Глава 2
Страсбургская авантюра
В начале 1434 года Гутенберг поселился в Страсбурге, который находился в двух днях пути вверх по реке от Майнца и был намного привлекательнее родного города будущего изобретателя. В Страсбурге были те же проблемы, что и в Майнце, там тоже творились беспорядки, но местный архиепископ не имел права выбора, и представителям гильдий было легче завоевать власть. Это был очаровательный, привлекательный и роскошный город-государство, через который протекала река Илль. Она омывала центральный остров Страсбурга, благодаря чему 25 тысяч его обитателей имели выход к Рейну, в который Илль впадает в нескольких километрах к востоку. Страсбургский собор, шедевр готической архитектуры, строительство которого к тому времени длилось в течение вот уже 150 лет, только что обрел свое окно-розу, до сих пор считающееся одним из шедевров западного искусства. Первая из двух его башен, исчезая в ажурных узорах, почти достигла своей наивысшей точки – 142 метров в высоту. Каменные купеческие дома теснились в узких улочках и на берегах реки, где два крана обслуживали небольшие грузовые баржи. Этот город, должно быть, казался Гутенбергу подходящим местом для реализации его таинственных замыслов.
В начале 1434 года Гутенберг поселился в Страсбурге благодаря семейным связям.
Страсбург стал благодатной почвой для дела всей его жизни. События следующих 10 лет вряд ли как-либо повлияли на формирование характера Гутенберга – все же ему было уже за тридцать, – но они отточили его мастерство, укрепили амбиции и раскрыли в нем те черты, которые не проявлялись раньше. Все это особенности характера человека, находящегося в состоянии стресса, – но не разрушительного, не подконтрольного, а выбранного по собственной воле, знакомого художникам, предпринимателям и даже альпинистам. Похоже, Гутенбергу это нравилось. Он был человеком, одержимым идеей, обладал техническими навыками, деловой хваткой и огромной выдержкой, что помогло ему воплотить свои замыслы в жизнь.
Гутенберг, вероятно, поселился в Страсбурге благодаря семейным связям. Его брат Фриле получал ежегодную ренту в размере 26 страсбургских динаров (динар – местный эквивалент гульдена) и должен был регулярно приезжать в Страсбург, чтобы получить эти деньги. Летом 1433 года умерла мать Гутенберга. У нее было два дома. Ее трое детей разделили между собой наследство: Эльза взяла дом в Майнце, а Фриле – в Эльтвилле, выкупив долю Иоганна, передав ему страсбургскую ренту и свою долю майнцской ренты. Теоретически с такими доходами Гутенберг мог вообще не появляться в Майнце, а постоянно работать в Страсбурге. Но на практике все было не так просто, потому что, говоря о майнцских делах, Гутенберг находился довольно далеко и, если бы он не появлялся в городе, управляющие Майнца приберегли бы деньги для решения финансовых проблем города.
У Гутенберга в то время уже были планы, для осуществления которых ему нужны были все деньги, которые он только мог раздобыть. Об этом стало известно из копии документа, продиктованного Иоганном 14 марта 1434 года, где он вкратце рассказал о случае, о котором, должно быть, гудел весь Страсбург. Один из трех бургомистров Майнца, Никлаус из Вёрштадта (так называлась его родная деревня, расположенная в 12 километрах к юго-западу от Майнца), прибыл в Страсбург. Никлаус был крепкий орешек: он возглавлял представителей гильдий пятью годами ранее, когда они прекратили переговоры с патрициями, а теперь нес бремя управления городом, постоянно пребывающим на грани банкротства, которое в основном навлекали те люди, которых Гутенберг считал своими друзьями или союзниками. Подобно счетоводам многих современных компаний, близких к банкротству, Никлаус платил только тем, кто обладал определенным влиянием или оказывал давление, а Гутенберг в течение нескольких предыдущих лет в их число не входил. Никлаус, вероятно, прибыл в Страсбург для обсуждения антипатрицианской стратегии со своими коллегами по гильдии, и у него не было причин опасаться, что поблизости может находиться кто-то из его обиженных клиентов. Гутенберг, поддерживаемый теперь своими друзьями различных званий, узнал о визите Никлауса и решил воспользоваться случаем – предъявить подписанный бургомистрами Майнца документ, в котором они давали обещание лично отвечать за выплату ренты.
Гутенберг был человеком, одержимым идеей, обладал техническими навыками, деловой хваткой и огромной выдержкой.
Как подсчитывалась недостающая сумма, неясно – возможно, как совокупность его собственных рент и тех, которые достались ему в наследство от матери и в результате договоренностей с Фриле, – но она составила 310 гульденов. Этого было достаточно для того, чтобы купить солидный особняк или оплатить годовой оклад десятерым работникам. В те времена недвижимость и рабочая сила были относительно более дешевыми, чем сейчас, и, кроме того, современная экономика настолько сложна, что подобрать эквивалент достаточно трудно. Поэтому проще использовать прежние понятия, когда гульден стоил примерно 100 фунтов. Выражаясь современным языком, речь идет о сумме, равной пятилетней заработной плате, наличными и без каких-либо налогов.
Гутенберг предъявил подписанный бургомистрами Майнца документ, в котором они давали обещание лично отвечать за выплату ренты.
Гутенберг мог доказать свою правоту, к тому же он знал местных полицейских, поэтому начал действовать. Вместе с несколькими разбойниками он появился перед удивленным Никлаусом с требованием выплатить ему деньги. Гутенберг заявил, что, как бургомистр, Никлаус лично несет ответственность за долги города. К тому же об этом сказано в документе, подписанном «достопочтенными и благоразумными бургомистрами». Мне кажется, это доставляло ему удовольствие. Вначале притворная покорность, а затем непреклонная решимость: в соответствии с контрактом достопочтенные и благоразумные бургомистры были согласны с тем, что в случае невыполнения обязательств «я могу предъявить им исковое заявление, заключить их в тюрьму и наложить арест на их имущество». Можно лишь представить себе испуганный вид Никлауса, когда тот понял, что Гутенберг не шутит. Никлаус отправился в долговую тюрьму.
Действия Гутенберга говорят об остром уме, твердом характере и способности в подходящий момент проявить инициативу.
Действия Гутенберга говорят об остром уме, твердом характере и способности в подходящий момент проявить инициативу. Он знал, что в Майнце были проблемы с деньгами и что его старый знакомый и соперник Никлаус имел достаточно полномочий, чтобы отвечать от имени города. Тем не менее в этом не было ничего личного. Никлаус был всего лишь инструментом для получения денег. Любой намек на личную вендетту мог не понравиться страсбургским чиновникам, которым пришлось бы восполнять ущерб, нанесенный отношениям между двумя городами. Выход был прост. Все, что Никлаус должен был сделать, – пообещать выплатить деньги в течение разумного периода времени, например двух месяцев, и, будучи бургомистром, он мог так сделать. Все об этом знали. Гутенберг наверняка смог убедить чиновников в том, что им не следует волноваться по поводу ухудшения отношений между двумя городами и что те, кто желает увидеть справедливое разрешение конфликта, сумеют получить кое-что из обещанных 310 гульденов. А поскольку все были заинтересованы в благополучном исходе, он мог позволить себе проявить великодушие.
Именно так все и произошло. Никлаус выполнил свое обещание и снова обрел свободу. Гутенберг проявил великодушие и пообещал, что в будущем не будет требовать от Никлауса личной ответственности за какие-либо невыполненные обязательства. Никлаус, в свою очередь, пообещал организовать своевременную выплату городом ренты через двоюродного брата Гутенберга, Орта Гельгусса, который жил в Оппенхайме, расположенном в 10 километрах вверх по реке от Майнца. После этого случая Гутенберг, несомненно, завоевал в Страсбурге репутацию упрямого, решительного, но справедливого человека, с которым следует считаться.
Итак, к согласованной дате – Троице, отмечаемой через семь недель после Пасхи, – у Гутенберга было достаточно денег для того, чтобы начать работу. Он арендовал дом в деревушке рядом с монастырем, названной в честь святого Арбогаста – местного епископа, жившего в V веке в нескольких километрах вверх по реке Илль. Река здесь разделялась на красивые заводи, омывавшие пару островков, а затем снова образовывала единое русло. Тут Гутенберг нанял Лоренца Байльдека и его жену в качестве слуг. Никто не знал, чем именно он собирается заниматься, но люди догадывались, что это было занятие, требовавшее уединения. В городе было много любопытных глаз и болтливых языков. К тому же законы там запрещали использовать кузнечные горны из-за угрозы пожара, в то время как в деревне Гутенберг мог свободно экспериментировать, параллельно организовывая в городе сеть контактов, которые в будущем могли быть ему полезны. Очевидно, он налаживал связи с людьми всех классов – от ремесленников до патрициев и аристократов. В те времена иерархий его самого было сложно отнести к какому-либо определенному классу. В нескольких сохранившихся документах он упоминается то как ювелир, то как не состоящий в гильдии, то как представитель высших классов Страсбурга.
Вскоре у Гутенберга было достаточно денег, чтобы начать работу.
Таким образом, мы видим состоятельного человека, имеющего работников, хорошие связи и приличное хозяйство, включающее, помимо прочего, винный погреб с достаточно большими запасами – в июле 1439 года он платил налог более чем с полутора фудеров вина. Фудер – это бочка емкостью 1000 литров. Это довольно большое количество, а поскольку за год вино способно окислиться и превратиться в уксус, можно сделать вывод, что Гутенберг держал запас вина, достаточный для 10—12 человек, каждый из которых выпивал по пол-литра в день (а учитывая то, что вино тогда часто разбавляли, его хватило бы и на большее время).
Ему было за тридцать, он имел авторитет, был увлечен важным делом, состоятелен и не женат. И разумеется, у Гутенберга была девушка. Звали ее Эннелин. Доказательств тому немного: всего лишь копии двух судебных документов, датированными 1436—1437 годами. Это стало причиной множества споров академиков о том, существовала ли Эннелин на самом деле и женился ли на ней Гутенберг. Но теперь можно восстановить реальную картину, правда, с небольшими пробелами.
Эннелин действительно существовала. Она происходила из семьи патрициев, получившей свое имя от имущества, известного под названием Железная Дверь. Эннелин (или Анналяйн) – это уменьшительная форма имени Анна. Таким образом, полное имя этой девушки – Маленькая Аннушка Железная Дверь. Скорее всего, ее привлекал этот загадочный самодостаточный изобретатель, работавший в деревне всего в 20 минутах ходьбы от города. Если их связывали какие-либо отношения, то, вероятно, они касались лишь сердца, причем скорее сердца Эннелин, чем его, так как ее семья принадлежала к высшему классу, а Гутенберг занимал в обществе более низкое положение. Но он-то наверняка не был ловеласом.
У Гутенберга была девушка по имени Эннелин, о чем свидетельствуют копии двух судебных документов, датированных 1436—1437 годами.
История с судебным разбирательством произошла из-за матери Эннелин, Эльвибель. Упоминаний об отце нет. Известно лишь, что достоинство и интересы своей дочери защищала именно мать. Вначале, видимо, она одобряла ее отношения с Гутенбергом, поскольку тот был человеком с хорошей репутацией, большим хозяйством, амбициозными планами, к тому же Гутенберг славился как личность, способная на решительные действия, – ведь именно он поставил на место того выскочку из майнцской гильдии. Гутенберг был весьма неплохой кандидатурой для ее дочери.
Однако Гутенберг не собирался жениться на Эннелин. Он был слишком занят своей работой. Когда Эльвибель, посоветовавшись с друзьями, соседями и родственниками, захотела назначить дату свадьбы, то с ужасом узнала, что никакой женитьбы не будет. Тогда госпожа Железная Дверь превратилась в разгневанную аристократку, возмущенную обидой своей дочери и поставленную в ужасно неловкое положение.
Она жаждала мести. Единственным возможным вариантом для нее было подать на Гутенберга в суд за нарушение обещаний. После недолгих поисков она решила задействовать в качестве свидетеля местного сапожника Клауса Шотта. Как показывают судебные записи, Эльвибель подала иск, а Клаус Шотт оказал ей необходимую поддержку.
Теперь ошеломлен был уже Гутенберг. Он ведь никогда не давал никаких обещаний! «Кто вообще такой этот Шотт? – спросил он у заседателей церковного суда, в котором рассматривался иск, а затем в ярости сам ответил на собственный вопрос: – Жалкий негодяй, зарабатывающий на жизнь обманом и ложью!» Шотт, в свою очередь, был возмущен и потребовал судебного разбирательства – отсюда и второй судебный документ. Суд признал, что тот был публично оскорблен, и потребовал у Гутенберга заплатить 15 гульденов за клевету.
Гутенберг не собирался жениться на Эннелин, поскольку был слишком занят своей работой. В связи с этим и возникла судебная тяжба, которую затеяла мать девушки.
На этом документальные свидетельства заканчиваются. Неизвестно, доказала ли Эльвибель свою правоту и получила ли какую-либо компенсацию. Вероятно, нет. Как бы там ни было, свадьба не состоялась. Согласно городским хроникам, семь лет спустя мать и дочь по-прежнему жили вместе. Больше о них нет никаких упоминаний. Каким образом любовники (если они были любовниками) встречались? Была ли Эннелин безрассудным подростком, желавшим сбежать из-под присмотра своей матери? Или же Эльвибель спланировала эти отношения в надежде найти для своей глупой дочери хорошую пару? Вышла ли Эннелин замуж позже или ушла с разбитым сердцем в монастырь? Вряд ли мы об этом когда-нибудь узнаем.
Доказала ли Эльвибель свою правоту и получила ли какую-либо компенсацию – неизвестно.
Чем же занимался Гутенберг в Святом Арбогасте? Одно известно точно: он хотел заработать денег, много денег. Возможно, в то время на этом его амбиции заканчивались. А может, идея о книгопечатании уже тогда засела в его голове и он работал над задачами и их решениями. Если это так, то Гутенберг должен был обнаружить, что ему нужно гораздо больше денег, чем есть у него в наличии. Для того чтобы достать их, Иоганну был необходим дополнительный план, который позволил бы мгновенно заработать и пустить средства в долгосрочный оборот. План у него был.
Для понимания всего великолепия идей Гутенберга нам следует немного отойти от темы и рассказать об одной религиозной особенности. Для этого перенесемся на 250 километров к северу, в город Ахен, считавшийся столицей государства Кар ла Великого – основателя империи, благодаря которому она получила название Священной Римской империи. Карл Великий был похоронен в Ахенском соборе – величайшем храме тех времен. Здесь в 1000 году германский король Оттон III, мечтавший о воссоединении христианского мира, хотел «наполниться» магией Карла Великого, открыв гробницу своего героя под знаменитой 8-угольной капеллой собора. Согласно легенде, он обнаружил там великого короля восседавшим на троне с короной на голове и со скипетром в руке, как если бы он был жив, лишь с небольшим разложением в области носа. На руках Карла Великого были перчатки, сквозь которые проросли ногти. Оттон переодел тело во все белое, обрезал ногти, прикрепил новый золотой нос и «сделал все, как должно быть», по крайней мере так говорит легенда. Возможно, кое-что из этого было правдой, поскольку Оттон поместил белый мраморный трон Карла Великого в галерее на втором этаже, где он использовался во время коронации германских королей на протяжении следующих 500 лет и где он стоит до сих пор. После правления Оттона в этой гробнице, как и во всех великих гробницах, собралось множество священных реликвий, в аутентичности которых в те времена никто не сомневался. В 1165 году Карл Великий был канонизирован и его останки, помещенные в золотой гроб, стали почитаться как реликвия.
В 1165 году Карл Великий канонизирован и его останки, помещенные в золотой гроб, стали почитаться как реликвия.
Это собрание реликвий стало объектом одного из величайших паломничеств Средневековья. После многочисленных требований в середине XIV века власти приняли решение выставлять реликвии напоказ раз в семь лет. Впоследствии, в годы паломничества, тысячи людей приходили в собор, чтобы с благоговением взглянуть на пеленки младенца Христа, набедренную повязку распятого Иисуса, одеяния Богородицы и ткань, в которую была завернута отрезанная голова Иоанна Крестителя. В начале XV века паломников стало больше, чем мог принять собор. Власти Ахена снова были вынуждены прислушаться к требованиям масс и дали разрешение выставлять реликвии на деревянном помосте за пределами храма, где священнослужители по очереди показывали их паломникам. Теперь к собору могло приходить еще больше людей. Во время паломничества 1432 года возле него ежедневно толпилось 10 тысяч человек и общая атмосфера была на грани истерии. Во время следующего паломничества была такая сильная давка, что здание обрушилось, убив 17 и ранив 100 человек. Это было кульминацией многонедельного путешествия. Все надеялись на какое-то чудо, ожидая, что их жизнь изменится. В качестве доказательства посещения этого места они покупали металлические медальоны по 7–10 сантиметров длиной с изображением кого-либо из святых, Богородицы с младенцем или двух священников, держащих одеяния Девы Марии.
Считалось, что священные реликвии обладают огромной силой, способны успокоить сердце, душу и тело, поскольку излучают целебные потоки.
Конечно, считалось, что священные реликвии обладают огромной силой, способны успокоить сердце, душу и тело, поскольку излучают целебные потоки, подобные невидимым солнечным лучам. Раньше паломники могли надеяться прикоснуться к святыням и таким образом получить часть их силы.
Теперь это было невозможно, так как из-за большой толпы людей реликвии держали далеко от них. Какое расточительство: столько целебной силы впустую рассеивается в пространстве, тогда как больным и несчастным приходится мечтать лишь о том, чтобы дотронуться до человека, который действительно касался реликвий Ахена. В начале XV века решение было найдено с помощью техники. Люди начинали использовать для чтения очки. Линзы тогда еще были не из стекла, а из прозрачных кристаллов, в частности из берилла (эти приборы называли Berylle, а впоследствии сокращенно Brille – современным словом, обозначающим очки). Стеклянные зеркала пользовались популярностью: в Нюрнберге в конце XIV века возникла гильдия зеркальщиков, и состоятельные люди активно покупали небольшие выпуклые зеркала, которые, как казалось, способны запечатлеть весь мир. Подобное зеркало можно увидеть на портрете купца из Брюгге Джованни Арнольфини, нарисованном Яном ван Эйком в 1434 году.
Теперь мы подошли к сути дела. Во время паломничества 1432 года по Ахену пошли слухи о том, что выпуклое зеркало благодаря широкому углу обзора способно поглощать целебное излучение священных реликвий. Внезапно все захотели купить медальон с простым круглым зеркалом диаметром 12 миллиметров, не из стекла, а из отполированного металла, вставленным в свинцовую или медную оправу с грубыми узорами. (Стеклянные зеркала – «бычьи глаза», как их называли, – появились позже и в XVI веке все еще были популярным товаром.) Затем оставалось только найти подходящее место (люди залезали даже на городские стены), где можно держать зеркало в поднятых вверх руках, словно третий глаз, – чем дольше, тем лучше, – чтобы оно смогло пропитаться священными лучами. Так безделушка для туристов превращалась в предмет силы, наполненный лучезарной энергией. После этого люди отправлялись домой с полной уверенностью в том, что у них в кошельке находится настоящая чудотворная вещь. Вернувшись домой до того, как иссякнет волшебная сила медальона, вы можете вправлять конечности и лечить болезни. Зеркало было такой же гарантией успеха, как сейчас фотография папы римского или футболка с изображением рок-звезды.
Пошли слухи, что выпуклое зеркало благодаря широкому углу обзора способно поглощать целебное излучение священных реликвий.
В 1432 году изготовители печатей и ювелиры Ахена не могли удовлетворить весь спрос. А он действительно был велик: 10 тысяч человек каждый день в течение двух недель. Члены местной гильдии приняли решение на некоторое время разрешить жителям других городов изготавливать и продавать паломнические медальоны и зеркала. По сути, это было разрешение зарабатывать легкие деньги (как показывают хроники, во время более позднего паломничества, в 1466 году, было продано 130 тысяч медальонов).
Это воодушевило Гутенберга: он собрался изготовить как можно больше зеркал для ахенского паломничества 1439 года. Он планировал изготовить 32 тысячи зеркал и продать каждое по полгульдена. Небольшой кусок металла за 50 фунтов или около того? Кажется, достаточно дорого. Но именно такую цену ставили местные торговцы, и именно столько были готовы платить паломники. Таким образом, ожидаемая прибыль составляла 16 тысяч гульденов при затратах примерно 600 гульденов, то есть более 2500 процентов дохода. Это все равно, что если бы вы вложили 100 тысяч фунтов и получили бы 2,5 миллиона фунтов – либо у Гутенберга было плохо с арифметикой (что маловероятно, учитывая его опыт), либо он был на пути к успеху. Но были две небольшие проблемы: никто до этого не изготавливал зеркала в таких больших количествах и у Гутенберга не было 600 гульденов, которые он мог бы вложить в это дело. У вас может возникнуть вопрос: какое отношение это имеет к книгопечатанию? Во-первых, для разработки совершенно новой технологии требовались деньги, а, во-вторых, между технологией изготовления зеркал и технологией книгопечатания, очевидно, существует некая связь, поскольку в обоих случаях используются прессы. Нет сомнений в том, что Гутенберг работал над созданием печатного пресса, тем не менее то, что он делал это именно на данном этапе, – всего лишь гипотеза. Некоторые историки утверждают, что работа над зеркалами, сознательно или нет, привела его к работе над книгами.
Гутенберг собрался изготовить как можно больше зеркал для ахенского паломничества 1439 года и заработать на этом.
В 1438 году Гутенберг нашел трех партнеров. Ганс Риффе, Андреас Дритцен и Андреас Гейльман были состоятельными людьми. В их именах не было приставок фон или цур, они не имели большого имущества, но их семьи смогли добиться того, чтобы из ремесленников и торговцев превратиться в людей, занимавших высокое положение в коммерческой сфере или органах местного управления. Риффе, например, был префектом удаленного пригорода Лихтенау, а его братья – настоятелями монастыря Святого Арбогаста, рядом с которым жил Гутенберг. Эти люди занимали высокое положение в обществе и, как можно было бы предположить, обладали достаточной рассудительностью. Но, подобно многим другим инвесторам, очарованным идеей, в итоге они потеряли свои деньги.
Мы можем это утверждать, поскольку задуманное предприятие потерпело неудачу при обстоятельствах, которые они не могли контролировать. Впереди их ждали волнения, смерть, споры и судебные разбирательства. Именно благодаря показаниям свидетелей и заключению суда нам известно об этом деле хоть что-то. Однако имеющихся сведений недостаточно для того, чтобы объяснить суть проблемы. Дело в том, что поскольку выжившие партнеры, вероятно, все еще были близки к успеху, важнейшим условием которого являлось соблюдение секретности, то на суде, подходя к главной части, они сразу же замолкали. Партнеры могли упоминать о зеркалах, о прессах, но было что-то такое, о чем они не могли говорить. Никто из них даже не предъявил суду связывавший их контракт, опасаясь того, что он выдаст их тайну. Подобно алхимикам, знавшим, что они близки к открытию философского камня, который превратит что угодно в золото, они бормотали что-то невнятное о совместной работе, искусстве и авантюре.
В 1438 году Гутенберг нашел трех партнеров для реализации задуманного.
Слова «авантюра» и «искусство» стали для исследователей ключом к сокровищу. Сокровище – это, конечно, изобретение метода книгопечатания подвижными литерами. Оно появилось через несколько лет после суда. Мы можем говорить об этом, потому что имеются печатные книги, появившиеся в упомянутый период. Но что за сокровище так старательно охраняли партнеры? Ответ на данный вопрос – Священный Грааль научных исследований работы Гутенберга. Никто пока не нашел его, хотя известные детали позволяют создать множество возможных сценариев.
Не сохранилось фактически никаких подлинных оригиналов документов, свидетельствующих об этом периоде жизни Гутенберга. Письменные свидетельства были частью двух томов судебных хроник, зафиксированных одним и тем же писцом на листах бумаги, размер которых был чуть меньше современных листов бумаги для пишущей машинки. Со дня написания в 1439 году они хранились в страсбургских архивах в течение 300 лет, до тех пор пока не были обнаружены местными исследователями, которые сделали копии и опубликовали их в 1760 году. После этого оригиналы были уничтожены. Один том оказался на одной из 15 повозок, сожженных французскими солдатами 12 ноября 1793 года, после того как город захватила республиканская армия. Второй том сгорел вместе с городской библиотекой в 1870 году. Сохранилась лишь копия, которая является неполной, возможно, потому, что в оригинале отсутствовали некоторые страницы. Однако у нас нет сомнений в том, что 13 из 25 свидетельских показаний и заключение суда соответствуют оригиналу.
Документы, свидетельствующие о жизни Гутенберга в 1430-е годы, – судебные хроники, зафиксированные одним и тем же писцом на листах бумаги.
Итак, перейдем к свидетельствам. Они так же запутанны, как и материалы многих других судов. Свидетели противоречат друг другу, они забывчивы, предвзяты и на редкость человечны. В сохранившихся отрывках нет связного повествования. Пытаться составить из них историю – все равно что пробовать воспроизвести фильм из нескольких десятков несвязных кадров.
Судебные показания так же запутанны, как и материалы многих других судов. Свидетели противоречат друг другу, они забывчивы и предвзяты.
Ниже приведены отдельные сцены в том порядке, в котором они обретают смысл среди всех противоречивых свидетельств. Основная часть перефразирована; цитаты аутентичны, насколько это возможно было передать в переводе.
1. Андреас Дритцен просит Гутенберга о присоединении к делу. Гутенберг учит его «полировать камень/камни».
2. Между 1435 и 1438 годами ювелир Ганс Дюнне зарабатывает 100 гульденов «лишь благодаря тому, что занимается штампованием». (Кстати, фраза, которую использует Дюнне, – zu dem trucken, или zum Drucken, как она выглядела бы сегодня, на современном немецком языке означает «к книгопечатанию». В современном немецком языке существует различие между drucken (нем.) – печатать, и dru.. cken (нем.) – штамповать, но до того, как книгопечатание получило распространение – это произошло около 1500 года, – подобного умляутного лингвистического различия не существовало. Тогда для этих двух значений использовалось одно и то же слово. Мне кажется, что, если бы в 1438 году книгопечатание уже существовало, Дюнне был бы более осторожен в выборе слов.)
3. В начале 1438 года Гутенберг и Ганс Риффе договорились о том, что Риффе поможет с финансированием производства зеркал для ахенского паломничества, а прибыль будет разделена в отношении 2 к 1.
4. Андреас Дритцен желает присоединиться к ним на партнерских условиях и предлагает свои услуги. Андреас Гейльман тоже присоединяется к ним. Вчетвером они договариваются о разделении прибыли следующим образом: Гутенберг – 50 процентов; Риффе – 25 процентов; Дритцен – 12,5 процента; Гейльман – 12,5 процента.
5. 22 или 23 марта – за два или три дня до Благовещения (25 марта) – каждый из двух Андреасов заплатил первые 80 гульденов за обучение «новому искусству». Но Андреасу Дритцену уже тогда пришлось взять в долг у двух друзей. К тому времени итоговая сумма составляла примерно 1000 гульденов, из которых 500 гульденов – наличные.
Конец ознакомительного фрагмента.