Семеныч
Звали фельдшера морга только по отчеству, Семенычем, и при этом обращались к нему всегда на «ты». Он сам так любил и от других требовал. А лет ему было не мало: когда я пришел в морг работать, ему было под шестьдесят, а когда уходил – под восемьдесят. Про таких, как Семеныч, принято говорить – человек необычной судьбы.
Закончив фельдшерское училище в 1940 году, он поехал по распределению на север области, кажется, в Шахунью. Там начал вести самостоятельный прием больных и сразу же организовал продажу больничных листов и справок. Через три месяца попался на этом и был отдан под суд. В первых числах июня 1941 года получил срок – четыре года колонии общего режима. И просидел все четыре года войны в лагере, был там лепилой (доктором), был сыт, в тепле, а главное, в отличие от многих миллионов своих сверстников, остался жив, цел и невредим. Судимость и лагерное прошлое он, по возможности, скрывал.
Смолоду имел он как минимум еще два порока: во-первых, был алкоголиком, но тихим, одиночкой и без запоев, просто каждый день принимал необходимую ему дозу спиртного; во-вторых, был исключительно активным бабником, что опровергает распространенное мнение о несовместимости двух этих достойных занятий. Донжуанский список его был настолько обширен, что Александр Сергеевич не смог бы его написать гусиным пером и за три часа. Семеныч писал и переписывал его шариковой ручкой на протяжении многих лет. Когда я последний раз заглядывал в этот список через семенычево плечо, возле неразборчиво написанного имени было число 255. Даже глубоким стариком он продолжал эту деятельность (не переписывать список, а встречаться с женщинами!), чему было немало достоверных подтверждений. Склонность к точности и ведению отчетной документации была замечена начальством. Поэтому в последние годы работа его в морге заключалась как раз в ведении документации. Руки у него тряслись ужасно, из-за чего почерк был совершенно неразборчивый. Но к этому привыкли и не обращали внимания.
Иногда Семеныч подрабатывал санитаром, то есть обмывал и одевал трупы, укладывал их в гробы и «продавал» родственникам (на языке санитаров это означало брать деньги в качестве благодарности). Деньги он любил, но работу эту делал неохотно. В тот день, о котором пойдет речь, Семеныч как раз подрабатывал санитаром. Было два вскрытия. Обе умершие – старушки с типичной советской судьбой, практически одинаковым набором болезней и минимальными внешними различиями. Первыми появились в морге два сына одной из умерших. Горя на лицах не было, хотя для демонстрации скорби оба попричитали немного: «мама, мама». Видно, заливали горе с утра, поэтому были сильно выпившие. Братья отдали Семенычу одежду и в ожидании выпили на улице, под окнами морга, еще по стаканчику – другому. Семеныч обрядил «маму» и уложил в гроб. Посмотрел на результат своей работы. Лицо покойницы показалось ему знакомым. «Надо по списку проверить», – подумал он, – «фамилию и адрес уточнить». Потом позвал сыновей. Те быстро погрузили гроб со старушкой на машину, сунули Семенычу деньги, бутылку водки и уехали. Пить Семеныч не стал, так как впереди была еще работа. Посмотрел в свой список, убедился, что знал старушку лет тридцать тому назад и внутренне успокоился – память не подвела.
Примерно через час приехали за второй покойницей. Семеныч принял одежду от дочери умершей. Быстро и красиво сделал свою работу и предъявил результат родственникам. Дочь сразу же и решительно заявила, что это не ее мама. Семеныч, любивший говорить про себя «тридцать семь лет не выходя из морга», намекая на свой жизненный и профессиональный опыт, в одно мгновение сообразил, что перепутал трупы старух. Конечно, из-за этих болванов-сыновей. Но, не теряя еще последней надежды, он произнес ставшую потом легендарной фразу:
– Болезнь, а в особенности смерть, сильно меняют облик человека!
Фраза не произвела должного впечатления. Началась истерика. Шум. Слезы. Семеныч понял, что нужны экстренные и неотложные меры, пока «сыновья» не отнесли на кладбище чужую маму. Он кинулся к гаражу, мгновенно договорился с водителем за две бутылки водки. Труп был погружен на машину, и они поехали по указанному в документах адресу. По пути Семеныч заехал к пивному ларьку, где за три минуты нашел себе двух бесстрашных помощников с сизыми лицами. Подъехали к дому. Квартира оказалась на четвертом этаже. Пока тащили гроб и его обитательницу наверх, Семеныч смутно припомнил некоторые подробности отношений с покойной. Бурный краткосрочный роман, закончившийся упреками и слезами. «Это она мне мстит», – подумал он, вытирая крупные капли пота со лба, хотя суеверным не был. Тем временем подняли, и не без труда, гроб с покойницей и внесли в квартиру. Поставили рядом с уже имевшимся гробом. Два гроба в маленькой хрущевской квартире смотрелись нелепо. Сыновья выпивали на кухне. Семеныч путано объяснил им, что нужно кое-что доделать в медицинских целях и в подтверждение своих слов достал из-за пазухи бутылку водки, полученную от сыновей два часа назад. Аргумент убедил. Пока братья пили и скорбели, Семеныч переодел трупы, поменял их и, немного успокоившись, выпил стакан водки с братьями. Потом внимательно посмотрел на два гроба и двух старушек.
«Как они все похожи, эти женщины», – подумал он и начал руководить выносом и погрузкой. Еще через час труп был доставлен в морг и выдан родственникам.
Если бы такое произошло в США или Германии – Семеныч опять попал бы в тюрьму или заплатил бы огромный штраф по иску за нанесенный моральный ущерб. Если бы такое случилось на Кавказе, Среднем или даже Ближнем Востоке – его бы просто убили. У нас свой путь. Семеныч получил сто рублей и бутылку водки. От перенесенного волнения выпил ее всю сразу, лег на кушетку в санитарской комнате и перед тем, как заснуть, безжалостно вычеркнул дрожащей рукой фамилию старушки из своего знаменитого списка. После этого случая Семеныч перестал подрабатывать санитаром, а вскоре и вовсе уволился.
Недавно я встретил его на улице. Умеренно пьяного. Он с гордостью сообщил мне, что получил справку о реабилитации. Теперь он называет себя жертвой репрессий. Стоит в специальной очереди на квартиру для репрессированных. Даже какие-то деньги за это получает от государства. На мой вопрос, как дела со списком, ответил коротко: «Все, подвел черту».