Инновационная экономика. Глава 1. Вопросы теории (Е. В. Богатова, 2014)

1.1. Роль инноваций в моделях роста и производственных функциях

Оценка влияния инноваций в реальном секторе экономики (научно-технического прогресса) на экономический рост неоднократно производилась в моделях экономического роста с использованием (или без использования) производственных функций.

Родоначальниками первой модели роста принято считать Р. Харрода [39] («Очерк теории экономической динамики». 1939.) и Е. Домара (работы 1946–1947 гг.) [1], несмотря на то, что основное содержание модели к 1939 году было уже описано (Нейман, Рамсей Г.Кессель, Э.Лундберг). Харрод[1]исходит из так называемого нейтрального характера научно-технического прогресса (НТП), при котором соотношение между средней и предельной производительностью труда не зависит от уровня технического прогресса. Принятые в модели ограничения относительно характера технического прогресса не позволяют трактовать его как самостоятельный (отличный от фактора времени) значащий фактор экономического роста. Без учета автономных инвестиций, связанных с новыми изобретениями, остается неясным механизм экспоненциального роста производительности труда, признаваемого в модели de facto. Технический прогресс в качестве самостоятельного фактора роста был впервые внесен в формулу Кобба-Дугласа Я.Тимбергеном в 1942 году. Это концептуально улучшило модель роста, но не приблизило к рассмотрению влияния характера научно-технического прогресса на экономический рост [24,35].

Характер научно-технического прогресса в общем виде определяется в терминах нейтральности/ненейтральности. Понятие нейтральности НТП часто претерпевает различные модификации при рассмотрении моделей роста и гипотез относительно характера протекания НТП, а также спецификации производственных функций. Наряду с «академическим» понятием нейтральности по Харроду широко используется столь же общепринятое определение нейтральности НТП по Хиксу.[2] Нейтральность по Хиксу совместима с нейтральностью по Харроду (например, в функции Кобба-Дугласа).[3] [24,46]. Наряду с этими понятиями нейтральности в экономической литературе при классификации технического прогресса и спецификации производственных функций применяются и другие подходы, среди которых наиболее популярна концепция фактороувеличения [24,45; 21,28–31]. В ней рассматриваются трудоувеличивающий, капиталоувеличивающий, продуктоувеличивающий или фактороувеличивающий технический прогресс при соответствующих видах производственной функции. Проверка на практике подобных концепций вызывает непреодолимые трудности и, в частности, показывает, что статистические данные по обследуемым странам эмпирически подтверждают несовместимые между собой концепции [24,46; 39, 27–28]. Однако для однородных производственных функций[4] доказано, что технический прогресс нейтральный по Харроду, эквивалентен трудоувеличивающему [24, 46], что согласуется с общим снижением капиталоемкости производства в 30-е годы [39, 27]. Поэтому в целом при оценке НТП на основе функции Кобба-Дугласа наиболее целесообразным признано исходить из концепции нейтральности научно-технического прогресса по Хиксу, поскольку для этой функции нейтральность по Хиксу совпадает с нейтральностью по Харроду и тем самым снимается вопрос о трудо- капитало- и пр. увеличивающем прогрессе. Концепция фактороувеличения неприменима к функции Кобба-Дугласа – в ней эти типы прогресса просто неразличимы. Следует отметить, что априори нет свидетельств того, является ли технический прогресс в реальности нейтральным по Хиксу или нет. Признается, что, по всей вероятности, технический прогресс, который существует в действительности, является не нейтральным (по Хиксу). Но посылка о нейтральности технического прогресса приводит к удовлетворительным результатам, соответствующим результатам, полученным на базе более сложных, чем функция Кобба-Дугласа (с нейтральным техническим прогрессом) функций, несмотря на то, что имеющиеся оценки для отдельных групп отраслей[5] указывают на нейтральность прогресса как на исключительный случай. Тем не менее считается целесообразным при анализе не задавать заранее тип технического прогресса, а принимать простые допущения о производственной функции, которые включают также гипотезу о его нейтральности (по Хиксу). Харрод и Хикс не обосновывали свою посылку о нейтральности НТП. Она была удобной при формировании Хиксом концепции распределения доходов, а для Харрода – при разработке теории сбалансированного роста экономики [24,47; 1].

Таким образом, в моделях экономического роста, на основе функции Кобба-Дугласа снимается вопрос о характере (нейтральности/не нейтральности) научно-технического прогресса. Или, вернее, не ставится вопрос о реальном характере этого процесса и влиянии этого характера на экономический рост. Понятие нейтральности НТП не выводится из закономерностей научно-технического прогресса. Модели роста безразличны к характеру инноваций.

Тем не менее, характер технического прогресса часто пытаются эмпирически проверить на основании использования производственных функций. При этом спецификация производственных функций проводится исходя из теоретических представлений о самом техническом прогрессе. Поэтому макроэкономические производственные функции нередко определяются как «фиктивные», поскольку они не выводятся из наших знаний о конкретных производственных процессах и не отражают непосредственно естественно-технические закономерности производства. При этом допускается приблизительное существование макроэкономической производственной функции в том смысле, что она позволяет приблизительно описывать существующие взаимосвязи, но в действительности не существует в данной форме. Эмпирическая проверка производственных функций в большинстве случаев оказывается возможной для микроэкономических объектов. В 70-е годы было представлено доказательство того, что производственная функция, базирующаяся на технико-экономических данных микроуровня, в значительной мере соответствует линейно-однородной функции Кобба-Дугласа, описывающей зависимости на уровне макроэкономики [24,42]. При попытке оценки ненейтрального (в предпосылке) технического прогресса с помощью макроэкономической CES[6] функции выяснилось, что ее сложность не дает ей никаких преимуществ по сравнению с функций Кобба-Дугласа. Несмотря на то, что технический прогресс за период 1951–1966 был капиталосберегающим, относительно простая функция Кобба-Дугласа с нейтральным техническим прогрессом и постоянной отдачей от масштаба производства в основном верно описывала различия в характере технического прогресса на отраслевом уровне. В 80-е годы было признано, что для практических целей в большинстве случаев следует принимать эластичность равной единице[7] и применять функцию Кобба-Дугласа, а не CES-функцию. При этом сама производственная функция Кобба-Дугласа была подвергнута разнообразной критике, основное направление которой – в функции игнорируется технический прогресс.

Итак, типичный для моделей роста научно-технический прогресс – это зависимый от времени прогресс с постоянным темпом и постоянной отдачей от масштабов производства. Качественные улучшения, зависимые от размеров вовлеченных производственных ресурсов и качественные улучшения, зависимые от времени (эффект от масштаба производства и технический прогресс) в моделях роста представляют собой единое неделимое целое. Таким образом, технический прогресс выступает в роли переменной, значение которой детерминировано временем. Подтверждением этому служит то, что эластичность замещения при эмпирических проверках не оказывает в целом существенного влияния на оценку технического прогресса и коэффициент масштаба.

Стремление приблизить модель к реальности (Дж. Робинсон, Н.Калдор, Л.Панизетти и др.) строилось на авторских предпосылках относительно характера (нейтральности) технического прогресса. Был сделан вывод (Дж. Робинсон «Накопление капитала» 1956) о том, что предел увеличения богатства в длительном периоде устанавливается не техническими границами, а отсутствием роста заработной платы, определяющей рост производительности.

Критика модели Харрода стимулировала создание альтернативных неоклассических моделей экономической динамики (Дж. Мид, 1960; Р.Солоу, модели 1956 г. и 1957 г.), которые базировались на модернизированном варианте функции Кобба-Дугласа. С ее помощью были получены расчетные индексы роста объема производства в обрабатывающей промышленности США за 1899–1922 гг., которые оказались довольно близкими к индексам фактического роста продукции [39,71]. Вместе с тем функция Кобба-Дугласа подразумевала неизменную эффективность и интенсивность использования труда и капитала. Но в двадцатом веке совокупный общественный продукт увеличивался в развитых странах более быстрыми темпами, чем затраты факторов производства. То есть технический прогресс все более проявлялся в качестве самостоятельного фактора роста. Технический прогресс неоклассики понимают широко. В него включается и эффект масштаба и новые эффективные формы организации труда и управления и собственно технический прогресс в узком смысле этого слова. В модели Солоу в соответствии с неоклассической теорией пропорции между трудом и капиталом переменны, поэтому вместо функции K/L Солоу использовал линейно-однородную производственную функцию[8]. С помощью этой модели оказалось возможным исследовать влияние на экономический рост различных модификаций производственных функций, технического прогресса и т. д. Были созданы модели, учитывающие «возраст» капитальных благ, поскольку разные их поколения обладают разной производительностью. Характер научно-технического прогресса был сформулирован в качестве предпосылок в духе конструктивизма, поэтому его роль свелась к «остатку Солоу», характеризующему эмпирическое влияние автономного технического прогресса на экономический рост. Решающим моментом в модели роста Солоу выступил фактор сбережения.

Таким образом, для моделей роста потребовалось обоснование на микроуровне. Оно было разработано в модели Кэсса с предпочтениями, как главным фактором сбережения (Кэсс в 1965 г. обобщил модель Рамсея) и в моделях выбора сбережений, помещенных в модель с поколениями (М. Алле 1947 г., П.Самуэльсон 1958 г). Другим явлением, требовавшим включения его в модель, был технический прогресс. Наиболее известны в этом направлении работы К.Эрроу (статья о ноу-хау, 1962 г.), Узавы (о накоплении человеческого каптала, 1965 г), Ромера (1986) и Лукаса (1988), которые положили начало течению эндогенного роста[9]. Из неоклассических моделей следовало, что все страны, получившие равный доступ к современным технологиям должны иметь, при выходе на траекторию равновесного роста, сближающиеся между собой темпы повышения производительности труда (с поправкой на различные стартовые условия). Но в реальной экономике такая тенденция приблизительно соответствует наиболее индустриально развитым странам. Возникло течение протеста против свойственного неоклассической теории разделения технологических данных и общественно-экономических отношений, известное под названием «Кембриджской критики». Оно отстаивало невозможность логического определения общей меры капитала и, следовательно, применения функции Кобба-Дугласа.

В 70-е годы интерес к моделям роста упал в связи с возрастающим интересом к резким циклическим колебаниям, происходящим в западной экономике этого периода. После модели Солоу прогресс в этом направлении шел по пути усложнения математического аппарата без каких-либо прорывов в области содержательной экономической интерпретации. Различные исследования, выполненные в рамках неоклассических моделей роста с производственной функцией на статистическом массиве показателей динамики развития экономики США в различные периоды времени дали не совпадающие, но всегда высокие оценки вклада НТП в экономический рост (от 33 до 78 % 1909–1979 г)[13,21,24.] Согласно П.Ромеру такую отдачу дают расходы на НИОКР, а согласно Р.Лукасу – инвестиции в человеческий капитал. В формуле ожидаемого темпа роста Ромера появляется аргумент, зависящий только от технологических параметров (в отличие от «остатка Солоу»). Из модели Ромера также следует, что темп экономического роста находится в прямой зависимости от величины человеческого капитала, сосредоточенного в сфере получения нового знания. Отсюда следовало, что одной из макроэкономических функций науки является поощрение получения знания ради знания. Без этого невозможно рассчитывать на практическую отдачу науки в будущем.

В теориях циклов предметом изучения стали не внутренние, органические, генетические причины экономических циклов, а их внешние причины («ценовой сюрприз Лукаса», например).

Ценность эндогенной теории и построенных на предпосылке эндогенности моделей заключается в том, что они пытаются смоделировать эндогенный компонент научно-технического прогресса в качестве неотъемлемой части теории экономического роста. В рамках этого направления была предпринята попытка моделирования экономического сотрудничества, постороженная на идеях Шумпетера, и включающая ряд экономических систем, ведущих собственные НИОКР (Хоувитт).

Интенсивность нововведений (важная характеристика инновационного процесса) подчинялась распределению Пуассона[10]. Эффект конвергенции, который мог бы появиться в моделируемой системе при снижении темпов экономического роста в результате уменьшения предельного продукта, компенсируется повышением производительности труда вследствие освоения новых технологий.

Эндогенные модели имели два дискуссионных следствия. Эффект масштаба (1), возможность «экзогенного «регулирования темпов роста (2). Эффект масштаба, предсказываемый моделями, не подтверждался эмпирически. Ч.И.Джонс [13,с.47] предположил, что это происходит из-за предпосылки о неконкурентном характере научного знания. В дальнейшем исследование эффекта от масштаба привело к созданию новых моделей эндогенного роста, направленных на его нивелировку [13]. Для этой цели вводились функция полезности нововведений для среднего потребителя; предположение (предпосылка) о сложности обнаружения сопоставимых идей для идей, лежащих в основе базисных инноваций, нарушающей линейную зависимость между затратами человеческого фактора и конечными результатами; характеристики технологической системы; человеческий капитал, НИОКР, субсидии на образование, налоги[11]. Но массовые расчеты производственных функций с эндогенным техническим прогрессом практически не проводились.

В настоящее время инновационная деятельность рассматривается, по существу, как экзогенная при определении параметров роста на макроэкономическом уровне, а в случае исследования инновационной деятельности как таковой она признается эндогенной. В этой связи конструктивным представляется считать инновационную деятельность эндогенным фактором, динамика которого связана с общей динамикой всей макросистемы.

Второе по значимости после эффекта масштаба дискуссионное следствие большинства эндогенных моделей – это возможность «экзогенного» регулирования темпов роста. В этой связи целесообразно обратить внимания на то, что сама структура построения моделей базируется на исторически сложившихся (в США после войны, а в Европе – в 80-е гг.) структурах инновационной деятельности, имеющих свою специфику и поэтому не являющихся общепризнанными или общеупотребимыми.

В качестве альтернативы макроэкономической производственной функции, которая, по мнению Калдора, является спорной и искусственной, им была разработана концепция функции технического прогресса [24,с.64]. В своей общей форме функция технического прогресса не может быть трансформирована в макроэкономическую производственную функцию,[12] хотя рядом математических преобразований может быть превращена в функцию Кобба-Дугласа. Её отличие от последней состоит в том, что она содержит коэффициент, зависящий от начальных условий. Данное обстоятельство, предположительно, играет роль лишь для моделирования переходных процессов. В случае долгосрочного экономического роста различия между макроэкономическими производственными функциями и функцией технического прогресса исчезают. Функция Калдора дает возможность четко различать движение в рамках неизменной производственной функции и изменениями самой функции (в неоклассической теории заложена невозможность такого четкого разграничения[13]), но не дает возможность проводить различие между движением в рамках неизменной функции технического прогресса и сдвигами в ней самой. Это было бы возможно, если бы эффективность производства не зависела от масштабов, и параметры производственной функции были бы полностью определены. Невозможность проведения различия существует также и в силу того, что производственные функции отражают наилучшие результаты, которые могут быть достигнуты, и не отражают результаты неэффективных или плохо информированных экономических агентов; используемые при эмпирической проверке производственной функции статистические показатели содержат результаты как НТП, так и распространения новой техники, поскольку отражают работу не одних только передовых предприятий. Кроме того, главная проблема оценки параметров производственной функции, особенно эластичности выпуска по ресурсам, является мультиколлинеарная связь между аргументами функции, что сильно затрудняет идентификацию ее параметров, указывает на невозможность точной оценки влияния объясняющих переменных.

Элементарные технологии и отдельные производства в большинстве случаев не могут быть просто описаны при помощи производственной функции, описывающей рост на макроуровне. На более низком уровне агрегирования требуется определение конкретных факторов, параметров и форм производственной функции. Г.Б. Клейнером описаны 10 наиболее распространенных видов производственной функции, применяемых в зависимости от степени агрегации технологии и ее характера [16].

Выводы.

1. Производственные функции, используемые для построения моделей экономического роста, являются малопригодным инструментом для изучения инновационной деятельности как таковой, ввиду принятия в них ограничений, существенно искажающих суть и формы протекания этой деятельности (постоянство отдачи от масштаба, нейтральность, совершенная конкуренция, игнорирование качества факторов производства, равнодоступность технологий, отсутствие инвестиционных лагов, совершенная конкуренция на рынке ресурсов, частный характер знаний и пр.). Снятие некоторых ограничений в различных функциях ведет к усложнению используемого математического аппарата и, как правило, не приводит к значимым результатам в области экономической теории.

2. Модели роста с научно-техническим прогрессом имеют дело с длительным периодом, в то время как для научно-технической политики и экономической политики в целом первоочередной интерес представляет короткий период.

3. В производственных функциях не отделяется научнотехнический прогресс в виде новых методов организации производства от прогресса в виде новых видов продукции. Это важно отметить, поскольку использование многих научно-технических достижений возможно только через воплощение их в новом оборудовании.

4. Эндогенный экономический рост во всех моделях обусловлен научно-техническим прогрессом.

5. В моделях роста игнорируются возможное отрицательное влияние НТП на экономический рост.

6. Организационная структура инновационной деятельности в моделях эндогенного роста задается по умолчанию, исходя из сложившейся хозяйственной практики (страны, группы стран), что сужает поле их применения ввиду наличия институциональных особенностей различных экономических систем.

7. Производственные функции и факторный анализ, использующие традиционные статистические измерители технического прогресса (производительность, материалоемкость, фондовооруженность, капи-талоотдача) не дают возможность проследить чрезвычайно важный процесс зарождения научно-технического прогресса на микроуровне. Значительное внимание этому процессу уделяется в теории циклов, эволюционной экономической теории и различных инновационных концепциях.

В целом инновации в моделях роста и производственных функциях играют роль предпосылок, а не механизма развития. В силу этого следует признать неконструктивными использование моделей роста для анализа инновационной экономики. Конструктивный подход заключается в изучении и разработке адекватного инновационной среде механизма инновационной деятельности и определении его влияния на экономический рост.

1.2.Инновации как фактор экономической динамики в теориях цикла и социально-экономических концепциях

Интерес к инновациям (научно-техническому прогрессу в реальном секторе экономики) как фактору экономической динамики всегда явно (в моделях экономического роста и цикла) или неявно (в социально-экономических концепциях) присутствовал в макроэкономических теориях. После разработки основополагающих моделей роста (начало 20 в.) и последовавшего вслед за этим периода ослабления интереса к ним, вызванного циклическим спадом начала 70-х гг., в середине 70-х гг. на фоне возросшей предпринимательской активности вновь усилился интерес к проблемам роста. Поскольку экономическое моделирование роста в это время развивались исключительно по пути усложнения математического аппарата без каких-либо существенных теоретических прорывов, особое внимание было обращено на теорию длинных волн. Этому также способствовало то, что разграничение эндогенных (с акцентом на роль инновационных процессов) и экзогенных факторов роста, осуществляемое в моделях экономического роста привело к осознанию недостаточности традиционных измерителей научно-технического прогресса (производительности, материалоемкости, фондовооруженности, капиталоотдачи) как фактора экономической динамики. Выдвижение на первый план концепции длинных волн и разрабатываемой в тесной связи с ней концепции инноваций было вызвано именно тем обстоятельством, что многие исследователи увидели возможность дополнить традиционные измерители эмпирическими показателями принципиально нового типа.

Плодотворное влияние на развитие теории инноваций оказали многочисленные работы по теории больших циклов, несмотря на то, что они не привели к выработке единой концепции, единого механизма циклов. Не до конца решен вопрос периодизации циклов, ведутся дискуссии о математическом инструментарии и надежности статистической базы. Изучение цикличности нацелено на выделение детерминант развития в каждой фазе. К настоящему времени фондом изучения циклов в США каталогизировано 1380 видов экономических циклов продолжительностью от 20 часов до 700 лет. Все эти циклы не автономны [32, 20].

В марксистской теории технический прогресс как фактор циклического развития воздействует на макроэкономическую динамику через изменение нормы прибавочной стоимости. При этом соотносительная сила действия технического прогресса на все времена как фактора, препятствующего или способствующего повышению нормы прибавочной стоимости, не определена. Современная экономическая практика подтверждает, что применение новых поколений техники (на разных этапах своего технического развития и в разных странах) действительно может приводить к снижению нормы прибавочной стоимости [6]. Еще в середине 19 века К.Маркс обратил внимание на то, что прогресс выражается уже не столько в расширении производства, сколько в постоянном совершенствовании его технологической базы. Затраты на тиражирование новых технологий и вообще знаний, которые выходят на первый план, ничтожны по сравнению с их созданием. Поэтому К.Маркс (а вслед за ним и Дж. Кейнс) выделял рост новых отраслей как фактор, ломающий сложившийся характер распределения в обществе. Противоречие между производством и потреблением, вызванное совершенствованием технологий, рассматривалось как причина экономических циклов.

Роль технического прогресса в трудовой теории стоимости определяется тем, что структурные технологические сдвиги и вызванные ими изменения в потреблении относительно понижают долю затрат живого труда в определении ценовых соотношений. Однако в 50-х годах в развитых странах проявилась долгосрочная противодействующая тенденция – вместе с быстрым ростом оплаты труда происходит возрастание ее относительной доли в суммарных издержках[39,692]. Идущая от К.Маркса, (и далее Й.Шумпетера, К.Жугляра, У.Митчелла, для которых циклические колебания связаны с неравновесием) концепция сдвигов в технологии как источника циклических колебаний была подвергнута критическому рассмотрению Р.Лукасом. Р.Лукас, а также Дж. Мут, Т.Кун, К.Виксель и ранее Е.Слуцкий, поставили идею рациональных ожиданий в центр макроэкономики в противовес моделям роста 60-х гг. с присущей им гипотезой об абсолютном предвидении (вследствие чего эти модели обладали свойством общей нестабильности). Рассмотренная под другим углом зрения (статьи Т.Саржента и Н Уоллеса (1973 г.)) проблема нестабильности трансформировалась в проблему неопределенности, а неопределенность превратилась в положительный фактор экономического развития. В русле этих положений модель Лукаса объясняет изменения в уровне реального ВВП и экономические циклы с помощью изменения совокупного спроса. Отсюда следующим логичным шагом в объяснении циклов стала денежная теория циклов К. Фримена. Следует отметить, что влияние изменения совокупного спроса на реальный ВВП за счет изменения только денежных факторов возможно лишь в коротком периоде и в весьма ограниченных размерах. Теория Р. Лукаса и денежная теория циклов К. Фримена в большей степени нацелены на объяснение нового и актуального для того момента времени явления стагфляции, чем на исследование базисных причин экономической динамики.[14] В 1990-х годах денежная теория циклов уступает место теории реальных циклов (статьи Ф.Кидленда и Э.Прескотти (1982 г.)). Технологические шоки становятся единственным источником макроэкономических колебаний. Технический прогресс со всеми его рисками – главной силой экономической динамики. В моделях реального цикла среди импульсов, нарушающих первоначальное равновесие полной занятости, первое место занимают технологические изменения (изменение в методах производства, а также производство новых изделий).

Основная критика моделей реального бизнес цикла направлена на их исключительное внимание к технологическим изменениям. Во-первых, с макроэкономической точки зрения технологические изменения в нормальных условиях отсутствия войн и революций в соответствии с этими моделями должны приводить к изменениям только в сторону улучшения. Отсюда следует, что технологические изменения способны объяснять только рост, но никак не снижение ВВП и его циклические изменения. Во-вторых, частота, сила и направленность технологических изменений различны в различных отраслях промышленности. На отраслевом уровне возможны как улучшения, так и ухудшения технологических процессов, совокупность которых может либо снизить, либо нейтрализовать макроэкономический эффект технологических изменений, что не находит отражения в моделях реального бизнес цикла.

В 1983 году Я. ван Дейном [32,61–62] был описан механизм распространения длинных волн, базирующийся на механизме пространственного распространения новых технологий из главных центров в новые индустриальные страны, а затем на периферию. Каждая новая волна дает очередной шанс экономически подготовленным государствам, развивающимся путем быстрой адаптации нового комплекса технологий, войти в круг развитых. При этом страна, только что включившаяся (обычно это происходит в фазе общемирового подъема) в современный экономический рост, не испытывает последующего спада в данной длинной волне. Это важно отметить сегодня, когда мощным фактором макроэкономической динамики становятся финансовые рынки.

В пятидесятилетних циклах Кондратьева импульс исходит от инновационных отраслей в силу того что они до определенного времени не могут создавать рабочих мест больше, чем их теряют традиционные отрасли. Немаловажным аспектом этой проблемы является также и тот факт, что высокотехнологичные компании являются таковыми в силу концентрации в них изобретателей, создающих новое знание о реальном физическом мире, а не новаторов в шумпетеровском понимании (предпринимателей). Большинство изобретателей не являются предпринимателями, что подтверждается философскими исследованиям в области теории познания [40]. Развитие в Западной Европе в этом отношении следовало сценарию Кондратьева и в до- и в послевоенный период (кроме Германии). Несоответствие теории цикла и практики начало проявляться (первоначально в США) по мере ослабления зависимости между ростом и количеством новых рабочих мест, то есть по мере развития малого предпринимательства.

Важно отметить, что технологический прогресс признается главным фактором, вызывающим неравномерность экономического развития в инвестиционной теории циклов Э.Хансена (1927 г). Под влиянием этой теории сформировались взгляды П.Самуэльсона, Д.Гелбрейта, и Е.Домара по рассматриваемому кругу вопросов, Существенный элемент теории цикла Хансена – пучкообразный характер инвестирования, обусловленный стадным поведением людей при осуществлении инвестиций в нововведения.

Технологические инновации являются главным фактором изменения инстинктов у Т.Веблена (1857–1929) – основоположника технократического направления институционализма. Т.Веблен отмечал несовместимость машинного производства и жажды прибыли, несоответствие уровня развития науки и технологии общественным институтам западноевропейского общества. Последнее обстоятельство ретранслируется во все последующие социально-экономические теории экономической динамики.

В 70-е годы последователи Т.Веблена провозгласили технологию и индустриализацию движущими силами и источником ценности, а иерархические структуры – силой, противоположной новому. Последователи Д.Коммонса (социально правовой разновидности институционализма) трактовали институты как способ выбора между технологическими альтернативами. К этому же периоду относится критика Г.Мюрдалем (стокгольмская школа экономики) многочисленных теорий экономического роста за провозглашенный ими принцип автоматических изменений. В противовес им Г. Мюрдаль выдвинул принцип кумулятивного развития, широко используемый в дальнейшем в эволюционной концепции макроэкономического развития.

Английский институционалист Д.Гобсон («Империализм,1902 г.), источник самодвижения экономической системы связывал со сферой прогрессирующей промышленности, производящей новые товары и открывающей новые способы изготовления товаров. Положения Д. Гобсона инициировали анализ межсекторного движения в направлении, впоследствии развитом Й.Шумпетером.

Гелбрейтовская концепция «зрелой корпорации» и «нового социализма» основными критериями деления экономики на две системы признавала технико-организационные факторы: наличие передовой техники и сложной организации Неравномерность развития секторов экономики в этой концепции порождала большие различия во власти, а, следовательно, в социальных последствиях. Планирование признавалось объективной потребностью современной промышленности. Государству вменялось в обязанность проводить льготную политику в обеспечении рыночной системы новой техникой.

Процессы быстрого развития технологий в 50-60-х гг. 20 века нашли теоретическое обобщение в теории предложения. Ее сторонники утверждали, что рост цен ведет к увеличению доли используемой морально устаревшей техники и тем самым замедляет экономический рост. Отсюда вывод – надо не бояться, а способствовать сбережениям (в противоположность Дж. Кейнсу).

В 70-80-е годы на первый план выдвинулась новая институциональная теория (Коуз, Нортон, Уильямс и др.). Ее представители выступили с критикой неоклассической доктрины за присущую ей преимущественно технологическую ориентацию, игнорирование таких важных экономических параметров как издержки и время, необходимое для заключения контрактов. Но в то же время новые институционалисты полагают, что границы экономических организаций предопределяются характером используемой технологии. Представляется, что это обстоятельство сильно ослабляет их критические замечания в сторону неоклассиков относительно преимущественно технологической ориентации последних. Предмет исследования сторонников новой институциональной теории – организационные структуры и издержки. Отметим, что и организационная структура и издержки, в конечном итоге, определяются технологией производства.

В теории американского институционалиста Д.Нортона (90-егоды) рост производства обеспечивается за счет роста новых знаний при постоянных издержках (а не повышающихся, как считалось раньше). Происходит это по причине систематического применения теоретических знаний в производстве. Эта революция была подготовлена эффективной структурой прав собственности (в т. ч. прав на интеллектуальную собственность) и развитием научных центров. Нортон констатирует, что негативная массовая реакция по отношению к рынку и рыночным институтам вызвана неравномерностью приобщения к плодам НТП и срывом в новых экономических условиях системы прав собственности, несоответствующей новой структуре и источникам доходов.

Новые направления экономической мысли 70-х гг. – идея о нелинейности развития и связанные с ней принципы неравновесности, дискретности, прерывности, – спровоцировали зарождение в рамках институционализма эволюционной теории роста.

Эволюционная теория в явном виде ставит вопрос о характере процесса поиска в качестве наиболее важного для понимания экономического роста. Она изучает различия в механизмах просеивания и отбора технологий (по правилам, аналогичным биологической изменчивости и наследственности), показывает, что и технологии и отрасли эволюционируют различными путями. Различия в технологических изменениях на микроуровне, предположительно связываются с межотраслевыми различиями темпов технического прогресса и роста производительности. Эволюционная экономика ставит перед собой задачу представить эти связи в формальном виде. Для этого были созданы различные компьютерные модели. Здесь следует отметить, что результаты моделирования инновационных процессов могут играть только вспомогательную роль, поскольку не создают нового знания, не содержащегося в предпосылках модели [37,31–32]. Эволюционная экономическая теория Д.Гамильтона (1991) подчеркивает первичность «производства» по отношению к «бизнесу», изобретений по отношению к накоплению капитала.

В методологически близкой к эволюционной поведенческой теории уровень притязания экономических агентов (в том числе на инновации) не является застывшим, планка все время сдвигается в зависимости от последних результатов. Рассматриваются также положительные стороны организационной расслабленности при осуществлении инноваций.

В концепциях смешанной экономики (сформировавшихся в 70-е гг.) и в последующих социально-экономических концепциях большое внимание уделяется социальным последствиям изменения технологических процессов и последующему влиянию социальных трансформаций на динамику экономического развития. Отмечается, что собственник перестает быть ключевой фигурой для экономики. Характер общества (распределение национального дохода) определяется в сфере обмена и государственного контроля. Экономика, эффективная в сфере производства, может быть неэффективной (не обязательно будет эффективной) в плане удовлетворения потребностей [2,37]. Технический прогресс облегчает условия труда и порождает у людей ложные потребности, которые порабощают личность лучше любых тоталитарных режимов (социально-экономическая концепция Франкфуртской школы).

В рамках теории мирового хозяйства учение о технологических инновациях получило развитие в теории жизненного цикла продукции – технологической разновидности теории сравнительных преимуществ. В международной экономике сформировалось также критическое направление в исследовании международного разделения труда в связи с развитием научно-технической революции и технологическим прогрессом в качестве ее неотъемлемой составляющей. Было выявлено, что т. н. «ускоренное развитие», на базе современных западных технологий, рекомендованное западными экспертами для менее развитых стран, нередко ведет к снижению жизненного уровня значительной части населения. Главная беда развивающихся стран – имитация характера потребления в развитых странах. Это сводит на нет долю «излишка», получаемую от использования технологических инноваций и идущую на накопление. Выгоды роста производительности на периферии переводятся в центры. К проблеме потребления и накопления тесно примыкают (является ее частью) проблема членения рынков, которая ведет к потере выгод от технического прогресса (Р.Пребиш) и проблема распределения доходов от деятельности транснациональных корпораций (Т.Дос Сантос).

Значительным явлением середины века стала теория циклических и структурных трансформаций экономики К.Кларка. Кларк оставил в стороне проблемы смены технологического способа производства. Главное в его теории – изменение масштаба производства, обусловленное емкостью внутреннего рынка. Представляется, тем не менее, что отстраненность от смены технологий в данной теории носит большей часть формальный характер, так как масштаб производства и технологические изменения очень часто неразличимы при формализации (например, в производственных функция) и взаимообусловлены в производстве.

В отличие от американских, европейские концепции научно-технического развития (революции) 50-60-х гг. создавались в условиях классовых столкновений и конкуренции со стороны дешевых американских товаров. Поэтому практика управления инновациями шла впереди. В 50–70 гг. под мощным влиянием профсоюзного и социал-демократического движения, обеспокоенного проблемой занятости, лидером НТР в Европе стала Швеция, наиболее активно осуществляющая государственные программы научно-технического развития и решающая проблемы занятости и доходов населения. На практике получило подтверждение сформулированное ранее Дж. Робинсон положение о том, что предел экономического роста, обусловленный развитием новых технологий, определяется уровнем заработной платы.

Качественно новый подход к инновациям содержится в работах П.Друкера (1985–1993 гг.), проводившего положение об исключительности технологии как факторе, формирующем пути и характер воздействия инноваций на рынки факторов производства. Главная черта инновационной экономики 1990-х, принципиально отличающая ее от экономики 60-70-х гг. – это выработка идей, разрушающих прежние решения, товары, услуги и производства (т. н. «закрывающий» научно-технический прогресс в современной терминологии). При этом многие инновационные производства характеризует некапиталоемкая технология. Это и ряд других положений П.Друкер выдвинул в противовес первоначальной гелбрейтовской концепции подавляющих корпораций-гигантов. К этому времени (1985 г. и далее, 1993 – основные работы П. Друкера в области инновационной экономики) промышленная психология уже исследовала проблему подавления творчества в крупных корпорациях и связанные с этим потери. Для П. Друкера бизнес является единственным социальным институтом, производящим инновации, все остальные институты (государство в том числе) замедляют или предотвращают приход нового. Центром экономической деятельности по-прежнему остается промышленность, несмотря на бурое развитие сферы услуг. Следует отметить, что Гелбрейт, неоднократно меняющий свои взгляды на роль корпораций, сохранил предположение об инвестициях в физический капитал как о двигателе производственного процесса, то есть о решающей роли новой капиталоемкой техники.

Принципиально отличные от взглядов П.Друкера положения относительно роли социальных институтов в содействии инновациям содержатся в ранних (до 90 г.) работах Э.Тоффлера («Шок будущего», 1970 г. «Экоспазм» 1975 г.) На первый план выдвигается задача контроля над нововведениями, их мониторинга со стороны устаревших, по Друкеру, структур и отношений. Торможение НТР признается необходимым постольку, поскольку переход к принципиально новой, меняющей основы бытия экономике без такого торможения приводит к тяжелым социальным потрясениям.

В 90-е годы появляются ориентированные на практику инновационные теории содействия высокотехнологичным отраслям и модель социокультурного содействия научно-техническому развитию, сформировавшиеся на базе теорий экономического цикла и социально экономических концепций развития. В последних (включая теории цикла) роль инноваций как фактора экономической динамики проявилась в следующем: 1) в основе экономических циклов лежит технологическая динамика (инновации в реальном секторе экономики); 2) существует определенная зависимость динамики занятости от динамики развития новых высокотехнологичных отраслей, сглаживающаяся по мере развития малого бизнеса; 3)отсутствует автоматическая связь между технологической модернизацией хозяйства и экономическим ростом; 4) в развитии инновационной деятельности велика роль институтов; они трактуются и как тормоз для нововведений и как способ выбора между технологическими альтернативами; 5) в целом признается объективная необходимость усиления роли государства в связи с развитием инновационной деятельности (мониторинг нововведений, планирование и прогнозирование); 6) в инновационной экономике сбои происходят из-за отставания в развитии новой структуры прав собственности, собственник перестает быть главным действующим лицом (в моделях западной экономики), а для менее развитых стран проблема собственности на доходы ТНК – одна из ключевых проблем развития; 7) организационные формы и размеры фирм во многом определяются используемой технологией; 8) первопричина экономического роста – в автономных инвестициях, вызванных научно-техническим прогрессом; 9) центром экономической деятельности по-прежнему остается промышленность и промышленные инновации (несмотря на «уводящую» от реального сектора терминологию); 10) наличие практических проблем инновационной мотивации различных групп собственников согласуется с тезисом о снижении значения собственника в инновационной экономике.

Для формирования и развития инновационной среды в реальном секторе экономики актуальным является изучение внутренних механизмов развития науки (в первую очередь естественных фундаментальных и прикладных наук) и характера его взаимодействия с социумом. Проблема заключается в том, что широко используемые принципы анализа сложившихся структур научного знания являются явно недостаточным. Этот подход берет начало в позитивистской философии и широко представлен в зарубежных и отечественных публикациях, посвященных инновационной проблематике [22]. Недостаточность данного подхода заключается в игнорировании социальной организации науки, которая обеспечивает переход от индивидуальной догадки к общепризнанным научным положениям. Социологическая модель инновационных процессов в науке (выделяемая наряду с эпистемологической моделью) направлена на анализ социальных механизмов достижения консенсуса в научном сообществе. В целом механизм креативности в науке рассматривается как резонансное совпадение определенных структур научной деятельности и социокультурных факторов. Эпистемологическая модель делает акцент на том, что развитие науки происходит всегда лишь в рамках определенной эпистемологической системы, которая сама является продуктом более широкой социокультурной парадигмы. После того, как эпистемологическая структура сформировалась, становится невозможным отделить действие социальных факторов от когнитивных компонентов. Система приобретает статус идеологии, жестко детерминируя последующее развитие науки. Широко используемые в качестве методологического ориентира термины эволюционной биологии для объяснения инновационного процесса (борьба за существование между теориями (К.Поппер, Л. Локатош), естественная конкуренция исследовательских программ, эволюционный отбор парадигм (Т.Кун) и др.[23], не являются инструментами рациональной реконструкции и конструирования самого механизма инноваций в науке. Эта терминология не выходит за рамки аналогий и метафор. Проблема реконструкции науки (в методологическом плане) – герменевтическая процедура, потому что значительная часть знаний [15] возникает случайным образом, без какого-либо планирования как побочный продукт эпистемологической структуры.

Таким образом, поиск наилучших путей взаимодействия (коммуникации) ученых в рамках заданной эпистемологической структуры и путей формирование самой этой структуры является ключевой практической задачей инновационной экономики. Конструктивное решение этой задачи может быть осуществлено на основе использования гуманитарных технологий. В теоретическом плане способы формирования действительности и типы осмысления (поле деятельности гуманитарного технолога) разрабатываются теорией коммуникаций и герменевтикой соответственно.

Конец ознакомительного фрагмента.