2
– Вы насытились? – Агафья Тихоновна сидела напротив меня и подсчитывала количество бутылочек, – восемь с оранжевой, три с синей, пять с зеленой, две с голубой и целых 12 с красной!
– Благодарю вас, я вполне сыт, – я солгал сознательно, ведь свиной стейк, достаточно объемный и увесистый, не вызвал у меня чувства насыщения, но говорить об этом после того, как ты умял кусок мяса, размером с большой кукурузный початок, не хотелось.
Более того, наполнив до предела желудок, стейк, не оставляя свободного места ни для чего более, вызывал острое желание продолжить трапезу, но уже чем-то более питательным. Понимаю, что сложно представить что-то более питательное чем жареная свиная вырезка, но факт остается фактом. Мне просто хотелось есть. И если цель нашей встречи была совместная трапеза, то обед не удался. Я был голоден. Очень голоден.
Однако, Агафья Тихоновна была довольна результатом. С любовью перебирая разноцветные бутылочки с краской, она, проигнорировав мои рассуждения (а я был уверен что ей было доподлинно известно не только что я говорю, но и то что думаю), достала откуда-то из-за спины солнечный луч, и подсвечивая им особо темные краски, рассматривала глубокую, почти черную синеву и насыщенный багрянец красного, будто примеряя их под какое-то, одной ей известное и понятное назначение.
– Знаете почему красной краски больше всего? – Агафья Тихоновна немного замешкалась, будто размышляя, говорить или нет, и кивнула головой, видимо приняв положительное решение, – потому что красный краситель самый распространенный на земле, и наш маленький эксперимент подтвердил это на все сто процентов. Но это совсем не делает его менее значимым. Даже скорее наоборот! Красный цвет более всех остальных близок к тому, без чего мы не можем жить, он первый сосед тепла. Наверное, поэтому его количество зашкаливает – нам всегда было и будет необходимо достаточно тепла чтобы выжить. Целый двенадцать бутылочек «почти тепла», которое, несомненно, в свое время нам очень пригодится.
Агафья Тихоновна еще раз с любовью пересчитала разноцветные посудины и кивая на них, сказала, как отрезала:
– Да, вы прочитали много. Тем хуже для вас и тем сложнее вам будет, – несмотря на не совсем обнадеживающие слова, выражение акульей морды оставалось дружелюбным и приветливым, – без убийства не обойтись!
– Главное – что будет. А легко или сложно – неважно. Пока мы можем ставить глаголы в будущее время – не все потеряно, не так ли?
– Вы прямо зрите в корень, – Агафья Тихоновна подплыла ко мне вплотную, оставив бутылки с краской на столе, и тыкаясь влажным носом мне в щеку, жарко прошептала на ухо, – именно так, да, все именно так. Мы ставим Время в разные позиции, а никак не наоборот. Только Время это скрывает. Ему это невыгодно. В свое время Свет поспорил с Временем и выиграл пари. И Время было вынуждено отпустить Свет на волю. С тех пор Свет и блуждает по миру с невероятными для нас скоростями, а может и вообще без них, – Агафья Тихоновна хитро посмотрела на меня, – не замирая и не пропадая ни на минуту. Знаете почему? – акула прошептала еще тише, – потому что Свет и Время, с тех самых пор прекратили всякое общение и взаимодействие. Там где есть одно – нет места другому. Или это другое просто меняет свои качества и становится не полностью собой. Или правильнее будет сказать – полностью не собой.
– Но ведь здесь есть свет? – я смотрел на стеклянный потолок, насквозь пронизанный осколками солнца.
– Есть, конечно есть. Без него никуда. Никуда и никогда.
– А время? – я помнил слова Агафьи Тихоновны и повторил их, – там где есть одно – нет места другому.
– Вы сами выбираете что существует именно для вас, – она отвечала неохотно, как бы сомневаясь в моем праве знать, но все же отвечала, – а выбирая, помните один из непреложных законов Мироздания – Свет самим своим существованием отрицает наличие Времени. И в свою очередь, Время никогда не будет присутствовать там, где есть Свет! – Агафья Тихоновна подмигнула мне и поинтересовалась, – вот лично вы, например, предпочтете обойтись без Света? Или без Времени?
– Я… Я не знаю.
– Отличный ответ! И совсем не стыдный, – акула опять повеселела, – многие люди почему-то считают что не знать что-то постыдно, унизительно и даже позорно. Такие люди никогда не смогут зайти в наш зоопарк! Даже если купят тысячу билетов! – Агафья Тихоновна мелко и часто закивала, а входной Билет в кармане крякнул, наверное от удовольствия что его вспомнили, и попытался схватить меня за палец, напоминая о своем существовании.
– А в чем заключалось пари между Временем и Светом? – то что рассказывала Агафья Тихоновна было настолько интересно, что я даже забыл о чувстве голода, которое пронизывало меня насквозь.
– Свет заявил что сможет обойтись без Времени. Время же, в свою очередь, рассмеялось и обвинило Свет в популизме. Для того, чтобы Свет доказал свою независимость, необходимо я – Время, – рассуждало оно, – а значит, без меня никуда. Подумав как следует, Время объявило во всеуслышание что если Свет обойдется без него в течение какого то отрезка времени (вот где подвох) то оно, Время, навсегда перестанет контролировать Свет и отпустит его в свободное плавание, ну если можно так выразиться. Время рассчитывало на то, что Свет начнет что-то доказывать и торговаться. А он просто взял и… – тут Агафья Тихоновна, будто испугавшись чего-то, сделала страшные глаза и замолчала, но судя по всему, даже этого ей показалось мало. Она зажала пасть плавником, как бы останавливая слова, уже готовые вырваться на волю и резко отскочив от меня, вернулась на свой стул.
– Нет, нет, и не просите, я и так много наболтала. С возрастом я становлюсь несдержанная, а все – Время! – Агафья Тихоновна чуть было не заплакала, как мне показалось от бессилия, но совладала с собой и продолжила, – итак, у нас нет только желтого и фиолетового цветов, а без них вкус может быть изменен. Да и добиться качественного перехода из цвета в свет нам не удастся, – акула прикрыла глаза и продолжила рассуждать, – ну почему вы не читали книг с желтой обложкой? И фиолетового совсем нет. Прям ни капли, – казалось, она опять была готова разрыдаться.
– Я не выбирал книги по цвету, прошу меня великодушно извинить. Скорее по содержанию.
– Ах, какая разница. Желтый цвет или желтое содержание? Содержание тоже годится. Лишь бы цвет был подходящий.
– Может быть фильмы подойдут? Телевидение сейчас цветное, и в каждом просмотренном мной фильме много разных цветов, – улыбаясь, я утвердительно покачивал головой, как бы призывая акулу прислушаться к моему совету, – почему только книги? В фильмах тоже много информации.
– Нет, нет, – акула, как мне показалось, с испугом откинулась на спинку стула, – что вы, какие фильмы? Фильмы категорически не подходят.
– Но почему?
– Потому что читая книгу, и имея перед глазами всего несколько черных закорючек-букв, вы сами, в своем воображении, создаете целый и самодостаточный Мир, понимаете? Рабочий и действующий Мир. Вы выступаете в роли творца. Тогда как смотря фильм, вы просматриваете уже готовые картинки чужих фантазий, – Агафья Тихоновна понизила голос до шепота, – а в данном случае, – она кивнула на бутылочки с красками, – засчитываются только те знания, которые созданы лично вами.
– Но фильмы…
– Фильмы, даже документальные, показывают вам готовую картинку и вы лишь инстинктивно реагируете на нее. Боитесь или радуетесь, любите или грустите. А книги – совсем другое. Книги заставляют творить и создавать эту картинку самостоятельно. Согласитесь, это не одно и тоже.
– Разве это так важно?
– Воображение – это дорога к вселенской библиотеке, в которой есть ответ на любой вопрос. А фильмы – это уже готовые ответы людей, задумчиво бредущих из читального зала этой библиотеки, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – и это их личные ответы. Они им обязательно будут засчитаны. Вот вы, например, сняли хотя бы один фильм?
– Нет.
– Значит фильмы не подойдут. Только книги, только то, что позволяет вам творить. Только то, где именно вы – автор картинки.
– Но я же не писатель.
– Быть читателем – достаточно, – Агафья Тихоновна снова перешла на шепот, – и очень почетно. Писатель – кто? Только автор текста, можно сказать – художник, рисующий буквами, – она улыбнулась, – а то, какой фильм пройдет в голове у читателя – писателю зачастую и недоступно и непонятно. Писатель пишет книгу, дает материал, а читатель строит по этой книге Вселенные. И поверьте, – акула посмотрела мне прямо в глаза, – сколько читателей – столько и разных Вселенных. Ни одного повтора. Даже самого маленького совпадения.
– А если бы я был писателем, написавшим книгу, эта книга пошла бы мне в зачет?
– Быть писателем и быть Богом, в человеческом понимании этого слова – это одно и тоже, – Агафья Тихоновна мечтательно вздохнула, – писатель отпускает своих героев, наделяя их свободой воли, и достаточно часто книжные герои уже сами продолжают писать свои судьбы. Но оживают они все-таки только в руках читателя. Именно читатель, открывая книгу и отправляясь в путь, длиною в эту самую книгу, используя свое воображение, вдыхает в них жизнь. Книга – просто готовый к использованию Мир, вне Времени и вне Пространства, не более. И каждый раз, открывая книгу, читатель его оживляет.
– Мир, полностью готовый к рождению, – добавил я мечтательно, – Мир, который может родиться только в руках читателя.
– Да, да, все именно так, – Агафья Тихоновна утвердительно кивнула головой.
– Но где же мы тогда получим недостающие цвета?
Я надеюсь что мы все-таки сумеем их взять, но в каком-нибудь другом месте. Перед тем как вы отправитесь туда, куда должны и сделаете то что обязаны, я должна вас полностью подготовить. Там, куда вы отправитесь, этого не достать, если только вы не договоритесь с Временем и оно не поймает для вас пару лучей. А я даже не могу представить что должно произойти чтобы Время начало ловить Свет, который само отпустило, пусть даже и лично для вас… Хотя, с ним все-таки можно договориться имея полный комплект красок. Ну или абсолютно пустую, незанятую ничем голову. Но как мы видим, пустая голова – это не ваш случай. В вашей – вон сколько всего, – Агафья Тихоновна махнула головой в сторону бутылочек с краской, – целый колумбарий.
Я слушал Агафью Тихоновну, твердо решив ничему не удивляться и соглашаться со всем что мне будет предложено. Похоже, ни акула, ни дракон не имели ничего против меня, и все что происходило можно было воспринимать как веселый красочный сон или увлекательное, и кстати, совсем не опасное, путешествие.
Если это сон, то мне ничего и не могло угрожать, а если, все-таки, путешествие, то оставалось только пожелать себе счастливого пути и постараться не потерять таких мощных и знающих союзников, какими были мои новые знакомые. Ну а в том что они знали гораздо больше меня, сомнений не возникало. Ни капельки.
Я чувствовал себя готовым ко всему.
– Но пора и второе блюдо подавать, как вы на это смотрите? – Агафья Тихоновна кивнула на входную дверь, – вы готовы?
– Да, готов, – я кивнул и на всякий случай добавил:
– Мне же ничего не угрожает.
– Нет, конечно же нет. Никакой угрозы никогда не существовало, – акула быстро и утвердительно кивала головой, как бы противореча своим же словам, – никакой и никогда, что, конечно же, обозначает совсем обратное. Эти частички «не» или «ни», эти абсолютные отрицания только путают и перемешивают истинный смысл сказанного. Только препятствуют, мешают и становятся поперек дороги, – она подмигивала мне сразу двумя глазами.
В тот же момент дверь распахнулась и в помещение ворвался огромный петух со шпорами на лапах и ярким, густым оперением. Я не разбираюсь в породах птиц, но в том, что именно этот петух относился к боевым, сомневаться не приходилось. Кончиками перьев на крыле, точно так же, как человек держал бы что-либо руками, он держал шпагу, а другое крыло, изящно отставленное вверх и назад, завершало образ одного из королевских мушкетеров из романов Александра Дюма.
С воинственным клекотом, обращенным куда-то поверх наших голов, петух, в мгновение ока, преодолел расстояние от двери до центра комнаты, оказавшись прямо у стола, за которым мы сидели, и подобно заведенному волчку, носился вокруг последнего, однако, совершенно не замечая нас. Все его внимание было приковано к чему-то длинному и желтому, извивающемуся на куполе здания. К чему-то не замеченному нами ранее. К чему-то несомненно опасному и угрожающему.
– Змея, – промелькнуло в голове. Такая же несоразмерно огромная, как и петух, рептилия яркого лимонного цвета спускалась вертикально вниз, держась хвостом за одну из балок, поддерживающих купол. Характер ее движений не оставлял сомнений в том что она готова принять бой. Нам оставалось только надеяться на то, что мы с Агафьей Тихоновной не попадемся под горячую руку, так как размер змеи вполне позволял проглотить нас двоих одновременно. Спустившись до уровня стола, змея развернулась в мою сторону и, как мне показалось, очень внимательно посмотрела прямо на меня. Ее золотистые глаза, с четко очерченным глубоким черным зрачком, и с красными, еле заметными вкраплениями посредине, были на расстоянии вытянутой руки, а раздвоенный язык, быстро мелькавший передо моим лицом, вводил меня в оцепенение получше всякого метронома. Какое-то время змея просто рассматривала мой лоб, а точнее – точку, находящуюся где-то посередине лба, между глазами. Не исключено, что она готовилась к нападению и выбирала место, куда атаковать. Ужас пригвоздил меня к стулу и сковал лучше всяких кандалов. Лучше – значит надежнее. Я не мог пошевелить не то что рукой, но даже пальцем, а лицевые, парализованные взглядом змеи мышцы точно удерживали направление этого самого взгляда – глаза в глаза. В моем теле живыми и подвижными остались только мысли. Даже слишком живыми и подвижными. Они продолжали жить своей собственной жизнью – словно разноцветные конфетти из только что выстрелившей в голове хлопушки. Поймать и рассмотреть какую-то отдельную мысль не представлялось возможным. Взрыв. Хаос. Буря. Ураган. Впрочем, одну мне все-таки удалось схватить за хвост. Я подумал что вполне возможно, змея оценивала, гожусь ли я сам в качестве второго блюда, которое только что предлагала подать мне на обед Агафья Тихоновна. Дракон при этом шевелился и вздрагивал во сне.
Напряжение спало в один момент, как только змея отвела от меня взгляд и повернулась к Агафье Тихоновне, Спало, как будто его и не было. Руки обрели свободу движения а я сам обрел твердую уверенность в том, что все рептилии действительно обладают способностями к гипнозу. И зачем им тогда яд?
Агафья Тихоновна, не выказывая никаких эмоций по поводу наших гостей, продолжала говорить.
– Когда вы насытитесь и голод пройдет, помните – назад пути нет.
– Назад? – я с трудом сдерживался чтобы не дать деру.
– Да, назад. В голод. Наш обед особенный и раз вкусив и распробовав каждое блюдо вы сможете быть точно уверены что наелись досыта до конца ваших дней.
– А мне уж было показалось что я и есть второе блюдо, – продолжая наблюдать висящую над столом змею и бегающего вокруг петуха, все попытки которого достать шпагой огромную желтую рептилию пока что были тщетны, я совершенно интуитивно, словно ища защиты, протянул руку к дракону, который мирно спал у меня в ногах, но тот лишь пробурчал что-то во сне, не открывая глаз.
– Ваш дракон еще очень слаб, чтобы помочь сейчас, но он будет готов вовремя, не переживайте. В этом мире, как и в любом другом, содержащим Время, все происходит именно вовремя, не раньше и не позже назначенного срока, – Агафья Тихоновна не обращала ни малейшего внимания на творящийся вокруг нас Армагеддон, и ее спокойствие, каким то непостижимым образом начало передаваться мне, – ведь по другому просто не может быть. В любом Мире, где есть Время – все происходит исключительно вовремя. Не раньше и не позже срока. Это непреложный Закон. Иначе Время было бы попросту не нужно. Или его бы не было вообще.
– Постойте, но…
– Свинина была достаточно мерзкой на вкус, не правда ли? – акула, не смущаясь перебила меня, после чего заговорщицки подмигнула и продолжала:
– Да и как может быть вкусным бумажный стейк? – она захихикала, – даже если его щедро сдобрили вкусными и ароматными цветными красками. Краски, конечно, вкусны, с этим не поспоришь, но есть их вместе с бумагой все-таки не нужно, – акула кивнула на петуха со змеей, – эти двое тоже из бумаги. Причем из промокательной бумаги. Любой дождь с легкостью их смоет или растворит. Грозно они только выглядят. Вот вы как думаете, почему вам страшно? – Агафья Тихоновна отвечала сама, не дожидаясь моего ответа:
– Этим правом – вызывать страх – вы наделили их самостоятельно. Вы и никто кроме вас. Страх существует внутри того кто боится, но как только вы позволите ему выйти наружу, он трансформируется в доблесть и отвагу. Хотя, конечно, бывали и совершенно противоположные случаи. А сохранять его внутри – не самый лучший вариант, – Агафья Тихоновна вдруг обернулась к петуху и громко крикнула:
– А ну ка цыц! Цыц, кому говорю! Бегаешь себе – ну и бегай, понимаю, без тебя совсем не то, нельзя без тебя, и ты, конечно, в полном праве отбегать свое, но делай это тише. Не ты здесь главный, – она обернулась к змее и обратившись к ней, уже немного мягче и тише, продолжила:
– И не ты.
Акула подождала некоторое время, убедившись что ее слова достигли промокательных ушей, и добавила уже совсем мягко:
– Нам очень приятно наблюдать за вами и мы совсем не собираемся куда-нибудь, например, уйти, – тут она выразительно посмотрела на меня, и выпучив глаза, энергично закивала головой, давая понять что именно это мы и собираемся сделать. Агафья Тихоновна вскочила со стула, одновременно сгребая одним из плавников все бутылочки с лежащими на столе красками, а другим схватила меня за руку и туго оттолкнувшись хвостом от пола прыгнула метров на пять в сторону стены на лету шепча мне в ухо:
– За дракона не переживайте, ему ничего не угрожает, он давным давно вне этого ужаса. Как и вне всякого другого. Он здесь неуязвим, что бы не произошло. Впрочем, он нигде не уязвим, – она наморщилась и добавила, – опять эти отрицания! Не уязвим нигде, подождите, что это может значить? – акула прикинула что-то в уме и вдруг закричала, – если ваш дракон не уязвим только Нигде, значит в любом другом месте он очень даже уязвим! – она оставила меня около стены, всунув мне в руки бутылочки с красками, и в мгновение ока вернулась за драконом. Я не успел даже глазом моргнуть, как Агафья Тихоновна, держа дракона под плавником, оказалась рядом со мной. Она повесила его мне на шею и произнесла:
– Со словами надо поаккуратнее, – акула тяжело дышала, – бывает скажешь не подумав, и потом приходится исправлять, – Агафья Тихоновна подмигнула мне глянцевым глазом.
Стоя на безопасном расстоянии мы наблюдали за битвой двух, абсолютно не приспособленных к совместному ведению боевых действий животных. То есть, если бы они были нормальных размеров, змея смогла бы проглотить петуха и войне конец. Но они были одинаково огромны. К тому же петух был со шпагой, и иногда под ним появлялся конь, которого он пришпоривал, кидаясь в атаку. Я предпочел списать это на галлюцинации, так как перестал что-либо соображать вообще.
Довольно долго они сражались не принося в общем ощутимого вреда друг другу. Кудахтанье петуха было слышно, наверное, за километр. Он колол шпагой змею, та, в свою очередь, извиваясь и уворачиваясь, шипела как сотня разъяренных питонов разом и пыталась укусить его в шею. Время от времени попытки атаковать были достаточно успешными, раны животных исходили бумажной, промокательной кровью, но быстро затягивались и видимого урона врагу все таки не приносили.
– Кровь, вы видите? Кровь! Кровь! – Агафья Тихоновна, повторяла это слово с бросающимся в глаза наслаждением, раскатисто растягивая букву Р, словно само произношение Р доставляло ей удовольствие, – красная, опять красная краска! А всему виной звезды, которые, взрываясь и распространяясь в космосе, доставили нам железо. Ведь именно оно, реагируя на кислород, покрывается ржавчиной и дает нам этот удивительный цвет! Удивительный, – она с легким недоумением посмотрела на меня, не понимая, видимо, почему я не разделяю ее восторга, – да, да, очень удивительный. Ведь красный цвет не отпускает наше внимание, принудительно возбуждая нервную систему! Ах, как все просто на Земле! Ведь, в аккурат, на планете больше всего железа и воздуха, и уже как следствие, красной краски.
Агафья Тихоновна была в прекрасном расположении духа.
Дракон, который так и не проснулся, или не захотел проснуться, в то время как акула спасала его из эпицентра боевых действий, лежал у меня на шее и даже не замечал разворачивавшейся в центре зала баталии, скорее всего он, вообще не видел насмерть бьющихся животных. То ли это было счастливой особенностью драконьего зрения – не замечать открытые проявления злобы, то ли японские зонты-драконы были абсолютно неуязвимы и вечны, но факт остается фактом – драконье дыхание было безмятежным и невозмутимым, а желтый вертикальный зрачок надежно скрыт под драконьим веком. Иногда он флегматично посапывал во сне. У меня даже мелькнула мысль, что само сражение существует только внутри моей головы, и я, будучи практически уверенным, что акула знает все мои мысли, обернулся к Агафье Тихоновне с выражением невысказанного, но четко и ясно сформулированного, правда мысленно, вопроса на лице. Акула, оценив мой взгляд, молча кивнула в сторону дерущихся, потом просто кивнула, подтвердив тем самым реальность происходящего, и продолжила с неподдельным интересом наблюдать за битвой, не выказывая более никаких эмоций, и уж тем более, ни тени беспокойства.
Итак, схватка была реальна. Петух со шпагой атаковал змею, она в свою очередь, резкими выпадами бросалась вперед, ловко уворачиваясь от стального клинка. Укусы змеи лишь раззадоривали петуха и он нападал еще азартнее. Странно, но с каждым ранением петух становился еще выше и внушительнее. Наверное, также и сильнее. Впрочем я уже перестал удивляться чему бы то ни было. Змея не отставала, и после каждого нанесенного шпагой укола тут же расширялась или удлинялась, в зависимости от того, какой из размеров надо было увеличить, для того чтобы сохранить пропорцию тела. Казалось, змея уже без труда смогла бы за один раз проглотить стол и два стоящих рядом стула. И даже вместе с сидящими на них людьми. Ну или животными. Это уж как пойдет.
Агафья Тихоновна лениво поглядывала на дерущихся животных, опершись на стену на безопасном расстоянии и внезапно обратившись к ним, выкрикнула:
– Не надоело вам?
Две головы, как по команде повернулись к моей спутнице и застыли то ли от неожиданности, то ли от непомерной акульей наглости.
– Достаточно! – прокричала она что было сил и вдруг взметнулась к потолку. Сильный хвост мощным ударом разбил стеклянный купол. Звон тут же наполнил помещение, как жидкость наполняет сосуд. Он перемещался внутри здания, эхом отскакивая от стен. Мелкие осколки стекла, падая, вылавливали лучи яркого света, и каждый осколок, словно призма, расщеплял солнечный поток, проецируя и рвано разбрасывая полный набор цветов в самых различных, непредсказуемых направлениях. Спустя мгновение, кусочки купола разноцветным дождем рухнули на пол и разлетелись на еще более маленькие фрагменты, превратившись практически в стеклянную пыль.
Агафья Тихоновна быстро спустилась ко мне, выхватила стоявший около стены зонт (дракон, видимо исподтишка наблюдавший за всем, проснулся и внимательно наблюдал за движениями акулы), и раскрыла его над головой.
Дождь хлынул как-то сразу и наверняка. Фигуры раздувшихся до невероятных размеров животных, казавшиеся нам крепкими и сильными, тут же обмякли, начали терять форму и оседать на пол, растекаясь цветными и яркими пятнами. Исполинское зверье на проверку оказалось полым, не несущим никакого наполнения, внутри. Не несущим никакой сути. Только видимость силы, мощи и могущества. Видимость и была их наполнением. Видимость и то, что дорисовал мой мозг, автоматически наделив их качествами, им не принадлежавшими. И уже эти несуществующие качества вызывали мой страх. Все правильно, как и говорила акула, страх – продукт моего собственного мозга, не более того.
– Вот и хорошо, вот и чудесно! Вот и замечательно! – Агафья Тихоновна уже суетилась около змеи, погружающейся в лимонно-желтую, состоящую из собственного растаявшего тела лужу, собирая краску в непонятно откуда взявшиеся пустые бутылочки. Акула была в прекрасном настроении и трудилась быстро и споро. Желтый красочный цвет наполнял бутылки, он искрился и переливался, отливал чистым золотом в блистающем солнечном свете, который, без препятствия в виде стеклянного купола, был просто ослепителен. Итак, вопрос с желтым цветом был решен окончательно. Желтого должно хватить!
Через 10 минут все было кончено и место сражения лишь отдаленно напоминало о случившемся. Только стеклянная пыль как-бы подсказывала, намекала, напоминала о битве, поигрывая солнечными зайчиками.
Стоит ли говорить что преобладающим цветом в оперении петуха был фиолетовый, также с любовью собранный Агафьей Тихоновной в 9 чистых бутылочек. Желтого же насобиралось аж одиннадцать.
Дракон с моей шеи лениво, но внимательно наблюдал за происходящим, однако не подавал никаких признаков заинтересованности или любопытства.
После того как мы вновь устроились за столом, а дракон сполз вниз и удобно умостившись в моих ногах, захрапел, Агафья Тихоновна, расставив разноцветный трофей на столе, подвела итоги:
– Красной – 12, желтой – 11, фиолетовой – 9, оранжевой – 8, зеленой – 5, синей – 3 и две с голубой! – вслух считала она, – ну что ж, это очень достойный набор. Я бы даже сказала что с таким набором вы точно нигде не пропадете! С таким ассортиментом не только можно, но и должно отправляться в путь. Ровно полсотни бутылочек отличнейшей замечательной краски!
Акула весело посмотрела на меня и ни с того ни с сего начала говорить что-то совсем непонятное:
– Все к лучшему, все к лучшему. Все что ни делается – все к лучшему! Для нас, а точнее – для вас, это значит только одно – лучшее неизбежно и никому не удастся от него скрыться. Никому, Никогда и Нигде. Нет такого места где можно скрыться от лучшего. Совсем нет. Каждый обречен на счастье. Все дороги ведут именно туда. Какая-то из дорог длиннее, какая-то короче, но направление одно, – Агафья Тихоновна заговорщицки подмигнула мне, – и в конце концов все будет так как вы хотите, стоит только набраться побольше терпения. Может и не на одну жизнь, – она на мгновение задумалась, – а знаете что такое терпение? – и не дожидаясь моего ответа, добавила:
– Терпение – это способность получить желаемое без энергетических затрат. То есть абсолютно бесплатно.
Акула подмигнула мне лакированным глазом-бусинкой и, видимо, услышав мои мысли, замолчала.
– Никто, Никогда и Нигде, – я повторил слова Агафьи Тихоновны, – не скроется от счастья. Никто, конечно, не скроется, он – Никто, но кто-то сможет скрыться? Значит ли это что скрыться может именно кто-то? Кто-то конкретный?
– Да! – акула радостно кивала головой, охотно подтверждая мои догадки, – от счастья может скрыться только кто-то. Кто-то конкретный. Кто-то важный, весомый и значительный. Кто-то телесный, плотский и материальный. Но если ты Никто, то ты автоматически обречен на счастье! Приговорен к нему!
– Пожизненно?
– Нет, – Агафья Тихоновна отрицательно замахала головой, – нет, не пожизненно. Пожизненно – это крайне мало. Пожизненно – это одиночно, разово и рвано. Я бы употребила слово «вечно», и хоть это будет не совсем верно, но по крайней мере, это хотя бы много больше любого пожизненного срока.
Агафья Тихоновна выдержала небольшую паузу, наблюдая за моей реакцией на свои слова и, в конце концов, решив что я понял не до конца, объяснила подробнее:
– Это ясно видно из слова «никогда». Никогда – это значит без привязки к Времени. Не когда-то конкретно, а никогда. Безвременно. Бессрочно. Навсегда. Навеки.
Она замолчала.
– И нигде, – как эхо добавил я, – без привязки к Пространству. Без координат. Без адреса. Всюду.
– Да. Никто, Никогда и Нигде. Что может означать – вечно, всегда и везде. Постоянно счастлив может быть только Он. Присутствующий в вас. Именно он, и только он, счастлив постоянно. Без конца, без передышки, без отдыха. Только он один. И именно он находится в каждом. Никто. Ноль. Чистый вакуум, – акула в блаженстве закрыла глаза и умолкла, оставив меня наедине со своими мыслями и догадками.
– Кто же этот Никто?
– Его можно только почувствовать, но не показать, – акула смотрела на меня улыбаясь, – только почувствовать, а почувствовав – принять. И тогда этот Никто, возможно станет всем, и даже много больше.
– Никто – это без привязки к телу?
Агафья Тихоновна кивнула и поправила:
– Без привязки к телам.
– Их много?
– Тел? – она продолжала улыбаться, – тел много. Очень много. Больше чем вы видите и даже больше чем чувствуете.
Так я и сидел, а в моих ногах, мирно посапывая во сне, лежал самый что ни на есть настоящий дракон. Однако, даже во сне, его желтый глаз, прикрытый полупрозрачной пленкой глазного века, внимательно наблюдал за происходящим. А может быть он просто видел сны. Яркие и волшебные, как краски на столе.
Сейчас мне кажется что большое количество красной краски, добытой нами с таким трудом, его радовало точно также как и Агафью Тихоновну. Впрочем, это было совсем не удивительно, ведь купол зонта, частью которого являлся и сам дракон, изначально был выкрашен в крупный красный горох.