Глава 4
Лицо Виктора обдало чем-то теплым и вязким, и глаза залила странная маслянистая жидкость. Сон моментально улетучился, во многом благодаря тому что вокруг все шумели и галдели, повсюду слышался лязг металла и грозные боевые кличи. Как можно скорее стерев с себя что-то липкое и неприятное, Виктор понял, что это была черная как ночь кровь того пепельника, что сидел рядом и вел караван через лес. Сам же погонщик откинулся назад, закатив глаза: его шея была насквозь пробита толстой стрелой с ужасающим раздвоенным наконечником, будто кучера поразила не стрела, а короткое метательное копье. Но яркое густое оперение однозначно указывало на тип снаряда. Кто бы ни был стрелком, собственной силой и мощностью лука этот парень мог гордиться.
Прострация прошла почти сразу. Виктора словно кто-то повел за ручку, помогая ему одним прыжком слезть с повозки и спрятаться за ней, дабы не получить в грудь что-нибудь смертельно острое. Затаившись, Виктор огляделся. «Орлы» мигом собрались в единый кулак и, размахивая клинками и копьями, поскакали на показавшегося из-за деревьев врага. Кем оказались нападавшие, пока было не ясно, но, судя по дневным рассказам наемников, опаснее голодных разбойников тут никого находиться не могло.
Пепельники столпились возле каравана, ощетинившись своими палицами и топорами. Их не обучали военному дело, но защищать свою жизнь они, видимо, все-таки умели. В гущу боя не лезли, но и бежать явно не собирались. Присмотревшись, Виктор понял, что серокожие своими телами закрывали Грокотуха, который уже успел вооружиться каким-то огнестрельным оружием, издалека похожим на пищаль. Караванщик был готов рвать и метать, сражаясь за свой товар. Он коротко отдавал своим подчиненным приказы, и те, кивая, слегка улыбались. Такой преданности Виктор не ожидал и подумал о том, что в его родном мире, на Земле, вряд ли кто-то вот так, с такой самоотверженностью встанет грудью за простые материальные блага. Может, раньше так оно и было, но в двадцать первом столетии, веке информации, ценности изменились и стали несколько иными.
Виктор вдруг вспомнил о своих обязанностях, больно стукнул себя по лбу, собрался с духом и нехотя вытащил из ножен рапиру. Рукоять податливо легла в ладонь, гарда словно оплела руку, защищая ее и оберегая. Лезвие слегка завибрировало и затряслось, издавая тихий свистящий звук, но вскоре успокоилось – сталь была многослойной и явно прочной. Кроме того, сам факт наличия оружия в руках придавал уверенности и даровал фальшивое чувство защищенности. Виктор так крепко сжал рукоять, что побелели костяшки пальцев, и аккуратно выглянул из-за повозок.
Вовсю шел бой. «Орлы», не слезая с лошадей, рубили странные силуэты, совсем не похожие на людей. Противники были высокими, но пешими, а потому всадники почти без труда расправлялись с беспечными разбойниками. Нападавшие пытались окружать скакунов, загонять их длинными копьями, но наемники ловко вырывались из петель и яростно кромсали всех, кто попадался им под руку. Лес наполнился агонизирующими предсмертными воплями и стонами, смешанными с воинственными криками «Орлов». Две стороны закрутились в смертельном танце, и все действо походило на загон оленей волками, когда олени вдруг насмерть стали загрызать свирепых хищников, отчего последние находились в полнейшей растерянности и даже некотором ужасе. И среди всего этого адского водоворота взгляд Виктора вычленил фигуру Йормлинга, крылья которого были раскрыты, словно в бою принимала участие огромная белая птица. Командир наемников двигался быстрее ветра, не обращая внимания на боль или усталость. Один его вид внушал соратникам веру в победу, что, скорее всего, и решило исход битвы в пользу защитников. Мужественности Йормлинга могли позавидовать многие земные вояки. Все вокруг выглядело так, будто он был не воином на поле боя, а профессиональным поваром на кухне – так грациозно Йормлинг отбивал все атаки, безмятежно, но стремительно подбирался к следующему противнику и шинковал его своим клинком. Затем оборачивался, что-то выкрикивал и вновь пронзал грудь очередного врага острым, как игла, лезвием. Виктор даже залюбовался разворачивающейся прямо на его глазах картиной, на миг забыв обо всем остальном.
А тем временем несколько разбойников окружили караван с другой стороны и неожиданно напали на собравшихся вокруг Грокотуха пепельников. Они не стали таиться и заявились как хозяева, заставив Виктора оторваться от завораживающего осмотра битвы и повернуть голову в их сторону. Тут-то при свете фонаря Виктор наконец разглядел противников и тихо ахнул: это были те самые болотники, о которых совсем недавно караванщик рассказывал. Они действительно оказались очень высокими, но невероятно худыми. Их доспехи напоминали бесформенные слои болотной тины, кое-как перевязанные тонкими промасленными бечевками, а вооружены разбойники были длинными посохами и копьями; у некоторых за спинами висели огромные луки, тетиву которых не под силу натянуть даже взрослому и имеющему крепкое телосложение человеку.
Семеро болотников окружили пепельников, которые не спешили первыми бросаться в драку, хотя бесстрашно глядели в глаза грабителям. Разбойники зловеще улыбались и смеялись, предчувствуя скорую победу. И смерть погонщиков оказалась бы неминуемой, потому что «Орлы» были заняты на ином фронте и не знали, что первое нападение стало лишь отвлекающим, хоть и слегка провалившимся маневром.
Что-то заставило Виктора сбросить оковы страха и встать с земли, гордо выпрямив спину. Болотники сразу его заметили и, обменявшись удивленными взглядами, неприятно расхохотались. А сам Виктор тут же осознал всю глупость своей бравады, но отступать уже не стал. Он направил лезвие рапиры в сторону противников, встал к ним полубоком и подмигнул пепельникам.
– Викферт! Назад! – рыкнул Грокотух, вскидывая свое ружье и целясь в ближайшего к нему болотника.
– Нет, – повинуясь неведомому наваждению, покачал головой Виктор. – У меня есть для них небольшой сюрприз.
Караванщик вдруг выстрелил, одновременно отдавая приказ атаковать разбойников. Пепельники в ответ не стали медлить и набросились на нападающих. Болотники сразу же кинулись в контратаку, а один из них, видимо командир, быстрым шагом направился прямо к Виктору, раскручивая в руках длинный шест с тройным лезвием на конце. У зеленокожего отсутствовал один глаз, и его единственный белоснежный зрачок вкупе со зловещей ухмылкой почти физически втаптывали в грязь боевой настрой Виктора все глубже и глубже.
Болотник на своем языке проверещал что-то отдаленно напоминающее ругательство и клацнул зубами, которых было не так много, но все они казались очень острыми. Противник высунул свой раздвоенный язык и зашипел, как змея, приобретая еще больше сходства с пресмыкающейся чешуйчатой тварью. Он подошел к Виктору вплотную и навис над ним, словно скала. Видимо, ощущая свое явное превосходство, болотник откинул трезубец в сторону и, схватив Виктора за плечи, поднял его так, чтобы посмотреть ему прямо в глаза и плюнуть в лицо чем-то очень едким и зеленым. Рапира со звоном упала на землю и отлетела куда-то в сторону.
Виктор зажмурился: слюна болотника попала ему в глаза. Будь она ядовитой, наверняка слизистая уже была бы расщеплена кислотными свойствами зеленоватой слизи, но болезненные ощущения пока не появлялись.
Зато перед его взором вдруг появилась картина из далекого прошлого: спортзал, поздний вечер, учитель в белом кимоно… Виктор, сделав стойку, призывно подмигнул своему сопернику, после чего сразу же начал поединок. Сэнсэй с ловкостью парировал все назубок выученные приемы и удары, но и сам не забывал поддевать Виктора, тогда еще всего лишь ученика. Виктор, порядком выдохшись, стал совершать глупые ошибки и в конце концов натолкнулся лбом на ошеломляющий удар ладонью. Упав на колени, он понурил голову и потерял всякую волю к продолжению боя, но учитель лишь похлопал ученика по плечу и сказал: «Один в поле – не воин, Витенька. Один воин – это слабый воин, как бы хорошо он ни был подготовлен. Но ты не должен забывать, что я так же одинок в этом поединке, как и ты. И я так же слаб, как и ты. Мы с тобой абсолютно равны». Виктор вытер тоненькую струйку крови под носом и спросил: «И как мне вас победить тогда, а? Вы сильнее меня, так что шансы наши совсем не равны!» Сэнсэй усмехнулся и помог ученику встать. Отряхнув его, он снова встал в исходную позицию и ответил: «Просто атакуй. Из боя двух слабых победителем выйдет сильный. Главное – не теряй веры».
Виктор с трудом разлепил веки – слюна засыхала прямо на глазах, как в прямом, так и в переносном смысле. Набрав полную грудь воздуха, он направил свой взгляд на лицо болотника и, схватив его за запястья, ругнулся матом на родном русском языке. Виктор вспомнил утро, когда он победил первого попавшегося ему в этом мире пепельника, и попытался воспроизвести те эмоции, что вызвали у него «воспламенение» пальцев. Гнев, ярость, желание выжить – все это мгновенно смешалось в его голове, и руки сразу же налились приятным теплом. Видимо, болотник почувствовал не просто тепло, а самый настоящий обжигающий жар, потому что он сразу же ослабил хватку и буквально отбросил от себя Виктора. На том месте, где только что находились раскаленные пальцы иномирца, красовались алеющие и дымящиеся ожоги.
Болотник яростно взревел и схватил опаленными руками трезубец. Не тратя времени на запугивание, он бросился вперед. Видимо, осознав силу Виктора, он решил прикончить его как можно скорее, а потому сделал резкий тычок лезвиями своего оружия прямо в грудь противника. Виктор, в глазах которого пылали огоньки, уже предвидел этот ход, а потому заранее сделал шаг в сторону, и трезубец пролетел мимо. Зато появилось время поднять отлетевшую в сторону рапиру, что Виктор и сделал, продолжая держать болотника в поле своего зрения. А сам одноглазый, разозлившись из-за промаха, впал в боевой раж. Он стал наносить удар за ударом, не особенно следя за точностью тычков, но уклоняться или парировать их было практически невозможно. Виктор с трудом отбил последний удар своим клинком и длинным прыжком ушел в сторону, выходя из боя.
Ряды пепельников тем временем таяли на глазах. Грокотуха окружали уже всего шестеро его соотечественников, а количество болотников уменьшилось лишь на одного. Грабители, несмотря на потерю, вели себя как хищники: они кружили вокруг своих жертв и играли с ними, вынуждали совершать необдуманные действия и ловили их на этом, лишая жизни одного за другим. Караванщик вел себя как настоящий военачальник и очень походил на Йормлинга, который в это время сражался на другом фланге. Видимо, единственный убитый болотник был застрелен из ружья Грокотуха, так как в зеленокожей голове лежащего рядом трупа красовалась огромная дымящаяся рана, нанесенная явно не холодным оружием.
Виктор чуть не пропустил тот момент, когда оправившийся от неудачи командир разбойников снова стал атаковать. Болотник мощным пинком отбросил своего противника в сторону, и Виктор отлетел на несколько метров, упав прямо возле повозок. Слепая злость стала заполнять его рассудок, и вечно компромиссный настрой вдруг улетучился без следа. Руны на пальцах загорелись еще сильнее. Лезвие рапиры раскалилось добела и, издавая характерное шипение, ярко осветило окружающее пространство.
Болотник на миг остановился и в недоумении поглядел сперва на сияющий клинок, затем на странную ухмылку Виктора. Это действо также заметили и все остальные участники битвы – как болотники, так и пепельники, – и бой между ними на время прекратился. Все завороженно наблюдали за странной магией, заставившую рапиру превратиться в раскаленное нечто.
– Ви… Викферт? – выдавил из себя Грокотух. – Что это?!
Виктор медленно поднялся с колен и кончиком лезвия изящно выписал восьмерку. Направив его в сторону главного болотника, он подмигнул караванщику и гордо выпрямил спину:
– Это мой небольшой сюрприз.
В этот миг на поле боя ворвались на своих скакунах наемники. Судя по их радостным кличам, они одержали победу, и, видимо, совсем без потерь. Окружив оставшихся разбойников, они заставили их бросить оружие, упасть на колени и держать руки на виду. Один лишь главарь болотников явно не собирался сдаваться живым. Зарычав, он кинулся на Виктора, надеясь пронзить трезубцем его тело прежде, чем кто-либо успеет среагировать. Но когда лезвие и цель разделяла всего пара шагов, что-то со свистом врезалось в голову болотника, столкнув его с линии атаки. Виктор, рассмотрев снаряд, удивленно уронил челюсть: им оказался щит Йормлинга. «Чтобы метнуть такую вещь с подобающей силой и точностью, нужно тренироваться этому годами», – подумал вновь избежавший смерти пришелец с Земли. А сам командир наемников стрелой подскочил к главарю разбойников и обрубил его жизнь коротким взмахом полуторного меча.
Лезвие рапиры, как и ярость в голове, потухло. Пришло понимание того, что бой окончился, причем в пользу защищавшихся. Но не было радостных возгласов и победной эйфории. Никто не наслаждался поражением грабителей. Все – и пепельники, и наемники – смотрели на Виктора, не сводя с него глаз и не торопясь убирать клинки в ножны. Атмосфера продолжала оставаться накаленной, и единственным «раздражителем» в этой ситуации стал именно проявивший свои сверхъестественные способности Виктор. Похоже, что горящие лезвия и светящиеся руны на пальцах не были для местного народа обыденностью, равно как и для человечества на Земле.
– Объяснись, – раздался голос Йормлинга. Командир наемников подошел к Виктору на расстояние вытянутой руки. – Кто ты такой? Ты чародей или колдун? Проклятый торговец душами, а?
Лезвие полуторника оказалось около шеи Виктора. А сам «чародей», дабы не вызвать еще больше агрессии в свой адрес, медленно заткнул рапиру за пояс и поднял ладони на уровень головы.
– Нет-нет, я не колдун. Я, честно говоря, научился этому вчера утром, а до этого момента и понятия не имел, что у меня есть такие способности.
Йормлинг нахмурился, но меч не убрал. Мыслительный процесс сопровождался нервными подергиваниями скул и бровей, и в это время все вокруг не издавали ни звука. Наемник, что-то надумав, убрал оружие и кивнул:
– Ладно. Ты нам помог, а значит, на нашей стороне. Но я все еще жду от тебя душещипательную историю о внезапном приобретении волшебного дара. И постарайся врать как можно правдоподобнее, потому что я-то точно знаю, что нельзя вот так просто взять и стать колдуном, или кто ты там вообще.
В разговор вдруг вмешался Грокотух. Караванщик подошел к Йормлингу и, отведя его в сторону, что-то прошептал на ухо. Озадаченный наемник несколько минут о чем-то спорил с Грокотухом и в конце концов махнул рукой:
– Ладно… Викферт. Мы с тобой еще побеседуем. А пока – собираемся и в путь! И всем быть настороже – лес полон опасностей!
Виктор с облегчением выдохнул. И хотя окружающие поглядывали на него с опаской, было уже не так тревожно за свою жизнь. Оставалось лишь надеяться, что караванщик не сказал командиру наемников ничего такого, из-за чего потом придется кормить своим телом земляных червей да опарышей.
Караван начал движение не сразу. Оставшиеся в живых пепельники собрали большой костер и провели ритуал сожжения павших товарищей, молясь за их упокоение в лучшем мире. Весь кремационный процесс длился почти час, так что Виктор успел очистить свою одежду от грязи и слегка отдохнуть возле погребального костра. Пламя согревало, и пришлось затолкать мысль о назначении этого очага как можно глубже в задворки разума. «Подумаешь – трупы сжигают, тепло же от этого не меняется», – подумал Виктор. Хотя иной раз приходилось воротить нос от невыносимого запаха паленой плоти.
Когда похороны закончились, караванщики расселись по повозкам и продолжили движение. Нескольким наемникам пришлось занять места убитых пепельников, что немного ослабляло защиту, но зато не пришлось бросать посреди леса ценный товар и дюжину крепких коней.
Виктор снова сел в головную телегу, надеясь побеседовать с Грокотухом обо всем, что произошло во время и после боя, но караванщик оставался на удивление молчаливым. Он старался не глядеть никому в глаза и перестал улыбаться, что для него было довольно странным. Грокотух ограничивался короткими ответами и постоянно бормотал что-то вроде «не теряй бдительности, потом поговорим», и в итоге Виктор решил дождаться утра. Йормлинг постоянно шел вровень с головной повозкой, не спуская глаз с «колдуна», который, по его мнению, представлял для всей караванной компании несомненную угрозу. Виктор хотел поговорить с командиром наемников, объяснить, что он не желает никому зла и что все его способности – лишь результат перехода между мирами или же «скромный» подарок от Лагоша, но это могло привести к еще более печальным последствиям, так что от этой затеи пришлось отказаться. Караванщик был прав – тайну стоило держать при себе и стараться быть похожим на местных, а не на пришельца из иного мира. Загрустив, Виктор укрылся какой-то жесткой и колючей шкурой и до самого утра полностью погрузился в самого себя, оставшись наедине со своими мыслями и переживаниями.
Осознание сна пришло не сразу. Взглянув на свои руки, Виктор понял, что его молодость улетучилась без следа, и он вновь вернулся на обыденную позицию старости и дряхлости. Старик очнулся в темной комнате без окон и дверей, где единственными предметами интерьера были две деревянные табуретки да древняя советская люстра, свисающая с потолка. Виктор попробовал сделать шаг и сразу же взвыл от боли: за последние сутки он уже отвык от своего старого тела. Ноги почти не держали туловище, а каждый вздох настолько мучительно разрывал больные легкие, что хотелось умереть. Но это был лишь сон – Виктор прекрасно понимал это, но что-либо изменить в нем или вовсе проснуться он не мог. Что-то мешало.
И причина не замедлила явиться: в дальнем углу комнаты вдруг возник Лагош. Но на сей раз его допотопная стиляжья одежда сменилась блестящими полированными наемническими доспехами. Гремя латами, он чинно подошел к табуретам и сел на один из них, жестом предложив Виктору воспользоваться вторым. В руках Лагоша неожиданно оказалась бутыль магмагрога и две пивные кружки.
– А чего это мы так скуксились? – спросил он. – Что-то не так, Богданов?
Виктор, преодолев боль, сел рядом с собеседником и хотел было что-то спросить, но осекся, не зная, с чего начать. И пока вопросы выстраивались в логическую цепочку, Лагош разлил напиток по кружкам и протянул одну из них старику.
– За чудесную победу над злобными зеленокожими разбойниками! – проговорил он и сделал глоток. Поморщившись, продолжил: – Как у тебя дела, Богданов? Не болеешь? Новое молодое тело не жмет? Ты, если что не так, сразу говори. Верну все на свое место в любой момент, коли будет воля твоя на это. А захочешь – так и вовсе память о былом сотру, будешь считать себя умирающим дедулей и даже не вспомнишь обо всем, что произошло в этом мире.
Виктор, не раздумывая, отпил из кружки и, собравшись с силами, сказал:
– Я благодарен тебе за перенос. Моя жизнь уже подходила к концу, и ты дал мне второй шанс. Но, кажется мне, в твоем предложении крылась целая масса подвохов, да? И один из них – иероглифы на подушечках пальцев. Что это такое? Откуда это взялось? И что с этим делать?
Лагош хмыкнул:
– Если это тебя интересует больше всего, я отвечу: когда некоторые решившие посвятить свою жизнь волшебству маги и чародеи проходят тайное испытание своей силы эдак на десятом – двадцатом году обучения, колдовская сила может оставить на их телах такие вот зарубки. Тебе повезло, что руны не появились, например, на лбу или на пятках, а ведь могло быть и так.
– Как они появились у меня? Буковки замысловатые, я совсем не понимаю, что они значат.
– Ну предположим, руны нанес тебе я. Так сказать, бонус к покупке. Если не нравится – могу убрать, ты только скажи…
– Нет-нет-нет, – замотал головой старик и проклял себя за это действие. Шея громко хрустнула, и боль прошила весь позвоночник. Чтобы заглушить ее, пришлось залпом осушить половину кружки. – Не надо ничего убирать. Мне этот дар уже дважды помог. Да только вот о нем узнали те ребята, что меня окружают, и теперь наемники наверняка захотят меня убить, а пепельники вообще смотрят как на вселенское зло. Как мне доказать, что я им не враг, при этом не раскрывая тайны? Что мне делать?
Лагош пожал плечами:
– Я что, твой личный гид? Богданов, черт тебя дери, я перенес твою тушку в этот мир, подарил уникальную возможность – жечь своих врагов голыми руками, а ты еще горюешь? Может, стоит поджарить всех тех, кто сомневается в тебе?..
– Не собираюсь я никого жарить! – вдруг вспылил Виктор. – Слышишь меня? Не собираюсь! Если для тебя человеческая жизнь не значит абсолютно ничего, то это не моя беда. Я ценю каждый миг, данный мне, и не смею лишать аналогичного времени кого-то другого. Я не считаю себя человеком принципов, но некоторые соображения по поводу морали у меня, знаешь ли, тоже имеются.
– Поражаюсь я тебе, Богданов, – задумчиво почесал свою бороду Лагош. – Вся твоя земная жизнь прошла, можно сказать, в муках. Жена умерла давным-давно, зрелость и старость пролетели в полном одиночестве… Как у тебя еще остались силы на мораль? Поверь, в этом мире всем на нее глубоко наплевать. И если ты считаешь, что Земля преисполнена лицемерия, то тебе явно стоит побывать в Авельоне да поглядеть на местную знать. Залюбуешься!
– Плевать я хотел на местное лицемерие. Я не несу за них никакой ответственности. Единственный человек, действия и мысли которого должны меня волновать, это я сам. Не знаю, что там, за гранью жизни и смерти, но мне бы очень не хотелось умирать плохим человеком. Чужие слабости, знаешь ли, не делают меня сильнее.
– Ну да, да. А чужие глупости не сделают тебя умней. Что ж, Богданов, я рад, что выбрал именно тебя. Столь добродушного человека, как ты, я не видал уже давненько. Ставлю на тебя всю свою месячную зарплату, моя маленькая самокритичная лошадка, хе-хе! Н-но-о-о!
Виктор хотел было обидеться, но махнул рукой:
– Ладно, ладно. Что значит «ставлю на тебя зарплату»? К чему ты это сказал? Это и есть тот подвох, да?
Лагош пожал плечами:
– Да мало ли. Вот когда караван доберется до Авельона, тогда и будет видно, есть подвох или нет, – расплывчато ответил он и, достав из ниоткуда запаленную трубку, втянул в себя горький табачный дым. – И, кстати, хочу тебя предупредить: вполне возможно, это последний раз, когда мы с тобой видимся. Быть может, я более не появлюсь на твоем горизонте. И если у тебя остались ко мне какие-то вопросы, то задавай их сейчас, и если они мне понравятся, я на них отвечу.
– Во-первых, скажи, я правда здоров? Ну в том теле. Я не умру от рака через месяц-другой? Не склею ли ласты от старости?..
– Отличный вопрос! Отвечу без утайки: да, твое тело целиком и полностью молодо и здорово. Оно, можно сказать, очищено даже от тех болячек, что были у тебя сорок с лишним лет назад. По сути, ты младенец, Богданов. Самый настоящий младенец, черт тебя дери.
Виктор облегченно вздохнул:
– И на том спасибо. А что с Грокотухом и Йормлингом? Можно ли им верить? И стоит ли говорить о себе как о пришельце из другого мира? Раскрывать ли тайну наемникам?
– Я же говорил, это твое дело. Решай сам. И, кстати, больше я за тобой приглядывать не буду, так что если напорешься на чей-нибудь кинжал, то истечешь кровью и умрешь. Никто не подымет тебя из небытия. Твоей плотью отобедают дикие звери, а останки сгниют в какой-нибудь непроходимой чаще.
– Ну дай хоть парочку советов, хоть какую-нибудь наводку, молю тебя! Что мне делать после прибытия в Авельон? Следовать за караванщиком и искать помощи у тех, к кому он собирался обратиться? Пожалуйста, ответь!
Лагош прикрыл глаза и сделал глубокую затяжку. Задержав дым в легких на несколько секунд, выдохнул его прямо в лицо Виктору и, вдруг встав из-за стола, закричал:
– Ублюдок! За племя!
– Что? – не понял Виктор. – Чего ты так кричишь? Что я сде…
Тяжелый ботинок Лагоша со всего размаху врезался подошвой в грудь старика. Виктор, не ожидая такого поворота событий, зажмурился от боли и упал со стула. Но полет этот оказался несколько длиннее, чем следовало бы – покинув сон, молодое тело Виктора вылетело из телеги и упало на влажную траву. А на самой телеге, оттолкнув в сторону Грокотуха, стоял разъяренный Грош’ну, руки которого все еще были перевязаны из-за ожогов, оставленных огненными рунами. Потерявший рассудок пепельник заставил караван остановиться: ударом здоровенного тесака он обрубил поводья, и лошади вдруг ускакали вперед, оставив повозку позади. Несколько наемников тут же окружили головную телегу, но впавший в ярость Грош’ну явно намеревался прикончить Виктора вне зависимости от того, сколько «Орлов» преградит ему путь.
– Я тебя на куски изорвать! За племя! – взревел он и спрыгнул на землю, всего в шаге от находящегося в горизонтальном положении Виктора. К пепельнику тут же подскочил один из наемников, и Грош’ну резко переключил свое внимание на скакуна. Размашистым ударом он подрезал коню брюхо, отчего тот встал на дыбы, выкинул из седла всадника и завалился на бок, задрыгав в конвульсии всеми конечностями.
– Не убивать! – рыкнул Грокотух. – Брать живым!
– Всех порешать! – не унимался татуированный пепельник. – Всех перерезать, если надо!
И с этими словами он вновь бросился на Виктора, который уже успел подняться на ноги и вооружился своей рапирой. Время замедлилось в несколько раз. Лицо Грош’ну исказилось злобной гримасой, когда он рванулся вперед, одновременно замахиваясь своим оружием. Всадники, окружившие буйного пепельника, уже вскинули самострелы и приготовились открыть огонь, в то время как караванщик отчаянно махал руками в знак протеста. Виктор во всей этой суматохе успел перевести взгляд на непоколебимого Йормлинга, который ждал подходящего момента и, дождавшись, коротко кивнул, одновременно отдавая приказ:
– Огонь!
Спустя мгновение тело пепельника пронзил десяток арбалетных болтов. Раны выглядели столь серьезными, что их несовместимость с жизнью не подвергалась ни малейшему сомнению. Грош’ну остановился, выронил из своих рук тесак и, продолжая смотреть ненавидящим взглядом прямо в глаза Виктора, упал на колени. Из уголков его рта потекли тоненькие струйки черной крови.
– Нет… – только и смог произнести Виктор, отступая на шаг. – Я не хотел этого…
Йормлинг спешился и медленным шагом подошел к стоящему на коленях пепельнику, параллельно расчехляя полуторник. Вытащив клинок из ножен, он встал позади Грош’ну и, что-то прошептав, вонзил ему лезвие между лопаток. Подождав несколько секунд, оттолкнул уже бездушное тело в сторону и вытер от крови меч об его штаны.
– Эта жертва на твоей совести, Викферт, – тихо произнес Йормлинг, снова забираясь на своего коня. – Всем вернуться на исходную! Продолжаем движение!
Виктор, ошеломленный и обескураженный, медленно забрался в свою повозку. Пока пепельники хоронили Грош’ну и впрягали в головную телегу запасных лошадей, он думал обо всем произошедшем этой ночью. Всего несколько часов, но впечатлений хватит на целую жизнь. Не сдержав эмоций, Виктор заплакал. А караванщик, лишь мельком взглянувший на него, сочувственно похлопал его по плечу, не сказав ни слова.
До самого рассвета караван не останавливался даже на пару минут, чтобы каждый мог справить нужду. Зато когда солнце постепенно растеклось по горизонту алеющей полосой, впереди показался оживленный тракт, и Грокотух, заметив его, облегченно вздохнул. А Виктор понял: дальнейший путь до Авельона пройдет без особых проблем, ведь государственный тракт, явно более безопасный, чем лесная тропа, охраняется герцогскими патрулями, которые свое дело знают и не пустят грабителей к странствующим торговцам. Но тревога все еще не покидала сердце Виктора – каждый час, проведенный в новом для него мире, приносил то боль и страдания, то радость и покой, и эта замысловатое раскачивание лодки пока не предвещало ничего хорошего.