Песнь четвертая (ΙΛΙΑΔΟΣ Δ)
Действие песни четвёртой:
Боги собрались на Олимпе, решая, что делать с войной дальше, ведь царь Менелай, несомненно, победил в схватке и, если трояне исполнят клятвы, все разойдутся по домам. Верховный бог Зевс предлагает окончить войну, богиня Гера, вместе с богиней Афиной, резко выступают против. Уступая богине Гере, бог Зевс посылает богиню Афину, спровоцировать троян на нарушение клятв. Богиня Афина слетает с неба, приняв образ Лаодока, сына Антенора, находит Пандара и уговаривает его убить царя Менелая, победителя, стрелой. Пандар стреляет из своего огромного лука, но сама богиня Афродита усмиряет стрелу, в результате царь Менелай легко ранен. Царь Агамемнон в ужасе призывает врача Махаона, тот обрабатывает рану царя Менелая. Первая кровь пролита, клятвы преданы, царь Агамемнон начинает строить войска для боя. Царь Нестор вдохновляет ахейцев и аргивян. Царь Агамемнон обходит войска поочерёдно, смотря, как они готовятся к бою. Царя Идоменея с Мерионом, царя Аякса Теламонида с Аяксом Оилидом, царя Нестора он хвалит за готовность к бою, царя Одиссея с Менесфеем ругает; царь Одиссей гневно возражает.
Далее царь Агамемнон встречает Диомеда со Сфенелом, находит их неготовыми к битве, долго и яростно укоряет, сравнивая Диомеда с его великим отцом Тидеем, всегда готовым к бою. Диомед ничего не отвечает, Сфенел зло возражает царю Агамемнону, Диомед его одёргивает и просто призывает всех на бой. Фаланги ахейцев, подгоняемые богиней Афиной, начинают наступление на Илион, троянцы, предводимые богом Ареем, стойко ожидают нападения. Разгорается первая схватка, обе стороны несут первые потери. Ахейцы начинают теснить троянцев, но бог Аполлон призывает Гектора к сопротивлению, напоминая, что царь Ахиллес не принимает участия в битве. Богиня Афина, со своей стороны, возбуждает ахеян на решительный приступ. Троянцы останавливают натиск ахейцев в этот день.
Вот все боги у Зевса-отца в небесах собирались,
Ярче золота светлых; прекрасная Геба средь них,
Разливая нектар кругом, чаш золотых не касалась,
Все поют: «Аллилуйя!» на Трою с высот глядя вниз.
Вдруг замыслил Кронид над богинею Герой подзудить, – {5}
Насмехаясь, сказал при честном всём собраньи, сравнив:
«Две богини царя Менелая помощницы будут, —
Аргей Гера и Алалкомена Афина за ней.
Но сидят, издалёка на землю взирая; им трудно,
Утешаются; лишь Афродита с сынком. Поскорей {10}
Выручает его, и все беды одна отражает;
И сегодня от Смерти прикрыла всей грудью своей.
Но, всем ясно, победа Арея над ним, Менелая.
Поразмыслим, – такое событие чем нам кончать?
Снова злую войну и печальный раздор воздвигая, {15}
Иль возлюбленный мир меж народами нам увенчать?
Если это желательно всем, то никто не собьётся, —
Нерушимым здесь граду Приама владыки стоять,
И с Еленой аргивскою в дом Менелай возвернётся».
Так сказал, – и Афина, и Гера вздыхали, грустя, {20}
Только сели вдвоём. То троянам бедой обернётся.
Но Афина смолчала, – не молвила, слов не спустя,
Негодуя на Дия отца, и, свирепая, злобой душилась.
Гера ж гнева в груди не сдержала, кричит не шутя:
«Невозможный Кронид! Что так слово твоё поспешило? {25}
Хочешь сделать и труд мой ничтожным, и лишним мой пот,
Коим я обливалась? Уже всех коней истомила,
На погибель Приама и чад подымая народ.
Воля ваша; не все мы её из бессмертных одобрим!»
К негодующей, Зевс громовержец так слово ведёт: {30}
«О, презлая! Приам и Приамовы чада недобрым,
Чем таким согрешили, что ты непрестанно горишь, —
Илион, цитадель истребить разрушением скорбным?
Если сможешь, сквозь стены, врата, путь ты свой проторишь
И пожрёшь всех живых, и Приама, и всех Приамидов, {35}
И троянский народ, и тогда злобу ты утолишь!
Делай, что пожелаешь! Пусть горький наш спор, не в обиду,
Между мной и тобой навсегда не положит вражды.
И ещё скажу слово, а ты заруби не для виду:
«Если я, в пылу гнева, когда пожелаю беды, – {40}
Град разрушить, отчизну народов, любимых тобою, —
Гнев обуздывай свой ты тогда, не кори за труды!»
Град предать я тебе соглашусь, не согласный душою.
Под сияющим Солнцем, и звёздною твердью небес
Много видится градов, их дети Земли для нас строят; {45}
Илиона, священного града, милей сердцу нет,
И народа владыки Приама, царя скиптроносца.
Никогда мой алтарь не лишался там жертв и чудес,
Возлияний и дыма; такая нам честь, богоносцам!»
Вновь ему ясноокая Гера богиня твердит: {50}
«Для меня три ахейские града любимы, как сёстры, —
Город Аргос, Микены и Спарта, в холмах что стоит.
Истреби их, когда для тебя ненавистными будут!
Не вступаюсь за них, на тебя враждовать мне претит.
Сколько в гневе моем истребленью противиться буду, {55}
Не успею я в гневе, – сильнейший меж нами ведь ты.
Но труды и мои оставаться должны ли под спудом?
Божество я, как ты, из единого рода мечты;
И богиня старейшая, дочь хитроумного Крона.
Славой просто горжусь, что сестрой, и супругою ты {60}
Называешь меня, – ты, кого средь бессмертных корона.
Но, оставим вражду, и, смиряясь, мой милый супруг,
Нынче оба уступим, урок дав хорошего тона
Всем бессмертным богам. Повели-ка Афине, мой друг, —
Мчаться быстро к войне замеревшей троян и ахеян; {65}
Пусть она искусит, чтоб ахеян, чья слава, здесь, вдруг,
Оскорбили сыны Трои первыми, клятву развеяв!»
Говорила, – и внял ей бессмертных и смертных отец.
Речь крылатую он устремляет к Афине скорее:
«Мчись быстрее к троян и ахеян полкам, молодец; {70}
Искушай, и успей, чтобы славою гордых ахеян
Оскорбили сыны Трои первыми, клятве конец!»
Так сказал, – и Афина, пылавшая вся, не жалея,
Бурно мчится, с Олимпа высокого бросясь к земле.
Как большой метеор от Кронида, весь в искрах рассеян, {75}
Во знаменье пловцам, или ратям народов, во мгле
Мчится ярко; Вокруг из него без числа сыплют искры, —
В этом виде Паллада Афина стремится к земле,
Пав в средину полков. Изумленье обняло всех быстро, —
Храбрых всадников Трои, ахеян, закованных в сталь; {80}
Говорил не один тогда воин другому со смыслом:
«Час войне ненавистной и сече кровавой настал
Перед городом этим? Иль мир полагает меж нами
Зевс, что людям войну или мир положить пожелал?»
Шевеля так в рядах и троян, и ахеян губами. {85}
Дева, мужа троянца известного образ приняв,
Лаодока, сынка Антенора; там ходит кругами,
И, Пандара, подобного богу, кругом поспрошав,
Видит. Сам непорочный и доблестный сын Ликаона,
Здесь стоит, и при нём со щитами ряды, не спеша, {90}
Войско, шедшее с ним от Эзепа священного склона.
Ближе став, начинает крылатую речь устремлять:
«Ты послушен мне будешь, воинственный сын Ликаона?
Стрелкой грозной в царя Менелая посмеешь стрелять?
В Трое всех благодарностью, славой себя ты окружишь; {95}
Больше всех от царя Александра могучего взять, —
От него ты от первого дар знаменитый заслужишь,
Как увидит, что царь Менелай, сам великий Атрид,
Стрелкой смертной сражён, на костёр подымается, грустный.
Сделай дерзко! Убей Менелая, чья слава гремит; {100}
Но обет сотвори луконосцу ликийскому, Фебу, —
Первородных овец ему жертвой великой сули,
Как вернёшься в отеческий дом, в святой Зелий, под небо!»
Безрассудно Афина подвигла его, говоря.
Обнажил лук сверкающий, рог быстро скачущей серны, {105}
Дикой, сам он которую некогда в сердце, не зря,
Из засады, готовую с камня скакнуть, взял, снимая,
В грудь стрелой угодил, и на камень хребтом ударял.
На шестнадцать ладоней рога ото лба подымались.
Обработав искусно, сплотил рогодел их, согнув, {110}
Ярко полировал, весь лук золотом сплошь покрывая.
Лук блестящий готовил стрелец, тетиву натянув,
Опустив вниз; щитами его заградила дружина,
Опасаясь ахеян, противник чтоб не заглянул,
Прежде чем Менелай, сын Атрея, пронзён будет в спину. {115}
Сам же крышу колчанную поднял, и вынул стрелу
Оперённую, новую, чёрной источник кручины.
И к тугой тетиве приспособил он злую стрелу,
И, обет сотворя луконосцу Ликийскому, Фебу:
«Первородных овец принесу святой жертвой к столу, {120}
Как вернусь я в отеческий дом, в святой Зелий, под небо!»
Потянул он и уши стрелы, и воловую прядь
Дотянул до сосца, но до лука пернатой железо.
И едва круговидный, огромный свой лук он напряг, —
Заскрипел, тетива загудела, стрела полетела {125}
Жадно, остроконечная, в круг врагов сильных влетать.
Но тебя, Менелай, бросить дети небес не хотели,
Боги вечные, Дия сама светлоокая дочь
Пред тобой став, она запрещает стреле злой до тела
Прикасаться; как нежная мать, отразив, гонит прочь, {130}
Словно муху от мальчика, сном задремавшего сладким.
Направляет богиня туда, где застежки точь-в-точь
Бронь смыкали, и где представлялись двойною накладкой:
И стрела мощно, злая, в смыкание латы попав,
Просадила насквозь кузнецами откованный гладко {135}
Пояс лат, украшением пышный; пробила, устав,
И стального щитка, что у тела, для стрел сокрушенья,
Защищавшего часто, по смычке его прободав
На излёте, могучая, кожу прошла рассеченьем.
Заструилась из раны мгновенно багряная кровь, {140}
Как слоновая кость, что в пурпуре лежит для багренья
Карском, или меонском, что в сбрую для щёк и для лбов,
Держат в доме владелицы. Многие конники страстно
Жаждут взять; но лежит драгоценность для царских даров,
Чтобы быть и коню украшеньем, и коннику славой. {145}
Так твои, Менелай, обагрились вдруг кровью в пурпур
Бёдер крепость, красивые ноги, и было то страшно.
Повелитель мужей Агамемнон впал в ярость, как тур,
Брата кровь увидав, по ногам что хлестала натужно.
Менелай пришёл в ужас большой, воевода, в поту; {150}
Но, увидев шипы и завязку стрелы той снаружи,
Вновь героя исполнилась мужества крепкая грудь.
Агамемнон, держа руку брата, не сдерживал ужас, —
Менелаю твердил, и гудела дружина вокруг:
«Милый брат! На погибель тебе договор заключал я, {155}
За ахеян сражаться с троянами выставив вдруг, —
Ими ранен; попрали трояне священные клятвы!
Но, не будут ничтожными клятва, ни кровь наших жертв,
Рук пожатие в верность обета, и вин возлиянье.
А теперь Олимпиец исполнит пусть волю божеств; {160}
Поздно, но пусть свершит, – и трояне нам много заплатят
Головами своими, детей отдавая и жён.
Твердо в том я уверен, и духом и сердцем, – расплаты
Будет некогда день, как погибнет в огне Илион,
И сам древний Приам, и народ копьеносца Приама. {165}
Зевс Кронид, обитатель эфира, где всех выше он,
Над главами изменников сам заколеблет эгидом,
Вероломством прогневан, и гнев его будет свершён.
Но всем нам, Менелай, ведь жестокая будет обида,
Как умрешь ты, о, брат мой, и жизни увидишь предел. {170}
Я уйду в Аргос, жаждущий вечно, терзаясь, – мне стыдно!
Скоро здесь все ахейцы в отечество плыть захотев,
Славу вечно Приаму и радость троянам, – оставим
Мы Елену, а кости твои здесь истлеют, сгорев;
Прахом ляжешь в троянской земле, не прославлен делами. {175}
Скажет только надменный троянец в стране той, любой,
На курган наскочив Менелая, покрытого славой:
«Если б так Агамемнон свой гнев совершал и разбой!
К нам ахейскую рать приводил воевать, был расстроен;
С кораблями пустыми в любезную землю он, злой, {180}
Возвратился, оставив здесь прах Менелая героя!»
Так он скажет, тогда расступись, о, земля, подо мной!»
Скоро душу ободрив, сказал Менелай: «Брат, не стоит, —
Ободрись сам, ахеян всех в страх не вводи плотный строй.
В место мне не смертельное стрелка вонзилась; сначала {185}
Пояс мой плотной кожи её укротил, а под той, —
Лат застёжка, которую мне кузнецы отковали».
Также быстро сказал Агамемнон, владыка мужей:
«Было б истинно так, Менелай, как уста прошептали!
Язву врач знаменитый осмотрит тебе поскорей, {190}
И положит лекарств, утоляющих чёрные боли».
И к Талфибию вестнику речь обратил он: «Скорей!
Мчись, мой верный Талфибий, найди Махаона ты в поле,
Нашей рати врача, он Асклепия мудрого сын.
Менелая Атрида, вождя осмотреть пусть изволит. {195}
Брата ранил стрелою ликийский стрелец исполин,
Иль троянский, на славу врагам, а ахеям на горесть!»
И глашатай тот, слову царя повинуясь, один
Мчался быстро сквозь толпы ахеян, великого войска,
Вкруг смотря по рядам, Махаона героя нашёл. {200}
Он стоял, и кругом его храбрых ряды щитоносцев,
Вслед за ним кто из Трикки, обильной конями, пришёл.
Подойдя к нему вплоть, он крылатые речи так строит:
«О, Асклепиев сын; Агамемнон велит, чтоб пришёл
Осмотреть ты ахеян вождя, Менелая героя, {205}
Брата ранил стрелою ликийский стрелец исполин,
Иль троянский, на славу врагам, а ахеям на горе!»
Так сказал он, – и лекаря душу встревожил в груди.
Быстро шли сквозь ахеян толпу, целым войском великим,
И дойдя места, где Менелай белокурый сидит, {210}
Поражённый, и где, все собравшись, пришли властелины,
Кругом стоя, а он посреди их, ну точно, как бог.
Врач из латы щитка стрелку вражью торопится вынуть,
Но не смог; закривились шипы у стрелы под щиток.
Тут же быстро застёжку на латах блестящих он сдвинул, {215}
Сняв и пояс, и латы, изделье златых кузнецов.
Язву врач осмотрел от стрелы той, поранившей спину;
Выжал кровь, и, искусный, лекарствами всё осыпал;
Силу трав тех Хирон дружелюбный, с отцом их постигнул.
Так трудились вокруг Менелая друзья, всяк не ждал; {220}
Вдруг на них щитоносцев троянцев напали колонны;
И герои оружьем покрылись, и бой запылал.
Агамемнона, богу подобного, ты неохотным
Не увидишь; не дремлет, ни даже трепещет на брань;
И шаги, к прославляющей воинов схватке свободны. {225}
Он коней с колесницей поставил, закованных, в стан;
Их, храпящих, возница могучий отвёл недалёко, —
Эвримедон, сынок Птолемея Пирада, от ран.
Близ держаться ему заповедал, на случай, – как только
Утомится трудом, обходящий и строящий рать. {230}
Устремившись пешком, проходил он ряды ратей многих,
Где, спешащий данайцев на бой быстроногих, призвать.
Дух и стойкость, представ, придавал возбудительной речью:
«О, аргивяне, ныне всем доблесть пора вспоминать!
Зевс-отец, небожитель, в коварствах не будет беречь нас; {235}
Первых, клятвы поправших, принёсших немало скорбей, —
Псам бродячим и воронам чёрным он снедь обеспечит.
Мы ж супруг их цветущих, детей малолетних скорей
В плен свезём на судах, как возьмём крепкостенную крепость!»
Но, встречая мужей, кто от битвы стоял в стороне, {240}
На них, грозный, напал, порицая жестоко нелепых:
«О, аргивяне, стыд вам, презренным, ленивым стрельцам!
Что дрожите вы страхом, как робкие лани, в коленях?
Только лани, когда утомятся в бегах по полям,
Станут стадом, и нет в их груди ни отваги, ни силы, – {245}
Так и вы, поражённые, медлите выйти к боям.
Ждёте ль вы, чтоб трояне до самых рядов приступили,
До судов чёрных всех, что на береге моря стоят,
Чтоб узнать: «Не Кронида ль рукою для вас их покрыли?»
Так, начальствуя, вкруг обходил он, и всё проверял; {250}
И дошёл до критян, проходя все полки и народы;
Тех, вокруг себя, Идоменей сам на бой призывал.
Первым Идоменей их могучий, как вепрь, и свободный,
Мерион, вождь второй, возбуждал позади всех в полках.
Видя их, Агамемнон исполнился радостью полной; {255}
Речью Идоменея царя, прославляя в словах:
«Только Идоменей, средь героев данайских, скорее
Выше чествую всех, и в боях, да и прочих делах.
Так, аргивяне наши, великую жертву затеяв,
К пиру красного чашу вина растворяют без слов; {260}
Предводители прочие все волосатых ахеян
Пьют известною мерой, но кубок там твой, у столов,
Очень полный, как мой, – пей, желанье сердец утоли-ка.
Выйди к бою таков, как и прежде, – ты быть в нём готов!»
Говорит в ответ Идоменей, мужей критских владыка: {265}
«О, Атрид, я твой друг неизменный в веселье, в нужде
Вечно верным остаться поклялся я клятвой великой.
Но, спеши возбудить волосатых ахеян везде;
Битву быстро начнем; все священные клятвы разбили
Дети Трои! Их первых постигнет погибель в беде. {270}
Если, клятвы поправ, вероломно меня оскорбили!»
Говорил, – и Атрид удаляется, радостный, в бой;
Он стремится к Аяксам, идя, как сквозь тучу из пыли.
Быстро строятся в бой, окружённые пеших стеной.
Видит с гор высоты пастух тучу, нашедшую с моря, {275}
Чёрной птицей, которую бурный Зефир гнал с собой.
Вдалеке, как смола, туча чёрной представится взору;
Мчит над морем она, предвещая и бурю, и гром.
В страхе смотрит пастух, – и стада свои гонит под гору.
За Аяксами следом строй юношей славных потом, {280}
В бой кровавый с врагом, устремляет фаланги едины,
Грозно чёрные, вместе покрыты копьём и щитом.
Видя то, Агамемнон исполнился радости дивной.
И, к вождям обращаясь, крылатую речь молвит он:
«Храбрецы вы, Аяксы, вожди в сталь одетых аргивян! {285}
Вам народ возбуждать не даю ни приказ, ни закон, —
Сильно сами его поощряете в бой раскалённый.
Если б Зевс-отец мой, и Афина, и Феб Аполлон,
Если б каждый в груди таким мужеством был награждённый,
Пал пред нами бы город Приама, хоть крепкий стеной, {290}
Обращён в прах; героев всех наших руками пленённый!»
Так сказав, он ушёл, и других устремил за собой.
И оратора Нестора, Пилоса встретил героя;
Он дружины все строил, им дух распаляя на бой.
А вокруг Пелагон возвышался, Аластор и Хромий, {295}
Гемон вождь, и Биант, предводитель народов, пришёл,
Быстро конных вперёд с колесницами строил для боя;
Пеших многих и храбрых поставить он сзади привёл,
В битве стойких; других в середину собрал осторожно,
С мыслью, чтоб, не пугаясь в боях, защищён каждый, шёл. {300}
Конным он отдавал наставленья, приказ непреложный:
«В ряд коней всем держать, а без строя мы будем толпа.
Чтоб никто, на искусство езды, и на силу надежный,
Не скакал впереди, чтоб с троянцами биться. Устав,
Иль назад обратившись, себя вы ослабите страшно. {305}
В колеснице своей на врага колесницу напав,
Пику ставь впереди, что для всадника способ сохранный.
Так и грады громили, и рати могли уберечь,
Разум, дух боевой, сохраняя в груди непрестанно!»
Так советовал старец, испытанный в бранях, беречь. {310}
Агамемнон увидел его, и душа веселилась.
И, к нему обратясь, устремляет крылатую речь:
«Если б, старец, душа твоя в юной груди находилась,
Нам бы ноги служили, и бог дал бы силы рукам!
Угнетает тебя неизбежная старость; что б было, – {315}
Все другие старели, а ты среди юных блистал!»
И ему князь геренский в ответ Нестор: «Вечная тема,
Благородный Атрид, несказанно желал бы и сам
Быть таким, как убивший Эревфалиона. Проблема, —
Ведь и молодость вечно не станут нам боги дарить! {320}
Молод был я, теперь же и старость настигла, и немощь.
И такой я пойду среди всадников; буду бодрить
Нашим словом, советом, – вот честь, что по силам, и ладно.
Копья пусть младше воины станут усердно стремить,
После нас родились, и на нас уповают изрядно». {325}
И Атрид удаляется, радость хранящий свою.
Менесфея Петеона всадника видит; в порядках
Стал тот праздно, в рядах афинян, что дерутся в строю;
Тут же рядом стоит Одиссей хитроумный, невинно;
И вокруг кефалленян ряды, не бессильных в бою, {330}
Стали праздно, ещё не видавшие бранной картины.
И едва устремлённые к бою фаланги, привстав,
Трои всадников быстрых, ахеян, и, строя дружины,
Ждут, когда наступая, ахеян колонны, напав,
Прежде грянут в троян, кровью битву большую наполнив. {335}
Их найдя, Агамемнон, владыка мужей возроптал,
И вождям говорил, речь крылатую гневом пополнив:
«Базилевса Петея сыночек, питомца богов,
Одарённый коварствами ложными, хитростей полный,
Что скрываетесь здесь и стоите? Иль ждёте бойцов? {340}
Вам, средь прочих вождей надлежит теперь первыми разом
Впереди быть, стремиться пылающей битве в лицо!
От меня и о пиршествах первые слышите часом,
Как ахейским старейшинам пир я всегда учреждал.
Там приятно для вас насыщаться зажаренным мясом, {345}
Вина сладкие пить полным кубком, – всяк нынче бы стал;
Здесь приятно вам видеть, хотя бы и десять ахейских
Вас фаланг упредили, пред вами сражаясь, сталь в сталь?»
Гневно глядя в глаза, Одиссей хитроумный ответил:
«Что за речи, Атрид вылетают? Обидно вдвойне! {350}
Говоришь, мы от битв уклоняемся? Если ахейцы,
На троян мы воздвигнем свирепство Арея в войне,
Ты увидишь, коль хочешь, и, если пойти ты готовый,
Там отца Телемаха в передних рядах, и в броне,
Против всадников храбрых, троян, – а сказал ты пустого!» {355}
Агамемнон с улыбкой его принял гнев заодно;
И, к нему обращаясь, он новое вымолвил слово:
«Лаэртид Одиссей хитроумный, мне ясно одно, —
Ни упрёков отнюдь, ни приказов тебе, ни дай боже;
Слишком знаю, что сердце твоё благородства полно; {360}
Одинаково мыслишь со мной, и нет слова дороже.
Шествуй, друг! А когда что суровое ныне сказал,
То исправим; но пусть и бессмертные всё уничтожат!»
Так оставил вождей, и, к другим устремляясь, бежал.
Диомеда там, сына Тидея нашёл; тот беспечно {365}
У коней и своей колесницы блестящей стоял;
С ним стоял и Сфенел Капанид, необузданный в сечи.
Гневно их порицал Агамемнон владыка, как зверь;
К ним воззвал, устремляя крылатые, грозные речи:
«Сын бесстрашного всадника, мужа Тидея, теперь, {370}
Что трепещешь? И что боевые пути озираешь?
Трепетать не в привычке героя Тидея, поверь, —
Впереди, пред дружиною, первый с врагами сражаясь.
Говорили, дела его знавшие, я с ним, прости,
Не был в брани, не видел; но всех он, твердят, поражая, {375}
Не с войной, но, как странник, в Микенские стены в пути
Мирно шёл, с Полиником полки собирая безбожных,
Чтоб в поход на священные Фивские стены пойти;
И просили их, дать им союзников славных, надёжных.
Соглашались те дать, и прошенье исполнить добром; {380}
Но их Зевс отвратил, послав грозно знамения тоже.
Два вождя отошли, и, дойдя вкруг обратным путём
Берегов камышовых Асопа, где злачные кручи,
Посылали Тидея ахеяне снова послом
В город, где он, придя, обнаружил кадмеян там тучи, {385}
Всех, пирующих в царском дому Этеокла. К концу,
Невзирая, что странник, Тидей, воевода могучий,
Не пришёл в страх, один встретив многих кадмеян, к лицу
Вызывал к поединкам, на каждом легко, и вполсилы
Побеждал всех, – вот так помогала Афина бойцу! {390}
Воспылали кадмеяне злобой к нему, отрядили
Пятьдесят молодых, чтоб идущего вспять одолеть.
Те засели в засаде; и два их вождя предводили, —
Сам Меон Гемонид, на бессмертных похожий боец,
Автофона сын с ним Полифонт, с боя не уходил бы. {395}
Но Тидей и для них уготовил жестокий конец.
Поразил всех, вернуться дав лишь одному в дом родимый,
По знамению бога, Меона тогда отпускал.
Этолиец Тидей, вот был воин! Но сына родил он
Низшей доблести, выше он только витийствами стал!» {400}
Но ни слова царю Диомед не сказал, свирепея,
И укорам почтенного саном владыки внимал.
Но ему возразил сын героя тогда, Капанея:
«Нет, Атрид, не так это, неправду кладёшь на алтарь, —
Мы гордимся по праву, что наших отцов мы храбрее. {405}
Нас, и в меньшем числе к стенам Фивским привёл тогда царь;
Мы разрушили град семивратный престольный, свободный,
В стыд богам, их знаменьям, надеясь на Зевса, как встарь.
А отцы безрассудством своим погубили природным.
Не равняй отцов славы, владыка, со славой побед!» {410}
Грозно глядя в глаза, возразил Диомед благородный:
«Молча стой, непокорный, и слушай вождя ты совет,
Не вменяя в вину. Агамемнон владыка не хуже
Возбуждает к сраженью ахейцев, кто в кожу одет.
Предводителю слава, когда все ахейские мужи {415}
Мощь троян укротят, Илион завоюют не зря;
Будет горько ему, как ахеян уложат здесь в лужи.
Но пойдём, сами вспомним кипящую храбрость, горя!»
И с высот колесницы на землю он прыгнул с оружьем;
Страшно сталь зазвучала вокруг груди мощной царя, {420}
В бой летевшего; мужа храбрейшего обнял бы ужас.
Словно в берег гремящий неистово волны толпой
Прут, гряда за грядою, Зефиром гонимы натужно;
В глубях моря они воздымаются в схватке слепой,
С громом в берег дробятся ужасным, в утёсах, бедняги, {425}
И отстанут, оставив на камне соль пены морской.
Непрестанно, толпа за толпою, данаев фаланги
В бой стремятся; но каждой даёт повеления свой
Вождь, а воины молча идут; всяк спросил бы на фланге:
«У столь многих народов в груди голос тлеет живой?» {430}
Но молчат, почитая начальников, пышных плечами.
Пёстро сбруи сияют, под ними идёт конный строй.
Но трояне, как стадо богатого мужа в овчарне,
Стоя тьмой без числа, молоком наполняя удой,
Непрестанно все блеют, как овцы в огромной отаре, – {435}
Крик такой у троян раздавался по рати большой;
Крик и звук их речей не у всех одинаковый ныне,
И различен язык иноземных народов родной.
Этих гонит Арей, ясноглазой Афины иные,
Ужас, Страх и несытая бешенством Распря, как лев {440}
Душегуба Арея, войны бога тётки родные, —
Меньше зёрнышка падают в землю, но после, поспев,
Вырастают до неба, земле же приносят могилы.
И, на гибель взаимную, сеют меж воинов гнев,
Вечно рыщут по толпам, и стон наливает им жилы. {445}
И, один на другого бегущие, с разных сторон
Вмиг сразились герои, сразились все копья и силы
Рати в кованых латах сшибались, мечей грянул звон,
И щитов со щитами; ужасный там гром возрастает.
Всё смешалось, – победные крики и жалобный стон {450}
Всех губящих и гибнущих; кровью поля заливают.
Две реки полноводных, с горы низвергаясь бегом,
Словно в пропасть единую бурные воды сливают,
Обе с шумных истоков бросаясь в пучины пролом.
Шум далёко пастух от утёса нагорного внемлет, – {455}
От сразившихся воинств и ужас разлился, и гром.
Первый сам Антилох поразил у троян в это время
Меж передних Фализия, сын Эхеполу родной.
Пикой быстро сражает он в бляху косматого шлема,
И пронзает чело, – пробежало вглубь кости самой {460}
Жало острое, и в пораженных глазах всё темнее;
Он упал, как великая башня, и взъярился бой.
Тело павшего за ноги царь захватил, Элефенор
Халкодонтид, абантов вождь крепких громил;
Потащил из-под стрел, до своих поспешая скорее {465}
Латы снять, – но недолго он этим себя утрудил.
Волочившего труп усмотрел Агенор, и достал он
В бок, когда наклонясь, тот ограду щита опустил.
Сталью грозной пронзил, и могучего крепость распалась.
Там он дух испустил, и при нём загорелся опять {470}
Бой жестокий троян и ахеян, – как волки, бросались
Все, одни на других, – человек человека цеплять.
Поразил Теламонид Аякс сына Анфемиона;
В самом цвете всех сил Симоисий, которого мать,
Выйдя с Иды к брегам Симоиса, с родными, на лоне, {475}
Чтоб увидеть стада, родила, где струился поток;
И родившийся там наречен Симоисием, – он не
Оправдал своего воспитанья, и, словно цветок,
Его век был. Аякса великого дрот уже брошен.
Он стремился вперед, как ядро, но сразил его тот {480}
В грудь, сквозь правый сосок. Из широкой спины, как проросши,
Пика вышла, на землю нечистую пал он, как прут,
Луга влажного поросль, в болоте великом возросший,
Ровен, чист, на вершине его лишь ветра ветви гнут, —
Тополь. Выбрав его, колесничник железом булатным {485}
Ссёк, в колёса его для большой колесницы согнуть;
Бросил в прахе и сушит на бреге потока. Усатый
Симоисий Анфемид убитый лежит; снят доспех
Злым Аяксом. В Аякса метнул тут Антиф в пёстрых латах,
Приамид, намечая меж толп пикой острой успех, – {490}
Но, лишь Левка она, Одиссеева друга, достала,
Пах пробила ему, когда с мёртвых снимал он доспех.
Пало тело из рук, и близ мёртвого мёртвый упал он.
Одиссей гневом вспыхнул за друга, что пал тут при нём;
Вышел дальше передних, колебля сверкающей сталью; {495}
Подойдя к телу, стал, и кругом оглянувшись, как гром,
Слал блистающий дрот, – отступили трояне, заметив
Мужа мощного; он же метнул не напрасно притом, —
Демокоона сына Приама, бастарда, наметил,
Из Абида, там, где он гонял кобылиц по росе. {500}
Одиссей его точно, сердитый за друга, уметил
По виску, – и сквозь оба виска просверкнула, доспев,
Пика острая, – тьма поражённому очи смежала;
С шумом наземь он пал, загремел весь на павшем доспех.
Подались вспять передних ряды, и сам Гектор смешался. {505}
Громко взвыли аргивяне, каждый тела раздевал,
Пробиваясь вперёд и вперёд. Аполлон раздражался,
И, с Пергамских высот, возбуждая троян, восклицал:
«Трои всадники, в бой! Нельзя бранного поля оставить
Вам аргивянам; грудь их не камень, тела не металл, {510}
Чтоб сдержать удар стали, пронзающей плоть. В своём стане.
Ахиллес, сын Фетиды, не действует, к бою потух;
Пред судами он Гнев, сокрушительный сердцу, питает!»
Так из града гремел он, ужасный; ахейцев же дух
Дия славная дочь, Тритогения всех возбудила, {515}
Бросясь быстро в толпу, где медлительных видела вдруг.
Амаринкея сына, Диора, судьбы рок настигнул, —
Камнем он поражён был зубристым, летевшим со стен,
В голень правую, – а добивал предводитель фракиян,
Имбразид, герой Пирос, пришедший из стран Энотен. {520}
Обе жилы на голени, кость раздробил совершенно
Камень страшный, и навзничь, шатаясь, он в прах, ослабев,
Рухнул сам, – и дрожащие руки к друзьям он подъемлет,
Испускающий дух; тут его поразивший боец,
Пирос мощный приспел, с ходу пику вонзил, и на землю {525}
Полилась требуха вся, – и очи закрыл наконец.
Но того достал пикой левша там, Фоакс, этолиец,
В грудь, повыше сосца, и вонзил там, где дом для сердец;
Быстрый Фоакс, примчавшись, поспешно могучую пику,
Из груди вырвав павшего; меч острый он достаёт, {530}
Сразу в чрева серёдку вонзил, отняв душу без крика;
Но доспех не похитил, – фракийцы тут вышли вперёд,
Чьи чубы возвышались, как грозные копий их стебли.
Ими, сколь ни огромен, и крепок, и мужеством твёрд,
Прогнан был, и назад отступил, их числом поколеблен. {535}
По кровавому праху напротив легли брат и друг,
Пав от копий фракиян, закованных в латы эпеян;
Воевод славных двое, и многие пали вокруг.
Не сказал бы плохого об этом свидетель событий,
Если б был невредим, острой сталью не ранен был вдруг, {540}
И вращался б средь боя, Паллады Афины любитель,
И, рукою незримой от ярости стрел сохранён.
Много храбрых троян и могучих ахеян, побитых,
В этот день по кровавому праху легли под огнём.