«Империализм как высшая стадия капитализма». Метаморфозы столетия (1916–2016 годы). Часть I. Пять признаков империализма: старое и новое (В. Ю. Катасонов, 2016)

Остановимся на первом из указанных признаков. Этому признаку посвящена первая глава «Концентрация производства и монополии».

На факты образования монополий в конце XIX – начале XX веков обратили внимание не только Ленин, но и многие авторы самых разных мировоззрений и убеждений. Некоторые из них, ссылаясь на новые явления в экономике, поставили под сомнение догматы «Капитала» и всё учение Маркса. Ленин выступил решительно против таких ревизионистов: «Экономисты пишут горы книг, описывая отдельные проявления монополии и продолжая хором заявлять, что «марксизм опровергнут».

Ленин специально подчёркивает, что он в своей работе не опровергает Маркса, а развивает его. Автор в работе «Империализм…» обращает внимание, что Маркс ещё за полвека до этого предвидел образование монополий:

«Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». Казённая наука пыталась убить посредством заговора молчания сочинения Маркса, доказавшего теоретическим и историческим анализом капитализма, что свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведёт к монополии. Теперь монополия стала фактом».

Некоторые определения

Для уяснения первого признака нам необходимы некоторые определения, которые можно найти у самого Ленина или в старых учебниках по политической экономии.

Концентрация производства. Ленин начинает первую главу именно с определения концентрации производства: «Громадный рост промышленности и замечательно быстрый процесс сосредоточения производства во всё более крупных предприятиях являются одной из наиболее характерных особенностей капитализма».

Концентрация капитала – процесс укрупнения индивидуальных капиталов за счёт капитализации части прибавочной стоимости. Проще говоря, происходит приращение капиталов отдельных предпринимателей и компаний за счёт прибыли.

Централизация капитала – сосредоточение всё большей части совокупного капитала в руках немногих капиталистов. Если концентрация капитала приводит к увеличению совокупного капитала в масштабах отрасли, страны, мировой экономики, то централизация капитала не увеличивает совокупного капитала, она означает его перераспределение. Такое перераспределение осуществляется путём слияния компаний или поглощения одних компаний другими. Этот процесс в нашей экономической литературе сегодня часто выражается аббревиатурой M&A (Mergers and Acquisitions).

«Капитал» В. Дени, 1920

Концентрация и централизация капитала – два взаимосвязанных процесса, один «подпитывает» другой. Так, те компании и банки, у которых происходит быстрое наращивание (концентрация) капитала, получают большие возможности для того, чтобы «подминать» под себя другие компании и банки (централизация капитала), увеличивая масштабы контролируемого капитала. В мире капитала действует закон «естественного отбора»: сильный и агрессивный поглощает более слабого и вялого и за счёт этого набирает всё больший вес.

Концентрация и централизация капитала, безусловно, «подпитывает» процесс концентрации производства. По мере сокращения количества капиталистических гигантов на каждого из них будет приходиться всё большая часть производства.

Концентрация производства в начале XX века

Говоря о концентрации производства, Ленин приводит обширную статистику по двум «молодым» капиталистическим странам – Германии и США. Статистические данные дают представление о доле крупных предприятий в таких показателях, как общая численность занятых в промышленности, энергетические и производственные мощности, объем продукции. Так, в Германии общее количество предприятий в 1907 году составило 3,3 миллиона. Львиная доля (2,9 миллиона) приходилась на мелкие предприятия с численностью персонала до 5 человек. Согласно германской классификации, к разряду крупных относились предприятия с числом занятых 50 человек и более. Таких было 30,6 тысячи, или 0,9 % от общего количества предприятий. Однако по-настоящему крупными были предприятия с численностью работников свыше 1000 человек. Таких крупных предприятий было 586. То есть менее 2 % от того, что по германской статистике относилось к разряду «крупных предприятий». На эту горстку крупнейших предприятий приходилось около 10 % от всех занятых в промышленности. И в то же время почти 1/3 всех энергетических мощностей («паровой силы» и «электрической силы»). Сопоставление этих двух показателей свидетельствует о гораздо более высоком уровне энерговооружённости труда на крупных предприятиях, чем в среднем по промышленности.

Аналогичную статистику Ленин приводит по экономике США. Выводы, основанные на анализе статистики, следующие: 1) техническая вооружённость на крупнейших предприятиях значительно выше, чем в целом по экономике; 2) производительность труда на крупнейших предприятиях также намного выше.

Следовательно, крупнейшие предприятия имеют конкурентные преимущества перед всеми остальными предприятиями. Крупнейшие предприятия конкурируют и между собой, здесь в наиболее острой форме проявляется закон «естественного отбора». В какой-то момент времени число крупнейших предприятий достигает такой величины, когда дальнейшая конкурентная борьба в этой небольшой группе предприятий становится слишком «затратной», «нерентабельной» и рискованной. Легче договориться с крупными конкурентами, чем с ними воевать. Ленин следующим образом объясняет связь между концентрацией производства и образованием монополий:

«… концентрация, на известной ступени её развития, сама собою подводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собою, а с другой стороны затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий. Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений – если не важнейшее – в экономике новейшего капитализма».

Основные формы монополий

Первая форма монополии – картель (картельное соглашение). В первой главе мы находим определение картеля:

«Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой области сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыль и т. д.». Типичной страной картелей в начале XX века стала Германия. Число картелей в Германии определялось приблизительно в 250 в 1896 году и в 385 в 1905 году при участии в них около 12 000 компаний. Ленин справедливо отмечает, что это заниженные данные. Ведь картели основываются на соглашениях между компаниями, а участники картелей не любят афишировать свои договорённости. Часто картельные соглашения бывают секретными. В начале прошлого века в ряде западных стран были приняты первые антимонопольные законы, которые требовали получения компаниями разрешения на заключение картельных соглашений. Частный капитал сплошь и рядом обходил эти требования. Ленин отмечает, что высокий уровень картелирования немецкой экономики можно объяснить тем, что Германия на фоне других стран Запада проводила политику более жёсткого протекционизма. А вот в Великобритании, которая с отменой хлебных законов в середине XIX века встала на путь фритредерства,[9] картели было создавать сложнее, поскольку на внутреннем рынке присутствовали конкуренты из других стран (в первую очередь, из той же Германии).

А вот Соединённые Штаты Ленин называл страной трестов. В Соединённых Штатах Северной Америки число трестов определялось в 1900 году – в 185; в 1907 году – в 250. Если в рамках картелей их участники сохраняют свою юридическую независимость, то тресты представляют собой такое добровольное или принудительное объединение отдельных компаний, при котором они полностью теряют свою юридическую независимость. Происходит полное объединение производственной, коммерческой и финансовой деятельности в рамках единого юридического лица, имеющего, как правило, статус корпорации (акционерного общества). Ленин приводит пример стального треста United States Steel Corporation, на заводах которого в 1907 году было занято более 210 тысяч рабочих и служащих. На долю стального треста приходилось в 1901 году – 66,3 %, а в 1908 году – 56,1 % всего производства стали в Соединённых Штатах. По добыче железной руды его доля была 43,9 % и 46,3 % за те же годы. Конечно, в Америке картели также были, но они там действовали ещё более скрытно, чем в Германии. Описывая процесс монополизации немецкой и американской экономики, Ленин обращает внимание на то, что многие крупнейшие корпорации не являются узкоотраслевыми и, тем более, монотоварными предприятиями. Большинство крупнейших компаний – комбинаты, имеющие набор производств, относящихся к разным отраслям. Такие комбинированные предприятия имеют более высокую норму прибыли, более устойчивы по отношению к кризисам.

Монополии образуются и в Англии – несмотря на то, что там не было высоких протекционистских барьеров. Более существенным фактором монополизации, чем внешнеторговая политика государства, является, по мнению Ленина, концентрация производства:

«Факты показывают, что различия между отдельными капиталистическими странами, например, в отношении протекционизма или свободной торговли, обусловливают лишь несущественные различия в форме монополий или во времени появления их, а порождение монополии концентрацией производства вообще является общим и основным законом современной стадии развития капитализма».

Кроме картелей и трестов, в начале прошлого века были также другие формы монополий: синдикаты и концерны. Синдикаты – союзы компаний, которые объединяют коммерческую деятельность, создают совместную сбытовую (иногда закупочную) контору. При этом производственная и финансовая независимость участников сохраняется. Некоторые называют синдикат более жёсткой формой картеля. В то время наибольшее распространение синдикаты получили в России.

Концерн – финансово-промышленная группа компаний разных отраслей промышленности, что и отличает её от других форм объединений. В концерне сохраняется юридическая и хозяйственная самостоятельность участников. Координация их деятельности осуществляется с помощью холдинговых структур, участвующих в капитале входящих в концерн компаний. В начале прошлого века концерны ещё не успели выйти на первый план. Массовое распространение они получили уже после Первой мировой войны. Концерны являются удобной формой объединения предприятий разных отраслей экономики. Иногда это бывают слабо между собой связанные или вообще не связанные единицы. Тогда речь идёт о конгломератах. Если предприятия технологически между собой связаны, то такие объединения называются комбинатами. Если в рамках концерна имеется набор компаний, последовательно перерабатывающих исходное сырье и доводящих продукт до конечного потребителя, то речь идёт о вертикально-интегрированном концерне. Примером вертикально-интегрированного концерна может служить финансовый холдинг в энергетике, включающий компании по добыче сырой нефти, её переработке, реализации нефтепродуктов через бензоколонки. Такой энергетический холдинг, кроме компаний основного профиля, может включать ещё и компании по геологоразведке, сервисные фирмы, компании по транспортировке нефти и нефтепродуктов и т. д.

Первые антимонопольные законы

Быстрому процессу монополизации способствовало дополнительно то, что западное общество ещё не успело в должной мере оценить негативные последствия возникновения монополий. Соответственно, ещё почти нигде не были созданы системы государственного контроля монополий. Исключение составили Соединённые Штаты. Там первый антимонопольный закон – Акт Шермана – был принят ещё в 1890 году. Был он принят, прежде всего, для борьбы с несколькими гигантскими трестами. Особенно – с нефтяным трестом Джона Рокфеллера Standard Oil, захватившим 95 % рынка нефтепродуктов США. В Великобритании государственное антимонопольное регулирование берёт начало с 1919 года, когда был принят Закон о спекуляции. Что касается Германии, то там отношение к монополиям (прежде всего, картелям) со стороны государства до Первой мировой войны было вполне позитивным, они рассматривались как фактор повышения международной конкурентоспособности страны. Лишь в 1923 году в Германии под давлением стран-победительниц был принят Закон о картелях. Между прочим, в таких странах, как Франция и Италия, антимонопольных законов не появилось даже после Первой мировой войны. Первый закон подобного рода во Франции был принят лишь в 1953 году, а в Италии – в 1990 году (итальянское законодательство до сих пор одно из самых либеральных). На межгосударственном уровне антимонопольные нормы появились в 1957 году, когда шесть европейских стран подписали Римский договор об учреждении «Общего рынка» (Европейское экономическое сообщество).

Кризисы и переход к монополистическому капитализму

Переход капитализма свободной конкуренции в фазу монополистическую Ленин связывает в первую очередь с картелями. Появление картелей в Европе он, в свою очередь, связывает с кризисом 1873 года. Тот кризис, кстати, потом перерос в депрессию, которая продолжалась до 1895–1897 годов[10]. Картельные соглашения того времени – попытка крупных компаний выжить в условиях тяжёлого и затяжного кризиса. При улучшении экономической ситуации многие картели распадались. Ленин подчёркивает, что картели первого поколения не прочны. Но вот наступает подъём конца века, за которым следует кризис 1900–1903 годов. Возникают картели второго поколения, которые уже более устойчивы. Ленин пишет, что «картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни. Капитализм превратился в империализм». Каждый новый экономический кризис ведёт к новому витку образования картелей и других видов монополий: «А кризисы… в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии».

Тему картелей Ленин продолжает в пятой главе своей книги, где он пишет о создании международных союзов капиталистов. Такими союзами становятся международные картели, осуществляющие экономический раздел мира (рынки сбыта, источники сырья, сферы приложения капитала).

Монополии: вместо конкуренции – удушение

Не только во времена Ленина, но и сегодня, в XXI веке, многие экономисты и социологи представляют модель капитализма как совокупность двух укладов (секторов) экономики: 1) сфера деятельности монополий; 2) сфера деятельности малого и среднего бизнеса. В первом секторе действительно конкуренции нет или же она ограничена (имеет место так называемая олигополия). Во втором секторе конкуренции сохраняется, здесь продолжает существовать старый добрый рынок Адама Смита. На самом деле эта модель не отражает сегодняшних реалий, впрочем – как и реалий начала XX века. Фактически немногочисленные монополии «делают погоду» во всей экономике, включая сектор малого и среднего бизнеса. Ленин раскрывает этот вопрос, опираясь на работу немецкого экономиста Фрица Кестнера с очень выразительным названием: «Принуждение к организации». Своё сочинение немец посвятил «борьбе между картелями и посторонними», т. е. не входящими в картель предпринимателями. Речь идёт о принуждении к подчинению союзам монополистов. Ленин воспроизводит список основных средств принуждения из книги Кестнера:

1) лишение сырых материалов («один из важнейших приёмов для принуждения к вступлению в картель»);

2) лишение рабочих рук посредством «альянсов» (т. е. договоров капиталистов с рабочими союзами о том, чтобы последние принимали работу только на картелированных предприятиях);

3) лишение подвоза;

4) лишение сбыта;

5) договор с покупателем о ведении торговых сношений исключительно с картелями;

6) планомерное сбивание цен (для разорения «посторонних», т. е. предприятий, не подчиняющихся монополистам, расходуются миллионы на то, чтобы известное время продавать ниже себестоимости, осуществлять демпинг);

7) лишение кредита;

8) объявление бойкота.

Как можно видеть, речь идёт не просто о конкурентной борьбе между монополиями и компаниями немонополизированного сектора экономики. Это уже откровенное удушение малого и среднего бизнеса, уничтожение остатков капитализма свободной конкуренции. Ленин резюмирует: «Монополия пролагает себе дорогу всюду и всяческими способами, начиная от «скромного» платежа отступного и кончая американским «применением» динамита к конкуренту». Почему-то, читая эти строки ленинской работы, я вспоминаю шутливую фразу американского олигарха (собирательный образ): «Я готов отчитаться за каждый доллар, но не спрашивайте меня, как я заработал первый миллион». А первый миллион он заработал разбоем, динамитом, в лучшем случае обычным воровством или обманом. А дальше начинается уже стадия «благопристойного» бизнеса на фондовой бирже или на банковском рынке.

Миллионы мелких предприятий, формально оставаясь «свободными», «юридически независимыми», должны играть строго по тем правилам, которые устанавливают монополии. Прежде всего, придерживаться цен, устанавливаемых картелями. Многие малые и средние предприятия фактически оказываются структурными подразделениями крупных и крупнейших корпораций. Выступая в качестве поставщиков какой-то детали, какого-то «винтика» или в качестве субподрядчиков или получая конечную продукцию корпораций для реализации. Жизнь малого бизнеса всецело зависит от монополий.

Среди называвшихся выше средств картелей по «принуждению к организации» всех остальных числится «лишение кредита». Но ведь кредиты выдают банки. «Эффективные» картели стремятся устанавливать тесные «рабочие» отношения с банками, иногда устанавливая «эффективный» контроль над самими банками. Подробнее вопросы взаимоотношений нефинансовых монополий и банков рассматриваются во второй и третьей главах работы Ленина.

Монополии и технический прогресс

Безусловно, важнейшим последствием монополизации становится торможение технического прогресса. При свободной конкуренции важнейшим средством успеха является снижение издержек производства, а такое снижение, в первую очередь, достигается путём создания и внедрения технических новшеств. Зачем внедрять технические новшества, на которые надо тратить время и деньги, если рыночного успеха и повышения прибылей можно добиться путём установления картельных цен? Монополии, безусловно, следят за развитием науки и техники. Более того, они скупают патенты. Но 90 % этих патентов не используется, а кладётся «под сукно». Монополии с их извращённой патентной политикой напоминают «собаку на сене». В XX веке классические ценовые картели стали дополняться патентными картелями. Они представляют собой соглашение нескольких компаний об обмене патентами. Патенты либо вообще не используются (кладутся «под сукно»), либо используются узкой группой компаний, составляющих картель. Интересы этой узкой группы защищают государственные патентные службы, которые следят за тем, чтобы технические новшества не использовались тысячами прочих компаний. Тут государство не только не борется с монополиями (антимонопольное законодательство), но, наоборот, оказывается на службе картелей (патентных).

К теме «монополия и технический прогресс» Ленин специально обращается в восьмой главе, которая называется «Паразитизм и загнивание капитализма». Ленин пишет: «Как мы видели, самая глубокая экономическая основа империализма есть монополия. Это монополия капиталистическая, т. е. выросшая из капитализма и находящаяся в общей обстановке капитализма, товарного производства, конкуренции, в постоянном и безысходном противоречии с этой общей обстановкой. Но, тем не менее, как и всякая монополия, она порождает неизбежно стремление к застою и загниванию. Поскольку устанавливаются, хотя бы на время, монопольные цены, постольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно, и ко всякому другому прогрессу, движению вперёд; постольку является далее экономическая возможность искусственно задерживать технический прогресс. Пример: в Америке некий Оуэнс изобрёл бутылочную машину, производящую революцию в выделке бутылок. Немецкий картель бутылочных фабрикантов скупает патенты Оуэнса и кладёт их «под сукно», задерживает их применение. Конечно, монополия при капитализме никогда не может полностью и на очень долгое время устранить конкуренцию с всемирного рынка (в этом, между прочим, одна из причин вздорности теории ультраимпериализма). Конечно, возможность понизить издержки производства и повысить прибыль посредством введения технических улучшений действует в пользу изменений. Но тенденция к застою и загниванию, свойственная монополии, продолжает в свою очередь действовать, и в отдельных отраслях промышленности, в отдельных странах, на известные промежутки времени она берёт верх». Забегая вперед, отметим, что никаких принципиальных изменений в механизме торможения монополиями технического прогресса за истекший век не произошло.

Монополии, обобществление производства и социализм

Монополистический капитализм Ленин называет высшей и последней стадией развития капитализма. Почему последней? Потому, что на этой стадии происходит беспрецедентное обобществление производства: сфера действий монополий – все отрасли экономики, каждая монополия прямо или опосредованно контролирует деятельность тысяч предприятий и миллионов работников, монополии принимают решения о будущем развитии отдельных отраслей и всей экономики в целом. Ленин пишет: «Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. Концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учёт всем источникам сырых материалов (например, железорудные земли) в данной стране и даже, как увидим, в ряде стран, во всем мире. Такой учёт не только производится, но эти источники захватываются в одни руки гигантскими монополистическими союзами. Производится приблизительный учёт размеров рынка, который «делят» между собою, по договорному соглашению, эти союзы. Монополизируются обученные рабочие силы, нанимаются лучшие инженеры, захватываются пути и средства сообщения – железные дороги в Америке, пароходные общества в Европе и в Америке».

«Капитализм в его империалистской стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению».

Позволю здесь небольшое отступление. Как сейчас помню: нам в советское время на лекциях по политэкономии говорили, что капитализм нельзя рассматривать как сплошной негатив. Он играет прогрессивную роль с точки зрения подготовки материальных предпосылок для перехода к социализму. Социализм продолжает начатый капитализмом процесс обобществления производства, но это уже принципиально иное обобществление. При социализме товарно-денежные отношения дополняются (а отчасти и вытесняются) непосредственно общественными отношениями. Под последними понимаются планомерно организуемые и направляемые из единого центра связи между всеми звеньями производства. Впоследствии, когда начали разрушать СССР, идеологи «нового мышления» эти непосредственно общественные отношения назвали уничижительным термином «административно-командная система». К тому, что нам говорили в институте, хочу лишь добавить, что в XXI веке то капиталистическое обобществление производства, о котором говорил Ленин, вышло на совершенно иной уровень. И в современном капитализме очень чётко просматриваются признаки того, что принято называть «административно-командной системой». А именно планомерно организуемые и направляемые из единого центра связи между всеми звеньями экономики, причем даже не национальной, а глобальной. Что это за «единый центр» – тема особого разговора. Единственно, что стоит сейчас сказать: он не имеет ничего общего с государством, выражающим интересы всего общества; скорее это центр мирового правительства, выражающего интересы мировой финансовой олигархии.

Итак, при монополистическом капитализме, с одной стороны, обобществление производства. С другой стороны, как отмечает Ленин, сохраняется частное присвоение общественного продукта. Развивая теорию Маркса о противоречиях капитализма, Ленин его актуализирует. Он пишет о противоречии между высочайшим обобществлением производства в эпоху монополий и сохранением частной формы присвоения этими монополиями. Он даёт такую формулировку (повторим её) основного противоречия капитализма на его высшей стадии для того, чтобы доказать, что монополистический капитализм – прямая организационно-материальная подготовка социализма: «Капитализм в его империалистской стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению».

Ленин подводит читателя к мысли, что для полного обобществления всей экономической жизни остаётся лишь отменить частную форму присвоения общественного продукта. Полное обобществление в марксизме – синоним социализма. В седьмой главе работы Ленин продолжает эту мысль: «… некоторые основные свойства капитализма стали превращаться в свою противоположность, когда по всей линии сложились и обнаружились черты переходной эпохи от капитализма к более высокому общественно-экономическому укладу». Вероятно, находясь в жёстких рамках цензуры, Ленин уходит от слова «социализм», заменяя его выражением «более высокий общественно-экономический уклад».

Подобные обобщения «классика» носят достаточно сомнительный и схематический характер. Не исключаю, что вся работа «Империализм как высшая стадия капитализма» писалась именно для того, чтобы обосновать вывод о скорой, «естественной» и неизбежной победе социализма. О том, что может следовать за монополистическим капитализмом, мы ещё будем говорить отдельно.

«Организованный капитализм» Рудольфа Гильфердинга

Трудно сказать, рассчитывал Ленин на скорую и «естественную» замену капитализма социализмом или нет. Думаю, что нет. Потому что большие надежды возлагал на «субъективный фактор» исторического процесса. А именно на классовую борьбу пролетариата, который и «отменит» частнокапиталистическую форму присвоения. А вот некоторые социалисты в Европе рассчитывали исключительно на «спокойную» «эволюцию» монополистического капитализма, его «объективную трансформацию» в какой-то более совершенный социальный строй. Например, немецкий (по другим данным – австрийский) социалист Рудольф Гильфердинг полагал, что монополистический капитализм неизбежно перерастёт в «организованный капитализм». При последнем будет достигнут такой уровень контроля и учёта всех сторон хозяйственной жизни со стороны крупнейших монополий, когда якобы будет исключена возможность возникновения кризисов. Тут, пожалуй, можно согласиться с Лениным, который написал в первой главе: «Устранение кризисов картелями есть сказка буржуазных экономистов, прикрашивающих капитализм во что бы то ни стало».

Рудольф Гильфердинг

Вывод об «организованном капитализме» ошибочен, в частности, по той причине, что он базируется на представлении о монополиях как о чём-то стабильном и прочном. А также на иллюзии того, что монополии могут устранить конкуренцию. На самом деле возникает «гремучая смесь» монополии и конкуренции, которая гораздо опаснее, чем традиционная конкуренция в условиях простого товарного производства. В седьмой главе работы Ленин пишет: «И в то же время монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют её, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов».

Сами по себе монополии испытывают внутренние напряжения. Взять те же картели. Соотношение сил отдельных участников картельных соглашений постоянно меняется. Одни относительно слабеют, другие, наоборот, усиливаются. Те, которые усиливаются, начинают добиваться пересмотра условий картельных соглашений в свою пользу. Иногда добиваются. Иногда (что чаще происходит) всё кончается развалом картелей. На их месте возникают новые союзы, с иными участниками, с иными условиями. Таким образом, монополия не избавляет от кризисов и нестабильности. Ленин обращает на это внимание: «Напротив, монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом».

«Ультраимпериализм» Карла Каутского

В работе Ленина также рассматриваются и критикуются воззрения Карла Каутского. Одной из ошибок немецкого социалиста, как считал Ленин, является представление о линейности процесса концентрации и централизации капитала. В конце концов, по мнению Каутского, возникнет ультраимпериализм (он употребил этот термин впервые в 1914 году), состоящий из абсолютных монополий. По принципу: одна отрасль (один рынок) – одна монополия. Каутского такая перспектива не страшила. Он полагал, что при ультраимпериализме исчезнет всякая экономическая основа войн. А о чём ещё может мечтать человечество? То, что нарисованная им модель ультраимпериализма напоминает мировой концлагерь, немца почему-то не смущало. Ленин полагал, что в мире капитала идёт перманентная грызня – между отдельными монополиями, внутри монополий, между монополиями и немонополизированными компаниями. Это именно грызня, а не честная конкурентная борьба. И, по мнению «классика», прежде чем дело дойдёт до абсолютной монополии, до ультраимпериализма, этот самый империализм успеет «лопнуть»: «Не подлежит сомнению, что развитие идёт в направлении к одному-единственному тресту всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без исключения государства. Но развитие идёт к этому при таких обстоятельствах, такими темпами, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях – отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр. и пр., что непременно раньше, чем дело дойдёт до одного всемирного треста, до «ультраимпериалистического» всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность». Ленин верил, что произойдёт переход от империализма к социализму.

Карл Каутский

Первый признак империализма: сто лет спустя

За сто лет со времени написания работы «Империализм как высшая стадия капитализма» утекло много воды. Первый экономический признак претерпел существенные изменения.

Во-первых, в начале прошлого века создание монополий происходило без активного содействия со стороны государства. В годы Великого кризиса, начавшегося в 1929 году, и Второй мировой войны на Западе стал складываться государственно-монополистический капитализм (ГМК). Важным проявлением ГМК стало участие государства в поддержке «своих» монополий (т. е. монополий, базирующихся, юридически «прописанных» в данной стране) в деле их продвижения на мировой арене. А также защита своих национальных монополий на внутреннем рынке от иностранной конкуренции. Конечно, после Второй мировой войны был взят курс на либерализацию международной торговли и международного движения капитала. И, тем не менее, государства проводили и проводят курс на поддержку своих монополий. Например, заменяя таможенные барьеры в торговле на нетарифные барьеры. Или поощряя свои компании повышать свою «конкурентоспособность» за счёт развития офшорных операций. Или относясь всё более «толерантно» к нарушениям антимонопольного законодательства своими компаниями и банками. Монополии таких стран Запада, как США и Великобритания, не афишируя, опираются на все ресурсы своих государств (финансовые, информационные, политические, военные) для установления контроля над мировыми рынками, источниками сырья и сферами приложения капитала.

И в то же время они добиваются ослабления и фактического демонтажа государственных аппаратов тех стран, которые составляют периферию мирового капитализма. В качестве примера можно привести соглашение о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП). Соглашение о ТТП было подписано в Атланте осенью 2015 года Соединёнными Штатами и ещё 11 государствами Тихоокеанского региона. Соглашение предусматривает, что крупные международные монополии, приходящие в страны региона, могут оспаривать через суды законы принимающих стран на том основании, что они ухудшают их «конкурентоспособность». Фактически государства, подписавшие соглашение, теряют свой суверенитет, оказываются под контролем крупного, прежде всего американского, капитала[11]. Аналогично по своему характеру другое соглашение – о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнёрстве. Оно ещё не подписано, но если крупному капиталу удастся его «продавить», то государства Западной Европы лишатся окончательно своего национального суверенитета, окажутся под железной пятой мировых монополий.

Во-вторых, государство перестало даже формально выполнять многие свои функции, вытекающие из антимонопольного законодательства. Антимонопольный контроль государства особенно ослаб в 70-е годы прошлого века. Это связано с тем, что произошла смена мировой валютно-финансовой системы. На смену золотодолларовому стандарту бреттонвудской системы пришёл бумажно-долларовый стандарт ямайской системы. С «печатного станка» Федеральной резервной системы США был снят «золотой тормоз», он заработал на полную мощность. Единственным ограничением был спрос на «продукцию» ФРС. Для стимулирования спроса на «продукцию» ФРС даже та, далеко не очень эффективная система антимонопольного контроля и регулирования, которая до этого существовала, фактически перестала функционировать.

В-третьих, произошли определённые изменения в соотношении отдельных форм монополий. На сегодняшний день концерны, которые в начале прошлого века были достаточно редкой формой, сегодня во многих странах стали основной формой монополий. Фактически это гигантские холдинги, которые управляют через систему участия в капитале тысячами предприятий в разных отраслях и разных странах мира. Близко к концерну стоит понятие «финансово-промышленная группа» (ФПГ). Количество «этажей» в холдинговых «пирамидах» сегодня больше, чем век назад. Несколько лет назад специалисты технологического института в Цюрихе обработали базу данных, содержащую информацию о более чем 30 миллионах фирм в разных странах мира (по состоянию на 2007 год). Цель работы заключалась в том, чтобы выявить «управляющее ядро» мировой экономики. Под таким «ядром» специалисты понимают те компании, которые через систему многоуровневого участия контролируют большую часть активов мировой экономики. Результатом стало выявление «ядра», состоящего из 147 компаний и банков. Их можно назвать концернами или холдингами мирового масштаба. Но в этом «ядре» есть ещё одно «ядро». На сегодняшний день количество «многоэтажных» холдинговых «пирамид», в рамках которых контролируются активы, измеряемые триллионами долларов, можно сосчитать по пальцам одной – максимум двух рук[12].

В-четвертых, многие монополии начала прошлого века уже можно было назвать международными, поскольку значительная часть их производственных, коммерческих и финансовых операций совершалась за пределами страны базирования монополии. Это было время так называемой «интернационализации» хозяйственной жизни. Но в начале XXI века после интенсивного периода «экономической и финансовой глобализации» (начался примерно в 80-е годы прошлого века и завершился во время мирового финансового кризиса 2007–2009 годов) уровень интернационализации многих монополистических объединений оказался существенно выше, чем во времена Ленина. Нынешняя стадия капитализма – не просто эпоха монополий. Это эпоха транснациональных монополий[13].

В-пятых, резко укрепились позиции банковских монополий. Но об этом разговор ниже.

XXI век: что грядет на смену империализму?

Ещё хотелось бы сказать по поводу «предвидения» «классика», что империализм не успеет стать «ультраимпериализмом», что он «лопнет» и превратится в «свою противоположность». Сегодня, когда разворачиваются трагические события на Украине, на Ближнем и Среднем Востоке, когда мир ожидает второй волны глобального финансового кризиса, когда Европейский союз трещит по швам и т. д. и т. п., действительно возникает уверенность в том, что монополистический капитализм скоро «лопнет». Но вот насчёт того, что он превратится в «свою противоположность», т. е. социализм, у меня большие сомнения. Гораздо больше вероятности в реализации другого сценария: при гигантских накопленных запасах ядерного и другого оружия массового поражения вместе с нынешним монополистическим капитализмом «лопнет» всё человечество. Причины такого конца просты и очевидны: человек XXI века превратился в свою «противоположность». Диалектический материализм и исторический материализм очень плохо улавливают простые и очевидные истины: энтропия в сфере социально-экономических отношений производна от энтропии человека, его духовно-нравственного состояния. Не буду развивать эту деликатную тему, она не укладывается в формат ленинского политэкономического анализа.

Ленин процесс монополизации промышленности и других отраслей реальной экономики рассматривал в тесной связи с банковским сектором экономики. Во-первых, в банковском секторе также происходил процесс концентрации и централизации капитала, что приводило к образованию банковских монополий. Во-вторых, процесс концентрации и централизации капитала в реальном секторе происходил при активной поддержке со стороны банков. О роли и месте банков в монополистическом капитализме – следующий раздел.

О второй главе работы Ленина

Напомним, что первый экономический признак империализма у Ленина звучит следующим образом: «Концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни». Описание первого признака Ленин начал в первой главе «Концентрация производства и монополии». Но для такого описания ему одной главы оказалось недостаточно. Разговор был продолжен во второй главе, получившей название «Банки и их новая роль». Во второй главе рассматриваются такие вопросы, как роль банков в процессе образования монополий в разных отраслях, и создание банковских монополий. В каком-то смысле вторую главу можно рассматривать в качестве подготовительной главы. Для того чтобы в третьей главе можно было приступить к рассмотрению второго экономического признака империализма (образование финансового капитала и финансовой олигархии).

Хотел бы сразу обозначить своё отношение ко второй главе. В ней много интересного материала, характеризующего развитие банковского дела в конце XIX – начале XX веков по отдельным странам. Если в первой главе у Ленина Россия вообще не упоминается, то во второй главе имеются весьма ценные данные по банковской системе Российской империи. Но некоторые «теоретические» положения второй главы, мягко говоря, вызывают сомнения.

Сомнительный тезис Ленина о банках как «скромных посредниках»

Вторая глава начинается сразу же с сомнительного «теоретического» тезиса: «Основной и первоначальной операцией банков является посредничество в платежах. В связи с этим банки превращают бездействующий денежный капитал в действующий, т. е. приносящий прибыль, собирают всё и всяческие денежные доходы, предоставляя их в распоряжение класса капиталистов».

«Основной и первоначальной операцией банков является посредничество в платежах». Это неверно. Главной и первоначальной операцией банков является выдача кредитов, или ростовщичество. Второй по хронологии становления банковского дела является операция привлечения денежных средств на депозитные счета. Платежи и расчёты далеко не главная операция банков, они на этом зарабатывают лишь комиссионные. То, что Ленин назвал банки посредниками, показывает, что он не очень хорошо разбирался в банковском деле. А может быть, разбирался, но не хотел выдать тайны ростовщиков? Впрочем, увы, надо признать, что восприятие банков как посредников, лишь передающих капитал от одних лиц к другим, было господствующим заблуждением, которое специально культивировалось через учебники и учебные программы в университетах того времени. Сегодня такое заблуждение воспроизводится во всех учебниках, которыми пользуются наши студенты. Слава Богу, сейчас есть ряд книг и статей (в том числе в Интернете), которые объясняют, что банки не посредники, они сами создают деньги. Причём создают «из воздуха». Здесь прячется тайна банковского дела. Именно эту тайну «хозяева денег» тщательно оберегают[14]. Правда, ростовщики иногда сами проговариваются. Если верить, то Ротшильд в своё время сказал: «Позвольте мне печатать деньги, и плевать я хотел на тех, кто пишет законы»[15]. Может быть, Ленин обошёл стороной эту тайну, т. к. просто не желал ссориться с ростовщиками и рисковать своей жизнью или своей политической карьерой? Готового ответа у меня нет. Хочу лишь сказать, что когда большевики взяли власть в свои руки в октябре 1917 года, а Ленин стал председателем Совнаркома (премьер-министром), его действия в отношении реформирования банковской системы показывают, что он прекрасно понимал многие «тонкости» банковского дела.

Крайне важным является следующий абзац второй главы: «По мере развития банкового дела и концентрации его в немногих учреждениях банки перерастают из скромной роли посредников во всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев, а также большею частью средств производства и источников сырья в данной стране и в целом ряде стран. Это превращение многочисленных скромных посредников в горстку монополистов составляет один из основных процессов перерастания капитализма в капиталистический империализм, и потому на концентрации банковского дела нам надо в первую голову остановиться». Нельзя не согласиться с тезисом Ленина, что банки превратились во «всесильных монополистов». Но выросли они не из простых посредников, а из ростовщиков. Правда, после буржуазных революций ростовщики поспешили облагородить свой имидж. Отныне они стали называть себя солидным словом «банкиры».

Ленин забыл о главных банковских монополиях – центральных банках

Итак, банки стали «всесильными монополистами». Однако банковские монополии появились отнюдь не на рубеже XIX–XX веков (это справедливо в отношении монополий в реальном секторе экономики). Банковские монополии возникли на волне буржуазных революций. У нас принято воспринимать буржуазные революции как перевороты, связанные со свержением и казнями монархов, учреждением парламентов, принятием конституций и т. п. Однако одной из главных, но не декларируемых целей любой буржуазной революции является захват ростовщиками права на выпуск денег. Выпуск денег – всегда монопольное право; при феодализме оно принадлежало феодалам или монарху. Обратим внимание: после «славной» революции в Англии и не менее «славной» революции во Франции там вскоре были созданы центральные банки – Банк Англии (1694 год) и Банк Франции (1800 год). Право чеканки монеты от английских и французских королей перешло к ростовщикам, которые и стали главными «бенефициарами» буржуазных революций. После наполеоновских войн Банк Англии прочно «оседлал» Натан Ротшильд, а Банк Франции перешёл под попечительство его брата Джеймса.

Ленин как-то выпустил из поля зрения центральные банки, сконцентрировавшись на более низких звеньях банковской системы – частных коммерческих банках. Такие банки, конечно, «не сами по себе гуляют». Все они находятся под «крышей» и контролем центрального банка, который при необходимости может спасти частные коммерческие банки (центральный банк по отношению к ним выступает в качестве «кредитора последней инстанции»), а может и «казнить» (закрыть банк путём отзыва лицензии). Поэтому картина банковского мира в начале XX века у Ленина получилась частичной.

Кое-что о Федеральном резерве и Первой мировой войне

Кстати, удивляет то, что Ленин совершенно не зафиксировал ни во второй главе, ни в других частях работы «Империализм…», что за два года до написания книги в Соединённых Штатах появилась ФРС (на основании Закона о Федеральном резерве, принятого Конгрессом США в декабре 1913 года). А ведь это была гигантская банковская монополия. Конечно, в 1916 году было трудно ещё понять, что к середине XX века ФРС США станет не только американской, но и мировой банковской монополией (в 1944 году была создана бреттон-вудская валютная система, которая устанавливала золотодолларовый стандарт; это означало, что доллар получает статус мировой валюты).

Между прочим, я провёл поиск и удивился: Ленин ни в одной из своих работ вообще не упомянул ФРС США. Известно, что главным «бенефициаром» Первой мировой войны стали Соединённые Штаты. Их людские потери в войне были мизерными на фоне потерь России, других стран Антанты, Германии и её союзников. А вот буквально за несколько лет Америка сумела из чистого должника перед Европой стать её чистым кредитором. Долги Франции и Англии были гигантскими. Ленин об этом не раз писал в период 1918–1923 годов. Но вот удивительно: он не обратил внимания на то, что это были долги не просто перед какими-то американскими банками. Это был долг перед ФРС США, а отдельные американские банки были лишь «кирпичиками» этой громадной ростовщической монополии. Как величайшая тайна (чуть ли не конспирологический сюжет) воспринимается многими такой очевидный факт, что ФРС – гигантский банковский картель, причём международный. ФРС США можно сравнить с акционерным обществом закрытого типа. Акционерами этой частной корпорации в момент её создания были банкиры – как из Америки, так и из Европы. Со второй половины XX века появились дополнительные основания квалифицировать ФРС как международный картель: продукция «печатного станка» Федерального резерва в больших количествах стала обращаться за пределами США, на зарубежных денежных рынках, поскольку доллар получил статус мировой валюты.

Итак, с учётом выявленного «пробела» картина банковского мира, данная Лениным, оказывается весьма неполной и отчасти даже непонятной. Вместе с тем не вызывает сомнений вывод Ленина о том, что ростовщики превратились во «всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев, а также большею частью средств производства и источников сырья в данной стране и в целом ряде стран».

Банки: распоряжение денежным капиталом и средствами производства

Тут я хотел бы специально обратить внимание на слова: «распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев». Это не просто красивая фраза или метафора. Это, образно выражаясь, «медицинский факт». Всё предельно просто:

а) деньги в конечном счёте принадлежат тем, кто их выпускает;

б) монопольное право выпуска денег после буржуазных революций захватили банкиры (современное название ростовщиков);

в) следовательно, все деньги принадлежат банкирам (ростовщикам), а «вся совокупность капиталистов и мелких хозяев» – лишь временные пользователи денег.

Ещё более серьёзной является вторая часть фразы Ленина: «[распоряжающихся]… также большею частью средств производства и источников сырья в данной стране и в целом ряде стран». Это также не метафора. Но Ленин так до конца не объяснил, что скрывается за этой фразой. Мы уже отметили, что ростовщики («хозяева денег») предоставляют продукцию «печатных станков» различным хозяйствующим субъектам лишь во временное пользование. А именно – в кредит. Современные деньги (при капитализме) носят кредитный характер. Они не только возвращаются назад к банкиру. Они возвращаются с процентами. Проценты – банковская прибыль. В банковском мире процесс концентрации капитала обеспечивается за счёт ссудного процента, который материализуется в виде упомянутых Лениным «средств производства и источников сырья». В конечном счёте концентрация банковского капитала – не только увеличение нулей в отчётах кредитно-депозитных организаций. Это приращение реальных, физических активов, которые и дают ростовщикам власть в мире. Хотя, должен сказать, что магия нулей и других цифр не только ведёт к перераспределению материального богатства, это также инструмент духовного порабощения людей.

Процесс накопления капитала в банковском мире я мог бы сравнить с производством мёда. Деньги, создаваемые банками из «воздуха», – пчёлы. Хозяин пчёл, как известно, пчёлами не питается. И других пчёлами не кормит. Процент, приносимый кредитными деньгами ростовщику, – мёд. Конечно, хороший пчеловод следит и за пчёлами, и за мёдом. Но всё-таки мёд – цель, а пчёлы – средство. Так и для ростовщиков: создаваемые ими деньги – средство, а проценты, материализуемые в «средства производства и источники сырья» – цель. Можно добавить, что сегодня, в XXI веке, ростовщики трансформируют проценты не только в грубую материю, но также в политику, образование, средства массовой информации. Во всё то, что даёт им не только экономическую, но также политическую и духовную власть.

Концентрация и централизация банковского капитала

Во второй главе мы находим интересную информацию о концентрации и централизации капитала в банковском секторе Германии. Ленин опирается на исследования тогдашних немецких авторитетов Герхарда Шульце-Геверница, Альфреда Лансбурга, Роберта Лифмана, Якоба Риссера, Отто Ейдельса. Информация о банковском деле в других странах – США, Великобритании, Франции, Италии – не такая подробная. Все цифры, приводимые Лениным, так или иначе демонстрируют общий рост банковского сектора (депозиты, собственный капитал, активы, прибыли). Среди всех банков особенно динамично развитие «ядра», доля которого в общих показателях банковского сектора неизменно растёт. В Германии в «ядро» вошло 9 банков. На них, по данным Шульце-Геверница, в 1909 году пришлось около 83 % от всей суммы немецкого банковского капитала. В этом ядре особенно выделялся «Немецкий банк» (Deutsche Bank). Ближайшим конкурентом «Немецкого банка» перед Первой мировой войной было «Учётное общество» (Disconto-Gesellschaft).

Борьба между банковскими гигантами не прекращается ни на минуту. Ленин приводит в качестве примера борьбу между «Немецким банком» и «Учётным обществом» в Германии. В 1870 году первый был ещё новичком и обладал капиталом всего в 15 миллионов марок, второй – в 30 миллионов. В 1908 году первый имел капитал в 200 миллионов, второй – в 170 миллионов марок. В 1914 году первый поднял капитал до 250 миллионов, второй – до 300 миллионов марок. «Учётное общество» сумело обойти «Немецкий банк» за счёт слияния с крупным Шафгаузенским союзным банком. При этом, как отмечает Ленин, «борьба за гегемонию идёт рядом с учащающимися и упрочивающимися «соглашениями» обоих банков».

Особенно подробно Ленин раскрывает нам секреты укрепления мощи «Немецкого банка». Он опирается на материалы Альфреда Лансбурга, опубликованные в журнале «Банкир» в 1910 году. Эти материалы дают представление о «Немецком банке» как о типичном банковском холдинге. Просматриваются первые три «этажа» («яруса»). Как пишет Ленин, «всего в группу «Немецкого банка» входит, прямо и косвенно, целиком и отчасти, 87 банков, а общая сумма капитала, своего и чужого, которым распоряжается группа, определяется в 2–3 миллиарда марок». Нетрудно вычислить на основе приводимых в книге Ленина данных, что банковский холдинг управлял капиталами, которые примерно на порядок превышали объём «материнского» банка.

Тут же узнаём очень пикантную информацию: «В число 8-ми банков «первой степени зависимости», подчинённых «Немецкому банку»…, входит три заграничных банка: один австрийский (венский «Банковый союз» – Bankverein) и два русских (Сибирский торговый и Русский банк для внешней торговли)». Крупнейший «Немецкий банк», оказывается, имел очень прочные позиции в России. Между прочим, оба российских банка, вошедших в германский банковский холдинг, многими в России тогда воспринимались как «свои», «национальные». Сибирский торговый и Русский банк для внешней торговли входили в группу крупнейших «российских» банков. Кстати, большинство других банков, числившихся в качестве «российских», входили в банковские холдинги, которые корнями уходили в Германию, Францию и Англию. Банковская система Российской империи находилась под жёстким контролем иностранного капитала.

Спустя век «Немецкий банк» (Deutsche Bank) продолжает функционировать, сохраняя свою прежнюю вывеску. Правление банка располагается во Франкфурте-на-Майне. Сегодня он – крупнейшая кредитная организация Германии по числу сотрудников и сумме активов. Обладает всеми признаками транснационального банка. Имеет представительства, отделения и филиалы в 76 странах мира, в том числе в России. Представительство было открыто ещё в СССР в 1972 году; в 1998 году в РФ была учреждена дочерняя структура банка (ООО Deutsche Bank). В 2003 году Deutsche Bank приобрёл 40 % уставного капитала Объединённой финансовой группы, одной из ведущих независимых российских инвестиционных компаний, а в 2006 году – оставшиеся 60 %. Были и другие приобретения активов банком в России. В 2015 году, в связи с экономическими санкциями Запада против нашей страны, Deutsche Bank объявил о сворачивании своей деятельности в Российской Федерации.

Во Франции «ядро» банковской системы в начале XX века составляли 3 крупнейших банка: Credit Lyonnais, Comptoir National и Societe Generale. В 1870 году размер собственного капитала этой «большой тройки» был равен 200 миллионам франков, в 1890 году – 265 миллионам, в 1909 году – 887 миллионам франков. Рост за 39 лет составил в 4,4 раза. К началу XX века Credit Lyonnais являлся крупнейшим частным банком в мире. Указанные банки продолжают существовать до сих пор, правда, за истекший век претерпели серьёзные метаморфозы.

Банк Credit Lyonnais 1 января 1946 года был национализирован, а в 1999 году – вновь полностью приватизирован. В 2003 году банк был приобретён другим французским банком – Crédit Agricole, а в 2005 году был переименован в LCL (Le Credit Lyonnais). Финансовый холдинг Crédit Agricole, в который входит LCL, на сегодняшний день является крупнейшей банковской группой во Франции.

Банк Societe Generale также был национализирован после Второй мировой войны, а затем приватизирован в 1987 году. В 1997 году у Paribas был приобретён банк Credit du Nord. В 1999–2001 годах были поглощены несколько банков в центральной и восточной Европе (в Румынии, Болгарии, Чехии, Словении), а также в Африке. Банк приобрёл активы также в России (консолидация российских активов была завершена в 2011 году). Банк Societe Generale сохранил своё первоначальное название.

Наибольшие метаморфозы претерпел Банк Comptoir National. В 1966 году он слился с банком BNCI. В результате возникла организация с новым названием Banque National de Paris (BNP). В 2000 году указанный банк был поглощён банком Paribas, после чего появилось новое название организации – BNP Paribas. Банк и далее продолжил поглощение других банков, причём не только во Франции, но и за её пределами. В 2006 году BNP Paribas поглотил итальянский банк BNL, а в 2008-м приобрёл находившийся на грани банкротства бельгийский Fortis.

Вернёмся опять к работе В. И. Ленина. Вот что он пишет по поводу банковской системы США: «В Америке не девять, а два крупнейших банка, миллиардеров Рокфеллера и Моргана, господствуют над капиталом в 11 миллиардов марок». То есть, по мнению автора работы «Империализм…», уровень концентрации банковского дела в Америке наивысший по сравнению с Европой. Ленин отмечает, что если в Германии имеются признаки того, что банки вступают в картельные соглашения, то Америка – страна банковских трестов.

Если мы посмотрим на сегодняшнюю банковскую систему США, то увидим поразительную картину. На сегодняшний день там насчитывается около 7 тысяч банков (из них около 2 тысяч имеют статус национальных банков, остальные относятся к банкам штатов; все национальные банки и некоторые банки штатов являются членами ФРС). Вместе с тем в этом море депозитно-кредитных организаций чётко просматривается «ядро», состоящее из шести-семи банков. На это «ядро» приходится от 2/3 до 3/4 совокупных активов, капиталов, прибылей и других суммарных показателей банковской системы США. Организации, входящие в «ядро», принято называть банками Уолл-стрит (на этой улице Нью-Йорка размещаются их штаб-квартиры). Хотя на сегодняшний день в банковской системе США не два главенствующих банка (о чём писал В. И. Ленин), а, как минимум, шесть-семь, тем не менее, централизация банковского капитала в США за столетие не уменьшилась. Дело в том, что количество реальных хозяев, которым принадлежат банки Уолл-стрит, меньше, чем количество этих банков. Но об этом у нас будет ещё особый разговор.

Банки разбрасывают щупальца (отделения и филиалы)

Развитие банковских монополий проявляется в том, что крупнейшие депозитно-кредитные организации создают густую сеть отделений и филиалов по всей стране. Ленин иллюстрирует этот процесс на примере любимой ему Германии. В частности, он цитирует Шульце-Геверница: «Немецкий банк» («Deutsche Bank»), управляющий, вместе с примыкающими к нему банками, суммой около 3 миллиардов марок, является, рядом с прусским управлением государственных железных дорог, самым крупным, и притом в высокой степени децентрализованным скоплением капитала в старом свете».

Обратим внимание на фразу немецкого экономиста: «децентрализованное скопление капитала». Немного ниже сам Ленин комментирует эту фразу: «Та «децентрализация», о которой говорил в приведенной выше цитате Шульце-Геверниц от имени буржуазной политической экономии наших дней, на деле состоит в подчинении единому центру всё большего и большего числа бывших ранее сравнительно «самостоятельными» или, вернее, локально (местно) – замкнутыми хозяйственных единиц. На деле, значит, это – централизация, усиление роли, значения, мощи монополистических гигантов».

Такая же централизация наблюдается и в банковских системах других стран. Ленин пишет: «В более старых капиталистических странах эта «банковая сеть» ещё гуще». Так, он приводит данные по Англии (вместе с Ирландией) в 1910 году: число отделений всех банков там определялось в 7151. Четыре крупных банка имели каждый свыше 400 отделений (от 447 до 689), затем ещё 4 свыше 200 и 11 свыше 100.

А вот данные по трём выше упомянутым банковским гигантам Франции. В 1870 году они имели в Париже и по всей стране 64 отделения, в 1890 году – 258, в 1909 году – 1229. За период 39 лет рост в 19 с лишним раз! Но вот что важно: благодаря такой плотной сети, которой «большая тройка» опутала всю Францию, ведущие банки сумели резко увеличить объём притока средств клиентов на счета. Привлечённые средства составили (миллион франков): в 1870 году – 427; в 1890 году – 1245; в 1909 году – 4363. Рост за 39 лет составил 10,2 раза. Получается, что в ресурсной базе «большой тройки» французских банков постоянно менялась пропорция между собственным капиталом и привлечённым капиталом в пользу второго. Доля привлечённого капитала в 1870 году была равна 68,1 %; в 1890 году – 82,5 %; в 1909 году – 83,1 %. «Большая тройка», как видно, ворочала в основном чужими, а не собственными деньгами. Банки работали как «насос» или «пылесос», собирая как крупные капиталы, так и самые мелкие вклады. Ленин в качестве иллюстрации приводит «Лионский кредит» (один из банков «большой тройки»): число счетов в указанном банке с 28 535 в 1875 году поднялось до 633 539 в 1912 году. За 37 лет произошёл рост более чем в 22 раза.

Классическим частным банкам определённую конкуренцию составляют сберегательные кассы и почта, которые выполняют некоторые функции банков. Ленин показывает, что со временем грань между первыми и вторыми стирается. В частности, крупнейшие банки ставят под свой контроль также сеть сберегательных касс и почтовых отделений, которые традиционно работали с населением.

В сегодняшних условиях даже крупнейшие транснациональные банки (ТНБ), работающие с корпоративными клиентами (многих из таких клиентов можно отнести к ТНК), стараются сформировать густую сеть своих отделений и филиалов, включающую «капиллярное» звено. Последнее призвано улавливать в свои сети миллионы физических лиц. В качестве примера можно привести Deutsche Bank, который сегодня входит в группу 30 ведущих ТНБ мира (согласно оценкам Совета по финансовой стабильности). Империя Deutsche Bank включает коммерческие, ипотечные, инвестиционные банки, лизинговые компании, представительства, филиалы и отделения. Сеть Deutsche Bank накрыла 76 стран мира. Работа с физическими лицами идёт преимущественно через отделения, число которых составляет 2814, в том числе почти 1000 (969) находится за пределами Германии. Указанные отделения обслуживают 28 миллионов клиентов.

В. И. Ленин упоминал 4 крупнейших банка Англии, не называя их. Наверняка среди них был HSBC. Это аббревиатура, за которой скрывается полное название: Hongkong and Shanghai Banking Corporation (Банковская корпорация Гонконга и Шанхая). Банк был создан в 1865 году для обслуживания торговли между Европой и Гонконгом, зарегистрирован – в Лондонском Сити. Сегодня HSBC ведёт операции по всему миру. У банка 6100 офисов в 72 странах и территориях мира. С корпоративными клиентами и прочими юридическими лицами банк работает через свои подразделения Commercial Banking (Коммерческий банкинг) и Global Banking and Markets (Глобальный банкинг и рынки). Совокупные средства корпоративных клиентов и прочих юридических лиц, привлекаемые на счета банка HSBC, составляют 683 миллиарда долларов (данные на 2014 год).

С физическими лицами банк работает через 2 своих подразделения – Global Private Banking и Retail Banking and Wealth Management. Первое из названных подразделений занимается обслуживанием состоятельных клиентов и их семей (хранение депозитов, обслуживание кредитных карт, инвестиционные услуги, управление активами). Количество клиентов не раскрывается, но, согласно экспертным оценкам, исчисляется десятками тысяч. На счетах клиентов, пользующихся услугами Private Banking, – 85 миллиардов долларов.

Второе подразделение имеет дело с прочими, или «обычными», частными лицами (приём на хранение депозитов, выдача кредитов, финансовые консультации, инвестиционные услуги, страхование). Общее количество клиентов – около 50 миллионов. На счетах клиентов второго подразделения – 581 миллиард долларов. Данные о распределении средств клиентов по направлениям деятельности HSBC наглядно показывает, почему ТНБ уделяют столь большое внимание работе с «обычными» частными лицами.

Банки: сбор информации о клиентах и экономике

Ленин мало внимания уделяет кредитным операциям банков. Основной акцент он делает на том, что банки, будучи формально простыми посредниками, «лишь» «ведут счета» своих клиентов, осуществляя списание денег со счетов или, наоборот, зачисляя деньги на счета. Платежи и расчёты корпоративных клиентов помогают банкирам вникнуть в планы и тайны клиентов. Через некоторое время у банков скапливается такой объём информации, который позволяет им «корректировать» деятельность корпоративных клиентов в нужном для себя направлении. Банкам, которые обладают «внутренней» («инсайдерской») информацией, легче внедряться в капитал своих клиентов. Сначала банки становятся миноритарными, а затем и мажоритарными акционерами компаний. При необходимости установить контроль над предприятием, которое обслуживается в банке, данный банк может, используя кредитные рычаги, «перекрыть» такому предприятию «кислород». Акции такого полуживого предприятия резко падают в цене, скупаются банком прямо или через аффилированные структуры. После чего кредитная «удавка» отпускается, котировки акций начинают расти. Банк получает прибыль от производственной деятельности предприятия, а также за счёт удорожания его бумаг.

Впрочем, банки следят не только за своими клиентами, открывшими у него счета. Они пытаются следить за всей экономикой или, по крайней мере, рядом её отраслей. Особенно крупные банки, которые приобретают пакеты акций предприятий. Ленин пишет: «Например, один из трёх крупнейших французских банков, «Лионский кредит», организовал у себя особое «отделение сбора финансовых сведений» (service des etudes financieres). В нём работает постоянно свыше 50 инженеров, статистиков, экономистов, юристов и пр. Стоит оно от 6 до 7 сотен тысяч франков в год. Подразделено, в свою очередь, на 8 отделов: один собирает сведения специально о промышленных предприятиях; другой изучает общую статистику; третий – железнодорожные и пароходные общества; четвёртый – фонды; пятый – финансовые отчёты и т. д.». Итак, банки разбрасывают по всей стране свои «сети» не только для того, чтобы аккумулировать деньги, но также для того, чтобы собирать разнообразную экономическую, финансовую, а иногда и политическую информацию.

Современные крупные банки обязательно имеют в своем составе специальные подразделения, которые занимаются мониторингом экономического, финансового и политического положения в стране операций и в мире. Этот мониторинг предполагает сбор информации и обработку получаемых данных (анализ). По сути, это корпоративная разведка. Для получения первичной информации используются не только открытые источники. При необходимости могут использоваться технические и агентурные методы добывания закрытой информации. Это неотъемлемая часть современного крупного бизнеса, которая получила благопристойное название «конкурентная разведка». Примечательно, что даже у государственных разведок нет таких возможностей для получения конфиденциальной информации, которой располагают гигантские транснациональные банки. Ведь их структурные подразделения (филиалы, отделения, представительства, дочерние и внучатые структуры), разбросанные по разным частям света и странам, – готовая сеть резидентур. А каждая такая «резидентура» может держать в поле своего зрения тысячи юридических лиц и сотни тысяч (иногда миллионы) физических лиц. Уникальные возможности ТНБ вести разведку вызывают интерес со стороны государственных спецслужб. Нередко между ТНБ и спецслужбами возникает тесное и взаимовыгодное сотрудничество[16].

Как банки «подгребают под себя» клиентов и экономику страны

Ленин вновь и вновь возвращается к тезису, сформулированному в начале второй главы, о превращении банков из «посредников» в «хозяев»:

«Что касается до тесной связи между банками и промышленностью, то именно в этой области едва ли не нагляднее всего сказывается новая роль банков. Если банк учитывает векселя данного предпринимателя, открывает для него текущий счёт и т. п., то эти операции, взятые в отдельности, ни на йоту не уменьшают самостоятельности этого предпринимателя, и банк не выходит из скромной роли посредника. Но если эти операции учащаются и упрочиваются, если банк «собирает» в свои руки громадных размеров капиталы, если ведение текущих счетов данного предприятия позволяет банку – а это так и бывает – всё детальнее и полнее узнавать экономическое положение его клиента, то в результате получается всё более полная зависимость промышленного капиталиста от банка».

О том, как банки могут «корректировать» деятельность промышленных предприятий, свидетельствует приводимое Лениным письмо, которое было направлено одним из четырёх крупнейших берлинских банков (название его не приводится) своему клиенту в лице крупного промышленного предприятия:

«Из сообщения, которое вы опубликовали 18-го текущего месяца (18 октября 1901 года – В. К.) в газете такой-то, видно, что мы должны считаться с возможностью, что на общем собрании вашего синдиката, имеющем состояться 30-го сего месяца, будут приняты решения, способные произвести в вашем предприятии изменения, для нас неприемлемые. Поэтому мы, к нашему глубокому сожалению, вынуждены прекратить вам тот кредит, коим вы пользовались. Но если на этом общем собрании не будет принято неприемлемых для нас решений и нам будут даны соответствующие гарантии в этом отношении насчёт будущего, то мы выражаем готовность вступить в переговоры об открытии вам нового кредита».

Ленин очень подробно описывает, как банки в разных странах потихоньку стали «подгребать под себя» своих клиентов. Банки начинают управлять всей экономикой. Ленин со ссылкой на немецкий журнал «Банкир» сообщает, что в начале 1914 года экономикой Германии управляло 300 человек.

Позволю здесь некоторое отступление. 300 – очень символичное число. Ряд авторов и политиков разных стран и времён иногда намекали на то, что миром правят 300 человек, объединённых в некий тайный совет или комитет. В этой связи часто вспоминают германского промышленника и политика еврейского происхождения Вальтера Ратенау (Walter Rathenau, 1870–1922), который в начале 1920-х годов был имперским министром иностранных дел. «Существует комитет из 300 человек, которые правят миром, а их личности известны только равным им самим по уровню», – так он якобы сказал примерно в то время, когда Ленин писал свою книгу «Империализм…». В венской газете Neue Freie Presse Ратенау написал: «Три сотни человек – все они знают друг друга – управляют экономическими судьбами континента и ищут преемников из своего окружения. Странные причины этого странного явления, которое бросает свой луч света в темноту будущего социального развития, здесь не будут подвергаться обсуждению». Ратенау по своему социальному и политическому статусу сам, скорее всего, принадлежал к той мировой элите, о которой он не раз намекал[17]. Немецкий журнал «Банкир» говорил о 300 человеках, образующих элиту Германии, а Ратенау этим числом определял количество элиты Европы.

Вальтер Ратенау

Несколько лет назад на прилавках наших книжных магазинов появилась книга Джона Колемана «Комитет-300. Тайны мирового правительства». Она была написана и издана ещё в конце прошлого века (1992). Автор – Джон Колеман (John Coleman) – американец (1935 года рождения), бывший кадровый сотрудник британских спецслужб (до 1969 года). По роду своей работы соприкасался с представителями политической и финансовой элиты западного мира. В книге говорится об узкой группе людей (порядка 300 человек), представляющих банки и крупнейшие корпорации, которые в конце прошлого века правили целым миром. При этом даётся поимённый список «Комитета-300».

Так вот, в Германии накануне Первой мировой войны сложился свой «Комитет- 300». Автор статьи в упомянутом журнале «Банкир» А. Лансбург предсказывал, что со временем германской экономикой будет управлять 50, 25 человек, или ещё меньше. Если воспользоваться списком Джона Колемана, то мы увидим, что в нём на «германскую» фракцию «Комитета-300» приходится примерно 30–40 человек (не всегда удаётся определить точно принадлежность некоторых членов «Комитета-300» к той или иной стране).

Банки и промышленность: личная уния

Примечательно, что Ленин не выдерживает одной линии при оценке взаимоотношений банков и нефинансовых компаний. В одних случаях он эти отношения характеризует как «подчинение банкам промышленности», в других случаях он использует термин «сращивание» и представляет дело таким образом, что банки и нефинансовые компании (промышленные, торговые, транспортные) – равные партнёры. Ленин особое внимание уделяет так называемой «личной унии» банков и нефинансовых компаний – взаимному участию руководителей банков и компаний в работе советов директоров, правлений, наблюдательных советов и т. п. Личную унию Ленин подаёт как более или менее симметричную картину отношений банков и промышленности. Вот что пишет Ленин о личной унии банков и промышленности:

«Вместе с этим развивается, так сказать, личная уния банков с крупнейшими предприятиями промышленности и торговли, слияние тех и других посредством владения акциями, посредством вступления директоров банков в члены наблюдательных советов (или правлений) торгово-промышленных предприятий и обратно. Немецкий экономист Ейдельс[18] собрал подробнейшие данные об этом виде концентрации капиталов и предприятий. Шесть крупнейших берлинских банков были представлены через своих директоров в 344 промышленных обществах и через своих членов правления ещё в 407; итого в 751 обществе. В 289 обществах они имели либо по 2 члена наблюдательных советов, либо места их председателей. Среди этих торгово-промышленных обществ мы встречаем самые разнообразные отрасли промышленности, и страховое дело, и пути сообщения, и рестораны, и театры, и художественную промышленность, и пр. С другой стороны, в наблюдательных советах тех же шести банков был (в 1910 году) 51 крупнейший промышленник, в том числе директор фирмы Крупп, гигантского пароходного общества (Hamburg – Amerika) и т. д. и т. п. Каждый из шести банков с 1895 по 1910 год участвовал в выпуске акций и облигаций для многих сотен промышленных обществ, именно: от 281 до 419».

Даже чисто количественный анализ показывает, что через механизм личной унии банки намного глубже внедряются в управление промышленностью, чем промышленность – в управление банками. Личная уния крупнейших обществ в Германии накануне Первой мировой войны характеризуется ярко выраженной асимметрией в пользу банков.

«Личная уния» банков с промышленностью дополняется «личной унией» тех и других обществ с правительством. Места членов наблюдательных советов, – пишет Ейдельс, – добровольно предоставляют лицам с громкими именами, а также бывшим чиновникам по государственной службе, которые могут доставить немало облегчений (!) при сношениях с властями: «В наблюдательном совете крупного банка встречаешь обыкновенно члена парламента или члена берлинской городской Думы».

В той же второй главе Ленин цитирует Шульце-Геверница: «Господство наших крупных банков над биржей есть не что иное, как выражение полностью организованного немецкого промышленного государства». Речь идёт о том, что крупные немецкие банки выходят на биржу и скупают акции промышленных компаний. Крупнейшие банки выступают в качестве финансовых холдингов, осуществляющих через прямое и многоступенчатое участие в капитале контроль над гигантскими активами более мелких банков, а также компаний промышленности, транспорта, страховыми обществами и т. д. Ещё раз напомним пример из второй главы: 300 крупнейших капиталистов, почти исключительно банкиров, управляют всей экономикой Германии. Такова была картина, представленная Альфредом Лансбургом, издателем журнала «Банкир».

Кстати, много интересного о банках можно найти также в третьей главе работы, которая называется «Финансовый капитал и финансовая олигархия». Там мы находим кое-что пикантное по вопросу личной унии банкиров и государственных чиновников. Ленин пишет: «В немецкой экономической литературе обычно лакейское самовосхваление честности прусского чиновничества с кивками по адресу французской Панамы или американской политической продажности. Но факт тот, что даже буржуазная литература, посвящённая банковым делам Германии, вынуждена постоянно выходить далеко за пределы чисто банковых операций и писать, например, об «устремлении в банк» по поводу учащающихся случаев перехода чиновников на службу в банки: «как обстоит дело с неподкупностью государственного чиновника, тайное стремление которого направлено к тёплому местечку на Бэренштрассе?» – улица в Берлине, где помещается «Немецкий банк».

Ещё один пример в третьей главе Ленин приводит из российской жизни: «Что касается России, то мы ограничимся одним примером: несколько лет тому назад все газеты обошло известие том, что директор кредитной канцелярии Давыдов покидает государственную службу и берёт место в одном крупном банке за жалованье, которое по договору должно было в несколько лет составить сумму свыше 1 миллиона рублей. Кредитная канцелярия есть учреждение, задачей которого является «объединение деятельности всех кредитных учреждений государства» и которое оказывает субсидии столичным банкам на сумму до 800–1000 миллионов рублей». Субсидии российским банкам из казны до 1 миллиарда рублей! – Ленин называет цифру, которую он заимствовал из работы о российской банковской системе, опубликованной в 1914 году бывшим чиновником русско-китайского банка Е. Агадом[19].

Банки и обобществление производства. Банковский «учёт и контроль»

Конечно, усиление власти банков над экономикой и обществом – крайне неприятное явление. Но Ленин оценивает эту тенденцию по принципу «Чем хуже, тем лучше». Он считает, что банки ускоряют процесс обобществления производства, т. е. подготавливают экономические предпосылки для умирания капитализма и его смены социализмом. Более того, Ленин считает, что банки – почти готовый инструмент управления экономикой, которым коммунисты, придя к власти, смогут воспользоваться. Ленин пишет о банках как центрах «учёта и контроля», при этом ссылается на своего «кумира» – Маркса:

«Банки создают в общественном масштабе форму, но именно только форму, общего счетоводства и общего распределения средств производства», – писал Маркс полвека тому назад в «Капитале» (рус. пер. Т. III. Ч. II. С. 144). Приведённые нами данные о росте банкового капитала, об увеличении числа контор и отделений крупнейших банков, числа их счетов и пр. показывают нам конкретно это «общее счетоводство» всего класса капиталистов и даже не только капиталистов, ибо банки собирают, хотя бы на время, всяческие денежные доходы, и мелких хозяйчиков, и служащих, и ничтожного верхнего слоя рабочих». В более поздних работах Ленин постоянно подчёркивал, что пролетариат после захвата политической власти, прежде всего, должен овладеть банками – центрами учёта («общего счетоводства») и управления экономикой («общего распределения средств производства»). Такое овладение означает, во-первых, превращение банков из частных в государственные организации; во-вторых, централизацию банковского дела в руках немногих банков (может быть, даже одного).

Кстати, после октябрьского переворота 1917 года и захвата большевиками власти в стране Ленин поставил в практическую плоскость вопрос о национализации банков, их централизации (консолидации), превращении в центры учёта и контроля всей хозяйственной жизни страны. Так, на VII съезде РКП(б) в марте 1918 года Ленин, развивая идею всеобщего контроля и учёта через банковскую сеть, указывал: «Мы здесь ставим конкретную задачу организации потребления, универсализации банков, превращения их в сеть государственных учреждений, всю страну охватывающих и дающих нам общественное счетоводство, учёт и контроль, проведённый самим населением, лежащий в основе дальнейших шагов социализма»[20]. Отметим, что фразу «учёт и контроль» многие приписывают В. И. Ленину. Думаю, что он её заимствовал у других авторов. Мысль о банках как центрах «учёта и контроля» звучит в работах известного немецкого экономиста того времени Рудольфа Гильфердинга (Ленин на него постоянно ссылается). А ещё задолго до Гильфердинга эту мысль (может быть, выраженную другими словами) высказывал известный представитель утопического социализма Сен-Симон (об этом у нас будет разговор ниже).

Как мы сказали вначале, вопросы, которые Ленин рассматривает во второй главе своей работы, являются подготовкой читателя для раскрытия второго экономического признака империализма.

Напомню ленинскую формулировку второго экономического признака империализма: «слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии». Этому признаку посвящена третья глава работы, которая называется «Финансовый капитал и финансовая олигархия».

Два определения финансового капитала: Рудольфа Гильфердинга и Владимира Ленина

Следует обратить внимание, что за несколько лет до рассматриваемой нами работы на свет появился фундаментальный труд немецкого социалиста Рудольфа Гильфердинга «Финансовый капитал» (1910). В 1912 году он был переведён на русский язык и издан в России. Многие экономисты и социологи того времени считали, что это была крупнейшая написанная в духе марксизма работа после «Капитала» Маркса. В данном труде рассмотрены такие вопросы, как акционерные общества, биржи, финансовые рынки, фиктивный капитал, концентрация и централизация капитала, финансовые холдинги, финансовая олигархия и т. п. Но «сквозной» темой работы стал финансовый капитал, она дала название всей книге. Ленин ссылается на Гильфердинга, обильно цитирует его и при этом активно критикует.

Третья глава начинается с цитирования работы упомянутого немца: «Всё возрастающая часть промышленного капитала, – пишет Гильфердинг, – не принадлежит тем промышленникам, которые его применяют. Распоряжение над капиталом они получают лишь при посредстве банка, который представляет по отношению к ним собственников этого капитала. С другой стороны, и банку всё возрастающую часть своих капиталов приходится закреплять в промышленности. Благодаря этому он в постоянно возрастающей мере становится промышленным капиталистом. Такой банковый капитал, – следовательно, капитал в денежной форме, – который таким способом в действительности превращён в промышленный капитал, я называю финансовым капиталом». «Финансовый капитал: капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками».

Ленин приводит эту цитату для того, чтобы в следующем абзаце подвергнуть определение финансового капитала Гильфердинга критике: «Это определение неполно постольку, поскольку в нём нет указания на один из самых важных моментов, именно: на рост концентрации производства и капитала в такой сильной степени, когда концентрация приводит и привела к монополии. Но во всём изложении Гильфердинга вообще, в частности в обеих главах, предшествующих той, из которой взято это определение, подчёркивается роль капиталистических монополий». Должен сказать, что критика Лениным очень странная. Это даже не критика, а желание «лягнуть» немца, проявляющееся в виде безусловного рефлекса.

Далее «классик» предлагает своё понимание предмета: «Концентрация производства; монополии, вырастающие из неё; слияние или сращивание банков с промышленностью – вот история возникновения финансового капитала и содержание этого понятия».

Если выбирать между двумя определениями, то, по моему мнению, определение Гильфердинга более точное. Ленин говорит о «сращивании», «слиянии» двух равновеликих капиталов (банковского и промышленного). А у Гильфердинга просматривается иерархия: во взаимоотношении банковского капитала и промышленного капитала доминирующая роль принадлежит банковскому капиталу.

Кстати, те примеры, которые мы находим у Ленина во второй и третьей главах его работы, как раз подтверждают, что банковский капитал стоит над промышленным. Приведу ещё раз фрагмент из второй главы, где Ленин пишет: «Что касается до тесной связи между банками и промышленностью, то именно в этой области едва ли не нагляднее всего сказывается новая роль банков. Если банк учитывает векселя данного предпринимателя, открывает для него текущий счёт и т. п., то эти операции, взятые в отдельности, ни на йоту не уменьшают самостоятельности этого предпринимателя, и банк не выходит из скромной роли посредника. Но если эти операции учащаются и упрочиваются, если банк «собирает» в свои руки громадных размеров капиталы, если ведение текущих счетов данного предприятия позволяет банку – а это так и бывает – всё детальнее и полнее узнавать экономическое положение его клиента, то в результате получается всё более полная зависимость промышленного капиталиста от банка». Разве эта цитата не подтверждает того очевидного факта, что банки встали над промышленностью и контролируют её? Данная цитата лишний раз подтверждает, что «сращивание» и «соединение» – термины, которые не точно и не полно раскрывают характер взаимоотношений двух видов капитала.

Ленин о механизмах господства банков над экономикой

Вместе с тем Ленин достаточно неплохо раскрыл в третьей главе механизмы усиливающегося контроля финансового капитала над национальной экономикой. Это, прежде всего, система участий в капитале. Исходя из посыла, что для контроля над обществом необходима доля в капитале, равная 50 %, получается, что капиталист, обладая капиталом в 1 миллион единиц, уже на уровне «внучек» может контролировать капиталы, равные 8 миллионам единиц. На следующих уровнях получается 16 миллионов, 32 миллиона и т. д.

Ленин обращает внимание на процесс так называемой «демократизации капитала», который выражается в том, что часть акций на рынке покупают мелкие и мельчайшие инвесторы. Иногда покупают всего по несколько акций или даже одну. Активного участия в управлении акционерными обществами такие мелкие и мельчайшие инвесторы не принимают, поэтому для принятия нужных решений, как отмечает Ленин, можно иметь не 50, а лишь 40 % акций. Иначе говоря, усиливается «финансовый рычаг», увеличиваются возможности установления контроля над экономикой для финансового капитала. Ленин обратил внимание на то, что происходило снижение номиналов акций для того, чтобы ценные бумаги были доступны «простому народу». На самом деле, такая мера усиливала «финансовый рычаг» крупного капитала. Вот что пишет Ленин в третьей главе по поводу «демократизации капитала»: «Поэтому, между прочим, в более передовых или более старых и «опытных» капиталистических странах законодательство разрешает более мелкие акции. В Германии закон не разрешает акций менее чем на сумму в 1000 марок, и немецкие финансовые магнаты с завистью смотрят на Англию, где закон разрешает акции и в 1 фунт стерлингов (= 20 марок, около 10 рублей). Сименс, один из крупнейших промышленников и «финансовых королей» Германии, заявил в рейхстаге 7 июня 1900 года, что «акция в 1 фунт стерлингов есть основа британского империализма».

Ленин фиксирует многие особенности «участия в капитале», которые позволяют крупному капиталу заниматься разными нечистоплотными делами. Это проистекает, в частности, из-за того, что большинство компаний имеют статус акционерных обществ с ограниченной ответственностью. В этом случае холдинговая (материнская) компания не отвечает за различные «хитрости» и откровенные нарушения закона своих «дочек» и «внучек». Другим приёмом является осуществление разных операций без их отражения в балансах акционерных обществ – так называемые «забалансовые операции». Ленин пишет, что «правления акционерных обществ с гораздо более лёгким сердцем берутся за рискованные дела, чем частные предприниматели. Новейшая техника составления балансов не только даёт им возможность скрывать рискованные дела от среднего акционера, но и позволяет главным заинтересованным лицам сваливать с себя ответственность посредством своевременной продажи акций в случае неудачи эксперимента, тогда как частный предприниматель отвечает своей шкурой за всё, что он делает. Балансы многих акционерных обществ похожи на те известные из эпохи средних веков палимпсесты, на которых надо было сначала стереть написанное, чтобы открыть стоящие под ними знаки, дающие действительное содержание рукописи» (палимпсест – пергамент, на котором основная рукопись затёрта и по затёртому написано другое)».

Для подтверждения своих мыслей Ленин ссылается на немецкого экономиста Людвига Эшвеге, который в 1914 году в журнале «Банк» писал: «Самое простое и поэтому всего чаще употребляемое средство делать балансы непроницаемыми состоит в том, чтобы разделить единое предприятие на несколько частей посредством учреждения «обществ-дочерей» или посредством присоединения таковых. Выгоды этой системы с точки зрения различных целей – законных и незаконных – до того очевидны, что в настоящее время прямо-таки исключением являются крупные общества, которые бы не приняли этой системы».

Некоторые примеры по теме «участия в капитале» Ленин приводит из экономической жизни Франции: «Пятьдесят человек, представляя капитал в 8 миллионов франков, могут распоряжаться “двумя миллиардами в четырёх банках”». Система «участия», уже знакомая нам, ведёт к тем же последствиям: один из крупнейших банков, «Генеральное общество» (Societe Generale), выпускает 64 000 облигаций «общества-дочери», «Рафинадные заводы в Египте». Курс выпуска – 150 %, т. е. банк наживает 50 копеек на рубль. Дивиденды этого общества оказались фиктивными, «публика» потеряла от 90 до 100 млн. франков; «один из директоров “Генерального общества” был членом Правления “Рафинадных заводов”». Неудивительно, что автор вынужден сделать вывод: «французская республика есть финансовая монархия»; «полное господство финансовой олигархии; она владычествует и над прессой и над правительством»[21].

Россия под контролем европейских банковских гигантов

Раскрывая тему участия крупнейших банков в капитале компаний разных отраслей экономики, Ленин особое внимание уделил присутствию иностранного капитала в банковском секторе российской экономики. При этом ссылается на работу немца Е. Агада, который в течение 15 лет работал чиновником в Русско-Китайском банке и по долгу своей службы занимался изучением российской банковской системы. В 1914 году Агад опубликовал в Берлине работу, которая называлась «Крупные банки и всемирный рынок. Экономическое и политическое значение крупных банков на всемирном рынке с точки зрения их влияния на народное хозяйство России и германо-русские отношения». Из этой работы мы узнаём, что российская банковская система в значительной степени уже оказалась порабощённой иностранным банковским капиталом. В общем объёме находящихся под иностранным контролем активов всех петербургских банков подавляющая часть пришлась на французский капитал (55 %). На втором месте находился германский капитал (35 %), на третьем – английский (10 %).

Под контролем немецкого банковского капитала находились такие «русские» банки, как Сибирский торговый, Русский, Международный и Учётный (всего 4). Контроль осуществляли такие берлинские банки, как «Немецкий» и «Учётное общество».

Под контролем французского банковского капитала были: Русско-Азиатский, Санкт-Петербургский частный, Азовско-Донской, Унион московский, Русско-Французский торговый (всего 5). Контроль осуществляла «большая тройка» парижских банков: «Парижский союз», «Парижский и Нидерландский», «Генеральное общество».

Под контролем английского капитала оказались два банка: Торгово-промышленный и Русско-Английский.

Таким образом, из 19 крупнейших банков лишь 8 были по капиталу российскими. Остальные 11 банков были «дочками» иностранных банковских гигантов. Активы 19 крупнейших банков в России в конце 1913 года составляли, по данным их отчётов, без малого 4 миллиарда рублей. По оценкам Агада, более 3/4 всего капитала, находившегося в управлении этих банков (более 3 миллиардов рублей), приходилось на банки, которые были «дочками» зарубежных банков.

Агад приводит разбивку активов российских банков на 2 категории: а) продуктивные вложения (вложения в реальный сектор экономики); б) спекулятивные операции. Из общего объёма активов всех 19 банков на первую категорию пришлось 47 %, на вторую – 53 %. Получается, что уже век назад банки предпочитали заниматься не развитием реального сектора, а финансовыми спекуляциями. По группе российских банков доли двух категорий были равны соответственно 56 % и 44 %. А вот по группе банков, являющихся иностранными «дочками», пропорция составила 45 % и 55 %. Иначе говоря, иностранный банковский капитал был более склонен к спекуляциям, чем банки российские.

Ленин отчасти раскрывает, что значат «продуктивные вложения» банков. Прежде всего, это приобретение банками контрольных пакетов акций компаний реального сектора экономики. По оценкам, приводимым в работе Ленина, свыше 40 % активов петербургских банков пришлось на синдикаты «Продуголь», «Продамет», синдикаты в нефтяной, металлургической и цементной промышленности. Таким образом, в России финансовый капитал выступал в виде иностранного банковского капитала, который через российские банковские «дочки» (заметим, преимущественно с российскими названиями) подгребал под себя российскую промышленность, в первую очередь добычу и переработку сырья.

Банки зарабатывают не только на кредитах, но и на ценных бумагах

А в чём заключались спекулятивные операции банков? Прежде всего, в покупке ценных бумаг по заниженным ценам и их последующей перепродаже по завышенным. В этой связи Ленин упоминает операции по «разводнению капитала». Эти операции заключаются в том, что банки, контролирующие промышленные предприятия, могут манипулировать прибылями предприятий. Завышая прибыли, они искусственно поднимают котировки акций. Совокупная стоимость акций, рассчитанная по новой цене, может в разы превышать первоначальный капитал предприятия. Сегодня это принято называть завышенной капитализаций компании; во времена Ленина это называлось «разводнением капитала». Банки продавали акции на максимуме, после чего высокие прибыли компании кончались, а иногда переходили в убытки. Соответственно, происходило резкое падение цен акций, но банкиры получали жирную спекулятивную прибыль. По ходу отмечу, что за прошедший век принципиально нового в спекулятивных операциях банков не произошло. Поменялась лишь терминология. Термин «разводнение капитала» вышел из употребления. Теперь это называется созданием «пены» или «пузырей» на фондовом рынке, повышением «рыночной капитализации» компаний и банков.

Хотя, мы уже привели ленинское определение финансового капитала как «сращивания» банков и промышленности, почти вся третья глава работы насыщена примерами, которые показывают активную роль банков в этом сращивании. Промышленные компании часто оказываются в роли «объектов». Ещё один пример активности банков – участие в организации эмиссии и размещении акций и облигаций промышленных компаний. Выражаясь современным языком, банки выступают в качестве инвестиционных брокеров. Довольно часто размещение бумаг банк осуществляет в интересах компании, которая уже находится в сфере влияния данного банка, например, является его «внучатой» структурой. При этом банки могут просто получать хороший «навар» от размещения, а при желании и необходимости они могут часть акций оставлять у себя, в дальнейшем перепродавая по завышенным ценам.

Ленин приводит слова известного немецкого экономиста и социолога Вернера Зомбарта: «Нет ни одной банковой операции, которая бы приносила такую высокую прибыль, как эмиссионное дело» (работа В. Зомбарта «Немецкое народное хозяйство в XIX веке»). На выпуске фондов (акций) промышленных предприятий в Германии в последние годы XIX века прибыль составляла в среднем не менее 50 %. Ленин цитирует В. Зомбарта: «В течение десяти лет, 1891–1900, на выпуске немецких промышленных фондов было «заработано» свыше одного миллиарда». Очевидно, что львиная доля этой спекулятивной прибыли досталась банкам, участвовавшим в организации эмиссии и размещении фондов.

Банки и международные займы

Ленин называет ещё одно очень прибыльное занятие банков – участие в размещении международных займов. В качестве яркого примера Ленин называет «большую четвёрку» французских банков. При этом он опирается на работу Лизиса, которая вышла в начале века под названием «Против финансовой олигархии во Франции». Ленин пишет об этой «четвёрке»: «Четыре крупнейших банка пользуются не относительной, а «абсолютной монополией» при выпуске ценных бумаг. Фактически, это – «трест крупных банков». И монополия обеспечивает монопольные прибыли от эмиссии. При займах страна занимающая получает обыкновенно не более 90 % всей суммы; 10 % достается банкам и другим посредникам. Прибыль банков от русско-китайского займа в 400 миллионов франков составляла 8 %, от русского (1904 год) в 800 миллионов – 10 %, от мароккского (1904 год) в 62 1/2 миллиона – 18 3/4 %. Капитализм, начавший своё развитие с мелкого ростовщического капитала, кончает своё развитие гигантским ростовщическим капиталом. «Французы – ростовщики Европы», – говорит Лизис. Все условия экономической жизни терпят глубокие изменения в силу этого перерождения капитализма. При застое населения, промышленности, торговли, морского транспорта «страна» может богатеть от ростовщичества».

Уж коль здесь затронута тема займов, которые Россия получала от французских банков, то стоит сказать об этом ещё несколько слов. Франция хорошо зарабатывала на займах России. Пожалуй, для французских кредиторов Россия была зарубежным клиентом № 1. Для России французские займы среди всех иностранных кредитов и займов также стояли на первом месте. В результате из общего объёма внешнего долга Правительства Российской империи 70 % приходилось на долг перед французскими кредиторами. Так было накануне Первой мировой войны. В годы войны основным кредитором России стала Великобритания, а масштабы французского кредитования резко сократились[22].

Банки как «санитары» промышленности

Особенно большие барыши банкиры получают во время кризисов, когда происходят массовые банкротства предприятий. Цены на такие «объекты инвестирования» резко падают, банкиры скупают предприятия за копейки. Фактически банки выступают в качестве мародёров или «стервятников», питающихся «падалью», объёмы которой резко увеличиваются во время кризисов. Кризисы можно сравнить с массовым «мором», ведущим к гибели тысяч предприятий промышленности и других отраслей реального сектора экономики. В западной экономической литературе банки, выступающие в таком качестве, аккуратно называют «санитарами».

Банки нередко приглашают участвовать в «спасениях» и «санациях» умирающих предприятий. Банки на этом также наживаются. Каким образом? Путём списания части первоначального капитала для покрытия своих обязательств, в том числе перед теми же банками. Часто банки щедрой рукой списывают капитал в свою пользу. Ленин приводит пример горнопромышленного общества «Унион» в Дортмунде, основанного в 1872 году. При основании этого общества главную роль играл будущий банковский гигант «Учётное общество». Ленин пишет: «И вот, в результате ряда «оздоровлений» из книг общества «Унион» в течение 30 лет исчезает более 73 миллионов марок». Цитируя немецкого экономиста Оскара Штиллиха, Ленин пишет о «санациях» общества «Унион»: «В настоящее время первоначальные акционеры этого общества имеют в руках лишь 5 % номинальной стоимости своих акций», – а на каждом «оздоровлении» банки продолжали «зарабатывать». Вероятно, всё тот же банк «Учётное общество», который был причастен к созданию общества.

Финансовый капитал = фиктивный капитал

Фактически уже в конце XIX века стали возникать не только финансовый капитал, но также капитал фиктивный. В некоторых учебниках и справочниках фиктивный капитал определяют поверхностно: мол, это капитал в виде ценных бумаг – акций и облигаций, обращающихся на финансовом (фондовом) рынке. Иногда добавляют, что фиктивный капитал является «бумажным двойником» капитала реального, материализованного в различных физических активах (а сегодня ещё и в виде объектов интеллектуальной собственности). Но выше мы привели использовавшийся Лениным термин «разводнение капитала». Он как раз и отражает процесс отрыва бумажного капитала от реального. Потому и называется фиктивным. Значительная часть финансового капитала уже в начале XX века приобрела форму фиктивного капитала. Ещё в советских учебниках писалось о том, что рост фиктивного капитала есть проявление капиталистического фетишизма и паразитизма. С этим трудно не согласиться.

Ленин обращает внимание на рост «пены», называемой фиктивным капиталом. Идут два параллельных процесса: с одной стороны, происходит, как выразился Ленин, «сращивание» банковского и промышленного капитала; с другой стороны, наблюдается отделение от производительного капитала бумажного, или фиктивного, капитала; последний начинает «эмансипироваться» от реальной экономики и жить своей собственной жизнью.

Ленин в третьей главе пишет: «Капитализму вообще свойственно отделение собственности на капитал от приложения капитала к производству, отделение денежного капитала от промышленного, или производительного, отделение рантье, живущего только доходом с денежного капитала, от предпринимателя и всех непосредственно участвующих в распоряжении капиталом лиц». Ещё Маркс в «Капитале» писал об отделении капитала-собственности от капитала-функции (Т. 3. Гл. 27). Этот процесс разъединения, «раздвоения» капитала пошёл намного веселее с середины позапрошлого века. Напомню, что тогда в Европе (особенно в Германии) начался бум «грюндерства» (учредительства). Акционерные общества стали идеальным средством разъединения капитала-собственности и капитала-функции. Это если пользоваться тяжёлым, наукообразным языком Маркса. А если говорить проще, то акционерные общества стали прекрасной питательной почвой для различного рода «Панам»[23], коими полна история Германии, Франции, России XIX века. «Грюндерство» и «Панамы» стали образными выражениями, означающими жульничество капиталистов.

Фиктивный капитал и государства-рантье

В восьмой главе работы, называемой «Паразитизм и загнивание капитализма», Ленин показывает, что финансовый капитал порождает фиктивный капитал, а тот, в свою очередь, ведёт к появлению класса, или слоя, рантье в наиболее «цивилизованных» государствах. Ленин пишет: «Империализм есть громадное скопление в немногих странах денежного капитала, достигающего, как мы видели, 100–150 миллиардов франков ценных бумаг. Отсюда – необычайный рост класса или, вернее, слоя рантье, т. е. лиц, живущих «стрижкой купонов», – лиц, совершенно отделённых от участия в каком бы то ни было предприятии, – лиц, профессией которых является праздность».

Массовое появление класса рантье – яркое проявление паразитизма капитализма. Однако развитие паразитизма продолжается. Оно связано с выходом финансового (и фиктивного) капитала за пределы национальных границ.

Ленин пишет: «Вывоз капитала, одна из самых существенных экономических основ империализма, ещё более усиливает эту полнейшую оторванность от производства слоя рантье, налагает отпечаток паразитизма на всю страну, живущую эксплуатацией труда нескольких заокеанских стран и колоний». В конце XIX – начале XX веков в мире существовало всего несколько государств-рантье, или государств-ростовщиков. Ленин ссылается на немецкого экономиста Сарториуса фон Вальтерсхаузена, который в своём сочинении «Народнохозяйственная система помещения капитала за границей» (Берлин, 1907) в качестве образцового государства-рантье называет Голландию. Вслед за ней эту группу государств пополнили Англия и Франция. Ленин также ссылается на Зигмунда Шильдера, который в своей книге «Тенденции развития всемирного хозяйства» (Берлин, 1912) определяет список промышленных государств-кредиторов: Англия, Франция, Германия, Бельгия и Швейцария. Голландию он не относит сюда только потому, что она, по его мнению, «мало индустриальна». Соединённые Штаты являются кредитором лишь по отношению к Америке. Более того, США накануне Первой мировой войны были крупнейшим внешним нетто-дебитором (должником)[24].

Об Англии как государстве-рантье достаточно подробно написал Джон Гобсон в своей книге «Империализм». Приведу фрагмент из работы Ленина, где он делает ссылки на Гобсона:

«В 1893 году, – пишет Гобсон, – британский капитал, помещённый за границей, составлял около 15 % всего богатства Соединённого Королевства». Напомним, что к 1915 году этот капитал увеличился приблизительно в 2 1/2 раза. «Агрессивный империализм, – читаем далее у Гобсона, – который стоит так дорого плательщикам налогов и имеет так мало значения для промышленника и торговца: есть источник больших прибылей для капиталиста, ищущего помещения своему капиталу»: (по-английски это понятие выражается одним словом: «инвестор» – («по-меститель», рантье): «Весь годичный доход, который Великобритания получает от всей своей внешней и колониальной торговли, ввоза и вывоза, определяется статистиком Гиффеном в 18 миллионов фунтов стерлингов (около 170 млн. рублей) за 1899 год, считая по 2 1/2 % на весь оборот в 800 млн. фунтов стерлингов». Как ни велика эта сумма, она не может объяснить агрессивного империализма Великобритании. Его объясняет сумма в 90–100 миллионов фунтов стерлингов, представляющая доход от «помещённого» капитала, доход слоя рантье. Доход рантье впятеро превышает доход от внешней торговли в самой «торговой» стране мира! Вот сущность империализма и империалистического паразитизма».

А вот ещё один факт по поводу английского «паразитизма», заимствованный Лениным у немецкого экономиста Шульце-Геверница: «Описание “британского империализма” у Шульце-Геверница показывает нам те же черты паразитизма. Народный доход Англии приблизительно удвоился с 1865 по 1898 год, а доход «от заграницы» за это время возрос в девять раз».

Если в список государств-рантье входит небольшая горстка стран, то список государств-должников очень обширен. «Среди помещений капитала за границей, – пишет Шульце-Геверниц, – на первом месте стоят такие, которые падают на страны, политически зависимые или союзные: Англия даёт взаймы Египту, Японии, Китаю, Южной Америке. Её военный флот играет роль, в случае крайности, судебного пристава. Политическая сила Англии оберегает её от возмущения должников»[25].

«Англия, – пишет Шульце-Геверниц, – перерастает постепенно из промышленного государства в государство-кредитора. Несмотря на абсолютное увеличение промышленного производства и промышленного вывоза, возрастает относительное значение для всего народного хозяйства доходов от процентов и дивидендов, от эмиссий, комиссий и спекуляций. По моему мнению, именно этот факт является экономической основой империалистического подъёма. Кредитор прочнее связан с должником, чем продавец с покупателем»[26].

Относительно Германии издатель берлинского журнала «Банк» А. Лансбург писал в 1911 году в первом номере журнала в статье «Германия – государство-рантье» следующее: «В Германии охотно посмеиваются над склонностью к превращению в рантье, наблюдаемой во Франции. Но при этом забывают, что, поскольку дело касается буржуазии, германские условия всё более становятся похожими на французские».

Россия как добыча творцов фиктивного капитала

Ленин приводит интересные обобщённые статистические данные об эмиссиях ценных бумаг («фиктивного капитала») по всему миру. Объёмы этих эмиссий по десятилетиям составили (миллиардов франков): 1871–1880 годы – 76,1; 1881–1890 годы – 64,5; 1891–1900 годы – 100,4; 1901–1910 годы – 197,8. Как видно, в последние десятилетия XIX века шла медленная «раскачка», а вот в первое десятилетие XX века объём эмиссии резко возрос, практически удвоился по сравнению с предыдущим десятилетием. Ленин ссылается на французского экономиста и статистика Альфреда Неймарка, который оценил сумму ценных бумаг на мировых финансовых рынках в 815 миллиардов франков. Ленин подозревает, что в приведённой оценке присутствует повторный счёт, и предлагает оценку в 600 миллиардов франков. По его оценкам, львиная доля этой суммы (80 %) пришлась на четыре страны. Это (млрд. фр.):

Великобритания – 142

США – 132

Франция – 110

Германия – 95

Россия с 31 миллиардами франков по объёму выпущенных бумаг занимала пятое место, но сильно отставала от группы лидеров.

Среди группы лидеров две страны относятся к странам старого капитализма (Великобритания и Франция), а две – нового, молодого капитализма (США и Германия). По отношению к остальному миру все эти четыре страны выступают кредиторами. «Почти весь остальной мир, – как отмечает Ленин в заключительной части третьей главы, – так или иначе, играет роль должника и данника этих стран – международных банкиров, этих четырёх “столпов” всемирного финансового капитала».

Ленин, к сожалению, ничего не сказал про Россию. А ведь она накануне Первой мировой войны имела самый большой в мире внешний государственный долг. Именно Россия играла роль главного «должника и данника этих стран – международных банкиров, этих четырёх “столпов” всемирного финансового капитала». Внешний долг российского государства (включая долги по железнодорожным займам под гарантии государства) перед Первой мировой войной оценивался примерно в 5 миллиардов рублей[27].

О финансовой олигархии и «хозяевах денег»

Хотя в названии третьей главы присутствует термин «финансовая олигархия», Ленин в данной главе на теме финансовой олигархии специально не останавливается. Ликвидируем этот недостаток, дав определение термина. В переводе «олигархия» означает власть немногих. В отличие от «монархии» (власть одного).

Термин «олигархия» первоначально начали использовать в Древней Греции философы Платон и Аристотель; причём Аристотель применял термин «олигархия» в значении «власть богатых»; он противопоставлял олигархию аристократии. Аристотель считал, что существуют три идеальные формы правления: монархия, аристократия и полития, и полагал олигархию опасным отклонением от аристократии. Частным случаем олигархии считается плутократия – форма государственного правления в интересах богатой верхушки общества. При плутократии отмечаются глубокое социальное неравенство и низкая социальная мобильность.

«Финансовая олигархия» – власть немногих, основывающаяся на том, что этим немногим принадлежит финансовый капитал. Наверное, не будет ошибкой, если эту форму власти мы назовём финансовой плутократией. Значительная часть финансовой олигархии – банкиры, поскольку, как мы выше уже разобрали, в структуре финансового капитала банковский капитал занимает командные позиции по отношению к промышленному и торговому капиталу. Финансовая олигархия господствует не только в экономике. Она постепенно устанавливает контроль над государством, политическими партиями, другими институтами так называемого «гражданского общества», средствами массовой информации, культурой, образованием и даже институтами церковно-религиозными.

У Ленина по всей книге разбросаны отдельные интересные факты, касающиеся финансовой олигархии того времени. Выше мы уже приводили выдержку из третьей главы, в которой Ленин ссылается на французского экономиста Евгения Лизиса, дающего некоторое представление о финансовой олигархии Франции. Повторим этот фрагмент:

«Пятьдесят человек, представляя капитал в 8 миллионов франков, могут распоряжаться “двумя миллиардами в четырёх банках”»… Неудивительно, что автор вынужден сделать вывод: «французская республика есть финансовая монархия»; «полное господство финансовой олигархии; она владычествует и над прессой, и над правительством».

Во второй главе Ленин ссылается на Альфреда Лансбурга (издателя журнала «Банк») и говорит о финансовой олигархии Германии, состоящей из 300 крупнейших капиталистов:

«Другие банки последуют по тому же пути, – писал немецкий журнал “Банк” по поводу повышения капитала “Учётного общества” до 300 млн., – и из 300 человек, которые теперь экономически правят Германией, останется со временем 50, 25 или ещё менее»… В Германии нет трестов, а есть «только» картели, но ею управляют не более 300 магнатов капитала. И число их неуклонно уменьшается»[28].

Ещё более узким является круг финансовой олигархии в Америке. Во второй главе Ленин, сравнивая США и Германию, пишет: «В Америке не девять, а два крупнейших банка, миллиардеров Рокфеллера и Моргана, господствуют над капиталом в 11 миллиардов марок».

Ленин упоминает лишь группы лиц, составлявших финансовую олигархию отдельных капиталистических стран. Между тем, «привязка» тех или иных лиц к определённым странам является условной. Капитал, особенно финансовый, не знает родины. Финансовая олигархия по своей природе космополитична. Космополитизм финансовой олигархии усиливается по мере интернационализации финансового капитала (об этом Ленин подробно пишет, раскрывая третий, четвёртый и пятый экономические признаки империализма). Первая мировая война была подготовлена и развязана наднациональной финансовой олигархией. Экономический и территориальный раздел мира крупнейшими банками и корпорациями неизбежно подталкивал процесс заключения глобальных политических соглашений в интересах узкой группы капиталистов. Таким капиталистам уже тесно было в национальных границах, они хотели править миром и добивались создания мирового правительства.

С нашей точки зрения, «ядром» мировой финансовой олигархии являются те лица, которых мы называем «хозяевами денег». Кто это такие? Главные акционеры ФРС США, созданной, как мы уже отмечали, в конце 1913 года. Федеральный резерв – негосударственная корпорация, в капитале которой участвуют формально тысячи банков. Но за этими банками скрываются истинные «хозяева денег». Во-первых, число их крайне невелико. Во-вторых, хотя сам Федеральный резерв формально является юридическим лицом США, по происхождению капитала это международная, наднациональная корпорация[29]. Истинные «хозяева денег» (мировая финансовая олигархия) по своей природе, как уже было сказано, – космополиты. Их власть зиждется на монопольном праве выпускать валюту, называемую «доллар». Один из Ротшильдов говаривал: «Дайте мне право печатать деньги, и мне наплевать на тех, кто пишет законы». Эта фраза, которую мы уже приводили, высвечивает простую истину: реальная власть принадлежит «хозяевам денег». Раньше (ещё в то время, когда писалась книга Ленина «Империализм…») эта власть распространялась на отдельные страны. Сегодня «хозяева денег» пытаются окончательно установить власть над всем миром.

Мы уже приводили ленинское определение третьего экономического признака империализма: вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо большое значение. Этому признаку посвящена глава IV ленинской работы. Она начинается с того, что автор повторяет определение третьего признака, но в несколько иной редакции: «Для старого капитализма, с полным господством свободной конкуренции, типичен был вывоз товаров. Для новейшего капитализма, с господством монополий, типичным стал вывоз капитала».

Вывоз товаров как условие существования капитализма

Главная экономическая проблема капитализма – отставание платежеспособного спроса населения страны от предложения товаров, производимых предприятиями данной страны. Возникает «относительное перепроизводство» товаров (именно относительное, ограниченное платежеспособным спросом; по отношению к жизненно необходимым потребностям общества товаров может быть недостаточно). Такое «относительное перепроизводство» периодически приводит к экономическим кризисам, влекущим за собой остановку производства, безработицу, банкротства, дефляцию. Об этом подробно писал ещё Карл Маркс в «Капитале». Отчасти это экономическое противоречие капитализма смягчается за счёт того, что производимая на предприятиях продукция реализуется за пределами данной страны, на мировых рынках. Ленин в своей ранней работе «Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности» (1899) показывает, что устойчивое капиталистическое производство может существовать лишь при наличии выхода капиталистических товаропроизводителей на внешние рынки. С другой стороны, капитализм внутри любой страны может встать на ноги при условии защиты внутренних товарных рынков от внешних конкурентов. Между прочим, английский капитализм с его промышленной революцией смог развиться только благодаря тому, что внутренний рынок Англии был защищён высоким таможенным тарифом.

А внешней «отдушиной» для английского капитализма были колонии и полуколонии, куда сбывалась избыточная продукция английских фабрик и заводов. В 40-е годы XIX века, когда Англия закрепила статус «мировой мастерской», Лондон пошёл на резкий разворот в своей торговой политике. Вместо протекционизма был взят курс на свободную торговлю, отказ от высоких таможенных барьеров (фритредерство)[30]. Используя дипломатические, политические и откровенно силовые методы, Лондон стал навязывать другим странам «свободную торговлю». Конечно, не все страны пошли на поводу у Лондона (например, Германия в целях развития своей промышленности продолжала проводить политику жёсткого протекционизма). А вот в России с приходом на престол Александра II началось снижение импортных тарифов, что тормозило экономическое развитие страны[31].

Во второй половине позапрошлого века тенденции в торговой политике «великих держав» были весьма противоречивыми: тенденции к либерализации сочетались с тенденциями к протекционизму. Что касается торговли внутри колониальных империй, то там она была исключительно «свободной». Это подталкивало «великие державы» к расширению своих колониальных владений. По некоторым оценкам, объём мировой торговли с начала XIX века до 1914 года увеличился в 100 раз, при этом большая часть прироста пришлась на вторую половину XIX века[32]. При всех противоречиях развития международной торговли во второй половине позапрошлого века она росла более высокими темпами, чем внутреннее производство. Это было одним из важных проявлений процесса, который в то время назывался «интернационализацией хозяйственной жизни» (в конце XX века подобные процессы стали называться «экономической глобализацией»).

Главные причины растущего вывоза капитала

И вот в конце XIX века наряду с товарами из «великих держав» начинают вывозиться капиталы[33]. А в начале XX века, перед Первой мировой войной, обозначается тенденция к более высоким темпам вывоза капитала по сравнению с вывозом товаров. Причин этому несколько.

Во-первых, резко обостряется конкуренция на мировых товарных рынках, куда вывозят свою продукцию монополии «великих держав».

Во-вторых, «молодые» капиталистические державы (Германия, США и Япония) хотят наверстать своё отставание от «старых» капиталистических держав (Англия и Франция), а потому не желают идти на поводу у английской идеологии «свободной торговли»; в их внешнеторговой политике присутствуют элементы протекционизма. В начале XX века в мире остаётся много таких зон, куда товарам из других стран зайти сложно или даже невозможно.

В-третьих, что самое важное, при капитализме происходит «относительное перепроизводство» не только товаров, но и самого капитала. Об этом «относительном перепроизводстве» писал ещё Карл Маркс в первом томе «Капитала», где он раскрывал сущность всеобщего закона капиталистического накопления. В эпоху монополистического капитализма масштабы «относительного перепроизводства» капитала («перенакопления капитала») резко возрастают. Слово «относительное» означает, что капиталы, конечно же, востребованы и внутри «великих держав». Там существует острая потребность в капиталах для решения проблем социального характера, развития науки, техники, инфраструктуры и т. д. Капиталы не вкладываются в решение подобных проблем, поскольку не обеспечивают их владельцам необходимой нормы прибыли. А вот в других странах вложения этих капиталов могут обеспечить высокую или даже очень высокую норму прибыли. Благодаря дешевизне рабочей силы, природных ресурсов и другим «благоприятным условиям» обеспечивается минимизация издержек производства. Появляется стимул к вывозу капитала в такие страны.

Ленин подробно разъясняет тезис насчёт «перенакопления капитала» в «передовых странах»:

«…накопление капитала достигло гигантских размеров. Возник громадный “избыток капитала” в передовых странах. Разумеется, если бы капитализм мог развить земледелие, которое теперь повсюду страшно отстало от промышленности, если бы он мог поднять жизненный уровень масс населения, которое повсюду остаётся, несмотря на головокружительный технический прогресс, полуголодным и нищенским, – тогда об избытке капитала не могло бы быть и речи. И такой «довод» сплошь да рядом выдвигается мелкобуржуазными критиками капитализма. Но тогда капитализм не был бы капитализмом, ибо и неравномерность развития и полуголодный уровень жизни масс есть коренные, неизбежные условия и предпосылки этого способа производства. Пока капитализм остаётся капитализмом, избыток капитала обращается не на повышение уровня жизни масс в данной стране, ибо это было бы понижением прибыли капиталистов, а на повышение прибыли путём вывоза капитала за границу, в отсталые страны. В этих отсталых странах прибыль обычно высока, ибо капиталов мало, цена земли сравнительно невелика, заработная плата низка, сырые материалы дёшевы. Возможность вывоза капитала создаётся тем, что ряд отсталых стран втянут уже в оборот мирового капитализма, проведены или начаты главные линии железных дорог, обеспечены элементарные условия развития промышленности и т. д. Необходимость вывоза капитала создаётся тем, что в немногих странах капитализм «перезрел», и капиталу недостаёт (при условии неразвитости земледелия и нищеты масс) поприщ “прибыльного” помещения».

Мировая панорама вывоза капитала в начале XX века

Статистика вывоза капитала и иностранных инвестиций в начале XX века была ещё очень несовершенной и неполной (в отличие от статистики внешней торговли). Тем не менее, собрав большое количество источников, Ленин попытался дать статистическую панораму вывоза капитала тремя странами – Англией, Францией и Германией. Самые ранние данные – по Англии. В 1862 году её зарубежные капиталовложения оценивались в 3,6 миллиарда франков. У Франции и Германии в это время зарубежные инвестиции отсутствуют или ничтожно малы. В 1902 году уже имеется информация по зарубежным инвестициям всех трёх стран (млрд. фр.): Англия – 62; Франция – 27–37; Германия – 12,5. Франция отстаёт от Англии примерно в 2 раза, а Германия – в 5 раз. Последние данные по состоянию на 1914 год (млрд. фр.): Англия – 75–100; Франция – 60; Германия – 44. Как видно, за период 1902–1914 годов отставание Франции и Германии от Англии уменьшилось. При этом темпы наращивания зарубежных инвестиций у Германии были самыми высокими.

Как следует из оценок Ленина, перед войной вложенный за границей капитал трёх главных стран достигал 175–200 миллиардов франков. Ленин комментирует сводную оценку вывоза капитала: «Доход с этой суммы, по скромной норме в 5 %, должен достигать 8–10 миллиардов франков в год. Солидная основа империалистского угнетения и эксплуатации большинства наций и стран мира, капиталистического паразитизма горстки богатейших государств!».

Ленин также делает примерные прикидки географического распределения зарубежных инвестиций перед мировой войной. По его оценкам, в 1910 году три упомянутые выше «великие державы» (Англия, Франция, Германия) имели за рубежом инвестиций на общую сумму 140 миллиардов марок. Их распределение по основным регионам мира было следующим (млрд. марок): Европа – 45; Америка – 51; Азия, Африка и Австралия – 44. Примечательно, что в Европе главным экспортёром капитала была Франция (23)[34], на втором месте была Германия (18), Англия – лишь на третьем (4). В Америке безусловным лидером была Англия (37), а позиции Германии (10) и Франции (4) были достаточно скромными. Наконец, в регионах Азии, Африки и Австралии Англия также была абсолютным лидером (29), а Франция (8) и Германия (7) отставали от неё в несколько раз.

Ленин объясняет лидерство Англии в двух из трёх регионов тем, что английский капитал шёл, прежде всего, в колонии. Не забудем, что в те времена статус колониальных владений Британской короны имели такие экономически развитые территории, как Канада, Австралия, Новая Зеландия. Английский капитал очень способствовал быстрому капиталистическому развитию таких зависимых территорий. Германии наращивать вывоз капитала было сложнее, поскольку у неё таких обширных колониальных владений не было.

А вот Франция, хотя и оставалась великой колониальной державой, взяла курс на вывоз капитала в соседние европейские страны. Среди соседей особенно выделялась Россия. Туда накануне войны, по данным Ленина, Франция вложила около 10 миллиардов франков. Дополняя приведённые Лениным сведения об экспорте капитала из Франции в Россию, приведём следующие данные. На 1 января 1917 года общий объём иностранных инвестиций в виде покупки акций и облигаций промышленных, торговых и финансовых предприятий Российской империи составил 2,01 миллиарда рублей. На первом месте находились французские инвесторы (648 миллионов рублей), далее следовали инвесторы Англии (502 миллиона рублей) и Бельгии (315 миллионов рублей.). Учитывая тесные (аффилированные) связи французских и бельгийских инвесторов, можно сказать, что это один блок инвесторов, на который пришлось инвестиций на сумму 963 миллиона рублей. То есть на инвесторов Франции и тесно с ними связанных бельгийских инвесторов пришлось 48 % от всех иностранных вложений в экономику России. Кроме того, Франция предоставляла России ссудный капитал (займы и кредиты). Перед Первой мировой войной задолженность государства Российской империи по кредитам и займам правительству составила 4,2 миллиарда рублей[35]. При этом на задолженность перед Францией пришлось более 3 миллиардов рублей, или 70 % всего долга[36].

Вывоз капитала осуществлялся как в виде производительных инвестиций, так и в виде ссудного капитала. Экспорт немецкого капитала – преимущественно производственные вложения. А вот французский капитал вывозился в основном в ссудной форме. В этой связи Ленин говорит: если английский империализм можно назвать «колониальным», то французский заслуживает названия «ростовщический империализм».

Вывоз капитала = экспорт капитализма

Ленин резюмирует, что результатами вывоза капитала являются не только проценты и дивиденды, получаемые экспортёрами капитала «передовых стран», но также ускорение капиталистического развития тех стран, куда капитал вывозится:

«Вывоз капитала в тех странах, куда он направляется, оказывает влияние на развитие капитализма, чрезвычайно ускоряя его. Если поэтому, до известной степени, этот вывоз способен приводить к некоторому застою развития в странах вывозящих, то это может происходить лишь ценою расширения и углубления дальнейшего развития капитализма во всём мире». При всех издержках этого ускоренного развития капитализма (рост социальной поляризации общества, усиление капиталистической эксплуатации местного населения) Ленин видит в этом позитивную сторону: экспорт капитала, в конечном счёте, создает предпосылки для социалистических революций в некогда «отсталых» странах.

Между экспортёрами капитала начинается грызня за раздел и передел сфер приложения капитала. Одним из средств раздела становятся картельные соглашения монополий разных стран, о чём Ленин подробно говорит, раскрывая четвёртый экономический признак империализма (экономический раздел мира между союзами монополистов).

Экспорт капитала: привилегии как дополнение к процентам и дивидендам

Ещё одна особенность вывоза капитала: экспортёры капитала получают не только проценты и дивиденды; они часто выторговывают себе дополнительные привилегии, касающиеся доступа на товарные рынки, к государственным заказам, концессиям принимающей страны и т. п. Ленин пишет:

«Для стран, вывозящих капитал, почти всегда получается возможность приобрести известные “выгоды”, характер которых проливает свет на своеобразие эпохи финансового капитала и монополий. Вот, например, что писал в октябре 1913 года берлинский журнал “Банк”: “На международном рынке капиталов разыгрывается с недавнего времени комедия, достойная кисти Аристофана. Целый ряд чужестранных государств, от Испании до Балкан, от России до Аргентины, Бразилии и Китая, выступают открыто или прикрыто перед крупными денежными рынками с требованиями, иногда в высшей степени настоятельными, получить заём. Денежные рынки находятся теперь не в очень блестящем положении, и политические перспективы не радужные. Но ни один из денежных рынков не решается отказать в займе из боязни, что сосед предупредит его, согласится на заём, а вместе с тем обеспечит себе известные услуги за услуги. При такого рода международных сделках почти всегда кое-что перепадает в пользу кредитора: уступка в торговом договоре, угольная станция, постройка гавани, жирная концессия, заказ на пушки».

Франция, став с конца XIX века ведущим кредитором России, при каждом новом займе всегда выторговывала себе те или иные политические и торговые уступки. В частности, в 1905 году Россия вела с французскими банками переговоры о новом займе (ввиду полного расстройства государственных финансов Русско-японской войной). Ленин в этой связи пишет: «Франция, давая взаймы России, “прижала” её в торговом договоре 16 сентября 1905 года, выговорив известные уступки до 1917 года».

Одна из привилегий, получаемых экспортёрами капитала, – связанный характер кредитов и займов. Иначе говоря, средства, получаемые страной, идут на закупку товаров и услуг той страны, из которой пришёл ссудный капитал: «Самая обычная вещь: условием займа ставится расходование части его на покупку продуктов кредитующей страны, особенно на предметы вооружения, на суда и т. д. Франция в течение двух последних десятилетий (1890–1910) очень часто прибегала к этому средству. Вывоз капитала за границу становится средством поощрять вывоз товаров за границу. Сделки между особенно крупными предприятиями бывают при этом таковы, что они стоят – как «мягко» выразился Шильдер – «на границе подкупа». Крупп в Германии, Шнейдер во Франции, Армстронг в Англии – образцы таких фирм, тесно связанных с гигантскими банками и с правительством, которые не легко “обойти” при заключении займа»[37].

А вот ещё один пример, приводимый в четвёртой главе: «В отчёте австро-венгерского консула в Сан-Пауло (Бразилия) говорится: “постройка бразильских железных дорог совершается большей частью на французские, бельгийские, британские и немецкие капиталы; эти страны при финансовых операциях, связанных с постройкой дорог, выговаривают себе поставку железнодорожных строительных материалов”».

«Колониальные банки» как инструмент продвижения капитала

Важным инструментом перемещения капитала из «великих держав» на периферию мирового капитализма становятся так называемые «колониальные банки»:

«… финансовый капитал в буквальном, можно сказать, смысле слова раскидывает свои сети на все страны мира. Большую роль играют при этом банки, учреждаемые в колониях, и их отделения. Немецкие империалисты с завистью смотрят на «старые» колониальные страны, обеспечившие себя в этом отношении особенно «успешно»: Англия имела в 1904 г. 50 колониальных банков с 2279 отделениями (1910: 72 с 5449 отделениями); Франция – 20 с 136 отделениями; Голландия – 16 с 68, а Германия «всего только» 13 с 70 отделениями. Американские капиталисты, в свою очередь, завидуют английским и германским: “в Южной Америке, – жаловались они в 1915 г., – 5 германских банков имеют 40 отделений и 5 английских – 70 отделений: Англия и Германия за последние 25 лет поместили в Аргентине, Бразилии, Уругвае приблизительно 4 биллиона (миллиарда) долларов, и в результате они пользуются 46 % всей торговли этих 3-х стран”»[38].

Кстати, некий аналог колониальных банков имелся и в России.

«Колониальные банки» в России: троянский конь иностранного капитала

У Ленина тема вывоза капитала применительно к России оказалась почти полностью «за кадром». В ряде случаев Ленин относит Россию к группе так называемых «великих держав». Например, когда в шестой главе описывает колониальную систему и включает Россию в состав колониальных империй. Но вот с точки зрения третьего экономического признака Россию никак нельзя отнести к империалистическим государствам. Масштабы экспорта капитала из России были мизерные. Зато масштабы импорта впечатляют. Россия накануне Первой мировой войны – скорее полуколония, объект империалистической эксплуатации. Трудно сказать, почему Россия оказалась обделённой вниманием автора «Империализма…»

Попробую хотя бы отчасти восполнить этот пробел, рассказав подробнее о «колониальных банках» в России в начале XX века. Пожалуй, самое неприятное заключалось в том, что за русскими звучными вывесками московских, петербургских и иных банков того времени скрывалось совсем не русское содержание. В той или иной степени, о чём мы уже сказали, все они контролировались иностранцами. Взять, например, ведущие банки Петербурга: в Азовско-Донском банке доля иностранного капитала в уставном капитале была равна 36,7 %; Русском для внешней торговли банке – 40 %; Петербургском международном – 40 %, Русско-Азиатском – 79 %[39]. Были бы, наверное, в российских столицах и иностранные вывески на конторах банков.

Но у наших властей во время бума банковского «грюндерства» в XIX веке хватило ума и сил запретить иностранным кредитным организациям открывать филиалы на территории России. Присутствие иностранцев в банковском секторе было разрешено только в форме участия в капитале российских банков (т. е. организаций, действующих по законам Российской империи). Правда, в 1878 году было сделано исключение для банка «Лионский кредит», оказавшего царскому правительству большие услуги в получении внешних займов во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.

Постепенно иностранный капитал внедрился почти во все российские банки. В начале XX века «из 40 акционерных банков (из них 9 петербургских и 4 московских) собственно русскими (и то условно) были только два: Волжско-Камский и Торгово-промышленный, отнюдь не самые крупные»[40].

Иностранные банки активно приобретали доли и акции в российских банках, а в дальнейшем использовали последние в качестве «опорных точек» для захвата позиций в других отраслях российской экономики (учреждение новых обществ или приобретение существующих).

Кстати, к вопросу о прямых иностранных инвестициях в российскую экономику. Ряд авторов обращает внимание на то, что доля иностранцев в акционерных капиталах российских обществ в десятилетие накануне Первой мировой войны снижалась.

Например, М. Назаров, ссылаясь на английского историка Н. Стоуна, пишет, что доля иностранных капиталовложений в российскую экономику сократилась с 50 % в 1904 году до 12,5 % накануне Первой мировой войны[41]. С нашей точки зрения, приведённые цифры сомнительны (слишком резкое снижение). Некоторые авторы склонны поддерживать версию о снижении доли иностранных капиталов. Они ссылаются не столько на статистику, сколько на соображения политического характера. Мол, среди иностранных инвесторов царили опасения, что Россия в ближайшее время будет вовлечена в большую войну[42]. Обычно в качестве иллюстрации данного тезиса приводится уход Ротшильдов из российской нефтяной промышленности в начале XX века. Не исключаем, что действительно Ротшильды были в курсе планов развязывания войны и вовлечения в неё России.

Однако большинство западных инвесторов продолжали наращивание своей инвестиционной экспансии в России. Поменялась лишь тактика. Иностранцы стали действовать преимущественно не напрямую, а через свои кредитные организации в России, которые были «дочками» иностранных банков и выполняли роль «опорных точек» западного капитала. Если они делали инвестиции в виде покупки акций, то проходили по графе «российские капиталовложения».

Такие банки, как Санкт-Петербургский международный и Русско-Азиатский, активно вкладывались в предприятия реального сектора экономики и проходили как «российские инвесторы». Первый из них контролировал предприятия транспортного машиностроения, судостроения, золотодобычи, цементной, стекольной, сахарной промышленности. Контроль осуществлялся путём покупки акций или с использованием «неакционерных» методов, т. е. через кредиты.

Точно также второй банк, используя акционерные и «неакционерные» методы, контролировал Путиловские и другие ведущие предприятия Петербурга, ряд железнодорожных и страховых компаний, машиностроительные, золотодобывающие и цементные предприятия в регионах, имел большую долю в табачном тресте (совместно с Санкт-Петербургским международным банком), в Русской генеральной нефтяной корпорации[43]. Русско-Азиатский банк ещё более усилил свои позиции в годы Первой мировой войны, поскольку подконтрольные ему предприятия значительную часть продукции поставляли по заказам государства. К 1917 году Русско-Азиатский банк контролировал свыше 160 акционерных компаний, сумма акционерных капиталов которых превышала 1 миллиард рублей. В их число входили 124 торгово-промышленных предприятия, 20 железнодорожных обществ, 4 пароходства, 3 страховые компании, 2 земельных банка. Военно-промышленная группа Русско-Азиатского банка включала 8 крупнейших акционерных обществ с капиталом 85 миллионов рублей, в том числе такие знаменитые предприятия, как Путиловский, Невский судостроительный и Русско-Балтийский судостроительный заводы[44].

Здание Русско-Азиатского банка. Невский проспект, 62. 1914 г.

На ключевую роль банков в продвижении иностранного капитала в России обращает внимание российский экономист М. Антонов, который также ставит под сомнение тезис о «вытеснении» иностранного капитала отечественным. Он пишет, что принимаемое «за «вытеснение» иностранного капитала русским было всего лишь переходом контроля над многими российскими предприятиями от иностранных банков к российским, которые на деле… принадлежат тем же иностранцам»[45].

Если в начале процесса создания частных банков в России среди иностранных инвесторов и учредителей преобладали немцы, то уже в 1880-е годы на первые позиции вышли французы. Французские капиталы были вложены в Русско-Азиатский, Петербургский, Азовско-Донской, Соединённый и Русско-Французский коммерческие банки с общей суммой активов (по данным на конец 1913 года) в 1,373 миллиарда рублей.

Среди германских банков тесные связи с российскими предприятиями установили Deutsche bank и Dresdner bank. Кроме того, ещё в конце XIX века в Германии был образован так называемый «Русский консорциум», в который входили другие крупнейшие банки и банкирские дома. Немецкие кредитные организации владели акциями в таких крупных российских банках, как Петербургский международный коммерческий, Петербургский учётный и ссудный, Сибирский торговый, Русский для внешней торговли. Сумма их активов в конце 1913 года составляла 1,272 миллиарда рублей. В Петербургском международном коммерческом банке немцам принадлежало 42 % акций.

Позиции англичан в банковском секторе России были значительно скромнее: они владели акциями на сумму 408 миллионов рублей только в двух банках – Русском торгово-промышленном и Русско-Английском. Американцы в начале XX века лишь присматривались к российскому банковскому сектору, но в капитале не участвовали. Они попытались выйти на российский финансовый рынок только в 1917 году, при Временном правительстве. Но Октябрьская революция не позволила осуществить этот проект.

О точных цифрах присутствия иностранного капитала в российском банковском секторе говорить достаточно сложно. Чаще всего оценки находятся в диапазоне 35–50 % по состоянию накануне Первой мировой войны[46].

Также интересно посмотреть, а что представляли собой иностранные инвесторы. Например, французские инвесторы. В Петербурге в 1914 году вышла интересная книга немецкого экономиста Е. Агада «Крупные банки и всемирный рынок» (мы её уже упоминали выше). Во всех российских банках, как отмечается в указанной книге, присутствовало одно и то же «трио» французских банков: «Сосьете Женераль» («Генеральное общество»); «Банк де Пари э де Пэи-Ба» (Парижско-Нидерландский банк), «Унион Паризьен» (банк «Парижского союза»). Наиболее прочно указанная «троица» контролировала Русско-Азиатский, Петербургский частный, Соединённый банки[47].

Конец ознакомительного фрагмента.