Редактор Лариса Терентьева
Дизайнер обложки Катерина Романова
© Лина Мур, 2018
© Катерина Романова, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-8704-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Лондон. Что может привлекать в этом, в большинстве случаев, мрачном, дождливом, сером городе, наполненном эмигрантами и беженцами? Скорее всего, именно это. Здесь есть возможность потеряться. Навсегда. Потерять всё, что ты имел или мог бы иметь, превратиться в ничтожного раба коррупции и власти. Но все стремятся попытать счастья. Смешно, не так ли? Ведь счастье зависит от удачи и везенья, которых, вообще, не существует. Это вымысел, психологическое отклонение человеческого мозга, посылающего импульсивные желания несостоявшейся личности к неминуемому краху, к которому всё и летит. Но люди предпочитают надеяться именно на удачу, по той причине, что иного им не остаётся. Только фантазии, губительные и бессмысленные.
Итак, серый город вновь предстаёт перед глазами, и это вызывает скуку. Она настолько сильна, что я решаю развеселить себя самым непристойным образом, угадав, кто такие мои спутники, пока они меня ведут к выходу «для важных клиентов» из здания аэропорта Хитроу. Два человека, сопровождающие меня, ничем не отличаются от той модели, которую я описал ранее в своей голове. Расширенные поры на носу человека справа, вдобавок к покрасневшему носу потрескавшиеся губы, немного дрожащие руки, которые он моментально прячет, под моим пристальным взглядом… пристрастен к алкоголю. Скучно. Так, а теперь второй: идеально выбрит, молод, от него исходит приторный аромат одеколона, форма выглажена и не застирана, новичок, вступивший на пост совершенно недавно. Маникюр, улыбка, брошенная лукаво мне… гей, скорее всего, чей-то любовник, и это тоже скучно. Всё в этом городе скучно. Безумно скучно, как и вот этот встречающий меня человек.
– С возвращением, сэр. Ваш рейс задержали на сутки, и вы…
– Оставь это для моего отца или брата, а мне просто открой дверь и выполни свою скучную работу, – обрываю Декланда, работающего шофёром, доверенным лицом нашей семьи и, вообще, служащим нам так долго, что я, если бы умел думать нерационально, поверил бы в существование вампиров и другой нечисти. Но инъекции ботокса, операции, вуалируемые болезнью жены и детей, могут сохранить шестидесятилетнего мужчину в достаточно пригодном виде пятидесяти девяти лет.
– Ты только прилетел, а уже не в духе, Эйс. Что сейчас тебе не нравится? – Усмехаясь, Декланд поворачивается ко мне, пока машина везёт нас в дождливый и унылый город.
– Что может понравиться в задержке рейса, в ужасном питании и отсутствии минимальных удобств?
– Ты летел на частном самолёте, так что не тебе высказывать претензии. Помимо этого, для тебя подготовили специальный ужин, обед и завтрак на всякий случай. И всё же, ты недоволен?
– Верно, я недоволен, – сухо киваю ему и отворачиваюсь к окну, демонстрируя нежелание поддерживать беседу.
– Господи, да улыбнись ты, Эйс. Два года тебя не было в Лондоне, твои родители скучали, как и остальные…
– С Молли я виделся в прошлом месяце, она прилетала на какой-то показ в Сиднее. Стэнли я слышал чаще, чем мне бы этого хотелось. Мать звонила мне несколько раз на дню, а отец успокоился три месяца назад. Так что я не собираюсь улыбаться, лишь ожидаю того момента, когда спокойно смогу вернуться на работу и заняться делами, а не бессмысленной болтовнёй. Да и, к слову, улыбка – это нервное поражение лицевых мышц в момент бесконтрольного действия разума. Я, слава богу, или кому там ещё люди молятся, лишён этой особенности. Поэтому подари мне спасительные минуты тишины, ведь через некоторое время придётся терпеть такой шум, от которого я буду вынужден поддаться такой глупой особенности людей, как разговор.
– Мда, я думал, что правительственное задание и длительное отсутствие хотя бы немного изменят тебя, а всё только ухудшилось. Ты хотя бы сексом занимался?
От его вопроса закатываю глаза и даже отвечать не желаю, но он не отстанет.
– Секс отвлекает от мыслительного процесса и не позволяет сконцентрироваться на благополучном исходе дела. Секс – это развлечение для тех, кто не имеет ничего значимого в жизни, кроме того, как опуститься до животных инстинктов и сношаться, – всё же произношу я. Не люблю, когда последнее слово оставил не я.
– Но благодаря этим инстинктам ты появился на свет, – смеётся Декланд. Я ведь уже упоминал, почему это делают люди, верно? Так вот, мужчина, сидящий рядом со мной, смущён и сам уже не в восторге от идеи обсуждения эротики, которая его смущает больше, чем он бы хотел это продемонстрировать. Скучно.
– К сожалению, это так. И из-за этих инстинктов мне приходится терпеть ещё несколько миллиардов людей, хотя я бы предпочёл изолировать низший ум от высшего, разграничить слои общества ещё чётче, но меня бы осудили и обвинили в предвзятом отношении к бедному и рабочему классу. Никто бы недослушал моих заключений, в которых я бы упомянул о том, что именно сословия, стоящие ниже нашего, имеют потенциал. Но я ведь подающий надежды пэр Англии и не имею права считать их за людей, не так ли? А я лишь хотел донести то, что зло живёт не внизу, оно над нами. Если и нужно чего-то бояться, то поднебесной, где и совершаются самые жестокие вещи, уж я-то о них не понаслышке знаю, чем и наслаждался последние два года. Вот это и есть мой секс, моё возбуждение и интерес. Теперь тебе стало понятнее, занимался ли я сексом и уподобился ли тем, кто считает женщину единственным источником наслаждения?
Во взгляде моего собеседника сквозит абсолютное непонимание человеческой речи, точнее, моей, и так было всегда. Мой склад ума кажется странным для многих, но без него я никогда бы не работал там, где решается судьба человечества. Это, благодаря мне и похожим на меня индивидам, сглаживаются углы в международных конфликтах. Нас называют по-разному: послы, секретная служба, мафия, наёмники. Но нет, всё намного проще, мы часть правительства. Мы и есть поднебесная, хотя развелось в ней уж очень много грязи. Хотя меня это не волнует. Меня, вообще, в этом мире мало что волнует, кроме задач, которые мне ставят, и которые я ставлю себе сам. Вот это не скучно.
– То есть женщины у тебя не было, – отвлекаюсь от окна и недоумённо поворачиваюсь к Декланду.
– Что? При чём здесь женщина?
– Мы разговаривали…
– Я завершил разговор ещё десять минут назад, и уже потерял всякий интерес к этому. Я не задерживаю бессмысленную информацию в своей голове и тебе желаю делать то же самое.
– Надеюсь, что ты не испортишь праздник, – его тяжёлый вздох меня раздражает. Меня так утомляет, когда люди, не получив желаемого, являют наигранное и видимое разочарование в своих мечтах. А это именно так, и жутко выводит меня из себя.
– Праздник? – Переспрашиваю его, пока в голове перебираю разговоры с родными за прошедшие полгода, затем год, два… ничего. Никто не упоминал о празднике.
– Всё, ты спёкся, парень. А для чего, по-твоему, ты сейчас находишься в Лондоне?
– Задание завершилось, всё урегулировано, и моя работа теперь здесь, – чётко отвечаю ему.
– Тебе никто не сказал, что Таддеус подал прошение о твоём возвращении? – Искренне удивляется он.
– Отец. Конечно, я должен был догадаться. Ему не понравится, если я стану кем-то большее значимым для страны, чем когда-то был он. Бесспорно, он обожает разрушать всё, чего желал бы я, – дёргаю головой и закрываю на секунду глаза, дабы побороть недовольство. Это нормально в понимании моего отца, ведь я старший, и должен быть рядом с ним, сидеть у его ног, словно домашняя комнатная собачка, а лучше – как чучело, коих он обожает собирать. Да, особой любви я к нему не испытываю, потому что любовь – это тоже отклонение, а у меня их нет. Хотя нежные… нет, не так, я уважаю маму и отчасти отца, но вот его внедрение в мою жизнь меня тоже сильно и глубоко нервирует.
– Парень…
– Мне тридцать четыре, прекрати обращаться ко мне, словно к безграмотному малышу, который жизни не видел, – хмуро перебиваю его.
– Ладно, Эйс, так лучше? – Ехидно улыбается, отчего я закатываю глаза и фыркаю.
– Не злись на него. Таддеус всегда желал тебе только хорошего. Он ни разу не обвинил тебя в том, чем ты занимаешься и как живёшь, хотя причин это сделать было достаточно. Ты одинок и полностью сосредоточен на работе, а это губительно. Для тебя особенно, поэтому прекращай наговаривать на отца. Немного смягчись, у него юбилей, пятьдесят лет, и он желает видеть своего любимого сына, свою гордость и надежду рядом с собой в кругу семьи и друзей. Это событие для него особенное, как и ты. К тому же после последних месяцев он впервые покажется на людях.
– С каких пор отец не демонстрирует своё богатство и власть на глупых приёмах?
– С тех пор как ушёл в отставку.
– Что? Он не мог этого сделать. Работа для него – жизнь. Нет, она для него всё, это я выучил с детства. Он даже мать так не любил, как работу. И я пошёл по его стопам, потому что он этого хотел, но всё же, перешёл в другой отдел, чтобы не видеть его скучного лица каждый день.
– Он устал и сейчас планирует отдохнуть. Поэтому тебя и вернули. Когда половина жизни, а порой и больше, пролетает, то понимаешь, что потерял самое ценное. Семью. Предполагаю, он организовал праздник для этого, чтобы воссоединиться и уделить больше времени вам, своим детям.
Скептически смотрю на Декланда и не верю. Хотя он не лжёт, нет никаких видимых признаков, но я чувствую подвох. Возможно, отец что-то задумал и обманул своего друга, коим считал мужчину, сидящего рядом со мной, чтобы тот никак не продемонстрировал мне ложь. А я легко вычисляю, когда человек говорит правду, а когда нет. И сейчас Декланд совершенно искренне верит в слова отца.
– И это должно меня тронуть? – Изгибаю бровь и склоняю голову, рассматривая попутчика.
– Если у тебя есть сердце, то да, – кивает он.
– Насколько я знаю, обо мне говорят другое. Я не имею ничего человеческого, как и души. Я жестокий, наглый, надоедливый и скучный. Так что, я предпочту отправиться в свой дом, а не к отцу, который, по своим странным умозаключениям, решил всё бросить и уйти в отставку. Хотя это всё игра для вас, примитивной публики, потому что такой человек, как мой отец никогда просто так не оставит пост, особенно с его уровнем власти и многочисленными заслугами перед Её Величеством.
– Откуда столько ненависти к нему, Эйс? За что? – Недоумевает Декланд.
– При чём здесь ненависть? Я ведь упомянул только то, что ничего не испытываю к этому человеку, немного уважения за то, что показал мне: одиночество – лучшее проявление сочувствия к окружающим. И скажи, чтобы развернули машину. Праздник завтра. Насколько я помню, день рождения у него третьего октября, а сегодня второе, – указываю взглядом на шофёра. Нервничает, ведь я легко разгадал план Декланда, но не желаю ему следовать.
– Нет, мы едем на приём, который устраивают твои родители. Предпраздничный банкет в вашем загородном доме, где ты и остановишься на два дня. Это приказ твоего отца, Эйс, прости, но тебе придётся встретиться со своей семьёй раньше, как и со многими забытыми людьми из твоего окружения. Это не обсуждается, – он делает паузу, словно позволяя мне вставить слово, но вдруг поднимает руку и зажимает мой рот.
– Нет, даже не думай меня запутать своими заумными фразами, которые никто так и не понимает. Ты едешь домой, – с силой отбрасываю его руку и кривлюсь, стирая с себя его прикосновения.
– Это была вынужденная мера, потому что я уже стар и не могу слушать тебя с наигранным восхищением, как раньше, – наблюдая за тем, как я вытираю рот рукавом пальто, добавляет Декланд.
– С каких пор ты стал сторонником насилия и нападений? – Спрашиваю его.
– С тех пор как ты не оставил мне выбора. А сейчас подготовься, мы подъезжаем, – он головой показывает вперёд.
Нет. Я не хочу. Для меня возвращаться в родительский дом, в котором я провёл целых восемнадцать с половиной лет, подобно аду. Я избегаю увеселительных мероприятий. Я избегаю общения. Я избегаю людей, ведь они слишком глупы и прозаичны. Я избегаю того, что любят мои родители и моя семья. Не знаю, откуда во мне столько недовольства к обстоятельствам, в которые позволил себя загнать, но я не хочу. Не хочу, и точка! Да, это больше подобает маленькому избалованному мальчику, коим я не помню себя. Но если я чего-то не хочу, то в моём разуме произойдёт сбой, и я могу сделать что-то очень безнравственное, грубое и жестокое. Хотя я обычно так и делаю, но это превысит все самые страшные опасения Декланда.
Я не могу сказать точно, существует ли страх, как эмоциональная сторона восприятия, сужающая всё до маленькой точки перевёрнутой призмы реальности. Но уверен, что существует отторжение происходящего, вызванное отвращением к не желаемым действиям. Я бы это описал, как насильственное принуждение быть человеком.
– Пять машин перед домом, ещё несколько в гараже. Здесь, по моим подсчётам, не менее сорока трёх человек, сорока пяти вместе с нами. Это не просто предпраздничный ужин, а нечто грандиозное и необычное даже для нас. Ни отец, ни мать никогда не впускали в это поместье столько народа, – монотонно замечаю я, поднимая ворот пальто. На ресницы падают капли дождя. Хорошо. Он холодный, а я это люблю. Хотя бы что-то мне нравится. Дождь.
– Вообще-то, сегодня за ужином будет сорок шесть человек. Мы с тобой идём, как пара, – поправляет Декланд с улыбкой, вызывая у меня недовольное фырканье. Я никогда не ошибаюсь. Никогда. Здесь не может быть сорока шести человек. Сорок пять.
Пять машин. В первой…
– Подожди, ты сказал, что мы пара? – Когда до меня доходит смысл его слов, я обрываю мысленные алгоритмы и поворачиваюсь к нему, расправившему чёрный зонт над нами.
– Верно, я сегодня без супруги, она поехала в Манчестер помочь с нашим первым внуком. Ты, здесь и говорить нечего, как обычно, один. Выходит, мы с тобой пара, – кивает он, считая, что это очень остроумно.
– Я не против меньшинств, но лучше быть нечётным гостем, чем парой с престарелым маразматиком, – возмущаюсь я.
– Эйс, это оскорбление, – цокает Декланд.
– Это констатация факта. Ты слишком дотошен и обожаешь симметрию. К тому же ты носишь два обручальных кольца, потому что одно, по твоему мнению, скучает без двойника на другом пальце. Ты не даришь ничего, что не имеет пары, и это лишь малость, но явно доказывающая одну из разновидностей маразма, которому подвергаются люди, достигшие шестидесятилетнего возраста, порой и раньше.
Мы останавливаемся у дверей, которые моментально распахиваются, и жуткий шум, невыносимая вонь смешавшихся ароматов еды, алкоголя, духов, дезодорантов, одеколонов, цветов, спёртости наполняют меня до тошноты.
– А теперь слушай меня, Эйс. Не порть вечер, как и отношения с семьёй, они ждали тебя, нервничают и волнуются, потому что у них для тебя много новостей. Поэтому будь хорошим параноиком, не оскорбляй людей, не анализируй, а лучше, вообще, не думай о том, чтобы высказать своё уникальное восприятие этого мира. Всё ясно? – Чётко выговаривая, он приближается ко мне. Но его роста не хватит, чтобы накрыть меня своей тенью и хотя бы немного напугать. И это вызывает лишь сочувствие. Столько усилий, чтобы я не был самим собой, а вновь показал всем, как рождается ложь и пыль.
– У меня есть грандиозная идея. Я лучше сейчас развернусь, даже вспомню, как присвистывать, и направлюсь в машину. Вернусь в удобный салон и поеду в свой дом, где никто не пожелает со мной говорить, и я, наконец-то, займусь делом, – спокойно предлагаю я.
– С годами ты становишься хуже, настолько, что начинаешь меня раздражать, а когда-то я защищал тебя и выгораживал. Но не сегодня. Живо в зал и используй улыбку. Боже, прекрати это делать, так тебя за маньяка примут. Хорошо, не улыбайся, просто… пожалуйста, Эйс, будь терпим к людям и к своим родителям. Пожалуйста, ради меня, – от его жалостливого тона, говорящего о том, что он паникует и не желает разрушить идеализированную картину праздника, меня передёргивает.
– Буду молчать, – киваю ему.
– Сойдёт, – соглашается он и указывает рукой на освещённое помещение.
Дом. Что такое, вообще, дом? Место, куда возвращаешься после работы? Место, где тепло и уютно? Место, где ты провёл своё детство? Не знаю. У меня нет дома, я предпочитаю всегда двигаться, хотя недвижимость имею. Но дом, это слишком громко сказано для такого, как я. Мне он не нужен, ведь я не испытываю ни радости, ни счастья, ни возвышенных грёз, ни строю планов на создание семьи. Тогда зачем мне дом? Вот и ответ – незачем.
Викторианский стиль поместья, которое передаётся по наследству всем первенцам нашего рода, утомляет. Это же так скучно из года в год, из столетия в столетие жить в одном и том же месте, не изменяя ничего, а даже гордясь этим. Этой лестницей, которую какой-то предок строил сам, а другой на ворованные деньги украсил перламутром и золотом. Этими огромными и никчёмными люстрами, украшающими высокие расписанные потолки. Этими огромными залами и спальнями на втором этаже, этой башней, где валяется барахло. Неужели, действительно, всё это у кого-то вызывает восхищение? Ужас.
– Эйс, братик! Ты прилетел!
Лёгкий вихрь, под названием Молли, обхватывает мою шею, обдавая сладким ароматом духов, от которого на минуту выступают удушливые слёзы на глазах. Она оставляет на моей щеке влажный поцелуй, липкий, противный, и это вызывает во мне отвращение. Ненавижу помады, блески для губ и другие ухищрения, используемые женщинами, чтобы испачкать мою кожу.
– Кажется, он обескуражен твоим платьем, которое сейчас на тебе треснет. Привет, брат, – не успеваю я отойти от объятий младшей сестры, как моя рука оказывается в плену у другого родственника. Он тянет меня на себя и хлопает по спине. Да что же это такое? Я что, вещь, которую они могут тягать из стороны в сторону, ради всех этих телячьих нежностей? Ненавижу. Вот одна из главных причин, почему я не присутствую на праздниках.
Едва меня выпускают из рук, как я на всякий случай делаю шаг назад и достаю из пиджака платок, чтобы стереть след от поцелуя Молли.
– На сегодня с меня достаточно приветствий, – бубню себе под нос, оглядывая девушку, стоящую рядом со мной. Слишком много косметики, снова проблемы с кожей. Новая инъекция в губы, для этого и блеск, чтобы скрыть гематомы. Обтягивающее платье в пол синего цвета подчёркивает голубые глаза, унаследованные от матери всеми её детьми. Светлые пшеничные волосы, она их недавно покрасила, чтобы походить на нашу мать, ведь последней доставляет удовольствие видеть своё молодое отражение в дочери. Значит, хочет что-то попросить у неё или же натворила нечто такое, что вызвало у матери приступ ярости, и теперь заглаживает свою вину. Высокие каблуки, скрытые подолом платья, отчего сестра переминается с ноги на ногу. Неудобные, но красота требует жертв. Глупо.
– Мы не думали, что ты всё же появишься, – слева от меня раздаётся знакомый голос. Закатываю глаза и резко оборачиваюсь. Тёмно-серые глаза искрятся весельем, а полноватые губы растянуты в озорной улыбке, которая никак не идёт моему ровеснику кузену. Подсел на алкоголь за два года, начал курить и вести беспорядочный образ жизни. Как всё прозаично.
– Ларк, выглядишь ужасно, переходи на лёгкие, – отвечаю ему и слегка киваю.
– Как всегда, умеешь сделать комплимент, – смехом отзывается он.
– Он ни капли не изменился, да? – Молли дёргает меня за рукав, желая, чтобы все обратили на неё внимание. Конечно, она хочет продемонстрировать то, что сделал с ней косметолог.
– А должен был? – Сухо интересуюсь я.
– Хотя бы немного. Та же форма. Качаешься? А я забросил, времени не хватает. Но ты, знаменитый Эйс Рассел, не можешь выглядеть иначе. Всегда идеален и прямолинеен, – насмешка в голосе Стэнли явно демонстрирует зависть, ведь он набрал три фунта с того момента, как я видел его в последний раз. Две недели назад.
– Мне вот интересно, вы оба могли сообщить мне о том, что отец ушёл в отставку, как и об этом ужасающем мероприятии, но не сделали этого. По какой причине? – Спрашиваю брата и сестру. Они переглядываются и улыбаются мне, собираясь солгать.
– Не мы должны были говорить об этом, а папа. И как тебе Лондон? – Молли меняет тему, они явно скрывают что-то ещё. Что?
– Скучно. Безумно скучно, как и все присутствующие раздражают. Не берите это на свой счёт, вас я вычеркнул из списка развлечений уже довольно давно, хотя вы не перестаёте быть моими родственниками.
– Да ты сегодня сама вежливость, Эйс, – хмыкает Ларк, приглаживая тёмные волосы назад.
– Это его нормальное состояние. Итак, ты вернулся, твоё задание завершилось. Чем теперь займёшься? – Интересуется Стэнли, пока я оглядываю присутствующих гостей. Ничего не изменилось, тот же состав, те же лица, тот же напыщенный лоск.
– Моя работа никогда не завершится. Пока существует парламент, мне всегда найдётся, чем заняться. Как долго это будет продолжаться? – Указываю на зал, наполненный людьми.
– Долго, Эйс, ты попал в эпицентр личного ада, – пытается поддеть меня Ларк. Поддел бы, будь я обычным человеком, наполненным комплексами, и с заниженной самооценкой.
– Тогда дождусь дьявола, или как там его называют, и начну пир, – хмыкаю я.
– Боже, мальчики, сегодня праздник, и хватит его сравнивать с преисподней. Это же так здорово, что мы все здесь, и можем, как раньше, собираться дома. Разве вы не рады? – Весело произносит Молли.
– До смерти счастлив, – от моего ответа брат и кузен смеются, а сестра пытается пристыдить меня взглядом.
Всё же, она хорошая девочка, милая, яркая, и надо бы сообщить, что эти губы ей не идут. Но… нет, пусть это сделает кто-то другой. Да, возможно, моя двадцатитрехлетняя сестра вызывает во мне более тёплые чувства, чем другие. Я её воспитывал, благодаря мне она узнала алфавит и латынь. Стэнли всегда был оболтусом, увлечённым примитивным наслаждением благами жизни. Хотя он младше меня всего на пять лет, но до сих пор живёт с родителями и не работает. Прожигатель жизни, вроде бы так называют подобных людей. Скучно.
– Наконец-то, отец появился. Я голоден, мы ждали его дольше, чем тебя. Наверное, всё никак не мог выбрать, какой костюм надеть, – сообщает брат, и я поворачиваю голову, расчищая взглядом толпу, которая окружает моего родителя.
Что-то не так. Нет, не может быть.
– Кто эта женщина? – Недовольно спрашиваю я.
– Где? – Удивляется Молли.
– Рядом с отцом, он держит её за руку, и она явно не наша мать, – цежу сквозь зубы.
Люди отходят, и теперь мои родные могут увидеть высокую, статную, темноволосую незнакомку в чёрном классическом платье в пол с открытыми плечами. Её чёрные, как смоль волосы, уложены элегантными волнами за спиной. Пронзительно синие глаза сверкают подобно алмазам. Идеальное и пропорциональное лицо, скорее всего, благодаря пластической хирургии, имеет тёмный загар, словно она живёт под солнцем. Выразительные губы, подведённые тёмно-вишнёвой помадой, слабо улыбаются, делая одолжение смертным, стоящим вокруг неё. Что это, чёрт возьми, за женщина?
– Оу, она… – Молли кусает губу и бросает нервный взгляд на Стэнли.
– Она, она, она. Не заикайся. Кто она? И почему наш отец обнимает её? Где мама? – От более раздражённого состояния, в которое меня приводит сорок шестой человек на этом вечере, мой голос приобретает стальные и грубые ноты.
– Вы не сказали ему? – Удивляется Ларк.
– Так, если вы сейчас же мне не ответите внятно, что за объект демонстрирует всем свои скудные умственные данные глубоким декольте и годится в дочери нашему отцу, то я совершу кое-что ужасное, – рычу я, неотрывно следя за черноволосой женщиной, грациозно кивающей кому-то из гостей.
– Это Бланш Фокс. И она… она любовница нашего отца, – выдавливает из себя Стэнли.
Удар под дых. Я всё мог предположить, даже больше, чем видят люди, но не то, каким подонком на самом деле окажется мой отец. Любовница. Как такое возможно? Как? Почему я не предвидел этого? Меня срочно отправили на задание в Америку, затем в Канаду, в Австралию, далее практически во все страны Европы и снова в Америку, держа подальше от дома, будучи уверенными, что я не пожелаю возвращаться, ведь там было интересно для такого, как я. И всё это послужило возможностью прикрывать интрижку отца. Интрижку? Я упомянул интрижку? Нет! Это катастрофа!
– Ещё раз, я, кажется, ослышался, хотя это невозможно. Но повтори это ещё раз, – шиплю, поворачиваясь к брату.
– Отец с ней встречается уже три месяца, он влюблён в неё…
– Три месяца, – повторяю я, и разум… чёртов разум даёт сбой. Он не может собрать воедино цепочку, и я задыхаюсь.
– Эйс, родители развелись два месяца назад. Они разъехались, и отец уволился, потому что испугался осуждения со стороны коллег. Он счастлив, как и мама. Отец полностью обеспечивает её и купил дом в Лондоне. Мама сама пусть тебе всё расскажет, мы не должны были, но она опаздывает. Обещала приехать вовремя, чтобы предотвратить это. Я… прости, что не сказала тебе, но мне запретили волновать тебя и срывать с работы, – тихо говорит Молли. Она боится меня, я сам себя боюсь, ведь в моём понимании развода не должно было случиться. Не в моей семье, на другие мне плевать, но моя семья – это иное. Конечно, я знал, что родители давно не питают друг к другу нежных чувств, а живут рядом, скорее, по привычке, да и отец никогда не демонстрировал своих чувств на людях, но сейчас…
– Эйс, они идут к нам, и ты должен знать ещё кое-что, – меня разворачивает к себе Ларк. И он был в курсе? Вот же сволочи!
– Бланш Фокс – одна из самых дорогих шлюх в Британии. Мне было отказано раз двадцать в её услугах. Она выбирает мужчин, похожих на твоего отца, и очень богатых. Как говорят, она виртуозная любовница, и чтобы добиться её внимания мужчины порой делают неразумные вещи, двое даже покончили с собой из-за неё. Она акула, но безумно красивая и чувственная. Твой отец влюблён в неё и, в данный момент, он её клиент номер один.
Я могу уловить в его тоне нервозность, страх, панику и многие эмоции, которым подвержен мой брат, да и сестра тоже. Но я не чувствую ничего, что творится в моей груди. Я оглох. Вода. Я не могу вздохнуть, потому что ей наполнены лёгкие. Она заливает уши и глаза, пока перед ними пробегают картинки из прошлого, где всё встаёт на свои места.
Меня отправили не просто так, а чтобы я не помешал отцу предать мать. Меня намеренно отстранили от семьи, позволив этой женщине разрушить единственное, что могло помочь мне. А теперь я тону и не выживу, если не предприму сейчас же что-то.
– Эйс, она хорошая. Я знаю её, Бланш очень милая, и маме она тоже нравится. Пожалуйста, Эйс, моргни хотя бы. Они уже близко, не натвори ничего. Я сейчас расплачусь или в обморок упаду, мне так страшно, братик. Мне очень страшно, – Молли тянет меня за рукав, и я перевожу на неё взгляд. Её трясёт. Она на грани безумства и, действительно, может лишиться чувств от переживаний. А внутри меня тишина. Сестра выглядит как маленькая девочка, как в детстве, когда она не хотела учиться конному спорту, очень боясь лошадей, а её заставляли. Тогда Молли умоляла меня спасти её, и в эту минуту происходит то же самое.
– Может быть, лучше увести его? Скажем, что у него голова разболелась? – Ларк обращается к бледному Стэнли.
– Не успеем, минута.
– Всё хорошо, – произношу я.
– Тогда надо придумать что-то, ведь он невменяем. Ты посмотри на него, в последний раз, когда он так выглядел, было плохо, очень плохо.
– Я сказал, что со мной всё хорошо. Мне нужно время, чтобы понять и принять информацию, которую вы мне сообщили, которую утаили от меня ранее и предали моё доверие к вам. Мне требуется чёртово время, чтобы распланировать свои действия и выставить за дверь эту женщину. Время. Но его нет. Три, два, один. Здравствуй, папа, выглядишь, словно тебя лошадь пережевала и выплюнула прямо к нашим ногам, – поворачиваюсь к паре, приблизившейся к нам.
Мой взгляд встречается с другим: наглым, сочным и противным.
Ну что, я жаловался на скуку, верно? Так вот, теперь мне не скучно.