Повествование второе. Во дворе
Вы счастливая, что родились в доме, где под окнами стадион. Это, наверное, и помогло вам стать классной спортсменкой?
Каток вот-вот должен был открыться. И диктор-радист Бодя (так его почему-то звали ребята с Петровки, 26) готовился запустить музыку, которая потом не будет смолкать до двадцати трех часов. В его фонотеке имелась веселая и грустная музыка, медленная и быстрая, трогательная и очень жизнерадостная. Катающиеся волей-неволей поддавались настроению этой музыки и, вопреки своему желанию, то кружились в медленном вальсе, то носились в таком ураганном вихре, что милиционеры, призванные блюсти порядок на катке, и те шарахались в стороны, совсем не понимая, что же такое происходит. А в это время уже звучало: «Мишка, Мишка…» Ребята, разогнавшись, резко тормозили около девушек, обдавая их ледяной пылью, и подпевали на свой лад в такт песне: «…где твоя сберкнижка…» Но вновь сменялась музыка. Вот уже раздаются звуки другой мелодии, как я узнал позже – симфонии Моцарта; кажется, и ребята в это мгновение оставляют в покое девушек, и все подчиняется торжественному восприятию романтических звуков, пробивающихся сквозь морозный туман, просвечиваемый со всех сторон лучами прожекторов. Звуки поднимаются высоко-высоко, до самых звезд, они настолько стремительны и порывисты, что, кажется, нет силы, способной приостановить этот взлет.
Я смотрел в такие минуты из окна нашей комнаты и искал глазами Ингу. Детей до шестнадцати лет вечером на каток не пускали, а мне не было не только шестнадцати, но и десяти, и потому я сидел у окна – и весь каток, как кишевший муравейник, был перед моим взором. Инге не было еще и пятнадцати, но ее давным-давно пускали вечером на каток и вообще на любой «взрослый» фильм, на который не пускали Риту, нашу соседку, Ингину одногодку, на полгода старше ее, но маленькую-маленькую. Когда им исполнилось по восемнадцать, Риту продолжали не пускать ни в кино, ни на каток. А если она начинала «бастовать», то контролер ей спокойно отвечал: «Ты же еще совсем ребенок. Дома бы лучше сидела. Вот тетю, которая с тобой, я пропущу». Рита поэтому тоже оставалась дома.
Я продолжал сидеть у окна, слушать музыку – знал, за какой последует какая, потому что музыка ведь была записана на магнитной ленте, и немножко сожалел, что меня нет среди катающихся. Я на мгновение отвлекался от своих мыслей чьим-нибудь столкновением на льду, но вот снова мимо окна мелькала высокая фигура. Это – Инга. На ней был байковый костюм, светлые шерстяные носки, в них заправлены шаровары. Она смотрела в мою сторону, и, хотя лица ее не было видно, по всему чувствовалось, что она улыбалась. Я в ответ тоже. Сейчас не пройдет и минуты, как она вновь поравняется со мной, обежав очередной, уже не знаю какой по счету, круг. Выпрямлялась и поднимала для приветствия правую руку, точь-в-точь как это делают чемпионы. В этом Ингином жесте было все: и усталость, чувствовавшаяся во всем теле, – шутка ли, столько времени кататься не разгибаясь, – и сестринское внимание («Я тебя вижу»), и извинение перед бабушкой («Скажи ей, что я скоро приду, пусть не ворчит»). И тут же вдруг куда-то исчезала, потому что к ней подъезжала ватага знакомых ребят и девчонок и увлекала ее за собой: наверное, в раздевалку погреться и в буфете попить горячего чайку с лимоном и булочкой.
Я знал, что она будет кататься до самого закрытия. Диктор Бодя несколько раз повторит: «Товарищи, время катания окончено, просьба освободить территорию катка, повторяю…»
После того как погасят огни на катке, Ингу ожидай минут через сорок, что-нибудь около двенадцати, хотя завтра рано вставать в школу: ведь нужно еще побалагурить с подругами, с которыми совсем не хочется расставаться. И вот, слышишь, стучится, не в дверь квартиры, а в стенку. Влетает морозная, красивая и веселая, ущипнет меня («Эй, брат»), а ворчащую бабушку обнимет, и та сразу растает. Перехватит поесть, ложится спать и мгновенно засыпает. Просыпаясь утром на том же боку, за всю ночь даже не шевельнувшись и как будто не дыша, словно ее нет в комнате. Даже начни палить из пушки, она не услышит.
Или придет, расскажет, как один парень пристроился за ней на катке и все катается, катается, а отставать ему неудобно от девчонки, хотя и рослой. У нее шаги размашистые, мощные, и вот – круг за кругом, а парень не отстает, тянется.
– Я уже круг десятый пошла, обернулась, а он, бедный, весь запарился, а на одиннадцатом гляжу – зашатался, и к сугробу. Проезжаю через два круга, а ему нехорошо. – И рассказывает этот случай без издевки. Конечно, сначала хотелось проучить парня, чтобы знал, с кем тягаться, а потом жалко стало.
У Инги поначалу были коньки «английский спорт», их отдала нашей маме одна ее знакомая. Прикручивать их к валенкам приходилось с помощью веревок и двух палок. Лезвия у коньков были широкие, это больше подходило для катания на снегу.
Но валенок трудно было наготовиться: на них то и дело образовывались дырки. Пришлось маме купить Инге настоящие коньки с ботинками. Коньки эти были уже выше классом – так называемые «гаги». Они изящнее и острее. На них-то и гоняла Инга по льду лет до семнадцати.
Инга дневала и ночевала на катке. Для нее коньки были – ну как для многих девчонок танцы, которые они никогда не пропускали. Только, в отличие от них, Инга ходила на каток каждый день и даже по два раза – утром и вечером. Инге было предписано как можно больше бывать на воздухе. Вот и не так давно ее осматривали в туберкулезном диспансере, и было сделано такое заключение.
– Ну что ж, это же замечательно, – сказал врач, – никаких следов! – И посоветовал: – Продолжайте в том же духе, ибо болезнь это подлая и отказ от пребывания на воздухе будет ей только на руку.
Инга проводила на катке все свободное время. Учила ли она заданное в школе стихотворение («Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя») или помогала бабушке убираться, когда была наша очередь, в квартире, ее то и дело тянуло к окну: как там, на катке? Еще не открыли? Нужно обязательно быть первой на льду!
Попробуй-ка тут усиди дома. Сегодня все девчонки и ребята будут на катке – так договорились. И Валя Рожкова, и Рита (ее сегодня надо постараться провести на каток), и Женька Сухарев, и Алик Сабиров…
Можно будет поскользить по льду, заложив руки за спину, показать мальчишкам класс: они – чистые хоккеисты, гоняют по всему катку как угорелые, иногда даже едут против движения, а вот подолгу кататься, по-конькобежному, не могут, выдыхаются круга после четвертого. А Инга катается по двадцать и тридцать кругов!
Она тоже, правда, может носиться как хоккеист, но последнее время ей нравится кататься так.
– А вообще-то мальчишкам лучше, – не раз говорила Инга. – Они ловчее, находчивее и активнее девчонок.
Скажем, вот окно ее, Ингиной, комнаты выходит прямо на теннисные корты, которые устраиваются в летнее время, занимайся себе преспокойно теннисом. И напротив, на одной с ней лестничной клетке, живет контролерша стадион-чика тетя Зоя, которая снабжает ребят списанными теннисными ракетками. Перетяни струны – и играй.
Ребята перетягивают вручную, вставляя в дырочки обода спички, чтобы не выползали струны. Смышленые, черти. Девчонкам же с этим возиться неохота. И Ингу теннис не заинтересовал. В то время как среди мальчишек выросло даже два мастера спорта – Виктор Балахненко и Игорь Всеволодов (ныне старший преподаватель кафедры тенниса в Институте физкультуры, а ныне – академии, кандидат педагогических наук).
Мальчишки находят удовольствие в ловле теннисных мячей, чтобы в конце лета подсчитать, кто сколько наловил, и определить победителя. По 80–90 мячей за лето наиболее удачливые из них собирали. А Рифат, делая подкопы под забором и прикрывая лунки дощечками, посыпаемыми землицей, почти всегда был чемпионом, собирая по сто с лишним мячей. Конечно, мальчишки из-под носа у теннисистов порой уносили мячи. А потом пойманные эти мячи не знали куда деть. На этот раз они устраивали уже другие соревнования: кто закинет мяч на пятиэтажный дом, довольно высокий, на который закинуть мяч не каждому удавалось; кто перекинет мяч через соперника и тем самым загонит его в тупик, после чего победитель в знак превосходства над соперником посылает мяч прямо на Неглинную, на проезжую часть, и за мячом уже не бежит. Глядите, вон какие мы!
Или возьмите футбол. Ребята в него играют, кажется, круглосуточно. А когда на стадионе межсезонье – ни зима, ни лето, – они гоняют там. Уж здесь начинается прямо-таки большой футбол. Стекается ребятня со всей округи – из Столешникова, Колобовских, Цветного, Трубной, Малюшенки, Москвина… Евгений Папугин (впоследствии пятикратный чемпион мира по хоккею с мячом) вместе со своим братом Михаилом приводил свою «сборную» по футболу из Столешникова, чтобы сразиться со «сборной» двора, в котором жила Инга.
Мальчишки играли на стадионе в волейбол, баскетбол, городки. И было на кого им посмотреть, с кого взять пример. На площадки выходили настоящие мастера. Например, знаменитый волейболист Щагин. Ребята вечером потом сядут на бревна на заднем дворе и обсуждают баталии мастеров. А кто-то встает и показывает, как с прогибом в пояснице, далеко отведя руку назад, нужно гасить мяч.
Но это было все не для Инги.
Разбирались ребята и в вопросах судейства и гордились, что во дворе живет известный спортивный судья Николай Латышев.
Девчонкам оставалось значительно меньше. На забор не полезешь, в футбол играть как будто не очень прилично – у мальчишек там настоящие соревнования. Штандер, казаки-разбойники – вот здесь еще можно девчонкам применить свою изобретательность, запутать «казаков», когда бываешь «разбойником», ставя мелом на стенках стрелки, которые сбивают соперника с толку. «Разбойники» уже давно дома, а «казак» все еще носится по Петровке, Неглинной, Дмитровке, Козицкому, заглядывая в различные проходнушки, надеясь захватить в плен противника.
Частенько собирались на заднем дворе и строили в земле «немецкие» блиндажи. По ним вскоре должна была открыться стрельба из «настоящей» пушки, тоже миниатюрной, которую умел мастерить живший на первом этаже Женька Сухарев. Все, а девчонки в особенности, восхищались его умением! У пушки были и ствол, и станины, а «снаряды» имели натуральный пороховой заряд. Вскоре отдавалась команда «Огонь!», гремел выстрел, и цель поражалась. Все девчонки и мальчишки были рады этой Женькиной затее, вскидывали вверх руки, когда «фашистские» блиндажи взлетали в воздух.
Вечером на заднем дворе, у окна того же Женьки Сухарева, инициатора всех интереснейших дел во дворе (о нем, как об очень способном инженере, писала потом «Комсомолка»), устраивались танцы под радиолу. Мальчишки и здесь были тут как тут. Пока Инга и ее подруги танцуют, эти только толкаются. А то, чего доброго, шлепнут по уху ладонью: отгадай попробуй, кто из них это сделал. Отвечаешь тем же первому попавшему.
Малышня, когда ребятам повзрослее все-таки удается пригласить на танец девчонок, бегает среди танцующих и, фыркая оттого, что танцуют «женихи» с «невестами», дергает девчонок за косы и кричит по-тарзаньи.
Этот крик их уже всем надоел во дворе, с утра до вечера голосят. Посмотрели раз по пятнадцать многосерийный фильм про Тарзана, дикаря из джунглей, и теперь подражают.
Уже совсем стемнело, только из открытого освещенного окна Сухаревых, около которого топчутся, шаркая, танцующие, льется приглушенная из-за позднего времени мелодия танго. Голоса внизу стали еле слышными. Но сверху все же проскрипел знакомый сердитый голосок:
– Опьять вы эту шарманку запустили на всю ночь…
Это старушка с четвертого этажа. Ее, кажется, зовут Олимпиада… не то Гавриловна, не то еще как-то. Одним словом, Олимпиада Спартакиадовна – ее так окрестили ребята. Внизу слышатся пофыркивания, всякие шуточки, но расходиться надо. Потому что однажды после этого «опьять» ребята загомонили было еще сильнее, как из окна старушки брызнула вода. Поэтому кто-то из ребят предупредил:
– Пошли по домам, а то Олимпиада Спартакиадовна сейчам нам «опьять» душ устроит.
И все же зимой намного интереснее. Падает снежок, на оконном стекле причудливый зимний орнамент, который в лучах прожекторов с катка сверкает голубовато-красными звездочками, обладающими какой-то волшебной силой, влекущей на улицу.
Вообще все, что было связано с зимой, волновало Ингу больше всего. Даже запахи зимы и те действовали на нее положительно. Даже пахнущий морозом мяч для игры в русский хоккей… Однажды мы сидели за обеденным столом у себя в комнате. Не успев даже испугаться, увидели, как стекла нашего окна словно пулей были пробиты хоккейным мячом, пущенным кем-то из нападающих выше ворот соперника. Да-да, раньше, в сороковых годах и начале пятидесятых, на нашем катке играли в хоккей с мячом. Уже потом, когда здесь не стали проводить игры и тренировки по этому виду спорта, ледяное поле было предоставлено для массового катания. С утра до вечера с небольшим перерывом.
А тогда нередко замерзший мяч, перелетев забор, врезался в стену дома, а иногда продырявливал стекло. К счастью, мяч никого из нас, сидевших за столом, не задел. Инга полезла под кровать. Через мгновение она держала его в руках. Мяч был покрыт белыми звездочками. Они еще не успели растаять и, видно, привлекли внимание Инги.
Зиму любили больше других времен года и мальчишки. Алик Сабиров из соседнего подъезда, отличный теннисист, пропадал на катке целыми днями. А потом занимался хоккеем в секции, играя в одной команде с неизвестными еще тогда Старшиновым и братьями Майоровыми. Из первого подъезда гонял здесь Илья Фридман, ставший впоследствии мастером спорта по хоккею с шайбой и игравший в высшей лиге за команду киевского «Динамо». Вместе с ним на каток приходил и его товарищ Игорь Деконский, которому этот счастливый лед также выдал путевку в большой хоккей: он выступал за прославленный армейский коллектив – ЦСКА.
Нередко на катке во время массового катания или летом на площадках можно было видеть великолепных хоккеистов Николая Сологубова и Ивана Трегубова, футболист Борис Татушин нередко выходил на лед покататься. В соседнем подъезде жили два брата. Они занимались конькобежным спортом в секции, были мастерами спорта. Отличались вдумчивостью и собранностью. Ребята на них смотрели с уважением. Только их почему-то никогда не видно было на нашем катке. Наверное, думали ребята, они стали взрослыми.
Очень, очень давно на месте теперешнего катка, рассказывали старики, было озеро, по которому плавали величественные яхты. Это была водная станция яхт-клуба. Здесь в 1889 году на замерзшем озере проводился первый чемпионат России по конькам. Круг на ледовом стадионе был, правда, небольшим – всего двести метров, но это не помешало разыграть здесь соревнования на три версты. Первым победителем чемпионата России стал Александр Паншин из Петербурга.
Сколько потом выросло в России прекрасных конькобежцев!
Совершенно очевидно, что при прочих немаловажных причинах достижений Инги в спорте во многом помогли ей добиться успеха спортивные традиции двора и благоприятные условия для занятий там спортом. Помногу катаясь на льду в детстве и юности, в свое удовольствие, без напряжения, Инга незаметно подготовила себя к большому спорту.