Глава 2
– Дед! – бесшумно помотал перед лицом напарника рукой Дайг. – Как ты?
– Ничего не слышу, – снова глухо буркнул Инквар.
Теперь, когда рядом были эти двое, в нем пробудилась призрачная надежда на помощь.
– Сейчас, – пообещал напарник, поднимая одеяло, которым Инквар был укутан до самого подбородка, оглянулся на Гарвеля и отдал какое-то распоряжение, как понял Инквар по следующим действиям ювелира.
Через минуту тот показал искуснику листок, на котором было начертано: «Извини, тебя пришлось привязать. Сейчас освободим».
Брови Инквара удивленно изогнулись. Это чем таким он отличился, что друзья решились на крайние меры? Но спрашивать ничего не стал, терпеливо следил, как ловко и уверенно они распутывали мягкие кожаные ремни, привязывающие его руки к телу, обернутому еще одним одеялом.
Затем распутали ноги, и Инквар, приподняв одну, понимающе усмехнулся. Как выяснилось, спал он в сапогах и верхней одежде. Это явно Дайг, наслышанный про предосторожности искусников, не разрешил его раздевать.
Гарвель осторожно освободил верхнюю часть туловища Инквара, повергнув того в невольное изумление: оказывается, его голова была плотно обложена кучей подушек и думочек и обернута грубым шерстяным дорожным одеялом.
Разматывая искусника, друзья смотрели на него с тревогой и опаской, а их руки действовали все медленнее.
– А теперь? – так же беззвучно спросил Дайг, обеспокоенно глядя в глаза напарника, и тот, сообразив, какой вопрос может их интересовать, так же глухо буркнул:
– Не слышу.
Дайг и Гарвель переглянулись, стремительно и привычно, как могут только люди, столько пережившие вместе, что между ними не остается никаких недомолвок. Инквар огорченно сжал губы – у него такого друга пока не было. Все те, кому он доверял и кто никогда не откажет в помощи, жили своей жизнью, не деля с ним своих секретов и забот.
Внезапно телохранитель наклонился, почти задев волосами щеку Инквара, потом его уха коснулись пальцы, осторожно подергали и отпустили. А в следующий момент перед глазами появилось задумчивое лицо Дайга. Он рассмотрел Инквара с уважительной серьезностью и что-то сказал.
Искусник только хмуро хмыкнул. Выходит, напарник и сам уже понял, что слух к нему не вернулся. И зря он торопливо пишет на листке слова утешения, Инквар в них ни капли не нуждается. Знал, на что шел.
– Пусти, я встану, – грубовато подвинул он друга и решительно поднялся с постели. – Где тут умывальня?
Чья-то рука потянула за куртку, но искусник бесцеремонно дернул плечом, освобождаясь, и направился в угол комнаты, к дверке, за которой не могло быть ничего иного, кроме туалетной комнатки. Дернул на себя створку, глянул внутрь и, убедившись в правоте своих предположений, решительно шагнул вперед.
А когда попытался закрыть за собой дверь, обнаружил вклинившегося Дайга.
– Я ведь могу рассердиться, – серьезно предупредил Инквар, но напарник и не подумал пугаться.
Ответил лучащейся весельем улыбкой, сунул в руку записку и отступил, не мешая запереться на засов.
– Смелый какой, – сердито сопел искусник, отбрасывая в сторону бумажку. – Ну и чему так обрадовался, интересно? Хотел показать, какие мелкие и глупые у меня проблемы, или предложить свою поддержку? Ну пусть предлагает, отказываться не стану, куда мне без него. Но детей не брошу, пусть и не надеется. Я и калечный не беззащитная обуза. Труднее будет, не спорю, но выстою. Должен. Иначе ради чего я столько лет корпел над книгами и возился с ювелирным кофром?
Он сбросил куртку, осторожно снял сапоги и верхнюю одежду, расстегнул пояс и жилет с поредевшими запасами. Рассмотрел на рубахе засохшую кровь и признательно усмехнулся. Все-таки Дайг молодец, любой другой на его месте, обнаружив потерявшего сознание друга, постарался бы его раздеть, умыть и все тому подобное. И вместо благодарности получил бы в ладони несколько иголок с самыми разными зельями, от сонного и красящего в синюю крапинку до яда, противоядие к которому может сделать только сам Инквар.
Пригоршня пахнущего ромашкой мыла и несколько ковшей чуть теплой воды вскоре привели искусника в приличный вид и почти добродушное настроение, которое не особо портило скребущее душу сожаление.
Знал бы заранее, что ночники полезут напрямик, да еще и заложников притащат, не стал бы глотать столько зелий в надежде обнаружить всех бандитов, которых умный атаман непременно должен был отправить в тыл или оставить в засаде. В тот момент это казалось очевидным, и Инквар просто не имел права считать ночников совсем уж простаками. Дураки в их ремесле, как правило, долго не выживают. Да и был уже наслышан о пройдошливых и хитроумных, как лисы, атаманах гильдии, умеющих уводить из-под носа отлично вооруженных баронских отрядов жирную добычу.
«Но теперь поздно, да и глупо раскаиваться в той ошибке», – вздохнул Инквар, натягивая кем-то приготовленное чистое исподнее и аккуратно складывая свои вещи. Он ведь хорошо себя знает и в следующий раз в подобной ситуации снова не станет надеяться на чудо и поступит точно так же.
Выходит, зря прикрикнул на Дайга, вполне мог бы и остановиться на миг, не настолько уж спешил. Напарник ведь добра ему желал, вон даже бумажку сунул, небось что-то ободряющее написал. Нужно хотя бы прочесть, прежде чем выходить из умывальни.
Смятый и промокший листок нашелся на полу, и разворачивать его пришлось очень осторожно, пригодилось умение бережно обращаться с хрупкими вещичками. А когда удалось, не порвав, разложить бумажку на ладони, странные слова сначала не вызвали ничего, кроме недоуменной усмешки.
Инквар нахмурился – похоже, он неверно понял намерения телохранителя, но все же прочел записку еще раз и еще. А чего там читать, всего два слова: «Прочисть уши».
Звучало это оскорбительно, и Инквар точно обиделся бы, если бы не успел так хорошо изучить Дайга. И значит, в этих словах есть какой-то смысл, понять бы какой.
Указательный палец правой руки непроизвольно потянулся к уху, осторожно прикоснулся к тому месту, где, как Инквар смутно помнил, недавно жила острая, словно шип арги, боль. Внезапно чувствительная подушечка пальца уперлась во что-то шершавое, выпирающее из ушной раковины там, где должно быть углубление, и искусник озадаченно замер. Даже дышать на несколько мгновений перестал, зато мысли ошалело понеслись пустынными смерчиками, развеивая сложившийся несколько минут назад план на будущее и сдувая песок с недавно погребенных надежд.
Руки с заученной бережностью положили вещи на лавку, привычно нащупали нужные карманы, принялись доставать зеркальце, инструменты, зелья.
Работать было неудобно, и света от масляного светильника не хватало, пришлось зажечь свою алхимическую свечу из неприкосновенного запаса. Конечно, можно было выйти в спальню, попросить помощи у друзей, но заставить себя так поступить Инквар не сумел. Едва представил, с какой жалостью они будут на него смотреть, если после извлечения затычек слух так и не возвратится, как вся решимость растворилась, словно льдинка в горячем котле.
Первые клочки пропитанного воском пуха, осторожно вынутые из уха, вернули осколки памяти, постепенно, будто кусочки разбитого блюда, складывающиеся в ясную картинку. И теперь Инквар точно знал: это он сам, чувствуя, что сходит с ума от грохочущих в голове голосов, шагов и прочих, неимоверно громких, корежащих разум звуков, драл на клочки маленькую пуховку, которой обычно сметал золотую пыль, сминал ее с воском и забивал полученными шариками уши, пытаясь хоть чуточку смягчить оглушительный грохот.
И это немного помогло: до телеги, откуда несчастных комедьянтов было видно как на ладони, он сумел добраться без посторонней помощи. Инквар даже вспомнил, как рычал раскалывающие голову угрозы, стараясь припугнуть ночников, чтобы они отступили хоть ненадолго, позволив увести пленников.
А потом картина вдруг обрывалась… и чем окончился тот бой, он мог теперь только догадываться, хотя и очень боялся ошибиться.
Остатки последнего шарика воска, сидевшего в глубине правого уха, Инквар доставал особенно долго и осторожно. Сначала попытался тянуть тонким ювелирным пинцетом, но теплый воск, смешавшийся с запекшейся кровью, вынимался слишком малюсенькими крошками. Тогда, посильнее подогнув кончик особого крючка, Инквар попытался достать им остатки пробок, впопыхах забитых слишком плотно. Хотя в тот момент ему так не казалось, теперь он отчетливо вспомнил, как раскалывалась от грохота голова, а из ушей и носа временами капала кровь.
Крючок зацепил наконец несколько пушистых волоконцев, и Инквар очень бережно покрутил его, потом потянул и облегченно, со всхлипом выдохнул, ошеломленный резким появлением разнообразных звуков. За небольшим оконцем, выходящим, судя по шуму, в сторону конюшен, вовсю кипела обыденная жизнь большого постоялого двора. Ржали лошади и, погромыхивая цепью, басовито лаяла собака, оживленно переговаривались постояльцы и обслуга, что-то постукивало, то ли мельничка, то ли бельевой каток, хлопали двери и звенела посуда.
И только за маленькой дверкой, ведущей в соседнюю комнату, стояла такая тишина, словно там никого не было.
А может, друзья действительно ушли? Он ведь с ними не очень-то церемонился. Даже не пожелал остановиться и понять, чего от него хотят, опасаясь бесполезных соболезнований и утешений.
Ну так ведь был почти уверен в своих выводах! И почему-то напрочь забыл про собственные ночные действия.
«Такая потеря памяти за последнее время уже не в первый раз», – с досадой вздохнул Инквар. Придется поговорить с одаренными лекарями и приготовить зелье покрепче.
Он аккуратно убрал на место все свои вещички, взял одежду и сапоги и босиком, в одном исподнем, направился в спальню, надеясь найти там свой дорожный сундук. Но сначала нужно хоть немного поесть, несколько глотков воды не столько утолили жажду, сколько пробудили в нем крайне голодного зверя.
Свою ошибку искусник осознал, едва распахнув дверцу. Никуда они не ушли, сидели за столом, сосредоточенно рассматривали какие-то бумаги и молчали.
Не произнесли недавно обретенные друзья ни слова и когда Инквар, подавив вздох, прошел мимо, сложил на угол постели принесенную одежду и открыл дорожный сундучок. Зато когда он переоделся и принялся с быстротой фокусника перекладывать свои запасы в карманы неизменного жилета и чистого костюма, то краем глаза рассмотрел, каким интересом горят взгляды искоса следящих за ним друзей.
Но он и теперь не произнес ни слова и даже внимания на них не обращал до тех пор, пока, верный правилам искусников, не закончил разборку зелий и амулетов. Хотя сейчас молчал только по одной причине: слишком много опасных вещичек, которые никому не прощают небрежности, находилось в тот момент в его руках.
Не нарушали молчания и друзья, сидели и ждали, спокойно и внешне почти равнодушно наблюдая, как господин судья Эринк Варден, чистый и аккуратно причесанный, подходит к столу и садится напротив них. Однако Инквар и на гран не поверил этому равнодушию, а объясняться не спешил не из вредности или упрямства. Просто подыскивал слова, которые могли бы со всей полнотой выразить этим людям его признательность и одновременно не показаться слишком сентиментальными.
– Как думаешь, – вдруг едва слышно буркнул Дайг, не сводя взгляда с Инквара, – он нас слышит?
– Думаю, да, – само сорвалось с губ искусника. Он оценивающе оглядел огорошенно распахнувшего глаза Гарвеля и доверительно добавил: – Видишь, как понимающе смотрит.
Невозмутимо подтянул к себе тарелку с едой и взялся за ложку. Лишь несколько мгновений старые приятели неверяще хмурились, взирая на него, и вдруг заулыбались. Сначала облегченно усмехнулся Гарвель, потом негромко фыркнул, пытаясь спрятать смешок, Дайг.
Инквар не удержался, весело прыснул, и через минуту все дружно хохотали, до слез, до колик, чувствуя, как рассыпается невесомым пеплом гнетущая душу тяжесть.
– А теперь расскажите, чем все закончилось, – отсмеявшись, попросил Инквар. – Или вы тоже голодны?
– Мы хорошо поужинали, – отказался Дайг, глянул на вмиг посерьезневшего искусника и тихо пояснил: – Сейчас раннее утро. Ты спал почти сутки. Мы хотели целителя звать, но не знали, как ему тебя показывать. Поверили Ленсу, он был уверен, что ты здоров, только устал. Ты и в самом деле взял его в ученики?
– Пришлось, – со вздохом признался Инквар и тут же предупредил: – Но никто, кроме вас, не должен об этом знать. Для посторонних я его отец, а отцам свойственно читать детям нравоучения.
– Кстати, об отцах, – покосившись на Гарвеля, осторожно начал телохранитель. – Не всем нравится ремесло, выбранное для них родителями.
– Большинству, – поправил Инквар, сообразив, что этот намек неспроста. – Например, мой отец занимался лошадьми. Но мне нравилось только кататься на них… пока он не погиб. А потом появился отчим, и моей заботой стали навоз и скребок. Вот тогда я и понял, что это совершенно не то дело, каким я хочу заниматься всю жизнь. И когда учитель предложил мне уйти из дома, я даже не сомневался.
– А мать?
– Она хорошая женщина, но больше жена, чем мать, – нехотя пояснил искусник. – Так бывает. Но я посылаю ей с оказией весточки. А кому из вас надоело отцовское ремесло?
– Мне, – твердо сообщил Гарвель. – Я теперь свободный человек.
– Это хорошее известие, – ни мгновения не раздумывал Инквар, уже уяснивший, ради чего осторожный Дайг завел этот разговор. – Ты же не откажешься поехать с нами, пока не подыскал себе дело всей жизни?
– Ты еще не все знаешь, – не пожелал воспользоваться неведением друга ювелир. – Поэтому не спеши.
– Сколько бы новостей я ни узнал, ничего это не изменит. Я давно ломаю голову, как по приезде в Трааг обезопасить детей от людей барона Корди, и не могу ничего придумать. Слишком неравны силы, он же наверняка не одного шпиона приставил следить за их матерью. И вооружены они, несомненно, самыми лучшими зельями и амулетами, это я понял по тому нападению. А воевать с ними в городе такими методами, как на пустошах, нам никто не позволит. Ловцы ведь привыкли наваливаться всем скопом, а я не могу допустить невинных жертв. Да и мать Ленса нельзя подставлять. Кроме того, есть у меня сомнения, а действительно ли она живет так свободно, как думают дети? Возможно, женщина всего лишь приманка в хорошо продуманной ловушке и соваться туда не стоит?
– Тогда нужен договор, – без обиняков заявил Дайг. – Мы же оба из гильдии наемников. Раньше я ходил с тобой по приказу Гара, он нанял меня, а его – отец. Но теперь мы оба свободные воины. И если нет заказа, то должны сообщить в гильдию или примкнуть к ближайшему отряду наемников. Если мы будем ходить с тобой по своей воле, то в случае чего у командиров не будет повода вступиться за нас. Ни ночники, ни бароны не решаются нападать на наемников в городах и селах. Слишком много в наших тюремных башнях сидит важных для них людей.
– Не объясняй долго, пишите бумагу. Или нужно кого-то из гильдии?
– Далеко идти не придется, – пояснил Гарвель. – По вызову Кержана к нам на помощь пришел отряд наемников. Под утро, часа через два после того, как твой голем разогнал бандитов. Половина парней помчались их ловить, остальные довели нас до Бирайна.
– Так мы в Бирайне и все целы? – сообразил Инквар. – А голема не было, камни создания очень дороги, у меня таких нет. Это амулет иллюзии, вешаешь на любое живое существо пару заряженных камушков и привязываешь заранее созданный облик. И пока сила амулета не закончится или призрак не уйдет слишком далеко, иллюзия держится.
– Но твой голем, или кто там был, бегал шагах в шестистах от нас, в пустошах хорошо видно.
– Заяц, – лукаво усмехнулся Инквар. – И я повесил на него целых четыре камня с энергией. На всякий случай. А еще влил ему в горло зелий силы и беспечности. Чтобы он сразу не побежал в кусты.
– Ты хочешь сказать, – медленно, с расстановкой произнес Гарвель, – что я едва не опозорился от страха, обнаружив рядом с собой простого зайца?
– Ну почему простого? – задумчиво произнес Дайг. – Украшенного бусиками и вдрызг пьяного. Вот теперь мне понятно, почему он бегал зигзагами!
И бывший телохранитель снова захохотал, весело и заразительно.
– Вообще-то это очень непорядочно, – раздался от двери знакомый голос, – радоваться в одиночку.
– Мы не в одиночку, а втроем, – мигом отшутился Инквар, рассматривая до неузнаваемости изменившегося вожака.
Кержан был аккуратно подстрижен и до блеска выбрит, в глаза сразу бросалась непривычно белая кожа на месте бывших усов и бороды. И одет был тоже не так, как всегда: куда-то исчезли не только стальные браслеты и наплечники, но и кожаные штаны с курткой. В плисовых штанах и темной полотняной рубахе вожак казался не только моложе, но и намного стройнее.
– А ржете так, как будто тут собралось пол-обоза, – тотчас сменил причину наигранного недовольства Кержан, подходя к столу.
Внимательно и строго оглядел Инквара, протянул руку и положил перед ним недлинный округлый пенальчик:
– Если понадобится помощь, пошли вестника, приду хоть на край земли.
– А куда ты сейчас? – бережно взяв в руки неожиданный дар, не удержался Инквар.
– Пусть Дайг расскажет, – отмахнулся Кержан. – У меня к тебе важный вопрос: ты в гильдию наемников войти не хочешь?
– На мне обязательство, – уклончиво отказался Инквар. – Выполню, потом видно будет. Ты же наверняка наслышан – у нас своя компания.
– Не хотел я тебе рассказывать, – мрачно фыркнул вожак, – да и некогда, но с вашей братией не совсем ладно. Скудно они живут в своей долине, никто не берется водить к ним обозы. И вестей оттуда никаких не приходит, я уже не одного такого, как ты, проводил. Послушай моего совета, говорю как человеку, которому по гроб жизни обязан, не ходи ты туда. Или поговори сначала с теми, кто старше. А пока прощай, отряд уходит через полчаса, мне собраться надо.
– А нам – договор подписать, – пододвигая к себе одну из лежащих на краю стола бумаг, пояснил Гарвель. – Он нас нанял в телохранители.
– Я на это надеялся, – вздохнул Кержан. – Жаль, сам сейчас не могу. Но это ненадолго, лекари пообещали.
Развернулся и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Дайг?
– Ну ты же видел комедьянтов? – хмуро глянул тот. – И женщину слышал? Возил их Кержан два лета подряд и прикипел к одной танцовщице на канате. Аж белел, когда Бенни через огонь на высоте крыши прыгала. И она к нему тянулась, но остаться не захотела, со своими ушла. Видимо, кто-то из путешественников донес об этом ночникам, вот они и поймали ватажку Мерея. Я сразу понял, кто за твоей сторожевой линией стоит, когда псы заюлили. Кержан только ей разрешал их кормить и баловать.
– Она жива?
– Все живы, но без хороших лекарей долго не поднимутся, поэтому половина наемников возвращается в крепость и увозит их с собой. Кержан едет с ними, не хочет оставлять Бенисию. Да и нельзя ее оставить, вся в синяках и ссадинах, взгляд запуганный. Над остальными лицедеями тоже издевались по-живодерски, старику-музыканту пальцы переломали… – Дайг яростно скрипнул зубами. – Теперь понимаешь, за что я всех бандитов так ненавижу?
– И я, – не пожелал, как обычно, смолчать Инквар. – Но знаю случаи, когда люди попадали туда не по своей воле. И уйти не могли.
– Я тоже знаю, на своей шкуре испытал. Поэтому можешь мне поверить, когда говорят, будто не могут уйти, – это ложь. Я же ушел. Причем очень просто – когда на нас напали наемники, притворился раненым и свалился в овраг. Гильдийцы раненых не добивают, с тех пор я с ними.
– Так ты точно знал, что не добивают, а атаманы говорят обратное, – внезапно вмешался молча писавший бумажку Гарвель и сразу перевел разговор на другое: – Вот, читайте и расписывайтесь, потом пойду к командиру, отдам копию и поставлю печать. Кстати, Ленса с сестрой прислать? Она тут от тебя, как клушка от цыпленка, не отходила.
– Не к добру это, – сухо буркнул Инквар, не собиравшийся никого посвящать в личные проблемы. С него и Ленса достаточно.
Наемники понимающе смолчали и принялись рассказывать последние новости.