Избушка с квасом
Пёр я через поле долго, не оборачиваясь, но когда не выдержал и обернулся, то увидел, что развилка исчезла, дорог нет ни одной, а тянущаяся за мной цепочка следов постепенно исчезает, скрываемая распрямляющейся травой.
Обратный путь отрезается. Придётся двигаться вперёд.
Я шёл по полю, вспугивая кузнечиков. Они скакали от меня в разные стороны, не разбирая дороги и подтверждая тем самым древнее заблуждение, отмеченное ещё Козьмой Прутковым, будто бы кузнечики видят ногами: «Вот кузнечик скачет, а куда – не видит».
Слышат они ногами – это правда. Но только тогда, когда не стрекочут. А когда стрекочут, то сами заслушиваются, как глухари.
В воздух поднимались тучи цветочной пыльцы. От неё першило в горле.
Пчёлы и шмели рассерженно взмывали с цветов, но меня не трогали. Должно быть, работала инспекторская защита.
Зато солнце пекло вовсю, будто намереваясь передать моей лысине всю содержащуюся в нём энергию.
Хотелось пить. Жутко.
Я пожалел, что не взял неиссякаемую фляжку. Да и не смог бы, из-за отсутствия в наличии. Говорят, из неё фонтан сделали. Это из питьевой-то воды! Расточители. А кинешься с инспекцией – и попить нечего.
Поэтому когда заметил стоящий посреди поля, как показалось вначале, киоск с газированной водой, то обрадовался.
И даже не стал задумываться, почему вдруг посреди поля находится киоск с газводой, а просто ускорил шаги – насколько возможно по высокой траве.
Я шёл к киоску и боялся: не мираж ли он?
Действительно, по мере приближения киоск постепенно трансформировался в премиленькую деревянненькую избушку на курьих ножках, под крышей которой легко колыхалась вывеска с надписью «Пиво, воды, соки».
Из окошка выглядывала не иначе как Василиса Прекрасная.
– Напиться можно, Василисушка? – попросил я, попутно изучая ассортимент стоящей на стеллажах продукции.
Пива, вопреки вывеске, не обнаружилось. Да и с соками получалось сложновато: мутный осадок на дне бутылок вызывал опасение, что первый глоток может оказаться и последним.
Зато вода имелась в ассортименте. Вода и квас. Кваса даже больше, чем воды, причём в самых разных ёмкостях и сосудах, украшенных затейливыми этикетками. И шрифт на них был особенный: вызывающий жажду.
Гм, странно, а на вывеске наличие кваса не отражено. Непорядок! Отметим.
– Какая я Василисушка, Баба-Яга я, – ответила девушка, ни капли не улыбнувшись, но стакан в руки взяла, и спросила: – Что пить будем?
Я пробежал глазами по наклейкам бутылок.
– Лимонадика пару стаканчиков. И с собой бутылочку. – Я решил не рисковать. Квас, он, знаете, разным бывает. А пить в незнакомых местах лучше известные напитки. Мало ли…
Лимонад, на удивление, оказался действительно лимонным, холодным и вкусным. Я расплатился, сунул бутылку в сумку, улыбнулся продавщице (она снова не ответила) и пошёл дальше, огибая избушку. У двери стояла прислонённая к стене метла. У порога на дорожке виднелись следы прутьев.
«Ну, нет у неё настроения, что поделаешь? – размышлял я, двигаясь по дорожке, по которой, похоже, иногда проезжали и телеги. – Может, с женихом поругалась, с лешим. Оттого и шутки мрачные… Да, а лимонад-то чей: местный или привозной?»
Я достал бутылку и прищурился, разбирая надписи.
Лимонад оказался местным: внизу этикетки я прочёл: «Произведено и бутилировано в стольном граде». Но зато состав ингредиентов привёл меня в замешательство: под словом «компоненты» было написано: «Чёрт знает что». И больше ни слова.
Я остановился и задумался: то ли выбросить, то ли не обращать внимания… С одной стороны, слишком оригинально, даже внушает опасения, а с другой: если я именно его и пил, то вкус отменный.
Я хотел вернуться и потребовать объяснений, но подумал, что у продавщицы всегда есть отговорка: мол, не она производит. И вообще ничего не знает: не нравится – не берите.
Но хорошо, что я взял с собой бутылочку: будет вещественное доказательство.
На тропинке навстречу мне шли двое детей: девочка – чуть постарше, и мальчик.
Девочка вежливо поздоровалась; мальчик, не поднимая глаз, тянулся вслед за девочкой, и канючил:
– Солнышко высоко, колодец далеко… Жар донимает, пот выступает…
«Ты смотри: какой маленький, а как здорово рифмует!» – поразился я. У нас разве Глюданов мог легко бросаться рифмами. Хотя, признаться, и задалбывал ими же.
Что ответила девочка, я не услышал. Да и не посчитал нужным вмешиваться: идут дети, младший капризничает, что тут необычного?
Я не стал ни останавливать их, ни подсказывать: «Верной дорогой идёте, товарищи!» Они и так шли, куда надо, и скоро должны были увидеть избушку с квасом и лимонадами.
«Не маленькие, разберутся», – подумал я, провожая их взглядом и поворачиваясь, чтобы продолжить путешествие.
Но то ли повернулся слишком быстро, то ли солнце сумело-таки допечь меня, то ли лимонад оказался чересчур крепким, но стоило сделать два шага, и я почувствовал лёгкое головокружение.
Окружающее на мгновение помутнело, причём муть появилась не в глазах, а снаружи: исказились линии окружающего, придавая ему лёгкий акварельный вид.
Но потом всё разъяснелось, акварельные тона пропали, и я, сделав ещё пару шагов, узрел перед собой чудесную речушку, на которой расположилась премиленькая водяная мельница. За мельницей разливался небольшой зеркальный прудик, из глубины которого доносилось завораживающее пение русалок. Над водой начинал слоиться вечерний туман.
«Наверное, пересёк границу сказок», – подумал я. Совсем незаметная граница, однако. И мельницу вообще видно не было. Как из-под земли появилась. А что, в сказках и не такое возможно, ничего страшного.
Мне показалось, что я начал различать границу, разделяющую соседние сказки. Иногда заметить её нетрудно: скажем, на одних деревьях листва только начинает распускаться, а на других уже большая. Но самыми интересными контрастами были, конечно, соседствующие времена года: на одной яблоне цветы распускаются, на другой зелёная завязь зреет, а на третьей – спелые да румяные яблоки ветви оттягивают. И почти рядом!
Главным открытием к концу первого дня пребывания в сказках было то, что они дискретны. То есть каждая имеет более или менее очерченные границы, зону влияния, за пределы которых герои не выходят. А если и выходят, то с ними ничего произойти не может; в чужих сказках они исполняют роль статистов, массовки.
Раньше я ничего подобного не замечал, но раньше и не был столько времени в сказках, тем более в разных. А бытовые настолько похожи друг на друга, что границ не заметно. И в сказках о животных: звери везде звери. А если честно признаться, не присматривался я к сказкам.
Но в волшебных сказках я был всего два раза. Один раз с шефом, чисто ознакомительно, и один раз с Сидорчуком: разбирали какой-то конфликт со Змеем Горынычем.
Я, помнится, тогда не стал вникать в суть вопроса: моё присутствие свелось к тому, что я поставил подпись на каком-то пергаменте с зелёной восковой печатью. Хотя подпись мог бы поставить и в Конторе: привёз бы Сидорчук бумагу, я бы и подписал.
Я ему так тогда и сказал. А он ответил, что вопрос хоть и не очень важный, однако решать его необходимо строго комиссионно, причём комиссией минимум из двух человек, для чего он меня и взял. А если привозить бумагу в Контору ради одной моей подписи, то ему, Сидорчуку, пришлось бы мотаться в сказки дважды, а это вовсе не с руки. Да и экономии командировочных средств не получилось бы, и нас бы не поняли. Тем более что в этом случае затягивалось решение вопроса по времени.
«И ничего с тобой не случилось, прогулялся», – добавил он.
Настроение у него тогда было отвратительным, у меня тоже, так что мы едва не переругались.
Но потом он пришёл с бутылкой вина, и мы распили мировую. Я поставил ответную, признал, что был не прав в первую очередь, просто личные обстоятельства складывались так, что ехать не хотелось. Правда, в целом поездка получилась удачной: обернулись одним днём, хотя командировку выписывали на три.
Из поездки мне запомнилось одно: я выяснял, хотя и не выяснил, почему Змея Горыныча называют Змеем Горынычем? Не помню только, у кого выяснял: у Сидорчука, у самого Змея Горыныча, или у кого-то ещё? Если у Сидорчука, то в сказке или по возвращении? Впрочем, неважно.
А может, и выяснил, но позабыл. То ли оттого, что Змей Горыныч живёт на горе, то ли оттого, что в нём горит огонь, то ли по какой третьей причине.