F2
На лифте мы добираемся до восьмого этажа. Оставшийся путь на крышу двенадцатиэтажки преодолеваем пешком. По дороге Максим интересуется, почему меня не было на вчерашней тренировке, и я честно говорю, что именно по той причине попала под домашний арест и дала отцу слово не заниматься паркуром до совершеннолетия. В ответ на вопрос Максима, что это меняет, я пожимаю плечами.
Солнце близится к горизонту, и телевизионные антенны – редкие колючки вытягивают свои тени на бетонном холсте. Мягко скользящие лучи догорающего светила словно включают старую джазовую пластинку, и я почти физически слышу «What A Wonderful World» Армстронга.
Устроившись поудобней неподалеку от Максима, я наблюдаю за ходом событий со стороны.
Он начинает тренировку с разминки. Затем я наблюдаю, как он переходит от одного элемента к другому только когда преисполняется абсолютной уверенности в своей технике.
Чтобы лучше понять человека, посмотри каков он в деле.
Чтобы определить его жизненные ориентиры, проанализируй его почерк. Особенно начертания цифр.
Земля ни на секунду не прекращает своего бега. Вечный марафон оборачивается сменой дня и ночи, времен года.
Я печально смотрю на свою школьную форму и обреченно вздыхаю, и мне совершенно не хочется домой.
– Ты всегда спишь днем? – интересуюсь я у Максима, когда тот усаживается рядом. На лице его удовлетворенная улыбка, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем он открывает рот.
– Только, когда не могу уснуть ночью.
Мужская логика – это логика, женская логика – это комок парадоксов.
Далеко не новость, но я не перестаю удивляться.
– А почему ты не можешь уснуть? – не унимаюсь я.
– Иногда это сложно, – я вижу, как он отчаянно пытается уйти от ответа.
– Но ведь дыма без огня не бывает!
Максим не дожидается кульминации издевок, опережая мои мысли.
– Не знаю, поймешь ли ты меня. Но это не важно, если хочешь знать, слушай!
В воздухе повисает интрига…
Максим делает глубокий вдох.
Этот честный и одновременно лукавый взгляд серо-голубых глаз.
Усердно пытаюсь определить, кого он мне напоминает. И я абсолютно уверенна, что он очень сильно похож на какую-то рок-звезду. Позже становится ясно – звезду зовут Стинг.
Максим напоминает мне юного Гордона Мэттью Томаса Самнера.
– Когда погружаешься в сон, сознание бодрствует, но уже не так активно. Ты просто становишься сторонним наблюдателем своих мыслей. Некоторые люди в таком состоянии полусна-полубодрствования способны слышать слова, музыку, видеть картины… Некоторые из них умело этим пользуются, создавая что-то, по мнению окружающих, принципиально новое.
Максим замолчал. На семьдесят восемь процентов взгляд честный. Я бы сказала, честно-печальный.
– А ты этим пользуешься?
– Нет, – спокойно отвечает мой собеседник. – Потому что в основном это – картины катастроф. Как только закрываю глаза, включается это «слайд-шоу».
Картины, которые видишь впервые.
Музыка, с которой не знаком.
Интересно, как это объясняет наука?
Зачастую она просто расписывается в своем бессилии, но делает это настолько завуалированно, что в дураках всегда остаешься ты – автор «бредовых идей» и «вымысла».
В воздухе повисает тишина, и я почти физически ощущаю ее солоновато-металлический привкус. Редеющие лучи солнца пробиваются через облако вблизи горизонта. Приплывшее неведомо откуда, оно тянется, словно бельевая резинка.
Мы сидим на крыше и молча смотрим на закат. Отсюда видно, как в соседнем квартале суетятся автомобили. Люди – неугомонные участники Великого забега на длинной дистанции – мелкие точки на фоне остывающего асфальта.
Ветер, совсем чистый, свободный от едких примесей, кружит над крышей, невидимыми крыльями хлестая по лицу.
– Мне пора, – говорю я и направляюсь к лестнице.
Максим остается на крыше.