1 глава
Я ненавижу своего отца. Ненавижу и боюсь одновременно. Такое часто бывает в неблагополучных семьях, не правда ли? Только вот мы к таковым не относились.
Я жила в большом шикарном доме. Была любящая семья – отец, мать, я…. Для тех, кто нас не знал. На деле же, всем было на это наплевать. Я была никому не нужной. С детства пыталась привлечь внимание родителей, но все мимо. На меня никто не кричал, ни в чем не обвинял, не лишал мелких детских радостей, но и ласки я не получала. Неприкрытое равнодушие – вот и все. Мать исправно посещала салоны красоты и фитнес-центры. Помимо этого беззаботно щебетала по телефону с подругами или же встречалась с ними лично. Когда они приходили, меня отсылали в другую комнату. Я долго гордилась такой красивой мамой. Высокая, с точеной фигуркой, смуглой кожей и шикарной гривой каштановых волос. Огромные трогательные карие глаза, аккуратный носик и маленький ротик с пухлыми губками. Внешностью я, к сожаленью, пошла явно не в нее. Очень долго я восхищалась ею, девушкой, сошедшей с картинки. Пока однажды не поняла, что она картинка и есть. Красивая, холодная, пустая.
Отец почти постоянно пропадал на работе. Иногда на какие-то встречи брал жену с собой. Я же всегда оставалась дома с гувернанткой. Да-да, у нас был целый штат прислуги. Но мне с ними было намного комфортней, чем с родителям. Или же я себя в этом убедила, отчаявшись добиться их расположения. Уже и не вспомнить.
Честно говоря, я даже толком не знала кем отец работает. Как принято говорить – у него был свой бизнес. Он просто приходил вечером и запирался в своем кабинете. Туда мне категорически нельзя было заходить. Я и не стремилась. Была на редкость послушным ребенком. Жаль, что на это также никто не обращал внимания.
Я не жалуюсь на свое детство – мало кому из сверстников было дано то, что мне принадлежало по праву. Когда я захотела научиться рисовать – меня отдали в самую дорогую художественную школу в нашем городе. Там из любой посредственности можно было получить вполне сносного художника. У меня было все: разнообразные сладости, шикарные игрушки, красивые наряды, но не было главного – родительского тепла. Отец проходил мимо, словно я пустое место.
Я очень сильно хотела понравиться своей нереально красивой маме. Но все мои попытки воспринимались с легким налетом недоумения и здоровой долей скептицизма. После чего у меня появлялась новая игрушка. В конце концов она сказала, что я ее слишком утомляю и, возможно, стоит отправить меня в какую-то закрытую школу подальше отсюда. Это было сказано не мне. Я услышала ее разговор с отцом. Тогда же я первый раз слышала как он на нее орал. Он жутко разозлился. И хоть его аргументом было то, что моя отсылка скажется на его репутации, я обрадовалась. «Все же я ему небезразлична», – думала я. Глупая наивная девчушка. Это было единственное его прямое вмешательство в мою жизнь.
На тот момент мне уже исполнилось тринадцать. Я неверно восприняла отношение отца ко мне. И для себя решила усилить впечатление, заставить его полюбить меня, показать, что я этого достойна. Показывала ему свои лучшие рисунки. Он на них даже толком не смотрел. Пыталась нарисовать его. Но после его брезгливой гримасы, поняла, что мне не дано рисовать портреты и это неверный путь к моей цели. Я решила, что все дело в том, что отец хотел сына. Я записалась на единоборства. Но у меня там не заладилось. Не могу ударить противника, и все тут. Это послужило появлению во взгляде отца глубокого презрения, направленного на меня. Потом я решила сделать ему дорогой подарок. Все свои нехитрые сбережения я потратила на дорогую пепельницу. Поставила ее тайком, в отсутствие отца, в его кабинете. Прицепила наивную записочку в стиле: «Папа, я тебя люблю». Но все пошло совсем не так, как я ожидала. Вечером обозленный отец ворвался в мою комнату и долго орал о том, что я никчемная, глупая девчонка, неспособная запомнить, что в его кабинет без спросу входить нельзя. Тогда прозвучало много обидных слов, не хочется вспоминать их все. А утром я обнаружила осколки той злосчастной пепельнице в урне для мусора. Было еще много попыток с моей стороны наладить отношения. Но все они наталкивались на стену отчуждения. Только теперь отец не упускал случая, чтоб напомнить мне, какое я разочарование в его жизни или же просто всласть орал.
Точку поставил один случай. Я знала, что когда к отцу приходят особо важные партнеры, он, как бы между прочим, зовет маму. В своем самом дорогом платье, с шикарной прической, изысканным макияжем, обвешанная драгоценностями, на высоких каблуках, она королевой вплывала в комнату. Она могла просто чуть улыбнуться, кокетливо поправить прическу и сразу уйти. Мужчины после этого еще некоторое время в задумчивости смотрели ей в след, а отец в это время подсовывал им на подпись выгодные контракты. Я далеко не так красива, как мать. Не уродливая, но и не красавица. Но я не единожды видела как именно красится мать, как укладывает волосы и где лежат ее драгоценности и вещи. К отцу как раз пришли партнеры, а мама еще не вернулась с фитнеса. И я решила спасти ситуацию своими силами. Мне было уже почти четырнадцать, фигура уже вполне женственная.
Я по максимуму воспользовалась косметикой матери, как смогла уложила волосы, нацепила последнее купленное мамой платье, которое неприлично обтягивало тело, выпячивало грудь и едва прикрывало попу, натянула туфли на огромных шпильках. И пошла в комнату, где сидел отец с гостями.
Я мечтала, что при моем появлении все застынут в восхищении. Но реальность меня жестоко разочаровала.
– Это еще что за чудо? – насмешливо протянул один из мужчин, заметив меня.
Остальные тоже на меня посмотрели и по комнате прокатились нестройные смешки. Отец же аж покраснел от едва сдерживаемой ярости. Он вскочил, схватил меня за локоть, сжав почти до синяков, и грубо вытолкал в коридор. Закрыл за собой дверь и влепил мне звонкую пощечину, от которой треснула губа.
– Не смей ходить в таком виде и позорить честь нашей семьи! Ты выглядишь как малолетняя проститутка! Позор всей семьи, тебя же даже людям показывать стыдно! Сколько раз я пожалел о том, что ты вообще появилась. Долго я терпел все твои выходки. Но всему приходит конец. Тебе уже четырнадцать, отныне ты будешь отвечать за все свои проступки по всей строгости! А теперь вон отсюда, чтоб я тебя внизу не видел до завтра! – орал он, не заботясь о том, что его слышат и его партнеры, и наши слуги.
После этого он меня оттолкнул, особо не церемонясь, и вернулся в комнату. Именно тогда впервые я испытала чувство ужаса. Из серии тех, когда бросает в жар, тело покрывается липким потом, а в висках начинают стучать молоточки. Я так и осталась стоять посреди холла, пока не подбежала моя гувернантка и молча не отвела меня в мою комнату. Она же и приложила мне холодную примочку на щеку и губу, пока я пребывала в ступоре от произошедшего. Я считала, что веду себя хорошо и мое поведение всегда было образцовым. Но, как оказалось, не для отца.
В тот момент я особенно четко поняла, что реально здесь лишняя. Да и какое будущее меня здесь ожидает? Выйти замуж за папиного делового партнера, родить ему наследника и до конца своих дней посещать салоны и болтать с подругами о жизни? Это в лучшем случае. Про худшие и думать неохота. Был еще вариант, что я все же буду учиться в университете на какой-то специальности, связанной с финансами и, в конце концов, унаследую папину компанию. Но это очень слабый шанс. Все же отец явно больше хотел сына, а меня считает недалекой слабачкой, ни на что не годной, и ему проще передать компанию моему будущему мужу, которого он мне также сам подберет. А хочу ли я что-нибудь изменить? Скорее да, чем нет, но я не в силах поменять свою жизнь. Как бы пафосно это не звучало. Это все отговорки, скажете вы? Да, мне просто слабо. Я не брошу все это благополучие ради призрачной свободы.
С тех пор я и замкнулась в себе. Это было не сложно, учитывая то, что практически каждый день отец находил повод для скандала. Моя одежда, манера разговаривать, косметика, мои друзья – все это злило его. Я старалась одеваться скромно – моей обычной одеждой стали свитера неброского цвета и джинсы простого покроя, максимально скрывающие фигуру. Чтобы не расстраивать отца. Но и это не помогало. Периодически он свирепел, хватал меня за руку, больно сжимая пальцами, и шипел что-то по поводу моего не подобающего вида. «Слишком откровенно!». Смешно. Я даже перестала косметикой пользоваться… Почти. Имея перед глазами пример в виде матери, которая даже на первый этаж не спускается не накрашенной, трудно полностью отказаться от этого блага человечества. Но я и не злоупотребляла этим: карандаш для бровей и для глаз – вот и все. Конечно, благодаря нелестным комментариям отца в мою сторону, иллюзий по поводу своей внешности я не питала. Но и быть совсем уж неухоженной – также позволить себе не могла.
После моего четырнадцатилетия все стало только хуже. Отец стал поднимать на меня руку. Я не понимала за что заслужила такое отношение, да и сейчас не пойму. Иногда поводом служило просто его плохое настроение. Руки постоянно были в синяках, да и на животе и ребрах часто синели уродливые пятна. Пожаловаться я никому не могла – однажды пыталась рассказать матери, но она сдала меня отцу. Тогда он избил меня так, что сломал руку и сильно «разукрасил» лицо. По официальной версии я упала с лестницы. Но еще долго я вспоминала то, как я его умоляла не делать этого и обещала никому никогда ничего не говорить. А также ужасающий хруст кости, когда он резко дернул ее на себя со словами: «Запомни это, в следующий раз будет хуже». После чего ушел. Я же потеряла сознание от боли. Хорошо, что хоть в больницу отвез – наложить гипс, всё там сокрушаясь, что дочь на каблуках ходить не умеет, вот и упала.
Я уже даже не пыталась разобраться в причинах или как-то бороться с этим. Надеялась, что это лишь такой период и спустя какое-то время он поймет, что не прав и все прекратится. Но становилось только хуже. Мать он не бил. Только меня. После перелома я старалась вообще с ним не пересекаться и уже ни на что не надеялась. Но он частенько стал заходить ко мне в комнату. В наше время довольно много информации о насилии в семье. Но, к счастью, никаких поползновений в плане интима отец не делал. Просто бил и унижал.
Иногда я всерьез думала о смерти. Вечерами я мечтала, что смогу уехать, буду сильной, смогу жить одна… Но на утро вновь принимала жизнь такой, какая она есть. Я смирилась с тем, что являюсь слабой бесхарактерной личностью.
С матерью не вышло доверительных отношений, с отцом я старалась не пересекаться. Условия для совместного проживания были далеки от идеальных. Большую часть времени я проводила у себя в комнате, не смотря на то, что отец туда имел неограниченный доступ, изредка перемещаясь в закуток за огромной пальмой в кадке на лестнице. Но спрятаться от него невозможно – только разозлит. Обычно я просто читала книгу, делала уроки или смотрела фильм. До тех пор, пока не придет отец или не нужно будет идти на занятия.
А еще я рисовала. Много рисовала. Не сказать, что я была в этой сфере особо талантливой, но я и не претендовала на первенство. Рисование для меня было некой отдушиной. На бумагу я могла выплеснуть боль и разочарование, даже протест. Моими любимым героями там были сильные самодостаточные личности, которые толпами крушили врагов. Да, каюсь, книги фэнтези я тоже читала, где главными героинями были типичные Мэри-Сью. И хоть там было все насквозь фальшивым – это было намного лучше, чем моя реальность. Вот я и иллюстрировала книги, добавляя что-то свое. Свои рисунки я прятала в свою папку. И старалась никому их не показывать.
В продвинутом университете, куда меня отправили после школы, я намеренно ни с кем не сближалась, отец еще раньше сообщил, что не потерпит, чтобы я заводила знакомство хоть с кем-то, кого он не одобрит заранее. Почти год так проучилась. Так и жила, вернее существовала. На полочке в моей ванной вечными спутниками были валерьянка, пустырник и еще много разных антидепрессантов. Это единственные лекарства, которые мне позволялось использовать. Может слегка и превышала дозу, но только это помогало мне по ночам уснуть, а днем смириться с миром, где меня никто не любит и я никому не нужна… Хотя, стоп! Был еще человек, которому я не безразлична!
Она папина сестра. Двоюродная, кажется… Ее зовут Жанна. Она была пару раз у нас в доме на папочкиных приемах и единственная из гостей обращала внимание на меня, затиснутую где-то в темный угол. Мне с ней было не страшно и чувство неловкости быстро проходило. Я даже была у нее дома несколько раз. Но после того, как мне исполнилось четырнадцать, меня перестали к ней пускать. Да и вообще куда-либо. На занятия и то меня отвозил шофер. Но даже Жанне я никогда не рассказывала о ситуации в нашем доме. Она не намного старше меня, но живет одна и имеет достаточно средств для существования – Жанна художница и имеет свою картинную галерею. Именно она вдохновила меня заняться рисованием. Но с отцом они не в самых лучших отношениях. Она хорошая. Может в этом все дело? Но я ее уже не видела года четыре. К нам не ходит, а меня к ней не пускают. Может, оно и к лучшему. Не хочу видеть разочарование еще и в ее глазах. Лучше уж сохранить о ней хорошие воспоминания.
В детстве мне говорили, что у меня твердый характер и вообще я сильная личность. Но это осталось в детстве. Да и говорили это только слуги. А как выросла – нужда в гувернантке отпала, а домработница и повариха на меня также не обращали внимания, зная, что хозяева дома меня особо не жалуют. Была бы я сильной – ушла бы. Хоть бы в детдом какой. Но неизвестность страшит еще больше. Трусиха я, а не сильная личность.
Так бы и прожила я всю жизнь, не привлекая чужого внимания, но вмешался случай.