Глава 3
Современное состояние института реабилитации в российском законодательстве
1. Основные положения института реабилитации в российском законодательстве
Говоря о реабилитации как об ответственности государства перед личностью за причиненный ей действиями должностных лиц государственных органов ущерб, мы вновь пытаемся перенести теоретические основания возмещения такого ущерба в практическую действительность.
Основополагающие нормы института реабилитации содержатся в ст. 53 Конституции РФ, согласно которой каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц.
Ставшие отправной точкой для развития и становления института реабилитации в России положения Конституции РФ конкретизированы в главе 59 Гражданского кодекса Российской Федерации[109], закрепляющей нормы об обязательствах вследствие причинения вреда.
По сравнению со ст. 53 Конституции РФ в ГК РФ расширен круг лиц, имеющих право на возмещение вреда, причиненного действиями (бездействием) государственных органов и их должностных лиц. В их числе названы не только граждане, но и юридические лица.
Так, ст. 1069 ГК РФ закрепляет общие положения о возмещении вреда, причиненного гражданину или юридическому лицу в результате незаконных действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления либо должностных лиц этих органов, в том числе в результате издания не соответствующего закону или иному правовому акту акта государственного органа или органа местного самоуправления. При этом в данной статье указано, что вред возмещается за счет, соответственно, казны Российской Федерации, казны субъекта Российской Федерации или казны муниципального образования.
В ст. 1070 ГК РФ изложены частные случаи возмещения вреда гражданину при незаконном осуждении, незаконном привлечении к уголовной ответственности, незаконном применении в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконном привлечении к административной ответственности в виде административного ареста, а также юридическому лицу при незаконном привлечении к административной ответственности в виде административного приостановления деятельности. Установлено, что вред возмещается за счет казны Российской Федерации, а в случаях, предусмотренных законом, за счет казны субъекта Российской Федерации или казны муниципального образования в полном объеме независимо от вины должностных лиц органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда в порядке, установленном законом[110].
В остальных же случаях, если в результате незаконной деятельности органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда гражданину или юридическому лицу причиняется вред, он подлежит возмещению по основаниям и в порядке, которые предусмотрены ст. 1069 ГК РФ. Вред, причиненный при осуществлении правосудия, возмещается в случае, если вина судьи установлена приговором суда, вступившим в законную силу.
Требование о необходимости установления вины судьи, вступившим в законную силу приговором суда стало предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ.
В Постановлении от 25 января 2001 г. № 1-П Конституционный Суд РФ указал, что в случаях противоправного поведения судьи, выразившегося в принятии им незаконного судебного акта по вопросам, не определяющим материально-правовое положение сторон, либо не выраженного в судебном акте, его вина может быть установлена не только приговором суда, но и иным судебным решением[111].
Суть и ценность указанного Постановления Конституционного Суда РФ сводится к тому, что оно уточняет содержащееся в п. 2 ст. 1070 ГК РФ положение, согласно которому под осуществлением правосудия понимается не все судопроизводство, а лишь принятие судебных актов, разрешающих дело по существу. Все другие акты, принимаемые судом по гражданскому делу, не охватываются понятием «осуществление правосудия», в таких актах, по мнению Конституционного Суда РФ, главным образом решаются процессуально-правовые вопросы, которые возникают в процессе, и, следовательно, они не относятся к осуществлению правосудия. Таким образом, Конституционный Суд РФ дал определение правосудия, которое стало общеобязательным. А это, в свою очередь, означает, что в случае, если судья издает незаконный акт (или проявляет противоправное бездействие) по вопросам, не относящимся к разрешению дела по существу, его вина может быть установлена не только приговором суда, вступившим в законную силу, но и иным судебным решением. Иным считается и такое судебное решение, которое выносится по иску лица, потерпевшего от действий судьи, допустившего грубое нарушение процедуры.
Таким образом, сужая понятие «осуществление правосудия» и вводя положение об ответственности судей за действия (бездействия), находящиеся за рамками правосудия, но относящиеся к деятельности судей в рамках судопроизводства, Конституционный Суд РФ делает следующий вывод: уголовно не наказуемые, но незаконные виновные действия (или бездействие) судьи в судопроизводстве (нарушение разумных сроков судебного разбирательства, несвоевременное вручение заинтересованным лицам процессуальных документов, неправомерная задержка исполнения и т. п.), причинившие вред конкретным лицам, должны рассматриваться как нарушение права на справедливое судебное разбирательство, что предполагает необходимость справедливой компенсации пострадавшим лицам независимо от того, установлена уголовная вина судьи или нет.
В связи с тем, что ни п. 2 ст. 1070 ГК РФ, ни иными нормами, содержащимися в законодательстве Российской Федерации, указанные случаи не предусмотрены, Федеральному Собранию было рекомендовано в законодательном порядке урегулировать основания и порядок возмещения государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) суда, а также определить подведомственность и подсудность таких дел.
Сделано это не было, и лица, чьи права и свободы нарушены судом в судебном производстве, выходящем за рамки понятия «правосудия», вынуждены отстаивать свои законные интересы, получая бесконечные отказы[112].
Кроме того, указывая в ГК РФ на незаконность действий (бездействий) суда и других государственных органов, законодатель, как, впрочем, и Конституционный Суд РФ, совсем не рассматривает случаи, когда такие действия являются необоснованными. Между тем, будучи законными, но необоснованными, они не менее вредны для лиц, в отношении которых допущены.
Заслугой законодателя стало установление и развитие при разработке ГК РФ положений о денежной компенсации морального вреда, независимо от вины причинителя, в случаях, когда вред причинен гражданину в результате его незаконного осуждения, незаконного привлечения к уголовной ответственности, незаконного применения в качестве меры пресечения заключения под стражу или подписки о невыезде, незаконного наложения административного взыскания в виде ареста или исправительных работ (ст. 1099–1101 ГК РФ).
Рассуждая же о возможности компенсации морального вреда, причиненного юридическому лицу, следует отметить, что этот вопрос решен законодателем в п. 7 ст. 152 ГК РФ, предусматривающем возможность защиты деловой репутации юридического лица путем обращения в суд, в том числе с требованием о возмещении морального вреда.
Однако в судебной практике данной вопрос решается неоднозначно. Скажем, суды общей юрисдикции удовлетворяют подобные требования юридических лиц (организаций), руководствуясь разъяснением Пленума Верховного Суда РФ, данным им в п. 5 своего Постановления № 10 от 20 декабря 1994 г.[113]
В то же время арбитражные суды, напротив, не считают возможной реализацию юридическим лицом такого способа защиты своей деловой репутации, «поскольку юридическое лицо не может испытывать физических или нравственных страданий»[114].
Согласно позиции Конституционного Суда РФ, основанной на ч. 1 ст. 46 Конституции РФ, право на судебную защиту по своей правовой природе может принадлежать как физическим, так и юридическим лицам, при этом оно выступает гарантией других конституционных прав – в частности, права свободно использовать свои способности и имущество для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности и права иметь в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом как единолично, так и совместно с другими лицами, – которые распространяются на юридические лица в той степени, в какой эти права по своей природе могут быть к ним применимы[115].
Таким образом, по мнению Конституционного Суда РФ, правило, содержащееся в п. 5 ст. 152 ГК РФ, в части, касающейся защиты деловой репутации гражданина, аналогичным образом применяется и для защиты деловой репутации юридических лиц.
Упоминает Конституционный Суд РФ международный опыт и практику по данному вопросу.
Так, ст. 41 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, являющаяся в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ составной частью правовой системы Российской Федерации, допускает взыскание с государства, виновного в нарушении ее положений, справедливой компенсации потерпевшей стороне, в том числе юридическому лицу, для обеспечения действенности права на справедливое судебное разбирательство. А в решении от 6 апреля 2000 г. по делу «Компания Комингерсол С. А. против Португалии» Европейский Суд по правам человека пришел к выводу о том, что суд не может исключить возможность присуждения коммерческой компании компенсации за нематериальные убытки, которые «могут включать виды требований, являющиеся в большей или меньшей степени "объективными" или "субъективными". Среди них необходимо принять во внимание репутацию компании, неопределенность в планировании решений, препятствия в управлении компанией (для которых не существует четкого метода подсчета) и, наконец, хотя и в меньшей степени, беспокойство и неудобства, причиненные членам руководства компании»[116].
Согласно ст. 1071 ГК РФ от имени казны по общему правилу выступают финансовые органы, которые и являются ответчиками по искам о возмещении вреда, причиненного гражданам незаконными действиями государственных органов и должностных лиц.
Однако на первых порах практика столкнулась с проблемой: в течение двух лет с момента вступления в силу второй части ГК РФ федеральным бюджетом суммы на указанные цели предусмотрены не были, что значительно затрудняло реализацию положений ст. 1071 ГК РФ[117].
Е. А. Суханов подчеркивает, что Министерство финансов Российской Федерации неоднократно указывало на то обстоятельство, что возмещение морального и материального ущерба, причиненного следственными и судебными органами, не предусмотрено в составе расходов федерального бюджета на соответствующий год, и на этом основании требовало от судов конкретизировать в своих решениях источник выплаты в зависимости от нанесшего ущерб субъекта, например за счет финансирования органов внутренних дел, что само собой сводило на нет требования Конституции РФ и ГК РФ[118].
В п. 3 ст. 1081 ГК РФ указано, что Российская Федерация, субъект Российской Федерации или муниципальное образование в случае возмещения ими вреда, причиненного должностным лицом органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры или суда, имеют право регресса к этому лицу, если его вина установлена приговором суда, вступившим в законную силу.
Однако регрессное взыскание понесенных государством расходов с конкретных должностных лиц, виновных в незаконных действиях, не представляется возможным, поскольку факт незаконности действий указанных должностных лиц установить крайне сложно.
Между тем положения Конституции РФ и ГК РФ устанавливают непосредственную ответственность государства за действия государственных органов и должностных лиц.
Законодатель совершенно правильно показал в нормах ГК РФ, что причинитель вреда и субъект ответственности не совпадают. Причинителем вреда является государственный орган либо должностное лицо, субъектом ответственности – само государство, что представляется совершенно правильным с точки зрения соблюдения принципа ответственности государства перед личностью, в основу которого положены отношения, возникающие непосредственно между государством и личностью, а не между государственным органом или должностным лицом и личностью.
Совершенно правильным представляется и закрепление основных положений данного принципа в ГК РФ, поскольку возмещение вреда является универсальным правовым способом защиты нарушенных прав, а гражданское право, будучи материальной отраслью права, устанавливает те неотчуждаемые права и свободы человека и другие нематериальные блага, которые защищаются гражданским законодательством, тем самым предоставляя процессуальным отраслям права отправную точку для последующей законодательной регламентации и практического применения.
Между тем п. 3. ст. 2 ГК РФ устанавливает, что к имущественным отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, в том числе к налоговым и другим финансовым и административным отношениям, гражданское законодательство не применяется, если иное не предусмотрено законодательством.
Поскольку отношения между личностью и государством носят публичный характер, а порядок и процедура их регулирования – процессуальный, нам представляется, что институт реабилитации следует рассматривать в контексте процессуальных отраслей права.
Анализируя действующее процессуальное российское законодательство, мы находим надлежащее законодательное признание и закрепление института реабилитации в нормах уголовно-процессуального права, при этом в других отраслях он не находит прямого выражения, а представлен отдельными положениями, носящими фрагментарный характер и преследующими цель возмещения причиненного лицу вреда, если такой вред имел место при осуществлении правосудия и реализации некоторых процессуальных процедур.
Давая краткую характеристику тому, что из себя представляет процессуальное законодательство, следует сказать о его формализме, четкости, обязательности, средствах обеспечения и принуждения.
Так, формализм выражается в том, что каждое действие имеет определенную форму и не может быть совершено иначе, чем того требует процессуальный закон.
Четкость выражается в конкретности каждой процессуальной нормы как во времени и пространстве, так и в отношении определенного круга лиц.
Обязательность выражается в характере процессуальных норм, которые, являясь публичными, в императивной форме предусматривают выполнение властных предписаний всеми лицами и государственными органами.
Средства обеспечения и принуждения – методы и способы, обеспечивающие выполнение всеми участниками процессуальных отношений предписаний соответствующей процессуальной нормы.
Таким образом, лицо, вовлеченное в сферу процессуальных отношений, становится обязанным соблюдать все формальности процессуального законодательства, хочется ему этого или нет, ибо в противном случае государство в лице созданных им органов и принудит лицо к выполнению его процессуальных обязанностей.
Несомненно, лицо в таком случае терпит определенные лишения, ему причиняется вред, его права ущемляются силой государственного принуждения.
Все становится понятным, когда мы дополняем сказанное о процессуальном законодательстве знаниями о сущности права.
Право, в соответствии с теорией, представляет собой систему общеобязательных, формально определенных юридических норм, выражающих общественную, классовую волю, устанавливаемых и обеспечиваемых государством и направленных на урегулирование общественных отношений.
Очевидно, такие принципы права, как справедливость, гуманизм, равенство граждан перед законом и судом, составляют его суть, а соблюдение этих принципов обеспечивается средствами государственного принуждения. Однако вовлечение в данные отношения совершенно постороннего человека, к которому необоснованно применяются меры принуждения, является негативным обстоятельством, выходящим за рамки нормальных общественных отношений.
В таком случае лицу необходима законодательно установленная возможность восстановления его прав и возмещения причиненного ущерба, которая станет средством исправления последствий, вызванных применением государством мер принуждения в процессуальных отношениях.
В настоящее время вопрос этот разработан слабо. Процессуальное законодательство, за исключением уголовного, не знает ни термина «реабилитация», ни большинства положений данного правового института, при этом, по нашему мнению, особое внимание исследователей и законодателя должно быть уделено вопросу внедрения института реабилитации в производство по делам об административных правонарушениях, которое по своему характеру является весьма жестким и императивным для некоторых участников данного вида производства, в частности для лиц, в отношении которых ведется производство по делу об административном правонарушении.
Так, основные положения производства по делам об административных правонарушениях изложены в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях[119], где в ст. 27.1 перечислены следующие меры обеспечения производства по делу, применяемые в целях пресечения административного правонарушения, установления личности нарушителя, составления протокола об административном правонарушении при невозможности его составления на месте выявления административного правонарушения, обеспечения своевременного и правильного рассмотрения дела об административном правонарушении и исполнения принятого по делу постановления:
1) доставление;
2) административное задержание;
3) личный досмотр, досмотр вещей, досмотр транспортного средства, находящихся при физическом лице; осмотр принадлежащих юридическому лицу помещений, территорий, находящихся там вещей и документов;
4) изъятие вещей и документов;
5) отстранение от управления транспортным средством соответствующего вида;
6) медицинское освидетельствование на состояние опьянения;
7) задержание транспортного средства, запрещение его эксплуатации;
8) арест товаров, транспортных средств и иных вещей;
9) привод;
10) временный запрет деятельности.
Несомненно, применение к лицу указанных мер существенно ограничивает его права, свободы, а также причиняет имущественный и моральный вред, однако надлежащее применение данных мер соответствует задачам законодательства об административных правонарушениях. Если же меры эти применяются к лицу незаконно или необоснованно, то ситуация приобретает совершенно иной характер. Лицо, сталкиваясь с государственной машиной, нуждается в гарантиях восстановления своих прав, свобод и возмещения вреда в полном объеме.
Гарантии возмещения вреда, причиненного незаконным применением мер обеспечения производства по делу об административном правонарушении, содержатся в ч. 2 ст. 27.1 КоАП РФ, в соответствии с которой такой вред подлежит возмещению в порядке, предусмотренном гражданским законодательством.
Вот и все гарантии предоставленные лицу, вовлеченному в производство по делу об административном правонарушении. Более в статьях КоАП РФ мы не находим ни одной нормы.
Как отмечает Пленум Верховного Суда РФ, требования о возмещении материального и морального вреда, причиненного незаконным применением мер обеспечения производства по делу об административном правонарушении (ч. 2 ст. 27.1 КоАП РФ) и незаконным привлечением к административной ответственности, подлежат рассмотрению в соответствии с гражданским законодательством в порядке гражданского судопроизводства[120].
Между тем предметом правового регулирования административного права выступают отношения, возникающие в сфере государственного управления, правовое регулирование здесь осуществляется с помощью императивного метода, что придает данной отрасли права публичный характер, а нормы и институты, содержащиеся в КоАП РФ, по своей процессуальной природе приближают его к уголовно-процессуальному праву.
Анализ Особенной части КоАП РФ, содержащей составы различных административных правонарушений, показывает, что задачами административного законодательства являются регулирование общественных отношений и недопущение каких-либо социальных отклонений.
Общеизвестно, что социальные отклонения в поведении – выражение негативного отношения индивида или социальной группы к соблюдению действующих законов и норм морали, сложившихся в обществе.
Социальные отклонения можно классифицировать по ряду оснований. Наиболее распространено их деление в зависимости от вида нарушаемой нормы: на преступления и правонарушения (административные, гражданские, трудовые и пр.), а также аморальные проступки.
На наш взгляд, деление социальных отклонений на административные правонарушения и преступления весьма условно. Об этом говорит как современная правоприменительная практика, так и мировой опыт[121].
Уголовное и административное право устанавливают ответственность за нарушение норм различных отраслей права. Единство материальной природы объекта преступлений и административных правонарушений ставит перед законодателем проблему разграничения преступлений и административных правонарушений и, прежде всего, их смежных составов. В КоАП РФ и Уголовном кодексе Российской Федерации[122] содержится около 100 таких «пограничных» составов[123].
Сказанное подчеркивает сходство административного права с уголовным и уголовно-процессуальным.
По данным Генеральной прокуратуры Российской Федерации, масштабы роста регистрируемых в стране административных правонарушений таковы, что в 1996 г. только по инициативе милицейских служб привлечен к ответственности каждый третий гражданин России[124].
Согласно статистическим данным Министерства внутренних дел РФ, в 2003 г. органами внутренних дел было зарегистрировано 2 млн 756 тыс. преступлений, в 2004 г. – 2 млн 894 тыс., в 2005 г. – 3 млн 555 тыс.[125]
По данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2003 г. мировыми и районными судами было рассмотрено 3 млн 273 тыс. дел об административных правонарушениях, в 2004 г. – 3 млн 798 тыс., в 2005 г. – 4 млн 287 тыс.[126]
Однако, государственные органы и должностные лица, уполномоченные рассматривать дела об административных правонарушениях, как показывает судебная и прокурорская практика последних лет, не всегда правильно применяют административное законодательство, что служит причиной вовлечения в производство по делам об административных нарушениях непричастных к ним лиц.
Так, постановлением судьи Октябрьского районного суда от 16 ноября 1994 г. гражданка А. была привлечена к административной ответственности по ч. 1 ст. 150 КоАП РСФСР и подвергнута штрафу в размере 10 250 рублей.
Гражданка А. признана виновной в том, что 15 ноября 1994 г. в 12 часов на Сенной площади в Санкт-Петербурге торговала с рук в неустановленном месте парой сапог.
Заместитель прокурора Санкт-Петербурга в протесте поставил вопрос об отмене судебного постановления в отношении гражданки А. и о прекращении административного производства по следующим основаниям. В соответствии со ст. 20 КоАП РСФСР не подлежит административной ответственности лицо, которое во время совершения противоправного действия или бездействия находилось в состоянии невменяемости.
Проверкой, проведенной прокуратурой Санкт-Петербурга, установлено, что гражданка А. состоит на учете в ПНД с диагнозом «шизофрения» и является инвалидом 2-й группы.
Вопрос о вменяемости гражданки А. в момент инкриминируемого ей административного правонарушения в ходе производства по делу об административном правонарушении не исследовался.
Постановлением председателя Санкт-Петербургского городского суда от 16 ноября 1995 г. протест прокурора удовлетворен, производство по административному делу в отношении гражданки А. прекращено[127].
Недавняя история показывает, что в Санкт-Петербурге 1/3 органов, уполномоченных рассматривать дела об административных правонарушениях, ежегодно привлекали к административной ответственности граждан больше, чем жителей города, достигших возраста, с которого наступает административная ответственность[128].
Порядка 7 тыс. административных дел были в 2004 г. прекращены судами Санкт-Петербурга, в том числе с освобождением от административной ответственности[129].
Между тем, за каждым таким делом кроется незаконное или необоснованное применение мер обеспечения производства по делу об административном правонарушении или установление и применение одного или нескольких достаточно суровых видов административного наказания, среди которых, в соответствии с ч. 1 ст. 3.2 КоАП РФ:
1) предупреждение;
2) административный штраф;
3) возмездное изъятие орудия совершения или предмета административного правонарушения;
4) конфискация орудия совершения или предмета административного правонарушения;
5) лишение специального права, предоставленного физическому лицу;
6) административный арест;
7) административное выдворение за пределы Российской Федерации иностранного гражданина или лица без гражданства;
8) дисквалификация;
9) административное приостановление деятельности.
Учитывая изложенное, можно заключить, что при жесткости процессуальных норм административного законодательства, приближающихся к жесткости уголовно-процессуальных норм, и отсутствии в КоАП РФ надлежащего механизма восстановления нарушенных прав и возмещения вреда лицам, незаконно или необоснованно вовлеченным в производство по делам об административных правонарушениях, существует острая необходимость в разработке и законодательном закреплении института реабилитации в так называемом «административном процессе».
Гражданское процессуальное право и арбитражное процессуальное право исключают возможность ответственности государства перед личностью в рамках данных видов судопроизводства.
Казалось бы, о какой ответственности государства может идти речь в гражданском или арбитражном процессуальном праве, когда государство в лице судебных органов является здесь лишь арбитром и, если выступает в качестве одной из сторон, то пользуется равными правами по сравнению со стороной противной?
Однако основания для установления ответственности государства имеются. Речь идет о случаях незаконных или необоснованных действий (бездействии) должностных лиц государственных органов в рамках их процессуальной деятельности, выражающихся в вовлечении государственным органом (должностным лицом) «постороннего» лица в судопроизводство по основаниям, не являющимся законными или обоснованными, нарушении судом требований процессуального законодательства, нарушение сроков рассмотрения дел, перерастающее в откровенную волокиту, принятии решений в поддержку участников процесса, злоупотребляющих своими процессуальными правами без всестороннего дополнительного выяснения обстоятельств дела, аморальном поведении судьи.
Такие основания могут возникнуть, например, в случае, когда иск заявлен к ненадлежащему ответчику.
Существует вероятность допущения злоупотребления правами, неосмотрительности или ненадлежащего выполнения обязанностей, как истцом, так и судом, рассматривающим дело.
Между тем причиняемый вред состоит как в экономических потерях (оплата услуг представителя, собирание доказательств, явка в суд и т. д.), так и в моральных переживаниях лица, участвующего в деле, потерпевшего от недобросовестной стороны или суда.
Как отмечает Г. 3. Климова «ментальность российских граждан такова, что один только вызов в суд по повестке в качестве ответчика означает для них "привлечение к суду", и в народе часто не делают различий между уголовным и гражданским судебным разбирательством, для большинства людей это тяжелое моральное испытание»[130]. Далее автор задается вопросом: «Что же тогда чувствует человек, которого незаслуженно признали должником и взыскали с него имущество?»[131]
В соответствии с ч. 1 ст. 41 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации[132], суд при подготовке дела или во время разбирательства в суде первой инстанции может допустить по ходатайству или с согласия истца замену ненадлежащего ответчика надлежащим.
Как видно, право замены ответчика принадлежит только истцу. Но истец может не заявить ходатайства или не согласиться с предложением суда о замене ненадлежащего ответчика, в свою очередь, суд может по тем или иным причинам не допустить замену ненадлежащего ответчика, о которой ходатайствует истец.
Если замена ненадлежащего ответчика так и не была произведена, рассмотрение дела по предъявленному иску продолжается.
Нормой, гарантирующей защиту нарушенных прав лица, необоснованно вовлеченного в чуждый ему гражданский процесс, остается ст. 99 ГПК РФ, устанавливающая, что со стороны, недобросовестно заявившей неосновательный иск или спор относительно иска либо систематически противодействовавшей правильному и своевременному рассмотрению и разрешению дела, суд может взыскать в пользу другой стороны компенсацию за фактическую потерю времени, при этом размер компенсации определяется судом в разумных пределах и с учетом конкретных обстоятельств.
Однако это не совсем реабилитация, и неправомерной деятельности суда данная статья не затрагивает.
Кроме того, практического применения данная статья не находит, что не позволяет эффективно бороться с ростом процессуальных нарушений, и, как отмечается в литературе, на это есть ряд причин[133].
Во-первых, санкция незначительна и потому недостаточно эффективна, она не может возмещать нанесенный пострадавшей стороне ущерб.
Во-вторых, требования о компенсации за фактическую потерю времени может заявить только физическое лицо, являющееся стороной по делу (при этом законодателем не дается оценка злоупотреблениям других участвующих в деле лиц), так как юридическое лицо или государственный орган, чьи представители в суде действуют в рамках определенного поручения на представление интересов, фактически выполняют свою трудовую функцию.
В-третьих, не ясно, что следует понимать под недобросовестностью и как четко отграничить ее от добросовестного заблуждения.
В-четвертых, необходимо уточнить, что конкретно является основанием взыскания (факт потери времени или возникшие по этой причине неблагоприятные последствия), какие доказательства позволяют заключить, что поведение стороны недобросовестно, по чьей инициативе (суда или стороны) может быть произведено взыскание.
В-пятых, непонятно, каким образом должна быть установлена вина стороны злоупотребляющей правами.
И, наконец, неясно, как должен определяться размер компенсации и какие обстоятельства суд должен принимать во внимание.
Разрешение названных проблем позволит лицу, в отношении которого были допущены процессуальные злоупотребления, частично компенсировать свои убытки, связанные с явкой в суд, потерей времени и прочими неудобствами.
Так, попытки решения указанных выше вопросов предпринимались Верховным Судом РФ[134], однако этого оказалось недостаточно, суды как остерегались ранее применять положения ст. 99 ГПК РФ (ст. 92 ГПК РСФСР), так продолжают делать это и сейчас. В данном направлении необходима поддержка законодателя.
Если же по предъявленному иску с участием ненадлежащего ответчика все же состоится решение суда с приведением его в исполнение, то, в случае отмены такого решения и принятия после нового рассмотрения дела решения суда об отказе в иске полностью или в части либо определения о прекращении производства по делу или об оставлении заявления без рассмотрения, ответчику возвращается все, что было с него взыскано в пользу истца по отмененному решению суда. Называется данное положение поворотом исполнения решения суда и регламентируется ст. 443, 444 и 445 ГПК РФ.
Основания для восстановления прав и возмещения причиненного ущерба имеются и в случае привлечения лица в качестве надлежащего ответчика, но несоответствия применения судом мер по обеспечению иска, принятых по заявлению лиц, участвующих в деле.
Меры по обеспечению иска указаны в ст. 140 ГПК РФ:
1) наложение ареста на имущество, принадлежащее ответчику и находящееся у него или других лиц;
2) запрещение ответчику совершать определенные действия;
3) запрещение другим лицам совершать определенные действия, касающиеся предмета спора, в том числе передавать имущество ответчику или выполнять по отношению к нему иные обязательства;
4) приостановление реализации имущества в случае предъявления иска об освобождении имущества от ареста (исключении из описи);
5) приостановление взыскания по исполнительному документу, оспариваемому должником в судебном порядке.
В необходимых случаях, если непринятие мер по обеспечению иска может затруднить или сделать невозможным исполнение решения суда, он (суд) может принять иные меры по обеспечению иска. Кроме того, суд может применить несколько мер по обеспечению иска.
При этом ч. 3 ст. 140 ГПК РФ устанавливает, что меры по обеспечению иска должны быть соразмерны заявленному истцом требованию. В то же время в ст. 141 ГПК РФ указано, что заявление об обеспечении иска рассматривается судом без извещения ответчика и других лиц, участвующих в деле, ответчику направляется лишь копия определения.
Если же обеспечительные меры явно не соответствуют заявленным истцом требованиям либо если вступившим в законную силу решением суда в иске будет отказано, ответчик вправе предъявить к истцу иск о возмещении убытков, причиненных ему мерами по обеспечению иска, принятыми по просьбе истца.
Действиям же суда законодатель вновь не дает оценки.
Между тем применение указанных мер по обеспечению иска может быть вызвано и злоупотреблением со стороны лица, заявляющего данные требования, своими процессуальными правами, независимо от того, к надлежащему или ненадлежащему ответчику либо иному лицу такие требования заявлены.
Как указывает В. Бакшинскас, в подобных случаях меры по обеспечению иска зачастую уже не выступают как средство достижения (обеспечения) цели иска, а сами по себе становятся его целью, при этом характер и виды обеспечительных мер ограничиваются лишь фантазией судьи[135].
Однако, вынося определения о принятии мер по обеспечению иска, руководствуясь «судейским усмотрением», не задумываясь над последствиями своих действий и всесторонне не исследуя заявляемые требования о применении обеспечительных мер, судья своими действиями причиняет не только нравственные страдания, но и имущественный вред лицам, чьи права ограничиваются принимаемыми судом мерами.
Таким же образом решены вопросы, касающиеся восстановления прав и возмещения причиненного ущерба, в арбитражном процессуальном законодательстве, с присущими ему особенностями, главной из которых является то, что в данном виде судопроизводства, как правило, участвует юридическое лицо[136]. Однако, по нашему мнению, последнее в данном случае не является субъектом реабилитации, поскольку таковым может быть только физическое лицо, но имеет право на применение положений института реабилитации в отношении причиненного ему ущерба, о чем речь пойдет в следующих параграфах настоящей главы.
Так, Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации[137] не содержит положения о компенсации за фактическую потерю времени, в случае предъявления иска к ненадлежащему ответчику, предоставляя возможность отнесения судебных расходов на лицо, злоупотребляющее своими процессуальными правами (ст. 111 АПК РФ).
Поворот исполнения судебного акта регламентирован ст. 325 АПК РФ, устанавливающей, что в случае, если приведенный в исполнение судебный акт отменен полностью или в части и принят новый судебный акт о полном или частичном отказе в иске, либо иск оставлен без рассмотрения, либо производство по делу прекращено, ответчику возвращается все то, что было взыскано с него в пользу истца по отмененному или измененному в соответствующей части судебному акту.
Что же касается обеспечительных мер, то арбитражный процесс знает такой вид обеспечения, как встречное, гарантирующее возмещение возможных для ответчика убытков путем внесения на депозитный счет суда денежных средств в размере, предложенном судом, либо предоставления банковской гарантии, поручительства или иного финансового обеспечения на ту же сумму. Размер встречного обеспечения может быть установлен в пределах имущественных требований истца, указанных в его заявлении, а также суммы процентов от этих требований, и не может составлять менее половины размера имущественных требований.
Кроме того, ст. 98 АПК РФ устанавливает, что ответчик и другие лица, которым обеспечением иска причинены убытки, после вступления в законную силу судебного акта арбитражного суда об отказе в удовлетворении иска вправе требовать от лица, ходатайствовавшего об обеспечении иска, возмещения убытков путем предъявления иска.
Как видно из рассмотрения положений гражданского и арбитражного процессуального права, законодатель, предоставляя лицу некоторые гарантии в отношении злоупотребления правами со стороны контрагента, вовсе не придает значения тому обстоятельству, что причиной наступления неблагоприятных последствий для лиц, незаконно или необоснованно вовлеченных в процесс, могут быть действия либо бездействия суда.
Таким образом, представляется необходимым установить реабилитацию в гражданском и арбитражном процессах.
Думается, что в данных видах судопроизводства институт реабилитации должен иметь место в случаях, указанных выше, а именно: вовлечения государственным органом (должностным лицом) «постороннего» лица в судопроизводство по основаниям, не являющимся законными или обоснованными; нарушения судом требований процессуального законодательства; нарушения сроков рассмотрения дел, перерастающего в откровенную волокиту, принятия решений в поддержку участников процесса, злоупотребляющих своими процессуальными правами, без всестороннего дополнительного выяснения обстоятельств дела; аморального поведения судьи.
Причинение вреда, вызванное действиями лиц, выступающих в процессе и злоупотребляющих правом, также, по нашему мнению, должно получить подробную регламентацию в процессуальном законодательстве, оставаясь, однако, за рамками положений института реабилитации.
Вместе с тем нельзя согласиться с встречающейся в литературе точкой зрения о необходимости установления персональной ответственности судей, когда требования о возмещении причиненного вреда предъявлялись бы непосредственно к судье, действиями которого, по мнению лица, ему причинен вред[138]. Ведь не случайно законодателем для судей установлен определенный иммунитет, который служит действенным инструментом обеспечения принципа разделения властей и исключает различные попытки внести дисбаланс в организацию судебной ветви власти. В этом смысле институт реабилитации, в рамках которого государство берет на себя все бремя ответственности, является, по нашему мнению, наиболее оптимальным регулятором общественных отношений.
Однако мы считаем вполне допустимой регрессную ответственность судей: государство, осуществляя возмещение вреда, будет удерживать средства из денежного довольствия конкретного судьи, решением, действием или бездействием которого лицу был причинен вред, в последствии возмещенный государством, в заранее определенных законодателем размерах, в порядке, установленном трудовым и гражданским законодательством.
Сказанное в полной мере относится и к должностным лицам иных государственных органов.
Для реализации данного предложения, представляется необходимым дополнить главу 39 Трудового кодекса Российской Федерации[139] положением, в соответствии с которым работник будет признан материально ответственным перед работодателем за свои виновные противоправные действия (бездействия), причинившие третьему лицу ущерб, который был компенсирован указанному лицу работодателем, в случае, если незаконным или необоснованным действиям работника дана соответствующая правовая оценка в судебном решении (установлена его вина), вступившем в законную силу.
С учетом сказанного представляется необходимым в п. 3. ст. 1081 ГК РФ отметить, что Российская Федерация, субъект Российской Федерации или муниципальное образование в случае возмещения ими вреда, причиненного должностным лицом органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры или суда, имеют право регресса к этому лицу, если его вина установлена не только приговором суда, вступившим в законную силу, но и иным судебным решением, вступившим в законную силу.
В случаях же невиновного причинения вреда должностными лицами государственных органов, привлечение указанных лиц к какой-либо ответственности представляется ненужным.
Следует согласиться со словами М. А. Краснова о том, что «реализация механизма ответственности властных структур будет свидетельствовать о стремлении людей к достижению большей степени собственной свободы и собственной ответственности, о зрелости народа, осознающего себя способным не только к подчинению сверху, но и к самоорганизации»[140].
2. Основания и условия применения института реабилитации в российском уголовном судопроизводстве
Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, вступивший в силу с 1 июля 2002 г., впервые в истории отечественного уголовного судопроизводства закрепляет понятие института реабилитации, его основные положения и порядок реализации.
Раскрывая назначение уголовного судопроизводства, законодатель в ч. 2 ст. 6 УПК РФ указывает, что реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию, в той же мере отвечает назначению уголовного судопроизводства, что и уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания. Таким образом институт реабилитации возводится в ранг основополагающих принципов уголовного процесса.
Включение института реабилитации в УПК РФ продиктовано необходимостью обеспечения государством соблюдения и защиты закрепленных в главе 2 Конституции Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина, оказавшегося вовлеченным в сферу уголовного судопроизводства.
Деятельность органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда не исключает ошибок, последствия которых могут оказаться крайне негативными для лиц, в отношении которых такие ошибки были допущены.
Институт же реабилитации призван устранить последствия указанных ошибок и представляет собой, в соответствии с п. 34 ст. 5 УПК РФ, порядок восстановления прав и свобод лица, незаконно или необоснованно подвергнутого уголовному преследованию, и возмещения причиненного ему вреда.
Ни о каком привлечении лица к ответственности, ни о каком решении, с которым связывалось бы наступление определенных положительных последствий для лица, в данном легальном определении реабилитации не говорится, вместе с тем делается акцент, что реабилитация – это порядок, который применяется в случае осуществления в отношении лица незаконного или необоснованного уголовного преследования.
Как обоснованно указывает Л. А. Прокудина, «вынесение процессуального решения о невиновности гражданина – только начальный момент реабилитации, ее правовая основа, а реабилитация – это закономерное продолжение вынесения подобного решения, своеобразное исполнительное производство по этому процессуальному решению, заключающееся в принятии мер по восстановлению гражданина в правах»[141].
Таким образом, реабилитация есть право лица, подвергнутого незаконному или необоснованному уголовному преследованию, которым были нарушены его права и свободы, а также причинен вред, требовать от государства восстановления своих прав и свобод, а также возмещения причиненного ему вреда в полном объеме.
Вместе с тем обратная сторона данного права заключается в обязанности государства восстановить права и свободы, а также возместить вред в полном объеме лицу, подвергнутому незаконному или необоснованному уголовному преследованию, которым были нарушены его права и свободы, а также причинен вред.
В соответствии с п. 35 ст. 5 УПК РФ, реабилитированный – это лицо, имеющее право на возмещение вреда, причиненного ему в связи с незаконным или необоснованным уголовным преследованием.
Представляется, что определения реабилитации и реабилитированного, данные законодателем, противоречат друг другу.
Указывая в п. 34 ст. 5 УПК РФ, что реабилитация это порядок, а не решение, обязывающее государство, законодатель поступает гуманно и честно по отношению к лицу, которому в ситуации его незаконного или необоснованного уголовного преследования важна именно реализация своего права на реабилитацию, а вовсе не пустое решение, которое совершенно бесполезно без последующего надлежащего исполнения.
Между тем законодатель связывает понятие «реабилитированный» именно с соответствующим решением, что представляется неверным.
Согласно определению, данному в п. 35 ст. 5 УПК РФ лицо считается реабилитированным при наличии решения, в котором будет отражено его право на реабилитацию, независимо от последующей реализации права на реабилитацию и, что самое главное, независимо от исполнения государством принятого им на себя обязательства по реабилитации лица, подвергнутого незаконному или необоснованному уголовному преследованию.
Думается, что такая позиция законодателя вызвана его нежеланием допустить последующую реализацию со стороны лица, подвергнутого незаконному или необоснованному уголовному преследованию, своего права на реабилитацию в рамках уголовного судопроизводства и стремлением переместить решение вопросов, возникающих в связи с восстановлением прав и свобод, а также возмещением вреда, в гражданский процесс, чего быть не должно.
Определению, содержащемуся в п. 35 ст. 5 УПК РФ, в полной мере соответствует понятие «реабилитируемый», которое и должно содержаться в указанной норме.
Понятие же и сам термин «реабилитированный», т. е. «восстановленный в правах и свободах, получивший возмещение вреда», уголовному судопроизводству никакой пользы не приносит, поскольку, будучи реабилитируемым, лицо является участником уголовно-процессуальной деятельности государства, будучи реабилитированным – нет.
Институту реабилитации и порядку его реализации посвящена глава 18 УПК РФ, где в ч. 1 ст. 133 указано, что право на реабилитацию включает в себя право на возмещение имущественного вреда, право на устранение последствий морального вреда, право на восстановление в трудовых, пенсионных, жилищных и иных правах. При этом вред, причиненный лицу в результате уголовного преследования, возмещается государством в полном объеме независимо от вины органа дознания, дознавателя, следователя, прокурора и суда.
Таким образом, данный перечень прав и свобод, подлежащих восстановлению, а также вреда, подлежащего возмещению, не является исчерпывающим.
Вместе с тем право на реабилитацию включает в себя основания и условия возникновения данного права.
Мы не согласны с теми авторами, которые считают, что к основаниям возникновения права на реабилитацию следует относить обстоятельства, причиняющие вред или нарушающие права и свободы лица, т. е. незаконное или необоснованное уголовное преследование, а к условиям возникновения права на реабилитацию – обстоятельства, при наличии которых эти основания начинают действовать, связывая такие условия с конкретными решениями должностных лиц, при вынесении которых возникает право на реабилитацию[142].
Такая позиция представляет реабилитацию не как порядок реализации лицом своего права, а как конкретное решение должностного лица, что не соответствует сути института реабилитации.
Первоочередное место в реабилитационных отношениях занимает условие возникновения права на реабилитацию, которым служит незаконное или необоснованное уголовное преследование, а не основания, перечисленные в ч. 2 ст. 133 УПК РФ, которые при отсутствии соответствующих условий сами основания для реабилитации не составляют.
Например, подсудимый, в отношении которого вынесен оправдательный приговор, не будет иметь права на реабилитацию в отсутствие такого условия, как незаконное или необоснованное уголовное преследование.
Если рассматривать данный пример с позиции, приведенной выше, то в случае осуществления в отношении лица незаконного или необоснованного уголовного преследования право на реабилитацию у него появится только при условии, что в отношении него будет вынесен оправдательный приговор. Это абсурдно. А если оправдательный приговор вынесен не будет, и суд поддержит позицию предварительного следствия, что тогда делать лицу, в отношении которого осуществлялось незаконное или необоснованное уголовное преследование? Ждать, когда будет отменен вступивший в законную силу обвинительный приговора суда и прекращено уголовное дело по основаниям установленным законом?
Конечно же, нет. Условием наступления права на реабилитацию является незаконное или необоснованное уголовное преследование, и наличия этого условия достаточно для того, чтобы такое право у лица возникло. А основания возникновения права на реабилитацию – это решения, которые подтверждают факты нарушений, допущенных должностными лицами.
В соответствии с ч. 2 ст. 133 УПК РФ основанием возникновения права на реабилитацию, в том числе права на возмещение вреда, связанного с уголовным преследованием, для соответствующих лиц являются[143]:
1. Для подсудимого – оправдательный приговор, отказ государственного обвинителя от обвинения;
2. Для подозреваемого, обвиняемого – прекращение уголовного преследования по следующим основаниям:
– отсутствие события преступления;
– отсутствие в деянии состава преступления;
– непричастность подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления;
– отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных ч. 4 ст. 20 УПК РФ;
– отсутствие заключения суда о наличии признаков преступления в действиях одного из лиц, указанных в п. 1, 3–5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, либо отсутствие согласия, соответственно, Совета Федерации, Государственной Думы, Конституционного Суда РФ, квалификационной коллегии судей на возбуждение уголовного дела или привлечение в качестве обвиняемого одного из лиц, указанных в п. 1 и 3–5 ч. 1 ст. 448 УПК РФ;
– наличие в отношении подозреваемого или обвиняемого вступившего в законную силу приговора по тому же обвинению либо определения суда или постановления судьи о прекращении уголовного дела по тому же обвинению;
– наличие в отношении подозреваемого или обвиняемого не-отмененного постановления органа дознания, следователя или прокурора о прекращении уголовного дела по тому же обвинению либо об отказе в возбуждении уголовного дела;
– отказ Государственной Думы Федерального Собрания РФ в даче согласия на лишение неприкосновенности Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, и (или) отказ Совета Федерации в лишении неприкосновенности данного лица.
3. Для осужденного – полная или частичная отмена вступившего в законную силу обвинительного приговора суда и прекращения уголовного дела по следующим основаниям:
– непричастность подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления;
– прекращение уголовного дела по основаниям, предусмотренным п. 1–6 ч. 1 ст. 24УПК РФ (отсутствие события преступления; отсутствие в деянии состава преступления; истечение сроков давности уголовного преследования; смерть подозреваемого или обвиняемого; отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных ч. 4 ст. 20 УПК РФ; отсутствие заключения суда о наличии признаков преступления в действиях одного из лиц, указанных в п. 1, 3–5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, либо отсутствие согласия соответственно Совета Федерации, Государственной Думы, Конституционного Суда РФ, квалификационной коллегии судей на возбуждение уголовного дела или привлечение в качестве обвиняемого одного из лиц, указанных в п. 1 и 3–5 ч. 1 ст. 448 УПК РФ).
4. Для лица, к которому были применены принудительные меры медицинского характера – отмена незаконного или необоснованного постановления суда о применении принудительных мер медицинского характера.
Кроме того, ч. 3 ст. 133 УПК РФ указывает, что право на возмещение вреда в порядке, установленном главой 18 УПК РФ, имеет также любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу. Однако на восстановление своих прав и свобод такое лицо, к сожалению, претендовать не может, что представляется неверным.
Из приведенного выше перечня оснований возникновения права на реабилитацию исключаются случаи, когда примененные в отношении лица меры процессуального принуждения или постановленный обвинительный приговор отменены или изменены ввиду издания акта об амнистии, истечения сроков давности, недостижения возраста, с которого наступает уголовная ответственность, или в отношении несовершеннолетнего, который хотя и достиг возраста, с которого наступает уголовная ответственность, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством, не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими в момент совершения деяния, предусмотренного уголовным законом, или принятия закона, устраняющего преступность или наказуемость деяния.
При анализе приведенных оснований возникновения права на реабилитацию и установленных исключений возникает большое количество вопросов, связанных с отнесением тех или иных оснований к реабилитирующим либо с их исключением из перечня таковых.
Вызывает обоснованные вопросы основание, содержащееся в п. 2 ч. 2 ст. 133 УПК РФ, в его взаимосвязи с другими положениями кодекса, когда уголовное преследование в отношении подсудимого прекращено в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения.
М.В. Орлова указывает, например, что «ч. 7 ст. 246 УПК РФ находится в противоречии с общим установлением: тот, чья невиновность установлена в стадии уголовного судопроизводства – при разбирательстве уголовного дела по существу судом первой инстанции, реабилитации подлежит не путем прекращения уголовного преследования, а путем оправдания его судом»[144].
С данным утверждением согласиться нельзя, поскольку, во-первых, реализация института реабилитации не должна ставиться в зависимость от оправдательного приговора суда, которому предшествует определенный период времени, по своей длительности зависящий от ряда обстоятельств и доходящий иногда до нескольких месяцев. Отказ же государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства до постановления судом оправдательного приговора есть не что иное, как соблюдение основополагающих конституционных принципов и проявление гуманности по отношению к соответствующему лицу. Во-вторых, автор вновь отождествляет реабилитацию с определенным решением, забывая о том, что реабилитация – это порядок восстановления прав и свобод лица, незаконно или необоснованно подвергнутого уголовному преследованию, и возмещения причиненного ему вреда.
Вопросы в данном случае возникают по другим причинам.
В соответствии с ч. 7 ст. 246 УПК РФ, если в ходе судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению, что представленные доказательства не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение, он отказывается от обвинения и излагает суду мотивы отказа. Полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства влечет за собой прекращение уголовного дела или уголовного преследования полностью или в соответствующей его части по основаниям, предусмотренным п. 1 и 2 ч. 1 ст. 24 и п. 1 и 2 ч. 1 ст. 27 УПК РФ.
Получается, что отказ государственного обвинителя от обвинения в суде влечет за собой реабилитацию подсудимого во всех случаях, независимо оттого, по каким мотивам заявлено о таком отказе и, соответственно, по каким основаниям прекращено уголовное преследование, с чем нельзя согласиться.
Между тем если отсутствие события преступления, отсутствие в деянии состава преступления, непричастность подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления не вызывают вопросов с точки зрения наличия оснований для реализации положений института реабилитации, то к таким основаниям, как истечение сроков давности уголовного преследования, смерть подозреваемого или обвиняемого, отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных ч. 4 ст. 20 УПК РФ, отсутствие заключения суда о наличии признаков преступления в действиях одного из лиц, указанных в п. 1, 3–5, 9 и 10 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, либо отсутствие согласия соответственно Совета Федерации, Государственной Думы, Конституционного Суда РФ, квалификационной коллегии судей на возбуждение уголовного дела или привлечение в качестве обвиняемого одного из лиц, указанных в п. 1 и 3–5 ч. 1 ст. 448 УПК РФ, следует подходить с большой осторожностью.
В соответствии с исключениями, указанными законодателем в ч. 4 ст. 133 УПК РФ, истечение сроков давности уголовного преследования не влечет за собой право на реабилитацию в отношении лица, когда примененные меры процессуального принуждения или постановленный обвинительный приговор отменены или изменены по данному основанию.
В то же время подсудимому, в отношении которого уголовное преследование прекращено в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения, и осужденному в случаях полной или частичной отмены вступившего в законную силу обвинительного приговора суда и прекращения уголовного дела по основанию истечения сроков давности уголовного преследования право на реабилитацию предоставлено п. 2 и п. 4 ч. 2 ст. 133 УПК РФ соответственно.
Налицо прямое противоречие. Видимо, согласиться следует с положением ч. 4 ст. 133 УПК РФ: истечение сроков давности уголовного преследования не влечет за собой право на реабилитацию в отношении лица, когда примененные меры процессуального принуждения или постановленный обвинительный приговор отменены или изменены по данному основанию.
Данной позиции придерживается и Конституционный Суд РФ, указывающий, что прекращение уголовного дела в подобных случаях само по себе не является свидетельством незаконности осуществлявшегося против лица уголовного преследования; оно означает не исправление ошибки или иного нарушения закона, а отказ от дальнейшего доказывания виновности лица, несмотря на то, что основания для осуществления в отношении него уголовного преследования сохраняются[145].
Интересную позицию занял Конституционный Суд РФ при решении вопроса о том, каким же все-таки образом лицо, в отношении которого уголовное дело прекращено по основанию истечения срока давности уголовного преследования, может «восстановить свои права и свободы, а также возместить причиненный вред», указав, что защита прав лица, в отношении которого уголовное дело прекращено ввиду истечения сроков давности, в том числе гарантированных статьями 49 (ч. 1) и 53 Конституции РФ, обеспечивается также предоставлением ему права возражать против прекращения и настаивать на продолжении производства по делу в обычном порядке[146].
Однако представляется, что в определенной ситуации истечение сроков давности уголовного преследования может стать основанием для возникновения права на реабилитацию, и законодателю необходимо уточнить этот момент.
Такое возможно в случае, когда в отношении лица будет осуществляться незаконное уголовное преследование, незаконно применяться меры процессуального принуждения либо состоится незаконный обвинительный приговор и при этом будет установлено, что должностным лицам, осуществляющим уголовное преследование, либо судье, постановившему обвинительный приговор, было заведомо известно об истечении сроков давности уголовного преследования, однако, несмотря на это обстоятельство, указанные действия (бездействие) ими были совершены.
Похожим образом обстоит дело, когда незаконное уголовное преследование осуществляется при наличии в отношении подозреваемого или обвиняемого вступившего в законную силу приговора по тому же обвинению либо определения суда или постановления судьи о прекращении уголовного дела по тому же обвинению, а равно при наличии неотмененного постановления органа дознания, следователя или прокурора о прекращении уголовного дела по тому же обвинению либо об отказе в возбуждении уголовного дела. Реабилитирующими данные основания будут только в случае, когда незаконное уголовное преследование осуществляется должностными лицами, заведомо знающими о наличии данных обстоятельств в отношении лица.
Представляется, что и такое основание, как смерть подозреваемого или обвиняемого, само по себе не может быть признано влекущим право на реабилитацию. Здесь необходимо уточнить, что основанием для реабилитации в данном случае будет являться последующее установление того обстоятельства, что в отношении умершего осуществлялось незаконное или необоснованное уголовное преследование. В этом случае о реабилитации могут ходатайствовать наследники, близкие родственники, родственники и иждивенцы умершего, а также суд, прокурор, следователь и дознаватель.
Называя еще одно основание для реабилитации – отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных ч. 4 ст. 20 УПК РФ, необходимо также уточнить, что в данном случае лицо, в отношении которого осуществляется уголовное преследование частного либо частно-публичного обвинения, имеет дело с нарушением закона со стороны должностных лиц, которые вопреки требованию ч. 2 и ч. 3 ст. 20 УПК РФ осуществляют производство при отсутствии заявления потерпевшего о возбуждении уголовного дела.
Следует отметить, что законодатель не дает оценки прекращению уголовного преследования при отказе частного обвинителя от обвинения, что представляется неправильным. Несмотря на то, что дела частного обвинения возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего, его законного представителя и подлежат прекращению в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым, лицо, к которому обращены требования потерпевшего, не по своей воле становится участником частного уголовного преследования, которое обеспечено принудительной силой закона. На первый взгляд, все просто – если будет установлено, что частный обвинитель действовал незаконно или необоснованно, инициируя уголовное преследование, обвиняемый, в случае причинения ему вреда, имеет право требовать от частного обвинителя возмещения вреда. Но кто будет восстанавливать данное лицо в правах и свободах, которые были нарушены? Видимо, не частный обвинитель, которому это не по силам. Кроме того, частный обвинитель мог добросовестно заблуждаться (невиновное причинение вреда), а деятельность должностных лиц могла носить незаконный или необоснованный характер при производстве по делу, в таком случае необходимо говорить о реабилитации.
Конец ознакомительного фрагмента.