Ремесло
2.38. После окончания звучания траурной мелодии руководитель ритуала, стоя у изголовья гроба, открывает траурную церемонию прощания кратким словом (пример):
«Уважаемые (называет имена и отчества ближайших родственников), уважаемые товарищи, сегодня в этот скорбный для всех нас час, мы собрались в этом траурном зале, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого, дорогого (называет имя, отчество, фамилию покойного).
Траурную церемонию, посвященную прощанию с гражданином Союза Советских Социалистических Республик (перечисляет почетные звания, называет имя, отчество и фамилию покойного), разрешите считать открытой».
Руководитель ритуала предоставляет слово друзьям и сотрудникам покойного. Выступающие говорят о жизненном пути покойного, о его заслугах перед обществом, городом, организацией, семьей.
Примечание. Если нет лиц, желающих выступить на церемонии прощания, то слово о жизненном пути покойного произносит с согласия родственников организатор похорон или руководитель ритуала. Сведения о покойном они получают из «Кратких сведений об умершем (умершей)», которые дают родственники при оформлении документов.
2.39. В зале крематория по окончании митинга руководитель ритуала просит всех проститься с покойным. Участники похорон поочередно подходят к гробу.
Руководитель ритуала закрывает лицо покойного покрывалом и с помощью кого-либо из присутствующих закрывает гроб крышкой.
Руководитель ритуала объявляет: «Гражданин Союза Советских Социалистических Республик (называет фамилию, имя и отчество) закончил свой жизненный путь. Пусть добрая, светлая помять о нем сохранится в наших сердцах на долгие годы».
Звучит траурная мелодия. Руководитель ритуала склоняет голову.
Руководитель ритуала объявляет: «Траурная церемония закончена». Затем он провожает родственников к автобусу и, прощаясь, еще раз выражает им соболезнование.
Примечание. Продолжительность траурной церемонии до 30 мин.
(Из ИНСТРУКЦИИ о порядке похорон и содержании кладбищ в РСФСР)
Когда, «земную жизнь пройдя до половины, я оказался» телеведущим, оставив навсегда главную свою профессию патологоанатома, я уже вскоре обнаружил немалое сходство между этими двумя видами деятельности. И там, и там надо было точно и ясно излагать свои и чужие мысли. И там, и там ценится оригинальная точка зрения, но преобладает традиционная, и используются штампы и банальные выражения. Наконец, и там, и там делается попытка понять происходящее, но почти никогда не удается добиться желаемого результата. И еще. И там, и там есть настоящие профессионалы и просто работники. Как говорила одна моя знакомая, патологоанатом: «В нашу профессию попадают либо по призванию, либо по незнанию». И на телевидение тоже.
Сделать телевизионный сюжет, конечно, не просто. Нужно понять, чего от тебя хотят, чего хочешь ты, разобраться в существе дела, а потом изложить его на полстраничке, да еще, по возможности, интересно. Делать все это надо быстро. Повторяю, это не просто. Но, тем не менее, встречаются замечательные мастера этого дела. Но рассказать я хотел о другом.
Когда умерла моя тетка в Санкт-Петербурге, мы со старшим братом поехали ее хоронить. Опускаю все подробности подготовки похорон в незнакомом городе. Скажу лишь, что заключительная стадия – кремация, должна была проходить в полдень в малом траурном зале Питерского крематория. На это скорбное мероприятие должны были придти несколько человек: соседи, бывшие сослуживцы и старые друзья. Все они действительно собрались в фойе перед входом в траурный зал. Из-за его дверей вышла неопределенного возраста женщина в строгом черном английского покроя костюме и попросила меня зайти в зал. Я зашел. Она спросила меня приятным грудным голосом, будем ли мы сами вести «Прощание» или нам нужна ее помощь. Я выбрал помощь, во-первых, потому что и брат, и я устали, а во-вторых, из любопытства – первый раз в крематории. Затем она достала небольшой блокнот и стала задавать мне вопросы.
– Имя и отчество умершей?
– Ида Менделевна.
– Год рождения?
– 1912.
– Была замужем?
– Да, 60 лет жила с одним человеком.
– Воевала?
– Нет. Работала в тылу.
– Кто по профессии?
– Техник-технолог.
– Родные есть?
– Да, мы, племянники.
– И последнее. Сколько минут я должна говорить?
– У нас очень мало времени. Если можно, уложитесь в 3,5 минуты, – пошутил я.
– Хорошо.
Затем все собравшиеся были немедленно приглашены в зал, в центре которого стоял гроб с телом. Мы встали вокруг. Дама немного задумалась, и, никуда не подглядывая, начала речь. Я посмотрел на часы. Было 12 часов 2 минуты.
«Сегодня завершается земной путь скромного, но в высшей степени достойного человека, Иды Менделевны. Она пришла в этот мир в трудное для этой страны время. Да и было ли в этой стране другое время?». Она сделала паузу и внимательно оглядела всех присутствующих. Три седых русских старушки и два пожилых еврея с грустными глазами молча кивали, как бы соглашаясь. Она продолжила, добавляя постепенно своему голосу силы, а тембру – густоты.
«За свою долгую и непростую жизнь ей пришлось увидеть и пережить многое: и Гражданскую войну, и НЭП, и годы первых пятилеток. Она знала, что такое страх в тридцать седьмом. Ее не обошла горем и потерями Отечественная война, унесшая жизни ее родных и близких». На этих словах две соседки и одна бывшая сослуживица тихо заплакали, видимо, припомнив своих родных и близких, погибших во время войны. Мужчины еще держались. Голос дамы обрел металлические нотки, был громким и проникновенным одновременно.
«Ей пришлось трудно и в послевоенные годы, когда страна боролась с космополитизмом. Наверное, не раз задавала она себе вопрос: оставаться или уезжать? И всегда выбирала эту страну. И через все испытания и невзгоды она прошла, сохранив свою честь и достоинство».
Проняло и мужчин. Было видно, что они-то точно не раз спрашивали себя, ехать или не ехать, и до сих пор не знают верного ответа на этот вопрос. А после упоминания про достоинство, у одного из них на глазах появились слезы.
«Она не была крупным чиновником или функционером. Скромный техник-технолог, она делала свое дело честно и снискала за это уважение коллег. Ее любили друзья, потому что ее нельзя было не любить. Сколько раз она бескорыстно помогала тем, кто в этом особенно нуждался!?».
Тут она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
«Ее любили племянники, самые близкие ей люди. Она ценила их участие в ее жизни и сама старалась сделать для них все, что могла. Но, увы. Даже лучших из нас смерть не обходит стороной». У меня в горле к этому времени был ком. Жалко стало тетку. Правда ведь была добрым и хорошим человеком.
«Она покидает этот мир в трудное для страны время. Так давайте будем крепиться, давайте стойко перенесем эту потерю, потому, что, уйдя от нас, Ида Менделевна сохранится в нашей памяти и в наших сердцах навсегда». От этой классической закольцовки сюжета и «трудного для страны времени» я пришел в себя. Посмотрел на часы. Было 12 часов, пять минут, тридцать секунд. Она говорила ровно три с половиной минуты…
Потом, когда все закончилось, я подошел к этой женщине, поблагодарил. Но не удержался и высказал слова восхищения и текстом и, особенно, точностью затраченного на речь времени. Она только улыбнулась в ответ.
«Скажите, а если бы я попросил Вас говорить десять минут?», – продолжал интересоваться я.
«Я бы говорила десять минут», – ответила она спокойно. Я ей безоговорочно поверил.
«А двадцать?», – вдруг неожиданно для самого себя спросил я.
«И двадцать», – ответила она также спокойно.
Мы ехали из Питера в Нижний, брат – за рулем. Молчали. Я думал обо всем сразу, по обыкновению. Среди прочего, и о той женщине в черном английского кроя костюме, которая каждый день ходит в крематорий на работу. Которая каждый день мысленно пишет и вслух «начитывает» сюжеты заданной длины и содержания. Каким прекрасным тележурналистом «Новостей» она могла бы быть? Как много настоящих, хоть и не знающих об этом, профессионалов-журналистов скрывается до поры в моргах и крематориях нашей необъятной и все еще «переживающей трудное время страны»?