последних слов, наглых и надменных, что-то стукнуло по мне изнутри. В ушах раздался оглушающий звон. Барьеры, которые сдерживали мой необусловленный гнев, были сломлены. Я резко встал, одним движением оттолкнул деревянный столик, отделяющий меня от Светлого.
Мне захотелось навсегда прикрыть этот отвратный рот, который обвиняет меня во лжи и несёт мне позор. С криком «Заткнись!» Я кулаком ударил его по челюсти. Струйка крови из приоткрытого рта прыснула на кожаный диван. Раздался общей женский визг. Светлый согнулся, прижимая обе ладони ко рту.
Тут меня снова обдало ледяной волной, как впервые секунды после оргазма. Мысли как будто промыли ключевой водой. Ярость ушла, а взамен ей прошло сначала отвращение, а потом жалость. Всё, как тогда, всё, как стой девушкой.
Вполне спокойно и рассудительно сам для себя, Я заметил, что причинение физической боли человеку, не сильно отличается от секса. Такая же жажда, такое же мимолётное удовольствие, а ярость – та же похоть.
Мир меня вернул в настоящее. Я стоял над согнутым Светлым: он по-прежнему придавливал обеими руками разбитую губу. Настала гробовая тишина. Все молча смотрят, кто на меня, кто на пострадавшего.
Первым отошёл от мгновения завораживающего зрелища Егор. Он недоумённо и без какой либо ярости или возмущения перевёл взгляд с родственника на меня.
– Ты что, рехнулся?!
Его слова были, как команда старта для меня. Я, как укушенный, сорвался с места и выбежал из «Темы». Сев на мопед, Я рванул как можно дальше от этого места. Меня переполнял коктейль из множества самых разных эмоций. Сотни мыслей одновременно ворвались в мой разум, и каждая хотела как можно быстрее привлечь моё внимание.
Начнём с того, что Я впервые всерьёз ударил человека. В девятнадцатилетнем возрасте это нормально, при условии, что Я всегда вёл спокойный образ жизни, не имел зложелателей и умел выходить из конфликтов разговором. Для меня ударить человека было, как лишиться девственности. Я много размышлял на эту тему: каково это – ударить человека, причинить ему реальную боль, пустить его кровь, ободрать свои кулаки о живую плоть. Я хотел когда-нибудь сделать это с каким-нибудь самым злейшим врагом, который прилюдно оскорбит меня или дорогого мне человека. Тогда бы Я встал, выпрямился перед ним, попросил бы повторить ещё раз то, что он сказал, а когда он это повторит со своей дибильной гнилой ухмылкой, Я нокаутирую его одним ударом. И сделав это, Я буду прав, и все будут знать, что Я поступил правильно. Все окружающие понимающе похлопают меня по плечу, скажут: «Ну, мол, мы понимаем Том, этому засранцу давно нужно было вмазать, да только вот никто не решался, а ты молодец, всё сделал как надо». Я с суровым выражением лица скажу всем: «Спасибо, ребят, мне нужно побыть одному» – и торжественно уйду в закат.
Чёрт! Что за дибилизм! Как Я мог о таком думать. Мне вдруг стало страшно стыдно за себя. Я невольно скривил гримасу отвращения. Мои мысли вернулись к моему страху. Холодная волна отчаянья прокатилась по телу. Я опять осознал, что нереально лажанулся. Всё произошло не так, как должно было быть. Я не должен был так тупить с такими пустяковыми проблемами. Я не должен был бить по челюсти брата Егора, просто за то, что Я вру ему. Чёрт побери, да он ведь сто процентов ещё младше меня. Моё движение остановил светофор, и Я вдруг осознал, что сейчас мыслю, как четырнадцатилетний подросток, точнее, как четырнадцатилетняя девчонка, которая мечтала лишиться девственности с принцем на белых перинах, а по пьянке потрахалась с прыщавым другом одноклассника в раздевалке на лавке, и теперь боится, что об этом узнает вся школа.
Я попытался выкинуть из своей головы все мысли, которые считал недостойными моего благородного девятнадцатилетнего возраста. Но чувство позора Я выкинуть не смог. Опозорится перед массой знакомых мне людей было самой настоящей фобией. Хоть и ситуация не располагала поводом для такого яркого беспокойства, но переубедить своё нутро Я не мог. Чёрт, страх перед позором, наверное, это худшее, что досталось мне от моего нихонского папаши.
Конец ознакомительного фрагмента.