Глава 5
В магазинчик ювелира Марнека Инквар вошел не сразу, сначала прогулялся с видом бездельника по всем соседним лавкам, купил себе пару рубах и такие же штаны, в каких щеголяло большинство местных мужчин, и тут же, за ширмой, переоделся в обновки. Самый простой и надежный способ бесследно раствориться в любой толпе – это выглядеть как все.
Дверь открылась с легким скрипом, свидетельствующим вовсе не о небрежности хозяина, а скорее о его бдительности. Да и каждое движение поджарого, еще не старого мужчины, сидевшего за прилавком, его быстрый оценивающий взгляд, мгновенно поджавшиеся губы и рука, словно невзначай нырнувшая под стол, где, несомненно, прятался амулет или одно из применяемых для обороны зелий, подтверждали первоначальный вывод Инквара. Поэтому тянуть он не стал.
В ответ обвел небольшое помещение таким же бдительным взглядом и достал из кармана выданный Гарвелем предмет:
– Я от Ларонсо.
– Давай!
Инквар беспрекословно положил обтянутый кожей футляр перед ювелиром и отступил на шаг, демонстративно скрестив руки на груди. В таких делах лучше не шутить и не упорствовать, наученные жизнью ювелиры, банкиры и ростовщики предпочитают сначала раздавить пилюлю с одурманивающим или усыпляющим зельем, а потом разбираться. И никто не гарантирует шутнику непременного пробуждения.
– Действительно, – еще недоверчиво скривился Марнек, рассматривая Инквара так же бдительно, как изучал погнутую и поцарапанную брошь, потерявшую где-то половину камней. – А где он сам?
– Едет сегодня, я его немного опередил. – Говорить приходилось почти правду, во всех таких лавках имелись амулеты, распознающие ложь. – У меня здесь дела, и мне нужна помощь, Гарвель порекомендовал вас. Видите ли, я собираюсь здесь жить, вернее, с сегодняшнего дня уже живу. И собираюсь обзавестись семьей. Но поскольку я вдовец, а особого состояния не накопил, то и жену собираюсь искать себе под стать. Симпатичную вдовушку, не бедную и не очень богатую, не старуху, но и не зеленую молодицу. Возможно, у вас есть такие на примете. Разумеется, все подарки и украшения невеста получит из вашего магазина, это я могу себе позволить.
– Если бы не рекомендация Ларонсо, – медленно произнес Марнек, – я бы никогда не взялся. Вы сейчас сказали только половину правды, но именно эта половина для меня важнее остального. Итак, кто из жительниц нашего города вас интересует? И не вздумайте сейчас ошибиться, это ваш единственный шанс.
– Вдова Тарена Базерса, – коротко ответил Инквар, ломая голову, как поступить.
Брызнуть в лицо ювелиру зельем забвения и уйти или все-таки довести разговор до конца? Но забыть его Марнеку придется в любом случае, если только не произойдет чуда.
– Вот как, – помрачнел ювелир, некоторое время колебался, оценивающе рассматривая Инквара, потом решительно поднялся с места. – Идите за мной, поговорим в моем кабинете. Колас!
На зов явился молодой мужчина, смерил незнакомца взглядом и вопросительно уставился на хозяина.
– Последи тут, мне нужно написать заключение, – приказал ему Марнек и кивнул Инку на дверь. – Прошу.
Искусник стиснул в кулаке незаметно вынутую из кармана пилюлю и с вежливой улыбкой шагнул вперед.
До кабинета они дошли, не говоря ни слова, и, оказавшись в небольшой комнатке, занятой длинными шкафами, внушительным столом и двумя креслами, тоже не сразу нарушили молчание. Некоторое время ювелир стоял у окна спиной к гостю, словно забыв о его существовании, и Инквар успел обдумать несколько вариантов действий.
– Как он погиб? – наконец обернулся Марнек, и одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять, как тяжело ювелир пережил неожиданное известие.
И это оказалось тем самым чудом, на которое так недавно не мог и надеяться Инквар.
– Пока никто не знает, но он пообещал другу вернуться к середине зимы… и пропал. Не было ни одной весточки, а дороги в тех местах очень опасны.
Искусник смолк, ожидая следующего вопроса и совершенно точно зная – именно он станет решающим. Сказанного им многовато для тех, кого интересует только молодая вдова, и крайне мало для тех, кого волнует судьба Тарена.
Ювелир снова долго испытующе смотрел ему в лицо, никак не решаясь спросить незнакомца о самом важном. Потом с нарочитой небрежностью поднял руку, чтобы пригладить начинающие седеть волосы. И никто, кроме мастера-искусника, не заметил бы переплетенных пальцев и не узнал один из знаков, по каким можно опознать надежных людей.
– Уф, – выдохнул Инквар откровенно, провел двумя пальцами по подбородку в ответном условном жесте и сунул в карман пилюлю.
Разумеется, он пока не был готов полностью доверять человеку, которому когда-то показал эти знаки Тарен, ведь предал же отца Ленса кто-то из местных жителей. Но и отказываться от редкого шанса встретиться с одним из посвященных тоже не мог.
– Так… – задумчиво пробормотал ювелир. – И зачем в таком случае тебе нужна Лавиния Базерс?
– Сама она мне пока ни к чему. Нас интересует, как и с кем она живет, и вообще, в городе еще или нет?
– Я отвечу, но сначала один вопрос. Кто тебя нанял?
– Я сам взялся за это дело, но у меня тоже вопрос: на чем я попался?
– На лжи. Амулет мне делал Тарен, и если ты с ним знаком, то должен знать особенности его работ.
– Я никогда его не встречал. И его друга – тоже. Случайно оказался рядом, когда он погиб… – Инквар на миг смолк, припоминая то недоброе утро, запах пожарищ, злые глаза селян. И вдруг понял, какие особые качества могут быть у вещиц, сделанных Тареном, если он привлекал себе в помощь Ленса. – Но судя по всему, эти амулеты очень ценятся за возможность распознавать чужие эмоции. Ну а теперь расскажи про Лавинию.
– Говорить особо нечего. В тот день, когда не вернулась с прогулки ее семья… Ты знаешь, что вместе с Тареном было двое детей? Дочь и сын? Они живы?
– Да, – сухо кивнул Инквар – обмануть амулет все равно не удастся, а рассказывать про знакомство с рыжиками, превратившимися в смуглых степняков, пока нельзя – и нехотя добавил: – Но это секрет.
– Понятно. Так вот, искали их все кому не лень, правитель Траага объявил щедрую награду. А потом пожаловал один из родственников Корди и тоже назначил цену… в три раза больше. Тогда мы и узнали, чья она племянница. Но Лавиния в замок к дядюшке не поехала и в городе не осталась. Заперла дом на замок, отпустила слуг и перебралась в маленькое поместье Тарена, доставшееся ему от родителей. У него из всех родичей осталась лишь дальняя тетка с мужем, они там жили потихоньку, присматривали за домом.
– На что она живет?
– У Тарена были деньги, и дядя ей регулярно присылает.
– Гостей принимает? Подруг, соседей? – Информация, которой делился ювелир, несомненно, была важна, но уж очень скудна.
– Никого. Пробовали некоторые подкатить или получить письмецо к дяде с рекомендациями – бесполезно. Тетка в дом гостей пускает и чаем поит, а хозяйка все время занята или больна.
Инквар расслышал в голосе Марнека странную гордость за совершенно чужую ему женщину и спрятал невеселый вздох. Очень не хотелось стать тем человеком, который принесет вдове искусника печальные вести.
– Послушай, – вдруг предложил ювелир, – я могу написать ей записку, мне она верит. Может, и согласится с тобой поговорить.
– Это неплохо бы, но сейчас меня волнует другое. Неужели люди Корди не присматривают за ее домом? Наверняка ведь ждут возвращения Тарена. – Договаривать Инквар не стал, и так все ясно.
Разумеется, сыщиков он обведет вокруг пальца, но Лавинии потом не уйти от баронского гнева. Как утверждает молва, Корди не считается ни с родством, ни с заслугами, если задеты его интересы.
– Ну конечно следят, – невозмутимо кивнул Марнек и вдруг довольно улыбнулся: – Но записку я и не собирался отдавать тебе. Послал бы с разносчиком хлебопека. А где встретиться, она и сама придумает, по городу сыщики за ней ходить не станут.
– А ты их знаешь?
– Да кто же их не знает, – насмешливо фыркнул хозяин. – Город у нас хоть и немаленький, да ведь и не огромный, как Азгор, и все давние жители отлично знакомы и знают всех значимых или необычных людей. Едва Лавиния поселилась за городом, неподалеку от ее усадьбы чужие люди купили полуразрушенный дом. Я сам на то поместье поглядывал, да цену наследник заломил несоразмерную. А эти не торговались и сразу там обосновались. Большая семья, родители, сыновья с женами, племянники. Но дом почему-то приводить в порядок не стали, а первым делом построили большую голубятню. И теперь все по очереди в ней сидят.
– Голуби – дело доходное, – тонко усмехнулся искусник, с каждым мигом все более проникаясь к ювелиру доверием.
Похоже, не обманулся Гарвель, этот человек и в самом деле не из тех, которые бегут доносить ловцам или ночникам.
– Доходное, – еще более развеселился ювелир. – В нашем городе две большие голубятни и с пяток мелких. И почтовых голубей учат, и разномастных красавцев выращивают, и особых, мясных, харчевням продают. Очень вкусно, когда замаринованными зажарят на вертеле.
– А эти соседи Лавинии, значит, не продают?
– Продают, но очень редко молодняк хозяевам больших голубятен. Но цену просят пустячную, ради того те и берут.
– И конечно, все в округе уже сделали свои выводы, – задумчиво кивнул гость, прикидывая, как добраться до матери подопечных, минуя толпу соглядатаев.
Жаль, времени маловато, некогда придумывать особо надежный и сложный план. Инквар должен поговорить с Лавинией еще до вечера. Узнав о его отъезде, Лил с Ленсом непременно сделают собственные выводы и вряд ли ошибутся. И если Ленс еще мог бы спокойно отнестись к этой проделке учителя, то рыжая обязательно разозлится. Да какое там, она будет просто в ярости, когда сообразит, что Инквар и не думал поступать так, как придумала она.
И бесполезно объяснять упрямице, что по ночам он все чаще видит во снах, как бежит по ущельям и карабкается по кручам, удирая от невидимой, но неумолимой погони, а днем, проезжая через села, спиной чувствует посланные вдогонку чужие испытующие взгляды.
– Ну а как иначе, жизнь такая. Кто больше знает и понимает, тот заранее может сделать верный выбор. – Ювелир достал кувшин и налил в две кружки ароматного кваса. – Выпей с дороги.
– Не совсем согласен. Иногда двое знают одно и то же, а выводы делают противоположные, – принимая кружку, невесело усмехнулся Инквар и пристально глянул на хозяина. – А записку пиши сейчас и не запечатывай, я сам понесу. Некогда мне ждать, пока она что-то придумает. А пока пишешь, дай мне пару камней или украшений, чтобы не сидеть без дела.
Глаза Марнека на несколько мгновений стали изумленно-недоверчивыми, как у мальчишки, обнаружившего под маской балаганного клоуна собственного отца или брата, но он очень быстро спохватился. Сначала заторопился, ринулся к дверце шкафа, но, не дойдя шага, оглянулся с сомнением:
– А ты не ослабнешь? Тогда лучше не нужно. Стреляют те новички здорово. Один знакомый рассказал – коршун за их вылетом погнался, так парнишка одной стрелой его снял. Представь, это в стае-то голубей!
– Ловцы, – сразу определил Инквар и признательно глянул на Марнека. – Вот за это сообщение особое спасибо, но не волнуйся за меня. Несколько дней в пути, немного работы мне сейчас не повредит. Давай все, что хотел бы сделать, и придумай, как бы мне поглядеть на того пекаря хоть пару минут. Да и корзина с булочками не помешала бы. И еще. Не нужно ничего говорить своему приказчику, чем меньше знает, тем лучше будет спать.
– Само собой. Это мой сын, и в такие дела я его пока посвящать не собираюсь. Молод еще. – Марнек достал из потайного ящичка шкатулку и разложил перед Инкваром разнообразные украшения. – Выбирай.
Через пару часов из Траага в сторону небольших хуторов и поместий, разбросанных по склонам пологих холмов, окружавших долинку, где раскинулся город, по полузаросшей травой дорожке вразвалку шагал парнишка. Он был одет в простую, сильно потертую одежду, щедро присыпанную на плечах и спине мукой. На голове у него красовалась соломенная шляпа, за спиной висел плетенный из ивовых прутьев короб разносчика.
– Привет, Браш! – изредка окликал кто-то из встречных, но на улицах предместий было весьма пустынно в эту пору, когда все порядочные люди сидят за обеденными столами перед мисками с чем бог послал или с тем, на что совести хватило.
Однако парень отвечать не торопился и поболтать не останавливался, лишь делал неопределенный знак рукой. И все понимали: снова хозяин послал подручного разносить товар в самую жару, и потому настроение у Браша далеко не радужное. Но никто его особо не жалел, сам виноват, продал отцовское наследство, гончарную мастерскую, решив зарабатывать деньги более легким трудом. Вернее, ничего не делая.
Просто купил на вырученную сумму небольшую мелочну́ю лавку и нанял продавца. Несколько месяцев казалось, что дела идут лучше некуда, и Браш привык, приходя за выручкой, брать оттуда на свои расходы столько, сколько ему хотелось. А хотелось все больше, жизнь оказалась просто наполнена искушениями. И однажды незадачливый купец с недоумением и обидой обнаружил, что товар закончился, а денег на покупку нового нет. Некоторое время Браш пытался выбраться и все глубже залезал в долги, пока пекарь, доводившийся ему дальним родичем, не взял парня к себе.
– Эй! Погоди! – окликнули его из-за забора, когда лжеразносчик уже видел зеленую крышу строения, куда он стремился попасть.
– Чего тебе? – недружелюбно буркнул Инквар, отточенным движением фокусника незаметно доставая приготовленную пилюлю.
– Продай булок.
– Не-а. У меня лишних нет, только заказ.
– А почему сегодня? Ты же через пять дней ходишь?
– Когда посылают, тогда и хожу! – не останавливаясь, сердито фыркнул искусник, мысленно говоря спасибо ювелиру.
Он не только придумал вполне сносный план, Инквару оставалось лишь добавить несколько деталей, но и прежде, чем угостить притащившего короб булок Браша квасом с сонным зельем, несколько минут разговаривал с ним, давая гостю возможность перенять интонации парня и его манеру изъясняться.
– Может, выделишь хоть несколько штук? – крикнул вслед настырный шпион.
– Чтобы дядька мне потом несколько тумаков выделил? – едко отозвался парень, продолжая так же размеренно топать по круто забиравшей влево дорожке, которая в случае, если он сфальшивит и не сумеет убедить ловца, вполне может стать его последней тропой.
Но тот больше ничего не спросил, постоял у калитки, глядя разносчику вслед, и неторопливо направился к голубятне, нюхать опостылевший навоз.
Инквар облегченно выдохнул, но лишь через сотню шагов сунул в карман пилюлю и позволил себе отереть со лба пот.
Возле ограды, за которой зеленела крыша довольно вместительного дома, искусник помедлил всего мгновение, собираясь с духом, хотя нервы и без того были напряжены, как перед боем. В наскоро изобретенном плане это был самый непредсказуемый момент: ни ювелир, ни сам Инквар не могли и представить, как поведут себя обитатели поместья, в неурочное время обнаружив у калитки разносчика хлеба, который они не заказывали.
Они вполне могли вообще не пожелать открыть калитку или по каким-то своим признакам разоблачить искусника, и тогда ему пришлось бы искать место, где можно перебраться в усадьбу через забор. А потом со всеми предосторожностями осаждать дом собрата по ремеслу, одновременно пытаясь доказать его жене свое право на беседу.
Кольцо звонка, расположенное рядом с ручкой, он дернул так же уверенно, как это сделал бы сам Браш, хотя и сомневался, что кто-то из живущих здесь постоянно следит за дорогой. Если Тарен собирался сюда когда-либо вернуться, то он наверняка договорился с женой об условных знаках. Или назначил надежных людей, которые могли принести от него весточку. Поэтому у Лавинии и ее домочадцев нет никакой необходимости целыми днями сидеть у окна.
Инквар и сам, доведись ему оказаться в подобной ситуации, никогда бы не вернулся днем, а выбрал бы самую глухую ночную пору, да еще и постарался бы дождаться непогоды.
– Кто там? – раздался за калиткой слегка дрожащий женский голос, и принадлежать он мог кому угодно, но искусник, глядя на свой браслет, обнаружил поблизости только один огонек довольно слабенького амулета.
Вряд ли жена Тарена могла довольствоваться такой ненадежной защитой, поэтому оставался второй вариант – бабушка Залея, дальняя тетка искусника.
– Я, Браш, – чуть хрипловато буркнул Инквар. – Свежих булочек принес. Завтра дядьке некогда будет печь, на свадьбу пригласили.
Заготовленная ложь вызвала за калиткой замешательство, потом обиженно заскрипел несмазанный замок, и дверка распахнулась. За ней в одиночестве стояла низенькая полноватая старушка, и Инквар перевел дух. Вроде пока все идет по наилучшему варианту.
– Так нести на кухню?
– Да неси уж, – растерянно оглянулась она на окна.
Не поднимая головы, искусник торопливо оглядел фасад дома через специально проколотые в полях шляпы дырочки и почти сразу рассмотрел шевельнувшуюся занавеску в окне второго этажа. За пыльным кружевом явно кто-то стоял, и можно было почти с уверенностью угадать, кто именно.
Вот только правила искусников запрещали им опираться в своих выводах на догадки и непроверенные домыслы.
– Дядька записку хозяйке передал, – войдя в кухню и поставив короб на лавку, сообщил мнимый разносчик. – Лично в руки.
Это было второе слабое место их наскоро придуманного плана. Старик, смятенно рассматривающий нежданного посыльного выцветшими глазами, мог бы запротестовать или сначала сходить предупредить хозяйку. Однако он помрачнел, поджал губы и нехотя мотнул головой в сторону просторной прихожей, откуда наверх вела деревянная лестница.
Поднимаясь по скрипучим резным ступеням, Инквар хмуро усмехался: для него не составило никакого труда прочесть предостережения, добавленные к работе строившего дом плотника неизвестным коллегой. Возможно, и Тареном, но скорее всего кем-то другим. Наверняка отец Ленса разрешал здесь жить кому-то из собратьев, все искусники стараются выручить коллег, уходящих от преследования ловчих.
– Кто ты? – тихо спросила стоящая спиной к окну худенькая женщина, едва Инквар вошел в гостеприимно распахнутые двери довольно запущенной комнаты.
– Не враг, – так же серьезно ответил искусник, снимая шляпу и попутно незаметно проверяя, есть ли у хозяйки дома защитный амулет.
Разумеется, он был. Да не один, а сразу три. И все далеко не простые, пара горела зеленоватыми огоньками, а один светился алым – злобно, как глаза разъяренного быка. На таком близком расстоянии артефакт Инквара различал даже вид вложенных в камни заклинаний.
– Но у меня вообще нет врагов, – устало произнесла Лавиния, не делая ни одного движения. Помолчала и безразлично добавила: – Так зачем ты пришел?
– Просто поговорить. Иначе не сумею защитить людей, которым взялся помогать. – Тщательно подобранные слова Инквар собрал в одну фразу заранее, пока шел от города.
А заодно на всякий случай проглотил каплю придающего силы зелья и теперь видел лицо стоящей перед ним женщины так четко, словно оно было освещено яркой масляной лампой. И должен был с сожалением признать – Тарен Базерс не мог в нее не влюбиться. Даже сейчас, усталая и просто причесанная, она была необыкновенно красива. Той редкой красотой, когда первые мгновения не замечаешь ни формы губ, ни цвета глаз, лишь необычайно одухотворенную гармонию черт, покоряющих душу сразу и навсегда.
– Какое мне до них дело? – холодно осведомилась Лавиния, строго глядя в глаза непрошеного гостя. – Я не могу ничего и ни для кого сделать.
– Жаль, – печально вздохнул Инквар. – Я очень надеялся, что их судьба вам небезразлична. Им многое пришлось пережить в последние полгода… Можно мне сесть? На пару минуток, потом сразу уйду. Я ехал всю ночь и не один раз обежал город, прежде чем нашел людей, которые согласились мне помочь. Как выяснилось, сюда невозможно попасть незаметно, охранники, живущие в соседней усадьбе, не дремлют.
Он говорил нарочито устало и огорченно, попутно плотно прикрывая дверь и садясь на ближайший стул, и делал это не спеша с единственной целью – чтобы отвлечь Лавинию от размышлений. Она ни в коем случае не должна была сделать верные выводы слишком быстро, иначе могла сорваться в истерику или вообще упасть в обморок. Такие женщины, с тонкими лицами, освещенными огромными, живущими своей жизнью глазами и нервными пальцами, обычно невероятно чувствительны и ранимы.
Глядя на нее, Инквар начинал понимать, почему дети свято верили, что мать их любит и ждет, вот только сам не мог пока решить, правы они или ошибаются. Причем не в том, ждет ли, такая женщина не могла не ждать. Но вот как она собиралась решить их судьбу, сложно было понять так сразу, с первого взгляда. Ведь почему-то же Тарен не взял ее с собой? Хотя это было бы проще всего – объявить о поездке в гости к родичам или друзьям и исчезнуть где-нибудь в глухом уголке страны, благо их сейчас предостаточно.
– А еще я пронес записку от вашего друга, – посидев немного, вздохнул Инквар, однако Лавиния только чуть прищурилась и снова не произнесла ни слова.
Падать в обморок она тоже не стала, да и вообще непонятно было, догадалась ли, о ком он говорит. Или все прекрасно поняла, но не поверила ни слову, продолжая считать его то ли наглым просителем, то ли ловцом, пытающимся разузнать, не имеет ли она сведений о детях. А возможно, и поверила, но и в самом деле не согласна с решением мужа и теперь думает лишь об одном: как бы незаметно подать сигнал тем, с голубятни.
Все это должно было насторожить Инквара, заставить его засомневаться в выводах, сделанных на основании первого впечатления, ведь правила искусников предписывают не доверять никаким впечатлениям, проверять даже кажущиеся неопровержимыми факты и действовать на основании точных, логичных выводов. Однако он еще рассчитывал найти если не путь к ее сердцу, то хотя бы крошечную лазейку, способную растопить недоверие и пробудить те чувства, какими просто обязана обладать женщина с такой внешностью.
– Пара минут прошла, – произнесла вдруг она с той отточенно-сухой вежливостью, которая не дает ни малейшего шанса надеяться на продолжение беседы.
– Извините, – неторопливо поднялся Инквар со стула, небрежно подхватил с пола шляпу и шагнул к двери.
Вслед не донеслось ни слова, ни шороха.
Шаг, второй… тишина.
Инквар вздохнул и взялся за ручку двери. Не торопясь ее дергать, оглянулся, еще раз окинул Лавинию взглядом и откровенно вздохнул:
– Жаль… – И вдруг в памяти всплыла яркая, живая, как будто только минуту назад виденная картинка. Он уцепился за это воспоминание, как утопающий хватается за соломинку, перевел дыхание и грустно сказал: – А они такие… необычные. Я купил им конфет и пряников, порадовать хотел. А они поделили поровну и стали играть в странную игру, кто угадает, какая конфетка спрятана в темном кошеле.
Посмотрел на застывшее меловой маской лицо женщины, резко распахнул дверь и вышел из комнаты, начиная понимать, что зря потратил столько времени, сил и здоровья, стремясь попасть в этот южный город.
И тем не менее по лестнице он спускался не спеша и так же медленно прошел на кухню, взял со скамьи пустой короб, забросил за спину. И спокойным, размеренным шагом побрел прочь, с язвительной злостью ловя себя на глупом, наивном ожидании окрика или хотя бы звона упавшей вазы. Он бы понял этот знак и поверил бы, хотя и не имел на то никакого права.
Но дом вдруг словно утонул в глухой, натужной тишине, и ниоткуда не доносилось ни шелеста, ни шепотка. Тряпичными куклами сидели у стола старики, тесно прижавшись друг к дружке, словно в ожидании чего-то страшного.
Инквару до дрожи в пальцах хотелось со всей силы грохнуть входной дверью, так чтобы все стекла задрожали в этом трусливо примолкшем доме, чтобы посыпалась с потолка древняя пыль и испуганно шарахнулись от крылечка копавшиеся под кустами крыжовника куры. Но он сумел сдержаться, прикрыл створку аккуратно, как это сделал бы настоящий Браш, и устало потопал к калитке, ощущая спиной остроту чужого взгляда, но не желая верить своему чутью.
«Поздно смотреть», – кривила губы Инквара горькая усмешка, теперь он сделает все, вплоть до применения самых запретных зелий, лишь бы не допустить в этот дом своего ученика и его упрямую сестрицу.