Глава 2. «С Богом и Трухильо!»: Доминиканская республика в 1930-1961 годах
Рафаэль Леонидас Трухильо Молина родился 24 октября 1891 года в городке Сан-Кристобаль (в 30 километрах от Санто-Доминго) в семье мелкого торговца, который происходил с Канарских островов. Мать Трухильо Альтаграсиа Хулия Молина Шевалье, которую в годы президентства ее сына прозвали «мама Хулия», была гаитянского происхождения – ее собственная мать, Диэта Шевалье, была наполовину гаитянкой, чернокожей. Трухильо, убежденный расист и сторонник превосходства белой расы, позднее всячески скрывал этот факт. Возможно, именно из-за своей не совсем «чистой» крови будущий диктатор Доминиканской республики отличался ненавистью к гаитянам, как, впрочем, и презрением ко всему темнокожему населению собственной страны.
Трухильо был третьим ребенком в семье, в которой было одиннадцать детей. Неудивительно, что с детства Рафаэлю приходилось подрабатывать, а то и подкреплять семейный бюджет мелким воровством. С юношеских лет Трухильо испытывал бурное влечение к противоположному полу. Впоследствии необузданный сексуальный аппетит диктатора принес ему не очень почетную кличку «козел»[146].
Никакого толкового образования Трухильо не получил, если не считать двух лет (по другим данным – трех или четырех), проведенных в нескольких начальных школах. Этим он мало отличался от подавляющего большинства доминиканцев того времени. В 16 лет Трухильо получил первую самостоятельную работу, став оператором телеграфа Морзе. Телеграфистом будущий президент проработал три года, но, похоже, зарплата была для него далеко не главным источником дохода. Юноша стал членом уголовной банды, носившей конспиративное название «42» (по другим источникам – «44») и промышлявшей грабежами, контрабандой и конокрадством. Кроме того, Трухильо был замечен в подделках чеков и нападениях на почты. Несколько раз он подвергался аресту.
В 1916 году Трухильо устроился охранником на одно из сахарных предприятий. Возможно, что этот человек кончил бы свои дни на виселице, как многие сельские бандиты того времени. Однако неожиданно широкие карьерные перспективы ему открыла американская оккупация. Трухильо подал заявление о вступлении в Национальную гвардию в 1918 году и произвел на американских офицеров-вербовщиков настолько благоприятное впечатление, что уже 18 декабря того же 1918-го получил офицерское звание второго лейтенанта. 11 января 1919 года Трухильо принес присягу американцам (которые тогда командовали Национальной гвардией) и снова был повышен, получив уже лейтенантские погоны. Таким образом, будущий диктатор стал одиннадцатым лейтенантом из 26, имевшихся на тот момент в марионеточной «армии».
Молодой рекрут отличался особой жестокостью при подавлении партизанского движения, и американцы очень быстро продвигали его по карьерной лестнице (хотя, как мы помним, в принципе старались не доверять доминиканцам ответственных офицерских постов в «национальной» гвардии). Как перспективного командира Трухильо в 1921 году рекомендовали на учебу в американскую военную академию на острове. В 1922-м его направили на службу в долину Сибао и произвели в капитаны, минуя звание «первого лейтенанта» (то есть старшего лейтенанта).
Американцы преобразовали гвардию в Национальную полицию, и Трухильо был назначен командиром 10-й роты. В 1923 году он был уже инспектором Первого военного округа и имел воинское звание майора.
Что касается семейной жизни будущего «отца нации», то в 1913 году он женился первый раз – в своем родном Сан-Кристобале, на девушке из хорошей семьи Аминте Ледесме. У супружеской пары родились две дочери (одна из них, Хеновева, умерла вскоре после рождения). В 1925-м, уже став деятелем национального масштаба, Трухильо бросил жену, что было очень непривычно для католической страны, не признававшей разводов. Видимо, Аминта была уже недостаточно знатной для амбициозного военного – ведь американцы сделали бывшего бандита подполковником. Впоследствии президент запретил упоминать в своих официальных биографиях первую жену.
30 марта 1927 года Трухильо женился на уроженке города Монтекристи Бьенвениде Рикардо, двоюродной сестре Хоакина Балагера, которого через много лет сделал президентом (Балагер доминировал в политике страны вплоть до 90-х годов XX века). К тому времени Трухильо официально числился начальником штаба Национальной гвардии, а 13 августа 1927 года был назначен президентом Васкесом бригадным генералом. Спустя недолгое время Национальная гвардия была переименована в Национальную армию (точнее, в Национальную бригаду – настолько скромным был численный состав «армии»), и Трухильо возглавил ее. В то время он произнес сделавшуюся широко известной фразу: «Я вступаю в армию, и никто не может помешать мне стать ее командующим».
Занимая высшие посты в «национальной» армии, Трухильо не забывал о собственном кармане. Он использовал полномочия при закупках товаров для армии для пополнения своего состояния. Командующим в 1927-м Трухильо стал, будучи уже очень богатым человеком. Генерал был капиталистом нового типа: он не инвестировал по старинке деньги в сельскохозяйственное производство, а скупал земельные участки в городах, потом реализуя их с прибылью.
Между тем брак с Бьенвенидой дал трещину уже через год, когда Трухильо увлекся молоденькой Марией де лос Анхелес Мартинес (прозванной «ла эспаньолита» – «испаночка»). 5 июня 1929 года Мартинес родила Трухильо наследника – Рафаэля Леонидаса Рамфиса, получившего третье имя в честь персонажа оперы Верди «Аида». В 1935 году Трухильо официально развелся со второй женой и женился на Мартинес. При этом бывшая супруга продолжала оставаться любовницей диктатора. Третья жена родила президенту любимую дочь Анхелиту (в 1939 году в Париже) и сына Радамеса (1942 год), также названного в честь героя «Аиды».
Семейная жизнь, однако, только разжигала страсть диктатора к чужим женам и просто красивым женщинам. В 1937 году у диктатора начался роман с Линой Ловатон Питталугой, родившей ему дочь и сына.
После свержения Васкеса в феврале 1930 года Трухильо был фактическим хозяином страны. Избирательная кампания проходила в атмосфере террора и запугивания всех несогласных. В акциях устрашения участвовали бывшие подельники Трухильо по банде «42» под командованием ставшего майором армии бандита Мигеля Анхеля Паулина. Американский посланник Кертис сообщал, что группы вооруженных военнослужащих, одетых в гражданское, наводнили страну и не дают оппозиции вести нормальную предвыборную кампанию. По словам Кертиса, вместо митингов и встреч с избирателями доминиканская предвыборная кампания 1930 года характеризовалась «убийствами, грабежами, нападениями и бесчинствами»[147].
Кертис однозначно полагал, что «выборы под дулом винтовок» не могут быть признаны легитимными. Однако в Вашингтоне были явно иного мнения. Госдепартамент считал, что если США не признают режим Трухильо, то в стране якобы воцарится анархия, а это будет плохо для американских коммерческих интересов на острове: либо власть будет контролировать Трухильо, либо – никто («nobody's control»). США считали, что пока пусть и одиозный и антидемократический режим выполняет определенные условия (главным образом, не мешает американским предпринимателям выкачивать из Доминиканской республики прибыль), то его надо признавать.
Кертис продолжал слать в Вашингтон депеши почти умоляющего характера, призывая не признавать режим Трухильо, режим «предателей и демагогов», «нарушающих свободы доминиканского народа оружием, созданным в период оккупации» (имелась в виду Национальная гвардия)[148]. Он справедливо указывал, что признание наглой фальсификации выборов подорвет не только его личный престиж в Доминиканской республике, но и авторитет США в целом.
Американская дипмиссия сообщала, что улицы Санто-Доминго полны слухов и разговоров о грядущей «революции» против Трухильо. Стоило американцам хотя бы намекнуть, что они не признают «выборов» 1930 года, как все оппоненты Трухильо поднялись бы против него с оружием в руках. Однако британская миссия в Санто-Доминго прямо сообщала в Лондон, что Трухильо поддерживают крупнейшие американские инвесторы в Доминиканской республике, например «Кьюбэн-Америкэн Шугар Компани», «Нэшнл Сити Бэнк оф Нью-Йорк» и нефтяные компании[149]. «Избранному» генералу было ясно, что с такими мощными союзниками никакой Кертис ему не страшен.
В июне 1930 года на рейд Санто-Доминго прибыл, наконец, запрошенный Кертисом еще в феврале военный корабль – крейсер «Сакраменто». Однако цель визита была отнюдь не в оказании давления на Трухильо, наоборот: он был преподнесен как акт «доброй воли»[150]. Американские моряки давали для доминиканских чиновников обеды и обменивались всяческого рода протокольными любезностями. Фактически прибытие «Сакраменто» означало признание режима Трухильо де-факто со стороны Вашингтона.
Инаугурация Трухильо состоялась в августе 1930 года, а 3 сентября на остров обрушился страшный ураган, унесший жизни более трех тысяч доминиканцев. Однако сам Трухильо нанес своему народу гораздо больший ущерб, чем все стихийные бедствия вместе взятые.
Намерения новый президент декларировал самые благие. Он оценивал внутреннее положение в Доминиканской республике в 1930 году так: «После 86 лет кровавых войн и общественных потрясений, нищеты и неудовлетворенности нам не удалось решить ни одну из наших проблем: мы жили без школ, без дорог, без денег, без банков, без сельского хозяйства, без промышленности (за исключением сахарных латифундий), без общественных зданий, без социального обеспечения, без электроэнергии, без университета… Эта картина сама по себе могла обескуражить самого оптимистичного и полного энтузиазма человека… Однако у меня были терпение и вера для того, чтобы приступить к реализации программы правительства, которая вместилась всего лишь в одном слове „строить“»[151].
С годами выяснилось, что «строил» Трухильо в основном фундамент для своего личного благополучия.
С самого начала своего правления президент активно использовал служебные полномочия для личной наживы. С помощью угроз и прямого насилия он обложил данью или просто присвоил все мало-мальски прибыльные предприятия республики (за исключением, разумеется, американских). Например, издал закон о запрете добычи соли из морской воды. Теперь все население республики было обязано покупать соль с месторождения Бараона, которое контролировал сам Трухильо. Как только новый президент установил эту монополию, цена на соль резко выросла: с 0,6 цента до 3 долларов за 100 фунтов (45,6 кг)[152]. Только на соли Трухильо зарабатывал примерно 400 тысяч долларов в год.
От соли бизнесмен по натуре Трухильо логично перешел к мясу. Он поставил под свой контроль все скотобойни Санто-Доминго, и это приносило ему еще примерно полмиллиона долларов в год. И наконец, чтобы контролировать полный обычный рацион среднего доминиканца, диктатор подмял под себя еще и производство и продажу риса. Теперь каждый доминиканец должен был покупать рис (а его ели каждый день) только у компании президента. Понятно, что цена на рис увеличилась с 0,06 цента за фунт до 0,12 – 0,15 цента[153].
В первые четыре года своего правления диктатор без устали развивал сеть своих монополий. К соли, мясу и рису добавилась монополия на молоко в Санто-Доминго. Любовница, а затем жена президента «испаночка» Мартинес стала контролировать банк, где должны были обналичивать зарплату все государственные служащие. Причем за «обналичку» за день до официальной выплаты зарплаты банк Мартинес брал комиссионные.
Сеть монополий Трухильо вскоре пополнилась другими доходными товарами: табаком, цементом, кофе. До начала Второй мировой войны диктатор и его клан контролировали производство и сбыт практически всех основных сельскохозяйственных продуктов в стране.
С помощью своих монопольных сверхдоходов Трухильо стал активно скупать контрольные пакеты акций в уже существующих прибыльных компаниях. Не желавшие продавать свои доли акционеры быстро знакомились с полицией диктатора, и это знакомство было не из приятных. Трухильо, среди прочего, приобрел контрольный пакет в одной из страховых компаний, в которой отныне в обязательном порядке должны были страховаться все государственные проекты. Компанию диктатор, никогда не отличавшийся скромностью, переименовал в «Сан-Рафаэль» (то есть «святой Рафаэль»). Пакеты акций Трухильо проявились в пивном заводе, фабриках по производству арахисового масла, мешков из хенекена, обуви. Также он получал доходы от ипподрома и легализованной проституции.
Практиковал диктатор и следующий весьма доходный вид бизнеса за государственный счет. Находящееся на грани банкротства предприятие выкупалось государством, за счет бюджета проводилась его санация, а затем государство по бросовой цене продавало предприятие Трухильо или какому-нибудь его родственнику.
К началу Второй мировой войны за пределами алчных вожделений диктатора оставались только сахарная и ликеро-водочная промышленность. В первой доминировали американцы, во второй – мощные доминиканские олигархические кланы Бермудес, Бругаль и Висини, также тесно связанные коммерческими узами с США.
На момент смерти диктатора в мае 1961 года состояние Трухильо оценивалось в 800 миллионов долларов, что было гораздо больше бюджета Доминиканской республики. Диктатору и членам его семьи принадлежало 50-60 % сельскохозяйственных земель (примерно 2800 квадратных километров). Американский журнал «Тайм» писал: «Трудно оценить даже приблизительное число владений Трухильо, потому что на карте его собственности постоянно происходят изменения. Он обычно продает земли правительству, а затем покупает их снова. Вот пример такого невинного развлечения. Несколько лет назад (речь идет о 30-х годах) он продал государству усадьбу Альтаграсиа-Хулиа (названную в честь матери. – Прим. автора) за 80 тыс. долларов, а в 1945 году один из его агентов ее выкупил за 20 тыс. Столь бесцеремонный бизнес позволил диктатору уже в 1939 году сколотить состояние в 25 млн долл., не считая инвестиций его капитала за границей»[154].
На контролируемые президентом компании в 1961 году приходилось до 80 % всей коммерческой деятельности в стране. На диктатора и его родственников работали 45 % трудоспособных доминиканцев. К этой цифре надо прибавить 15 % жителей страны, трудившихся на государство. Каждый госслужащий, а позднее и каждый взрослый житель страны, должен был в обязательном порядке состоять в единственной правящей партии – Доминиканской – и отчислять в виде взносов и пожертвований до 10 % своего заработка.
Помимо упомянутых выше монополий диктатору принадлежало несколько отелей, два крупных банка, портовые сооружения, авиационная компания и пароходство. Все государственные инфраструктурные проекты реализовывались с таким учетом, чтобы содействовать бизнесу диктатора, – например, новые дороги строились именно к тем портам, которые работали на карман Трухильо.
По отношению к общественным делам Трухильо выступал в ином качестве. Здесь он предпочитал экономить, особенно на социальных вопросах, не приносивших лично ему ощутимой прибыли. Из 673 сельских школ в Доминиканской республике он закрыл 273, хотя как раз на селе неграмотность оставалась очень высокой: грамотными были только 17,54 % сельского населения (в городах – 64,25 %). Когда в 1930 году в страну из-за границы стала поступать помощь жертвам сентябрьского урагана, Трухильо немедленно возглавил доминиканский Красный Крест, чтобы прикарманить часть даров.
Однако нельзя сказать, что при Трухильо не развивалась и экономика страны в целом. Диктатор реализовал довольно масштабную программу инфраструктурного развития республики. Правда, до 1938 года экономика Доминиканской республики страдала от последствий Великой депрессии 1929-го, сопровождавшейся резким падением цен на основные продукты экспорта. Если в 1929 году объем доминиканской внешней торговли составлял 45 миллионов долларов (22 миллиона – импорт, 23 миллиона – экспорт), то в 1938-м – всего 15 миллионов (6 миллионов – импорт, 9 – экспорт)[155].
После 1938 года мировая конъюнктура стала выправляться, и Доминиканская республика неплохо зарабатывала на начавшейся вскоре Второй мировой войне. Трухильо возобновил прерванную кризисом программу строительства дорог и мостов. Правительство раздавало крестьянам земельные участки из государственных фондов, прикладывая значительные усилия по ирригации и культивированию прежде не обрабатывавшихся земель.
Трухильо всячески пропагандировал в качестве своего патриотического достижения ликвидацию американо-доминиканской конвенции 1924 года, завершившей оккупацию страны Соединенными Штатами. По этой конвенции Доминиканская республика не имела права осуществлять внешние заимствования, а таможенные сборы распределялись в соответствии с указаниями американского финансового инспектора.
Конвенция особенно болезненно сказалась на экономике Доминиканской республики после того, как в 1931 году страна реально ощутила на себе последствия Великой депрессии. Ввиду резкого сокращения экспортных поступлений страна оказалась на грани банкротства, а кредитов за рубежом она взять не могла, так как еще не расплатилась по внешнему долгу (в 1930 году он составлял 16 миллионов долларов)[156].
В 1940-м был подписан новый американо-доминиканский договор, заменивший конвенцию 1924 года (известный как «договор Хэлл – Трухильо»[157]). По этому договору был формально ликвидирован американский контроль над доминиканскими таможнями. Но именно лишь формально. Все таможенные сборы должны были переводиться на депозит в «Нэшнл Сити Бэнк оф Нью-Йорк», имевший филиал в Санто-Доминго. Менеджер банка, представлявший интересы владельцев облигаций доминиканского долга, распределял эти сборы, опять же в первую очередь в интересах кредиторов. Таким образом, контроль США над доминиканскими финансами сохранялся, но превратился из государственного (ранее финансового инспектора назначал президент США) в квазичастный.
У Трухильо не было иного выхода, чем стремиться как можно быстрее выплатить внешний долг, чтобы страна наконец обрела потерянный в 1907 году финансовый суверенитет. Реализации этой цели помогала благоприятная конъюнктура военного времени, и к 1947 года внешняя задолженность Доминиканской республики снизилась до 9,4 миллиона долларов. 21 июля 1947 года страна полностью рассчиталась с внешними кредиторами. Давно потерявшие остатки свободы доминиканские СМИ послушно воспевали диктатора как человека, вернувшего родине финансовую независимость.
С самого начала своего правления Трухильо установил в стране режим жестокой диктатуры.
Все политические партии по образцу гитлеровской Германии были принудительно слиты в единую Доминиканскую. Как уже упоминалось, членство в ней госслужащих было обязательным. Впоследствии партийный билет даже заменил удостоверение личности, и в Доминиканскую партию пришлось вступить практически всему взрослому населению. Ведь если человека останавливала полиция, то отсутствие партбилета могло привести к побоям, аресту, а то и «исчезновению».
В стране расцвел неслыханный даже в мировом масштабе культ личности. Самая высокая вершина страны была переименована из «пика Дуарте» в «пик Трухильо». Столица страны 11 января 1936 года из Санто-Доминго превратилась в Сьюдад-Трухильо («город Трухильо»). Диктатор получил воинское звание генералиссимуса, а в 1932 году рептильный конгресс присвоил ему официальный титул «благодетель отечества». Хотя его наградили всеми имеющимися орденами Доминиканской республики, он распорядился придумать новые – «Орден Трухильо», «Орден благодетеля республики», «Орден генералиссимуса».
В стране воздвигли более 1800 статуй «благодетеля» (одна из провинций была переименована в «провинцию Благодетеля»). Провинция Сан-Кристобаль (малая родина диктатора) получила название Трухильо. Еще две провинции назывались Либертадор («освободитель») и Сан-Рафаэль («святой Рафаэль»)[158]. В стране диктатора почтительно именовали «шеф» («эль хефе»).
На всех государственных строительных проектах красовался плакат «Эра Трухильо, благодетеля отечества». Пришедшие к колодцам крестьяне могли прочесть (конечно, если умели читать), что воду дал им не кто иной, как «Благодетель». Все газеты должны были в обязательном порядке печатать на первой полосе материалы, прославляющие Трухильо. На всех номерных знаках автомобилей был лозунг «Вива Трухильо!».
Однако править на земле диктатору было мало. Он решил замахнуться и на царствие небесное. В столице соорудили из гирлянды электрических лампочек невиданный доселе и видимый отовсюду лозунг «Бог и Трухильо!». Во всех церквях предписали написать слоган «Бог на небе, Трухильо на земле». Но, видимо, сочтя такой порядок поименования излишне скромным, Трухильо распорядился поменять себя и бога местами. Новая редакция лозунга звучала как «Трухильо на земле, бог на небе».
Не были обойдены высочайшим вниманием и многочисленные родственники «благодетеля». В 1933 году звание полковника присвоили четырехлетнему сыну диктатора Рамфису, а через пять лет он уже стал бригадным генералом. В 1955 году дочь диктатора Анхелита была избрана «королевой» на проходившем в Доминиканской республике «Фестивале мира и братства свободного мира». «Братство» обошлось доминиканской казне в 30 миллионов долларов, в том числе платье «королевы Анхелиты» – в 80 тысяч долларов. На этом же фестивале полуграмотная супруга диктатора Мария Мартинес была провозглашена видной писательницей и философом.
Власть Трухильо зиждилась на беспардонной официальной пропаганде и жестоком повседневном терроре против инакомыслящих. Населению вдалбливался текст следующего содержания, придуманный лично Трухильо: «Президент без устали работает на благо народа. Он поддерживает мир, заботится о школах, делает дороги, защищает работу в самых разнообразных ее формах, помогает сельскому хозяйству, покровительствует промышленности, сохраняет и улучшает порты, оказывает внимание больницам, содействует развитию образования, организует армию в целях обеспечения гарантий порядочным людям. Если в твой дом войдет человек, стремящийся нарушить порядок, задержи его. Это – худший из злоумышленников. Преступник находится в тюрьме за убийство или воровство. Революционер же хочет убить всех, кого сможет, и захватить все, что попадется на пути, и твое, и твоих соседей. Это – злейший твой враг»[159].
Помимо пропаганды диктатор опирался на своих бывших подельников по романтическому бандитскому прошлому из «группы 42». Лидер бандитов из «42» Мигель Анхель Паулино разъезжал со своими головорезами в красном «паккарде», получившем название «машина смерти». Позднее опорой власти Трухильо стал разветвленный аппарат тайной полиции СИМ (SIM – военная разведка). На последнем этапе диктатуры Трухильо военную разведку возглавил Джон Эббс Гарсия, сын американца-бухгалтера (немецкого происхождения) и доминиканки, родившийся в Санто-Доминго в 1924 году. Семья была обеспеченной: отец работал в министерстве финансов.
Сначала Джонни интересовался спортом и хотел стать спортивным репортером. Работал будущий «доминиканский Гиммлер» и в министерстве финансов, куда его устроил отец. В начале 50-х годов Эббс близко сошелся с младшим сводным братом диктатора Нене Трухильо, что и предопределило его судьбу. Одно время он подвизался в Олимпийском комитете Доминиканской республики (организованном в 1954 году), который тоже возглавлял один из Трухильо.
В 50-е годы Эббс работал сотрудником доминиканского посольства в Мексике, куда его направили для изучения полицейской работы. Там он начал собирать информацию о враждебно настроенных по отношению к Трухильо эмигрантах-доминиканцах. Кстати, в Мексику Эббса отправили после грандиозного скандала, когда он устроил пальбу из револьвера. В Мексике Эббс интересовался техническими аспектами сбора конфиденциальной информации. В 1956 году он вернулся на родину, и сводный брат диктатора Нене представил его Трухильо. Эта встреча стала началом молниеносной карьеры. В 1958 году Эббс стал начальником учрежденной в 1957-м военной разведки, получил звание полковника и создал аппарат из тысяч штатных и нештатных осведомителей из всех социальных слоев – от профессоров до чистильщиков обуви.
Эббс был увлеченным своей работой садистом-перфекционистом. Ставший впоследствии президентом Доминиканской республики Хоакин Балагер (принадлежавший после войны к узкому кругу соратников Трухильо) вспоминал, что однажды встретил Эббса в президентском дворце, страстно поглощенного чтением книги об истории пыток со времен древнего Китая до гитлеровской Германии. Эббс предложил Трухильо одеть сотрудников СИМ в униформу СС, однако это предложение было сочтено уж чересчур экстравагантным.
Джонни лично пытал арестованных, а его излюбленным методом казни было выбрасывание еще живого узника в Карибское море на съедение акулам[160]. Популярностью пользовалось также изнасилование жен и дочерей на глазах арестованных, а также помещение задержанных по шею в бочки с мочой. Охранка Трухильо специально тренировала собак на отрывание мужских половых органов.
При Эббсе доминиканская полиция пыталась ликвидировать оппонентов Трухильо за границей, в том числе и лидеров некоторых иностранных государства (например, президента Венесуэлы Бетанкура)[161].
Будучи диктатором, Трухильо старался поддерживать в стране видимость демократии, в основном с оглядкой на США. В 1938 году, отбыв два четырехлетних президентских срока, Трухильо не стал баллотироваться на новый период (ведь в США президенты избирались лишь на два четырехлетних периода). Президентом без всякой оппозиции был «избран» престарелый проамериканский политик Хасинто Бьенвенидо Пейнадо. Диктатор остался «всего лишь» генералиссимусом, однако все рычаги реальной власти по-прежнему находились в его руках. В 1940 году Пейнадо скончался, и его место занял столь же формальный вице-президент Тронкосо, «отбывший» президентский срок Пейнадо до 1942-го.
Между тем в США Рузвельт был избран в третий раз в 1940 году, что подвигло Трухильо на повторение американского опыта. В 1942 году диктатор опять «выиграл» выборы с ошеломляющим большинством голосов. «Благодетель» увеличил президентский срок до пяти лет, чтобы не отвлекаться на формальности вроде президентских выборов, и оставался главой государства до 1952-го, когда президентом был «избран» брат Трухильо Эктор.
Трухильо был расистом и в середине 30-х годов решил радикально решить «гаитянский вопрос» в Доминиканской республике. Как уже описывалось выше, отношения между соседями – Гаити и Доминиканской республикой – были крайне напряженными практически на протяжении всего XIX века, отмеченного частыми вторжениями гаитянской армии на доминиканскую территорию. Естественно, ненависть или, по крайней мере, неприязнь к гаитянам была широко распространена среди населения Доминиканской республики. К этим чувствам примешивался значительный расистский подтекст, ведь большинство гаитян были чернокожими, в то время как в Доминиканской республике преобладали более «светлые» мулаты.
Граница между двумя странами долгое время оставалась неопределенной, и тысячи гаитянских крестьян (население Гаити было гораздо более многочисленным, чем в соседней стране) селились в приграничных районах Доминиканской республике, зачастую даже не подозревая, что находятся в чужой стране.
В январе 1929 года президент Васкес договорился с соседями о делимитации границы. 21 января был подписан соответствующий двусторонний договор, и оказалось, что десятки тысяч гаитян живут на юго-западе и северо-западе Доминиканской республики[162]. Ни гаитяне, ни доминиканцы никакой границы в центральных районах острова не замечали, свободно посещая соседние деревни по рыночным дням без всяких формальностей. На севере граница проходила по реке, в которой с обеих сторон купались дети, а женщины стирали белье.
Гаитяне в Доминиканской республике жили компактно и в отрыве от доминиканского населения, рассматривая район своего поселения как часть Гаити. В долине Сибао – главном сельскохозяйственном районе страны – свободно ходила гаитянская валюта. Следует отметить, что основную роль в расселении гаитян в приграничных районах Доминиканской республики сыграли крупные сахарные компании (прежде всего американские). Они активно вербовали для работы на своих плантациях дешевую гаитянскую рабочую силу. В тот период себестоимость рубки одной тонны сахарного тростника в Гаити составляла 30-50 центов, в Доминиканской республике – один доллар. Приходившие на сезонные заработки в соседнюю страну гаитяне оседали в ней со своими семьями. В Доминиканской республике, по данным переписи населения 1920 года, постоянно проживали 28 258 гаитян, а в 1935 году – 52 657[163].
Трухильо решил использовать антигаитянские настроения населения для укрепления собственной популярности. В 1933 году он встретился с президентом Гаити Стенио Висенти для урегулирования пограничного вопроса. Была создана двусторонняя комиссия по решению спорных вопросов, но она собиралась на заседания спорадически. В ноябре 1934 года Трухильо прибыл с помпезным визитом в гаитянскую столицу Порт-о-Пренс и произнес там эмоциональную речь, упомянув о своем гаитянском происхождении.
В 1936 году две страны опять подписали соответствующее соглашение по границе. Правда, одновременно Трухильо неудачно попытался свергнуть президента соседнего государства с помощью командующего гаитянской гвардии генерала Каликсте и гаитянского посланника в Санто-Доминго. Ходили слухи, что Трухильо хочет полностью аннексировать Гаити.
В 1937-м Трухильо решил было баллотироваться в следующем году на третий президентский срок. Страну захлестнула волна «спонтанных» демонстраций, на которых благодарное населения просто требовало этого от любимого президента. Для поднятия своей популярности Трухильо задумал разыграть «гаитянскую карту».
Он посетил приграничные районы и собрался «радикально» решить гаитянский вопрос. 2 октября 1937 года на балу в свою честь в приграничном с Гаити городе Дахабон подвыпивший диктатор сделал следующее заявление: «В течение последних нескольких месяцев я в буквальном смысле этого слова тщательно обследовал границу. Я наблюдал, обследовал и расспрашивал о нуждах населения. Доминиканцам, которые страдали от притеснений живущих среди них гаитян, например, в виде воровства скота, продовольствия, фруктов и т. д.[164], и тем самым были лишены возможности мирно наслаждаться результатами своего труда, я сказал: „Я разберусь с этим“. И мы уже начали исправлять положение. Триста гаитян в Банике уже мертвы. И исправление будет продолжаться». Гаитянский консул в Дахабоне Арнольд Фабре оценил речь Трухильо как крайне эмоциональную и националистическую. Именно она и стала сигналом к геноциду.
Фактически диктатор приказал войскам убивать всех гаитян на доминиканской территории. Эта бойня получила в Доминиканской республике наименование «эль корте» («резня»), а в мире стала широко известной под названием «петрушечная бойня». Доминиканские солдаты и бойцы сельской полиции (в которой когда-то начинал службу и сам Трухильо) останавливали всех в приграничных районах, показывали пучок петрушки и спрашивали: «Что это?» Если следовал «правильный» ответ на испанском языке – «перехиль», то задержанного отпускали. Тех, кто отвечал по-французски или по-креольски (диалект французского языка, широко распространенный на Гаити), немедленно убивали. Даже те гаитяне, кто знал испанский, обычно не могли произнести раскатистое испанское «р» без акцента.
За пять дней, начиная с 2 октября 1937 года, были беспощадно убиты от 20 до 30 тысяч гаитян. Полиции и армии активно помогало в этом геноциде гражданское население. Гаитян убивали из пулеметов, рубили мачете и забивали насмерть дубинками или резали ножами. Во многих местах солдаты успокаивали гаитян, говоря им, что их только депортируют через границу. Но после того как ничего не подозревавших людей отводили в безлюдное место, их зверски убивали. Чтобы гаитяне не смогли бежать на родину, был закрыт единственный мост на пограничной реке.
Во втором по величине городе страны Сантьяго сразу же после речи Трухильо в Дахабоне было задержано примерно 2000 темнокожих гаитян. Их собрали в одном из дворов и отрубили им головы. В портовом городе Монтекристи сельская полиция связала колючей проволокой группу гаитян и заставила несчастных прыгнуть с набережной в море.
После самой острой фазы геноцида в начале октября 1937 года депортации гаитян продолжались. Людей «переселяли» в труднодоступные районы, где многие погибали от голода и болезней. Трухильо патетически заявил, что теперь приграничные районы станут зоной процветания в республике.
Бойню такого масштаба нельзя было скрыть от мирового сообщества, хотя оно в то время интересовалось более важными проблемами: на Европу надвигалась очередная мировая война.
21 октября 1937 года «Нью-Йорк Таймс» в короткой заметке сообщила, что доминиканские солдаты убивают гаитян. В США поднялась волна критики в адрес Трухильо. Американская дипмиссия на острове потребовала от «благодетеля» прекратить резню. Диктатор сначала оправдывался, утверждая, что речь идет о неконтролируемых властями эксцессах доведенного до отчаяния гаитянами доминиканского населения. Однако многочисленные пулевые ранения от винтовок, находившихся на вооружении доминиканской армии, скрыть было невозможно.
Президент США Рузвельт потребовал от Трухильо урегулировать вопрос о компенсации жертвам геноцида с гаитянской стороной. Американского президента, с опасением наблюдавшего за ростом мощи гитлеровской Германии, тревожило то, что у Трухильо в гаитянском вопросе обнаружились весьма сходные с Гитлером расовые мотивы. Доминиканский диктатор хотел «обелить» собственное население, уничтожая темнокожих гаитян (и мстя им, видимо, за собственное происхождение). Если Гитлер, уничтожая евреев (кстати, первые еврейские погромы в Германии в ноябре 1938 годы так же выдавались за стихийные проявления народного гнева), говорил об «аризации» Германии, то Трухильо, истребляя гаитян, рассуждал о «доминиканизации».
В сентябре 1937 года Доминиканскую республику посетила германская делегация, которая преподнесла в подарок Трухильо «Майн кампф». Подконтрольные властям доминиканские газеты вышли с аршинными заголовками: «Да здравствуют наши гениальные лидеры досточтимый президент доктор Трухильо и фюрер Германского рейха Адольф Гитлер!»
Помимо опасений, что Трухильо может подпасть под немецкое влияние, Рузвельт был недоволен геноцидом гаитян и по сугубо прагматическим соображениям. Президенту США жаловались американские сахарные компании в Доминиканской республике, которых «петрушечная резня» лишила дешевой рабочей силы.
В январе 1938 года под давлением Вашингтона состоялись доминикано-гаитянские переговоры, и Трухильо обещал выплатить Гаити компенсацию в размере 750 тысяч долларов. Доминиканская сторона официально признала убийство 12 тысяч человек. Смеясь, диктатор говорил своим приближенным, что пока он вел переговоры с Гаити, резня вовсю продолжалась[165]. Рассказывая это, Трухильо проводил воображаемым мачете по горлу.
Позднее сумма компенсации была сокращена до 525 тысяч (почти 8 миллионов долларов в ценах 2010 года), то есть по 30 долларов за каждого убитого. Трухильо подкупил гаитянские власти, и те пошли на сокращение суммы компенсации. Но и эти деньги активно разворовывали как доминиканские, так и гаитянские бюрократы. В результате родственникам жертв досталось в среднем по 2 цента. Трухильо пришлось подчиниться американскому нажиму и согласиться на установление ежегодных квот на импорт рабочей силы из Гаити для нужд сахарных компаний.
Доминиканская пресса сообщила впоследствии, что за убийство 134 гаитян и 12 доминиканцев некие 16 доминиканцев были осуждены на 30 лет тюремного заключения (имен газеты не указали).
В 1941 году бывший посланник Гаити в Доминиканской республике Леско (участвовавший вместе с Трухильо в заговоре против собственного президента и получавший от доминиканского диктатора деньги) сам стал гаитянским президентом. К удивлению Трухильо, он отказался быть марионеткой «благодетеля» и стал проводить независимую политику. Трухильо безуспешно пытался свергнуть бывшего соратника по подрывной деятельности, а затем, чтобы дискредитировать его, опубликовал свою переписку с ним. В 1946 году Леско все же свергли, и он был вынужден отправиться в эмиграцию.
Страсти вокруг геноцида к 1941-му несколько улеглись (миру было тогда явно не до Карибского бассейна), и Трухильо начал целенаправленную программу «доминиканизации» пограничного с Гаити района. Там строились города и поселки, которые охранялись военными постами для того, чтобы предупредить переход границы гаитянами[166]. Поселки строились как образцовые, а переселявшиеся в них из внутренних районов страны жители бесплатно наделялись землей и получали агротехническое образование. Активную помощь в «доминиканизации» оказывала католическая церковь, особенно орден иезуитов. Следует отметить, что в 1937 году (правда, до геноцида) Ватикан наградил Трухильо орденом.
Геноцид так сильно ударил по репутации Трухильо в мире, что он картинно заявил об отказе баллотироваться на третий срок и уходе из большой политики.
Подправить подмоченную репутацию диктатор попытался на международной конференции в Эвиане в июле 1938 года. Эта конференция была созвана по инициативе президента США Рузвельта для обсуждения вопроса принятия евреев – беженцев из Германии и оккупированных нацистами стран. Однако США отказались прислать на конференцию своего официального представителя. В конференции участвовала 31 страна, и практически все они под тем или иным предлогом отказались принимать еврейских эмигрантов. Официальный орган НСДАП газета «Фелькишер Беобахтер» злорадно писала в те дни: «Никто их не хочет!»
Единственной страной, выразившей желание приютить у себя эмигрантов (до 100 тысяч) и даже наделить их землей, оказалась Доминиканская республика. При этом, как это ни парадоксально, Трухильо руководствовался расистскими мотивами: он считал евреев «белыми» и надеялся, что они «осветлят» население Доминиканской республики. Именно поэтому диктатор поставил при приеме еврейских беженцев следующее условие – не более 10 % из них должны состоять в браке. Одинокие евреи должны были выбирать спутников жизни среди доминиканцев и тем самым «улучшать генофонд» страны.
В 1940 году было подписано соответствующее соглашение, хотя первые эмигранты прибыли на остров еще летом 1939-го. Трухильо предоставил им 26 тысяч акров (110 квадратных километров) земли из личной собственности. Всего приехали около 850 беженцев, большинство из которых, однако, позднее эмигрировали в США.
Последний португальский корабль с еврейскими беженцами из Европы на борту прибыл в Пуэрто-Плату летом 1941 года (на обратном пути он налетел на мину и затонул). Недалеко от Пуэрто-Платы в местечке Сосуа беженцам был предоставлен прямо на берегу Атлантического океана «поселок», состоявший из нескольких брошенных бараков, покинутых перед этим американской компанией «Юнайтед Фрут»[167]. В поселке не было ни дорог, ни школы, ни больницы. Правда, эмигрантов поразила сказочная дешевизна страны. В Пуэрто-Плате обед (рис, мясо, бобы, салат) стоил 7 американских центов, за 5 долларов в месяц можно было снять комнату.
Трухильо не был бы самим собой, если бы не сделал бизнес на эмигрантах. Еврейская благотворительная организация ДОРСА заплатила диктатору 100 тысяч долларов за 8000 гектаров неосвоенной земли.
Вокруг поселка Сосуа простирались девственные джунгли. Эмигрантам пришлось вручную, без всякой техники, отвоевывать у леса территорию для сельского хозяйства. Европейцы страдали от непривычного климата, некоторые умерли от малярии. Многие, как уже упоминалось, уехали в США.
Однако оставшиеся начали выращивать овощи, а вскоре – и продавать их на рынках Пуэрто-Платы. Продукция из Сосуа пользовалась там повышенным спросом из-за высокого качества. Кроме того, еврейская благотворительная организация ДОРСА предоставила на каждого поселенца по девять коров. Эмигранты наладили производство молочных продуктов, которые пользовались спросом даже за пределами Доминиканской республики. Со временем поселенцы расширили бизнес и приняли на работу местных жителей. «Немецкое предприятие», как называли его окрестные жители (почти все евреи были из Германии и Австрии, хотя попадались и выходцы из Чехословакии и Польши), пережило самого диктатора, а торговая марка «Молочные продукты из Сосуа» стала в республике престижным брендом.
В 2007 году в Доминиканской республике еще жили 250 евреев-эмигрантов, 50 из них – в Сосуа.
Расизм Трухильо[168] и его маниакальное стремление «улучшить» цвет кожи доминиканского населения имели и еще один не менее парадоксальный результат. Ярый антикоммунист Трухильо, поддерживавший Франко в годы гражданской войны в Испании (1936-1939 годы), после поражения республиканцев изъявил готовность принять их у себя на постоянное жительство.
Эмигрировавшие после победы Франко весной 1939 года в южную Францию республиканцы ютились в лагерях для перемещенных лиц в ужасных условиях. Помимо Трухильо принять противников Франко согласились только две латиноамериканские страны – Мексика и Чили (где в отличие от Доминиканской республики у власти находились прогрессивные левые правительства). Трухильо же дружил с Франко вплоть до своей смерти и открыто восхищался испанским «генералиссимусом». К тому же диктатор-«благодетель» официально запретил на острове в 1936 году любое распространение коммунистических идей (причем именно под влиянием начавшейся в Испании гражданской войны). Жившие в Доминиканской республике испанцы – члены фаланги – имели самые прекрасные отношения с диктатором и его окружением.
Тем не менее из расистских побуждений (республиканцы ведь были «белыми»), а также в силу меркантильных соображений (благотворительные организации оплачивали проезд, оформление виз и первые месяцы пребывания эмигрантов в стране) Трухильо принял в стране с ноября 1939 по июнь 1940 года 3500 республиканцев. Пускали в основном относительно молодых мужчин и женщин (две трети беженцев составляли мужчины средним возрастом 34 года, средний возраст женщин был 30 лет).
Однако испанцы были в основном горожанами и лицами интеллектуальных профессий. Они не хотели жить в отдаленных горных районах (очищенных от гаитян) и заниматься сельским трудом. Вдобавок то, что большинство беженцев были социалистами и коммунистами, все же внушало Трухильо тревогу. В результате очень скоро испанцы уехали в другие страны Латинской Америки.
В отношениях с США Трухильо вел себя подобострастно, но был не прочь поиграть в хвост, который вертел собакой. С самого момента прихода к власти диктатор стал выделять большие средства на создание в Вашингтоне влиятельного доминиканского лобби.
Как уже упоминалось, посланник США в Санто-Доминго Кертис решительно возражал против дипломатического признания «генерала-предателя» Трухильо после столь наглым образом сфальсифицированных майских выборов 1930 года. Однако Вашингтон решил назначить Кертиса специальным представителем на инаугурацию Трухильо, намеченную на август того же года. Это означало на дипломатическом языке легкое недовольство – обычно специально присылали представителя вашингтонской администрации, а не уже работавшего в стране посла.
Трухильо, естественно, Кертиса ненавидел и желал видеть на своей «коронации» более авторитетного американского представителя. Начинающий диктатор подкупил известного плейбоя и адвоката Ганна, который был родственником вице-президента США Кертиса (однофамильца посланника в Санто-Доминго). Вице-президент поднял на заседании кабинета министров вопрос о командировке Ганна в Санто-Доминго в качестве специального представителя на инаугурации. Однако госсекретарь Стимсон возражал, заметив, что Трухильо в феврале 1930-го пришел к власти в результате насильственного переворота[169].
На помпезную инаугурацию 16 августа 1930 года Трухильо заказал расшитый золотом мундир из Парижа и надел фуражку бывшего диктатора Лилиса. Новый президент торжественно прошествовал через пять специально сооруженных триумфальных арок на центральной Авениде 27 февраля в Санто-Доминго. Четыре арки были «подарены» иностранными компаниями (в том числе одна – американскими сахарными латифундистами)[170]. На улицах столицы вывесили двадцать тысяч доминиканских флагов. Вечером горожан порадовали фейерверками.
Трухильо поддерживал доверительные отношения с губернатором Пуэрто-Рико Теодором Рузвельтом-младшим. Именно на Пуэрто-Рико обосновались большинство доминиканских оппозиционеров, уехавших из страны из-за опасений за свою жизнь. Рузвельт-младший при помощи ФБР контролировал политическую активность эмигрантов, и Трухильо мог не опасаться неожиданной высадки своих врагов с принадлежавшего американцам острова.
Что касается отношений Трухильо с Германией, на момент его прихода к власти в Доминиканской республике не было германского посольства (дипломатические отношения поддерживались через посольство Германии на Кубе), немцам хватало и генерального консульства в Санто-Доминго.
Сразу же после прихода Гитлера к власти в Санто-Доминго открыто начала действовать местная группа НСДАП. Трухильо беседовал с членами организации и проявлял живой интерес к событиям в Германии. В Доминиканской республике жили примерно 60 симпатизировавших Третьему рейху немцев, в основном занимавших влиятельные позиции в торговле и финансовом секторе. Немецкие товары стали вытеснять более дорогие американские с острова. Особенно сильно США встревожило посещение немецким военным кораблем «Карлсруэ» в 1934 году стратегической бухты Самана. За крейсером последовали немецкие миноносцы. Американцы боялись, что Германия устроит в Доминиканской республике военную базу и будет угрожать Панамскому каналу.
В Доминиканскую республику с середины 30-х годов стали приезжать немецкие «научные» делегации, искавшие на острове полезные ископаемые. Дипмиссия США в Санто-Доминго видела в этих визитах попытки немцев создать на острове тайные запасы сырья и базы снабжения флота на случай будущей мировой войны[171].
Трухильо очень хотел улучшения отношений с Гитлером и распорядился в 1935 году преобразовать доминиканскую миссию в Берлине в полноценное посольство. Однако «фюрера» далекий мелкий потентат интересовал мало, и немцы в Доминиканской республике своего посольства не создали. Разъяренный Трухильо в 1937 году пригрозил отозвать своего посла из Берлина. Лишь в 1939 году Берлин назначил постоянного посланника (все же не посла) в Сьюдад-Трухильо – Ханса-Феликса Ререке.
Задолго до конференции в Эвиане, в ноябре 1936 года, доминиканский консул в Гамбурге предложил пригласить из Германии 1200 «арийских» крестьян (христиан, а не евреев, что он подчеркнул особо) для развития сельского хозяйства страны. МИД Доминиканской республики отнесся к проекту положительно. Однако немецкие дипломатические представители на острове были настроены скептически. Попытки основать в республике немецкие колонии предпринимались и ранее, но большинство колонистов не выдержали тяжелого тропического климата и, полностью обнищав, на деньги немецкой дипмиссии уехали домой[172].
В мае 1938 года, чтобы убавить недовольство президента США Рузвельта «петрушечной резней», столь явно напоминавшей методы нацистов, министр иностранных дел Доминиканской республики по указанию диктатора уведомил Вашингтон, что на острове не допустят нацистской пропаганды. После этого из доминиканских газет пропали все дружественные по отношению к Германии материалы, равно как и исчезла критика в адрес США (Трухильо иногда дозволял ее, чтобы прослыть националистом и патриотом).
После начала Второй мировой войны в Карибском море появились германские подлодки. Встревоженные этим американцы полагали, что немцы имеют тайные базы в Доминиканской республике, однако найти их так и не смогли.
Чтобы продемонстрировать верность США, Трухильо уже 11 декабря 1941 года (то есть через три дня после нападения японцев на Пёрл-Харбор) объявил войну Германии и Японии. Конечно никакого реального участия во Второй мировой войне Доминиканская республика не принимала, но, присоединившись к Антигитлеровской коалиции на столь ранней стадии, стала государством – учредителем ООН.
Тем не менее к 1945 году режим Трухильо оказался практически в такой же международной изоляции, как и режим Франко, до 1942 года открыто сочувствовавшего державам Оси. Друзьями «благодетеля» были помимо Франко никарагуанский диктатор Сомоса («наш сукин сын», по выражению президента США Гарри Трумена) и диктатор Аргентины полковник Перон, предоставивший убежище в своей стране многим нацистам. Распространение в мире социалистических политических симпатий под влиянием блестящих побед Красной армии и рост авторитета СССР делали поддержание хороших отношений со столь одиозной личностью, как Трухильо, малоприятным даже для США.
К тому же в конце 1944 года Трухильо попытался убить гаитянского президента Леско, организовав против него заговор. 3 января 1945 года недавно прибывший в Сьюдад-Трухильо посол США Бриггс писал в Вашингтон, что отношения между Доминиканской республикой и Гаити колеблются в диапазоне между плохими и ухудшающимися[173]. Предложение Трухильо, чтобы другие латиноамериканские страны приняли у себя гаитянских эмигрантов и тем самым «ослабили напор» на доминиканскую границу, Бриггс счел несерьезным.
Характеризуя двусторонние американо-доминиканские отношения, посол США прямо признал, что «диктатура Трухильо представляет собой отрицание многих принципов, которым привержены Соединенные Штаты»[174]. Однако свержение Трухильо – не то, чем надо заниматься правительству США, которое (по мнению Бриггса) придерживается принципа невмешательства во внутренние дела других стран. В то же время США нужно делать все, чтобы не создавать в мире впечатление, что Вашингтон поддерживает и одобряет столь одиозную личность, как Трухильо.
Бриггс рекомендовал лишь проявлять больше «честности» в отношениях с Трухильо, то есть заставлять доминиканского диктатора выполнять взятые на себя обязательства.
Однако там, где речь шла о возможности прикарманить государственные деньги, говорить Трухильо о честности было столь же бесполезно, как убеждать тигра в пользе вегетарианства.
Примером здесь может служить американская программа продовольственной помощи (Food Purchase Program). На 2,2 миллиона долларов США закупали в Доминиканской республике по заранее установленным ценам излишки продовольствия (рис, кукурузу, живой скот и замороженное мясо), чтобы пополнять военные запасы и помогать доминиканским крестьянам (программа не была рассчитана на извлечение прибыли). Многие доминиканские фермеры производили продукцию именно в расчете на гарантированные закупки американцев. Зная заранее цену, которую были готовы заплатить США, Трухильо скупал у крестьян товары по заниженной цене, чтобы «заработать» на перепродаже продукции в США. Бриггс писал о «больших прибылях», которые получают на перепродаже и транспортировке продовольствия доминиканские официальные лица. Американцы безуспешно требовали от диктатора, чтобы он заранее публиковал гарантированные Вашингтоном цены. В ответ доминиканские власти в декабре 1944 года обвинили представителя программы продовольственной помощи США в республике в «недружественных действиях», однако после «расследования» были вынуждены снять свои обвинения.
Как уже упоминалось, в 1944 году Трухильо начал кампанию по выдвижению своей кандидатуры на очередной президентский срок (поскольку и Рузвельт был избран на четвертый срок подряд в 1944-м). Это означало, что все коммерческие предприятия республики должны были сделать «добровольные пожертвования» в кассу единственной в стране Доминиканской национальной партии. Не избежали этой участи и американские компании на острове. К тому же американские бизнесмены ранее были в числе тех, кто подписывал петиции с «просьбами» к Трухильо баллотироваться на новый срок. Бриггс решил покончить с этой практикой узаконенного взимания дани и в октябре 1944 года потребовал от Трухильо оградить американский бизнес от подобного рода контрибуций.
Как обычно во время бесед с американскими послами диктатор открыто не возражал. Однако впоследствии он не скрывал недовольства: политика Бриггса лишала его солидной финансовой подпитки и возможности ссылаться на авторитет США в узурпации власти. Трухильо стал переправлять в свой карман американский кредит, который США дали на строительство автодороги к гаитянской границе, и на этом искренне любивший чужие деньги «благодетель» не остановился.
США в годы войны направляли многим странам, в том числе и СССР, продовольственную помощь для военных нужд. Часть этой помощи по, согласованию с США правительства иностранных государств могли продавать населению для пополнения бюджета. Такую же помощь получала и Доминиканская республика, находившаяся за тысячи километров от линии фронта. Посольство США в Сьюдад-Трухильо в июле 1944 года сообщало, что власти этой страны наживаются на перепродаже американского лярда. Однако госдепартамент проявил полное равнодушие[175], и Трухильо начал спекулировать уже американскими автомобильными покрышками, что было еще более прибыльным занятием. Бриггс писал, что доминиканское население возмущено позицией американцев и даже может счесть, что США каким-либо образом сами участвуют в этой коррупционной схеме.
США направили Доминиканской республике по ленд-лизу оружие и военное снаряжение на общую сумму в 790 тысяч долларов. На конец 1944 года Трухильо не оплатил 442 тысячи долларов из этой суммы. Когда американское посольство стало требовать денег, МИД Доминиканской республики начал утверждать, что к Гаити американцы относятся более «щедро». В итоге после нескольких демаршей Трухильо погасил долг 29 декабря 1944 года.
Американцев возмущали и попытки Трухильо играть видную роль на международной арене, причем при поддержке США. Ведь любая связь с очередным «сукиным сыном» (тем более замешанным в геноциде на расовой почве) явно дискредитировала имидж Вашингтона в мире образца 1945 года. Летом 1944-го Трухильо предложил Вашингтону свои «добрые услуги» в качестве посредника в деле нормализации американо-аргентинских отношений (американцам не нравились откровенные симпатии аргентинской военной хунты к нацистам). Однако такие посредники американцам были явно не нужны, и госдепартамент отклонил предложение. Не помог даже блиц-визит доминиканского министра иностранных дел в Вашингтон.
Тем не менее позиция Вашингтона при Рузвельте по отношению к Трухильо была крайне лицемерной и двуличной. С одной стороны, американцы поддерживали с диктаторским режимом подчеркнуто дружественные официальные отношения. С другой, американское посольство в Сьюдад-Трухильо признавало, что «Трухильо правит Доминиканской республикой с помощью страха, основанного на его показной решимости… применить неожиданные, беспощадные и репрессивные меры против любого человека, настроенного по отношению к нему оппозиционно»[176]. Бриггс сообщал в Вашингтон: «…доминиканцы, собирающиеся вместе, говорят с большой осторожностью, и лишь очень редко можно услышать смех на улицах столицы. Основной жест доминиканского гражданина – осторожный взгляд назад через плечо, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Свобода печати и мнений существует только в воспоминаниях доминиканцев о временах, предшествующих „эре Трухильо“ (именно такой надписью украшены публичные здания, построенные после 1930 года). Свободой полного произвола пользуются сам президент, его семья и друзья, а также очень маленький процент населения. Диктатор с таким характером, как у Трухильо – жестким, компетентным, коррумпированным, беспощадным и неповторимо тщеславным, – может быть использован при посредничестве на международной арене с таким же успехом, как и в личных отношениях между ним и его сикофантами, которыми он окружил себя в правительстве»[177].
Бриггс считал, что факт вступления Трухильо в войну на стороне США (реально доминиканская армия не сделала ни одного выстрела) не должен побуждать Вашингтон закрывать глаза на то, что творит этот человек в своей собственной стране. Однако предложение американского посла строить отношения с таким человеком, как Трухильо, на «честной основе» было в лучшем случае наивным, в худшем – лицемерным.
В Вашингтоне, однако, Трухильо ценили как стойкого антикоммуниста, и неудивительно, что Бриггс продержался на посту посла в Доминиканской республике менее года.
Свою репутацию Трухильо регулярно подкреплял делами. В январе 1938 года восстали крестьяне поселка Карретон на юге республики, возмущенные тем, что латифундисты сгоняют их с собственной земли. В перестрелке с сельской полицией были убиты два солдата и один офицер. В ответ правительственные войска сожгли дотла весь поселок, перебили часть крестьян, а остальных арестовали и подвергли жестоким пыткам[178].
Разгром гитлеровской Германии вынудил Трухильо пойти на косметическую либерализацию своего режима, чтобы не оказаться в таком же положении, как его друг Франко (под давлением СССР и Франции ООН решила ввести фактический бойкот испанскому «генералиссимусу»). В марте 1945 года диктатор даже установил по примеру других латиноамериканских стран дипломатические отношения с СССР.
Он «предложил» пребывавшим в небытии с 1930 года политикам организовать новые партии, в том числе и оппозиционные. Зная цену обещаниям Трухильо, многие политики, опасаясь за собственную жизнь, решили заручиться поддержкой американцев.
Конец ознакомительного фрагмента.