Поэтическое вскрытие
«Поэтом можешь ты не быть…»
Мои друзья и знакомые очень по-разному реагировали на мою работу врача-патологоанатома. У большинства этот вид деятельности вызывал интерес, смешанный с отвращением. «Как этим можно заниматься? Противно же! Я бы не смог». По-другому относился к этому Игорь Чурдалев. Он настоящий поэт. Видит и чувствует не так, как все остальные. В этом я еще раз убедился, когда после его настойчивых просьб пригласил его на вскрытие трупа.
Игорь интеллигентный человек. Его представления о том, что он увидит, были, главным образом, основаны на картине Рембранта «Урок анатомии доктора Тульпе». Для тех, кто забыл, напомню, что там изображен профессор с длинными завитыми волосами, в усах и бороде, одетый в бархатный камзол с гофрированным белым воротником. Вокруг – человек семь студентов, тоже одетых, как испанские гранды. А между ними аккуратный труп старика. Профессор ковыряется в руке трупа. Все очень чисто и пристойно. Шедевр, между прочим. В жизни все оказалось немного иначе.
Это была суббота. Я дежурил, и никого из докторов и начальства в морге не было. Предстояло одно вскрытие. Игорь приехал. Видно было, что он волнуется. Чтобы его немного успокоить и подготовить, я завел его в ординаторскую, сделал нам по чашке кофе. Мы выпили кофе, покурили, и я стал читать историю болезни умершего. Это был самый обыкновенный случай смерти от воспаления легких больного хроническим алкоголизмом. Единственной особенностью можно было посчитать то, что больной умер в городском наркологическом диспансере, где обычно умирают редко. Для врачей-наркологов это событие. Заведующий отделением обещал мне по телефону приехать на вскрытие, поэтому мы и не начинали работу. Ждали.
Я дал Игорю свой халат и шапочку. Когда он все это надел, то стал немного похож на врача. Закурили еще по сигарете, но не успели докурить, как появился доктор, которого мы ждали. Это был крепкого сложения невысокий мужчина лет сорока, очень серьезный и энергичный. Я видел его впервые. Он посмотрел на меня, потом на Игоря, выбрал почему-то Игоря, и начал рассказывать ему о том, как болел и умирал его пациент. Игорь серьезно и внимательно слушал, не перебивая. Иногда кивал.
Видя такую идиллию, я решил пока пойти и подготовить труп к вскрытию, а новоиспеченного поэта-патологоанатома и нарколога оставил одних. Что рассказывал нарколог Игорю в те десять минут, пока их не пригласили в секционный зал, я, примерно, знаю. Но что говорил в ответ Игорь, – даже представить себе не могу. Но, судя по всему, Игорь доктору понравился.
Они зашли в секционный зал, когда я уже был одет в фартук, нарукавники и перчатки и начал вскрытие большим разрезом секционного ножа от подбородка до лобка. Видимо, на Игоря обрушилось все сразу: и специфический запах, и вид распахнутого тела, и кровь, и я с ножом в руках, и лицо санитара Володи (по-моему, это самое страшное, что было в секционном зале в этот момент). Я посмотрел на него и понял, что он может упасть в обморок. Взгляд мутный, движения замедленные. Если бы начал падать, поддержать его ни я, ни Володя не смогли бы, так как руки у нас в крови. А пол в секционном зале кафельный, можно сильно ушибиться. Я уже хотел попросить нарколога поддержать Игоря, но нарколог сам всех выручил. Он сказал, обращаясь ко мне:
– Я вашему коллеге уже рассказал, как было дело. У нас на рентгене – правосторонняя нижнедолевая. Может быть, крупозная. Терапевт высказывалась за это. И по клинике, и по лабораторным данным, – он повернулся, обращаясь к Игорю. – Вы согласны со мной, коллега?
– Да, мне показалось это убедительным, – сказал поэт, и глаза его прояснились. «А могла начаться рвота, мог рухнуть, как подкошенный. Может, и не упадет в обморок, вроде осваивается. Молодец», – подумал я и продолжил свою работу. Когда я извлек комплекс органов по Шору, наступил второй момент, когда можно было ожидать обморока гостя. Я решил отвлечь Игоря от сильного впечатления и стал показывать ему пленки фибрина на задней поверхности нижней доли правого легкого.
– Вот, коллега, – обратился я к нему, – посмотрите, как в действительности выглядит классическая крупозная пневмония. Эти пленки фибрина легко соскабливаются ножом, – я продемонстрировал, как именно легко они соскабливаются. – Ткань легкого плотная, грязно серого цвета. С поверхности разреза стекает гной. Ваши с доктором предположения оказались верными.
Затем я исследовал сердце, печень, почки и так далее. При этом все показывал, делал многочисленные разрезы, обо всем рассказывал и минут через десять я заметил, что поэту уже не столько противно, сколько интересно. Об обмороке и речи быть не могло.
«Все хорошее когда-нибудь заканчивается», – любил повторять наш санитар Володя, когда вскрытия подходили к концу. Он произнес эту дежурную фразу и в этот раз. Вскрытие закончилось. Доктор уехал. А мы с Игорем остались в морге. Мне предстояло написать протокол вскрытия, а ему придти в себя. Я похвалил Игоря за достойное поведение и попытался его немного развеселить, сказав, что это было самое поэтичное в моей жизни вскрытие.
Когда мы уже собрались уходить домой, я поинтересовался впечатлениями от моей работы. Игорь все еще не окончательно пришел в себя. И от увиденного, и, особенно, от того, что ему пришлось побыть несколько минут врачом. Воображение вмиг дорисовало остальное…, так, кажется, у них, поэтов. Но, в целом, впечатление, похоже, было сильным. Желая еще его усилить, я подарил Игорю в память об участии во вскрытии никелированный молоток со специальным крючком для открытия черепной коробки. Он долго вертел его в руках, пытаясь понять, как им пользоваться, и нервно восторгался.
Историю о том, как он участвовал во вскрытии трупа, я потом слышал в разных вариантах от разных людей. А вот молоток видел у него дома на стене, подвешенным на гвоздь за крюк. Надеюсь, иногда вспоминает…