Инструктор по экстриму. Глава 1 (А. М. Дышев, 2003)

1

«17 июня на склад № 5 АО «Адлер Экспресс» морского порта Сочи поступила посылка на имя Ломсадзе Л. Р., начальника охраны фармацевтического предприятия АОЗТ «Авиценна» (накладная № 705740290). Посылка была вскрыта в присутствии понятых, произведено экспертное исследование содержимого. Был обнаружен героин, расфасованный в полиэтиленовые пакеты, общим весом 2234,75 грамма. После этого наркотик был помечен радиоизотопным веществом и вновь упакован в посылку, которой придан первоначальный вид. 21 июня не установленные следствием лица подменили посылку № 705740290 внешне похожей посылкой с книгами и без маркировки грузоотправителя. А посылка с героином без оформления соответствующих документов была вывезена со склада директором аптеки «Авиценна» Наврусовым Р.А. Соблюдая меры предосторожности, Наврусов в течение двух часов разъезжал по улицам гор. Адлера. Не заметив ведущегося за ним наружного наблюдения, примерно в 21 час он подъехал к гостинице «Платан», поставил машину на стоянку и пешком дошел до аптеки «Авиценна», находящейся на Приморском бульваре, куда и занес посылку».

Из оперативной сводки МВД РФ

2

– Все, девочки, сворачиваемся! Без четверти восемь!

Никто в аптеке не умел появляться так внезапно и так не вовремя, как начальник охраны Леван Ломсадзе. Мира аккуратно приладила консервный нож к банке шпрот, но от громкого голоса ее рука дрогнула, и тугая струйка масла брызнула на белоснежный халат. Девушки, обступившие стол, в один голос ахнули, громко выразив сочувствие. Кто-то тотчас посыпал пятно солью, кто-то посоветовал немедленно застирать, причем в спирте. Но Мира в первую очередь стала спасать банкет, а не халат. Перекрикивая сотрудниц, она попросила не отвлекаться на пустяки и не греть в руках водку. Стало шумно и весело.

Мира выпила, чтобы освободить руку, и стала расстегивать пуговицы. Придется сдавать халат в химчистку, такое пятно обычный отбеливатель не возьмет. Хорошо, что утром не надо занимать рабочее место в торговом зале. С завтрашнего дня она в отпуске.

Невысокий темноволосый, с явно обозначенной плешью на темени, начальник охраны хозяйской поступью вошел в комнату отдыха. Слыл он человеком хамоватым и непьющим, и по причине этих бесспорно порочных качеств девушки никогда не приглашали его к своему столу.

– Через пять минут здесь должно быть чисто и пусто, – заявил он, в упор глядя на Миру, которая стояла у стола в нательном белье и разливала по рюмкам прозрачную влагу.

– А вы, между прочим, могли бы сначала постучаться, – заметила одна из девушек.

– Что? – усмехнулся Ломсадзе и потянулся к тарелке с колбасой. – Сервелат едите, замечание делаете. Распустились!

– Ой, именно этот кружочек, которым вы давитесь, мы собаке давали, – мимоходом заметила другая девушка. – Так она его понюхала и потреблять отказалась.

Вся компания дружно рассмеялась. Ломсадзе, отправляя в рот вслед за колбасой пучок зелени, улыбнулся в черные усы и ответил, что он собаками, как и женщинами, не брезгует.

Подняли тост за отпуск Миры, за ее здоровье, красоту и молодость. Ломсадзе пялился на белые трусики Миры. Девушка надевала через голову сарафан, но тот был очень узок в талии и застрял на уровне груди. Начальник охраны предложил помочь. Чтобы хоть чем-то отвлечь непрошеного ухажора, ему дали толстый бутерброд с салом, луком и килькой да еще напомнили об ответственности за сексуальные домогательства.

– А это что? – активно работая челюстями, спросил Ломсадзе и взял со стола стопку фотографий. – Это ты, что ли?

– Я, – ответила Мира.

– Вах! Она тут и летчик, и генерал… Красавица, что тут говорить!

Через большое тонированное стекло была видна часть бульвара, запруженного автомобилями. Напротив главного входа остановился открытый желтый джип, похожий на американский «трупер» времен вьетнамской войны. Раздалось два коротких сигнала.

Мира выхватила из рук Ломсадзе снимки и затолкала их в сумочку.

– Все, девочки, я побежала! – сказала она, наскоро причесываясь перед зеркалом. – Всех целую!..

Ломсадзе вышел проводить Миру – надо было закрыть за ней дверь. Шаркая подошвами по кафельной плитке, он шел позади девушки, рассматривал ее ноги, дожевывал бутерброд и вытирал жирные губы салфеткой. В торговом зале он опередил девушку, подошел к стеклянной двери, закрытой на металлическую скобу, и встал к ней спиной.

– Ну так что? – задал он неопределенный вопрос, заталкивая салфетку в карман брюк. – В отпуск?.. Белье у тебя красивое…

– Откройте, пожалуйста, дверь, – попросила Мира.

– Может быть, зайдешь вечером? Я тебе сарафан помогу надеть…

– Я бы зашла, но, в отличие от вас, собаками, как и вами, брезгую.

Ломсадзе усмехнулся. Не отводя глаз, он пригладил усы указательным и большим пальцами и глубоко, с сожалением вздохнул.

– Ну-ну, – произнес он, делая шаг в сторону и освобождая проход. – До свидания, Мира! И знаешь что?.. Постарайся в отпуске не думать о работе… О нашем складе. Это ничем хорошим для тебя не кончится, поверь мне.

Девушка долгим взглядом смотрела в глаза Ломсадзе.

– Я постараюсь, – произнесла она. – Прощайте!

Он распахнул перед ней дверь и, когда девушка вышла, сразу же накинул скобу на ручку. Потом он стоял и смотрел, как Мира садится в джип рядом с водителем, через плечо забрасывает сумочку на заднее сиденье, кладет ноги на панель под ветровым стеклом. Водитель достал откуда-то из-под сиденья бутылку «Абрау-Дюрсо» и протянул ей. Мира тотчас принялась скручивать оплетку на пробке. Хлопок, пена, восторженный писк. Прильнула губами к горлышку. Пена полилась по подбородку, по шее, затекла под сарафан.

Водитель блеснул белыми зубами, сверкнул черными очками и взялся за рычаг передач. Едва машина со страшным треском рванула вперед, Ломсадзе вытащил из нагрудного кармана блокнот, авторучку и записал номер. Еще минуту или две он смотрел на бульвар, заполненный пестрым потоком курортников, и задумчиво покусывал кончики усов. Затем медленно пересек торговый зал, пропитанный запахами лекарств, зашел в коридор и немного постоял у запертой двери комнаты отдыха, откуда доносились оживленные голоса девушек и позвякиванье посуды.

Хотел было по своему обыкновению без стука открыть дверь и войти, но передумал и пошел в торец коридора, где находились черный ход и бронированная дверь аптечного хранилища.

Маленькая красная лампочка на бронированной двери привычно мигала, подтверждая, что кодовый замок заперт и исправен. Ломсадзе провел ладонью по его полированной стальной поверхности, нащупал тонкую прорезь для электронной карточки, зачем-то подергал за ручку.

– Все, девочки, сворачиваемся! – громко крикнул он. – Восемь часов! Ставлю на охрану!

3

– Эй, альпинист! Сколько стоит подняться на гору?

Гера оторвал взгляд от книги и поднял голову. Перед ним стоял парень лет под тридцать. Длинные, как у клоуна, шорты, барсетка под мышкой, цепь на шее, дорогим одеколоном на несколько метров разит, одна рука неизменно изображает «козу». Типичный набор, в общем. Вокруг него, как пчелы у цветка, вилась пара тонконогих девчонок.

– Я спрашиваю, сколько стоит сие удовольствие?

За два года работы в «Экстремтуре» Гера научился безошибочно отличать клиентов от зевак и перед каждым встречным не распинался. Настоящий клиент осторожен и нетороплив, ибо основательно взвешивает свои возможности. Медленно приближается, внимательно рассматривает стенд с фотографиями Истукана, едва ли не по слогам читает описание маршрута, с любопытством листает инструкторскую квалификационную книжку. И только потом спрашивает про цену.

А этот сразу – сколько стоит?

Гера не успел ответить. Девчонки, сопровождающие увальня, запищали, замахали руками, заохали:

– Вовочка, пожалей скалу, не порти ландшафт!

– Не шуршите губами! – заупрямился Вовочка. – Везде побывал, а на Истукан еще не взбирался. Это круто! Так сколько, говоришь, надо забашлять?

Гера объяснил, что при всем своем желании не сможет помочь молодому человеку насладиться скалолазанием, потому как сила гравитации иногда бывает клинически непреодолимой. Вовочка не обиделся, прервал смех девчонок взмахом руки и спросил:

– А если дам сто баксов?

Гера вздохнул и отрицательно покачал головой:

– Нет. Даже за сто баксов не поведу.

Вовочка криво ухмыльнулся и начал демонстрировать крутизну:

– А за триста?

Девчонки притихли, враждебно глядя на Геру как на сильного конкурента, намеревающегося нанести серьезный урон по содержимому Вовочкиной барсетки. Гера снова отрицательно покачал головой.

– А за пятьсот? – с азартом добивал его Вовочка и сделал движение, словно намеревался открыть барсетку и вынуть оттуда купюры. – Но только завтра утром!

– Хорошо, завтра утром, – согласился Гера. – Сто баксов за работу, двести – за веревки, еще двести – за лебедку. Но проще добавить еще сто и арендовать вертолет.

Вовочка от души рассмеялся, велел девчонкам купить скалолазу пива, похлопал его по плечу и сказал, что уважает крутых ребят, сам бы с удовольствием по горам ходил, да мозоль на животе мешает.

Гера смотрел на него и с трудом сохранял на лице улыбку. Быстрее бы ты ушел! Только клиентов своим видом отпугиваешь.

4

Вовочка Некрасов сделал всего несколько шагов по набережной, как улыбка сошла с его лица. Казалось, не хватит сил дойти до ближайшей скамейки. «Я вел себя как идиот!» Он задрал к лицу майку и вытер вспотевший лоб. Это клоунство вымотало его больше, чем работа на съемочной площадке. А это только начало… Только предисловие.

У киоска, торгующего пивом, он остановился, сделал вид, что изучает ценники на бутылках, и на мгновение обернулся. Нет, не смотрит. Сидит, уткнувшись носом в книгу, и даже не догадывается, что его жизнь уже ему не принадлежит. Это страшно – вот так искоса наблюдать за человеком, который уже обречен, но этого не знает и не узнает до последней секунды жизни…

Некрасов просунул в окошко какую-то купюру и попросил пива. Продавщица принялась выяснять, какое из пятнадцати видов он предпочитает. Нет, изобилие не всегда благо. Один черт знает, какое пиво ему хочется! Любое!

– Ну какое любое? – добивала вежливостью продавщица. – Помягче, покрепче, светлое, темное?

Он вполголоса выругался и отошел от киоска. Люди, стоящие рядом, наверняка заметили, что у него дрожат руки. И чего он, в самом деле, так завелся? Что от него зависит? Какое преступление он совершил? Ничего он плохого не сделал. Ни-че-го!

– Вовочка, тебе плохо?

Надо отшить от себя этих шлюшек, они не должны видеть его рядом с Леной.

– Пошли вон, – невнятно сказал Некрасов девчонкам, сплевывая под ноги. – Я передумал. Вы меня больше не интересуете.

– Не поняла, – нервно произнесла одна.

– Хамло, – отозвалась другая. – Педрила! Козел!

За деньги – любовь и тело, а бесплатно выдается только ведро помоев. Но это чепуха. Утерся и забыл. Это не разговор с Леной, после которого он всю ночь вздрагивал. Страшная женщина. Вроде рога у нее не растут, клыки между губ не выглядывают, жала нет, а почему-то вызывает мистический страх.

Он шел против потока курортников. Его толкали, наступали на ноги. Некрасов этого не замечал. Он шел к пирсу, у которого его ждала Лена, как на эшафот. Гремела музыка, перемигивались разноцветными огнями гирлянды, терпко пахло хвоей. Рай земной! Все вокруг веселы, пьяны, все наслаждаются жизнью. А у него в душе чернее ночи, он заставляет себя делать то, что не хочет, и все-таки делает. Медленно, очень медленно, но продолжает идти к пирсу с большой надписью на боковой стене, подправленной юмористами: «С БУЯ НЕ РЫГАТЬ!»

Вчера он вроде бы на все согласился. Они сидели втроем в комнате при свечах: Некрасов, Лена и ее подруга – милая, по-кошачьи нежная, тонкая. Некрасов полулежал в кресле и пил джин с соком стакан за стаканом. В голове было светло и чисто, как в небе, промытом летним ливнем. Было далеко за полночь. За окном трещали цикады. Тихо потрескивали и искрили свечи. Ему казалось, что их тайный заговор окружен ореолом таинственности, они повязаны кровью, сладостными пороками и дьявольской силой. То, что он должен был сделать, казалось элементарным: незаметно подойти к двери аптечного склада, откуда прекрасно просматривалась съемочная площадка, дождаться, когда каскадер Ухловский начнет выполнять свой ошеломляющий трюк, и нажать кнопку на маленьком брелочке. Вмонтированный в блок питания софита автомобильный замок мгновенно замкнет два провода. В аптеке, в которой будут подключены софиты, сработают предохранители. Все вокруг погрузится в темноту. И тогда…

«Ты ничем не рискуешь», – говорила Лена. При свече ее лицо казалось изрытым глубокими морщинами и шрамами. На ней была лишь тонкая ночная рубашка с глубоким вырезом. Почти полное отсутствие груди. Узкие костлявые плечи. Крепкие, рельефные мышцы на ногах. Она сидела напротив Некрасова, по-мужски широко раздвинув колени. Он видел, что на ней не было нижнего белья.

«Для тебя никакого риска. Я возьму на себя выполнение самого грязного. А ты будешь иметь такое алиби, которое не заставит тебя ни секунды переживать…»

Все было складно. Он соглашался, кивая, и поглядывал на подругу Лены. Коктейль горячими струями разливался по телу. Впереди смутными контурами маячило что-то притягательно-рискованное, что-то сладостно-запретное и много, очень много денег. Но он думал о ближайшей перспективе и складывал в уме, как им видится предстоящая ночь. Лямур де труа? А что, это здорово! Некрасов еще никогда не спал с двумя бабами сразу. Конечно, Лену без хорошей дозы спиртного назвать бабой очень трудно, зато ее подружка – просто лапочка… Он кивал и нетерпеливо ждал, когда закончится надоевший разговор, когда женщины лягут и пригласят его в свою постель. Лена плыла перед его глазами. Он смотрел на нее, ухмылялся и представлял, как легкий шелк соскользнет с ее мосластых плеч и он завалит, подомнет под себя ее сильное, гибкое тело, как грубо схватит ее за упругие ляжки, как начнет ее нежно насиловать, а подруга будет смотреть на их бесстыдство и ждать своей очереди… Но что ж он так опозорился? Наверное, джин сыграл с ним в догонялки. Некрасов, не дотянув до сеанса одновременной любви, отключился прямо в кресле, а проснулся утром на раскладушке…

Он остановился рядом с парапетом, посмотрел во влажную темноту, где падали, грохотали волны, и хлопнул ладонями по шершавому бетону. Все, пора взять себя в руки. Все будет хорошо. Сейчас он подойдет к Лене и скажет то, что должен сказать. В конце концов, этот шаг еще ничего не определяет. Она вполне могла обойтись без него, сама подойти к скалолазу и обо всем договориться. Значит, его, Некрасова, роль ничтожна.

Он шумно и резко выдохнул, легко перемахнул через парапет и пошел к пирсу. Галька скрежетала, цокала и хрустела под его ногами. Лена сидела к нему спиной. Она была одета в черное, плотно облегающее тело трико и потому была почти невидима на фоне аспидной поверхности моря. Гадина… Черная гадина!

Он замедлил шаги, с отвращением глядя на узкую спину, по которой пунктиром проходила цепочка позвонков, на плечи, покрытые коричневыми веснушками, родинками и розовыми прыщами. Он чувствовал, что страх перед этой женщиной опять начинает сковывать его волю… Нет, его не заставишь гладить эти плечи, словно скатерть с крошками от сухарей! Подобрать бы булыжник, замахнуться да размозжить эту прилизанную мышиную голову с торчащими, как у летучей мыши, ушами…

– Ну? – спросила Лена, не оборачиваясь. – Что ты имеешь мне сказать?

– За деньги он сделает все, – ответил Некрасов. Ему показалось, что голос его выдал и Лена догадается о его мыслях.

– Завтра утром он имеет время?

– Да, имеет.

5

Незаметно стемнело. Гера перестал различать буквы и захлопнул книгу. Перед его глазами плыл нескончаемый поток ног – коричневых, розовых, стройных, кривых, волосатых, бритых. Набережная представлялась ему подиумом. Он воображал себя главным рефери, которому дано определить лучшую модель. Отбор был жесточайшим, и глазу пока не за что зацепиться. Тонконогие цапли в тугих шортах напоминали участниц соревнований по ГТО. Экземпляры покрупнее, одетые в длинные сарафаны, – продавщиц бананов с мелкооптового рынка. Остальные не поддавались даже столь условной классификации.

Но Гера только в своем воображении так легко и непринужденно выбирал красивых девушек. В жизни все было по-другому. Он не умел знакомиться, потому что не знал, о чем надо говорить с незнакомой девушкой и как ей объяснить, что она ему нравится.

Гера сорвал с куста можжевельника зеленую угловатую шишку и надкусил ее. Язык сразу связало терпким соком. Он поморщился, сплюнул. Теперь его лицо точно отражало настроение. Третий сезон он работал в «Экстремтуре», созданном на базе спасательного отряда. Осенью это агентство приключенческого туризма прекращало свое существование и погружалось в спячку, а по весне, как медведь, пробуждалось и начинало развивать бурную активность. И третий сезон Гера собирался оставить эту непутевую коммерцию, но никак не мог вспомнить, что он еще умеет хорошо делать, кроме как лазать по горам.

Подошел сухой, выцветший от времени старичок. Сгорбился перед стендом, рассматривая фотографии. Больше всего ему понравился снимок девушки, болтающейся над пропастью на веревке. Он никак не мог оторвать от него глаз.

– Скажите, – тоном, предполагающим долгий и обстоятельный разговор, произнес он, – а какие вы даете гарантии?

– Никаких, – ответил Гера и зевнул.

– Как же так? – с видимым удовольствием возмутился старичок. – Вы приглашаете взобраться на скалу и снимаете с себя ответственность за жизнь клиентов? Это возмутительно! Это же бойня какая-то, а не отдых!

Потом Геру донимала немолодая женщина с сильным рыночным акцентом.

– А несчастные случаи были?.. Что? По желанию клиента?.. А в каком возрасте вы бы уже не советовали взбираться?.. В моем? Ну, вы просто-таки беспардонный!.. Я обожаю, страстно обожаю острые ощущения! Каждый день я тут хожу, смотрю на вас и просто-таки облизываюсь…

Все, клиентов сегодня не будет, подумал он безрадостно, но и не драматизируя слишком. Фирма платила ему по тому же принципу, по какому сутенеры рассчитывались с проститутками. Из шестидесяти баксов, которые клиент отстегивал за восхождение, Гера получал двадцать. Неплохо за три часа привычной и несложной работы. Но если в неделю выходило меньше трех восхождений, то в нем начинал угасать интерес к жизни. С холодного «Абрау-Дюрсо» он переходил на теплую разливную «Анапу», с осетровых шашлыков – на минтай и абрикосы и свободные вечера проводил не в прибрежных кафе, а на кухне у увядающей продавщицы ракушек Клары Семеновны.

Пискнули часы на руке. Девять ноль-ноль. На сегодня все, рабочий день подошел к концу. Итак, завтра у него «окно», желающих пощекотать нервы на трехсотметровой скальной стене Истукана не нашлось.

Он принялся разбирать стенд с фотографиями. Четыре отдельных щита закрепил на багажнике велосипеда, затолкал в рюкзачок книгу. В открытом кафе напротив красивая пара в белом заняла последний столик. Словно сами по себе перед ними появилась ваза с фруктами и серебряное ведерко с торчащей оттуда бутылкой шампанского. Официант порхал вокруг столика, как бабочка вокруг свечи. Не работа, а песня! Надо бросать горы и идти в официанты. Зачем ему фонарным столбом торчать здесь, терпеть насмешки пьяных дебилов, а потом надрываться на стене, если это не дает ему материального удовлетворения?

Допив пиво, которым его угостил увалень в шортах, Гера оседлал велосипед. Приятно не спеша покатить сквозь людской поток к железнодорожному вокзалу. Оттуда свернуть на парковую тропинку, проехать мимо шумной и скандальной забегаловки с чебуреками и дешевым вином, без тормозов спуститься по Каштановому бульвару и вместе с ветром подкатить к железным воротам спасательного отряда. Эта вечерняя прогулка на велосипеде была лучшей частью его рабочего дня. После нее он засыпал быстро и не видел снов.

Гера не успел нажать на педаль, как заметил стоящую напротив сухощавую молодую женщину в черных коротких лосинах, черной майке, с поясной сумкой на тонкой талии. Она пристально смотрела на него, будто изучала. Взгляд цепкий, но не тот, которым одаривают выпившие шлюшки. Интригующе, черт подери! Чем же он ее заинтересовал?

Сдержанным движением она взмахнула рукой, словно свободному такси. Подошла неторопливо. Походка пружинистая, легкая, скрывающая внутреннюю силу. Эта особа знает, что такое спорт.

– Все? – спросила женщина невыразительным приглушенным голосом, глядя на Геру близко посаженными темными глазами. – Сделал дело – и гуляй?

Могла бы произнести эту обрезанную пословицу шутливым тоном да в придачу улыбнуться. Ан нет. Лицо осталось неподвижным, словно вылепленным из хлебного мякиша и смазанным растительным маслом. Крупный нос – самая заметная деталь на лице. Стрижка короткая, на косой пробор. Более всего впечатляет ее лоб – по-мужски высокий и выпуклый, идеально гладкий, лишенный каких-либо изъянов. В общем, ее внешность не была отталкивающей, но назвать ее красивой нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже философское мужское утверждение, что не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки, для этой особы не подходило.

– Вы интересуетесь восхождением на Истукан? – спросил Гера.

– Конечно. Я люблю горы… И еще – надо иметь возможность проверить себя…

Как бы приглашая следовать за ней, она медленно пошла вперед. Ее руки безостановочно играли с толстой серебряной цепочкой. Она вращалась перед ее лицом так быстро, будто это был винт самолета.

Гера с сомнением взглянул на женщину. Несет какую-то пургу. Но не пьяная, это точно. Хочет проверить себя…

Они прошли несколько десятков метров. Женщина остановилась в тени двух огромных, целеустремленных, как зенитно-ракетный комплекс, кипарисов. Теперь Гера вообще не видел ее лица. С ним разговаривала тень.

– Пойдем завтра с утра.

– Хорошо, – тотчас ответил Гера. Он еще не верил в удачу. – Лучше выйти в шесть, пока нежарко. Вы сможете подойти к стене в шесть часов утра?

– Сколько надо иметь времени, чтобы подняться к вершине?

Она как-то громоздко составляла вопросы, будто слова были кирпичами и ей приходилось разбирать целую кладку, чтобы найти подходящее слово. Проще было бы спросить: «Как быстро мы поднимемся?»

Гера научился льстить. Обыкновенный торгашеский трюк. Надо убедить клиента в том, что он редкий экземпляр, что он просто создан для скалолазания и Истукан плачет каменными слезами в ожидании такого клиента.

Он оценивающе, нарочито внимательно осмотрел фигуру женщины.

– Обычно я поднимаю клиента за четыре часа. Но с вашими данными, думаю, управимся за три.

Если бы она знала, что за три часа он запросто беременную корову наверх затащит!

– Тогда мы должны выйти в пять часов, – возразила тень.

Будто это имело принципиальное значение! Деньги, только деньги, и Геру можно заставить идти на вершину хоть ночью, хоть в дождь, хоть ногами вперед. Он нахмурил лоб, со смыслом посмотрел на часы. Надо же! Ей не надо объяснять, что эта немая пауза означает. Сунула руку в поясную сумку и протянула несколько смятых купюр.

– Это задаток. Потом ты будешь иметь такую же сумму.

И, ни слова не говоря больше, пошла по набережной. Он успел крикнуть ей вдогонку:

– В пять часов под скалой!

Услышала она его или нет? Еще некоторое время Гера провожал женщину взглядом, пока она не затерялась в праздной толпе. Разжал кулак, разгладил купюры и поднес их к глазам.

Нет, в официанты ему идти рано.

Она дала ему триста баксов.

6

В Москве шел проливной дождь, асфальт покрылся зеркальными пятнами луж, низкие серые тучи пригасили все яркие краски, и на бульваре стало как-то особенно уютно и мило, как бывает в дни тихой, еще не холодной осени.

Блинов припарковал машину у края тротуара и взял с заднего сиденья зонтик. Он не любил приглашать в машину посторонних людей. Для него машина, эта уютная шкатулка с кожаными сиденьями и тонированными стеклами, была частью жилища, тем недоступным для посторонних миром, где он чувствовал себя спокойно, в полной гармонии с аурой. Нечего им сидеть в машине. Они прогуляются по бульвару под зонтиками, там сейчас никого нет, воздух пахнет свежей зеленью, и они прекрасно обо всем договорятся.

Он взглянул на часы, затем в запотевшее окно и тотчас увидел его. Подняв воротник пиджака и втянув голову в плечи, через лужи лихо прыгал молодой человек. Он был невысокого роста, коренастый, прямо-таки квадратный, в ужасно стоптанных ботинках, начисто лишенных каблуков, в мятых черных брюках, забрызганных почти до колен. Лицо его было широким, безбровым, с крупными и грубыми чертами, словно у деревянного бюста, который скульптор еще не отшлифовал, не убрал шероховатости, словом, не довел до ума. Блинов мысленно так и назвал его – чурбанчик.

Мокрый, без зонта – ну что с ним делать? Придется разговаривать в машине. Блинов потянулся к двери, открыл ее, приглашая молодого человека в салон. И вот на сиденье плюхнулось нечто влажное, пахнущее мокрой псиной, и машина качнулась на рессорах. Блинов с тоской глянул на резиновый коврик, который мгновение назад был стерильным.

– Приветствую вас, – сказал молодой человек, устраиваясь удобнее, и протянул скрюченную, как ковш экскаватора, ладонь – сильную, широкую, с короткими пальцами.

– Какие-нибудь документы у вас с собой есть? – не глядя в глаза молодому человеку, спросил Блинов. Это была давно накатанная привычка – лично убеждаться в том, что собеседник именно тот, за кого себя выдает. Бизнес приучил верить только документам и никогда – словам.

– Какой разговор! – с пониманием ответил молодой человек, полез своим ковшом в нагрудный карман и вынул оттуда запаянное в пластик удостоверение.

Блинов надел очки, первым делом сличил фотографию с лицом молодого человека («И на фото чурбанчик!»), затем стал неторопливо читать вслух:

– «Частное детективное агентство «Истина». Талдыкин Василий Николаевич, частный детектив…» О-о! Это так красиво называется ваша должность?

– Да что там красивого! – с деланой небрежностью махнул рукой Талдыкин, задетый комплиментом, и стал приглаживать мокрые волосы. – Если бы к этой красоте еще и оклад красивый…

– Вы в органах служили?

– А как же! У нас без опыта работы в милиции не берут.

– А почему ушли?

Вопрос для Талдыкина оказался неприятным. Он замычал, выигрывая время, чтобы мысленно склеить ответ, и скороговоркой, проглатывая окончания слов, произнес:

– Да с начальником поцапался. Тупой попался, как пробка, по рукам и ногам меня связал, ни одно дело до конца довести не дал, и я сам рапорт написал…

«Выгнали то ли за пьянство, то ли из-за несоответствия», – понял Блинов, мысленно вздохнул и прервал объяснения Талдыкина:

– Ладно, Василий Николаевич, перейдем к делу… У вас есть на чем записать?

– У меня безукоризненная память! – самоуверенно заявил частный детектив.

Блинов несколько секунд внимательно смотрел в лицо Талдыкина, окончательно определяясь, стоит ли доверять этому человеку или же извиниться и отказаться от его услуг. А успеет ли он найти другого детектива? Каждый час дорог. И без того уже слишком много времени упущено, шансов почти не остается… Элла нарочно не говорила ему заранее о своем отлете в Адлер, чтобы он не смог ничего предпринять. Умная баба, этого у нее не отнимешь. «Блинчик, дорогой! Я три часа подряд не могу тебе дозвониться – твой мобильный все время занят. Не удивляйся, я в Быкове, уже объявили посадку. Что-то у меня на душе стало неспокойно, и я решила навестить Маринку. Сам понимаешь, такой опасный возраст, надо девчонку контролировать…»

– Договоримся о гонораре, – сказал Блинов, понимая, что задний ход давать уже поздно. – Все расчеты – только после окончания работы…

– Ну, это естественно! – кивнул Талдыкин.

– Вы представляете мне кассету. Здесь же, в машине, в вашем присутствии, я просматриваю ее на камере и только после этого рассчитываюсь.

– Идет, я согласен.

– Вы получите две тысячи долларов плюс деньги на служебные расходы. Я имею в виду проезд по железной дороге…

– В «СВ», – вставил Талдыкин.

– В плацкартном вагоне, – твердо поправил Блинов. – Там вы не будете привлекать к себе внимания. Далее: расходы за проживание на частном секторе. За питание, исходя из расценок столовых. И конечно, стоимость кассеты.

Талдыкин уже не возражал, соглашался, молча кивая.

– Вот ее фотография, – продолжал Блинов, протянув Талдыкину конверт. – Не надо открывать, рассмотрите дома… Зовут Элла. Элла Борисовна. Сегодня утром она вылетела в Адлер. Возможно, она встретится с дочерью, но этого я не гарантирую. На всякий случай запомните: дочь зовут Мариной, она неделю отдыхает в доме художников. Номера ее комнаты я не знаю, но телефон есть. Один – две двойки – шестьдесят… Вы запоминаете?

– Какой разговор!

– Вы отчетливо представляете, что от вас требуется?

– Я должен зафиксировать на видеопленку факт супружеской измены, совершенной вашей женой.

Блинов отвернулся, протер рукой запотевшее окно и посмотрел на мокрый сквер. Из уст постороннего человека слова «супружеская измена, совершенная вашей женой», прозвучали дико. Он почувствовал, как вдруг запылало лицо. Вот так печально заканчивается история любви. Разве мог он предположить двадцать лет назад, что опустится до такой нечистоплотной слежки? Мог ли подумать, что будет собирать компромат на свою жену Эллу, на ту самую, которую, обезумев, целовал на студенческой свадьбе в общежитии… Доски вместо скамеек, сдвинутые столы, покрытые вместо скатерти простынями, рыбные консервы, плавленые сырки, пирожки с мясом, «Докторская» колбаса, морская капуста, водка и тосты, тосты, тосты. Им все завидовали, до хрипоты кричали «горько», желали вечной любви и счастья. И он целовал ее мокрые от шампанского губы, и ему казалось, что по-другому просто быть не может, что этого счастья у него, как воды в море – черпай ведрами, не вычерпаешь… И куда все ушло? Чем, каким суховеем начисто сметено с души? Почему случилось то, что тогда казалось невероятным? Позже понял: никуда ничто не уходит, ничто из ничего не берется. Просто он женился на измене, только по своей наивности до поры до времени не знал об этом. Он целовал измену и еще не ощущал ее вкуса. Она была зародышем, непроклюнувшимся семенем. А потом взошла, окрепла, распустила шипы, раскрыла омерзительный цветок, источая холод, равнодушие, тайны, ложь… Он пытался смириться с этим – десятки тысяч семей живут так, – но не смог вынести своего бессилия. Она ему лгала, глядя на него своими изумительными глазами, и он знал, что она лжет, что обкрадывает его, но доказать этого не мог. И именно эта ее безнаказанность за грех более всего мучила его.

– Да, вы все правильно поняли, – ответил Блинов глухим голосом. – Надеюсь, вы в курсе, что подобная слежка преследуется законом?

– У меня такие заказы уже были, – заверил Талдыкин, заталкивая в карман фотографию и свое удостоверение. – Не переживайте, клиенты остались довольны. Никто ничего не узнал.

«Интересно, а чем именно клиенты остались довольны? – мысленно усмехнулся Блинов. – Качеством видеозаписи? Или способами, которыми супружеская измена осуществлялась?»

7

Славка, напарник Геры, сутулый, высохший, как вобла, с неряшливыми космами, что делало его похожим на средневекового ученого, с поломанным, как у старой пилы, передним зубом, на костре готовил в казане плов. Готовить он умел и любил, куховарил при любом удобном случае, и оставалось только недоумевать, почему он не полнел, оставаясь прекрасным наглядным пособием для остеологов.

Гера запер за собой калитку на большой амбарный замок, следуя правилу, которое установили живущие на территории отряда спасатели (позже десяти вечера только через забор), завел велосипед под навес и подошел к костру. Славка, приподняв крышку, высыпал в казанок нарезанную соломкой морковь. Масло шипело и брызгалось. До головокружения вкусно пахло жареными бараньими ребрами.

– Ну? – спросил он, помешивая большой деревянной ложкой, напоминающей весло. – Поймал кого-нибудь?

По обыкновению, Славка говорил о клиентах, как рыбаки о рыбе. Гера не спешил с ответом. Сразу и коротко о странной клиентке не расскажешь. Директор агентства Микитович, если узнает про столь щедрые чаевые, по головке не погладит. Вывернет карманы вместе с кишками. Был уже прецедент…

Гера сел на складной стульчик и уставился в огонь.

– Чего выключился? – напомнил о своем вопросе Славка.

Гера смотрел на его босые ноги, огромные ноги, какие впору было сравнивать с ластами. Из этого парня получился бы отличный подводный пловец. Но и скалолазом Славка был от бога. Как-то они с ребятами засняли на видео, как Славка лазает по скальному потолку, словно муха, ногами вверх – без крючьев и веревок! Потом эту пленку отправили на местное телевидение, в программу «Твои возможности, человек». Сюжет попал в эфир, Славку вызвали в студию, подарили фотоаппарат и еще денег дали. Но с деньгами ему пришлось расстаться. Микитовича вдруг стала душить жаба, он заявил, что, коль Славка работает в «Экстремтуре», следовательно, все его способности и возможности принадлежат агентству, в том числе и авторское право на пленку.

Впрочем, Славке можно доверять.

– Как ты думаешь, – спросил Гера, – если клиент сам предлагает за восхождение шестьсот баксов, что это может значить?

– Ась? – скептически спросил Славка. Он повернулся к Гере лицом и стал вытирать руки тряпкой. – Сколько? Шестьсот? За одно восхождение?

– Да. Только за одно восхождение.

– Такого быть не может.

Гера не считал, что Славка отличается выдающимся умом и оригинальным мышлением. Наделив его отменными физическими данными, природа на уме отдыхала. И все же его мнение по самым разным вопросам, от отношений с женщинами до способов сбережения денег, вызывало любопытство. Проверенный путь – выслушать Славку и поступить наоборот.

– Такого просто быть не может, – повторил Славка, кидая тряпку на крышку казана и доставая откуда-то из темноты бутылку портвейна.

– Она уже дала мне триста долларов, – ответил Гера спокойно и почти равнодушно. Какой смысл было доказывать свершившийся факт? – А завтра обещала дать еще столько же.

Славка принялся расшевеливать кочергой угли. Акация, отбрасывающая теплую тень от большой неоновой лампы, закачалась над ними, раздался дикий вопль котов, и на землю посыпались круглые пожухлые листочки, похожие на конфетти.

– Я не понимаю, – нарушил молчание Славка, – зачем клиенту платить шестьсот, если можно заплатить по тарифу шестьдесят?

– И я не понимаю.

– Но деньги все-таки взял?

– Да, бес попутал… Они как-то сами собой оказались у меня в руке.

– Оказались так оказались, – легкомысленно решил Славка. – Ну, что ты таешь, как свеча перед иконой? Тебя погубит собственная совесть… Ну-ка, дай взглянуть!

Он протянул ладонь. Потом недолго рассматривал купюру, подставив ее под луч света, пробивающийся между веток акации.

– Фальшивая, – со знанием дела заявил Славка. – Ты лоханулся, убогий, вот что я тебе скажу… Другую покажи!

– Другой нет. Две сотни я уже обменял. Прошли через детектор и даже не пискнули.

Такой ответ Славку обескуражил. Некоторое время он сосредоточенно помешивал в казане морковь, уже пропитавшуюся кипящим маслом. Гера терпеливо ждал, что он еще скажет, хотя какого-то мудрого ответа просто быть не могло. Что на это сказать? «Тебе повезло, дружочек! Смотри не проболтайся Микитовичу – обдерет как липку. И, конечно, не забудь в честь такой удачи накрыть поляну…»

– Значит, так, – наконец пришел к выводу Славка и протянул Гере кружку. – Она по ошибке вместо рублей дала тебе баксы. И завтра утром потребует их обратно. Понял? Она скажет: «Я вам не то дала». Ты уже много потратил?

– Нет. Взял только пару бутылок да по килограмму огурцов и помидоров.

Ну и ну! Кажется, Гера был готов принять версию Славки. Отдавать деньги, которые уже так гармонично вписались в его рваный карман? Которые лежат в нем, как кенгуренок в сумке мамаши? На которые можно купить столько полезных и бесполезных вещей? Настроение, конечно, уже не то. Оно падает, как подбитый «Мессершмитт». Славка заметил это. Его глаза, вечно прикрытые спутавшейся челкой, видят все, как глаза болонки. Он протянул кружку, чокнулся, подмигнул и залпом выпил.

– Не расстраивайся. Подержал немножко в руках, и хватит. Хочешь, покажу группу?

Он ненадолго скрылся в своем фанерном сарае, затем вынес оттуда тонкую стопку листов бумаги. Это были анкеты, которые перед выходом в поход заполняли участники экстремального туризма. Завтра Славка уходил с группой на маршрут. Через десять дней он вернется, и они с Герой поменяются.

Гера без интереса перебирал анкеты. На рекламу экстремального туризма обычно клевали люди с комплексами, недовольные собой. Процентов восемьдесят обычно составляли толстяки или считающие себя таковыми, которые уже потеряли надежду снизить вес гербалайфом, диетой, методом раздельного питания и прочей чушью. Реклама «Экстремтура» обещала «суперновейшую» методику очистки организма, поразительные результаты после десяти дней похода, снижение веса до 10–15 килограммов и восстановление здоровья.

Доля правды здесь была. В походе людей кормили кашами на воде, сухарями, грибами, лесными ягодами и поили травяными чаями. Если находились фанаты, которые выдерживали эту издевательскую диету и мужественно добирались до финиша, то убеждались, что действительно стали легче.

Некая Вера Авдеевна ровным и мелким почерком обозначила свой возраст: «Не наступайте на больную мозоль!» На вопрос: «На сколько килограммов хотели бы похудеть?» – она ответила: «Хотела бы на тридцать, да еще столько же лет сбросить, да все это из области фантастики». – «Хобби?» – «Дружеская компания, приятное знакомство, любовные романы».

Размашистым, торопливым почерком, каким пишут назидания кандидатам в депутаты, была заполнена анкета под именем «Элла Борисовна». В графе возраст было обозначено: «Еще молода». На вопрос: «На сколько килограммов хотели бы похудеть?» – Элла ответила: «Нет необходимости». В качестве увлечений еще молодая Элла назвала «Наслаждение жизнью».

Роман Брагин ответил только на вопрос о хобби: «Все, что щекочет нервы». Столь же немногословным оказался Владимир Н., который в анкете отметил только возраст: «1971 г.р.» – да хобби: «Делать бабки».

Самыми претенциозными были две анкеты, заполненные, судя по почерку, одной рукой. Авторами ее были некие Марина и Василий. На все вопросы – один общий ответ: «All you need is love». Кажется, эту строчку из некогда популярной песни можно было перевести так: «Все, что мне нужно, – это любовь».

– Ну как? – спросил Славка.

Гера пожал плечами. Мысли его были заняты вовсе не анкетами, а клиенткой и ее задатком. Хорошенькая ошибочка! Это какой же порядок в ее сумочке, если с такой легкостью вместо трехсот рублей дает триста баксов. Вместо трехсот рублей… Стоп!

– Она не ошиблась.

– Ась? – не понял Славка. – Ты о ком?

– Женщина, которая дала мне задаток. Она сказала: «Завтра получишь столько же». Если она была уверена, что дала мне триста рублей, то выходит, намеревается заплатить всего шестьсот рублей? А почему шестьсот, если по курсу положено полторы тысячи?

Славка не любил, когда его загоняли в угол, заставляя задумываться над проблемой, которая, по его мнению, уже была снята. Глядя на анкеты, он скреб впалую щеку, потом стал теребить прядь на лбу. Наконец встал и с некоторым раздражением буркнул:

– Значит, тебе повезло.

Как не хочется, чтобы он завидовал! Гера вообще панически боялся завистников, считая их самыми опасными врагами. Подошел к Славке, опустил ему руку на плечо и сказал:

– Хочешь, сходи завтра на гору вместо меня? Скажешь этой бабе, что у меня тяжелый похмельный синдром. Вторую половину возьмешь себе. А Микитовичу я отдам то, что положено по тарифу.

Славка размяк, улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Не надо. Как фортуна распорядилась, так пусть и будет. Может, мне на маршруте больше повезет.

– Любопытная группа подобралась, – не совсем искренне обнадежил Гера.

– Ты так считаешь?

– Мужчины хотят острых ощущений, а женщины – любви. Думаю, что тебя там ждет непочатый край работы.

Они ударили по рукам. Гера вернулся к костру. Он испытывал какое-то светлое и объемное чувство, словно очутился посреди огромного заснеженного поля в слепящий январский полдень. Пока Славка звенел бутылками в своем сарае, Гера смотрел на играющие бликами угли. Что полезного и хорошего себе купить? Новый велосипед? Надо. И скальные туфли тоже надо. И «железо» надо обновить. И маме хотя бы полсотни баксов подкинуть… Странная вещь – деньги. Только вроде появились, только вроде улеглись в кармане, успокоились, прижились, а их уже как будто нет… Интересно, та богатая эмансипированная стерва тоже думает так? Или же для нее шестьсот долларов – пустяк, мелочь на карманные расходы? Заплатила сверх нормы и уверена, что обеспечила себе полную безопасность, а Гера теперь у нее на правах раба. А знает ли она, что такое обеспечить себе полную безопасность на отвесной стене? Знает ли, что эти слова – бред больного поросенка? Все равно что купить авиабилет в салон бизнес-класса и быть уверенным, что в нем больше шансов остаться живым, чем в экономклассе.

8

Они не успели скрутить голову второй бутылке, как в железные двери калитки кто-то громко постучал.

– Через забор! – крикнули они в один голос.

За забором тотчас все стихло. Слышен был только пронзительный треск цикад да доносимое ветром громыхание волн. Раскрыв рты, Гера и Славка смотрели на темные пятна теней. Если это кто-то из спасателей, то оставалось лишь диву даваться, до какой степени человек перебрал спиртного.

Над забором показалось лицо незнакомой девушки. Нет, это, к счастью, не спасатель.

– Ребята, физкульт-привет!

Так обычно обращаются к знакомым. Гера вопросительно посмотрел на Славку – не твоя ли подруга валится нам на голову? – и наткнулся на такой же вопросительный взгляд, обращенный на него.

Не получив ответа, девушка поставила на торец забора тубу для чертежей, которую Гера сначала принял за гранатомет «муха», и стала искать, за что бы зацепиться. Челка упала ей на лоб. Расчесанные на прямой пробор прямые волосы занавесили щеки. Сейчас она напоминала большую марионетку-куклу, которую надевают на руку и поднимают над занавесом. Казалось, стоит взять ее за голову и потянуть вверх, как из-под голубого сарафана покажется огромная волосатая рука.

Девушка уперлась руками, подтянулась и закинула ногу на забор. Никакой волосатой руки у нее под сарафаном не оказалось. Только худенькие ножки, торчащие из белых трусиков. Она села на забор верхом, посмотрела вниз, придерживая волосы, норовящие закрыть лицо, скинула тубу и спикировала вслед за ней. Подол сарафана на секунду оказался у нее на голове.

– Кто это? – откашлявшись, спросил Славка.

Гера пожал плечами:

– Не знаю. Может, чья-нибудь подруга…

– Еще раз добрый вечер! – радостно сообщила девушка. Она приближалась так уверенно, будто родилась и много лет прожила в спасательном отряде. Подол ее сарафана был настолько легким, что колыхался, как струйка табачного дыма на сквозняке. И вообще, сама девушка казалась невесомой, и оттого впору было удивиться, что ее белые тканевые тапочки оставляли на пыльной дорожке волнистые отпечатки протекторов – невесомые следов не оставляют!

Гере почему-то захотелось встать при ее приближении. Наверное, это были остатки или, как говорят физики, следы воспитания. Мама всегда говорила: в присутствии женщины мужчина должен стоять до тех пор, пока не получит разрешения сесть. Гера спрашивал: в любых случаях? А вот если стюардесса войдет в кабину пилотов? Они обязаны встать?

Она подошла, присела на корточки, накрыв колени подолом, и раскрыла тубу. Вместо гранаты в ее руку выкатилось яблоко. Девушка выпрямилась, спрятала яблоко за спину и спросила:

– В какой руке?

В разгар сезона на побережье приезжает много разных чудаков, это Гера знал по собственному опыту. Он сам, например, тоже был чудаком.

– В левой, – предположил Славка.

Девушка молниеносно, будто хотела дать пощечину, с торжеством поднесла к лицу Славки растопыренную ладонь.

– Нету!

– Тогда в правой, – догадался Гера.

Пискнув от восторга, девушка выставила вперед вторую руку.

– И тут пусто!

– Куда ж ты его засунула? – пробормотал Славка и закашлялся.

Она подпрыгнула и повернулась спиной. Яблоко было прижато к спине поясом сарафана.

– Берите, берите! – разрешила она. – Я на трассе у мальчишек целое ведро купила. У мальчишек всегда дешевле, потому что яблоки не из своего сада, а из чужого, ворованные.

Гера кивнул Славке, мол, угощайся, дорогой друг, уступаю. Сам снова взялся за бутылку, чтобы не стоять истуканом перед столь экстравагантной особой. Она недавно на побережье, это было сразу заметно по ее бледному лицу и ногам. Может, только приехала. Говорит, яблоки купила на трассе. Значит, прикатила сюда на автобусе.

– А что вам, собственно, надо? – спросил Славка строгим голосом, рассматривая яблоко с таким видом, словно хотел сказать: не старайся, нищая черница, не станем мы жрать твой отравленный фрукт.

– У меня не заводится машина. Стартер работает, насос бензин качает…

– Стоп! – перебил ее Славка. – Не понимаю, при чем здесь ваша машина?

– А разве это не мастерская?

– Это контрольно-спасательный отряд, девушка! И вход сюда, между прочим, строжайше запрещен, территория охраняется злыми собаками.

Непонятно, кого он имел в виду, сказав про собак. Во всяком случае, не Геру, потому как более спокойного и миролюбивого постояльца во дворе трудно было найти. В отношениях с женским полом Славка всегда был стремителен и непредсказуем и всем спасателям поголовно давал фору. И потому Гера не спешил втыкаться в разговор. Зачем, спрашивается, подыскивать слова и напрягать фантазию, если рядом есть такой словоохотливый павлин, как Славка?

– Да? А мне сказали, что это мастерская.

Она приблизилась к очагу настолько, что Гера уже мог рассмотреть ее как следует. Нет, на фотомоделей ему сегодня определенно не везло. За красоту – три балла. Фигура скрыта узким в талии, но просторным на бедрах сарафаном, и есть все основания полагать, что особой фигуры под ним не водится. Мордашка легкомысленная, как у Барби. А вот глазки хорошие, веселенькие глазки, дразнящие, слегка суженные и приподнятые по внешним краям. Гера терпеть не мог круглоглазых, особенно если глаза посажены близко к переносице. Они напоминали ему вечно удивленных матрешек.

– Вы, девушка, даже не представляете, в какую неприятную историю вляпались! – мрачным голосом произнес Славка, закрывая спиной казан с пловом. – Среди ночи проникли на охраняемую территорию режимного объекта категории А – то есть объекта особой важности, приравненного к ядерным полигонам и складам бактериологического оружия… На разведку какой страны работаете? Фамилия, год рождения, семейное положение? А-а-атвечать не задумываясь!

– Ничего не скажу, – ответила девушка, прижимая к груди тубу. – Лучше возьмите меня в плен, мне все равно негде ночевать. Только, чур, без пыток!

– Тебе нужен автосервис? – спросил Гера. – Придется возвращаться в город. Здесь поблизости нет ничего.

Она с интересом рассматривала его лицо.

– А я тебя видела сегодня на набережной. Ты фотограф?

– С чего ты взяла, что я фотограф?

– Ты какие-то фотографии рекламировал. Горы, веревки…

– Это портреты неопознанных висельников, – заявил Славка и, плеснув портвейна в кружку, протянул ее девушке.

– Так что там с автомобилем? – спросил Гера, закрывая тему про висельников. Разыгрывать девушку было неинтересно, она понимала юмор.

– Он не хочет заводиться. Стартер работает, и искра… А что это у вас в кастрюле? Так вкусно пахнет!

– Стоп! Не все сразу! – Славка вскинул ладонь вверх в готовности загибать пальцы. – Давай по порядку! Машина сломалась. Спать негде. Кушать хочется. Что еще?

Гера смотрел на высокого, сутулого Славку, который башенным краном склонился над незнакомкой. Хорошо, что иногда на костер слетаются такие милые ночные мотыльки, еще не испорченные злобой и недоверием. Пришла ночью к двум нетрезвым парням и ничего не боится. Стало почему-то весело. Без нее Славка скучал бы и занудствовал по поводу своего нежелания вести завтра группу на маршрут. Ему не нравится состав группы. Он уверен, что никогда еще не встречал более скучной компании. Этот вывод он сделал по анкетам.

– Самое грустное, что я теперь как лодка без паруса, – печальным голосом сказала девушка, глядя в кружку. – Мой «УАЗ» далеко не молод, можно сказать, он пожилой и капризный. Я думала, что у вас сервис, а у вас тут черт знает что. Какой-то режимный бомжатник с химическими отходами. Ремонта нет, ночлега нет. Еды у вас тоже не допросишься. Жадины-говядины.

– А это не еда! – ответил Славка, снова заслоняя собой казан. – Это мы джинсы в хлорке вывариваем.

– Отрежь кусочек джинсов, – жалостливым голосом попросила она и выдернула из рук Геры свою тубу. – Я забыла косметичку в парикмахерской и вместо нее теперь ношу вот эту дурынду. Между прочим, в ней очень удобно хранить яблоки, макароны и колбасу. А еще можно врезать кому-нибудь по затылку в целях самостоятельной обороны.

– Сходи посмотри машину, – сказал Славка Гере, подталкивая его на более близкое знакомство. – Ты ведь работал ведущим специалистом группы технической поддержки Шумахера и был призером чемпионата мира по скоростной разборке автомобилей.

– Он преувеличивает, – объяснил Гера девушке. – Я вообще не разбираюсь в технике.

– Разбирается, еще как разбирается! – продолжал трепаться Славка, дуя на ложку с пловом. – И вообще он дамский угодник, только очень застенчивый. Скажу по секрету, что с сегодняшнего дня женщины расплачиваются с ним исключительно баксами.

– Понятно, – ответила девушка, послала Гере воздушный поцелуй, опустила на плечо свой «гранатомет» и пошла к калитке.

Гера посмотрел на Славку, рот которого съехал набок, и выразительно постучал себя по голове.

– Нехорошо получается, – шепотом сказал он.

– Ась? Говоришь, нехорошо? – с намеком повторил Славка. – И что же дальше, убогий?

– Я бы помог ей, но мне завтра в пять утра вставать и идти на Истукан.

– А мне группу инструктировать.

– Послушай, но жалко ведь девчонку!

– Жалко… Но если ты сейчас ей не поможешь, то умрешь девственником.

Гера махнул на Славку рукой и догнал девушку.

– Подожди! Ты нас разыгрываешь?

– А почему вы так подумали?

– А потому, что над калиткой большими буквами написано «Контрольно-спасательный отряд». Странно, что ты этого не заметила.

– Действительно, странно, – согласилась девушка. – Спасибо вам за все.

Гера открыл ключом замок и отворил дверь. Девушка шагнула в темноту. Он стоял в дверях и смотрел, как она медленно растворяется в чернильной тени аллеи. Что теперь делать? Догнать? А зачем? Хотела бы – осталась… Он зевнул, посмотрел на звезды. С неба струилась прохлада, от земли тянуло печным жаром. Все не так, как днем. Ночь – это перевернутый день. Мы ходим кверху ногами и совершаем поступки, которые потом, при свете солнца, покажутся глупыми… Нет, нехорошо получается.

– Плов готов! – объявил Славка. – Э-э-э! Да не стоит так расстраиваться! Не идут ноги – и не надо! Плевать!

Нет, Славка вовсе не толстокожий, он лишь притворяется. Этого великого альтруиста видно насквозь. Он хитрит и заставляет Геру, неповоротливого и робкого в отношениях с девчонками, хоть раз в жизни взять бабу голыми руками. Нельзя же довольствоваться одной Кларой Семеновной, которая, не дождавшись мужской инициативы, сама затащила Геру в постель! Когда-нибудь ведь надо учиться науке покорения женских сердец!

В самом деле, он ведет себя как бесчувственный чурбан! Не надо забивать себе голову мыслями о том, что говорить, как угодить, как понравиться, как отгадать ее намеки. Надо просто помочь человеку и ничего за это не просить. Вот тогда даже с любой фотомоделью будет легко и просто… Он быстро пошел в темноту и, лишь приблизившись к автомобилю вплотную, смог рассмотреть желтый внедорожник, «мечту председателя колхоза», с открытым, без брезентового тента, верхом, потертыми сиденьями, мутным ветровым стеклом. Машина стояла на обочине, подмяв колесами куст шиповника. Девушка сидела за рулем, точнее, полулежала, навалившись на «баранку» руками и головой. Она или спала, или пыталась заснуть.

– Подвинься, – попросил он, открывая дверь.

Она подняла голову, послушно пересела.

– Откуда приехала?.. Ого, из самого Воронежа?.. Ключ зажигания дай!

Стартер с трудом провернул коленвал. Мотор не «схватывал».

– Одна приехала?

– Да, я всегда путешествую одна… Слышишь, как скрипит?

– Слышу. Давай-ка затолкаем ее к нам во двор и там при свете посмотрим.

Хорошо, что дорога шла под уклон, иначе он бы умер вместе с этим автомобилем. Славка раскрыл створки ворот и принялся корректировать.

– Хорошо идешь! Только надо чуть-чуть веселей!

Гера кряхтел, упираясь ногами в землю, а Славка издевался, подносил к носу ложку с золотистым рисом и шумно вдыхал.

– Попробуй, – говорил он девушке. – Соли достаточно?

– Выкатывать обратно будешь ты, – пообещал Гера, когда остановил машину под фонарем.

Под крышкой капота он обнаружил клубок замасленных патрубков, грязные ребра двигателя, обрывки проводов. Ему стало тоскливо. Пока он проверит подачу топлива, определится с искрой и продует карбюратор, уже наступит утро. А в четыре надо выходить. Но, как говорится, взялся за гуж – неси кобылу на себе.

Девушка склонилась над его плечом. Ее дыхание пахло абрикосовой жвачкой.

– Может быть, что-нибудь отвинтилось?

«Отвинтилось»! В голове у нее что-то отвинтилось! Отправилась в дальнюю дорогу на такой развалюхе! Гера молча покачал головой. Сейчас он с умным видом закроет крышку капота и пойдет спать. Утром сводит клиентку на гору, потом вернется в отряд, пообедает и только тогда займется машиной. Значит, покупку нового велосипеда придется отложить. Да и зачем ему новый велосипед, если есть старый? Люди вон на каких примусах ездят, и ничего!

Его взгляд упал на воздушный фильтр. Он был наполовину свинчен и сдвинут в сторону, а на том месте, где должен был стоять карбюратор, растопыренной пятерней торчали лишь бензиновые шланги.

– Эй! А карбюратор где?

– Какой карбюратор?

Она задала этот вопрос с таким удивлением, будто Гера спросил ее о ядерном реакторе. Ну, артистка! Так она вдобавок не разбирается в двигателях. Странно, что она вообще доехала до побережья.

На мотор упала тень Славки. Он опустил глаза и восторженно промычал, чавкая и катая во рту кусочек горячей баранины.

– М-м-м, припоминаю! Здесь ни карбюратор, ни инжектор не полагаются. На автосалоне в Париже выставляли такую же модель. Эксклюзивный экземпляр, двигатель двадцать первого века с компьютерно-компрессионным впрыском топлива. Водитель дует в шланг, и чем сильнее дует, тем выше скорость движения…

Гера поднял взгляд на девушку.

– Как же ты доехала сюда без карбюратора?

– Не знаю, – ответила она и пожала плечами. – Может быть, он тут вообще не нужен?

– По-моему, она морочит нам голову, – сказал Гера Славке.

– Не нервничай. Женщины любят издеваться над мужчинами, компенсируя все свои последующие унижения.

– А про шланг, в который надо дуть, ты серьезно или нет? – спросила девушка Славку.

– Тебя как мама нарекла, королева автодорог?

– Мира.

– А полное имя – Миринда?

Славка смотрел на свет фонаря через бутылку. Гера не понимал, как ему удается сохранять невозмутимость? На месте друга он давно бы сорвался, сказал бы тихо, сдержанно, но прямо: мы тоже любим подурачиться, но для этого можно найти более подходящее время, тем более что шутка с карбюратором слишком затянулась, и она не стоит того, чтобы жертвовать сном.

– Значит, Мира, ты хочешь сказать, что подъехала к нашим воротам и у тебя заглох двигатель? – спросил Гера, опустив крышку капота и вытирая руки тряпкой.

– Он у меня не глох.

– Так зачем тебе понадобилась мастерская?!

– Ты никак не можешь меня понять! – обиженно ответила Мира. – Я подъехала сюда утром. Припарковалась. И на весь день ушла на пляж.

– Вот теперь понятно, – мягче произнес Гера. – Выходит, пока ты развлекалась на пляже, воришки свинтили карбюратор.

– Что же мне теперь делать? – растерянно произнесла она, глядя то на Геру, то на Славку.

– Проси гения инженерной мысли, чтобы он дотолкал твой драндулет до Воронежа, – подсказал Славка.

Мира расстроилась. Она уже не отвечала на шутки. Забралась с ногами на водительское сиденье, обняла колени и опустила на них лицо. Аленушка с картины Васнецова.

– Такой карбюратор можно поискать на авторынке в Сочи, – сказал Гера. Ему стало жалко девушку. – Наши ребята завтра поедут туда. Хочешь, закажу?

– А когда они вернутся?

– К вечеру.

Девушка не ответила. Гера снова зевнул, на этот раз не прикрывая рот рукой. Все, он сделал все, что мог. На сегодня хватит практики общения. Размещением Миры на ночлег пусть занимается Славка, он большой мастер на этот счет. А Гера умирает, хочет спать. Завтра у него трудный день, завтра он будет отрабатывать большие деньги. А сейчас он без жалости выкинет Миру вместе с «УАЗом» из своей головы.

Лежа в постели, он думал о новом велосипеде, который можно будет купить на деньги богатой стервы. Заснул быстро, несмотря на то, что Славка не меньше часа подыскивал Мире пустующую комнату во флигелях, и при этом раздавался нескончаемый треск и грохот, изредка дополняемый сдавленным смехом и шепотом.

9

Они стояли на пороге комнаты в кромешной темноте.

– Одна проблема, – шепнул Славка, нащупывая руку Миры. – Здесь нет лампочки.

– Это не проблема, – ответила девушка, осторожно освобождая руку. – Зачем мне ночью свет?

– В самом деле. Но до кровати я просто обязан тебя проводить… Это что?

– Это мой локоть… А это уже грудь… если, конечно, это не слишком смело сказано… Убери, пожалуйста, руку. Я все поняла, Слава. Не надо больше подавать сигналов и намеков. Мне все ясно: тебе хочется переспать со мной. Я это поняла сразу и безошибочно.

– Да? Неужели так заметно?

– И это очень хорошо, миленький, – торопливо бормотала она, пятясь в темную утробу комнаты. – Это, конечно, нормально. Я прекрасно к этому отношусь, и ты, пожалуйста, не волнуйся по этому поводу. Конечно же, это голос инстинкта, естественное желание молодого человека, лучшее желание из лучших, и потому ты даже возвысился в моих глазах, но я с тобой спать не буду. Это невозможно. Это просто исключено…

Она продолжала пятиться. Славка споткнулся о порог, потерял равновесие, схватился за темноту. Что-то с ужасным грохотом упало на пол.

– Странно, да? – после паузы спросила Мира.

– Что странно?

– При свете ты бы не трогал меня, правда?

– Темнота раскрепощает, как портвейн, – философски изрек он. – Не сердись, но тут в самом деле нет одеяла, и ты можешь замерзнуть.

– Да, да, да! – горячо зашептала Мира. – Я все понимаю, миленький! На это придумано тысячи поводов. И про отсутствие одеяла я уже слышала, и про холодную ночь, и стаи голодных крыс, и про невроз тревожного ожидания, который надо вылечить. Потом, ладно? Мне не хочется с тобой расставаться, правду говорю! Все будет потом… А сейчас считай, что меня просто нет. Будто я умерла, наевшись твоего плова.

– Типун тебе на язык! – испуганно ответил Славка. – У меня и мысли такой не было…

– Конечно, конечно! Не было такой мысли, не твоя она, забежала сюда, дворняжка беспризорная, тьфу на нее, веником ее, ногой ее…

Славка уже не знал, как выйти из флигеля, чтобы нечаянно не задеть Миру. Прибабахнутая какая-то! Подумаешь, красавица! Так горячо убеждала, будто Славка совсем голову потерял и себя не контролировал. Напрасно волновалась. Да не собирался он с ней спать. С какой стати он должен ложиться в постель с первой встречной? Случайная половая связь – это добровольное самоубийство. Так, во всяком случае, написано на плакатах в районной поликлинике.

– Спокойной ночи, – сказал он темноте. – В сторонку отойди, а то я боюсь, что не попаду в дверь с первого раза.

– Подожди! Помоги сумку принести.

Они вышли. Костер догорел, в очаге лишь тускло светились малиновые угли. В холодном свете фонаря кружила хоровод мошкара. Откуда-то доносился ритмичный храп. Черная кошка подбирала остатки мяса, забравшись в кастрюлю передними лапами и головой.

Славка склонился над задним сиденьем, нащупал лямки сумки и потянул ее на себя.

– Отнеси, хорошо? А я… я сейчас…

Славка понял, что Мира ждет, когда он оставит ее одну. Он закинул лямки на плечо – сумка была тяжелой – и пошел к флигелю.

– Туалет на бугре за складом, – не оборачиваясь, сказал он.

Мира смотрела ему в спину, пока он не дошел до середины двора. Мужичок так себе. Тщедушный какой-то. Но сыграть с ним в любовь все-таки придется. Завтра. А лучше – послезавтра, чтобы не сразу отклеился… Все-таки это отвратительно. Но выбора нет, придется терпеть, дразнить, рисовать самые сладостные перспективы… И еще плохо, что он прагматик и циник, а такие редко влюбляются по уши. Вот лысый втюрился бы в нее до затмения сознания. У него глаза цветочные и губы пухлые. А этого трудно будет заставить жертвовать собой. Она слышала, как он грубо говорил: «Не идут ноги – и не надо! Плевать!..» Этот плевок – в ее сторону.

Она пошла к калитке. Сдвинула тяжелый засов, толкнула дверь и вышла на пустынную улицу. Минуту постояла, посмотрела по сторонам, затем быстро присела у засохшего кустарника, пошарила рукой и подняла что-то увесистое, завернутое в промасленную тряпку. Развернула и посмотрела на черный от копоти и смазки карбюратор.

Нет, другого такого не купишь. Ни в автосервисе, ни на авторынке в Сочи. «УАЗ» шестьдесят седьмого года выпуска, военно-полевая модель, можно сказать, антиквариат. Такие машины завод давно не выпускает, и запчасти к ним никто не продает. Странно, что студия отдала ее под перевозку кабелей и софитов. Удобная, потому что крыши нет? Так у кузовной «Газели» тоже крыши нет. Такие раритетные колымаги надо ставить в кадр, на них должны куролесить герои-любовники нежной брежневской эпохи…

Она вернулась, неслышно закрыла за собой дверь и положила сверток на землю – так, что не заметить его было невозможно.

10

Гера встал затемно, в четыре, чтобы за час успеть добраться к подножию скалы. Когда стало светать, он уже налегал на педали, преодолевая крутой серпантин над ледяной и зеленоводной рекой Мзымтой. Трехсотметровый Истукан отсюда напоминал исполинскую детскую горку. С одной стороны – отвесная стена, с другой – пологий спуск, поросший лесом, по которому любят бродить туристы.

Уже издали он заметил клиентку, одетую в обтягивающие тренировочные брюки, футболку и кроссовки, и у него отлегло от сердца. Одета явно для восхождения. Значит, договор оставался в силе, и он почти явственно почувствовал, как шуршат в руке баксы.

– Ты опоздал на десять минут, – сказала она вместо приветствия и поднялась с камня, на котором сидела.

Гера не ожидал, что день начнется с предъявлений претензий, но не стал ни оправдываться, ни дерзить. Если баба платит большие деньги, то лучше помалкивать. Молча завел велосипед в кусты, замаскировал его большой сосновой веткой и принялся вытаскивать из своего рюкзака снаряжение.

Она стояла рядом, скрестив на груди руки, и наблюдала, как он выкладывает бухты, распутывает ремни страховочной обвязки и сортирует карабины и закладки.

– В восемь мы должны быть на вершине, – ультимативным тоном произнесла женщина.

Он не любил, когда с ним так разговаривали. Сжал зубы, мысленно, как советуют психологи, прочитал свою автобиографию, чтобы ответная едкая рекомендация успела испариться с языка. Затем взял обвязку, которая при сильном воображении напоминала оставшиеся от трусов резинки, и подал ее клиентке.

– Эта штука предназначена для страховки и называется…

– Это меня не интересует! – оборвала она. – Делай свое дело быстро и молча.

Гера замер и снова мысленно произнес: «Я, Алексей Герасимов, родился в тысяча девятьсот семидесятом году…» На этот раз молитва не помогла. Если их отношения уже на старте начали развиваться в столь одиозном направлении, то им лучше прыгнуть в буруны Мзымты, чем идти в одной связке на стену.

Он швырнул обвязку на траву, сунул руки в карман и в упор посмотрел на женщину. Иногда очень полезно определять стоимость собственного достоинства, чтобы не потеряться в этой жизни. Оказывается, Гера оценивал свое достоинство больше шестисот долларов.

– Вот что, – жестко произнес он, всем своим видом показывая, что не позволит разговаривать с собой как с зарвавшимся подростком в колонии для несовершеннолетних. – Если вам что-то не нравится, я могу вернуть деньги. У меня достаточно заказов, чтобы я мог подобрать себе клиента повежливее.

Насчет достаточного количества заказов он, конечно, загнул, но его решительность подействовала на стерву. Это было очень приятно осознавать, что удалось поставить ее на место и при этом сохранить задаток в кармане.

– Ладно, – примирительно сказала она и впервые с момента их встречи улыбнулась. Лучше бы она это не делала. Вокруг рта тотчас появились глубокие складки, похожие на скобки, и лицо показалось Гере еще более грубым и некрасивым. – Это я имею такие нервы. Волнение охватывает. Не бери близко к сердцу.

И совсем по-мужски протянула ему руку. Ее ладонь была узкой, тонкой, но пожатие оказалось сильным.

– Лена.

Звук «е» она произнесла напевно-протяжно, отчего Гере послышалось «Лиана». Пришлось на всякий случай уточнить:

– Как? Елена?

– Нет, Лена, – поправила она, опять играя со звуком «е».

Он окончательно запутался. Впрочем, какая разница? Ему ровным счетом наплевать на ее имя, на все ее прибамбасы, на ее внешность. Платит – и на том спасибо. В конце концов, за такие деньги можно и дьяволицу на стену затащить…

– Ногу, пожалуйста, в петлю.

Он присел перед ней на корточки. Она оперлась рукой о его плечо. Пока Гера возился с пряжкой, успел рассмотреть ее кроссовки. «Богатая, стерва, однако могла бы купить себе обувку покруче. А эти черные тапочки с имитацией прошивки вдоль подошвы приобретены явно на китайском рынке по десять долларов за килограмм. И брючки тоже скромные, уже вполне потертые на коленях и бедрах».

Он подергал за коуш.

– Не туго?

– Нет, – ответила Лена и подняла вторую ногу.

Гера натягивал петлю на ее ногу, словно чулок. Его руки невольно касались внутренней стороны ее бедер и ягодиц, но эти прикосновения были ей совершенно безразличны, она их просто не замечала, как если бы по ее ногам прошлась ветка кустарника.

Наконец он выпрямился и осмотрел Лену со всех сторон.

– Все в порядке. Я иду первым. Когда вся веревка будет выбрана, крикните мне и поднимайтесь следом. Если сорветесь – не пугайтесь. Ничего страшного не случится.

– Тебе тоже не надо пугаться, – ответила Лена, опуская на глаза солнцезащитные очки. Что она имела в виду? – Чем выше будет скорость, тем лучше.

Надо же, какая самоуверенная! Гера как-то по-новому взглянул на упругую фигуру женщины, словно хотел отгадать, действительно ли она новичок в скалолазанье или же только выдает себя за такового. Как бы то ни было, он не страдал от тщеславия, и, если Лена надумала сразить его мастерским лазанием, он только порадуется ее способностям.

Она подняла с земли и закинула на плечи рюкзак – цилиндрической формы, продолговатый, будто в нем лежало короткое бревно. Рюкзак вряд ли был слишком тяжелым, но его верхний клапан упирался Лене в затылок, не позволяя запрокидывать голову. Это здорово сковывало движения.

– Рюкзак лучше оставить здесь, – посоветовал Гера. – Тут его никто не возьмет.

Лена будто не услышала его, затянула лямки, подкинула рюкзак на плечах, проверяя, надежно ли держится.

– Там что – очень ценные вещи?

– Да!

Случалось, что он иногда цеплялся к людям, как клещ, особенно к тем, которые ему не нравились. Вроде старался для них, хотел сделать как лучше, на самом же деле просто гнул в бараний рог. Сейчас надо было бы замолчать, но его распирало изнутри от желания добиться своего.

– Тогда отложите половину мне. Вам будет легче, и мне не в тягость.

Лена резко повернулась. Сверкнули стекла черных очков. Гере показалось, что он физически ощущает ток негативных эмоций, которые подобно радиации пронзили его насквозь. Разделяя каждое слово паузой, Лена произнесла:

– Я сама понесу свои вещи!

И напролом, через жесткие кусты самшита, пошла к скале.

Ладно. Он не произнесет больше ни слова. Сейчас прижмется к теплому телу скалы, как к жене, и быстро пойдет вверх давно знакомым маршрутом. Он не позволит ей отдыхать, он будет все время ее поторапливать и заставлять двигаться до тех пор, пока не выжмет, как лимон, и не кинет ее на бетонный круг площадки обозрения, венчающей вершину Истукана. И тогда она поймет, что хозяин здесь вовсе не тот, кто платит.

11

Оседлав ствол малорослой и корявой сосны, он выбирает веревку. Солнце уже припекает так сильно, что от стены идет жар, как от доменной печи. Внизу, словно дразня, пенится, бурлит зеленоводная Мзымта. Гера защелкивает карабин на петле крюка, завинчивает муфту и дергает за веревку, словно подсекает удилищную леску.

– Страховка готова!

Сверху она напоминает паука: голова и четыре ноги, сама вся в черном, лицо хищное, злое, а веревка очень к месту играет роль паутины. Интересно, она замужем? С такой стервой вряд ли какой мужик уживется. Можно только представить, каким тоном она будет с ним разговаривать – как стареющая классная с цветущими выпускницами… Надо же, ползет, упрямо тащит на себе свой дурацкий рюкзак, еще ни разу не сорвалась. Изо всех сил старается держать высокий темп. Что и кому она хочет доказать?

– Вы не устали?

Она не реагирует на его фальшивую озабоченность. Ей не до ответа. Повиснув на руках, она пытается найти опору для ноги. До чего же у нее некрасивое лицо! Вытянулось книзу, просто ушло в подбородок. И эти круглые, как пивные пробки, глаза!

Проходит полминуты. Она все еще болтается над пропастью – беспомощная, нелепая в своем стремлении пересилить земное притяжение. Рюкзак здорово мешает ей. Злорадство – одно из величайших земных наслаждений, и Гера, отдыхая на сосне, предается ему, поглядывая вниз.

– Помоги же! – наконец сдавленно кричит она.

Он нехотя берется за веревку. Очень хочется продлить это чудесное мгновение, когда она висит на веревке, как марионетка, а он, как кукловод, определяет ей место в жизни. Кем она работает? Директором какой-нибудь торгово-посреднической фирмы? Ездит наверняка на джипе, носит брючный костюм, курит сигареты, с подчиненными разговаривает жестко, беспощадна в наказаниях, а когда разговаривает по телефону с партнерами, то говорит «Я понял» вместо «Я поняла». Создала этот неестественный образ и себя туда затолкала. Теперь приходится доказывать, что это и есть ее естество, что она на самом деле сильная, исключительно волевая, прекрасно развитая физически и чувство страха ей неведомо.

Она с трудом влезает на узкий карниз и прислоняется к стволу сосны. Лицо в красных пятнах. Дышит часто. Глаза дурные. На кончике носа дрожит мутная капелька пота.

– Сколько мы уже имеем времени?

– Двадцать минут восьмого.

Они уже прошли три четверти пути. Остается самый сложный отрезок – нависающий над пропастью «балкон». Гера, укладывая веревку кольцами у себя под ногами, думал о ее жизни – сколь закрытой от него, за семью печатями, столь и непривлекательной. Человек, посвятивший себя бизнесу, становится пожизненным рабом времени, и привычка строго регламентировать свою жизнь не дает расслабиться даже в отпуске. Какая, спрашивается, ей разница, в котором часу они взойдут на вершину?

– Отвернись, – неожиданно просит Лена.

Он еще не успевает выполнить ее просьбу, как она берется за тугую резинку спортивных брюк, вместе с трусами спускает их до колен и садится на корточки.

Ошеломленный поступком интеллигентной на вид женщины, он прыгает со ствола и, пряча глаза, быстро идет вверх. Да, все это естественно, но она запросто могла решить свои проблемы так, чтобы он этого не видел. Такое пренебрежительное бесстыдство просто унизило его! Лена ведет себя так, словно он – пустое место, словно она на стене одна в паре с роботом.

Храня молчание, они поднимаются еще четверть часа. Лена иногда вскрикивает, внезапно теряя опору, и он мгновенно блокирует веревку. Женщина, обжигаясь о камни, повисает, раскачиваясь словно маятник, но быстро приходит в чувство. На его заботливые вопросы о целостности костей не отвечает и, стиснув зубы, с удвоенной энергией идет дальше.

Под «балконом» он останавливается и закрепляется на крюке. В этом месте он должен показать Лене технику преодоления выступа. Она сильно устала, лицо ее блестит от пота, капли дрожат в густых разросшихся бровях. Поравнявшись с ним, она упирается ногами в стену, повисает над бездной, как высотный маляр, и, прикрывая ладонью глаза, смотрит на вершину.

Отсюда до вершины – рукой подать. «Балкон» частично закрывает собой ограду площадки обозрения, зато без труда можно рассмотреть пятиметровый шпиль, на который туристы постоянно привязывают какие-то ритуальные тряпки, обрывки полиэтиленовых пакетов и колготок. От этого шпиль напоминает замотанного в бинты больного, сбежавшего из хирургического отделения.

Для Геры эта площадка, выстланная шестиугольной тротуарной плиткой, была местом, где он получал от клиентов деньги. Этакое кассовое окошко. А для клиентов – настоящий рай, куда они выползают бледные, измученные подъемом, с дрожащими конечностями и мысленно клянутся, что никогда больше не ввяжутся в подобные авантюры. Лена рассматривает сваренную из металлических труб ограду площадки так, как это делал бы астроном, изучая в телескоп поверхность неизвестной планеты. То прищуривает один глаз, то склоняет голову набок, то меняет ракурс, передвигаясь, насколько позволяет веревка, из стороны в сторону. Гера следит за ней с любопытством. Может быть, она хочет построить здесь кафе и сейчас выясняет, как оно будет выглядеть со стороны обрыва?

Однако солнце уже припекает невыносимо. Пора выбираться наверх. Он начинает объяснять, как пройти «балкон».

– Видите крюк над головой? А чуть правее его – овальный выступ? Вот на этот выступ вы должны закинуть правую ногу, чтобы потом правой рукой дотянуться…

– Замолчи, – негромко произносит Лена. – Это уже не имеет значения.

Он даже не пытается понять смысл ее слов и сразу отвечает:

– Если не имеет значения, тогда попробуйте подняться без моей помощи.

Но ее интересует другое.

– Как спускаться? – едва разжимая зубы, спрашивает она и все не сводит глаз с площадки обозрения.

– Спускаться? Спускаться мы будем не здесь, а по противоположному склону. По обычной тропе…

– Нет! – снова перебивает она. – Я хочу здесь!

Она уже не сводит взгляда с площадки. Гера с удивлением смотрит на ее лицо. Нет, в глазах не страх, что-то другое… Она не хочет идти дальше. С ней что-то случилось. Она увидела нечто такое, что заставляет ее спускаться по стене. Но спуск – работа не легче, чем при подъеме, а риск сорваться намного выше. Такого еще не было, чтобы клиент, почти добравшись до вершины, вдруг просил о спуске по стене.

– Вы не ошибаетесь? Вам действительно этого хочется?

Его слова ее бесят. Она извивается, как гадюка в руках.

– Не надо лишних вопросов! Ты имеешь от меня достаточно денег!

Они болтаются на трехсотметровой высоте между небом и рекой. Более неподходящего места для спора трудно придумать.

– Мне просто вас жалко, – говорит он и думает: «Все правильно, шестьсот долларов надо отработать».

Она пристегивает к обвязке «восьмерку» – титановую петлю для спуска. Гера видит, что она нервничает и торопится.

– Как ею пользоваться?

– Проденьте веревку через кольцо… Да не спешите же вы!..

Она довольно неуклюже спускается на метр и снова поднимается под «балкон». Он со смутной тревогой бросает взгляд на перила площадки обозрения. Причина ее странного поведения – в площадке, в этом «пятачке», в этой бетонной плеши на вершине горы. Но что она могла там увидеть? На площадке никого, только обрывки тряпок, привязанные к шпилю, полощутся на ветру.

Он начинает готовить страховку для спуска. Лена будет скользить по одной веревке, он – по другой. Пока вяжет узлы, Лена стаскивает с себя рюкзак. Наверное, хочет пить. Для устойчивости она широко расставляет ноги. Веревка натягивается струной и мешает ей. Она торопится и едва не выпускает из рук рюкзак.

– У меня есть вода! – стараясь успокоить ее, говорит Гера. – Хотите попить?

Лена не отвечает. Она занята рюкзаком, она с головой погрузилась в свою странность и чудачество. Пусть пока болтается, а он не может спуститься, не поднявшись на вершину. Это обязательный ритуал – ступить на площадку и коснуться рукой шпиля. Он верит в магическую силу этого ритуала и совершает его каждый раз, штурмуя Истукан. Может быть, потому до сих пор и не было серьезных срывов и несчастных случаев?

Неторопливо, смакуя последние метры, он поднимается на «балкон». Дотягивается до крюка, вбитого в «потолок», навешивает на него стремя. Затем поднимает ногу выше головы, просовывает ее в петлю. Сколько раз проделывал этот фокус, но до конца побороть страх так и не научился. Пропасть притягивает. Кажется, что тело наливается тяжестью, а скала начинает качаться, вибрировать… Вот он уже прилип к «потолку» – ноги в стремени, руки судорожно цепляются за малейшие трещины. Теперь все внимание на правую руку. Он должен перекинуть ее на край «балкона», где есть маленький, отшлифованный пальцами скалолазов выступ. Перекинуть одним молниеносным и точным движением…

Он делает глубокий вдох, смотрит на свои белые от магнезии пальцы, со сдавленным криком разжимает их и выкидывает руку вперед. Какое-то мгновение он летит в прыжке под «потолком» и наконец хватается за спасительный выступ.

Он висит над пропастью на вытянутых руках, держась за край «балкона». Остается сущий пустяк. Подтянуться, закинуть ногу на карниз, а затем уже выбраться самому. А с «балкона» до площадки обозрения можно идти без помощи рук, как по ступеням.

– Лена! – зовет он, не видя женщины, но желая, чтобы она вволю полюбовалась его искусством. – У вас все в порядке?

Он наслаждается этим мгновением. Тело сильное, разогретое, послушное, оно подчиняется, оно кажется невесомым, неподвластным земному притяжению. Бездна манит, пустота под ногами насыщает кровь адреналином. Он не спешит. Все самое сложное позади, но клиенты этого знать не могут, и можно подурачиться, поиграть на их нервах. Он, висящий на руках на трехсотметровой высоте, производит сильное впечатление даже на самых толстокожих бегемотов, а девчонки просто визжат от страха… Но что это? Шуршание гравия! Частые шаги, тяжелое дыхание. Где-то рядом человек…

Он задирает голову кверху. Над перилами площадки обозрения мелькает что-то красное. Это невысокий темноволосый человек с усами, в светлых спортивных шортах и красной футболке. Человек смотрит куда-то вдаль, где море сливается с небом, и энергично разводит в стороны руки. У него неплохие бицепсы. На стальной цепочке, которая петлей сдавливает его шею, висят два ключа и небольшая плоская пластинка, напоминающая миниатюрную кредитную карточку. Человек не видит Геру и делает свою гимнастику с одухотворенным выражением на лице, словно медитирует.

Надо полагать, Истукан своим присутствием осчастливил какой-то любитель оздоровительного бега. Ничего удивительного, вокруг разбросано много дач и санаториев. Надо отдать должное выносливости этого мужика. Бегом на Истукан – это задача не для новичков. И губа у него не дура, место для зарядки выбрал восхитительное, а в столь ранний час ни на площадке, ни на стене обычно никого нет, никто не помешает.

Гере не хочется выдавать себя и привлекать внимание незнакомца. Он испытывает такое чувство, словно нечаянно натыкается на парочку, занимающуюся любовью в укромном месте. Воспитанный человек немедленно развернется и тихо-тихо уйдет, чтобы не подумали, будто он подсматривает.

Гера пытается поймать ногой стремя, чтобы на нем переждать под «балконом», как вдруг по его ушам бьет звонкий щелчок и, меняясь в тембре, с шипением проваливается в пропасть. Гера машинально вскидывает голову и, леденея от ужаса, видит, как человек в красной майке медленно переваливается через ограждение и, растопырив руки, летит вниз. С отвратительным стуком его голова ударяется о «балкон» и брызжет клубничными мозгами во все стороны. Вращаясь, тело еще несколько секунд падает вдоль стены. Превратившись в красную точку, оно наконец падает в реку.

До боли вывернув шею, Гера пытается взглянуть на Лену. Он видит ее. Это похоже на дурной сон. Она, по-прежнему упираясь ногами в стену, вскидывает тонкую, изящную, сверкающую полированной сталью винтовку с оптическим прицелом и направляет ствол в него. Откуда у нее винтовка? Все, он пропал… Она убьет его… Надо бежать!.. Но куда?! Как?!.

Цокая, сверху все еще прыгают камни, вращаются, с вертолетным рокотом пролетают рядом с его лицом. Лена заглядывает одним глазом в оптический прицел. Он каменеет. За что?.. Почему он должен умереть?.. Почему его все оставили наедине с сумасшедшей убийцей?..

Она медленно давит на курок. Он разжимает пальцы. Они делают это одновременно.