Ипотека в Российской империи. Часть II. Земельные банки Российской империи конца XIX – начала XX в. (Н. А. Проскурякова, 2014)

Кредитная реформа была лишь прологом буржуазных преобразований 1860–1870-х годов, ознаменовавших начало нового царствования. Падение Севастополя подвело черту под созданной Николаем I системой. Война истощила финансы Российской империи, подорвала ее денежное обращение, обнажила многие недостатки гражданской и военной администрации. «Озлобление против порядков до 1855 года беспредельное и всеобщее»[161], – записал в своем дневнике в ноябре 1855 г. П. А. Валуев, видный чиновник, занимавший при Александре II пост министра внутренних дел (1862–1866 гг.). «Прежняя система отжила свой век, – вторил ему один из главных идеологов николаевской системы – известный русский историк М. П. Погодин. – Медлить нечего… Надо приниматься вдруг за все: за дороги, казенные и каменные, за оружейные, пушечные и пороховые заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и торговлю крестьян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочее не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, деньги, за финансы, за все, за все…»[162]

Столкновение старых традиций и новых требований ставило Россию перед неизбежностью радикальных реше ний. «В силу особенностей государственного устройства и особенностей жизненного уклада России движение вперед было возможно лишь при содействии монарха. Александр II мог выбирать только между вариантами реформирования строя, но не между старой, николаевской системой и новым порядком. Реформы и составили суть его царствования»[163]. Они охватили основные сферы общественной жизни: экономику, административное управление, судебную систему, армию, культуру. Однако общий замысел состоял в том, чтобы провести модернизацию при условии сохранения монархии.

Отсюда его политика «немыслимых диагоналей» (П. А. Валуев), полная непоследовательности и противоречий. Уже в середине 1860-х годов начинается постепенное отстранение либералов от власти. Поляризация политических сил, нарастание волны революционного экстремизма стали серьезными препятствиями для начавшейся в стране «перестройки». Реформы продолжались, но вяло, медленно, непоследовательно. Активизация внешней политики (решающим событием в которой стала Русско-турецкая война 1877–1878 гг.) и имперских притязаний (присоединение Средней Азии) не способствовали, как на это рассчитывало правительство, внутренней стабилизации. Напротив, подготовленная министром финансов М. Х. Рейтерном денежно-валютная реформа, необходимая для продолжения начатых преобразований, была сорвана. В стране нарастал политический кризис, усугублявшийся террористической деятельностью революционеров-народников, поставивших своей целью убийство императора. В феврале 1880 г. для подавления революционного движения Александр II предоставил диктаторские полномочия известному государственному и военному деятелю генералу М. Т. Лорис-Меликову. Умный, гибкий, дальновидный политик Лорис-Меликов понимал свою задачу более широко. Генерал стремился убедить императора в необходимости уступок общественному мнению и создания в стране элементов выборного представительства «в высших эшелонах власти». По существу, речь шла о весьма ограниченной конституции, но 1 марта 1881 г. Александр II был убит революционерами-террористами.

Трагическая смерть Александра II от рук народовольцев роковым образом повлияла на правительственный курс. Новый император Александр III в специальном Манифесте от 29 апреля 1881 г. заявил о незыблемости самодержавия как неизменного принципа российской истории и вершины российского государства. Однако изменение политического курса не вызвало поворота в экономической политике и не могло сделать другим содержание экономического развития.

Размышляя о будущем России, Александр III видел ее страной аграрной, земледельческой, главное богатство которой – хлеб. Но при этом он хорошо понимал, что сохранить статус великой державы Россия сможет, лишь развивая свою промышленность. Только высокий уровень индустриального развития мог обеспечить военную мощь империи, утверждение ее на мировом рынке и сохранение ее целостности. Яростная критика «экономического либерализма» предшествующего царствования и противопоставление ему, говоря современным языком, модели «национальной экономики» имели скорее пропагандистский характер. Процесс экономической модернизации продолжался, принимая, правда, все более консервативно-этатистский характер. Это проявлялось в том, что самым действенным средством подъема производительных сил, основной формой регулирования экономического развития и государственного контроля над ним становился правительственный протекционизм. Характерное для предшествующего периода «свертывание» государством своей непосредственной предпринимательской деятельности сменилось сознательным ее расширением, особенно в области железнодорожного хозяйства и сфере ипотечного кредита. Идейным оформлением этой линии стали национализм («Россия для русских») и актуализированный во всех областях экономической и социальной политики сословный принцип.

Начало царствования последнего русского императора Николая II (1894–1917 гг.) не привело к изменению внутриполитического курса. Николай II, как его отец и дед, был убежден, что императорская власть есть благо для страны. Как человек глубоко религиозный, он видел свое историческое предназначение в том, чтобы, опираясь на волю Бога, править Россией для блага своих подданных. «Православный романтизм» (Г. П. Федотов) последнего российского императора помогал ему как человеку переживать исторические невзгоды, однако обрекал его как государственного деятеля на бездеятельность, а в конечном счете – на поражение.

Считая твердый курс своего отца единственно правильным, Николай II в своей первой публичной речи 17 января 1895 г., на церемонии встречи с депутациями дворянства и городов в Зимнем дворце, назвал предложения об участии представителей земств в делах внутреннего управления «бессмысленными мечтаниями». Однако через 11 лет в том же зале Зимнего дворца Николай II торжественно открыл работу Первой Государственной думы. К такому изменению курса императора вынудили многие обстоятельства: развитие земско-либерального, студенческого, рабочего, крестьянского движений, поражение в Русско-японской войне и конечно же первая, наиболее длительная и массовая, русская революция. Однако возникшие общественные и государственные демократические институты: парламент, независимый суд, свободная от цензуры пресса, – потенциально способные, исходя из реальных исторических и политических задач, корректировать деятельность монарха в России, так и не смогли на практике реально воздействовать на высшую власть.

И в начале XX в. в России новое причудливо переплеталось со старым, которое сдавало свои позиции с большим сопротивлением. Новейшие достижения цивилизации и культуры сочетались с невежеством и отсталостью, европейские формы организации производства и капитала соседствовали с сословной традицией и средневековым ростовщичеством, богатство, роскошь и изысканность – с нищетой и дикостью.

В такой исторической ситуации трудно быть провидцем. Консерватизм политических убеждений, как известно, не сделал Николая II противником экономических преобразований. Он не мог не видеть, что улучшения нужны в различных сферах народного хозяйства. Николай II, например, однозначно поддерживал реформаторские усилия министра финансов С. Ю. Витте (1893–1903 гг.), нацеленные на индустриальную модернизацию страны. С полного одобрения Николая II и был начат курс премьер-министра П. А. Столыпина (1906–1911 гг.), направленный на развитие и укрепление индивидуальных крестьянских хозяйств на основе частной собственности на землю. Однако когда деятельность Столыпина стала встречать в «высших эшелонах власти» все большее противодействие, Николай II как носитель верховной власти не оказал ему должной поддержки. Автору этих строк представляется довольно ясным, что шанс на спасение российской монархии заключался в осуществлении реформ экономических и социальных институтов, предложенных П. А. Столыпиным. История распорядилась иначе. Времени на их завершение не было отпущено. Первая мировая война и последовавшая за ней революция, обнажив все язвы и обострив все хронические заболевания общества, поставили Россию на край бездны.

Несмотря на свою незавершенность, «Великие реформы» создали условия для «пореформенного скачка» России в сторону рыночной экономики. На их запасе страна прожила вплоть до начала XX в. За это время произошла трансформация экономики из аграрной в аграрно-индустриальную и осуществилось превращение России в среднеразвитую страну, с самыми высокими в мире темпами развития промышленности (10 % прироста в год) и сельского хозяйства (6 %). Заметные изменения произошли во всех сферах экономики, отраслях промышленности, типах и формах сельскохозяйственного производства. Благодаря стремительному росту крупной промышленности, Россия вышла на пятое место в мире по объему выпуска промышленной продукции. Активно адаптировалась к новым условиям кустарная промышленность – весьма характерная структура российской национальной экономики, основной производитель товаров народного потребления. Выросла товарность помещичьего и крестьянского хозяйств. Россия заняла первое место в мире по общему объему сельскохозяйственной продукции, производя одну четвертую мирового сбора хлебов. Она активно втягивалась в международные рыночные связи. Опережающими темпами развивался вывоз зерна, составляя 25 % мирового хлебного экспорта. Быстрое строительство железных дорог, протяженность которых в России была одной из самых больших в мире (кроме США), способствовало окончательному формированию внутреннего товарного рынка. За четыре пореформенных десятилетия России удалось создать свой рынок капиталов, тогда как большинству европейских стран для этого понадобилось несколько веков.

В то же время пореформенная модернизация российской экономики была полна контрастов и противоречий. Успехи сопровождались обнищанием значительной части населения, особенно крестьянства. По словам министра просвещения 1860-х годов А. В. Головина, «правительство много брало у народа, а дало очень мало». Чрезвычайно высокие темпы развития промышленности, быстрый и безболезненный переход к новейшим формам ее организации сочетались с мучительной перестройкой аграрного сектора.

В начале XX в. начался новый этап в экономическом развитии России, связанный с утверждением определяющей роли монополий в сфере промышленности и банковского кредита, возрастанием роли иностранного капитала, повышением, в целом, экономического потенциала страны.

Вместе с тем, несмотря на ускоренный процесс промышленного развития, Россия в конце XIX – начале XX в. оставалась страной так называемого второго эшелона капитализма. Для этой группы стран (Германия, Австро-Венгрия, Италия, Япония, Россия) характерно более позднее начало развития капиталистических отношений и воздействие на этот процесс мирового капитализма. Буржуазная эволюция этих стран представляла собой результат сложного взаимодействия закономерностей развития, имманентных их общественным структурам, и давления мирового капитализма. В некоторых из этих стран, в том числе и в России, буржуазные преобразования не были завершены и к началу XX в. Главными причинами этого в России были многочисленные феодально-крепостнические пережитки в ее экономическом и политическом строе, разноуровневый характер экономики, неравномерность экономического развития отдельных ее регионов. В результате экономика России стала являть собой сложнейшую несбалансированную систему, скачкообразное развитие которой порождало все новые противоречия и растущую социальную напряженность. Еще одна причина заключалась в том, что ни одна из периодически осуществлявшихся реформ не была проведена комплексно, последовательно и до конца. Каждое следующее поколение реформаторов получало в наследство незавершенные реформы, что, в свою очередь, тормозило их собственные преобразования. Между тем продолжающееся расширение границ государства приводило к усложнению реформ и увеличению их масштабов.

Сельское хозяйство России, являясь составной частью народнохозяйственного организма, было подвержено воздействию рыночных институтов и закономерностей. В то же время аграрный строй России был главным средоточием остатков феодальной экономики, основой которых была система поземельных отношений. Вследствие этого для него было характерно сочетание развитых чисто капиталистических и мелкотоварных форм с примитивными, неразвитыми формами хозяйствования и традиционными (докапиталистическими) элементами. Хотя общее направление развития аграрного сектора экономики России шло в сторону утверждения рыночных отношений, в целом его экономическая модернизация к 1917 г. была далека от своего завершения.

Социально-экономическая мозаичность многоукладной экономики своеобразно проявилась в пореформенной эволюции двух основных форм организации сельскохозяйственного производства – помещичьего и крестьянского хозяйств. Их внутренние способности к модернизации, а следовательно, и исторические перспективы заметно различались. Более перспективной формой являлось крестьянское хозяйство, которое к началу XX в. занимало доминирующее положение в сельскохозяйственном производстве и характеризовалось более высоким производственно-техническим уровнем. Так, доля посевов, принадлежавших помещикам, сократилась с 21,9 % в 50-е годы XIX в. до 11,3 % в 1916 г. Удельный вес производимого помещиками товарного хлеба упал за этот период с 50 % до 21,6 %[164].

И помещичьему, и крестьянскому хозяйству пришлось приспосабливаться к новым экономическим условиям, возникшим в результате реформирования отношений собственности, создания развитых рынков товаров, труда, капиталов. Основой общего процесса структурной перестройки стало перераспределение земельной собственности, характерными тенденциями которого был переход от сословности к бессословности в землевладении, дробление недвижимой собственности, значительный рост цен на землю и ускорение мобилизационного процесса.

4.1. Кредитная система Российской империи в конце XIX – начале XX в.

Развитие крупнокапиталистического предпринимательства, рыночных отношений и структур в России шло под контролем государства, и излишняя опека часто сковывала частную инициативу. Одной из таких структур была и кредитная система, по отношению к которой государство сделало своей политикой весьма плотную опеку кредитных учреждений и неуклонно проводило ее в жизнь.

В России вплоть до 1917 г. существовала разрешительная система открытия банков, распространявшаяся на все сколько-нибудь значительные учреждения. Это во многом определило окончательную структуру российской банковской системы, в которой концентрация капитала в государственных и крупнейших акционерных банках сочеталась с общей недостаточностью имеющегося количества банковских учреждений для нужд огромной империи. В 1914 г. на 10 тыс. чел. населения приходилось всего лишь 0,17 банковских учреждений, включая отделения банков, тогда как в Англии еще в 1830 г. этот показатель равнялся 0,77[165].

Формирование новой капиталистической банковской системы началось в 1860 г., когда был создан Государственный банк. Согласно первому пункту его устава (1860 г.), он предназначался «для оживления торговых оборотов и упрочения денежной кредитной системы»[166], т. е. для развития банковского кредита (краткосрочного, по сложившейся в России терминологии – «коммерческого»). До 1897 г. банк не имел эмиссионных функций, а являлся обыкновенным коммерческим банком, принимавшим вклады и открывавшим текущие счета, учитывавшим векселя и выдававшим ссуды под залог товаров, драгоценных металлов и ценных бумаг. Кроме того, по уставу Госбанку разрешалось ведение операций (покупка и продажа) с государственными и гарантированными правительством ценными бумагами.

Взаимоотношения Госбанка с Министерством финансов коренным образом отличались от взаимоотношения центральных банков и финансовых ведомств других стран. По уставу 1894 г. он находился в подчинении министра финансов, который являлся «непосредственным главным начальником банка», поставленным над управляющим и правлением и обладающим широкими распорядительными правами и возможностями направлять всю деятельность Госбанка для осуществления экономической политики правительства. Министру финансов были подконтрольны основные вопросы деятельности Госбанка: размер процентов по операциям, увеличение числа филиалов, законодательная инициатива по ведомству банка и т. п. Общее управление банком осуществлял управляющий, утверждаемый царем по представлению совета банка, состоявшего из представителей Министерства финансов и Государственного контроля. В компетенцию совета входили вопросы контроля за деятельностью контор и отделений банка. Правление не ограничивалось регламентацией их деятельности уставом и инструкциями. Все кредиты, открываемые в филиалах, утверждались правлением банка. (Само правление осуществляло непосредственные оперативные функции в Петербурге до организации в 1893 г. Петербургской конторы.)

Финансовая функция Государственного банка заключалась в том, что, помимо обычного сосредоточения в нем как в центральном банке свободных средств казначейства и производства за их счет различных платежей, на него была возложена ликвидация долгов дореформенных банков и проведение выкупной операции (до середины 1880-х годов). С середины 1880-х годов началось финансирование Госбанком казенных ипотечных кредитных учреждений – Дворянского и отчасти Крестьянского банков. Оно проводилось за счет средств казначейства и не вызвало уменьшения кредитования банком народного хозяйства, для которого использовалось более половины коммерческих ресурсов банка.

После денежной реформы 1895–1897 гг., целью которой было преобразование денежной системы на основе золотого монометаллизма, Государственный банк приобрел эмиссионные функции. Он получил право эмитировать собственные банкноты («кредитные билеты»). Бумажные деньги стали свободно обмениваться на выпущенную в обращение золотую монету (империал был равен 15 кредитным руб., полуимпериал – 7 руб. 50 коп.) и обеспечивались золотыми авуарами Госбанка, оценивавшимися в конце XIX в. в 1,3 млрд руб.

Как крупный коммерческий банк Государственный банк напрямую предоставлял кредит отдельным предприятиям и даже отраслям хозяйства. Преобладающую часть вкладов и текущих счетов Госбанк собирал в филиалах, стягивая капиталы из провинции в Петербург. Вместе с тем, с середины 90-х годов XIX в. Госбанк стал отдавать все больше и больше своих ресурсов частным банковским учреждениям путем переучета векселей в виде кредита по специальным текущим счетам, под векселя, ценные бумаги и накладные под товары. Тем самым он постепенно превращался в постоянный источник средств для акционерных банков и приобретал черты типичного европейского «банка банков», причем кредиты из Госбанка частным учреждениям коммерческого кредита росли быстрее, чем собственные активные операции. В 1914 г. на Государственный банк приходилось 16,4 % активов и 18,5 % пассивов сводного баланса всех банковских учреждений[167]. Под управлением Госбанка находилась разветвленная сеть сберегательных касс, число которых, по данным на 1912 г., превышало 8 тыс., а сумма вкладов исчислялась 1,6 млрд руб. Все средства сберегательных касс помещались в государственные займы и гарантированные ценные бумаги, т. е. использовались для финансирования государства, а позднее еще и для государственного ипотечного кредита. Лишь в 1910 г. сберкассы, через посредство Госбанка, начали выдавать ссуды учреждениям мелкого кредита, но эти ссуды были ограничены суммой в 20 млн руб.[168]

Важнейшим звеном кредитной системы Российской империи были акционерные коммерческие банки. Их насчитывалось немного – около 50, но они имели мощную разветвленную сеть из 800 филиалов. Именно эти банки занимались краткосрочным и долгосрочным кредитованием промышленности.

В России не было ни одного крупного предприятия в любой отрасли, которое не опиралось бы в своей деятельности на тот или иной коммерческий банк. Коммерческие банки принимали вклады, открывали текущие счета, учитывали векселя, предоставляли ссуды под залог векселей, ценных бумаг, товаров и товарных документов и ссуды без обеспечения (на практике такими кредитами пользовался очень немногочисленный круг клиентов). С 1890-х годов большое место в деятельности коммерческих банков стали занимать операции с ценными бумагами. Они практически заменяли собой фондовую биржу, создавая свой собственный фондовый рынок. Имея громадные финансовые ресурсы, банки уверенно контролировали ход событий на фондовом рынке страны. Функции всероссийской фондовой биржи выполнял Фондовый отдел общей Петербургской биржи (основана еще в 1703 г.), регулярные сделки с российскими ценными бумагами совершались также на общей Московской бирже (основана в 1837 г.), на биржах в Варшаве, Киеве, Одессе, Риге, Харькове. Иностранные ценные бумаги, в соответствии с законом, на российских биржах не обращались. Наиболее распространенными ценными бумагами, котировавшимися на биржах, были облигации государственных займов, закладные листы и акции земельных банков, облигации железных дорог и торгово-промышленных предприятий и городских займов.

Благодаря эмиссионно-учредительским операциям коммерческих банков были основаны и расширены десятки крупных предприятий.

Крупнейшими коммерческими банками страны были Русско-Азиатский, Русский для внешней торговли, Азовско-Донской, Петербургский Международный, Русский торгово-промышленный. На эти пять банков в 1913 г. приходилось 48,3 % всех активов коммерческих банков (4,9 млрд руб.). По размерам баланса коммерческие банки превзошли Госбанк России. В 1913 г. суммы баланса равнялись соответственно 5,5 млрд руб. и 4,1 млрд руб. В целом, по данным на 1914 г., все коммерческие банки сконцентрировали 68 % активов и 66 % пассивов сводного баланса всех кредитных учреждений империи[169]. «За полувековой период своей истории российские дореволюционные банки проделали путь от скромных посредников в платежах до финансовых гигантов, охватывающих все отрасли народного хозяйства», – пишут известные исследователи истории коммерческих банков царской России В. И. Бовыкин и Ю. А. Петров, называя коммерческие банки «нервными узлами» всей экономической системы России конца XIX – начала XX в.[170] Они отмечают также, что правительство стремилось держать развитие частных банков под контролем, используя при этом «политику не только кнута, но и пряника». Последняя отчетливее всего выражалась в крупных «субсидиях» банкам, попавшим в «стесненные обстоятельства». В первые два десятилетия после отмены крепостного права, до создания новых банковских учреждений, доминирующее положение в финансовой жизни России занимали банкирские дома и конторы. В большинстве своем они были зарегистрированы как торговые дома и совмещали торговлю с банковским предпринимательством. Деятельность банкирских домов не регламентировалась правительством. Они не были обязаны отчетностью, на них не распространялись правовые нормы, существовавшие для акционерных предприятий. В 1860–1870-е годы банкирские дома сыграли большую роль в определении биржевой конъюнктуры, контролировании денежного рынка, железнодорожном строительстве, создании системы акционерных коммерческих и акционерных земельных банков (в первую очередь банкирские дома Поляковых, Гинцбургов и др.). Многие из учредителей банкирских домов сохранили свое влияние в созданных акционерных банках, выступая в роли крупных акционеров или синдикатских партнеров этих банков, особенно Петербургского Международного, Русско-Азиатского, Азовско-Донского[171]. В начале XX в. ряд влиятельных банкирских домов сам пре вратился в акционерные банки (банкирские дома Рябушинских, Вавельберга, Юнкера и др.). В 1914 г. в России насчитывалось около 50 банкирских домов. Их активы оценивались в 117 млн руб., а пассивы – в 88 млн руб.[172]

В банковскую систему Российской империи входили и общества взаимного кредита, которые составляли капиталы из взносов своих членов. Каждый член общества имел право получить кредит, не превышающий его десятикратного взноса. Как правило, никакие другие ресурсы не привлекались, а кредиты выдавались только членам общества – средним и мелким предпринимателям. Кредитуя торговцев, промышленников и сельских предпринимателей, общества проводили все виды коммерческих операций, главной из которых был учет векселей. Особенно заметного развития общества взаимного кредита достигли в последние предвоенные годы. К 1914 г. насчитывалось 1108 обществ: 39 столичных, 172 губернских и 897 уездных. Их активы составили 12,2 %, а пассивы – 10,8 % всей кредитной системы России. По объему операций они вышли на второе место (после акционерных банков) среди учреждений частного и муниципального коммерческого кредита, оттеснив городские общественные банки[173].

Городские общественные банки находились в ведении муниципалитетов. В своей деятельности они сочетали торгово-промышленное кредитование (основная операция – учет векселей; в 1914 г. – 126,1 млн руб.) с предоставлением займов городам, а также выдачей ссуд под залог недвижимости («строений в городе») (в 1914 г. – 79 млн руб.). Значительную часть кредитов выдавали чиновникам по второй и третьей закладной их домов. Прибыль, за покрытием расходов на управление, могла быть обращена на расходы по городскому трудоустройству и по благотворительным учреждениям. Роль этих банков в экономике страны не была значительной: к 1914 г. их активы составляли 3,4 %, пассивы – 3,8 %[174].

Учреждения мелкого кредита были представлены в России несколькими различными типами банков (кредитные и ссудосберегательные товарищества, сословно-общественные учреждения, земские кассы мелкого кредита). Кредитная кооперация давала возможность мелким сельским хозяевам получить ссуды для улучшения своих хозяйств. Ссуды выдавались под залог сельскохозяйственных продуктов или инвентаря, под поручительство или под личное доверие. Через учреждения мелкого кредита только в предвоенные годы деревня получила около 3 млрд руб.[175] 18 тыс. ссудосберегательных и кредитных товариществ объединяли 10 млн чел. – наиболее экономически активную часть русской деревни. В 1912 г. был создан Московский Народный банк – центральный кооперативный банк России. Акционерами банка были кооперации или их союзы. В 1914 г. из 1000 существовавших в стране союзов 700 были связаны с Московским Народным банком.

4.2. Новая система ипотечных учреждений и ее особенности

Важным звеном кредитной системы капиталистической России были ипотечные кредитные учреждения. Они формировались и функционировали под контролем и при поддержке правительства, которое стремилось сделать ипотечный кредит одним из действенных орудий для решения важнейших экономических и социальных проблем.

Новые ипотечные учреждения, основанные на капиталистических принципах функционирования, стали появляться в начале 60-х годов XIX в., а к концу 80-х годов сложилась уже целая система ипотечного кредитования, состоявшая из сословных, общественных, взаимных, акционерных и государственных учреждений. Она включала городские кредитные общества (первые и самые крупные из них, Петербургское и Московское, основаны в 1862 г.; всего в 1914 г. – 36); Земский банк Херсонской губернии (основан в 1864 г.); Общество взаимного поземельного кредита (основано в 1868 г., а в 1891 г. преобразовано в Особый отдел Дворянского земельного банка); 10 акционерных земельных банков (основаны в 1871–1872 гг.); государственные земельные Крестьянский (основан в 1882 г.) и Дворянский (основан в 1885 г.) банки; городские общественные банки, находившиеся в ведении городских властей (в 1914 г. – 319, 48 – в губернских, остальные в уездных городах). На окраинах империи продолжали действовать местные ипотечные учреждения, возникшие в дореформенный период: Курляндское кредитное общество, Лифляндское Дворянское общество, Эстляндское Дворянское кредитное общество (все основаны в 1802 г.), Земское кредитное общество царства Польского (основано в 1825 г.), Общество взаимного кредита в Виленской губернии (основано в 1830 г.). В Закавказье на средства дворянских обществ были созданы Дворянский земельный банк Тифлисской губернии (1875 г.) и Дворянский Михайловский банк Кутаисской губернии (1876 г.). Из дореформенных сословных ипотечных учреждений в центральных губерниях сохранились Нижегородский Александровский банк и Александринский Тульский банк (ликвидирован в 1890 г.).

Главную роль в системе ипотечного кредита играли акционерные и государственные ипотечные банки.

С начала 70-х годов XIX в. вплоть до 1917 г. действовали Московский, Петербургско-Тульский, Виленский, Киевский, Ярославско-Костромской, Бессарабско-Таврический, Донской, Харьковский, Полтавский, Нижегородско-Самарский акционерные земельные банки. Кроме того, с 1871 г. по 1892 г. выдавал ипотечные ссуды Саратовско-Симбирский акционерный земельный банк. Эти банки имели всесословный характер. К 1915 г. акционерные земельные банки выдали сельских ссуд на 938,4 млн руб. под залог 23,2 млн дес. (37 % всей частной земельной собственности) и городских ссуд на 370,3 млн руб. (Таблица 6).

В 1880-е годы сложилась система государственного ипотечного кредита. Крестьянский поземельный банк (1883–1917 гг.) был учрежден для того, чтобы «оказывать содействие крестьянам к приобретению в собственность предлагаемых для продажи земель». С этой целью он выдавал крестьянам долгосрочные ссуды под залог купленной земли. К 1915 г. Крестьянский банк выдал крестьянам ипотечных ссуд на 1350 млн руб. Дворянский земельный банк (1885–1917 гг.) был создан исключительно для «поддержки землевладения потомственных дворян». Дворянский банк по объему выданных ипотечных ссуд соперничал со всеми акционерными банками вместе взятыми. К 1915 г. дворянство получило здесь ссуд на 911,6 млн руб. под залог 13,7 млн дес. земли (22,3 % частной земельной собственности). Оба казенных банка стали важными инструментами внутренней правительственной политики.

Большую роль в кредитовании землевладельцев южных губерний играл Херсонский земский банк, основанный на началах взаимной ответственности членов-заемщиков. Он явился первым учреждением поземельного кредита нового типа. Имея всесословный характер, он успешно выдерживал конкуренцию с акционерными земельными банками. К 1915 г. Херсонский земский банк выдал ссуд на 240 млн руб.

Из остальных кредитных учреждений, действовавших на окраинах империи, наиболее крупным (по объему выданных ссуд) было Земское кредитное общество царства Польского (199,3 млн руб.), имевшее всесословный характер. Прибалтийские дворянские сословные кредитные учреждения выдали к 1915 г. ипотечных ссуд местному дворянству на 102,2 млн руб. Городские кредитные общества являлись самыми крупными кредиторами владельцев городской недвижимости. Петербург и Москва, где возникли первые городские кредитные общества, показали в этом отношении пример другим городам Российской империи (Таблица 6).

При поддержке местных органов управления до 1915 г. было создано 36 городских кредитных обществ, основанных на круговом ручательстве всех собственников заложенных в нем (таком обществе) имуществ. Городскими кредитными обществами было выдано под залог недвижимости в городах ссуд на 1225,1 млн руб.

Городские общественные банки, главным направлением деятельности которых являлось торгово-промышленное кредитование, намного уступали кредитным обществам в ипотечном кредитовании. Эти операции к 1915 г. составили всего 79 млн руб.

Несмотря на некоторые препятствия, ипотека в конце XIX – начале XX в. развивалась очень динамично. К 1915 г. всеми учреждениями ипотечного кредита было выдано ссуд на 5,5 млрд руб. (около 3,8 млрд руб. – «сельских» и около 1,7 млрд руб. – «городских»). Заемщиками ипотечных банков стали две трети владельцев земельной собственности и значительная часть домовладельцев. Ипотечный кредит, таким образом, принял массовый характер.

Таблица 6. Ипотечный кредит в России в начале XX в.

Источник: Статистика долгосрочного кредита в России. 1915 г. СПб., 1915. Вып 2. С. 26.

Ипотечные ценности играли большую роль на фондовом рынке России. В период экономического подъема (1909–1914 гг.) 65 % всей эмиссии приходилось на ипотечные бумаги. Главным рынком для ипотечных облигаций и акций земельных банков были Московская и Петербургская биржи. Стоимость всех ипотечных ценностей (частных и государственных), находившихся в обращении на 1 января 1914 г. (5,2 млрд руб.), в два раза превышала стоимость акций и облигаций частных обществ, обращавшихся внутри страны (2,7 млрд руб.). В 1914 г. стоимость ипотечных бумаг составляла 37,7 % от стоимости всех ценных бумаг на денежном рынке России (для сравнения заметим, что в Германии в это же время – только 29 %)[176].

Ипотечные ценности превратились в надежные ценные бумаги, имевшие твердый курс и дававшие высокий процент дохода. Их покупали как крупные коммерческие банки[177], так и мелкие рантье, охотно помещавшие в них свои сбережения.

Ипотечные банки предоставляли долгосрочные ссуды (на срок до нескольких десятков лет) под залог земли частных владельцев в сельской местности и жилых зданий, строений и тому подобной недвижимости в городах. Средства для выдачи ссуд ипотечные банки аккумулировали путем выпуска и реализации ипотечных облигаций – закладных листов (акционерные земельные банки – также путем выпуска и реализации акций) – и являлись, таким образом, посредниками между владельцами заемных капиталов и владельцами недвижимости. Ипотечные облигации были обеспечены заложенными в банке недвижимыми имуществами, но сами они (закладные листы) представляли собой обязательства банка, а не заемщиков. Дело не менялось от того, продавал банк закладные листы или сам выдавал их на руки заемщикам, расплачиваясь ими по ссуде. Владельцы недвижимости непосредственно не выплачивали проценты владельцам заемных капиталов, равно как и вторые не собирали платежи первых. Да они и не смогли бы этого сделать, так как и заимодавцы, и должники в закладных листах были обезличены. На них был обозначен лишь один должник – ипотечный банк. В свою очередь, в документах, которые оформляли долг землевладельца (их называли закладными или закладными свидетельствами), был обозначен лишь один кредитор – тот же ипотечный банк.

В процессе своей деятельности ипотечное кредитное учреждение выступало в трех лицах: как эмитент долговых обязательств – при выпуске ипотечных облигаций; как ссудодатель – при выдаче ипотечного кредита; как залогодержатель – при приеме закладного свидетельства от заемщика в обеспечение кредита. Поскольку клиент ипотечного кредитного учреждения в большинстве случаев брал кредит ипотечными облигациями, а погасить ссуду должен был деньгами, то он фактически являлся покупателем этих ценных бумаг на их первичном рынке, где продавцом был сам эмитент – ипотечное кредитное учреждение. Будучи покупателем ипотечных облигаций и получателем ссуды, клиент выступал в роли залогодателя – при передаче ипотечному кредитному учреждению свидетельства о закладе недвижимости (зданий, сооружений, земельных участков). Но на этом действия клиента не заканчивались. В дополнение ко всем перечисленным функциям, он выполнял еще одну: играл роль продавца облигаций ипотечного кредитного заведения на вторичном рынке, возникавшем при перепродаже ценных бумаг. Там в качестве его партнера выступал покупатель, т. е. третье лицо – инвестор. Инвестор вкладывал собственный свободный капитал в облигации ипотечных кредитных обществ в расчете на получение от эмитента – ипотечного кредитного учреждения – хорошего дохода в виде фиксированного процента по ним, а также своевременного погашения ипотечным кредитным учреждением своих долговых обязательств.

Таким образом, ипотечная облигация имела двоякое обеспечение: во-первых, в виде денежной задолженности заемщика по ипотечной ссуде, т. е. будущих денег, которые поступят в ипотечное кредитное учреждение при возврате заемщиком кредита; во-вторых, в форме заложенного имущества, которое ипотечное кредитное учреждение могло продать при нарушении заемщиком запланированных сроков погашения ипотечных ссуд. Все это гарантировало своевременное погашение ипотечных облигаций.

По сравнению с другими аналогичными ценностями, ипотечные бумаги имели много преимуществ. Первая и самая главная их привлекательная сторона заключалась в том, что они были обеспечены недвижимым имуществом – самым надежным по тем временам залогом. Кроме того, значительная их часть эмитировалась на очень долгие сроки, а это избавляло держателей этих бумаг от необходимости постоянно следить за тиражом. Инвестор хорошо знал, что эмитент ипотечного облигационного займа имел надежный источник выплаты процента по ипотечным облигациям. Заемщики ипотечного кредитного учреждения уплачивали по ипотечному кредиту ссудный процент, величина которого давала ипотечному кредитному учреждению возможность своевременно и в полном объеме гасить купоны ипотечных облигаций.

В чем заключались отличия пореформенного ипотечного кредитного учреждения от его предшественников – старых казенных ипотечных учреждений? Для наглядности их можно было бы представить графически. Старая система ипотечного кредита имела бы вид двух отрезков прямой линии, образующих угол. Вершина угла – это кредитное учреждение, от нее исходят отрезки: первый (а) – от банка к его вкладчику, обладателю свободного и поэтому вносимого в банк капитала (вклада); второй (б) – от банка к заемщику, который за счет появившегося у банка депозита получал возможность взять взаймы у последнего денежную ссуду под залог недвижимости.

Легко заметить, что указанная конструкция не образует треугольника. В ней отсутствует третий отрезок, который соединил бы банковского заемщика и вкладчика (кредитора банка). Именно такая схема была первоначально положена в основу системы ипотечного кредита в России. Во временном аспекте первый отрезок (а), как правило, оказывался короче второго отрезка (б): краткосрочные вклады использовались казенными банками для выдачи долгосрочных кредитов, что и обернулось крушением старой системы ипотечного кредита в конце 50-х годов XIX в.

Чтобы создать новую систему, адекватную запросам рынка, потребовалось внести два принципиальных изменения в указанную «несущую конструкцию». Во-первых, нужно было дополнить ее третьим отрезком – третьей стороной треугольника, т. е. установить экономические отношения между получателем ипотечного кредита и обладателем свободного капитала. Именно использование механизма ипотечного кредита в форме выдачи ипотечных облигаций, которые заемщику следовало продать, и связало этих двух лиц отношениями продавца и покупателя на вторичном рынке облигаций ипотечных кредитных учреждений.

Во-вторых, чтобы возникли отношения купли-продажи ипотечных облигаций и, вообще, чтобы ипотечное общество состоялось как ликвидное кредитное учреждение, его создателям и руководству следовало установить равенство отрезков «а» и «б». Иными словами, сроки ипотечных кредитов, выдаваемых ипотечными кредитными учреждениями заемщикам, должны были соответствовать срокам, на которые данными учреждениями выпускались ипотечные облигации. Если бы первые были длиннее, то ипотечное кредитное учреждение нарушило бы ликвидность своего баланса и неминуемо оказалось бы банкротом.

Возможности предоставления кредитов и эмиссии ипотечных облигаций зависели от множества факторов. Заемщики ипотечного кредитного учреждения готовы были брать ссуды ипотечными облигациями только в том случае, когда они были уверены, что смогут продать эти облигации на рынке ценных бумаг или заложить их в другом кредитном учреждении. Продажа ипотечных облигаций могла состояться при наличии на рынке достаточного объема свободных капиталов долгосрочного характера, заинтересованности их владельцев инвестировать свои средства в данные ипотечные облигации, выгодности условий займа для инвесторов. Все это исключало возможность беспредельного выпуска долговых обязательств, ограничивало объемы пассивных и активных операций ипотечных кредитных учреждений.

Для банковского ипотечного кредита в Российской империи этого периода были характерны следующие принципы: 1) долгосрочность; 2) сохранение заемщиком права собственности на заложенное имущество, что давало заемщику возможность его использовать, уплачивать ссудный процент и гасить долг; 3) регистрация факта залога: все недвижимое имущество было зарегистрировано в нотариальных отделениях при окружных судах; подробная опись каждого владения была внесена в так называемые крепостные книги, где отмечались и всякие перемены в имуществе, а равно его переход к новому владельцу (в порядке продажи, наследования или дарения) и заклад в обеспечение ссуды; 4) правило старшинства обязательств должника, которое действовало в случае, если имущество могло быть закладываемо и по следующим ссудам (по второй закладной, третьей закладной): при удовлетворении кредиторов обанкротившегося владельца недвижимого имущества из вырученной от продажи такого имущества суммы, если оно было заложено, удовлетворялись прежде всего держатели закладных в порядке их последовательности, т. е. сначала держатель первой закладной, затем держатель второй закладной и т. д.; лишь после удовлетворения всех претензий по закладным остаток вырученной за заложенное имущество суммы шел на удовлетворение кредиторов по другим обязательствам должника (векселям, заемным письмам, распискам и пр.); 5) допущение повторных закладных, если ценность имущества не была исчерпана предыдущими.

Как уже говорилось выше, в европейских странах в XIX в. сложилась ипотечная система (система ипотечных книг), обеспечивающая устойчивость, стабильность, надежность деятельности ипотечных кредитных учреждений. В России, несмотря на несколько попыток продвинуться в этом направлении, ипотечная система так и не была создана. Вопрос об оформлении ипотечной системы впервые был представлен на государственном уровне еще в 1859 г. в Комиссии для устройства земских банков (о ней будет рассказано ниже). В 1870-е годы была создана еще одна комиссия, оставившая после себя пухлые тома невыполненных решений. В мае 1881 г. был издан даже специальный закон, возвестивший введение ипотечной системы. Развитие основных положений этого закона было возложено на специально учрежденную в 1882 г. комиссию. После десятилетней работы комиссия обнародовала проект учреждения вотчинного устава, по которому предполагалось создание системы специальных ипотечных книг, где должны были бы фиксироваться все изменения, связанные с заложенными имениями. Однако и на сей раз предположения остались лишь на бумаге. Окончательное решение вопроса о введении ипотечной системы все время откладывалось. (Напомним, что на территории Российской империи ипотечная система действовала еще с первой половины XIX в. в Прибалтике и Польше.) Впоследствии утвердилось мнение, что это хлопотное и дорогое дело излишне для достижения целей поземельного кредита в России.

Деятельность отечественных ипотечных банков была основана на нормативных документах (уставах), обеспечивающих их интересы. Главное внимание в них уделялось следующему: 1) оформлению банковских операций; 2) законодательной регламентации механизма и принципа оценки закладываемого имущества; 3) юридическому ограничению в отношении распоряжения банков капиталами и прибылью; 4) правам банков по отношению к неисправным заемщикам; 5) законодательной регламентации прав владельцев заложенных имуществ (на время залога); 6) правам ипотечных банков в отношении заложенных имуществ, остающихся за банками; 7) правовому обеспечению интересов владельцев ипотечных облигаций и т. д. Законодательная регламентация деятельности ипотечных банков и надежное правовое обеспечение экономических интересов всех субъектов ипотечных операций являлись важными факторами развития ипотеки в конце XIX – начале XX в. Правда, в юридической базе ипотечного кредитования в это время имелись и некоторые «изъяны». От этого страдали прежде всего земельные банки, которые частенько выдавали ссуды заемщикам, чьи имения были уже переобременены частными долгами.

Чем было вызвано столь бурное развитие ипотеки в период структурной перестройки экономики после отмены крепостного права? Причины этого явления, прежде всего, связаны с особенностями буржуазно-аграрной эволюции пореформенной России, где сельское хозяйство являлось важнейшей отраслью народного хозяйства, дававшей в конце XIX – начале XX в. более половины национального дохода. В аграрном секторе было занято абсолютное большинство населения страны (70 %). Земля оставалась одной из главных ценностей в системе материального производства. Стоимость земель, находившихся в руках дворян в 1905 г., составляла (по продажным ценам 1900–1902 гг.) 4040 млн руб.[178], на 60 % превышая, таким образом, суммарный акционерный капитал в стране. Кому же принадлежала земля в России в конце XIX – начале XX в.? Большая часть земельного фонда Европейской России (около 150 млн дес.) принадлежала казне, эта земля была исключена из оборота. Около одной трети всех земель относились к надельным крестьянским землям. В отличие от частных земель, до окончательного выкупа они считались неполной собственностью крестьянских общин или отдельных домохозяев (там, где не было общинной формы землевладения). Крестьяне могли этими землями пользоваться, передавать по наследству, даже сдавать в аренду, но продавать их было нельзя. Крестьянин также не имел права отказаться от надела, который во многих местностях, особенно нечерноземных, приносил доход по своему размеру меньший, чем текущие платежи. В большинстве случаев надел не мог обеспечить крестьянам даже прожиточный минимум. В 1877 г. 78 % крестьянских дворов (6,2 млн дворов) имели наделы ниже этой нормы и находились на грани полуголодного существования. В течение следующих 25 лет число таких хозяйств увеличилось в 1,5 раза. Для того чтобы свести концы с концами, землю надо было арендовать или покупать (у помещиков или крестьян, сумевших не только выжить, но и приобрести недвижимость). Такая ситуация сохранялась вплоть до 1906 г., когда началась Столыпинская реформа (Таблица 7).

По данным на 1915 г., к 138 млн дес. надельной земли крестьяне прикупили 24 млн дес. частной земли и арендовали 35 млн дес.[179] Правда, среди крестьян были крупные землевладельцы, имевшие более 1000 дес. земли каждый (они составляли 17,6 % от общего числа частных земельных собственников из крестьян). В литературе они получили название «чумазые лендлорды».

Дворяне после отмены крепостного права имели 87 млн дес. земли (из 101 млн дес. частных земель). Господствующее положение в системе дворянского землевладения занимало крупное (свыше 1000 дес. на одного собственника). Всего десятая часть всех дворян-землевладельцев обладала тремя четвертями дворянской земли. Другими словами, частная земля была сконцентрирована в руках небольшого числа владельцев латифундий. В начале XX в. из 9324 крупных землевладельцев 155 чел. имели свыше 50 тыс. дес. земли каждый. Самыми крупными землевладельцами были: Строгановы – 1,5 млн дес.; Шуваловы – около 1 млн дес., Абамелик-Лазаревы – 870 тыс. дес., Демидовы – 739 тыс. дес. В новых условиях большая часть дворянства была плохо готова к ведению собственного хозяйства и поспешно стала распродавать земли. В 1877 г. у дворян оставалось уже 73 млн дес., в 1914 г. – 42 млн дес., т. е. за 55 лет они потеряли более половины своих земель.

Таблица 7. Распределение земельного фонда* Европейской России в конце XIX – начале XX в.[180]

Источники: Поземельная собственность Европейской России 1877–1878; Статистический временник Российской империи, СПб., 1886. Серия III. Вып. 10; Статистика землевладения 1905 г.: Свод данных по 50 губерниям Европейской России. СПб., 1907.

Однако, будучи втянутым в земельный оборот, дворянство не только отчуждало землю, но и приобретало ее, являясь не только первым продавцом на русском земельном рынке, но и первым покупателем. Покупали, как правило, те, кто смог реорганизовать свое хозяйство. Всего за период 1863–1914 гг. дворянами было продано 99851,6 тыс. дес. земли на сумму 5033,4 млн руб., а приобретено 53827,2 тыс. дес. на сумму 2483,8 млн руб. (Таблица 8).

Среди остальных сословных групп владельцев земли на втором месте по продажам были купцы (которые до 1905 г. больше покупали, а после – больше продавали), а по покупкам – крестьяне, у которых покупки, безусловно, преобладали над продажами. В итоге площадь крестьянских частных земель выросла с 2,7 млн дес. (приобретенных ими до 1861 г.) до 33,7 млн дес. к 1915 г. Таким образом, крестьяне как частные земельные собственники почти «догнали» помещиков-дворян по размерам земельной собственности. Всего за весь пореформенный период через рыночный оборот прошло 161,6 млн дес. земли (в 1,6 раза больше общей площади частного землевладения). Земельные цены за этот период выросли примерно в 6,5 раза. Важнейшим фактором развития ипотеки в России в пореформенный период стало формирование земельного рынка. Один из известных банкиров России, председатель правления Полтавского земельного банка С. С. Хрулев утверждал, что «незаложенные земли не служат объектом продаж». Это было выгодно и продавцам, и покупателям земли, так как земля часто покупалась лицами, «стремящимися к земле, но не имеющими достаточных средств и поэтому прибегающими к залогу покупаемых земель»[181].

Таблица 8 Купля-продажа земли в Европейской России по сословиям, 1863–1914 гг.

Источники: Материалы по статистике движения землевладения в России. Вып. XIII–XX. СПб., 1907–1917; Динамика движения землевладения в России. 1906–1914 гг. М., 1989. Составлено и подсчитано автором.

Существенной особенностью земельного рынка России было то, что подавляющая часть земель продавалась большими участками. Подобное обстоятельство объясняется доминирующим положением на земельном рынке дворян, среди которых, как уже говорилось, преобладали (по площади владений) крупные земельные собственники. Крупные размеры продаж сдерживали развитие земельного рынка, так как ограничивали число тех, кто по своим финансовым возможностям мог стать покупателем. Вот здесь на помощь также приходила ипотека. Таким образом, просто участвуя в купле-продаже земли, дворяне, крестьяне, купцы становились заемщиками ипотечных банков.

Многие из тех крестьян, кто покупал землю в частную собственность, обращались к помощи Крестьянского поземельного банка, который выдавал долгосрочные ссуды крестьянам исключительно для покупки ими земли. Потребность в капиталах для производительного использования частично удовлетворялась за счет системы мелкого сельскохозяйственного кредита, через которую, как уже было сказано выше, только за предвоенные годы деревня получила около 3 млн руб. (частный кредит учесть просто невозможно). Однако в условиях России значительная часть ссуд, полученных мелкими хозяевами на производственные цели, фактически не вкладывалась в производство, а шла на покупку и аренду земли, уплату долгов по этим операциям, на содержание жилья и т. п. непроизводительные расходы. (Это типично для периода становления рыночных отношений в аграрной сфере.)

Помещичье хозяйство оказалось связано с ипотекой самым теснейшим образом. Распад патриархальных связей с крестьянским хозяйством поставил помещиков перед необходимостью выбора модели, как бы мы сейчас сказали, «экономической адаптации» к новым реалиям. Средств, полученных помещиками в ходе выкупной операции (264,5 млн руб. за вычетом той части, которую они выплачивали сами), было далеко не достаточно, чтобы почувствовать себя сво бодно в жестких условиях рынка. В первые пореформенные десятилетия в силу ряда обстоятельств – сравнительной слабости кредитной системы, недостаточности развития правильно организованной внутренней торговли, плохого состояния путей сообщения – помещики не могли сколько-нибудь широко пользоваться вексельным и подтоварным кредитом. Умения перестроить свое хозяйство на предпринимательские рельсы у большинства их них также не было. Производственно-техническая база помещичьего хозяйства, в течение двух столетий существования крепостного права неразрывно связанная с крестьянским хозяйством, была крайне низкого уровня либо просто отсутствовала. Вариантов выбора новой экономической модели было несколько. Во-первых, землю можно было просто продать. И, как мы уже видели, таких случаев было немало. Во-вторых, сложность организации собственного хозяйства на всей принадлежавшей помещикам земле, с одной стороны, и нужда в земле крестьян – с другой, вызвали широкую сдачу помещиками земли в аренду крестьянам. Высокая арендная плата позволяла получать со сдачи земли в аренду доходы, мало уступающие тем, которые можно было иметь при собственном хозяйственном использовании этой земли. В-третьих, многие из помещиков предпочитали денежной аренде так называемые отработки как более надежный способ извлечения дохода. В этом случае крестьяне обрабатывали помещичьи земли своим скотом и инвентарем, как при барщине, но, в отличие от последней, за свой труд получали в пользование участок земли (пашню, сенокос). Иногда, получая участок пашни, крестьянин расплачивался с помещиком долей урожая (так называемая испольщина, издольщина). Поначалу отработки практиковались довольно широко, но в конце XIX в. преобладали лишь в Черноземном Центре и на Средней Волге – там, где наиболее сильны были остатки крепостничества. Постепенно самые предприимчивые из помещиков стали использовать наемную рабочую силу, создавать собственную производственно-техническую базу. Не вдруг, не сразу, иногда на это уходили десятилетия. Круг хозяйственных операций, выполняемых на основе вольного найма, расширялся постепенно. Отработки отступали медленно, сосуществуя с новыми формами ведения хозяйства.

Перестройка требовала больших капитальных вложений, постоянного пополнения оборотных средств для оплаты наемного труда, различных расходов на ведение хозяйства, реализации продукции. В целом, «перестройка» помещичьих хозяйств была долгой, мучительной. И безденежье большинства дворян, и их рассуждения об «оборотном капитале», и веру дворянства в спасительность банковского кредита ярко описал талантливый художник и тонкий наблюдатель С. Н. Терпигорев (С. Атава) в своих очерках «Оскудение», посвященных судьбе дворянства в пореформенный период.

К началу XX в. доля площади помещичьих посевов в общей (с крестьянскими) площади посевов упала с 21,9 % в середине 1850-х годов до 11,3 % в 1916 г., доля помещиков в производстве товарного хлеба заметно снизилась – более чем вдвое (с 55 % до 20,6 %)[182]. Не будем прогнозировать возможности дальнейшей эволюции помещичьего хозяйства при иной, чем это было в действительности, исторической ситуации. Для нас в данном случае важно подчеркнуть другое. Именно приток «ипотечных капиталов» спас помещичье хозяйство от «обвального» краха в условиях пореформенной перестройки. Этот крах имел бы тяжелейшие последствия в масштабах всей страны, так как накануне отмены крепостного права помещики были главными производителями товарного хлеба.

Нужда землевладельцев-дворян в средствах была в значительной степени удовлетворена за счет ипотечных ссуд. Обладая недвижимостью, можно было сравнительно легко получить большие ссуды под низкий процент на длительные сроки. Конечно, не все полученные средства были направлены в сельскохозяйственное производство. Дворяне, используя их, рассчитывались со старыми долгами, пытались принять участие в торговле (главным образом хлебной), промышленном предпринимательстве (как правило, в традиционно дворянских отраслях: горнодобывающей, обрабатывающей и пищевой промышленности – винокурении, сахарорафинадном производстве), банковской деятельности (становясь даже учредителями банков), биржевой игре (реализация ипотечных облигаций давала средства для приобретения акций различных компа ний). Зачастую владельцы земли были одновременно крупными домовладельцами (например, Белосельские-Белозерские, гр. П. А. Шувалов), собственниками промышленных предприятий, держателями ценных бумаг. Они использовали владение землей для получения прибылей, становясь, таким образом, специфической категорией рантье.

Наиболее приспособившиеся к новым условиям помещики предпринимательского типа все более использовали другие формы получения средств – мелиоративный, а также коммерческий (соло-вексельный, подтоварный, авансовый, онкольный под залог ценных бумаг и векселей) кредит Государственного и частных банков. Это давало возможность сократить единовременные издержки на капитальные расходы, пополнять оборотные капиталы и вести рентабельное хозяйство, но круг таких хозяйств был сравнительно невелик. Внедрение современных форм краткосрочного кредита среди помещиков шло крайне медленно, что обуславливалось как особенностями помещичьей клиентуры, в массе своей с трудом осваивающей новые приемы хозяйствования, так и общим недостатком капиталов в стране, низким уровнем капиталистической организации торговли и т. д. По подсчетам известного исследователя сельскохозяйственного кредита А. П. Корелина, общий объем разрешенных мелиоративных ссуд, выдаваемых Министерством земледелия и государственных имуществ (ведение операций по выдаче мелиоративных ссуд с 1896 г., когда были приняты «Временные правила о ссудах на сельскохозяйственные улучшения», было возложено на Отдел сельской экономии и сельскохозяйственной статистики Министерства земледелия и государственных имуществ; после 1905 г. – Главное управление землеустройства и земледелия, с 1915 г. – Министерство земледелия), равнялся 15,6 млн руб. (1897–1914 гг.); общий объем соло-вексельного кредита (1884–1914 гг.), государственного и частного, составил 670 млн руб.[183] За тот же период помещиками было получено 2,4 млрд руб. ипотечных ссуд.

Говоря о причинах бурного развития ипотеки в конце XIX – начале XX в., важно подчеркнуть, что она в значи тельной своей части не являлась сельскохозяйственным кредитом. Большая часть ипотечных ссуд осела в городе. Весь пореформенный период характеризовался ростом городов, в основе которого лежал рост городского населения. Этот процесс, который известный архитектор и историк архитектуры Л. Даль метко окрестил «строительной горячкой», коснулся, хотя и в разной степени, всех крупных городов России. «У нас теперь тоже усиленная строительная деятельность. Москва, Петербург, Одесса и большая часть губернских городов сильно обстраивается», – писал тогда же один из современников Даля. Появились новые типы зданий, что было вызвано потребностями ускоренной модернизации (вокзалы, общественные здания, доходные дома, театры, магазины, музеи). Это изменило привычный облик городов, особенно столичных, которые охватил настоящий строительный бум. В конце 70-х – начале 80-х годов XIX в. в Москве ежегодно возводилось 2000 новых построек. Журнал «Зодчий» рисует такую картину Петербурга 1870-х годов: «Нынешним летом на улицах Петербурга замечалась необыкновенно суетливая деятельность; не было, кажется, ни одной улицы без временного забора или лесов перед каким-нибудь строением. Газеты насчитывали до 700 разных построек»[184]. Строительство частных домов, зданий общественного и производственного назначения велось за счет средств городских дум, собственных финансов застройщиков и ипотечных кредитов городских кредитных обществ и акционерных земельных банков. Важными факторами развития городского ипотечного кредита были активизация торгово-промышленной деятельности, рост предложения фондовых ценностей, изменение потребностей, особенно в купеческой среде. Все это требовало больших капиталов.

Существенную роль в развитии ипотеки в пореформенный период сыграла политика правительства, которое оказывало постоянную поддержку не только государственным, но и частным ипотечным учреждениям. Основные идеи и принципы этой политики были сформулированы еще в 1859 г. в ходе ликвидации старых ипотечных кредитных учреждений. Представленный нами обзор системы ипотечных учреждений и ее особенностей в пореформенной России естественно подводит к выводу, что масштабы, динамику и специфику российской ипотеки того периода предопределил весь комплекс рассмотренных объективных и субъективных факторов, доминирующими среди которых были особенности буржуазной эволюции аграрного сектора экономики страны.

4.3. Комиссия по устройству земских банков

Отрицательный опыт старых казенных банков наглядно продемонстрировал тогдашним российским экономистам, что новую систему следовало формировать очень осторожно, соблюдая правило ликвидности банков – сбалансированность активов и пассивов по срокам. Государство, не завершившее еще болезненный процесс погашения обязательств упраздненных банков, было пока не в силах создать казенные банки для долгосрочного кредитования, которое работало бы в соответствии с данным правилом. Потребность же экономики в долгосрочном кредитовании возрастала. В апреле 1859 г. Александр II, запретив выдачу ипотечных кредитов из казенных банков, повелел правительству создать особую комиссию «из лиц, специально знакомых с положением вопроса о поземельном кредите и нуждами разных частей империи»[185]. Первоначально комиссии предполагалось поручить обсуждение вопроса о долгосрочном кредите для выкупа крестьян. Однако затем, в связи с образованием особой финансовой комиссии в составе Редакционных комиссий по крестьянскому делу, к которой отошел вопрос о выкупе, Комиссия для устройства земских банков (такое окончательное официальное название она получила) должна была заниматься собственно вопросом о создании «для выдачи ссуд под залог земли и городской недвижимости новых кредитных учреждений, взамен старых, прекращавших свою деятельность и подлежащих ликвидации».

В данную комиссию был включен ряд видных государственных и общественных деятелей того времени, теоретиков и практиков в сфере финансов и кредита. Комиссию возглавил директор Канцелярии по кредитной части Министерства финансов Ю. А. Гагемейстер. В нее вошли член Совета министра финансов М. Х. Рейтерн, ректор Университета св. Владимира Н. Х. Бунге (оба впоследствии министры финансов), чиновник особых поручений МВД профессор И. В. Вернадский, директор Коммерческого банка Е. И. Ламанский, директор Заемного банка Ф. Ф. Кобеко, представители помещиков разных губерний, видные общественные деятели, принимавшие активное участие в подготовке проекта освобождения крестьян, – А. И. Кошелев и князь В. А. Леркасский, и др. Авторитетный состав комиссии свидетельствовал о большом значении, которое придавалось правительством вопросу о реформе ипотечного кредита. Комиссия работала в течение двух лет. Ее название объясняется тем, что из всех видов ипотечных учреждений – государственных, ипотечных, взаимных – ее члены отдавали предпочтение последним. Именно такие учреждения, по их мнению, больше других были «выгодными и безопасными для землевладельцев». «Круговое ручательство всех заложенных имуществ превосходит прочностью своего обеспечения всякую гарантию посредством капитала», – записано в «Трудах» комиссии. Положения, которые нашли отражение в «Трудах» Комиссии по устройству земских банков, впоследствии оказали большое влияние на формирование системы земельного кредита в России.

Интересно, что вопросы, которые обсуждались более чем 130 лет тому назад крупнейшими знатоками российских финансов, вновь встают перед современными банкирами и государственными деятелями России. Это совпадение не случайно. В то время Россия уже начинала свой путь «формирования рыночных структур». Одной из таких структур, необходимых для нормального функционирования новой экономической системы, и является ипотека.

Среди вопросов, поднятых комиссией и чрезвычайно актуальных и сегодня, следующие. Первое. Вопрос о роли государства в системе ипотечных учреждений. При определении характера будущих ипотечных учреждений комиссия исходила из того, что коренным недостатком существовавшей до этого в России системы ипотечного кредита, приведшим, в частности, к финансовым трудностям «кредитных установлений», являлась государственная банковская монополия. Частный ипотечный кредит, существовавший в европейских странах (а в пределах Российской империи – в Польше и Прибалтике), комиссия считала более «рациональным и благодетельным» для народного хозяйства и поэтому предложила заменить государственные кредитные учреждения «системой частных и совершенно самостоятельных» ипотечных банков разного типа. Комиссия категорически высказалась против централизации ипотечного кредита, за создание системы местных ипотечных учреждений разного типа. Комиссия считала, что ипотечные учреждения должны быть самостоятельными, негосударственными, хотя при этом не исключала некоторый контроль со стороны правительства.

Второе. Члены комиссии проанализировали условия, в которых начиналось становление новой системы ипотечных учреждений, и пришли к выводу, что они далеко не благоприятны для развития земельных банков. Под перечнем этих условий могли бы подписаться все те, кто и сегодня связан с организацией ипотечного кредита в России. Вот они: 1) недостаток самодеятельности, инициативы и предприимчивости в обществе, которое привыкло «с давних пор» к административной опеке и казенному посредничеству во всех, а особенно в кредитных, делах; 2) недостаток свободных капиталов в стране, слабость их накопления; 3) несовершенство денежной системы; 4) нехватка кредитных посредников (банков, бирж), которые содействовали бы реализации и обороту кредитных бумаг и привлекали бы капиталы, необходимые для землевладельцев; 5) недостатки законодательства по закладному праву; 6) изъяны в законодательстве, сохраняющем «неприкосновенность частной собственности».

И последнее. Отдавая предпочтение кредитным обществам землевладельцев, комиссия, стоявшая на либеральных позициях, отнюдь не предполагала запретить создание акционерных ипотечных банков, более того, она признавала за акционерной формой и ряд преимуществ. Комиссия указывала, во-первых, на то, что «акционерные компании, вследствие большей силы инициативы и предприимчивости в среде капиталистов, чем землевладельцев, могут скорей образоваться, чем земледельческие товарищества; акционерные компании могли бы оказать весьма благодетельное содействие поземельной собственности, при нынешнем переходном ее состоянии».

По мнению комиссии, определенные преимущества акционерных земельных банков заключались еще и в том, что они «по своему составу, и в особенности по характеру лиц, стоящих в их главе», могут легче, чем землевладельческие компании, привлечь к себе капиталы и реализовать «кредитные знаки» (закладные листы). Акционерные банки, по словам членов комиссии, могли, «в пределах необходимой осторожности, заняться и другими небесполезными для народного хозяйства операциями» (ссудными операциями под залог домов в городах, учетом собственных и чужих закладных листов, учреждением ссудных землевладельческих, сберегательных и депозитных касс).

Комиссии не удалось реализовать на практике свою главную идею и создать систему «земских банков», хотя попытки в данном направлении предпринимались. В этом плане правы историки российских финансов, утверждавшие, что ее деятельность не привела ни к каким результатам. Однако это объясняется не оторванностью Гагемейстера и других членов комиссии от российской действительности, а объективными трудностями, большинство из которых было отмечено самой комиссией (недостаток капиталов, непривычка к вложению их в частные бумаги, нехватка подготовленных людей, отсутствие деловой активности в среде дворянства, его привычка к государственным субсидиям и т. д.). Главное значение деятельности Комиссии по устройству земских банков состояло в том, что в ней обсуждались и отрабатывались идеи и принципы, которые потом легли в основу политики правительства в области ипотечного кредита в конце XIX – начале XX в.

4.4. Первые ипотечные учреждения поземельного кредита (60-е годы XIX в.)

Первое ипотечное учреждение, выдававшее поземельные ссуды, было создано в 1864 г. и называлось «Земский банк Херсонской губернии». Банк был учрежден еще до начала функционирования земств, и Херсонское земство (по данным Кредитной канцелярии) не принимало участия ни в его организации, ни в его деятельности (земства лишь в 1871 г. получили разрешение создавать учреждения краткосрочного кредита). Само название «земский банк» было заимствовано из проекта Комиссии по устройству земских банков 1859–1861 гг., которая, как уже было сказано в предыдущем параграфе, наилучшей формой ипотечных учреждений признала общества землевладельцев-заемщиков с круговым ручательством по выпускаемым ипотечным бумагам[186]. Во второй половине 1860-х годов по отношению к ипотечным учреждениям, выдававшим ссуды под залог земли (вне городов), стал употребляться термин «земельный» («поземельный»).

Учредителями Земского банка Херсонской губернии выступили представители херсонского дворянства во главе с губернским предводителем. По распоряжению правительства для начала банку была предоставлена ссуда из губернского продовольственного капитала в размере 100 тыс. руб. Херсонский земский банк быстро развивал операции, и к 1870 г. им было выдано ссуд на 19,6 млн руб.[187] По образцу его устава в 1865 г. был утвержден устав Земского банка Саратовской губернии, который также получил стотысячную ссуду. Однако последнему не удалось набрать минимума землевладельцев-заемщиков, необходимого для начала действий, и в 1873 г. он был объявлен несостоявшимся[188]. Не получила развития инициатива по созданию подобных обществ, проявленная в Екатеринославской и Пензенской губерниях[189]. Херсонский банк оказался единственным в империи местным «земским банком» (за исключением Польши, где Земское кредитное общество было создано еще в первой половине XIX в.). Впоследствии это объясняли исключительно благоприятными условиями Херсонской губернии: давним развитием здесь товарного сельского хозяйства, близостью богатого рынка и биржи в Одессе. В других местах условия не благоприятствовали созданию подобных учреждений. Князь В. А. Черкасский, один из авторитетных участников Съездов представителей российских земельных банков, впоследствии объяснял это тем, что, во-первых, «вся местная деятельность и все живые силы в то время были увлечены разрешением крестьянского дела», а во-вторых, «ощущалось полное отсутствие местных денежных средств». Единственной мерой, которая могла бы тогда способствовать созданию губернских обществ взаимного ипотечного кредита («земских банков»), по мнению князя Черкасского, было предоставление правительством каждому из них «более или менее значительного основного капитала для первоначального учреждения». Однако, по его же словам, «средства правительства не позволяли ему делать подобных затрат, как бы ни были они производительны, оно и само перебивалось кое-как…»[190].

Неудача с организацией местных «земских банков» привела к возникновению идеи создания кредитного учреждения, также основанного на круговой поруке заемщиков-землевладельцев, но носившего всероссийский характер[191]. В качестве учредителей «Общества взаимного поземельного кредита» выступали представители знатнейших дворянских фамилий: князья Барятинский, Лобанов-Ростовский, Васильчиковы, Гагарины, Голицын, Меншиков, Щербатов, Паскевич, графы Бобринский, Орлов-Давыдов, Пассек, Шереметев, Шуваловы[192] и др. Учредители общества публиковались в пе риодической печати с пропагандой его устава, подчеркивая при этом свое бескорыстное стремление служить интересам широких кругов землевладельцев. Устав общества был утвержден 1 июня 1866 г. Общество создавалось на основе круговой поруки, но «для расходов, предстоящих обществу в первое время», образовывался «складочный» (т. е. акционерный, паевой) капитал в 1 млн руб.[193] Поэтому некоторые экономисты того времени считали «Общество взаимного поземельного кредита» не чисто взаимной, а смешанной организацией[194].

Руководство общества также состояло из представителей высшего дворянства. В 1868 г. председателем его правления был граф А. П. Бобринский, членами – граф И. Г. Шувалов, граф Г. К. Крейц, действительный статский советник Н. И. Нейкер, полковник А. Р. Киреев. Управляющим выступал полковник Н. Э. Герстфельд. В оценочную комиссию, возглавляемую действительным статским советником В. Я. Скорятиным, входили князь П. И. Ливен, князь И. С. Гагарин, действительный статский советник В. Н. Карамзин и генерал-майор А. П. Мосолов[195].

К 1871 г. общество выдало поземельных ссуд на сумму 44,7 млн руб.[196] Правительство оказало ему огромную поддержку, предоставив многомиллионную субсидию и гарантировав платежи по закладным листам. Однако общество не смогло разместить закладные листы в России и вынуждено было искать капиталы за границей, уплачивая иностранным банкирам огромные комиссионные. Поскольку расчет с заграницей мог вестись лишь на металлические рубли, общество вынуждено было и от своих заемщиков требовать платежи процентов и погашения в звонкой монете, что удорожало кредит[197]. Первая попытка создания акционерных ипотечных предприятий в области городского кредита была предпринята в 1861 г., когда были утверждены уставы двух акционерных обществ, назвавшихся «закладными обществами», в Петербурге и Москве. Учредителями обоих значились действительный статский советник И. Г. Гонзаго-Павличенский и «лондонский негоциант» Д. П. Фалькенгаген-Залеский. Однако уже в ноябре того же года «учредители помянутых обществ, в отзыве Министерству финансов, не признавая, по настоящим обстоятельствам, выгодным приведение предприятия своего в исполнении, от оного отказались»[198].

В середине 1860-х годов появляется несколько проектов акционерных предприятий поземельного кредита. Среди них проект «Главного Российского общества для развития поземельного кредита». Инициатором дела явилось «Товарищество лондонских банкиров и негоциантов и нескольких значительнейших немецких домов», решившее вложить в акции общества 7 млн руб. К ним присоединились, как говорится в специальной брошюре, «весьма влиятельные банкиры и купцы в России». Авторы заявляли, что «предприятие поддерживается многими значительными и просвещенными землевладельцами». Акции, согласно проекту, должны были разместиться в Англии и лишь отчасти в России, облигации – в Германии. По заявлению авторов, первоначальный капитал общества уже был якобы собран, а проект устава находился на рассмотрении министра финансов[199]. Однако каких-либо данных о том, что дело пошло дальше, не имеется. В литературе упоминаются еще некоторые проекты акционерных ипотечных предприятий с участием иностранного капитала.

У акционерных ипотечных предприятий нашлись в землевладельческих кругах и непримиримые противники. Один из них, ратовавший за государственные ипотечные учреждения, писал: «Нам не нужно акционерных обществ, ни же обществ на паях, и не нуждаемся в аферах за счет поземельной собственности, в которой заключается все наше достояние и залог будущего богатства и величия России, нам необходим солидный поземельный кредит, который, будучи устроен на прочных основаниях, противостоял бы всем случайностям»[200]. Д. Шидловский, один из учредителей «Общества взаимного поземельного кредита», призывал землевладельцев к бойкоту одного из проектируемых акционерных банков с участием иностранного капитала: «…значительная часть громадных прибылей учредителей и акционеров достанется лицам или учреждениям, мало солидарным с интересами русского землевладения вообще и России, в особенности»[201]. Князь А. В. Мещерский в Московском губернском земском собрании призывал оградить русских землевладельцев от угрожающей им «власти нескольких банкирских фирм в Петербурге»[202].

Трудно установить, сколько конкретно проектов акционерных ипотечных банков появилось в 1860-е годы «Высочайшее утверждение» получили уставы двух предприятий – «Товарищества поземельного банка» (утвержден 16 марта 1865 г.) и «Общества поземельного кредита» (утвержден 1 июля 1865 г.). Инициатором создания первого выступил некто Н. И. Тарасенко-Отрешков, камер-юнкер и статский советник, человек явно авантюрного склада, основателем второго был варшавский финансист А. Ф. Френкель, еще в конце 1850-х годов возведенный в российское баронское достоинство за услуги, оказанные правительству и финансовой области[203].

В правление «Товарищества поземельного банка», возглавляемого Тарасенко-Отрешковым, вошли, с одной стороны, высокопоставленные чиновники и придворные, с другой – первогильдейские купцы. Складочный капитал в 1 млн руб. разделялся на паи по 10 тыс. руб. серебром. По проекту товарищество сочетало признаки акционерной компании и общества взаимного кредита[204].

Тарасенко-Отрешков попытался создать своему детищу громкую рекламу, уверяя, что товарищество с наибольшей полнотой выражает интересы землевладельцев и что более 50 тыс. из них якобы изъявили желание заложить в банке свои земли стоимостью в 250 млн руб. По уверениям Тарасенко-Отрешкова, 100 отделений банка в 33 губерниях готовы начать свои действия. Попутно Тарасенко-Отрешков нападал на своего будущего конкурента барона А. Ф. Френкеля, особенно упирая на то, что последний не знает нужд русского землевладения[205]. Усилия Тарасенко-Отрешкова оказались потраченными впустую. Товарищество не смогло собрать акционерный капитал в установленный срок и подлежало объявлению несостоявшимся.

Тогда неутомимый Тарасенко-Отрешков организовал новую группу учредителей, включавшую целый ряд представителей аристократии и крупной буржуазии. В числе учредителей значилась также лондонская фирма «Томпсон и К°». Товарищество придавало теперь важнейшее значение сотрудничеству с английским капиталом. Акционерный капитал товарищества исчислялся, по новому уставу, не только в русской (5 млн руб.), но и в британской (800 тыс. ф. ст.) валюте. Он делился теперь на мелкие акции по 125 руб. (20 ф. ст. или 500 фр.). 5 мая 1866 г. новый устав товарищества был утвержден[206]. Однако и попытка привлечь англичан не помогла собрать акционерный капитал[207]. К ноябрю 1866 г. была собрана лишь половина назначенной суммы. Тогда Тарасенко-Отрешков привлек к участию в деле петербургского банкира П. Лампе, но тот обанкротился и покончил с собой. Самого Тарасенко-Отрешкова пайщики обвинили в растрате крупной суммы собранных денег. 31 января 1867 г. товарищество было объявлено несостоявшимся. Министр внутренних дел П. А. Валуев (1861–1868 гг.) назвал предприятие Тарасенко-Отрешкова «мечтательным банком»[208].

Попытка барона А. Ф. Френкеля создать акционерное ипотечное общество также была неудачной. Капитал общества замышлялся огромный – 50 млн руб., он должен был делиться на мелкие акции по 100 руб. Либеральная печать обвиняла барона Френкеля в даче взяток. Не помогли ни связи, ни попытка привлечь иностранцев, ни внесение изменений в устав[209]. Нет никаких данных о том, что банк барона Френкеля приступил к активным операциям.

Таким образом, в 1860-е годы не удалось создать ни одного акционерного ипотечного банка. Начали действовать только два взаимных общества – Херсонский земский банк и «Общество взаимного поземельного кредита», выдавшие в 1871 г. ссуд на 54,3 млн руб.[210] Известный экономист И. И. Кауфман считал достигнутый к началу 1870-х годов уровень ипотечного кредита крайне низким (54,3 млн руб. в 1871 г. против 425 млн руб. в 1857 г.). Неудачи первых пореформенных ипотечных учреждений он связывал главным образом с трудностями размещения в то время в России ценных бумаг и с другими объективными условиями. Отмечая недостаток капиталов в России и непривычку русской публики к помещению денег в ценные бумаги, Кауфман заявлял: «Когда у нас первоначально появились наши поземельные кредитные учреждения, рассчитывающие на одни только русские капиталы, то положение их оказалось печальным»[211]. Один из влиятельных финансистов того времени, Л. M. Розенталь, сравнивая ипотечный кредит в России, Германии и Австрии, писал в 1865 г.: «У нас, конечно, опыт учреждения поземельных банков пока еще не имел успеха. Мы убедились, как трудно собрать капиталы для таких учреждений, и, притом, многие изъявляют опасение, что выпущенные банком облигации впоследствии не будут иметь хода»[212].

В 1860-х годах большинство отечественных специалистов в финансовом деле считало, что в России не найти капиталов для ипотечного кредита: деньги в стране есть, но нет привычки к широким финансовым операциям, к вложению денег в бумаги. Спад акционерного учредительства в 1860 г. и затем низкие его темпы в течение 1860-х годов, по-видимому, повлияли и на область ипотечного кредита. Добавим к этому отсутствие традиций и навыков в создании частных кредитных учреждений, нехватку подготовленных людей. Дали о себе знать и организационные трудности. Шли поиски форм и условий ипотечного кредита, которые устраивали бы и землевладельцев, и владельцев капитала. Правительство из финансовых соображений не принимало активных мер по стимулированию создания частных ипотечных учреждений. В целом, ипотечный поземельный кредит в 1860-е годы получил слабое развитие и был явно недостаточен для нужд помещичьего хозяйства. Ситуация изменилась в начале 1870-х годов, когда были учреждены акционерные земельные банки.

4.5. Создание акционерных земельных банков в начале 70-х годов XIX в.

Поземельный кредит, открытый Херсонским земским банком и «Обществом взаимного поземельного кредита», при ограниченной норме ссуд (которые не могли превышать 50 % оценки) и в связи с весьма сложной оценкой, был доступен лишь для тех землевладельцев, имения которых были в сравнительно сносном положении. Для тех же, кто раньше уже успел обременить свое имение значительными частными займами или кто нуждался в большей ссуде, оставался по-прежнему один выход – заключение частных займов на весьма тяжелых условиях. Между тем число помещиков, успевших обременить свои имения тяжелыми частными закладными, было, по-видимому, очень велико, хотя точные данные на этот счет отсутствуют.

По мнению известного историка-экономиста Л. В. Ходского, то обстоятельство, что многие землевладельцы не могли быть удовлетворены условиями кредита из двух существовавших в 1860-е годы ипотечных обществ, «не могло ускользнуть от внимания предприимчивых людей, искавших выгодное помещение для своих капиталов или желавших разжиться на учредительстве»[213]. Само правительство, несмотря на господствовавшее мнение о предпочтительности ипотечных учреждений взаимного типа, пришло к заключению, что интересы землевладения в тот момент требовали создания акционерных земельных банков. Департамент государственных имуществ Государственного совета вынужден был констатировать, что многие землевладельцы не решаются делать «необходимые для устройства их хозяйств» займы в «Обществе взаимного поземельного кредита» «из опасения, что условленные ежегодные по сим займам подати могут быть увеличены как по силе круговой поруки, в случае неисправности кого-либо из заемщиков, так и по причине изменений, происходящих в нашем вексельном курсе». Поэтому, считал департамент, «возникла необходимость в учреждении акционерных земельных банков, которые, ограничивая ответственность заемщиков лишь собственными займами, выдавали бы, кроме того, ссуды на кредитные рубли и тем вполне отстранили бы лежащее на заемщиках Общества взаимного поземельного кредита опасение»[214].

Кратковременный подъем акционерного учредительства в России пришелся на 1870–1875 гг. Одной из его особенностей являлось создание акционерных банков. Никогда, ни до, ни после этого, Россия не знала такого размаха предпринимательской активности в области банковского дела. Глубинной основой этого процесса являлась общая экономическая конъюнктура.

Первый проект акционерного земельного банка поступил в Министерство финансов от имени группы харьковских землевладельцев и предпринимателей в конце 1870 г. Проект был поддержан харьковским губернатором, заявившим, что новое кредитное учреждение окажет благотворное влияние на развитие сельского хозяйства губернии. Большую поддержку проектируемому банку оказал известный финансовый деятель И. В. Вернадский, возглавлявший в то время Харьковскую контору Государственного банка. Еще до официального представления проекта он обратился с письмом к государственному секретарю Д. М. Сольскому, в котором просил «благосклонно принять упомянутый проект, дать ему по возможности скорый ход и содействовать его утверждению». Проект был одобрен министром финансов и 12 декабря 1870 г. представлен в Государственный совет[215].

В Департаменте государственной экономии Государственного совета в проект устава были внесены лишь частные поправки. Обсуждение вызвал только вопрос об обеспечении закладных листов, так как отсутствие круговой поруки заемщиков было новым явлением. В правительственных кругах по-прежнему придерживались мнения о «преимуществах, предоставляемых таким для поземельного кредита учреждениям, которые основаны на началах взаимного ручательства заемщиков». Поэтому департамент признал возможным допустить учреждение Харьковского земельного банка без круговой ответственности заемщиков «лишь в виде опыта». В то же время «в видах большой осторожности» департамент счел необходимым установить, что сумма выпущенных банком закладных листов не должна превосходить более чем в 10 раз сумму акционерного и запасного капиталов[216]. 4 мая 1871 г. устав банка был «высочайше утвержден»[217].

Проекты двух других банков – Тульского и Полтавского – были внесены в Государственный совет почти через год – в ноябре 1871 г., и учредители, и Министерство финансов, и Государственный совет могли теперь уже опереться на устав Харьковского банка как на образец[218]. 8 апреля 1872 г. уставы Тульского и Полтавского земельных банков получили «высочайшее утверждение»[219].

Закон от 31 мая 1872 г., содержавший «временные правила о порядке учреждения» таких банков, передал министру фи нансов право утверждать уставы земельных банков по образцу уже утвержденных[220]. В течение июня – сентября 1872 г. были утверждены уставы Киевского, Самарского, Нижегородского, Московского, Виленского, Ярославско-Костромского, Бессарабско-Таврического, Донского банков, а в июне 1873 г. – Саратовско-Симбирского. Нижегородский и Самарский земельные банки были через два месяца после учреждения объединены в один банк. Тульский банк в июле 1873 г. был переименован в Петербургско-Тульский, и правление его было переведено в Петербург[221]. Законодательно были определены и территориальные зоны деятельности банков, которые впоследствии неоднократно уточнялись[222].

В те годы в Министерстве финансов находились на рассмотрении проекты еще 14 ипотечных учреждений, из них 12 акционерных и лишь 2 взаимных. Однако они не были утверждены по разным причинам, главным образом, по-видимому, потому, что в 1872 г. в правительстве возобладало отрицательное отношение к открытию, в дополнение к уже разрешенным, новых частных кредитных учреждений[223].

Лица, официально выступившие в качестве учредителей акционерных земельных банков, известны[224]. Всех учредителей можно разделить на две группы: 1) крупные дворяне-землевладельцы и близкие к ним высшие чиновники; 2) банкиры и крупные торговцы. Официальные списки учредителей, естественно, не раскрывают подлинную роль обозначенных в них лиц. Ответ на вопрос о том, какую роль в создании акционерных ипотечных банков сыграли представители каждой из названных категорий, представляет большой интерес. Один из крупнейших практиков акционерного ипотечного кредита в России С. С. Хрулев, отмечая, что акционерные земельные банки открылись в провинции, связывал это с тем, что провинциальное дворянство особенно остро ощущало нужду в кредите. По его утверждению, именно эта группа дворянства явилась инициатором создания таких банков, пригласив затем к участию в них предпринимателей[225]. Однако многие современники приписывали ведущую роль в учреждении этих банков, напротив, банкирам[226]. Дореволюционные экономисты П. П. Мигулин и И. И. Левин также отмечали большую роль новых дельцов, выходцев из западных частей империи (преимущественно прибалтийско-немецкого и польско-еврейского происхождения), в финансовой жизни России середины XIX в., в частности в создании банковской системы[227].

Среди учредителей акционерных земельных банков действительно были известнейшие в то время банкиры и банкирские дома Петербурга, Москвы, Одессы и Таганрога. Среди банкиров и владельцев банкирских домов преобладали лица немецкого, еврейского, греческого («Э. М. Мейер и К°», И. Е. Гинцбург, Л. М. Розенталь, братья Поляковы, «Ефрусси М. и К°», П. Ф. Родоканаки, «И. Скараманга и К°» и др.) и в меньшей степени русского и украинского происхождения (братья Елисеевы, А. К. Алчевский и др.). Эти же лица и банкирские дома сыграли активную роль и в создании первых акционерных коммерческих банков России[228].

В списках учредителей акционерных земельных банков численно преобладают дворяне: из 99 физических и юридических лиц, числящихся в этих списках, дворян и сановников – 67, купцов и почетных граждан – 21, банкирских и торговых домов – 11. В числе учредителей – представители знатных фамилий, такие как князь Д. Д. Оболенский, Д. П. Максутов, В. А. Леркасский, А. П. Трубецкой, М. В. Кочубей, А. С. Кудашев, А. И. Барятинский, П. Л. Витгентштейн, графы Н. В. Левашов, А. С. Платер, Н. Н. Зубов, М. Платов, Н. Орлов-Денисов и др. (см. Приложение II-2). Однако численное преобладание и звонкие имена сами по себе не говорят о действительной роли. Включение в состав правлений учреждаемых банков представителей сановного и землевладельческого дворянства было для буржуазии необходимо в связи с политическим влиянием дворянства в стране. В очерках, посвященных пореформенному дворянству, известный публицист того времени С. Н. Терпигорев ярко показал, что банкиры, в том числе иностранные, при устройстве акционерных земельных банков не могли обойтись без представителей дворянства. Банкирам нужны были ходатайства дворян об открытии банков («вопли», как называет эти ходатайства Терпигорев), нужны были громкие дворянские имена для включения их носителей в число учредителей, нужны были их связи «в верхах». Дворяне поддерживали идею образования акционерных земельных банков, во-первых, из-за нужды в деньгах, из-за стремления заложить землю, а во-вторых, потому, что им «были обещаны места в банках: директорские, управляющих, оценщиков и т. п.». Банкиры находили для себя большим неудобством принятие дворян на службу в банки, но тем не менее делать было нечего: «без наших воплей и без постановки наших фамилий “во главе предприятия” проведение <…> самого предприятия, несомненно, и затянулось бы, и обошлось им гораздо, гораздо дороже». В другом месте Терпигорев говорит о «“банкирах” в кавычках», т. е. о тех лицах, имена которых «покупались варшавскими, берлинскими и лондонскими настоящими банкирами для того, чтобы они, эти имена, стояли в числе учредителей, с целью отвода правительству глаз от сути дела»[229].

Однако отсюда не следует, что все дворяне при учреждении банков выступали лишь в качестве простых «агентов» банкиров. Ведь в числе дворян-учредителей мы видим таких известных и влиятельных деятелей, как князь Д. А. Оболенский – статс-секретарь, член Государственного совета и сенатор, до 1872 г. – товарищ министра государственных имуществ; князь А. И. Барятинский – генерал-лейтенант, генерал-адъютант, командир лейб-гвардии Преображенского полка; князь В. А. Черкасский – бывший член Главного комитета по крестьянскому делу, сотрудник Н. А. Милютина «по крестьянским и польским делам», одно время – московский городской голова; граф Н. В. Левашов – генерал-адъютант, товарищ шефа Корпуса жандармов и начальника III отделения Собственной его величества канцелярии; В. Н. Обухов – действительный тайный советник, сенатор, второй товарищ министра внутренних дел; И. В. Вернадский – известный экономист, профессор Харьковского и Московского университетов, управляющий Харьковской конторой Государственного банка и другие. Многие из них были крупными землевладельцами.

По-видимому, роли разных представителей дворянства в организации акционерных земельных банков были различны: среди них были и те, кто сыграл пассивную роль «свадебного генерала» или фактически был подставным лицом, и те, кто играл роль самостоятельную и активную, роль подлинных предпринимателей и организаторов. Создание названных банков явилось своеобразным соглашением между представителями дворянства и предпринимательских кругов, соглашением, стороны которого нуждались друг в друге. Банкиры внесли в дело капиталы, деловой опыт, связи в финансовом мире. Но в русских условиях в деле создания поземельных банков они не могли обойтись без дворян, которые в глазах властей продолжали оставаться главными хозяевами земли и «первым сословием» и опорой трона.

4.6. Центральный банк русского поземельного кредита (Неудачная попытка вывести ипотечные облигации акционерных земельных банков на заграничные рынки)

Экономическая конъюнктура во время учреждения акционерных земельных банков была благоприятной, поэтому первые выпуски их акций были выгодно реализованы. По некоторым утверждениям, вокруг учреждения этих банков возникла даже «невиданная до этого в России» спекулятивная горячка. Акции Московского земельного банка, за которые был внесен первоначальный взнос 62,5 руб., вскоре стоили 90 руб., акции Тульского земельного банка – соответственно 50 руб. и 93 руб. В целом успешно реализовывались и первые выпуски закладных листов акционерных земельных банков. Согласно уставам, банки выдавали ссуды этими листами и их реализацию могли брать на себя только по просьбе заемщиков. Однако зачастую, не спрашивая предварительно заемщиков, банки сами реализовывали закладные листы, а затем вручали заемщикам сумму денег, соответствующую определенному курсу. С самого начала своей деятельности акционерные земельные банки в провинции (где продажа закладных листов была затруднена) стали заключать соглашение с некоторыми столичными банками или банкирскими домами о продаже им закладных листов целыми сериями, на сумму в два и более миллионов рублей (по заранее определенному курсу). Первым встал на этот путь Харьковский земельный банк, обратившийся к петербургским банкирам. Киевский земельный банк продал первые свои закладные листы синдикату банкиров через Петербургский Учетный и ссудный банк. Тульский банк заключил соглашение о реализации закладных листов с Частным коммерческим банком, Полтавский – с банкирами Гинцбургом и Мейером. Реализацию листов Московского земельного банка взяли на себя Московский Купеческий и Московский Коммерческий и ссудный банки[230]. В 1871–1872 гг. закладные листы большинства ипотечных учреждений продавались по цене 86,5 руб. за 100 номинальных. Цена на листы Харьковского земельного банка летом 1872 г. дошла до 96 руб. за 100, Киевского – 92,5–93. Денежная публика охотно приобретала закладные листы акционерных земельных банков. «Изобилие капиталов» летом 1872 г., низкий учетный процент (ниже 6 %) делали выгодным помещение денег в закладные листы, поскольку они приносили 6 % дохода и стоили на бирже ниже номинала.

Банкиры охотно соглашались посредничать при реализации закладных листов земельных банков. При реализации листов первой серии Харьковскою банка на сумму 2,5 млн руб. банкир-реализатор обязался сразу выплатить банку 88 руб. за 100. При реализации листов второй серии Харьковскому банку удалось поднять гарантийный курс до 90 руб. Реализация шла столь успешно, что при выпуске третьей серии Харьковский банк решил не прибегать к посредничеству банкиров, а действовать самостоятельно, предоставив заемщикам на выбор получать ссуду закладными листами банка или наличными деньгами по 90 руб. за 100. Остальные земельные банки реализовали закладные листы через банки или банкирские конторы на условиях, иногда даже более льготных, чем Харьковский банк. В связи с выгодностью помещения денег в закладные листы, по заявлениям представителей земельных банков, «банкиры даже навязывали учредителям этих банков свои услуги как лично, так и через посылаемых к ним агентов, предлагая заключать условия не только на реализацию одной серии листов, но и – нескольких будущих серий, с обеспеченным вперед курсом»; так, например, банкирский дом, реализовавший листы Киевского банка, не довольствуясь предложенной ему серией в 2 млн руб., предлагал сразу заключить условия на 10 млн руб. будущих листов с обеспеченным курсом 90 руб. и с предоставлением ему половины излишка свыше 91,5 руб.[231]

Однако уже в августе 1872 г. начались трудности с размещением всех ценных бумаг, в том числе закладных листов. С осени банкиры стали отказываться от реализации листов новых банков[232]. В январе 1873 г. председатель правления Киевского земельного банка назвал затруднения с размещением листов «страшными» и сообщал, что на бирже совершенно невозможно поместить сколько-нибудь значительной их партии[233].

Вопрос о курсе закладных листов был жизненно важен для заемщиков ипотечных банков. Получая ссуду по номиналу, скажем, в 10 тыс. руб., заемщик при курсе закладных листов на бирже 89 за 100 фактически получал 8900 руб., а при курсе 98 за 100 – 9800 руб. Поскольку проценты он должен был платить с номинальной суммы, а не с фактически вырученной за проданные закладные листы, ясно, что чем выше был курс листов, тем дешевле обходилась для заемщика ссуда. На доходах самих банков курс закладных листов прямо не отражался, ибо заемщик расплачивался за номинальную ссуду. Но косвенно колебания курсов, безусловно, затрагивали интересы банков. Чем выше был курс закладных листов и, следовательно, дешевле, выгоднее ссуда для заемщиков, тем выше был престиж, популярность банка, тем больше владельцев недвижимых имуществ, в первую очередь землевладельцев, изъявляло желание получить в данном банке ссуду. Вопрос о курсе закладных листов беспокоил и правительство как с точки зрения обеспечения интересов поместного дворянства, так и в связи с тем влиянием, которое этот курс оказывал на общее состояние кредита.

В конце 1872 г. в Европе наблюдалась напряженность денежного рынка, начали проявляться первые признаки экономического кризиса, разразившегося в середине 1873 г. и отразившегося и на финансовой ситуации в России. Но главные причины нарастающих трудностей с размещением закладных листов были внутренние и заключались в одновременном возникновении ряда ипотечных банков, появлении на рынке большого количества новых ипотечных бумаг и в уже упомянутом отказе банкиров от реализации закладных листов.

Еще в 1860-е годы в банковских кругах высказывалось мнение, что в России не найти достаточно денег для ипотечного кредита и надо обращаться к заграничным капиталам. В начале 1870-х годов уже упомянутый выше известный экономист И. И. Кауфман пришел к такому же заключению: «…мы не имеем дома средств на удовлетворение нашей потребности в кредите и должны искать средства за границей»[234]. Председатель правления Киевского земельного банка Н. К. Виноградский заявлял, что «это не временные, а постоянные затруднения, потому что все зависит от того, чтобы был исход за границей»[235]. Некоторые ссылались на пример «Общества взаимного поземельного кредита», реализовавшего свои закладные листы за границей.

Первая попытка вывести закладные листы русских земельных банков на заграничный рынок была предпринята банкирским домом Гинцбурга, который вообще первым взялся за реализацию этих бумаг. В 1872 г. он попытался разместить закладные листы Харьковского банка на Берлинской бирже. Однако ему это не удалось, главным образом потому, что указанные бумаги были выпущены на кредитный (бумажный) рубль. Поэтому акционерные земельные банки обратились в Министерство финансов с ходатайством о предоставлении им права выпускать закладные листы и в золотой валюте[236]. Соответствующие изменения были внесены в уставы банков в конце 1872 г., и в 1873 г. заемщики должны были уплачивать банкам проценты и погашения в той валюте, в которой были выпущены по их ссудам закладные листы[237].

Выпуск акционерными земельными банками закладных листов в металлической валюте не получил сколько-нибудь значительного развития. Такие листы выпустили в 1873 г. только Харьковский и Нижегородско-Самарский банки на сумму 2,9 млн руб. (Номинальная стоимость закладных листов всех банков в кредитной валюте на 1 января 1874 г. составляла 88,6 млн руб., т. е. сумму, в 30 раз большую.) В дальнейшие годы, в связи с погашением, сумма «металлических» листов, находившихся в обращении, все время уменьшалась[238]. По инициативе банкирского дома Гинцбурга была начата подготовка к созданию консорциума русских и иностранных банкиров для ввода русских закладных листов на иностранные биржи. Однако консорциум не состоялся из-за появления проекта создания так называемого Центрального банка русского поземельного кредита.

В основу проекта была положена идея использования иностранного капитала для кредитования землевладения в России. Инициаторами его выработки явились уже упомя нутые барон А. Ф. Френкель и Л. М. Розенталь – крупный финансист и экономист 1850–1870-х годов. В число учредителей были приглашены известные в то время в России банкирские и торговые дома, а также банковские и биржевые дельцы: И. Е. Гинцбург, «С. К. Гвейер и К°», братья Елисеевы, «Клеменц и К°», Г. Г. Винекен, И. Е. Кондоянаки, К. Фалейзен, Н. М. Полежаев, «Е. Г. Бранд и К°» (Петербург), «Скараманга и К°» (Таганрог), «Ефрусси М. и К°», братья Рафаловичи, Т. П. Родоканаки (Одесса), а также два иностранных банка – «Дисконто-Гезельшафт» (Берлин) и «Эстеррайхише кредитанштальд фюр хандель унд гевербе» (Вена)[239]. Характерной особенностью являлось отсутствие среди учредителей представителей поместного дворянства и бюрократии. По-видимому, Френкель и Розенталь считали, что у них достаточно связей и влияния, чтобы провести проект и при данном составе участников. Перечисленные юридические и физические лица весьма активно участвовали в банковском учредительстве начала 1870-х годов, в том числе в создании земельных банков[240].

Проектируемый банк должен был заниматься комиссионной покупкой и продажей ипотечных бумаг, выдавать авансы под обеспечение этих бумаг. Но главным в его деятельности должны были стать скупка за свой счет закладных листов русских земельных банков и облигаций городских кредитных обществ, депонирование этих бумаг в Государственном банке, выпуск под их обеспечение своих собственных закладных листов и реализация их на заграничных рынках. С этой целью собственные закладные листы Центрального банка, в отличие от приобретаемых им русских ипотечных бумаг, должны были выпускаться не в бумажной (кредитной), а в металлической валюте[241].

Проект учреждения Центрального банка оживленно обсуждался в печати, экономических и коммерческих обще ствах. Учредители банка так обосновывали необходимость его создания. Размещение закладных листов в России «почти немыслимо», так как это может привести к резкому падению их курса и тем самым удорожить кредит для землевладельцев. Выходить на заграничные биржи с закладными листами, выпущенными на неустойчивые бумажные деньги, также невозможно. Не может принести успеха и выпуск ипотечных облигаций в металлической валюте, так как самостоятельно реализовать их на заграничных денежных рынках акционерные земельные банки не смогут. «Губернские деятели», стоящие во главе названных банков, не знакомы с заграничными условиями, и этих деятелей не знают заграничные банкиры, кроме того, разрозненное выступление банков на заграничных биржах вызовет конкуренцию между ними. Идею «синдиката нескольких русских и иностранных банкиров» учредители Центрального банка также отвергали, так как не связанный постоянными обязательствами перед земельными банками синдикат будет продавать их листы только в случае благоприятной конъюнктуры. Учредители уверяли, что только выход на заграничные денежные рынки через посредство Центрального банка привлечет к русскому поземельному кредиту иностранные капиталы и тем самым не только принесет пользу этому кредиту, но и улучшит русский вексельный курс[242].

Среди решительных противников создания Центрального банка были некоторые из авторитетных в России экономистов и ряд деятелей ипотечного кредита[243]. «Общество для содействия русской промышленности и торговле» создало специальную комиссию для всестороннего рассмотрения проекта создания Центрального банка русского поземельного кредита. К обсуждению были приглашены экономисты В. П. Безобразов, А. П. Мясоедов, а также управляющий делами «Общества взаимного поземельного кредита» Н. Э. Герстфельд, председатель правления Киевского банка Н. К. Виноградский, председатель правления Полтавского банка И. Д. Стефанович, представи тели других ипотечных учреждений. Комиссия решительно высказалась против создания Центрального банка[244].

Комиссия высказала опасение, что Центральный банк, заняв монопольное положение в скупке закладных листов русских земельных банков и стремясь скупать их подешевле, будет понижающе действовать на их курс. Прибыль банка будет складываться из разницы между теми платежами, которые он будет получать по скупленным им «кредитным» закладным листам в России, и теми, которые он должен будет производить по помещенным им за границей «металлическим» листам. Для землевладельцев-заемщиков деятельность Центрального банка обернется лишь отрицательной стороной, так как понижение им цены закладных листов внутри страны будет удорожать земельный кредит. Комиссия предсказывала, что, поскольку этот банк будет получать проценты по скупленным им в России закладным листам в кредитных рублях, а платить проценты по своим листам в металлических рублях, в случае значительного падения курса бумажных денег по отношению к металлической валюте ему придется уплачивать разницу из запасного и даже акционерного капиталов. Ухудшение дел Центрального банка, в свою очередь, отразится и на состоянии дел местных ипотечных банков, поскольку они от него будут зависеть[245].

По мнению комиссии, проектируемое учреждение на самом деле представляло собой не ипотечный, а коммерческий банк, так как его активы обеспечивались не недвижимой собственностью, а ценными бумагами других кредитных учреждений. Комиссия пришла к выводу, что создание Центрального банка «крайне нежелательно» и вызовет «опасные для всего поземельного кредита последствия». Вместо этого комиссия предлагала такие меры, как создание синдикатов банкиров для реализации за границей закладных листов земельных банков, взаимное ручательство ипотечных банков при помещении за границей бумаг, создание совета банков для наблюдения за их действиями, разрешение русским ком мерческим банкам реализации бумаг за свой счет, активное участие правительства (через посредство Государственного банка) в привлечении иностранного капитала к ипотечному кредиту в России. Наконец, комиссия предложила созвать съезд представителей всех ипотечных учреждений России для рассмотрения вопросов, связанных с положением дел в области ипотечного кредита[246].

Реакция акционерных земельных банков на проект создания Центрального банка была противоречивой. (Официально Министерство финансов не запрашивало мнение ипотечных учреждений по этому поводу.) Защитники проекта ссылались на заявление шести банков (Нижегородско-Самарского, Полтавского, Бессарабско-Таврического, Ярославско-Костромского, Тульского и Киевского) в его поддержку. Однако противники проекта утверждали, что указанное заявление банков, только что возникших и не набравших сил, вызвано давлением банкиров – учредителей Центрального банка. Руководители Харьковского, Полтавского и Киевского банков (Алчевский, Стефанович и Виноградский) высказались решительно против создания Центрального банка. Против выступили и представители многих взаимных ипотечных учреждений[247]. Противоречивость реакции акционерных земельных банков объясняется определенной зависимостью их от банкиров – реализаторов ценных бумаг, а также конкурентной борьбой разных финансовых группировок между собой и наличием в руководстве акционерных земельных банков представителей землевладельческих кругов, опасавшихся удорожания поземельного кредита.

Конец ознакомительного фрагмента.