Глава 4
Когда Таппенс вошла в салон «Сан-Суси» прямо перед обедом, в комнате оказалась только монументальная миссис О’Рурк, которая восседала у окна, подобно гигантскому Будде. Она живо и сердечно поздоровалась с Таппенс.
– Ах, это же миссис Бленкенсоп! Вы прямо как я – вам нравится спускаться сюда заблаговременно, чтобы минутку спокойно посидеть, перед тем как идти в столовую… Это приятный уголок, когда в хорошую погоду окно открывается и не пахнет кухней. Во всех таких пансионах от запахов деваться некуда, в особенности когда жарят лук или капусту. Садитесь, миссис Бленкенсоп, и расскажите, как вы провели этот прекрасный день и понравился ли вам Лихэмптон.
В миссис О’Рурк было нечто, вызывавшее в Таппенс нездоровое любопытство. Она была похожа на людоедку из детских сказок. Громадная, с могучим голосом, с заметной щетиной на подбородке и усиками, с глубоко посаженными моргающими глазками. Эта женщина казалась не просто подобием в натуральную величину, а реальным существом из детских фантазий.
Таппенс ответила, что, видимо, ей очень полюбится Лихэмптон и ей тут будет хорошо.
– Но, – добавила она печально, – куда бы я ни уехала, камень на сердце останется.
– Перестаньте беспокоиться, – попыталась утешить ее миссис О’Рурк. – Ваши мальчики вернутся живыми и здоровыми. В этом нет никаких сомнений. Один из них ведь в авиации, вы вроде так говорили?
– Да, Реймонд.
– Он сейчас во Франции или в Англии?
– Сейчас он в Египте, судя по последнему письму… не открытым текстом, конечно, но у нас есть собственный шифр, если вы понимаете, о чем я, то есть когда определенные предложения означают определенные вещи… Мне кажется, что это вполне простительно, не так ли?
Миссис О’Рурк тут же ответила:
– Конечно. Это право матери.
– Да-да, так что вы понимаете, что мне просто необходимо знать, где он.
Миссис О’Рурк закивала как китайский болванчик.
– Я полностью на вашей стороне. Если бы у меня где-то там был сын, я точно так же обходила бы армейскую цензуру. А ваш второй во флоте?
Таппенс послушно начала сагу о Дугласе.
– Понимаете, – всплакнула она, – мне так одиноко без моих троих мальчиков. Прежде они никогда не оставляли меня все сразу. Они мне так дороги… Мне и вправду кажется, что они относятся ко мне скорее как к другу, а не как к матери. – Она самоуверенно рассмеялась. – Мне приходилось порой их бранить и заставлять гулять без меня.
«Ну и противная же я тетка», – подумала про себя Таппенс. Вслух она продолжала:
– Я действительно не знаю, что делать и куда бежать. Срок аренды моего дома в Лондоне истек, и мне показалось, что глупо ее продлевать, и я подумала, что если уеду куда-нибудь в тихое место, но с хорошим транспортным сообщением… – Она осеклась.
Китайский болванчик снова закивал.
– Я полностью согласна с вами. Сейчас Лондон не то место. Такое мрачное! Я сама прожила там много лет. Я была чем-то вроде торговца антиквариатом. Может, вы знали мой магазинчик на Корнэби-стрит, в Челси? Там над дверью надпись – «Кейт Келли». У меня был такой чудесный товар – такой чудесный! По большей части стекло – уотерфордское[10], из Корка, красота! Канделябры и люстры, чаши для пунша и все прочее. Заграничное стекло у меня было тоже. И еще мелкая мебель – ничего крупного – просто маленькие предметы того времени, в основном из ореха и дуба. Ох, прелестные вещицы, и покупатели у меня были хорошие… Но началась война, и все уехали на запад. Мне еще повезло избежать больших потерь.
Смутное воспоминание всплыло в памяти Таппенс. Магазинчик, забитый стеклом так, что трудно пройти, густой убедительный голос, внушительная массивная дама… Да, конечно, она бывала в том магазинчике.
Миссис О’Рурк продолжала:
– Я не из тех, кто все время жалуется – не как кое-кто в этом доме. Например, этот мистер Кайли со своими кашне, и пледами, и стонами, что бизнес у него разваливается. Конечно, разваливается, война же, да еще его жена, которая даже мухи боится. А еще эта миссис Спрот, которая все ноет о своем муже…
– Он на фронте?
– Как же! Он какой-то мелкий клерк в страховом агентстве, вот и всё. Он так боится воздушных налетов, что отправил жену сюда, как только началась война. Не думайте, я считаю, что ребенка надо было увезти оттуда, к тому же она очень миленькая малышка. Но миссис Спрот все волнуется, когда ее муж сможет приехать. Все время говорит, что Артур так по ней скучает… Но по мне, не больно-то он по ней скучает – может, у него есть дела поважнее.
– Как мне жаль всех матерей, – прошептала Таппенс. – Когда отпускаешь детей из гнезда, ты не можешь перестать волноваться за них. А когда уезжаешь с ними, это плохо сказывается на оставленных дома мужьях.
– Да, на два дома жить дорого.
– Это место вроде бы весьма приемлемо по ценам? – сказала Таппенс.
– Я бы сказала, что оно стоит своей цены. Миссис Перенья – хороший управляющий. Чудаковатая женщина.
– В каком смысле? – спросила Таппенс.
Миссис О’Рурк подмигнула:
– Вы будете считать меня жуткой сплетницей… Так оно и есть. Мне интересны люди, потому я и сижу в этом кресле как можно чаще. Можно увидеть, кто входит и кто выходит, кто на веранде и что происходит в саду. О чем мы там бишь?.. а, да, о миссис Перенья и ее странностях. Если я не ошибаюсь, то в жизни этой женщины была большая трагедия.
– Вы действительно так думаете?
– Теперь – да. И какой тайной она себя окружает! Я спросила ее, из какого именно ирландского графства она родом. И вы не поверите – она увильнула от ответа, заявив, что она вовсе не из Ирландии!
– А вы думаете, что она ирландка?
– Конечно, ирландка. Я знаю своих соплеменниц. Могу даже сказать, из какого она графства. Но она все твердит: «Я англичанка! А мой муж был испанцем…»
Тут миссис О’Рурк резко замолчала, поскольку в комнату вошла миссис Спрот, а за нею по пятам – Томми.
Таппенс немедленно сказала с живостью:
– Добрый вечер, мистер Медоуз! Вы сегодня выглядите очень свежо.
– Много нагрузки – вот в чем секрет, – ответил Томми. – Утром – гольф, днем – прогулка по берегу…
– Я водила малышку на берег днем, – сказала Миллисент Спрот. – Она хотела в воду, но я подумала, что та еще слишком холодная. Я помогала ей строить замок из песка, а собака унесла мое вязанье и распустила целый ряд. Это так неприятно, так трудно поднимать все эти петли… Я так плохо вяжу.
– У вас хорошо выходит эта шапочка, миссис Бленкенсоп, – вдруг обратилась к Таппенс миссис О’Рурк. – Вы просто невероятно продвинулись. Мне показалось, что мисс Минтон назвала вас неопытной вязальщицей?
Таппенс чуть покраснела. Миссис О’Рурк была наблюдательна. «Миссис Бленкенсоп» ответила с еле заметной досадой:
– На самом деле я много вязала. Я так и сказала мисс Минтон. Но, сдается, она любит поучать.
Все согласно рассмеялись. Через несколько минут к ним присоединились остальные постояльцы, и дали гонг к обеду.
Во время обеда разговор крутился вокруг животрепещущей темы шпионажа. Пересказывались старые, широко известные анекдоты. О сиделке с мускулистыми руками, о священнике, прыгнувшем с парашютом и совершенно не благочестиво выразившемся при жестком приземлении, об австрийской поварихе, прятавшей приемник в камине спальной, и обо всем, что случилось или чуть было не случилось с тетушками и двоюродными братьями и сестрами присутствующих. Разговор вышел на «пятую колонну». Посыпались обвинения в адрес английских фашистов, коммунистов, партии мира, уклонистов от военной службы. Это был совершенно обычный разговор, который можно было услышать почти каждый день, но тем не менее Таппенс пристально рассматривала лица и поведение говоривших, пытаясь уловить хоть какое-нибудь красноречивое выражение лица или слово. Однако все было напрасно. Лишь Шейла Перенья не принимала участия в разговоре, но это можно было списать на ее обычную неразговорчивость. Ее смуглое упрямое лицо было мрачным и задумчивым.
Карла фон Дейнима сегодня за столом не было, так что можно было не сдерживаться.
Конец ознакомительного фрагмента.