Иллюзия ошибки. *** (Роман Казимирский, 2016)

Сейчас модно говорить о том, что монархия была пережитком прошлого. Мол, ее время прошло и все такое. Конечно, а что еще остается? Никому ведь не охота признаваться в том, что мы ее попросту прошляпили. Едва ли не каждый второй австриец в душе монархист, а остальным просто все равно. Как правило, к последним относится всякий сброд, который и при Франце, и, тем более, при Карле влачил жалкое существование – в принципе, с приходом республики в его жизни практически ничего не изменилось, разве что появилось больше возможностей для наиболее шустрых и наглых. Ну, а поскольку ни я, ни вообще кто-либо из моей семьи не относились к подобным, то для нас отстранение императора от власти стало черным событием, хуже которого, как нам казалось, ничего не могло произойти. Однако мы ошибались – не прошло и двадцати лет, как нас опять щелкнули по носу. Я знаю об этом со слов моего отца и верю, что настанет день, когда я расскажу обо всем своему сыну. Надеюсь, ему будет до этого дело.

Меня зовут Джулиан. Я представитель древнего дворянского рода Кински. Моя фамилия не знала периодов падения, кроме, конечно, настоящего времени. То, что происходит сегодня, иначе как намеренным истреблением аристократии я назвать не могу. Особенно это стало заметным после прихода к власти шута горохового с зализанной челкой и мочалкой под носом. Последним настоящим мужчиной в правительстве Австро-Венгрии был Дольфус, после него – только подражатели. Но они старались, здесь ничего не попишешь. Мне в тот момент было всего девять лет, но я прекрасно помню, как мой отец был возмущен. Он бегал по гостиной нашего дома и, размахивая газетами с такой яростью, что от них отлетали клочки бумаги и, кружась, опускались на паркетный пол, грозил кулаками кому-то наверху. Моя матушка только делала круглые глаза и часто вздыхала. Она никогда не была сильна в политике и поэтому всецело полагалась на мнение мужа в таких вопросах.

– Сынок, – кричал отец, останавливаясь напротив меня, – запомни мои слова: сегодня мы проиграли собственную страну даже не в покер, а в банального подкидного дурака! Нет, мы еще, конечно, будем барахтаться пару лет. Может быть, пять лет от силы, но рано или поздно нам придется лечь под этого мерзавца! Все мужчины должны восстать против этого произвола. Ты готов взять в руки оружие, сын?

– Курт, ну что ты опять? – мама робко возразила. – Мы ведь договаривались не называть…

– Молчи! – отец был жестким человеком и считал собственное мнение единственно верным в семье. – Когда мужчины разговаривают о войне, женщины не имеют права голоса.

Мать снова вздохнула и покорно опустила глаза. Не могу представить, что заставило ее в свое время выйти замуж за моего отца. Не любовь – точно. Интересно, как сложилась бы моя жизнь, останься все по-прежнему? Наверное, и мне нашли бы какую-нибудь безголосую невесту, которая рожала бы от меня детей и по вечерам выслушивала бы мои стенания по поводу бесхребетности людей, сидящих в правительстве. Впрочем, все это уже не важно. Наша страна, как и предсказывал отец, продержалась еще четыре года и, по его собственному выражению, легла под нацистскую Германию. Я был слишком мал для того чтобы оценить всю масштабность произошедшей трагедии, и поэтому ранней весной тридцать восьмого с раскрытым от любопытства ртом наблюдал за торжественным въездом Гитлера в мой родной город. Да, Вена тогда еще напоминала саму себя, и большинство местных жителей не допускали и мысли о том, что вскоре она изменится до неузнаваемости. Но это было потом, а в первое время никто из нас не ощутил каких-либо существенных сдвигов в ту или иную сторону. Продукты оставались на прилавках, дети играли в те же игры, что и прежде, рабочий класс все так же выкладывался по полной для того чтобы прокормить своих отпрысков. Так что даже после трагедии, произошедшей в нашей семье, мы пребывали в уверенности, что образу жизни, к которому мы привыкли, ничего не грозит. Отец умер. Аккурат на следующий день после опубликования закона «О воссоединении» и, соответственно, переименования нашей страны в Остмарк. Тогда я не понимал, что именно поразило его так сильно, что он, схватившись за сердце, упал на свои любимые газеты, при этом опрокинув на мать чашку кофе. Вскочив, матушка сначала принялась старательно стирать салфеткой со своего платья образовавшееся пятно, и только потом взглянула на мужа, который лежал на столе и скалился в ее сторону.

Состоялись похороны, мы долго принимали соболезнования – мама, не привыкшая к такому вниманию, выставляла меня, как щит, перед каждым новым гостем, который приходил, чтобы произнести дежурные слова о том, как ему жаль, грустно, больно и пр. Когда положенный срок траура подошел к концу, мы с удивлением обнаружили, что смерть главы семейства на это самое семейство почти никак не повлияла. Если, конечно, не считать того, что теперь каждый из нас делал все, что хотел и когда хотел. Так что мы даже почувствовали какое-то облегчение, хотя, наверное, нехорошо так говорить о родном человеке. В общем, мы жили в достатке и без определенных планов на жизнь, пока не началась она. Война, пришедшая в наши дома, сначала вела себя как вежливый почтальон – постучалась в двери, почтительно приподняла кепку и с улыбкой сообщила о том, что теперь все будет чуточку иначе. Мы поблагодарили за информацию и продолжили заниматься каждый своим делом. Однако почтальон стал наведываться все чаще, и с каждым разом его визиты становились все продолжительнее, а письма и телеграммы – настойчивее. В конце концов, он поселился у нас, заняв самую просторную комнату, которую мы берегли для наиболее почетных гостей. Вокруг нас стали пропадать люди. Жил себе человек – и вот его нет, словно никогда и не было. Среди соседей поползли слухи о том, что все это дело рук гестапо, однако тайная полиция Третьего рейха, которая обычно не считала нужным отчитываться перед кем бы то ни было в своих действиях, на этот раз вдруг решила дать официальный ответ, в котором заявила о своей непричастности ко всем этим происшествиям. Впрочем, это никак не изменило настоящего положения дел – люди продолжали пропадать. Причем ни их возраст, ни социальный статус не позволяли говорить о какой-то политической подоплеке. Всего за полгода бесследно исчезли больше пятидесяти человек, и это только те, о которых я знал. Среди них были мои одноклассники и соседи, а также те, имен которых я не знал: молочник, доставлявший нам свежие продукты на протяжении нескольких последних лет, мальчишка-разносчик газет, продавец из скобяной лавки недалеко от центра города. Правда, с ним было все ясно – он был евреем и, скорее всего, его арестовали по национальному признаку. Признаться, мне было его жаль, он всегда здоровался со мной и с улыбкой интересовался здоровьем матушки. Со временем мы с приятелями настолько привыкли к кошмару, который происходил вокруг нас, что стали тайком делать ставки на то, кто станет следующим – фрау Бюннер, сумасшедшая старуха, жившая на окраине города, обычно была лидером по количеству набранных голосов, однако как раз она будто никого и не интересовала. Каждый божий день мы наблюдали за тем, как эта старая карга, гримасничая и бормоча себе что-то под нос, ковыляла по каменной мостовой к центру города, а оттуда направлялась строго на юг – в сторону Зиммеринга. Много раз мы пытались с ней заговорить, но она не отвечала ни на приветствия, ни на вопросы. В конце концов, мы отстали – мне и моим друзьям претила сама мысль о том, что кто-то мог издеваться над ущербными. Да, я вполне мог причислить себя к золотой молодежи Вены, а положение, как говорится, обязывает.

Вероятно, со временем мне пришлось бы пополнить ряды германской армии, однако судьба распорядилась иначе. Вообще, я до конца так и не понял, что именно произошло. Тот день, когда моя жизнь навсегда изменилась, оставил в моей памяти лишь обрывочные воспоминания. Помню, как в дом ворвались полицейские, которые, грубо оттолкнув мою мать, бросившуюся было к ним, скрутили мне руки и поволокли куда-то. Все это было так неожиданно, что мне даже в голову не пришло сопротивляться. Хотя, если подумать, что мог противопоставить нескольким взрослым мужчинам щуплый семнадцатилетний юноша, которым я являлся в тот момент? Любая попытка с моей стороны в лучшем случае обернулась бы лишь ссадинами и ушибами. Впрочем, мама, похоже, была иного мнения. Как она боролась с ними! Кто бы мог предположить, что в этой забитой женщине было столько силы. Последнее, что я увидел перед тем, как меня запихали в черную машину с решетками на окнах, была сцена, в которой матушку пытались удержать сразу трое рослых мужчин, причем им удавалось это с трудом. Дальше – темнота с периодическими вспышками света, всплывающие мужские и женские лица, которые приглядывались ко мне, словно я был каким-то редким экзотическим зверьком. Одно из них было особенно настойчивым – настолько, что мне вдруг показалось, что я уже где-то его видел.

Я очнулся в тесной и плохо освещенной комнате, которую сначала принял за тюремную камеру – во всяком случае, именно так я представлял ее себе. Однако, оглядевшись вокруг, я понял, что ошибся. Это была больничная палата, о чем свидетельствовало не только постельное белье, но и мое собственное облачение – пока я был в отключке, на меня надели отвратительную хлопчатобумажную пижаму неопределенного цвета. Проведя рукой по голове, я, к своему ужасу, обнаружил, что меня еще и побрили практически налысо – остался только незначительный ежик, который, впрочем, вполне мог отрасти за те несколько дней, когда я, возможно, был без сознания. Не имея ни малейшего представления о том, какой был день, и что я здесь, собственно, делаю, я принялся барабанить изо всех сил в металлическую дверь. Спустя несколько минут производимый мной шум, наконец, привлек внимание моих тюремщиков, и я услышал звук отодвигаемого засова. Не зная, чего ожидать от этого визита, я отступил вглубь комнатушки и приготовился, если понадобится, бороться за собственную жизнь. Однако мне не пришлось этого делать. Когда дверь открылась, передо мной возник стройный темноволосый мужчина, которого сопровождали двое хмурых санитаров устрашающей внешности. Визитер носил очки и был одет в белый халат. Держался он предельно вежливо – прежде, чем заговорить со мной, приветливо улыбнулся и сделал знак своим помощникам не входить. Те переглянулись, но, тем не менее, не посмели ослушаться начальника.

– Добрый день! – гость обладал приятным баритоном, который, судя по всему, служил ему добрую службу, располагая к себе собеседников с первых секунд разговора. – Как вы себя чувствуете?

– Хм… Здравствуйте… Как бы…

Я всегда терялся перед людьми, которые, сделав мне какую-нибудь гадость, все равно были издевательски вежливы. Тем не менее, в создавшейся ситуации я посчитал себя вправе говорить требовательным тоном, тем более что действительно не был замешан ни в чем криминальном.

– Потрудитесь объяснить мне, по какой причине по отношению ко мне были применены насильственные действия. Не вынуждайте меня напоминать вам о том, что я из уважаемой семьи.

Я был настолько не в себе, что почему-то сбился на канцелярский язык, который на дух не переносил.

– Я прекрасно осведомлен о вашем происхождении, герр Кински, – доктор снова улыбнулся и, словно извиняясь, развел руки в стороны. – К сожалению, указания, которые я получил в отношении вас, не допускают двойного толкования. Я был вынужден поместить вас в свою лечебницу. Впрочем, я обязательно доложу о вашем протесте, и если выяснится, что была допущена ошибка, вас тут же отпустят со всеми причитающимися извинениями и возмещением ущерба, который был вам причинен.

– Указания? – все происходящее показалось мне каким-то бредом, несуразицей, которая должна вот-вот закончиться. – Какие указания? От кого они исходят? И в чем меня вообще обвиняют?

– Я не уполномочен посвящать вас во все подробности этого дела, – мужчина в халате покачал головой, показывая, что не намерен больше говорить на эту тему.

Несмотря на то, что воспитание не позволяло мне скандалить, мне было очень сложно сдержаться и не начать орать благим матом на этого человека, который даже в такой ситуации умудрялся оставаться милым и обходительным. Если вы никогда не оказывались запетым, вам сложно будет представить себе ощущения, которые я испытывал в тот момент. С одной стороны, я понимал, что, в первую очередь, должен был чувствовать себя оскорбленным – ведь все произошедшее могло негативно сказаться на репутации моей семьи. Но вместо возвышенной ярости я ощущал животный ужас, к которому примешивалась слабая надежда на то, что вот сейчас появится моя мама с каким-нибудь документом, в котором будет указано, что я положительный мальчик и заключен в это жуткое место в результате досадного недоразумения. Не могу сказать, что горжусь этим, но тогда мне стоило огромных усилий удержаться от истерики. Однако каким-то непостижимым образом мне удалось это сделать. Не чувствуя под собой ног, я протянул доктору руку и выразил надежду на то, что скоро все разрешится. Наверное, это выглядело жалко, я не знаю. Мой собеседник понимающе улыбнулся и пообещал держать меня в курсе, после чего вышел, посоветовав мне напоследок хорошенько отдохнуть. Когда я услышал звук задвигаемого засова, то упал на кровать и, кусая подушку, беззвучно кричал на протяжении нескольких минут, пока мысленно не охрип. Потрясение было гораздо более сильным, чем я сам себе в этом признавался – я снова впал в беспамятство.

В первое мгновение мне показалось, что я снова оказался в своем доме – до меня донесся запах яичницы и свежей выпечки, завтрака, которым меня обычно баловала мама. Однако, открыв глаза, я застонал и снова зажмурился. Я все еще находился в своей палате. Ее серые стены давили на меня, а тусклое освещение только подчеркивало мрачную атмосферу. Тем более неожиданными казались запахи, висевшие в воздухе. Медленно поднявшись, я осмотрелся по сторонам и с удивлением заметил небольшой столик, сервированный на одну персону. Меня ждал омлет с сосисками, две небольшие булочки, фруктовый джем и сок. Я отломил небольшой кусочек от булочки, с опаской прожевал его и только тогда понял, насколько голоден. Не думая о моральной стороне вопроса, я моментально уничтожил предложенную еду и, насытившись, откинулся на спинку жесткого деревянного стула. Что это за место? Судя по размерам и обстановке моей кельи, как я назвал про себя палату, максимум, что можно было ожидать от ее владельцев, это черствый хлеб и тухлую воду. Во всяком случае, именно так мне всегда представлялась кормежка заключенных. А в том, что я заключенный, у меня не было ни капли сомнения. Может быть, всплыли те памфлеты, которые я писал на фюрера? Тогда сюда должны были поместить добрую половину моего класса – нацисты у нас, мягко говоря, не пользовались бешеной популярностью. Но это ведь мелочь, половина Австрии тайком баловались подобным, несмотря на запреты на все и вся. За такое в тюрьму не сажают. Значит, здесь что-то другое. Но что? Мысль о том, что я на самом деле нахожусь в лечебнице, казалась мне совершенно дикой и не выдерживающей никакой критики. Какую ошибку нужно было совершить, чтобы меня, совершенно здорового подростка, засунуть в лечебницу вот так, среди белого дня? К тому же за психами обычно приезжает карета с санитарами, а меня забирали полицейские. Нет, тут, как ни крути, что-то иное, и мне очень хотелось как можно скорее разобраться во всем и забыть об этом месте. Я даже не намерен был никуда жаловаться, лишь бы больше не возвращаться сюда. Как только выберусь, обещал я себе, то уеду – куда угодно, хоть к черту на кулички. В те же Соединенные Штаты, наконец. Мама говорила, что у меня там живет дядя. Осталось только доказать тому типу в халате, что я не верблюд.

Звук отодвигаемого засова прервал мои размышления, и в следующий момент в дверном проеме возникла незнакомая мне женщина в светло-голубом больничном халате. Меня всегда удивляло то, как любая униформа может внешне искалечить любого. Вот только что перед тобой был вроде бы нормальный человек, а через несколько секунд он уже превращается в какое-то бесполое чудовище, говорящее заученными фразами и глядящее на тебя поверх очков с таким видом, будто ты неодушевленный предмет. Впрочем, в моем случае больничная одежда не играла какой-нибудь важной роли – вошедшая женщина, скорее всего, и в повседневной одежде выглядела не лучшим образом. На вид ей было лет сорок, однако видно было, что она не ждет от жизни чуда в виде принца на белом коне – ее лицо не выражало никаких эмоций, кроме безмерной усталости и раздражения. Жидкие волосы были собраны в крысиный хвост, визуально делая ее голову меньше и подчеркивая тучность фигуры. Помня о своем сомнительном положении, я постарался не вызывать в ней негативных эмоций и вежливо поздоровался. К моему изумлению, когда она ответила, в ее голосе я услышал искреннее участие, граничащее с нежностью:

– Доброе утро! Надеюсь, молодой человек, вам понравился завтрак. Если что-то было не так, можете сказать мне об этом лично – и в следующий раз я принесу что-нибудь другое.

– Мм… Нет, благодарю, все было очень вкусно, – я был сбит с толку подобным несоответствием внешности и голоса моей гостьи.

– Вот и хорошо, – женщина улыбнулась и принялась убирать посуду со стола.

Наблюдая за ней, я обратил внимание на то, что она и не подумала закрыть за собой дверь, несмотря на то, что за ней, похоже, никого не было. Удивившись такой неосмотрительности, я, тем не менее, решил не искушать судьбу и не предпринимать попыток сбежать. Тем более что здание, скорее всего, охранялось, и рисковать собственным здоровьем мне не хотелось. Кроме того, я все еще надеялся на то, что ситуация разрешится в ближайшее время.

– Скажите, фрау… – начал я и замялся, не зная, как обращаться к женщине.

– Марта. Можете меня звать просто Мартой, без фрау.

– Хорошо, Марта, – я не привык обращаться к людям, которые были старше меня, по имени, и поэтому сначала немного смутился, однако переборол это чувство и продолжил. – Скажите, где я нахожусь?

– Это не тайна. Вы находитесь в клинике закрытого типа доктора Гросмана. Сюда сложно попасть, и я, честно говоря, не могу представить, по какой именно причине вас держат здесь.

Эта информация мне не понравилась. Что за клиника закрытого типа? И кто такой этот доктор Гросман?

– Простите, но вы, если я правильно понял, считаете, что мне предстоит здесь пробыть некоторое время?

– Что заставило вас думать так? – Марта приподняла брови, отчего все ее лицо приобрело трогательное выражение детского удивления.

– Вы только что сказали мне, что я могу заказать другой завтрак – и в следующий раз вы учтете мои пожелания. Значит, он предполагается, этот следующий раз?

– Вы очень умный и внимательный молодой человек, но вам не стоит обращать внимания на то, что я говорю. Я не имею никакого отношения к местным порядкам и многого не знаю. Возможно, вас и выпустят отсюда через месяц-другой.

– Месяц? – мне показалось, что я ослышался. – Но это совершенно невозможно! Я ведь ни в чем не виноват и совершенно здоров. Зачем держать меня в больнице так долго? К тому же меня дома ждет мама, наконец, мне нужно готовиться к поступлению в университет!

Марта остановилась и с минуту внимательно разглядывала меня, после чего снова улыбнулась и махнула рукой:

– Значит, вас отвезут домой со дня на день. Если, конечно, вы действительно оказались здесь по ошибке. Но за то время, что я здесь работаю, не помню ни одного случая, чтобы люди оказывались здесь просто так.

– Хорошо, хорошо, – я постарался взять себя в руки и успокоиться, насколько это было возможно. – А как я могу встретиться с этим доктором Гросманом?

– Разве вы с ним не виделись вчера? Обычно он лично посещает всех своих новых пациентов.

– Так это был он? – я мысленно выругался. – Я не знал. То есть я могу в любой момент обратиться к нему?

– В принципе, это так, но в настоящий момент доктор в отъезде. Он, знаете, очень занятый человек. Но, думаю, он скоро вернется.

– Как скоро? – наивная позиция Марты, которая, похоже, не совсем понимала, что происходит, начинала меня раздражать.

– Обычно он не уезжает дольше, чем на неделю. Ну, может быть, на десять дней.

– Понятно, – мое настроение испортилось окончательно, и я готов был снова зарыться головой в подушку и постараться забыть обо всем, что произошло со мной.

– Почему бы вам не прогуляться? – неожиданно предложила Марта. – Все лучше, чем вот так весь день валяться в постели. Молодому организму необходимо как можно больше двигаться.

– А разве это разрешено? – я был настолько уверен в том, что больничная палата стала моей камерой, что у меня не возникало даже мысли о том, что это не так.

– Конечно. Пациентам запрещается выходить из своей комнаты только первые сутки, чтобы у них была возможность адаптироваться. С сегодняшнего утра вам предоставлена абсолютная свобода в передвижении. Конечно, только в стенах этой клиники.

Сказав это, женщина помахала мне рукой на прощание и вышла, гремя посудой, которую она успела погрузить в тележку. Прежде чем она скрылась из вида, я успел заметить, что та была заполнена почти до самого верху. Значит, я здесь, как минимум, не один. Не зная, радоваться этому открытию или огорчаться, я с опаской выглянул за дверь, за которой обнаружился длинный коридор, стены которого были выкрашены той же краской, что и моя комната. Не имея ни малейшего представления о том, в каком направлении мне стоит двигаться, я подумал и решил, что раз Марта повернула вправо, то там что-то есть, и пошел вслед за ней. Вдоль всего коридора я насчитал в общем с десяток запертых дверей, каждая из которых была похожа на остальные, из чего я сделал вывод, что все они вели в такие же палаты, как и моя. Наконец, я оказался перед очередной дверью, которая отличалась от предыдущих размером – она была значительно больше. Открыв ее, я оказался в просторном помещении, которое, несмотря на достаточно скудную обстановку, чем-то напоминало гостиную в моем собственном доме. Возможно, этому способствовало присутствие камина, который, однако, не был разожжен. Несмотря на это, в комнате было достаточно тепло, что было удивительно, ведь за окнами стоял промозглый ноябрь и вот-вот должен был выпасть снег. Хотя, возможно, он уже и выпал – пока я не заметил в клинике ни единого окна, весь свет здесь обеспечивался электрическими лампочками. Меня поразило то, что ни в коридоре, ни здесь я не встретил никого из медперсонала, который, судя по моему первому впечатлению, должен был присутствовать в значительном количестве. Следуя за собственными мыслями, я принялся более детально разглядывать помещение, в котором оказался. Здесь было несколько столов и множество стульев, расставленных в строгом порядке вдоль стен. Скорее всего, пациенты могли брать любой из них и садиться, где угодно. Что ж, уже не так плохо. Пройдя вглубь комнаты, я обратил внимание на книжные полки, которые, вопреки моим ожиданиям, были заполнены вполне удобоваримой литературой. Здесь были и современные авторы, и классики, и энциклопедические издания. Ни намека на медицинские справочники. Хотя, действительно, на что они пациентам? Все книги были в мягких обложках. Наверное, для того, чтобы психи не смогли друг друга поранить, догадался я. Разумно.

– Нравится?

Голос, раздавшийся над самым моим ухом, заставил меня подскочить на месте и резко обернуться. Рядом со мной стоял молодой человек примерно моих лет, но такого хрупкого телосложения, что казался совсем ребенком. Казалось, что он был очень доволен тем, что ему удалось напугать меня. Моим первым порывом было двинуть ему в лоб, но я сдержался. Вообще, любое насилие всегда претило мне, и я с трудом представлял себе, что стал бы делать, если бы пришлось защищаться от толпы сумасшедших. Скорее всего, я просто закрыл бы глаза и позволил себя убить.

– Ты кто? – я постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно более приветливо, отчего он показался мне неестественно слащавым, и я сам на себя за это рассердился.

– Тобиас. Тоби. А ты?

– Джулиан. Давно ты здесь?

– Джулиан? – почему-то удивился малыш, но затем неожиданно рассмеялся. – Бывает же.

– О чем это ты?

– Да так, не обращай внимания. Давно ли я здесь? Дай-ка подумать. Какой нынче год?

– Сорок второй, – этот вопрос, честно говоря, привел меня в ужас. Если этот мальчуган потерял счет времени, то что ждет меня?

– Ух, ты, – восхитился Тоби. – Выходит, мое бренное тело обитает здесь уже четыре года, с момента основания клиники. Сознание, понятное дело, свободно в своих перемещениях. Я, можно сказать, местный старожил. Так что можешь обращаться ко мне, если вдруг возникнут какие-то вопросы. У тебя ведь они есть?

Были ли у меня вопросы? Конечно! Тысячи. Но для начала нужно было выяснить, что это за место. Внимательно выслушав меня, мой новый знакомый беззаботно махнул рукой и заявил:

– Это просто. Клиника доктора Гросмана – это уникальное заведение, где собирают исключительно уродцев, вроде нас с тобой. Так что можешь гордиться собой – ты уникален. Видишь ли, наш папаша – великий экспериментатор.

– Кто? – не понял я.

– Ну, Гросман – мы его папашей называем за глаза. Так вот, ему пришло в голову, что будет забавно собрать в одном месте людей с психическими и физическими отклонениями и посмотреть, что из этого выйдет. Нужно признать, что фантазии ему не занимать – периодически здесь такое происходит, что любо-дорого посмотреть. Но я не стану тебе всего рассказывать – думаю, тебе самому будет интересно за этим наблюдать.

– Да уж, – полученная информация оказалась настолько неожиданной для меня, что я не сразу нашелся, что сказать.

– Вот и я о том же, – Тоби хохотнул и обвел руками комнату, словно она была его личными владениями. – Здесь на самом деле не так плохо, как тебе могло показаться. Кормят до отвала, режима никакого нет, правил – тоже. Да ты сам все увидишь. Главное – не пытаться сбежать. Иначе, если поймают, можно надолго угодить в карцер или как там он называется здесь. Ничего страшного в этом, конечно, нет, но лично мне не нравится сидеть в одиночке.

– То есть ты не пытался сбежать?

– Почему не пытался? Здесь каждый хоть раз, но пробовал отказаться от гросмановского гостеприимства, но до сих пор никому не удалось это провернуть. Ты, скорее всего, тоже попытаешься, но предупреждаю заранее: лишь зря потратишь время. Учись не на своих, а на чужих ошибках, так обычно поступают умные люди. Уловил?

– Да, вроде, – болтовня Тоби действовала на меня успокаивающе, хотя мне совершенно не нравилось то, что я слышал.

– Вот ты, – он приблизил ко мне лицо и заговорщически зашептал. – Ты здесь за что?

– Понятия не имею, – честно признался я. – Вообще, это огромная ошибка. Я ничего такого не сделал. В дом ворвались полицейские, скрутили меня, избили мать – и вот я здесь.

– Все так говорят, – разочарованно протянул Тоби.

– Но это правда! – не зная, как доказать свою невиновность, я не заметил, как начал кричать.

– Ну, пусть так, раз тебе этого хочется, – мой собеседник вытянул перед собой руки ладонями наружу. – В любом случае тебе придется доказать папаше свою, так сказать, непричастность.

– А это хоть кому-то удавалось сделать? – я задал это вопрос автоматически, даже не рассчитывая на утвердительный ответ, однако Тоби неожиданно кивнул:

– Да, была парочка случаев. Сначала одна девчонка смогла доказать докторам, что у нее все в порядке с головой. Она просто припадочная была, в беспамятстве всякое вытворяла. Ну, Гроссман быстро выяснил, что все это лечится, и отпустил ее. Потом был еще один мужчина, его тоже отпустили. Потом, правда, выяснилось, что с ним промашка вышла – он, как только на воле оказался, задушил несколько людей, а после и сам повесился. Так что тебе в определенном смысле не повезло – после того случая папаша наш двадцать раз подумает, прежде чем кого-то отпустить на свободу. Но попытка не пытка, может быть, у тебя и получится его убедить.

– Надеюсь на это. А ты почему здесь оказался?

– О, мой случай уникальный, – с гордостью ударил себя в грудь Тоби. – Я, знаешь ли, люблю наблюдать за тем, как умирают люди. Да ты не пугайся так, я только смотрю, никого не трогаю.

Наверное, на моем лице было написано что-то такое, что рассмешило моего собеседника – хохотнув, он взял первый попавшийся стул и сел на него, знаком предложив мне последовать его примеру. Подумав, я решил, что такой тщедушный человечек вряд ли мог представлять опасность, но, тем не менее, сел немного поодаль. Заметив это, Тоби театрально закатил глаза к потолку и, всем своим видом показывая, как ему надоело повторять одну и ту же историю бесчисленное количество раз, тем не менее, приступил к рассказу.

– У меня это с раннего детства. Гросман говорит, это генетическая аномалия. Еще когда я был совсем ребенком, меня привлекала сама смерть как явление. Казалась мне интересной, понимаешь? Помню, как-то телега переехала котенка, и он умер не сразу. Так вот, когда мои родители увидели, как я наблюдаю за его агонией, то сразу обратились к врачам. Но те сказали, что это нормально для моего возраста, и родители успокоились. На время, конечно. Потому что вскоре они опять застали меня за тем же занятием. Наверное, они подумали тогда, что я сам подстроил все, но это не так, честное слово. Я вообще никому не способен причинить боль. Только не я. В общем, время шло, я рос – и мои родители, в конце концов, были вынуждены признать, что их горячо любимый сынок родился с изъяном. Естественно, потом была вереница всяких врачей, каждый из которых предлагал свое лечение. В итоге мы добрались и до доктора Гросмана, но это произошло уже много позже и без участия моего дражайшего семейства.

Произнеся последние слова, Тоби вдруг замолчал, и его лицо омрачилось.

– Знаешь, я на самом деле любил своих стариков, – наконец, продолжил он. – Но это сильнее меня. Однажды в нашем доме случился пожар. Потом полицейские утверждали, что это я его устроил, но все это чушь. Я был совершенно не при чем. Но я не виню их. В том, что произошло, есть и моя вина. Видишь ли, я мог их спасти. Пламя как-то слишком быстро распространилось, и они оказались в ловушке, а дверь наружу была запертой. Я в тот момент находился во дворе и все видел. Прекрасно помню, как отец просил меня открыть дверь. Я знал, где находится ключ, и даже взял его, но в последний момент что-то меня удержало. Мне было любопытно, понимаешь? Прежде я никогда не видел, как гибнут люди – и мне хотелось почувствовать, каково это. Так что я спокойно стоял и наблюдал за тем, как они горели, сначала отец, потом мать.

– И что ты почувствовал? – я с ужасом смотрел на этого миловидного мальчика, пытаясь понять, что творится в его голове.

– А знаешь, мне понравилось, – вдруг улыбнулся Тоби, моментально превратившись в ребенка, который вспомнил о чем-то приятном, как, например, шоколадный торт или подарки под елкой. – Нет, я не жду, что ты поймешь меня. И да – я знаю, что являюсь уродом. Но мне ничего не остается, кроме как принять себя таким, какой я есть. Чего я и тебе советую, кстати.

– Спасибо, конечно, за совет, – я кивнул, дав себе обещание никогда больше не общаться с этим извращенцем. – Но я все же постараюсь выбраться отсюда как можно скорее.

– Ну, что ж, удачи тебе, – Тоби закинул ногу на ногу с видом профессора, разговаривающего со студентом. – Может быть, у тебя и получится. Чудеса случаются.

– И много здесь таких, как ты? – я все же решил узнать как можно больше об этом месте прежде, чем заканчивать эту неприятную беседу.

– Как мы, ты хотел сказать? – подмигнул Тоби. – Ну, ладно, не кипятись, я понял: я – плохой, ты – хороший. Да, с пару десятков наберется. И это если не считать покалеченных.

– То есть?

– Я же, кажется, уже говорил, что папашу интересуют не только психические отклонения, но и физические недуги. Здесь у нас целая коллекция разного рода увечий, настоящая кунсткамера, в которой есть как врожденные аномалии, так и жертвы несчастных случаев и войн. Понимаешь, Гросман – увлекающаяся личность, его привлекает буквально все.

– Например?

– Даже не знаю, как тебе объяснить, – Тоби на секунду задумался. – Ну, представь себе на мгновение, что у тебя нет ни рук, ни ног, но ты родился таким и другой жизни не знаешь. Представил? А теперь другая ситуация. Ты был полноценным человеком, и лишился конечностей уже в сознательном возрасте в результате, допустим, автомобильной аварии. Ощущаешь разницу?

– Наверное, да… – меня передернуло от одной мысли о том, какие чувства должен испытывать человек, попавший в такую ситуацию. Я не был уверен в том, что смог бы жить после этого. Хотя что бы мне оставалось? У меня бы не было ни рук, вены на которых я мог бы перерезать, ни ног, чтобы сброситься с крыши какой-нибудь высотки. Да, это страшно.

– Вот, доктор наблюдает за тем, как люди, оказавшиеся в равных условиях, но с разным прошлым, пытаются существовать в этом мире. Но это только один пример. Скажем так, бородатая женщина для этой клиники – банальное явление, о котором даже говорить не стоит. Я даже немного завидую тебе.

– Почему?

– Тебе только предстоит все это увидеть, а я насмотрелся – уже не интересно.

– Боже мой, – я не сдержался и вскочил на ноги. – Да что вообще в этом может быть интересного?!

– А, – отмахнулся Тоби, – все так говорят, когда сюда попадают. Но ты посиди здесь с годик, иначе запоешь. Развлечений-то здесь, сам понимаешь, не так уж и много. Кино не показывают, модных пластинок не крутят, и артисты с представлениями к нам не заезжают. Есть, конечно, книги, но они займут тебя лишь на время, а что потом? Можешь мне не верить, но ты рано или поздно научишься получать удовольствие от того, что раньше вызывало в тебе лишь раздражение, и наоборот.

– Я не намерен оставаться здесь так долго, – возразил я в очередной раз.

– Да, я помню, можешь не повторять. Ты у нас ни в чем не виноват, самый обычный человек. Поживем – увидим. Так или иначе, но тебе придется терпеть наше милое общество еще, как минимум, месяц, пока Гросман не вернется из своего отпуска.

– Как – месяц? – я пришел в ужас от названного срока. – Но мне сказали, что он вернется максимум через неделю!

– Неделю? – усмехнулся Тоби. – Это кто тебя так обнадежил?

– Марта, женщина, которая…

– Ах, Марта, добрая душа, – мой собеседник наклонил голову, старательно пряча улыбку. – Знаю, как же. Она всегда выдает желаемое за действительное. Но ты не обижайся на нее, она не со зла. Милейший человек наша Марта. Ты заметил, что у нее не все в порядке с головой? Нет? Ну, что же ты.

– Значит, через неделю он не вернется? – я окончательно упал духом.

– Не-а. Он никогда так быстро не возвращается.

– И что же мне делать?

– Вот! Наимудрейший вопрос! – Тоби вскочил на ноги и торжественно поднял кверху палец. – Если ты его задал, значит, ты более адекватен, чем большинство здешних обитателей. Ничего не делать. Наслаждаться жизнью. К тому же здесь на самом деле во многом даже лучше, чем снаружи. Скажи, там действительно началась война? Я кое-что слышал от наших.

– Да, уже три года как идет.

– Ты смотри, все же решились, – с сожалением покачал головой Тоби, и я не был уверен, что именно его огорчило – бессмысленные убийства или тот факт, что он не может лично наблюдать за происходящим. – Ты сам подумай, если там воюют, то существует большая вероятность того, что и тебе рано или поздно пришлось бы принять участие во всей этой чуши. Ты хочешь получить пулю между глаз или раскидать свои кишки где-нибудь в русской тайге? По глазам вижу, что не хочешь. Так и не жалуйся. Считай, что тебе в каком-то смысле повезло. Посидишь здесь, пока все не закончится.

– А если это никогда не закончится?

– Такого не бывает. Все имеет начало и конец.

– Это уже философия, – у меня не было ни малейшего желания пускаться в пространные рассуждения о том, что и каким образом устроено в этом мире. – Скажи лучше, почему сейчас здесь никого нет, кроме нас. И вообще, с кем мне еще предстоит познакомиться? Есть опасные типы?

– Куда ж без них, – Тоби поджал губы, изобразив на лице сожаление. – Есть, конечно. Но ты их не бойся. Здесь каждый сам за себя, понимаешь? Если человек не совсем идиот, он понимает, что, находясь в обществе психов, стоит вести себя аккуратно. Это снаружи он может быть маньяком-убийцей, именем которого мамаши пугают своих деток, а здесь он лишь один из многих. На каждого маньяка, как у нас говорят, найдется свой маньяк.

– А что, и такие здесь есть?

– Есть, я тебя с ними обязательно познакомлю.

– Спасибо, обойдусь, – я произнес это слишком поспешно, и Тоби ободряюще хлопнул меня по плечу.

– Не дрейфь, здесь каждый в той или иной степени боится. Скорее всего, большинство из них обделается от одного только твоего вида.

– А что со мной не так? – я постарался представить себя со стороны и не увидел ничего, что могло бы внушить окружающим страх.

– Ты – новенький. Этого вполне достаточно. Никто не знает, чего от тебя ожидать. Честно говоря, я и сам тебя побаиваюсь.

– Почему?

– Покажи мне убийцу-извращенца, который признается тебе в своих наклонностях, и я пожму ему руку. Ты убеждаешь меня в том, что оказался здесь по ошибке, но откуда мне знать, что это правда? Может быть, на твоей совести пара сотен жизней. Я твоего дела не видел, в кружок по вышиванию мы вместе не ходили. Так что ты можешь быть как безобидным человечком, так и чудовищем, которое только и думает о том, как бы свернуть мне шею.

– Тогда почему ты разговариваешь со мной? – я никогда не воспринимал себя как потенциального преступника, и подобная точка зрения даже заинтересовала меня в каком-то смысле.

– Потому, что я здесь единственный, кто ничего не боится. Гросман говорит, что это у меня тоже что-то вроде отклонения. Я не чувствую страха.

– И тебе это помогает жить? – я с любопытством взглянул на этого бесстрашного юнца.

– В определенном смысле – да. Видишь ли, у нас здесь что-то типа маленького закрытого общества, в котором каждый пытается занять свою нишу, причем старается, как правило, выбрать место покомфортнее. Ну, и меня, конечно, пытались согнуть, если ты понимаешь, о чем я.

– Не совсем, – честно признался я.

– Здесь есть местные корольки, которым нужны слуги. Они, конечно, не обладают ни властью, ни какими бы то ни было привилегиями. Точнее, не обладали бы, если бы остальные не захотели им дать их. Но в этом отношении местное население мало чем отличается от того, что обитает снаружи. То есть им нужно кому-то подчиняться. Даже самый бешеный бык в ответственный момент стремится найти того, к кому можно было бы обратиться за советом. В результате у нас сформировалось два центра, которые периодически конфликтуют друг с другом, но только в разумных пределах. Как на шахматной доске.

– А почему в разумных пределах?

– Ты не понимаешь. Если кто-то победит, то придется начинать все сначала. А так вроде все, как у нормальных людей. Есть плохие и хорошие, которые периодически меняются местами. Это своего рода борьба со скукой.

– То есть столкновений не бывает?

– Нет, все наши локальные конфликты проходят тихо и спокойно. Главным образом по той же причине, о которой я уже говорил тебе. Все боятся друг друга до мокрых штанов. Никто не решается сорвать пломбу с ящика Пандоры. Так что у нас, можно сказать, даже безопаснее, чем во внешнем мире.

– Допустим. Но ты так и не объяснил мне, почему здесь никого нет, кроме нас.

– Ничего удивительного в этом нет. Дело в том, что этот зал самый скучный из всех. Это библиотека, где обычно только я и бываю. Может быть, еще парочка ненормальных ботанов. Что поделаешь, среди нас мало увлекающихся чтением. А мне здесь нравится. Спокойно и можно подумать, не опасаясь, что перед тобой неожиданно выскочит какой-нибудь псих. Ну, как я перед тобой выскочил, помнишь?

– Постой… Ты хочешь сказать, что есть и другие залы, как этот?

Признаться, меня ошарашила эта новость. В моем представлении клиника представляла собой замкнутый мирок с множеством мелких комнатушек, используемых по назначению, и минимальным количеством помещений, предназначенных, собственно, для отдыха самих пациентов. Выходило, что это заведение действительно сильно отличалось от остальных.

– Конечно. Ты разве не знал?

– Даже не догадывался.

Тоби отступил на шаг и смерил меня оценивающим взглядом, словно пытаясь определить степень моей неинформированности. Вероятно, то, что он увидел, полностью его устроило, потому что он кивнул и заявил:

– Что ж, значит, будем тебя просвещать. Иди за мной.

Сделав мне знак следовать за ним, молодой человек с уверенным видом вышел из комнаты и распахнул первую попавшуюся дверь, которая, как оказалось, вела не в палату, а в еще один коридор. Следуя за ним, я удивлялся, как он умудрился запомнить все эти ходы, и сомневался в том, что смогу найти дорогу назад без посторонней помощи. Нет, действительно, архитектор этого здания то ли был поклонником древнегреческих мифов и решил построить некое подобие лабиринта, в котором жил Минотавр, то ли просто был мертвецки пьян в тот момент, когда рисовал весь этот кошмар, напоминавший щупальца осьминога, который запутался сам в себе. Не вытерпев, я дотронулся до плеча идущего впереди меня Тоби и поинтересовался:

– Ты уверен, что нам можно здесь находиться? Я не люблю нарываться на неприятности, которых можно было бы избежать.

– Успокойся, тебе ничего не грозит. К тому же поворачивать поздно, потому что мы почти пришли.

Как только он произнес эти слова, мы оказались на свежем воздухе. Во всяком случае, сначала мне так показалось. Зажмурившись в первый момент от непривычно яркого света, я прикрыл глаза рукой и принялся с любопытством осматриваться. Оказалось, что место, куда привел меня мой проводник, находилось под гигантским стеклянным куполом, через который можно было рассмотреть не только облака, медленно плывущие по осеннему небу, но и периодически пролетающих птиц. Площадка имела четкие границы и была окружена со всех сторон стенами, перебраться через которые даже при большом желании не представлялось никакой возможности. В отличие от помещения, в котором мы с Тоби познакомились, это пространство, предоставляющее определенную иллюзию свободы, было достаточно многолюдным – быстро окинув взглядом всю доступную мне площадь, я насчитал как минимум десять человек самых разных возрастов и, судя по одежде, относящихся к разным социальным классам. Я с некоторым стыдом посмотрел на свою жалкую больничную пижаму и пообещал себе разобраться с вопросом внешнего вида при первом же удобном случае. Тем временем Тоби откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, и во всеуслышание заявил:

– Дамы и господа, позвольте представить вам Джулиана. Он считает, что попал сюда по ошибке и верит в то, что скоро выйдет на свободу. Что ж, давайте пожелаем ему удачи в этом нелегком деле.

– Ему? – почему-то насмешливым тоном спросила какая-то девушка.

– Конечно, ему, не мне же, – Тоби подошел к говорившей практически вплотную и многозначительно посмотрел ей в глаза. Меня удивило поведение молодого человека, но я решил, что это не то, чему стоит уделять внимание в этой ситуации.

– Хорошо, я все поняла, отвали, – девушка, нахмурившись, отвернулась и отошла в другой конец площадки, которая, как я теперь видел, имела форму какой-то геометрической фигуры типа правильного многоугольника.

– Ты, Софи, само очарование, – поклонился ей вслед Тоби. – И, как всегда, понимаешь меня с полуслова.

– Пошел к черту, – с очаровательной улыбкой ответила та.

Признаться, меня заинтересовала эта Софи, как ее называл мой знакомый. Прежде всего, потому, что она была редкой красавицей, причем ее красота была какой-то полудикой, она показалась мне существом из какого-то другого мира. Забыв о правилах приличия, я начал беззастенчиво разглядывать ее. Черные волосы, белая кожа, прекрасная осанка. Увидеть бы еще, какого цвета у нее глаза…

– Что? – вероятно, мое пристальное внимание не понравилось девушке, и она решила сразу расставить все точки над i. – Театр? Цирк? Мясная лавка? Чего уставился?

– Да так, – представив себе, насколько нелепо я выгляжу со стороны в своем шутовском наряде, я пожалел о том, что невозможно стереть из памяти первое впечатление, если оно оказалось негативным, чтобы заменить его на более удачное. – Простите.

Я уже смирился с тем, что мне придется еще некоторое время играть роль идиота, но в этот момент Тоби схватил меня за рукав и потянул за собой. Остановившись возле какого-то пожилого мужчины с простым и открытым лицом сельского жителя, он представил меня ему:

– Пауль, познакомься с Джулианом. Ему всего семнадцать, так что постарайся слишком не умничать. А ты, Джулиан, посмотри на этого человека и постарайся определить его профессию. Только не торопись.

– А это обязательно? – мне совершенно не хотелось гадать на кофейной гуще, особенно в окружении психически нездоровых людей.

– Считай это обрядом посвящения, – весело рассмеялся Тоби. – Ну же, не стесняйся.

Заметив, что все присутствующие с любопытством наблюдают за происходящим, я понял, что отвертеться мне не удастся, и посмотрел на Пауля еще раз – теперь более внимательно. Спустя несколько секунд мне уже было понятно, что первое впечатление, которое он производил, было обманчивым, и если сначала он показался мне каким-нибудь деревенским старостой, то теперь я сделал вывод, что передо мной скорее работник интеллектуального труда. Только взглянув на его ухоженные руки, я подтвердил эту свою догадку. Косматые брови, волевой подбородок, мощное телосложение, при этом высокий лоб и уверенный взгляд говорили о том, что мужчина легко мог оказаться профессором в университете. Эта мысль заинтересовала меня: что такого мог натворить ученый муж, что его не арестовали, а поместили в психлечебницу?

– Ну? Что скажешь? – Тоби нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Преподаватель в университете, – наконец, громко и уверенно, чтобы все меня слышали, заявил я.

– Браво! – буквально взвыл мой проводник, а тот, кого называли Паулем, с удивлением поднял свои внушительные брови, но тут же опустил их и расплылся в довольной улыбке.

– Вы, молодой человек, наблюдательны не по годам, – заметил он. – Могу лишь добавить незначительное уточнение: не преподаватель, а декан факультета медицины. Впрочем, это не так уж и важно в создавшейся ситуации. Тем не менее, мне приятно познакомиться с вами. Раздвоение личности, я полагаю? Какой диагноз вам поставил мой коллега герр Гросман?

– Что? То есть, нет, мне никаких диагнозов не ставили, – я закашлялся от неожиданности и поспешил добавить. – Со мной все в порядке, это ошибка.

– Ах, да, наш любимый Тоби сказал об этой, прошу прощения – память уже не та, что прежде.

Сказав это, Пауль погрузился в собственные мысли и будто выпал из реальности. Его глаза утратили прежнюю живость и стали тусклыми, все тело как-то обмякло.

– Что с ним? – шепотом спросил я у Тоби, но тот только пожал плечами:

– Профессор – едва ли не самый безобидный из всех пациентов, но здесь его уважают. Во-первых, потому, что он действительно выдающийся врач. Ну, а во-вторых, он во время припадков способен разбросать добрую половину местных, так что его лучше не сердить. Что с ним конкретно, я не знаю. Вернее, не могу назвать болезнь. Но если говорить в общих чертах, то он считает себя Нострадамусом.

– В каком смысле? – услышанное показалось мне абсолютным бредом, и я переспросил на всякий случай, подумав, что, возможно, понял что-то не правильно.

– В самом прямом. Он периодически предсказывает будущее, делает какие-то заметки на всем, что попадается под руку во время озарений, и так далее. Знаешь, он ведь давно уже болен – больше десяти лет, но, пока им не заинтересовался папаша, все считали его увлечение обычной причудой ученого мужа. Оказалось, что все гораздо серьезнее.

– И что он предсказывает?

– О, а вот это на самом деле интересно, – Тоби хитро прищурился и оттащил меня в сторону, чтобы Пауль ничего не услышал. – Видишь ли, многие его пророчества сбылись и продолжают сбываться до сих пор. Причем они строго ограничены территориально и касаются исключительно Австрии. Только между нами – я краем уха слышал, как Гросман рассказывал одному из своих коллег, будто читал его записи и обнаружил в них множество совпадений с реальными событиями. Причем записи эти были сделаны задолго до того, как эти события произошли. Что скажешь?

– А что ты хочешь, чтобы я сказал? – я всегда весьма скептически относился к всякого рода провидцам и искренне считал их шарлатанами. – КПД того же Нострадамуса, если можно так выразиться, был весьма скромным. Он строчил свои байки, не переставая. Поэтому нет ничего удивительного в том, что какие-то из его так называемых предсказаний сбылись. Доверь мартышке кисть и краски – и она рано или поздно создаст что-то, имеющее смысл. Не вижу в этом ничего сверхъестественного.

– Ого, да тебе палец в рот не клади, – восхищенно присвистнул мой собеседник. – А я вот не такой образованный, как ты, и верю в то, что у нас завелся свой собственный прорицатель. И многие верят в то же, кстати. Так что ты сильно не распространяйся по поводу своих убеждений. Не то чтобы это было опасно, но кое-кто может и обидеться. А обиженный псих, сам знаешь, существо непредсказуемое.

Поблагодарив Тоби за совет, я решил лучше рассмотреть тех, с кем мне предстояло провести какое-то время. Признаться, я ожидал чего-то большего, учитывая все то, что успел узнать о месте, в котором оказался. Внешне пациенты мало чем отличались от обычных горожан, которых можно встретить на улицах любого крупного города. Действительно, у меня возникло ощущение, будто я попал во внутренний двор какого-нибудь муниципального здания и теперь наблюдаю за тем, как его сотрудники вышли на массовый перекур в обеденное время. Разбившись на несколько небольших групп, они общались вполголоса и, казалось, думать забыли обо мне. Тем не менее, периодически я ловил на себе настороженные взгляды, которые, впрочем, не были особо настойчивыми. Мое внимание привлек мужчина среднего возраста с нервно дергающимся лицом. Смерив меня взглядом, он вдруг отделился от своей группы и подошел к Софи, которая стояла отдельно, и о чем-то заговорил с ней. При этом девушка также несколько раз с явным беспокойством посмотрела в мою сторону. С одной стороны, мне было приятно оттого, что я был способен внушать такие чувства, как страх. Удивившись этому новому ощущению, я, однако, тут же одернул себя и решил не поддаваться общей атмосфере какой-то невидимой истеричности, которая витала в воздухе. Вместо этого я подошел к Тоби и стал прислушиваться к разговору, который он завел с какой-то тучной женщиной, похожей на жену владельца мясной лавки.

– Нет, милый мой, ты совершенно ничего не понимаешь в политике, – с внушительным видом вещала толстуха. – А я тебе скажу, что то, что сейчас происходит, есть следствие банального экономического кризиса. И вообще, еще ни одна война не случалась без участия финансового интереса. Людям просто нужно залезть в карман своему соседу и покопаться там.

Мысли, которые озвучивала женщина, не были ни глубокими, ни оригинальными, так что я уже хотел было ретироваться, как вдруг она повернулась ко мне и почти нежным голосом спросила:

– А вы что скажете, Джулиан? Неужели тоже станете убеждать меня в идейной составляющей всего этого безобразия, которое творится сегодня за стенами нашей тихой обители?

– Я? Хм… – совершенно неожиданно для себя я впал в какое-то полусонное состояние и с трудом удержался от того, чтобы не зевнуть. – Вообще-то я стараюсь быть вне политики.

– Отчего же? – голос этой женщины, похоже, действовал на меня усыпляюще. Что это? Неужели гипноз? Я всегда считал себя невосприимчивым к подобного рода воздействию и поэтому почувствовал приступ раздражения. Как ни странно, но именно это чувство помогло мне прийти в себя. Протерев глаза, я стряхнул с себя сонливость и ответил, стараясь не глядеть в глаза собеседнице:

– Оттого, что я привык рассуждать только на те темы, в которых разбираюсь. Этому меня научил отец. В политике же я ничего не понимаю, так что и свое мнение о ней не считаю заслуживающим внимания.

– Очень достойная позиция, – неожиданно похвалила меня женщина. – Тоби, представь меня нашему гостю, пожалуйста.

– Конечно! – молодому человеку, по всей видимости, была приятна роль церемониймейстера, и он с готовностью исполнил ее просьбу. – Джулиан, позволь представить тебе госпожу Калько, нашего бессменного международного обозревателя, у которой столько опыта в этой сфере, что его хватило бы на добрый десяток членов правительства.

– Значит, вы журналист? – я удивился тому, насколько внешность бывает обманчивой.

– Бог с вами, молодой человек! – со смехом отмахнулась женщина. – У меня свой элитный косметический салон, куда периодически заглядывают жены и любовницы сильных мира сего. Кого только не было у меня, вы не поверите! Ну, и, конечно, каждой просто необходимо было поделиться последними сплетнями, которые они слышали от своих мужчин. Это лучше, чем любое радио, поверьте мне. Я была в курсе всех последний новостей, даже не выходя из дома.

Несмотря на то, что на владелицу салона красоты госпожа Калько была похожа даже меньше, чем на журналиста, мне, тем не менее, было приятно оттого, что я не так сильно ошибся в определении ее социального статуса. Оставив толстуху мечтательно закатывать глаза, вспоминая свое славное прошлое, я извинился и потянул за собой Тоби.

– Извини, что отвлекаю, но…

– Подожди, – перебил он меня. – Давай по порядку. Я же вроде как твой наставник здесь, так что сначала расскажу тебе о нашей уважаемой фрау Калько. Как ты думаешь, за что она сюда попала?

– Не знаю, – я безразлично пожал плечами. – Может быть, тоже вообразила себя какой-нибудь кассандрой.

– Кем? – не понял Тоби.

– Кассандрой. Была такая предсказательница.

– Не знал. Но нет, совершенно мимо. Ты даже рядом не попал. Наша милая толстушка – одна из самых страшных убийц современности. На ее счету больше сорока загубленных жизней.

– Неужели? – эта информация настолько не вязалась с моими выводами, что я постарался присмотреться более внимательно к женщине, которая уже успела завязать разговор с кем-то. Нет, она совершенно не походила на убийцу, о чем я и заявил Тоби.

– Конечно, – усмехнулся тот. – А ты что, думал, будто маньяки носят специальные таблички, на которых написано: бойтесь меня все, я пришел перерезать вам горло? Нет, друг мой, здесь все совершенно иначе. Убийцы носят маски, которые срываются только в самый последний момент, когда уже поздно что-либо предпринимать.

– И кого же она убивала? Клиенток?

– Нет, что ты. Она заботилась о своей репутации. Ведь если бы ее посетительницы стали исчезать, то это отразилось бы на бизнесе. Ее увлечением были молодые мужчины, чаще подростки. Она каким-то образом заманивала их к себе и там уже душила. Может быть, она и не производит впечатления сильного человека, но, поверь мне, это не так. Я как-то наблюдал за тем, как ее пытались успокоить охранники – кому-то из них пришло в голову без разрешения Гросмана привести своего сына сюда вроде как на экскурсию. Ну, что ж, ребенок вряд ли когда-нибудь забудет эту прогулку. Она как-то умудрилась умыкнуть его из-под носа отца и запереться в своей палате. Ты, наверное, обратил внимание на то, как она мастерски владеет голосом? Если вовремя не спохватишься, считай, что попался. В общем, мальчика едва успели спасти. Ты видел наших санитаров? Внушительные ребята, да? Так вот, они летали по всей комнате, как футбольные мячи, пока кому-то не удалось, наконец, вкатить ей лошадиную дозу успокоительного. Но и после этого она еще несколько минут буйствовала.

– А разве сейчас она не опасна? – я пообещал себе, что никогда больше не стану поворачиваться спиной к этой страшной женщине.

– Еще как опасна, – спокойно улыбнулся Тоби.

– Но я не заметил, чтобы ты боялся ее.

– Ах, ты об этом, – беззаботно махнул рукой молодой человек. – Все просто. Единственное, что может ее удержать от того, чтобы придушить меня, это страх. У меня есть здесь свой покровитель, который внушает ей почти животный ужас. Сначала фрау Калько, конечно, пускала на меня слюни, но как только ей объяснили, что меня трогать не стоит, она тут же успокоилась.

– Может быть, и мне стоит познакомиться с твоим покровителем?

– Зачем тебе?

– Да как-то не хочется столкнуться с ней в темном коридоре.

– На твоем месте я бы не стал беспокоиться по этому поводу, – Тоби снова ободряюще хлопнул меня по плечу, однако этот жест был недостаточно убедителен, и я повторил ему свою просьбу.

– Да не переживай ты так! – воскликнул молодой человек. – Ты не в ее вкусе.

– Но ты сам только что говорил, что ее интересуют подростки мужского пола. Как раз моя категория, раз нет?

– Ээ… Ну, не совсем, – Тоби почему-то замялся и бросил на меня странный взгляд. – В общем, тебе ничего не грозит. Но если тебе так хочется, я представлю тебя своему защитнику. Да, возможно, это действительно имеет смысл, а то мало ли что может случиться.

– Прекрасно! Когда?

– Чуть позже. Сейчас она занята.

– Она?

Тоби кивнул и, увидев кого-то из знакомых, бросился к нему, оставив меня стоять с раскрытым от удивления ртом. В моем представлении покровителем в таком заведении должен был быть устрашающего вида мужчина, который мог бы справиться с любым, и то, что им оказалась женщина, казалось мне удивительным. Однако мне не пришлось раздумывать над этим слишком долго – пока я стоял, погрузившись в собственные мысли, кто-то тронул меня за плечо. Вздрогнув, я обернулся и увидел перед собой сгорбленного старика, настолько древнего, что, казалось, стоило подуть на него, и она разлетится, как пепел.

– Вена? – прошамкал он беззубым ртом.

– Что?

– Живете в Вене? – уточнил свой вопрос старик.

– Да, – я утвердительно кивнул и на всякий случай отступил на пару шагов.

– Где именно?

– Простите, но какое вам до этого дело? – новый собеседник, несмотря на свой почтенный возраст, не вызывал у меня доверия, и я не был готов делиться с ним своим домашним адресом.

– Бюннер. Старуха. Знаешь ее?

– Фрау Бюннер? Конечно! – я не ожидал услышать в этих стенах знакомую фамилию и теперь искренне удивился. – А кем она вам приходится?

– Жива?

– Не понял.

– Она еще живая?

– Да, конечно, она, судя по всему, прекрасно себя чувствует, не беспокойтесь. Я почти каждый день вижу, как она прогуливается по направлению к…

– Вот сука! Когда же ты сдохнешь, наконец? – неожиданно злобно процедил странный старик и, отвернувшись, заковылял прочь.

Никак не ожидая такого поворота, я посмотрел ему вслед, не зная, что и думать. Мои сомнения развеял Тоби, который, приблизившись, презрительно плюнул в сторону удаляющейся фигуры.

– Старый Бюннер, гад еще тот, – мрачно проговорил он. – Всю свою жалкую жизнь был кладбищенским сторожем. Помнишь, по городу и окрестностям прокатилась волна исчезновений детей? Его работа.

– То есть?

– Он выслеживал маленьких девочек, оставшихся без присмотра, заманивал к себе и убивал. Одному богу известно, что он там с ними делал.

– А куда девал трупы? – вспомнив глаза старика, я был вынужден признаться себе, что понятия не имею о том, что могло бы заставить ребенка пойти куда-либо вместе с этим жутким типом. Наверное, он очень хорошо умел скрывать свое истинное лицо.

– Да закапывал. Сам понимаешь: найти свежую могилу на центральном кладбище – плевое дело. Когда все выяснилось, некоторые полицейские падали в обморок во время эксгумации. Конечно, дело засекретили, во многом благодаря доктору Гросману. Он побоялся, что несчастные родители разорвут убийцу. Но я думаю, что он просто не захотел привлекать лишнее внимание к своему эксперименту. Детей-то уже не вернешь, а здесь такая шикарная возможность для исследований.

– Как же его поймали?

– Сестра выдала. Оказывается, все это время она не догадывалась о том, чем занимается ее братик. Можешь представить себе, каково это – обнаружить, что ты на протяжении нескольких десятилетий пил чай с извращенцем? Мне ее даже жалко. Говорят, она не перенесла этого.

– Да, не перенесла.

Я вспомнил сгорбленную фигуру, медленно двигающуюся в сторону Зиммеринга. Я все гадал, что же ее так влекло в южную часть города. Теперь я понял: она каждый день ходила на кладбище. Взглянув на старика, стоявшего отдельно от всех и бормотавшего себе что-то под нос, я вдруг подумал о том, что если бы мне и пришлось убить кого-нибудь, то у меня уже есть претендент. Испугавшись таких мыслей, я потряс головой и повернулся к Тоби.

– Так что ты говорил о своем таинственном покровителе? Когда ты нас познакомишь?

– Сегодня вечером, когда все лягут спать. Я постучу три раза. Кстати, я настоятельно советую тебе подпереть дверь чем-нибудь. Ты мог заметить, что они, вопреки правилам, открываются внутрь, так что у тебя будет такая возможность.

– А разве нас не запирают на ночь? – перспектива оказаться один на один с толпой психов не показалась мне заманчивой, и я непроизвольно судорожно сглотнул слюну.

– Я ведь уже говорил тебе, что здесь свои порядки, – Тоби ободряюще улыбнулся мне и двинулся в сторону дверного проема, из которого мы недавно вышли. – Скоро у нас то ли второй обед, то ли ранний ужин, он же последний. Марта обещала приготовить что-то вкусненькое. Так что поторопись, она никого не ждет – это ее единственный жизненный принцип.

Поняв, что и сам Тоби не намерен ждать меня, я поспешил за ним, тем более, что был совершенно уверен в том, что не смогу своими силами найти дорогу назад. К тому же я заметил, что и остальные пациенты тоже вдруг засуетились и потянулись к выходу. Стараясь не оказаться зажатым толпой маньяков и убийц, я быстро догнал своего провожатого и постарался больше не отставать. Периодически оглядываясь, я удивился тому, как все эти ошибки природы вдруг стали похожи на стадо баранов, с пустыми глазами идущими на кормежку. Неужели и я когда-нибудь стану таким же?

– Ну, все, расходимся по комнатам, – как только мы подошли к уже знакомому мне коридору, Тоби помахал мне рукой на прощание и добавил. – Только не завались спать раньше времени. Помни о нашем уговоре. Три удара.

Оказавшись в своей палате, я вдруг ощутил такую усталость, что был вынужден опуститься на кровать. Серые стены, которые раньше казались мне слишком мрачными, теперь действовали на меня успокаивающе, и я даже испытывал что-то похожее на благодарность неизвестному маляру. Вспомнив о предупреждении Тоби, я уже хотел было подпереть дверь изнутри стулом, но в этот момент услышал громыхание тележки, которая могла принадлежать только Марте. Когда спустя несколько секунд я увидел ее грузную фигуру в дверном проеме, то испытал необъяснимую радость, словно передо мной вдруг появился родной человек, которого я давно не видел. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – она была едва ли не единственным нормальным человеком, которого я встретил за последние сутки.

– Добрый день! – нараспев произнесла женщина, и ее голос прозвучал для меня как ангельское пение.

У меня появилось такое чувство, будто я неожиданно получил то, о чем мечтал всю жизнь. Это было обычное сиюминутное счастье, которое может быть у молочницы, надоившей больше, чем предыдущим утром, или у мальчишки-посыльного, которому благодарный клиент отвалил в качестве чаевых его месячное жалование. Некрасивое и немного придурковатое лицо Марты в какой-то момент показалось мне милым и одухотворенным. Она что-то еще говорила мне, но я, боясь спугнуть этот внезапный порыв внутреннего теплого ветра, не слушал ее и только улыбался. Наверное, со стороны это выглядело странно.

– Что? – я очнулся в тот момент, когда Марта, так и не дождавшись ответов на свои многочисленные вопросы, пожала плечами и уже направлялась к выходу.

– Проснулась, спящая красавица? – женщина на секунду остановилась и, приглядевшись ко мне, подозрительно прищурилась. – Тебе что, какие-нибудь пилюли прописали? Или кто из однокашников угостил? Не рано ты начинаешь адаптироваться к местным реалиям? Вроде еще утром собирался выбраться отсюда при первой возможности.

– Нет, что вы, – стоило мне лишь подумать о том, что меня могут заподозрить в наркомании, как эйфорию как рукой сняло, и я отчаянно замотал головой. – Я ничего не принимал. Просто устал за сегодняшний день. Столько всего сразу на меня свалилось. Вроде бы ничего и не делал особенного, а в голове абсолютная каша.

– Прекрасно понимаю тебя, – Марта приняла сочувствующий вид. – Это нормально, не переживай. Главное – отдыхай побольше и не хандри. И тогда жизнь обязательно наладится.

Подмигнув мне, что, наверное, должно было меня как-то подбодрить, повариха, наконец, вышла из моей комнаты и отправилась дальше по своему маршруту. Судя по звукам, мой ближайший сосед должен был обитать в другом крыле, потому что я так и не услышал, чтобы Марта еще заходила к кому-то. Мне это показалось очень странным. Куда же ведут все эти многочисленные двери? Нерешительно постояв на пороге, я, вдохновленный ароматами, которые исходили от еды, выставленной на стол, махнул рукой на все эти несуразицы и пообещал себе заняться ими при первой подвернувшейся возможности.

Откинувшись от стола, я тут же пожалел о том, что так наелся. Голова шла кругом от всего, что произошло за день, и я чувствовал, как проваливаюсь в сон. Не помогало ни самовнушение, ни пощечины, которыми я себя наградил – мозг принципиально не желал функционировать в нормальном рабочем режиме. Даже открытая дверь уже не казалась мне представляющей опасность – ведь для того чтобы подпереть ее стулом, нужно было с этого самого стула встать, а я никак не мог себя заставить это сделать. Наконец, когда я уже смирился с тем, что утром кто-нибудь обнаружит мое бездыханное тело, я почувствовал, как кто-то трясет меня за плечо. С трудом открыв глаза, я увидел перед собой Тоби, который, заметив, что я очнулся, отступил на шаг и смерил меня оценивающим взглядом, словно видел впервые:

– Ну, ты силен. Я ведь предупреждал тебя, что у нас не принято спать с открытой дверью. Неужели совсем страшно не было? У нас, конечно, есть уверенные в себе люди, но чтобы вот так – нараспашку…

– А ты чего так рано? – я потянулся и огляделся вокруг, однако определить, как долго проспал, так и не смог – за все это время я не заметил ни одних часов, а окон, как я уже говорил, здесь не было вовсе. – Мы ведь договаривались встретиться поздно вечером, разве нет? Планы изменились?

– Совсем нет, – удивленно поднял брови гость. – Сейчас и есть поздний вечер. Ты проспал на этом стуле часов пять как минимум.

– Сколько? – от сознания того, какой опасности я подвергался все это время, сон как рукой сняло. – Откуда ты знаешь?

– Ах, да, ты же пока не знаешь… – Тоби воровато оглянулся и заговорщическим шепотом произнес. – Медперсонал сюда заглядывает редко, ты это уже понял, я полагаю. Но когда такое случается, мы стараемся сделать так, чтобы у наших добрых санитаров и докторов что-нибудь да пропало. Они такие рассеянные, что прямо диву даешься. То очки потеряют, то, например, часы. Понимаешь, о чем я?

– Да, кажется, – я улыбнулся, представив себе, к каким уловкам могут прибегнуть пациенты, страдающие от безделья, чтобы стащить то, что им нужно.

– Вот и замечательно! А теперь собирайся – познакомлю тебя со своим ангелом-хранителем.

Я не заставил просить дважды и, поднявшись, поправил пижаму, которая успела приобрести вид жеваной половой тряпки, и, как сумел, привел себя в порядок. Мне пришло в голову, что я похож на какого-нибудь бедолагу лаборанта, собирающегося на свидание – невыспавшегося и неряшливого, но не теряющего надежды на заветный поцелуй. Однако долго размышлять по этому поводу мне не пришлось – Тоби по своему обыкновению без лишних слов махнул рукой, приглашая следовать за собой, и вышел из комнаты. Мне не оставалось ничего другого, как поспешить за ним. Опять какие-то коридоры, бесчисленные двери и переходы, и вот мы стоим на очередной прогулочной площадке, которая была чуть меньше предыдущей. Здесь явно давно никто не появлялся. Такое ощущение тотального запустения возникает, когда заходишь в дом, в котором никто не жил уже несколько лет. Вроде бы и прибрано все, и пыль кто-то вытер, а все равно чего-то не хватает. То ли у одиночества есть свой запах, то ли мы действительно окружены невидимым энергетическим полем, которое изменяется в зависимости от присутствия человека. Мне вдруг пришло в голову, что я как-то слишком быстро поверил в то, что Тоби не представляет никакой опасности. Страх, шевельнувшийся в животе, заставил меня внутренне напрячься и более внимательно осмотреться, чтобы заранее определить пути отступления в случае необходимости. Однако, как выяснилось, я зря переживал: мой проводник, казалось, не думал ни о чем таком – беспечно повернувшись ко мне спиной, он несколько раз тихо свистнул в темноту, и в следующее мгновение от темной стены отделилась тень и двинулась в нашем направлении. Когда она приблизилась на расстояние нескольких шагов, я с удивлением узнал в ней Софи – девушку, которую встретил на прогулке. Она почему-то выглядела раздраженной и бросала недовольные взгляды то на меня, то на Тоби. Впрочем, подумал я, возможно, это ее естественное состояние. Еще при нашей первой встрече я удивился тому, как такое милое существо может казаться злобной фурией.

– Черт с тобой, Тоби, – выпалила она вместо приветствия. – Ты просил – я пришла. Что дальше? Мое время дорого стоит.

– Не горячись, – молодой человек примирительно вытянул перед собой руки. – Ты же меня знаешь, я плохого не посоветую. Я тебя хоть раз подводил? Вот. И на этот раз, я думаю, это именно то, что нам нужно.

– Почему ты так уверен, будто знаешь, что именно нам требуется?

– А я и не уверен, но разве у тебя есть другие варианты? Нет? Тогда я совершенно не понимаю, о чем мы тут разговариваем.

– О том, что ты готов каждого первого встречного тащить в нашу компанию, не задумываясь о последствиях.

– О каких последствиях? Что здесь может случиться?

Быстро переговариваясь, они не обращали на меня никакого внимания, и я, подумав, что пора напомнить о себе, вежливо покашлял. В тот же момент оба замолчали и повернулись ко мне: Тоби – с улыбкой, Софи – с угрюмым вопросом в глазах: мол, чего тебе? Признаться, я и сам не знал ответа на этот непрозвучавший вопрос, и, возможно, мне на самом деле следовало постоять в сторонке и послушать разговор, чтобы понять, что здесь вообще происходит. Однако я никогда не отличался особой терпеливостью.

– Может быть, вы введете меня в курс ваших дел, чтобы я мог принять участие в этой милой беседе?

Я задал этот вопрос самым дружелюбным тоном, однако это не произвело на девушку никакого впечатления. Презрительно усмехнувшись, она отвернулась от меня и продолжила прерванный разговор.

– Ну, а если этот персонаж станет обузой для нас? Я и так тащу на себя и тебя, и остальных твоих протеже. Будешь и дальше кидать мне на спину кули с навозом – и она рано или поздно не выдержит. На что мне это счастье?

– Куль – это я что ли? – не желая мириться с ролью статиста, я все же решился еще один раз вмешаться, хотя мне уже было ясно, что ни к чему хорошему это не приведет, но хотя бы расставит все по местам.

Действительно, Софи вдруг замолкла на полуслове и, злобно уставившись на меня, некоторое время размышляла. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, она заявила:

– Я не имею дела с девчонками!

Остановив жестом Тоби, который хотел что-то возразить, я поинтересовался:

– Девчонка – это я? А ты тогда кто же?

– Я – та, которую здесь боятся. Я – та, которую стоит бояться. Хотя бы потому, что я гебоидный психопат со склонностью к беспричинной агрессии.

– Для меня это слишком сложно и совершенно не понятно, так что если у тебя было намерение произвести впечатление, то ты промахнулась. Объясни человеческим языком.

Софи приблизилась ко мне и, глядя прямо в глаза, почти нежно прошептала:

– Это значит, что я прямо сейчас могу откусить тебе нос только для того, чтобы просто посмотреть, как ты будешь выглядеть в новом обличье. Мне ничего не стоит сделать это, поверь мне. И я не буду после этого испытывать никаких угрызений совести.

– То есть ты не способна испытывать чувства? Бывает. Так бы сразу и сказала, к чему все эти кружева?

Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не отстраниться от Софи и сохранить при этом спокойный вид. Похоже, мне это удалось – девушка удивленно моргнула и, поджав губы, опустила глаза. Помолчав мгновение, она повернулась в Тоби, который все это время с интересом наблюдал за нами, и кивнула ему:

– Хорошо, я подумаю. А теперь идите, я устала и хочу спать. И объясни своему новому приятелю, что и каким образом здесь делается.

Сказав это, она будто сразу потеряла всякий интерес к происходящему. Ее взгляд стал отстраненным, и Софи, медленно переставляя ноги, двинулась вглубь площадки. Тоби, не говоря ни слова, потянул меня за рукав и, как только мы снова нырнули в ту нору, из которой появились недавно, принялся старательно исполнять указания своей покровительницы.

– Ну, что тебе сказать. Что-то ты и сам, наверное, понял, что-то услышал от меня. Однако никто не расскажет тебе всей правды. Кроме твоего покорного слуги, конечно.

– Почему?

– Потому, что местные мыслят примерно так же, как и люди снаружи. Каждый рассуждает примерно так: вот я – центр Вселенной, а был вынужден всего добиваться сам, наступал на грабли, изобретал велосипед и вообще старался соответствовать всем известным штампам и клише, которые диктует нам сама жизнь. Так какого черта я должен помогать новичку, если мне никто не помогал? Чем он лучше меня? Поверь мне, когда ты впервые оступишься и набьешь себе шишку, все они будут стоять в сторонке и с наслаждением наблюдать за тем, как ты потираешь ушибленное место.

– Ну, в этом действительно нет ничего удивительного – во всем мире люди ведут себя точно так же.

– Это да, но здесь есть один момент. Видишь ли, у нас здесь все совершенно иначе, чем снаружи. Если там ты провалишься в яму, которую забыл прикрыть нерадивый дорожный рабочий, то у тебя есть полное право написать жалобу куда следует – и виновного накажут. Здесь такой вариант не сработает. Нет, ты, конечно, можешь попытаться жаловаться, но, во-первых, сначала тебе придется хорошо побегать, чтобы найти соответствующую инстанцию. А во-вторых, даже если удастся сделать это, это все равно ни к чему не приведет. Клиника – только привычное название, которое нужно больше для галочки. Пойми, здесь нет ни доброго полицейского, который придет и спасет тебя, ни папы с мамой, которым можно наябедничать на грубого соседа, ни доктора, который вправит тебе вывих и наложит швы. То есть доктор, конечно, есть, но у него иные цели и задачи.

– Здесь что, совсем никому нет ни до чего дела? Как такое вообще может быть? Мы ведь находимся в медицинском учреждении!

– Это так, но, насколько мне известно, мы вообще находимся вне юрисдикции кого бы то ни было. Гросман является кем-то вроде рабовладельца.

– Рабы – это мы?

– Точно, ты все правильно понял.

– И вы не пытались сопротивляться?

– Конечно, пытались! – Тоби весело рассмеялся, будто услышал хорошую шутку. – Появись ты пару дет назад, то увидел бы все своими глазами. Было весело – мы строили баррикады из матрацев, били посуду и вообще делали, что хотели.

– И? Чем все закончилось?

– А ничем, – молодой человек беззаботно махнул рукой.

– То есть?

– Ну, как тебе объяснить… Ни одна революция не имела бы смысла, если бы некого было свергать. То есть правящий класс как бы есть, но он недоступен – укатил куда-нибудь на Таити и прихватил с собой все доступные ресурсы. Мы, как водится, побесились пару дней, но потом, когда проголодались, бросились искать еду – а ее нет. Вот тут-то и пришло понимание того, что любая идея, не подкрепленная парой бутербродов с сыром, ни черта не стоит. Вообще, тогда мы ходили по самому краю. И я до сих пор не понимаю, почему папаша нас пожалел. Еще бы чуть-чуть, и мы начали бы есть друг друга. Думаю, среди нас нашлись бы желающие отведать человечинки. Но Гросман пришел в самый последний момент, как добрый Сильвестр, и принес с собой мешок с подарками. Больше мы не пытались противопоставить себя ему. Смысла нет.

– А просто выйти отсюда вы не пробовали?

– Если ты найдешь дверь, ведущую наружу, первым признаю тебя получеловеком-полубогом.

Я хотел было продолжать возмущаться, но тут до меня дошел смысл услышанного.

– Как? Ты хочешь сказать, что вы до сих пор не знаете, где именно находитесь? А как же те двое, которых отпустили?

– Нас привозят сюда или без сознания, или с мешком на голове. И вывозят так же.

– Но это же произвол!

– Еще какой, – Тоби прыснул со смеху, его, похоже, забавляла эта беседа. – Самый произвольный из всех возможных произволов.

– Хорошо, о чем мне еще стоит знать? – я решил отложить на потом вопросы этики и заняться насущными проблемами.

– У нас все просто. Есть хорошие ребята – это мы. Нас боятся, но только пока мы сильны. Софи является своего рода предохранителем, который защищает нас от анархии. Но так было не всегда. Ей пришлось устранить парочку наиболее активных и неуправляемых местных деятелей. Так что можешь считать, что тебе повезло – ты попал сюда в относительно спокойный период. У нас не было никаких происшествий вот уже полгода, с последнего убийства.

– Кого убили? – я почувствовал, что мои ноги стали ватными, двигаться было сложнее с каждым шагом, так что я был благодарен Тоби за то, что он никуда не спешил.

– Софи ночью перерезала горло одному громиле, – молодой человек сказал это таким тоном, словно рассказывал об удачно проведенной сделке.

– То есть все об этом знали, но промолчали?

– С чего ты взял? Никто не молчал, недели две все только об этом и говорили.

– Но Гросман никак не отреагировал?

– Ты начинаешь понимать, – улыбнулся Тоби. – Это эксперимент, который ставит наш добрый хозяин. Он вроде как предоставляет нам возможность построить любую модель общества, какую мы пожелаем.

– Но это ведь ужасно!

– Это зависит от того, с какой стороны взглянуть на ситуацию, – возразил мой собеседник. – Подумай сам. Большинство из нас – безнадежные психи. На что мы могли бы рассчитывать во внешнем мире? В лучшем случае нас заперли бы в четырех стенах на всю оставшуюся жизнь, в худшем – вообще повесили бы. Конечно, многие из нас заслуживают петли, но дело в другом. Я даже благодарен папаше за то, что он предоставил нам эту возможность провести переоценку ценностей в таких экстремальных условиях. Знаешь, до того как я попал сюда, мне в голову приходили всякие мысли о том, как бы поскорее избавить общество от своего присутствия. Так что не было бы этой клинки, не было бы и меня, соответственно. Посмотри на меня. Я похож на того, кто хочет умереть?

– Хм, не знаю, нет, наверное, – я с сомнением взглянул на довольное лицо Тоби и был вынужден признать, что он выглядел вполне здоровым и довольным собой.

– Об этом я и говорю. Так вот, в нашем лагере не так много людей, но каждый представляет значительную силу. Ну, кроме меня, наверное, – молодой человек снова хохотнул. – Наши враги – фрау Калько, ты с ней уже знаком, и несколько таких же законченных психов, как она. Остальные занимают выжидательную позицию и всегда готовы примкнуть к той стороне, которая покажется им привлекательнее. Пока все спокойно, но в любой момент ситуация может измениться.

– Если сейчас все хорошо, почему ты посоветовал мне запирать дверь на ночь?

– Ну, всегда остается человеческий фактор. Никто не может гарантировать, что у кого-нибудь из наших не поедет крыша. Фазы луны там всякие, критические дни и прочие радости жизни.

– Ясно.

Ощущение нереальности происходящего, которое возникло у меня с первых секунд пребывания в этом странном месте, сменилось тупым смирением. Тоби рассказывал обо всех ужасах, происходящих здесь, таким обыденным тоном, что я невольно и сам стал относиться к ним, как к естественным вещам. Наверное, способность адаптироваться к самым нестандартным ситуациям и является первым проявлением пресловутого инстинкта самосохранения. Однако оставалось еще кое-что, чего я не мог понять.

– Ты говорил, что Гросмана интересуют не только психические, но и физические отклонения, но я не заметил здесь никого, кого можно было бы назвать калекой. Почему так?

– Все просто, они в другом крыле.

Я остановился и посмотрел на Тоби.

– То есть здание разделено? И когда ты собирался мне об этом рассказать?

– Да как-то к слову не пришлось, – молодой человек пожал плечами, словно речь шла о какой-то безделице. – Да, конечно, здесь несколько корпусов. Физические стараются не пускать к себе никого из наших. Мы, соответственно, тоже не горим желанием с ними пересекаться. А что? Чего ты так разволновался? Они совершенно безобидные. Живут себе тихо и никого не трогают.

– Разве тебе не хочется периодически поговорить с нормальным человеком? – меня удивило равнодушие моего собеседника.

– А собака скучает по кошкам? О чем ты вообще говоришь? Все мы для них – отбросы общества. Даже и не думай соваться туда без сопровождения – тебя даже слушать никто не станет. Прихлопнут так быстро, что глазом моргнуть не успеешь. Там охрана серьезная.

– Охрана?

– Из числа пациентов. Безрукие и безногие, конечно, для таких целей не годятся, а вот ушибленные на голову – в самый раз. Там есть один бугай, так вот он когда-то был чемпионом Европы по боксу. Можешь представить себе его габариты? Гора мышц, но мозгов – никаких. Их ему начисто отбили, вот и получилось совершенно управляемое существо, которому что скажешь, то он и будет делать. Не дай бог тебе попытаться пройти мимо него. Он не одного нашего уже в стенку впечатал.

– И вы совсем не общаетесь?

– Только в случае острой необходимости. Когда, например, Марта заболела, и нас некому было кормить, Софи обратилась к их руководству за помощью. У них там все налажено гораздо лучше, чем у психов. Они тогда нас здорово выручили.

Факт присутствия рядом нормальных людей, хоть и с ограниченными способностями, показался мне многообещающим, и я дал себе слово, несмотря на предупреждение Тоби, попытаться наладить с ними контакт. Видимо, эти мысли отразились на моем лице, потому что мой собеседник вдруг положил мне руку на плечо и медленно, выговаривая каждое слово, повторил:

– Не ходи туда! Во всяком случае, пока. Поверь мне, тебе там не место.

Тогда слова Тоби не произвели на меня никакого впечатления, я понял их значение много позже. В тот момент я лишь кивнул и постарался перевести разговор на другую тему.

– Куда ведут все двери вдоль моего коридора? Я не заметил, чтобы там кто-то жил.

– И это естественно, потому что это крыло для новеньких. Нам запрещено там селиться. Да и желания особого нет, честно говоря.

– Почему? С этим место что-то не так?

Тоби вдруг рассмеялся и прищурился:

– А ты сам загляни в соседние палаты – и все поймешь.

– Разве они не заперты?

– Нет, здесь вообще не бывает запертых дверей, если ты еще не заметил.

Нет, не заметил. Честно говоря, мне даже в голову не приходило проверять. Поставив галочку в воображаемом блокноте, я заметил, что мы незаметно подошли к моей палате.

– Ты каждый раз меня провожаешь до самой двери, мне даже неудобно. Приятно, конечно, такое внимание, но у меня создается впечатление, будто мы с тобой ходим в одну школу, и я – девчонка. Будь у меня портфель, ты бы, наверное, его нес.

– Не бери в голову, – рассмеялся Тоби. – Здесь это в порядке вещей. Если бы я не стал с тобой носиться и все объяснять, то тебя бы быстренько заграбастала наша любимая фрау Калько. Хочешь угодить в ее пухлые ручонки?

– Не очень, – признался я.

– Вот и я не хочу. У нас тебе будет спокойнее хотя бы потому, что мы своих стараемся любить и лелеять. В разумных пределах, конечно.

Улыбнувшись напоследок, мой провожатый помахал мне рукой и пошел к себе. Я проводил его взглядом, пока он не скрылся за поворотом, после чего, постояв в нерешительности несколько секунд, я подошел к ближайшей к моей палате двери и осторожно приоткрыл ее. Еще тогда я подумал, что это странно: моя дверь открывалась внутрь, а эта – наружу. Не знаю, что именно я ожидал там увидеть, но точно не то, что увидел. Дверь не вела никуда – за ней была глухая стена. Поковыряв пальцем ее поверхность, я тут же отпрыгнул в сторону – вертикальная поверхность осыпалась, обнаружив свой состав. Это была обычная земля. Некоторое время я тупо смотрел перед собой, пытаясь понять ее назначение, затем постучал по ней – звук был глухим. Значит, это не временная перегородка и вообще не стена. Допуская, что это всего лишь случайность, и комната служит для какой-то неизвестной мне цели, я перешел к следующей двери и распахнул ее. Там было то же самое – плотное полотно утрамбованной земли. Уже поняв, в чем дело, я все же прошелся вдоль коридора – везде было одно и то же. Выходит, клиника находится под землей. Неудивительно, что никто не знает, где здесь выход. Возможно, что он представляет собой обычный люк, который мог находиться где угодно, в том числе в охраняемой части здания. Оставалось выяснить, где эту часть искать. Возможно, моим путем на свободу окажется Марта. Как-то ведь она должна сюда попадать? Конечно, я и не думал торопиться – все еще оставалась надежда на то, что доктор Гросман расставит все по своим местам, когда, наконец, вернется. Однако мне почему-то не верилось в то, что это произойдет. Папаша, судя по отзывам, был не из тех, кто любил признавать собственные ошибки. Мне пришло в голову, что я слишком быстро смирился с тем, что застряну здесь надолго – прошел всего один день, а я уже строил планы на будущее с учетом новых условий. И, что странное, это не воспринималось мной как нечто из ряда вон выходящее. Напротив, мне даже в определенном смысле нравилась атмосфера тотальной напряженности, в которой я оказался. Удивившись этим ощущениям, я решил, что все это можно списать на стресс, и отправился в свою комнату. Подперев дверь стулом, я упал на кровать и стал глядеть в потолок, пытаясь мысленно систематизировать все, что я увидел и услышал за предыдущие несколько часов. Совершенно незаметно для себя я провалился в сон.

Вокруг меня стоят мои приятели и почему-то смеются, показывая пальцами в мою сторону. Я не привык быть объектом насмешек и поэтому с недоумением оглядываюсь: нет, сзади меня никого нет – выходит, они потешаются именно надо мной? Опускаю взгляд ниже и с ужасом вижу, что на мне нет привычных штанов. Из-под пассированной юбки выглядывают худые белые ноги, на которые натянуты нелепые чулки. Картину дополняют идиотские розовые туфли, какие могла бы носить какая-нибудь дура из школьного хора. Пытаясь исправить ситуацию, я присаживаюсь на корточки, чтобы прикрыть ноги юбкой, но она слишком короткая. К тому же я обнаруживаю, что на мне нет исподнего – ветер задувает мне прямо туда, и я понимаю, что моим приятелям прекрасно все видно. Вскакиваю на ноги и под свист и улюлюканье бегу по направлению к дому, по-девчачьи выворачивая ноги. Дорога, которая обычно занимала у меня минут пятнадцать, оказывается в несколько раз короче, и вот я уже распахиваю знакомую входную дверь и наталкиваюсь на своего отца, который, как ни в чем не бывало, сидит в своем любимом кресле и читает газету. Он поднимает на меня глаза и раздраженно кричит:

– Сколько раз я говорил тебе, что настоящие мужчины не носят юбок! Почему ты не мог родиться нормальным человеком? Я тебя предупреждал! Не желаешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Отец стремительно поднимается из кресла, причем в его руке оказывается тяжелый кожаный ремень с металлической пряжкой. Мне страшно, но я не могу ни двинуться, ни объяснить ему, что понятия не имею, как и почему на мне оказалась эта одежда. Папа грубо хватает меня за руку и кидает животом на стол, задирает проклятую юбку и замахивается. Прежде, чем ощутить удар, я вижу улыбающееся лицо своей матери, которая с любовью смотрит на меня и неожиданно выдает:

– Какая ты у меня красавица!

Сначала мне показалось, что я проснулся от собственного крика, но нет – открыв глаза, я увидел перед собой Тоби, который настойчиво тряс меня за плечо.

– Что? Где папа? – я сел на кровати и огляделся, пытаясь прийти в себя.

– Так он вроде бы умер, – спокойно проговорил Тоби. – Разве нет? Успокойся, это был всего лишь ночной кошмар. Слушай, у нас тут такое произошло… Ты только не пугайся, но, кажется, опять началось.

– Что началось?

– Пропал один из наших. Думаю, что его убили, и дело здесь не обошлось без Калько и компании.

– Ой, какой кошмар, – я потряс головой, чтобы быстрее прийти в себя. – Кто пропал?

– Я.

Подумав, что ослышался, я взглянул на Тоби и только тогда заметил, что кожа на его лице была неестественного серого цвета, а шею он старательно прикрывал шарфом. Протянув руку, я отодвинул край шарфа и вскрикнул: через все горло молодого человека проходил глубокий разрез, обнажавший мышцы и гортань.

– Что? – я отпрянул от ужасной картины, кубарем скатившись с кровати и ударившись при этом головой о каменный пол. – Почему? Как ты попал сюда?

Автоматически я взглянул на дверь, которая все так же была заперта – стул был на месте. Чувствуя, что у меня начинается истерика, я с отчаянием взглянул на мертвеца и выставил перед собой руки, как защиту. Тоби грустно улыбнулся и пожал плечами, выдав непонятное:

– Тук-тук, Джулиан. Тук-тук.

Все закружилось перед моими глазами, и я почувствовал, что падаю в какую-то яму, затягивающую меня на свое несуществующее дно, как в болото.

– Джулиан! Ты здесь? Открой дверь! Джулиан!

Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на полу в собственной комнате. С трудом приподнявшись на локтях, я быстро оглянулся – кроме меня, в помещении не было никого, но все же кто-то настойчиво звал меня и колотил в дверь.

– Кто это? – я все еще не понимал, что сон закончился, уступив место реальности. Возможно, я все еще сплю? Я вполне допускал этот вариант, хотя прежде мои сновидения никогда не отличались подобной многоуровневостью.

– Софи. Открывай быстро!

Поднявшись, я на негнущихся ногах подошел к двери и, отодвинув стул, с опаской выглянул наружу:

– Чего тебе? Я сплю.

Не дожидаясь приглашения, девушка бесцеремонно отодвинула меня и вошла. Быстро осмотрев помещение, она разочарованно скривилась и села на кровать:

– Я надеялась, что он у тебя.

– Кто? Да что происходит, в конце концов? – я почувствовал приступ злобы, хотя на меня, наверное, в значительной мере повлияли переживания, которые я испытал во время сна.

– Тобиас пропал.

– Кто?

– Тоби. Его нигде нет.

– А который час? – я пока не научился определять время без привычных средств, и мне казалось, что сейчас должно было быть раннее утро.

– Почти полдень.

– Ого! А почему Марта меня не разбудила?

– Она пыталась, но ты не отзывался.

– Странно, обычно я сплю очень чутко. Ну, да ладно. Что там с Тоби? Ты не думала о том, что он, возможно, просто гуляет где-то? Здесь столько переходов, что его просто могли не заметить.

– Нет, – Софи выглядела по-настоящему расстроенной, и мне пришло в голову, что она не такая уж и бесчувственная, какой хотела казаться.

– Его хоть пробовали искать?

Вместо ответа девушка поднялась с кровати и поманила меня за собой, направившись к выходу. Поскольку я спал одетым, то мне не требовалось времени на сборы, и я последовал за ней, ожидая, что она поведет меня опять по многочисленным коридорам, в которых я, похоже, никогда не научусь ориентироваться. Однако этого не произошло – сделав пару поворотов, Софи остановилась возле какого-то темного пятна на полу и выжидающе посмотрела на меня. Не понимая, чего от меня хотят, я присел на корточки и пригляделся – здесь явно что-то разлили. Возможно, Марта не довезла до кого-то суп. И что с того? Прикоснувшись кончиками пальцев к полу, я поднес руку к глазам и тут же отдернул ее.

– Кровь?

– Вот именно, – девушка, продолжая пристально глядеть на меня, вынула из кармана что-то и протянула мне. – Этот амулет Тоби носил на шее, не снимая. Говорил, это все, что осталось у него от родителей. Я нашла его здесь. Видишь, шнурок перерезан. Скорее всего, его владелец мертв. Остается выяснить, кто его убил. Хотя все и так ясно.

– Что ясно? – меня начало мутить, и я с трудом сдерживал приступы тошноты.

Это произошло всего в нескольких метрах от моей собственной комнаты, а я ничего не слышал. Возможно, Тоби убивали в то время, когда я заглядывал в несуществующие палаты. Значит, убийца все время был рядом. Я почувствовал, что стены начинают кружиться, и, наверное, упал бы, если бы Софи не подхватила меня под руки.

– Ясно то, что это дело рук фрау Калько или кого-то из ее помощников.

– Но зачем?

– Понятия не имею. Зачем вообще люди убивают друг друга?

Перед моими глазами стоял образ Тоби, каким я его видел в последний раз – худенький молодой человек, вечно улыбающийся и смеющийся невпопад, не хотел умирать. Я просто не мог поверить в то, что такое могло произойти в непосредственной близости от меня. Это был не первый случай смерти в моей жизни, но никогда прежде я не видел ее уродливой физиономии так близко.

– Мы не должны спустить ей этого с рук, – твердо заявила Софи, не уточняя, о ком идет речь, но это было и не обязательно – все и так было ясно. – Ты с нами?

– Что? – вопрос был задан в лоб, и я не сразу нашелся, что ответить. Однако отступать было некуда – за спиной была только фрау Калько. – Да, конечно. С вами, не сомневайся. Но разве не разумнее было бы поставить в известность местную администрацию?

– Кого? – девушка презрительно фыркнула. – О чем ты? Я думала, Тоби успел объяснить тебе местные порядки.

– Да, правда, он рассказал, – я кивнул. – Прости, я все еще не могу прийти в себя.

– У тебя еще будет время. А сейчас мне нужно познакомить тебя с остальными. Иди за мной.

Не дожидаясь ответа, Софи стремительно направилась в сторону, противоположную той, откуда мы только пришли, и мне не оставалось ничего, кроме как поспешить за ней. Несколько поворотов – и перед нами распахнулась дверь в просторное, ярко освещенное помещение. Комната, в которой мы оказались, напоминала зал совещаний: в центре ее стоял стол, вокруг которого сидели какие-то люди. Некоторые из них показались мне знакомыми, но остальных я видел впервые. Вместе с собой и Софи я насчитал в общем десять человек. Сев во главе стола, девушка указала мне на место рядом с собой и обратилась к собравшимся, которые выжидающе смотрели на нее:

– Тоби мертв, в этом нет никаких сомнений.

По комнате прокатился гул возмущенных голосов, но Софи подняла руку – и стало так тихо, будто в помещении вообще никого не было. Обведя всех спокойным взглядом, она указала на меня:

– Это Джулиан. Советую всем запомнить, – мне не было понятно, зачем было акцентировать внимание на моем имени, но у меня не было времени обдумывать это слишком долго – девушка тут же продолжила. – Надеюсь, все понимают, что временное затишье подошло к концу. Я не намерена спускать этой толстой суке убийство нашего друга.

– Тебе не кажется, что ты спешишь с выводами? – неожиданно голос подал мужчина, которого я уже видел во время вчерашней прогулки. – Мне кажется, что здесь что-то не так.

– Почему ты так считаешь, Доминик? – Софи повернулась к говорившему.

– Я не вижу смысла в убийстве самого слабого из нас, – мужчина говорил уверенно, было заметно, что он уже думал на эту тему. – Если бы она хотела нанести удар, то не стала бы устранять того, кто не представляет практически никакой опасности. Подумай сама, Тоби и мухи обидеть не мог, не то, что мы. Так зачем было устраивать такую идиотскую и бессмысленную провокацию?

– Это нам и предстоит выяснить, – медленно и с расстановкой ответила девушка. – Я понятия не имею о том, что творится в ее голове. Возможно, она вообще ни о чем не думала, когда убивала. Не забывай о том, с кем мы имеем дело.

– Я помню, – возразил Доминик. – Однако до этого момента у нас не было повода сомневаться в ее инстинкте самосохранения.

– Всегда что-то бывает впервые, – подал голос Пауль, тот самый декан медицинского факультета, с которым я познакомился накануне. – Возможно, она просто сорвалась. К тому же я много раз говорил Тоби, что он слишком неосмотрителен и часто подвергает себя ненужной опасности, находясь в обществе наших врагов и на их территории без сопровождения. В конечном итоге, он поплатился за свою инфантильность.

– Он делал это постоянно и по моей просьбе, – мрачно заметила Софи. – У нас с Калько была личная договоренность. Она не трогает моего друга, я не трогаю ее дочь. Теперь, естественно, это соглашение недействительно.

– Какая дочь? У нее есть дочь? – я так удивился этой новости, что на мгновение забыл о своей роли стажера.

– Конечно, разве ты не заметил сходства? – девушка презрительно усмехнулась.

– О чем ты?

– Марта – дочь нашей дорогой парикмахерши.

Следующие полчаса прошли для меня как в бреду. Софи и ее команда разрабатывали план мести, а я никак не мог прийти в себя от мысли о том, что Марта, это безобидное существо, могла быть дочерью такого чудовища. Хотя, с другой стороны, откуда мне было знать, что все, что рассказывал мне Тоби, было правдой? С другой стороны, и Софи могла ошибаться. Я всегда старался всегда быть в стороне от обсуждения любых заведомо конфликтных ситуаций, несмотря на то, что большая часть моих знакомых с присущим всем подросткам максимализмом рубили сплеча правду-матку во время дружеских посиделок – а тут и подавно запутался в том, кто, собственно, хороший, а кто плохой. Все происходящее в этой комнате, равно как и все, что я видел за ее пределами в последние сутки, напоминало мне какую-то дурную театральную постановку, в которой одни сумасшедшие, верящие в то, что весь мир фиолетовый, воевали с другими, для которых окружающая действительность имела зеленый оттенок. Стараясь сохранить остатки разума и не поддаться всеобщей истерии, я закрыл глаза и начал медленно сгибать пальцы. Сначала на одной руке, потом – на второй. Это всегда помогало мне сосредоточиться. Когда я, наконец, открыл глаза и обвел взглядом комнату, то видел все уже совершенно иначе. У меня была цель: я хотел жить. Все остальное было неважным. Оставалось решить, какая тактика позволит мне уцелеть в этой драке. Остаться в стороне и подождать, пока психи перебьют друг друга, вряд ли получится – это я понял сразу, как только до моего сознания дошел тот факт, что меня воспринимают как часть команды Софи. Значит, нужно помочь ей победить, а там видно будет. Приняв решение, я прислушался к жаркому спору, который только набирал обороты. Никто не предлагал ничего конкретного, но каждый считал своим долгом не согласиться с предыдущим оратором, чтобы выглядеть полезным и внушительным. Солидные внешне люди вдруг превратились в базарных баб, старавшихся перекричать друг друга. К сожалению, Софи не отставала от остальных. Глядя на нее, я с удивлением заметил, что она не только не контролирует толпу, но и идет у нее на поводу. Нет, подумал я, так не пойдет.

– А почему ее просто не убить? – этот вопрос вырвался у меня сам собой, и хотя я задал его достаточно тихим голосом, остальные разговоры тут же смолкли – и все уставились на меня.

Конец ознакомительного фрагмента.