4
– Люди испытывают эмоции? Или эмоции испытывают людей? – Агафья Тихоновна смотрела на воду, послушно и безропотно отражавшую добрую сотню, а может и больше, новых, недавно рожденных зонтичных солнц, – но кто такие люди? Кто? – она вернулась на травянистый берег, и вода тут же почернела, скрыв свое содержимое от наших глаз, – ветер дует – трава гнется. Вы выбираете быть травой, испытывающей порывы ветра. Или выбираете быть ветром, гнущим траву. Каждому своё.
– А что правильно? – единожды глянув, я не мог отвести взгляд от травы на берегу, в новом, не виденном мною ранее инфракрасном излучении, казавшейся фиолетово-черной.
– Правильно? – акула рассмеялась, – правильно именно то что вы выбираете. Любой ваш выбор верен.
– Любой?
– Любой! Главное чтоб он был ваш!
– Значит не надо никого слушать?
– Если это не соответствует вашему восприятию действительности, то не надо. Прислушивайтесь, но не слепо следуйте. Ведь есть категория людей, которые не посоветуют плохого.
– И кто это?
– Например, ваши родители, – Агафья Тихоновна попыталась скрыть усмешку, – друзья тоже. Если вы уверены, что это друзья.
– Их можно слушать?
– К ним нужно прислушиваться. Впрочем, и это совсем не обязательно. Ваш путь всегда останется вашим и никто, кроме вас его не осилит.
– А можно вообще не выбирать? Если я еще не решил кем хочу быть – травой или ветром?
– Можно. Это не меняет сути. Ветер не перестанет дуть, а трава не прекратит гнуться.
– А я?
– А вы быть.
Агафья Тихоновна, казалось, и не собиралась покидать этот дивный, около-озёрный мир, и я, наслаждаясь впредь неиспытанными чувствами, откинулся на траву, подставив свое лицо каждому из сотен, а может и больше, солнц. Ветра не было. А трава была. И я был.
– Нет, нет, ветер есть. Но он компенсирует сам себя. И мы его не ощущаем, – Агафья Тихоновна продолжала читать мои мысли, – в этом Мире, как и в любом другом, все совершенно.
– Что значит совершенно?
– Совершенно – это именно так, как должно быть. И никак иначе, – акула искоса посмотрела на дракона, – и совершенство, как ни странно, можно выразить всего лишь одним словом – равновесие.
– И вы считаете Мир совершенным?
– Конечно!
– Но почему?
– Потому что ничего другого попросту нет. А есть лишь идеи, как могло было бы быть, но не стало. Вывод напрашивается сам, – Агафья Тихоновна усмехнулась и добавила, – если есть только одно это, – она развела плавники в сторону, – то оно совершеннее всего остального, ибо только оно и есть. Кстати, здесь у нас есть сколько угодно времени чтобы разобраться со всем. Когда я говорю – сколько угодно, то имею в виду нисколько, – акула опять попыталась скрыть усмешку, – ибо самого Времени попросту нет. Ну а потом мы должны будем вернуться домой. Просто обязаны будем вернуться, – она замолчала на мгновение, – или не будем должны. Я не знаю. Однако выбор все-таки придется сделать. Правда, стоит учесть что отказаться выбирать – тоже выбор. Ведь по сути это ничего не меняет – ветер продолжает дуть, а трава – гнуться.
– А я быть?
– А вы – быть, – Агафья Тихоновна уже не скрывала свою довольную улыбку, – а вы – быть, – повторила она задумчиво и добавила:
– Если, конечно, вы не отделяете себя от ветра…
Большая белая акула, светло-серая, глянцевая, с тугой и упругой, словно вымокшей и высохшей на ярком солнце, натянутой на мощный скелет кожей, вздернутой прозрачным лаком, акула прогуливалась вдоль пологого озерного берега. Ярко освещенная с разных сторон множеством зонтичных солнц, и поэтому не имеющая тени, Агафья Тихоновна решила вернуться к теме, незаконченной на нашей, теперь казавшейся мне далекой, Земле с одним-единственным, но таким домашним и родным, нашим привычным Солнцем.
Агафья Тихоновна рассуждала о Любви.
– Убедительный, я бы даже сказала, хрестоматийный пример одновременного проявления привязанности и злости в человеческой жизни – любовь и ревность. Только тут Любовь – совсем не та любовь, которая именно Любовь, а то, что люди называют любовью, путая иногда со страстью, иногда с простой привязанностью, а иногда и с банальной боязнью одиночества. Если бы вы знали сколько людей испытывают жгучее несчастье каждый миг только из-за одного, ставшего пресловутым, стакана воды, который, как они думают, некому будет подать в старости. И неважно, что в старости может совсем не захотеться пить, – Агафья Тихоновна засмеялась собственной шутке, – но люди, думая об одиночестве, и боясь его до умопомрачения, в конце концов, именно его и получают.
– То, чего мы боимся или опасаемся, проявляется в реальной жизни?
– Да. Страх выполняет роль дополнительной антенны и Вселенная, которая очень скрупулёзно возвращает каждую мысль, действует вдвойне быстрее, если эта мысль еще и страшит. Ведь ничего и нигде не пропадает и ни в коем случае не теряется. Ни одна мысль. Ни одно чувство. Все только и ждет своего часа чтобы проявиться, – Агафья Тихоновна повернулась ко мне и медленно, по слогам, произнесла:
– Именно поэтому лучше просто сидеть на траве, как это делаем мы с вами, освободив Сознание от страхов и волнений, и любоваться озерной гладью. И никогда ничего не бояться. Никогда. И ничего.
Агафья Тихоновна замолчала и какое-то мгновение просто наблюдала за своим отражением в воде. Оно было четким, как в зеркале. Акула провела плавником по гладкой, не нарушенной никаким, даже самым слабым дуновением ветра поверхности, и зачерпнув плавниками немного черной, как смола воды, поднесла ее к драконьей морде, предложив ему напиться.
– Человечество забыло что такое истинная Любовь. Истинная Любовь стоит особняком среди всех возможных чувств. Истинная Любовь не может испытываться человеком, как остальные чувства. Истинная Любовь не гнет и не гнется. Истинная любовь, как живой организм, сама испытывает людей, испытывает их чувства и эмоции. Она сама решает кому открыть свою сущность. И открывает ее только тем, кто действительно готов. Кто смог. Кто может. Кто сможет и дальше. Истинная любовь самодостаточна. Нет ничего что могло бы сравниться с настоящей Любовью, ведь что бы мы ни взяли – материальное ли, духовное ли, оно всегда окажется лишь составной частью Любви. Любовь абсолютна. Любовь бескорыстна. Она не требует ничего взамен, ибо сама питает себя. Истинная Любовь – это океан мироздания, в котором, вполне возможно, зародилась и сама Жизнь. Все ее ветви и разновидности. Все бесконечные и бесчисленные вариации жизненных форм сотканы в океане истинной Любви, они являются порождением этого океана, его частью, его детищем. В этом океане зародилось и то, что человечество называет эволюцией – а это уже даже не живой организм, а процесс. Глагол.
Дракон подтянулся к плавникам акулы и испил предложенную ему воду. В его глазах мелькнуло что-то, напоминающее благодарность. А может быть это и была Любовь.
– Процесс – это действие, – Агафья Тихоновна продолжала говорить, – а действие, то есть глагол, гораздо долговечнее любого организма, или имени существительного, ибо действие включает в себя жизни множества поколений. Люди рождаются и умирают, а дело, действие, живет и продолжается многие и долгие годы, иногда даже столетия, а бывает и дольше. Так что глагол вправе перечеркнуть все существующие «кто» и «что». Так, например, человеческие поступки всегда перечеркивают слова, – акула усмехнулась, – подумайте, ведь в нашей жизни по сути существуют одни глаголы. Действия. И сама эволюция является скорее глаголом, чем существительным, ведь она – это процесс изменения видов. И цель у этого процесса одна – улучшить уже существующие формы жизни, предоставив эти формам какие-то новые качества и возможности, другими словами – помочь им выжить и выстоять. Заметьте, – Агафья Тихоновна улыбнулась, – бескорыстно помочь кому-то, не требуя ничего взамен, или что-то улучшить, опять-таки, без вознаграждения и без корысти, можно только тогда, когда ты испытываешь к этому кому-то именно Любовь, не так ли? Пусть даже в усеченном, урезанном, человеческом представлении. Но именно Любовь, Любовь с большой буквы «Л», а не просто привязанность, симпатию или вожделение!
– Вы так думаете?
– Я так знаю.
– Но почему нельзя бескорыстно помочь понравившемуся человеку?
– Потому что в отсутствии Любви вы будете помогать не бескорыстно. Корысть, как притаившийся в темных кустах хищник, атакует незамедлительно. И без вашего на то желания или разрешения. Этот хищник может быть чем угодно. И подпиткой собственного эго, когда человек говорит сам себе – какой же я молодец, что делаю добрые дела, и ожиданием какой-либо награды за сделанное, даже если и не от того кому помог, то от высших сил, да чем угодно. А бескорыстие – это совсем другое. Бескорыстие – это Любовь.
– Но почему?
– Потому что только находясь в Любви, человек перестает в чем-либо нуждаться, ибо Любовь способна дать ему абсолютно все.
– Но почему так? – я повторил свой вопрос.
– Потому что Любовь сама по себе является тем, из чего сделано все остальное. И если вы в любви, то у вас уже есть все то что в принципе может существовать. Чего тогда желать? Чего хотеть? К чему стремиться? – Агафья Тихоновна мечтательно посмотрела на озерную гладь и добавила:
– Тогда остается только сидеть на берегу и смотреть вдаль, ибо все остальное у тебя уже есть.
– Как мы с вами?
– Да, да. Как мы с вами.
– Значит у нас уже все есть? Значит мы познали и Любовь?
– Конечно, – акула посмотрела на меня испытывающе, – в противном случае ключ не подошел бы к замку.
– Ключ?
– Да. Ключ. Ваш зонт с драконом. Да и вообще не было бы никакого дракона, – она рассмеялась, – ничего бы не было. А замки? Замки существуют только в головах людей. И исключительно для людей.
Я невольно задумался. Был ли в моей жизни, хотя бы один бескорыстный поступок? Совершил ли я что-то просто так для кого-то, абсолютно мне безразличного?
– Получается что накормив бездомного и безразличного мне пса на улице, я был полон Любви?
– Думаю что именно так, – Агафья Тихоновна кивнула головой, но может быть и совсем нет.
– Почему же нет?
– Возможно, вы были не полны Любви. Для этого пса вы и были сама Любовь. Вы побыли немного Буддой, глотнули свободы, и сами даже не заметили этого, – она засмеялась громко, заливисто, – как часто мы проходим мимо столь очевидных вещей!
Агафья Тихоновна продолжала смеяться, наблюдая за моей растерянной физиономией.
– Так что в вашем случае голодный пес ни при чем. Это вы стояли на улице. Вы были голодны. И вы помогли себе сами.
Дракон, лежащий около воды, приподнял голову и мощным рыком выразил свое согласие с Агафьей Тихоновной. Та, поблагодарив его кивком головы, продолжала:
– Истинная Любовь всегда направлена вглубь себя, и благодаря этому она дает понимание одного очень важного качества. Лишь полюбив себя по-настоящему, полюбив свое земное, телесное воплощение, человек в состоянии полюбить и кого-то другого. Обходного пути, другой дороги попросту нет, а почему? – акула смотрела на меня и ждала ответ.
– Потому что нет никакого кого-то еще. Есть только ты, – почти прошептал я.
– Именно! Именно так! Есть только ты и больше ничего и никого кроме тебя! – Агафья Тихоновна говорила эмоционально и, казалось, была очень довольна моим пониманием сути вопроса, – на определенном этапе развития Любовь поглощает человеческую, перекрестную сущность, и сам человек, стоящий на этом перекрестке уходит вверх, к божественному, становится живым воплощением Любви, ее материальным и физическим оттиском. Это и есть момент освобождения от телесных перевоплощений. Когда ты есть Любовь, а Любовь есть ты, становится совсем неважно сохранится ли твое физическое тело – эта крупинка материи в бесконечном море Любви. Твоя внутренняя река впадает в бесконечное море и ты сам становишься им же, вечным, безвременным и безбрежным морем.
– Но если река захочет стать морем, она ведь должна рискнуть своей жизнью, а если выразиться точнее – то и пожертвовать ей?
– В смерти меняется только тело, – акула улыбнулась, но сумела сохранить серьезность, – и когда твое путешествие в человеческом теле подходит к концу – ты обрастаешь новой, пусть уже и не человеческой, но какой-то другой плотью. Как река становится океаном, так и ты превращаешься в субстанцию иного порядка. Как правило, – она ухмыльнулась, – если этого не произошло раньше, то в этот самый момент и приходит понимание, что даже будучи человеком, где-то глубоко внутри тебя всегда плескался этот безбрежный и бесконечный океан, который совершенно добровольно сам ограничивал себя контурами человеческого тела, – Агафья Тихоновна подмигнула мне, – и более того, позволял тебе считать это тело чем-то безусловно и бесспорно важным.
– Позволял мне? Но если он, этот океан – это и есть я?
– Счастлив тот, кто сумел увидеть безграничность, использовать ее, будучи заключенным в тюрьму. Даже не счастлив, – акула на мгновение задумалась, – не счастлив, но свободен, – она замолчала еще на мгновение, – впрочем это практически одно и тоже.
– Счастливый и свободный?
– Да. Счастливый, или собранный воедино, ведь само слово как бы подсказывает нам – «со-частье» – то есть сложенный из частей в нечто одно, но цельное и нерушимое, всегда будет свободным.
– А свободный всегда счастливым?
– Свободный, а другими словами, не разделенный никакими границами, уж наверняка будет цельным, а следовательно, и счастливым, – Агафья Тихоновна шумно выдохнула воздух, – ведь границы есть только у частей, не так ли? У целого границ нет.
Я молча кивнул, соглашаясь со столь очевидной вещью, а моя спутница продолжала:
– Тогда и приходит понимание, что твое тело было лишь транспортом, который ты использовал чтобы добраться до следующей остановки. И нечего его жалеть. Смерть тела – не конец жизни, а ее часть, ее изменение. В конце концов, каждый соберет себя из этих частей, как витраж в окне, и тогда все станет просто и понятно, а твое пространство наполнится ярким и цветным, осмысленным и понятным Светом, пропущенным через этот витраж. И конечно же, одним стеклышком в витраже может быть и смерть, почему нет? В человеческом понимании этого слова, – Агафья Тихоновна подмигнула мне лакированным глазом, – ведь смерть – лишь простое изменение сущности, дверь для одной капельки в бесконечном и неиссякаемом океане Любви. Тысячи, миллионы рек впадают в мировой океан. В океан того, что человечество, находясь на перекрестке, ошибочно считает ненастоящим, принимая за настоящее лишь видимую глазу материю.
– Подождите, я что, умер? – внезапная догадка ошпарила, как кипятком, мое сознание.
– Умер? Да вы только начинаете жить, – акула рассмеялась, – только начинаете, – повторила она, – только начинаете. И смерти-то нет. Ее придумали люди.
– Зачем людям придумывать то, из-за чего потом надо страдать?
– Наверное, потому что они любят страдать, – Агафья Тихоновна пожала плечами, – вот я, например, еще не встречала человека, ум которого не был бы захламлен религиозными сказками о пользе страданий. Чаще всего, если не сказать всегда, люди сами выбирают боль.
– Выбирают?
– Конечно.
– Но все же? – мне казалось, что акула что-то скрывает и я был настойчив, хотел прояснить ситуацию, – как человек я уже умер?
– Нет, нет, – Агафья Тихоновна покачала головой, – вы живы. Между прыжком, называемым смертью и самим полетом лежит сомнение. Вы именно там.
– Что такое сомнение?
– Для думающего человека – сомнение – это сама Жизнь.
– Следовательно, полет – это…
– Не забегайте вперед. Вы поймете когда взлетите.
– Любовь побеждает смерть? – тогда я решил зайти с другой стороны.
– Любовь ничего не побеждает, – акула говорила все непонятнее и непонятнее, – Любовь все порождает. И смерть в том числе. Это составная часть развития материального мира. Смена поколений и организмов ведут к изменению видов, а значит для того чтобы жить дальше, просто необходимо умереть!
– Но в человеческой, столь короткой жизни, мы не в состоянии заметить сам процесс эволюции. Зато мы чувствуем любовь и ощущаем движение времени, – я неторопливо выкладывал все накопившиеся у меня аргументы, – и это движение лишь в одну сторону. Билет в один конец. Что реально именно для человека? То что он чувствует, не так ли? Значит, для меня, как для представителя человеческого рода, реально существует Любовь, и реально существует Время. И все это реальное существование длится до тех пор пока я не умру.
– Если рассуждать, забившись в самый дальний угол вашего Сознания, то да. Но в самый дальний и в самый темный угол.
– А если рассуждать, выйдя на свет?
– Тогда картина меняется, – Агафья Тихоновна взглядом показала на все вокруг, – не правда ли, немного необычное место?
– Более чем, – я кивнул и засмеялся, – и если остаться здесь, я никогда не умру? Ведь время тут не движется, и значит, мне всегда будет 41? Прекрасный возраст, вы не находите?
Акула кивнула головой.
– Вы никогда и не умрете. И для этого совсем необязательно оставаться вечно на берегу этого озера.
– Но пройдет время и…
– Время не пройдет. В сознании людей Время вечно. А человек пройдет. И только ему выбирать в каком направлении. Человек в состоянии справиться со Временем самостоятельно. Для этого совсем не обязательно находиться в каком-то особенном мире, с отсутствием Времени как такового.
– И можно жить вечно?
– Жить вечно? – Агафья Тихоновна усмехнулась, – жить вечно – это отнюдь не подарок. Жить вечно – это, скорее, проклятие.
– Пусть так. Но гипотетически это возможно?
– Конечно. Любая, даже самая невероятная мысль, которая может появиться у вас в голове – так же реальна как и мы с вами.
– Только мысль?
– И мысль и ее воплощение. Это одно и тоже.
– И человек может властвовать над Временем?
– Человек его создал. И раз так, то уж наверняка может им управлять.
– Как так, создал?
– Создал в своем Сознании. Создал, придумав таким образом легкую и понятную самому себе модель Вселенной. Человеческий мозг воспринимает Мир изменяющимся во времени, а значит и само Время существует только в головах людей. Им так легче.
– Легче жить?
– Скорее легче описать то что они называют жизнью. А жить многие из них еще и не начинали, – Агафья Тихоновна засмеялась. Она была в прекрасном расположении духа.
Я набрал в ладони влажный песок и соорудил на берегу нечто напоминающее пирамиду.
– Если человек создал Время, то оно стало реально существовать в человеческой жизни, не так ли?
– Как эта пирамида, – согласилась Агафья Тихоновна.
– И…?
Сильный удар акульего хвоста разрушил песчаную пирамиду в одно мгновение.
– Действительно реальным является только песок. А фигуры, вылепленные из него реальны для вашего Сознания, не более. В Природе нет геометрических форм. Нет ни шаров, ни пирамид, ни линий. Есть только то что есть.
– И это значит что временем, как и всем что создано искусственно, можно управлять?
– Управлять или игнорировать.
– Но в Сознании людей оно реально?
– Да. Человек наделил его самодостаточностью, дав власть над собой же. После чего он начал с ним бороться, и человеческая жизнь наполнилась чередой побед и поражений. Таким образом, человек принял правила созданной им же игры, и заполнил все свое существование искусственным смыслом.
– А Время?
– А Время стало автономной структурой.
– То есть человек всю жизнь борется сам с собой?
– Конечно. Более того, все человеческие передряги проходят только в головах людей. Именно там, и нигде больше. Во всей Вселенной для этого нет другого места.
– Получается что весь Мир сконцентрирован в голове, в человеческих мыслях?
– Получается, – акула энергично кивнула головой, – это еще одно доказательство иллюзорности бытия. Бытия, придуманного человеком.
– Но Время оказывает реальное воздействие на нашу жизнь.
Агафья Тихоновна быстро слепила песчаную пирамиду, очень похожую на ту, которую разрушила ранее.
– Да. Точно так же как эта пирамида отбрасывает реальную тень.
– Мне кажется, я понимаю.
– Можно ли сказать что пирамида специально закрывает от вас свет?
– Нет.
– Правильно. Она лишь выполняет те функции, которые вы на нее возложили. И чем больше пирамида, тем большую тень она отбрасывает. Так и со Временем. Чем глубже ваша вера в его могущество – тем серьезнее его влияние на вас.
– Но из чего оно сделано? – я кивнул на пирамиду, имея в виду Время, а не влажный песок.
– Из ваших мыслей, из чего же еще. Только в вашем Сознании Время самостоятельно. Только там Время так любит проверять людей. Только там, как бы назло вам самим, Время раскладывает свои, вроде как соседние мгновения подальше друг от друга. И вы начинаете путаться в фотоальбоме, перескакивая со страницы на страницу, надеясь что следующий снимок будет лучше предыдущего. Но куда бы вы не перескочили – единственное что вы берете с собой – самого себя. Со своей верой, со своими мысленными устоями и заблуждениями. Вы неутомимо скачете от снимка к снимку, живя мечтами о светлом будущем и переживая недавние потери, совершенно теряя настоящее – единственное реальное для вас мгновение. И хорошо было бы для вас, если бы у Времени, как у фотоальбома было четкое направление из начала в конец. Тогда шаг за шагом, просмотрев весь альбом, человек обязательно нашел бы искомое, ибо страниц у альбома может быть бесконечное множество и уж какая-то бы точно подошла. Но вы сами отобрали у него единственно понятное вам качество – линейность и Время тут же разложило свои снимки по кругу, перетасовав, как колоду карт. Куда идти? На что смотреть?
– И оно реально как эта пирамида?
– Да. Реально, как огромная пирамида, которую не под силу разрушить одному человеку. Ее создавали миллионы лет и миллионы поколений. Вся ваша цивилизация построена на концепции Времени. Значит оно реально, и более того – реально, как ничто другое, – Агафья Тихоновна внимательно посмотрела на меня, как бы прикидывая, а стоит ли говорить, – но один нюанс все таки есть. Человек не в состоянии создать нечто непонятное ему самому. И Время, как и эта пирамида, объемно. В самом начале, когда оно было придумано, Время выполняло одну лишь функцию – шло или бежало, это уж как вам будет угодно, из одного конца воображаемой линии в другой. Линии, заметьте! Но за миллионы, даже миллиарды лет, став незаменимым помощником эволюции, Время приобрело бесконечность и безмерность, из одномерной линии превратилось в трехмерную, под стать Пространству, фигуру, и именно поэтому сейчас возможен любой вариант развития событий.
– Время эволюционировало?
– Время разрослось. Заматерело. Что совсем немудрено, имея такую энергетическую подпитку, как вера немыслимого числа поколений людей. На таком черноземе легко расти, я бы даже сказала, невозможно не вырасти, совершенно невозможно.
Я сидел на берегу, и слушая, задумчиво поглаживал траву то в одном направлении, то в другом. Агафья Тихоновна некоторое время молча наблюдала за мной, а потом придвинулась вплотную и, глядя мне прямо в глаза, произнесла:
– Представьте себя посреди огромного поля. Вокруг вас, куда ни глянь, трава до горизонта. И каждая травинка похожа на соседку, но отличие все же есть. Беглым взглядом и не уловить, но оно есть. Так и Время со своими фотографиями. Куда ни глянь – везде снимки, и они практически идентичны. Нет ни тропинки, ни тем более дороги, по которой надо идти. И этих снимков бесконечное множество и где тот ваш, заветный, который вы так ищете и жаждете, неизвестно. Но он есть. Как есть и любой другой. Ведь каждый снимок статичен, как эти стебельки, и каждое мгновение во Времени существует вечно. Оно не испаряется и никуда не пропадает, вы просто переворачиваете страницу. И от того что вы перевели взгляд от, скажем, этой травинки, – Агафья Тихоновна дотронулась до одного из живых побегов, – на другую, первая не перестала существовать. Она просто осталась вне поля вашего зрения. Так и временной снимок остается в альбоме и Ничто не может вам помешать вернуться к нему. Как Ничто не может помешать вам опять взглянуть на эту травинку. Все, абсолютно все, что мы можем придумать, уже есть. Я намеренно употребляю слово «есть», а не «было» или «будет». Для Времени нет ни прошлого, ни будущего. Только настоящее, и оно бессрочно. А вот реализуется ли оно в вашей, столь бедной на измерения жизни, зависит от того в какую сторону вы пойдете. Ведь доступна любая дорога. И от того что вы пойдете вправо, снимки слева, или впереди и сзади, не перестанут существовать. Ведь все существует одновременно. И все только и ждет чтобы проявиться в вашей, человеческой, жизни.
– Доступна любая дорога?
– Да, любая. Но для того чтобы куда-нибудь попасть, надо хоть приблизительно знать направление. Если захотите, можно найти и течение, ведь тогда вам не придется грести. Его-то, это направление или течение, и прячут невежество, привязанность и гнев. Только освободившись от них можно услышать свой голос, который точно где это течение и куда надо плыть.
– Услышать свой голос? – я старался не пропустить ни слова и автоматически повторял некоторые слова.
– Да, именно так. Услышать свой голос. Еще никто не заблудился, следуя за своим внутренним голосом.
Агафья Тихоновна подождала когда утихнет эхо от ее слов и немного поразмыслив, добавила:
– Впрочем, куда плыть или идти или даже лететь – тоже неважно. Пространство так же иллюзорно как и Время. Точнее всего его можно представить как вывернутую наизнанку точку. Куда бы вы ни направились – вы всегда в нужном месте и в нужный час. Это и есть сама большая тайна Времени и Пространства, – акула рассмеялась, – теперь она известна и вам.
Агафья Тихоновна опять провела плавником по зеркалу озера и водная поверхность подернулась рябью.
– Там, в глубине, вода остается недвижимой, какое бы волнение не было сверху. Верхние слои воды, перемешиваясь, компенсируют движение, и чем глубже вы погружаетесь, тем покойнее вода, – акула повернулась ко мне и провела мокрым плавником по моему лицу, – а как вы думаете, капли воды на вашем лице спокойны?
– Думаю, да.
– Несмотря на то, что они двигаются по вашей коже вниз, к земле?
– Да. Несмотря на движение относительно меня, они в полном покое. Вода не сопротивляется силе тяжести, и поэтому относительно самой себя находится в покое, – я чувствовал как небольшие капельки, собравшись на подбородке в один водяной шарик, оторвались от моей кожи. Упав на землю, они исчезли, растворившись в песчаном грунте.
Агафья Тихоновна молча кивнула.
– Вы совершенно правы. Капля воды не сопротивляется силе, которую она не может изменить. Она принимает ее всей своей сущностью, и именно это дает простой капельке решающее преимущество.
– Преимущество перед чем?
– Преимущество перед тем, что сопротивляется, бунтует и упрямится. Перед тем, что или кто пытается переделать мир под себя. Совершенно не учитывая при этом законы самого Мира.
– Но что может сопротивляться Природе?
– Не что, а скорее кто, – Агафья Тихоновна снова зачерпнула воду плавниками и умылась. Ее кожа, покрывшаяся водой стала блестящей и глянцевой, даже немного зеркальной. Повернувшись к ней, я увидел хоть и размытое, но все же свое отражение.
– Любая капля воды в состоянии показать нам пример, – акула наклонилась к земле и подула на траву, отчего та, затрепетав на ветру, сначала приподнялась вверх, а потом пригнулась к земле, – и любая травинка тоже.
Мы сидели на темно-фиолетовой, в этом освещении, почти черной траве, и каждый думал о своем. Один только дракон, казалось, не был обременен никакими мыслями. Вода пришлась ему по вкусу, и он лежал, окунув голову в озеро. Время от времени дракон делал большой, шумный глоток, после чего тишина опять накрывала нас плотной шапкой размышлений.
Агафья Тихоновна, повернувшись к дракону, плавниками смыла с его морды и тела дорожную пыль. Вода, послушно впитав всю грязь, крупными мутными каплями скатывалась по коже дракона вниз, к земле, где смешиваясь с озерной водой, капли избавлялись от пыли, которая тут же оседала на дно. Капельки влаги, вернув себе кристальную прозрачность, снова становились неотъемлемой частью озера.
Вода упруго колыхалась крупными, невысокими волнами. Вода была едина.
– Человечество вбило себе в голову, если возможно представить себе человечество с одной головой, что только то, что растянуто во Времени – истинно. Годы дружбы, привязанности, и даже годы Любви. Как будто штамп «проверено Временем» есть что ни на есть окончательный и заслуживающий доверия. Нет. Конечно же, нет, – Агафья Тихоновна замотала головой из стороны в сторону, что могло означать только категоричную форму несогласия и продолжила:
– Каждый фотоснимок строго индивидуален и автономен. Он лишь обманчиво связан с другим. Мы путешествуем из снимка в снимок незаметно для себя, пропуская сам момент перехода. Наш мозг предпочитает не замечать этот квантовый скачок, проигрывая в Сознании непрерывную киноленту. Но всегда, слышите, всегда, снимок, погруженный в настоящую Любовь, выпадает из тела Времени. Мало того, любой снимок, погруженный в истинную Любовь, тут же приобретает нужное нам изображение. Он перестает подчиняться выдуманным законам. Он перестает жить в иллюзии.
– И он становится реальным?
– Он становится желанным.
– Но если все что мы видим и чувствуем зародилось в Любви, то любое мгновение, любая точка нашего временного путешествия, не что иное, как воплощение наших желаний?
– И мыслей.
– Значит, то что я думаю, непременно сбудется?
– То, что вы думаете, уже сбылось. И любая ваша мысль, какой бы нелепой она не была – это энергетическое проявление уже существующей материи. Они связаны неразрывно.
– Как что?
– Как дыхание и жизнь.
– И если научиться управлять мыслями…? – я намеренно не закончил фразу.
– Вы научитесь управлять материей, – Агафья Тихоновна кивнула головой, – именно этот процесс так мучительно пытается спрятать Время.
– Ну а ему-то что?
– Время, как и любой живой организм, или организм, ставший живым, – акула многозначительно выпучила глаза, – не заинтересовано в своей преждевременной кончине.
– Время может погибнуть?
– Время и так мертво. Оно бесконечно. Оно неизменно. Оно неподвижно. А то что не изменяется – мертвое. Жизнь – это прежде всего череда изменений.
– Тогда чего оно боится?
– Оно боится умереть в головах людей, ибо только там оно живое и трепетное, только там оно имеет силу. Но развиваясь, человечество неизбежно придет к заключению, что Время – лишь выдуманная им самим иллюзия, которая на определенном этапе очень помогла познанию окружающего Мира и вывела человечество на новый виток. И в этом витке, уже за ненадобностью, Время можно отбросить. Поймите, человечество – как ребенок, играющий в кубики. К пяти годам он должен их сложить в шкаф и выйти на следующий уровень. Из кубиков, конечно, и дальше можно складывать различные слова. Но слово остается словом, и сложив слово «машина», мы не можем тут же сесть на нее и уехать. Нет, нет, – акула покачало головой, – время кубиков для человечества прошло.
– Но если все неизменное – мертво, а Пространство и Время – лишь иллюзии, на изменчивость которых можно не обращать внимание, ибо они, эти изменения, сами иллюзорны, то в каких параметрах тогда изменяется сама Жизнь? Ведь сама Жизнь не может быть мертвой, по своему определению?
– Не может, – Агафья Тихоновна весело кивнула головой, – не может. Но почему вы так уверены что живете?
Она встала с песка и по воздуху подплыла к черной, матовой воде. Немного помолчав, она протянула мне плавник:
– Только идущий осилит дорогу. Пора в путь.
Дракон, лежащий у моих ног, встрепенулся и привстал. Изнутри он продолжал переливаться солнечным светом, и это ему совсем не мешало, скорее подпитывало. Казалось, он чувствовал себя великолепно.
– Кстати, надо дать ему имя, – Агафья Тихоновна смотрела на огромную рептилию, и под ее взглядом, а может и независимо от него, дракон начал уменьшаться, пока не стал размером с небольшую, в метр или полтора, ящерицу. Его внутренний свет сконцентрировался, сжался, и ослепительно просвечивал кожу. С непривычки он резал глаза и мы с Агафьей Тихоновной щурились, но продолжали смотреть.
– Что с ним? – я вышел к воде, на черный берег, придвинулся к акуле и говорил полголоса.
– Ничего особенного. Готовится в путешествие, – Агафья Тихоновна стояла спиной к озеру, вполоборота ко мне, и показывая на дракона плавником, вдруг тихо произнесла:
– В каком-то смысле, он и есть сама Любовь. В чистом виде. Яркий, мощный и непобедимый. И его надо назвать. Дать имя. Тогда он станет еще и настоящий.
– А сейчас он не настоящий?
– Он столь же реален, как и все мы. Но если в дороге вы, совершенно вдруг повстречаете тысячу драконов, то легко отыщете своего, – акула улыбнулась, – а не повстречаете – невелика беда. Имя важно, но суть важнее.
На какое-то мгновение задумавшись, я повернулся к дракону и почти прокричал в пустое пространство:
– Я назову тебя Артак!
Дракон услышал, привстал, оттолкнулся от черной, в инфракрасном свете, планеты, и на секунду затмив своим телом весь небосвод, приземлился мне на плечи, обернувшись вокруг шеи. Он был теплым, этот дракон, мягким и шелковистым.
– Он – твой путь на свою страницу, – Агафья Тихоновна развела плавниками в сторону, охватывая все вокруг, – Когда решишь вернуться – он поможет. Все фотокарточки, связанные с домом и вырванные из твоего альбома Времени внутри него и стоит только пожелать…
– Нет, нет. Еще рано, – я решительно встал и взял акулу за плавник, – ведь зачем-то мы здесь. Надо выяснить зачем, а там уже будет видно. Правильно, Артак?
Где-то в области сердца, драконья голова, свешенная с моего плеча, издала нечто наподобие рыка, что могло означать только решительное и полное, безоговорочное согласие. Я не мог посмотреть ему в глаза, но шеей чувствовал тепло всей Вселенной, вырванной у Времени и заключенной в его мягком и жгучем теле.
Мы молча продолжали стоять на берегу темного пруда, словно в ожидании чего-то важного и настоящего, я держал акулу за плавник, а на моих плечах, словно невесомая шаль, лежала вся человеческая Любовь, весь страх, все действия и бездействия, все мысли и намерения, вся наша Планета с ее единственным, таким ярким и горячим Солнцем. Вся наша Вселенная. Все уже открытое и неизвестное, все изданное и неопубликованное, все прочитанное и продуманное, все идеи и озарения, все поступки и проступки человечества. Все страницы, все фотокарточки из альманаха Времени, длиной в почти 14 миллиардов лет, сейчас имели лишь одну опору – мой скелет, мои мышцы и моя решимость действовать. Мог ли я их подвести?
Небольшой, непонятно откуда взявшийся рюкзак, вместивший все бутылочки с красками, лежавшими на берегу, подлетел ко мне, обхватив за плечи, и застегнулся на большую медную защелку на моей груди. Краски внутри него вели себя тихо и не отсвечивали.
Агафья Тихоновна, наблюдая мое удивление, объяснила:
– Это ваш багаж, – она сделала ударение на слове «ваш», – и вам его нести. Иногда он будет помогать, иногда тяготить, но избавиться от него можно лишь заменив на настоящий луч настоящего Света. Сейчас в рюкзаке эрзац-свет, свет-заменитель. Можно даже сказать – это проекция живого Света, его составные части. Они необходимы до тех пор, пока вы не обнаружите источник Истины, место, где все сделанное и подуманное обретает смысл. Место, где Мысль дружит со Светом. Место где любой вопрос уже отвечен, похоронен и забыт. Место, где Пространство и Время склонятся перед вами в почтительном реверансе, после чего исчезнут навсегда.
– И где это?
– Где? Я не знаю. Но думаю где-то внутри вас, – Агафья Тихоновна замолчала на мгновение, – ведь иногда чтобы дойти до искомой точки внутри необходимо пройти длинную дорогу снаружи.
– Я понимаю.
– Еще бы вы понимаете, – Агафья Тихоновна хмыкнула, – иначе бы вас здесь не было, – она продолжала держать меня под руку и смотреть вперед, в озерную даль, подернутую туманом, затем повернулась и посмотрела прямо в мои глаза. Я выдержал ее взгляд молча, как бы ожидая продолжения. Но ничего не последовало, акула отвернулась и сохраняя молчание кивнула в сторону озера.
– Вы уверены что эта дорога верна? – в воду лезть совсем не хотелось.
– Любая дорога верна. Много дорог ведут на вершину горы, но вид с нее один, – акула подплыла вплотную к озеру и ударила хвостом по водной глади. Вода вздулась и рассыпалась мелкими, матовыми, не пропускающими свет, черными брызгами, – но вы не бойтесь, вам ничего не угрожает. Времени здесь нет, а одна вода, без Времени, никак не сможет вам навредить. Она бессильна. Не бойтесь, – уже мягче повторила Агафья Тихоновна, – человеческий страх иллюзорен, и пока вы не начинаете его испытывать – его нет. Только вы сами способны пустить его в свое сердце. Или закрыть перед ним дверь. Вы и только вы есть его единственный и полноправный хозяин.
– И что же делать?
– Всего лишь сделать выбор. Стать ветром, гнущим траву. Или травой, гнущейся от ветра.
Я молча кивнул головой и постоял еще мгновение прислушиваясь к внутреннему противоборству, после чего дернул головой, что могло означать лишь принятие решения и сделал первый шаг в воду:
– В путь, – мои слова гулко разнеслись над озерной гладью и вода подернулась мелкой рябью.
Внезапно, одновременно с моим первым шагом, в землю ударила радуга. Внезапно, без всякого дождя и солнца. Без всего того что мы привыкли считать необходимым для образования этого удивительного феномена Природы и человеческого зрения – радуги. Ударила вертикально вниз, как будто кто-то невидимый сверху направил на нас светящий полным спектром мощный фонарик.
Мы с Агафьей Тихоновной, словно повинуясь неслышной команде, подняли головы и застыли наслаждаясь этим неожиданным светом, питались им, глотали его, словно голодный дракон, только что покинувший свой зонт, и наполнялись силой, так необходимой нам для путешествия. Радуга была мощной и плотной, наполненной живой субстанцией – вибрацией еще полностью неизвестного человеку, но уже названного им электромагнитным, поля. Отдельные ее цвета переливались, появлялись и исчезали, вновь исчезали и вновь появлялись, словно невидимый композитор исполнял цветовую симфонию, пользуясь Светом, как музыкальными нотами. Радуга практически не рассеивалась, била вертикальным лучом, впитывалась в наше Сознание, рождала светлые мысли, а в голове звучала музыка. Даже не звучала. Рождалась. Такая реальная и живая. Музыка Света.
Спустя какое-то время радуга начала терять густоту, насыщенность, и достигнув края своего существования, растворилась в Пространстве, но оставшись навеки в наших головах, она продолжала питать воображение, формируя тем самым все наши последующие мысли. Мысли, а значит и действия.
– Вот теперь точно в путь, – я повторил свои же слова, сказанные минуту назад, сжал акулий плавник, который не выпускал все это время и мысленно поблагодарив неизвестного мне создателя радуги, сделал второй шаг в воду.