1
Бело-голубые
Футбол, футбол и еще раз футбол – такова была моя жизнь
Дэвид Херст. Вот имя. Я не хотел бы быть кем-то еще. Когда я играл в футбол, я мечтал стать легендой, а этот игрок выступал за мой любимый клуб. Дэвид был моим идолом, потому что он делал ровно то, что и хотел делать, – забивал голы за «Шеффилд Уэнсдей». Только он делал это лучше, чем любой из тех, кого я видел. Левая нога, правая нога, скидка головой, удар. Ты только подумаешь, и Херст забивает. Когда-то я хотел повторить все эти голы полностью, с комментариями, у себя на заднем дворе в Малин-Бридже[5] или на автостоянке, что была возле паба через дорогу. Там же находилась и наша «лазалка» – полусферическая конструкция, балки которой образовывали треугольники, по ним лазили дети.
Дэвид мог не знать этого. Он мог бы быть таким же результативным даже на этой маленькой площадке – моем «Хиллсборо»[6].
Мои родители жили через дорогу от паба, в доме с тремя комнатами на Локсли-роуд, куда мы переехали до того, как я закончил учиться в начальной школе Малин-Бриджа. Я часто играл с мячом на стоянке. Играл до наступления темноты в игру «Уэмбли». Она заключалась в том, что я должен был забить гол в любой треугольник лазалки. Гол удваивался, если мяч пролетал через два треугольника, которые располагались в верхней части лазалки.
Эшли Кросс, который жил через пару улиц от этого места и ходил со мной в школу, обычно присоединялся к этой игре с Тимом Стантоном и его братом Беном. Бен был гитаристом в инди-группе «Харрисоны», названной в честь улицы Харрисона, находившейся в двух шагах от паба.
Я почти всегда ношу мою бело-голубую спортивную форму «Уэнсдей», воспроизводя в памяти игры, которые я смотрел на «Хиллсборо». В том самом месте, которое было особенно важным для меня в детстве.
Мой отец начал водить меня на матчи, когда мне было около 5 лет. Матчи проходили на стадионе, у которого была одна из самых больших в Европе одиночных трибун. На ней могло разместиться около 20 тысяч человек. И я никогда даже не думал, что все болельщики Шеффилда сидели на такой огромной трибуне, похожей на террасу, устремляющуюся в небеса.
Я был настолько мал, что меня поднимали и усаживали на голубые перила. Ничто не сравнится для меня с этим видом. Это было для меня полем чудес. Я смотрел за игрой Джона Шеридана, Джона Харкеса и Найджела Пирсона, которые играли в «Шеффилде» и финишировали на третьем месте в 1992 году в бывшем первом дивизионе.
Я любил эту атмосферу – песни и возгласы, когда «Шеффилд» забивал. Но больше всего мне нравился Херст. У девятого номера «Шеффилда» был сильнейший удар левой ногой. От его удара мяч, летевший со скоростью 144 мили в час, сломал перекладину в Хайбери в 1996 году. Этот удар был самым сильным в истории Премьер-лиги. Всегда, когда мяч был у него, ты ощущал удовольствие от игры. Я, как и все вокруг, ожидал чего-то особенного в этот момент.
Сэр Алекс Фергюсон пытался переманить его в «Манчестер Юнайтед», но Херст провел более десяти лет в Хиллсборо. «Шеффилд» был для него его клубом (каким он был и для меня), и когда он надевал эту знаменитую форму, он играл так самоотверженно, будто от этого зависела его жизнь. Я помню, как однажды он сломал лодыжку в матче против «Арсенала», но продолжил играть и забил потрясающий гол левой ногой. Лежа на поле после окончания матча, он не мог даже двигаться, не говоря уже о праздновании.
Моя одержимость Дэвидом Херстом, «Шеффилдом» и футболом определенно не очень хорошо сказывалась на моих успехах в школе, а также вызывала некоторые проблемы с нашими соседями. На самом деле, спустя 20 лет, я прошу ту несчастную женщину, что жила по соседству с нами, меня простить.
По стрелке улицы стояли четыре дома с общей лужайкой, и я знал, что соседка не любила, когда я там играл в мяч. Мягко говоря, я приуменьшаю. Она ненавидела это и не прекращала кричать на меня. Она прокалывала все мои мячи. Каким же она была ужасным человеком, чтобы делать такое маленькому ребенку!
Однажды она решила поменять окна в доме. Я пробрался на ее участок. Это был настоящий шанс, чтобы расплатиться за все. Окно было разбито до того, как стекольщики начали установку. До сегодня никто не знал об этом – это я кинул кирпич в стекло.
Я понимаю, что это был нехороший поступок, и я беспокоился, что родители узнают о моей проделке. Но для меня гораздо большим преступлением были попытки этой женщины запретить мне играть в футбол, потому что лишь этого я желал с тех пор, как сделал первый шаг.
Я родился 11 января 1987 года. Первые годы моей жизни я провел на Овертон-роуд, где рос в тени стадиона «Хиллсборо». Этот дом принадлежал моим бабушке и дедушке, Мейвис и Геральду Клевес. Прямая тропинка, ведущая на задний двор, будто была создана для того, чтобы пинать мяч. Она утыкалась в ворота, поэтому я мог спокойно пинать в них мяч, а мяч отскакивал от ворот обратно ко мне.
Позже я начал учебу в Марлиффской начальной школе. Туда я проходил недолго, пока мы не переехали на Холм-лейн и я не перешел в школу Малин-Бриджа. Еще через несколько лет мы переехали на Локсли-роуд, что было в пяти минутах ходьбы от прежнего места проживания.
Я жил с родителями и маленькой сестренкой Лаурой. Моя мама – Лиза – работала в суде, а у папы – Фила – было множество разных мест работы. Он был плотником, после стал инструктором по вождению, потом – оператором строительного крана. Я всегда был близок с моими дедушкой и бабушкой, которые иногда забирали меня на каникулы в Грейт-Ярмут[7] или Скегнесс[8], где мы играли в гольф и веселились. Меня вырастили в семье рабочего класса. У нас не было много денег, но родители не отказывали мне в некоторых вещах, которые были действительно важны для меня, например футболка «Шеффилда» или новая пара бутс.
Я был счастлив, когда мы поселились в Малин-Бридже. Это был пригород в двух с половиной милях от центра Шеффилда. Его жители были сплоченными, а кругом, куда ни глянь, индустриальный пейзаж – от старой мельницы и банков на реке Локсли до завода Ла-Плата на улице Холм-лейн, работающего с конца XIX века. Когда-то он был домом Бергана и Болла – знаменитых шеффилдских сталеваров.
Я понимаю, что это был нехороший поступок, ия беспокоился, что родители узнают о моей проделке.
Иногда я ходил рыбачить на речку с отцом или дедом. Но больше всего времени я проводил на улице, гоняя мяч. Недалеко находился гараж с красными воротами (на Котсуолд-роуд), мы часто вколачивали в него мяч. Когда один из хозяев гаража выходил к нам, мы перемещались в уголок на пересечении Чилтерн-роуд и Лесли-роуд.
Футбол, футбол и еще раз футбол – такова была моя жизнь.
В школе Малин-Бриджа я сидел за партой у окна и глазел туда, попутно кидая взгляд на стрелки часов – в ожидании перемены, на которой можно было выскочить на площадку и попинать мяч с моими друзьями-одноклассниками.
Единственная вещь, которая меня интересовала в школе (кроме, понятно, футбола на переменках), были уроки математики с мистером Пембертоном. На все же остальные уроки я ходил через силу, думая о следующей игре «Шеффилда» или о голах, которые я забью, играя на школьной площадке. Но когда мистер Пембертон стоял в классе, мое внимание он захватывал целиком. Он был прекрасным педагогом и хорошим человеком, у него даже были конфеты из местного ларька. Вот и была математика моим любимым предметом.
Так что в начальной школе у меня (кроме футбола) были успехи на тестах мистера Пембертона. Он рисовал на доске часы с числами от одного до двенадцати. Когда кто-то выходил к доске, то попадал под ограничение во времени. Пембертон говорил: «Хорошо, у тебя 30 секунд, начинай». Он показывал число на циферблате своей указкой, и ты должен был умножить его на половину от этого числа. Я обожал эти занятия. В этом я был хорош, чего нельзя сказать о большинстве учебных курсов в школе.
Не знаю, откуда у меня склонность к числам. Может быть, потому, что в детстве я проводил много времени в пабе с отцом и его друзьями и подсчитывал их очки, когда они играли в снукер или дартс. А может быть, потому, что я много времени отдавал изучению турнирной таблицы, прикидывая, на каком месте может оказаться «Уэнсдей».
В начале девяностых фанаты «Шеффилда» проживали золотую эру – наша команда занимала место среди лучших клубов лиги. В 1991 году «Шеффилд» обыграл «Манчестер Юнайтед» и выиграл Кубок лиги. В следующем сезоне они заняли третье место, как и в 1993-м.
Когда мне было шесть, они играли на «Уэмбли» четыре раза на протяжении семи недель. Первой из этих игр был полуфинал Кубка Англии с «Шеффилд Юнайтед», нашими принципиальными соперниками. «Уэнсдей» победил 2:1 в дополнительное время. Лучшим игроком матча, без сомнения, был Крис Уэддл, который на второй минуте забил гол со штрафного мощным ударом с 30 ярдов. «Алан Келли с ходу забивает мяч», – комментировал Барри Дэвис (в свои ворота, что ли?!). Я так много раз смотрел видео этого гола, что запомнил комментарий наизусть, когда Уэддл ударом левой ноги закрутил мяч в домик вратарю «Юнайтед». Вот это был гол!
К сожалению, это была единственная победа «Уэнсдей» из всех четырех матчей. Мы проиграли 1:2 «Арсеналу» в финале Кубка Лиги. Тогда Стив Морроу сломал руку в послематчевом праздновании титула – Тони Адамс пытался его поднять, но в итоге уронил.
Также «Арсенал» был лучше нас в финале Кубка Футбольной ассоциации. Результат матча был таким же. Я прогулял школу в этот день. Матч проходил ночью, в четверг. В школе (чтобы меня освободить) мама сказала, что мне – на прием к дантисту, поэтому мы смогли добраться из Шеффилда в Лондон вовремя. Я уснул в машине и проснулся уже на «Уэмбли».
Вечер выдался по-настоящему длинным. Начало игры задержали на полчаса из-за проблем на дорогах, более того, игра перешла в дополнительное время. Крис Уэддл сравнял счет после гола Иана Райта. Казалось, что это будет первый финал Кубка ФА, судьба которого должна решиться в серии пенальти. Но на 119-й минуте Энди Линиган разбил мое сердце, когда с углового он головой вколотил мяч в ворота. Вратарь не смог остановить такой удар. Я был жутко расстроен. К тому же к концу матча мы насквозь промокли, так как сидели в первом ряду. Добро пожаловать в мир болельщика «Уэнсдей»!
Но все равно я рвался посетить все игры своей команды, а уж тем более на «Хиллсборо». Я терпеливо стоял в очереди за автографами – особенно к Херсту – и всегда с нетерпением ждал заключительную домашнюю игру сезона: это был шанс выбежать на поле и попытаться получить футболку или пару бутс от одного из игроков.
Став чуть постарше, я пришел к любопытному выводу. Находясь в детстве внутри футбольного стадиона, я получал вот какое преимущество: мне вполне сходило с рук такое поведение, которое ни в коем случае не допускалось в других местах. Допустим, выдать несколько нецензурных слов. Если я не повторял их дома, то на стадионе – пожалуйста, я – в безопасном месте.
Подражание своим героям футбольного поля вскоре начало окупаться. Я стал ходить в Досуговый центр Хиллсборо, чтобы получить некоторые уроки игры в футбол, которые там давали детям, а затем вошел в детскую команду, которая называлась «Йорк Каунти». Маленький, легкий и быстрый, я играл впереди и забивал по четыре-пять голов в большинстве игр. А еще я завязал там дружбу (продолжающуюся всю мою жизнь) с мальчуганом по имени Ян Коллинз, игравшим правого защитника.
Первый крупный трансфер в моей карьере случился где-то в возрасте десяти лет, когда я сменил «Йорк Каунти» на «Шеффилд Рейнджерс». Мой отец знал Дэвида Мейса, менеджера «Шеффилд Рейнджерс», потому что был также инструктором по вождению. Ну а я прежде не раз пересекался на шеффилдских путях-дорожках с его сыном Дэниелом. Этот паренек стоял в моих глазах высоко, потому что он уже числился в списках «Уэнсдей».
«Шеффилд Рейнджерс» был уже шагом в профессиональный футбол. Клуб имел хорошую репутацию в округе, а некоторые из его участников были довольно тесно связаны с «Уэнсдей», в том числе Дэвид. Для них он, в сущности, и тренировал мальчишек, отыскивая среди подопечных наиболее подходящих. Будучи пареньком жизнерадостным, я быстро освоился и, получив приглашение, почувствовал себя так, словно сбываются все мои пожелания в ночь под Рождество.
«Уэнсдей» считал, что я должен пройти испытания в Мидлвуде, на тренировочном полигоне «Хиллсборо». В то время директором молодежной академии «Уэнсдей» был Клайв Бейкер (история его взаимоотношений с клубом уходила аж в 1984 год), и я должен был произвести на своих тренировках хорошее впечатление именно на него. Мне показалось, что их порадовала возможность дать мне место. А передо мною открывалась жизнь, лучше которой и вообразить нельзя. Ко всему прочему я еще получил два бесплатных билета на Южную трибуну, близко к воротам, и мог теперь следить за ними каждую неделю.
Обучение в Мидлвуде проходило каждые понедельник, вторник и четверг – по два вечерних часа. Я всегда приходил пораньше – прямо-таки не мог дождаться назначенного часа. По субботам, если «Уэнсдей» играли дома, я с отцом ходил смотреть матч, а по воскресеньям играл в школьных командах клуба против других таких же, как правило, на севере и даже в более отдаленных городах, таких, скажем, как Ньюкасл. Короче говоря, «Шеффилд Уэнсдей» захватил мою жизнь полностью.
Единственным минусом во всем этом было то, что я не мог теперь играть за каких-либо конкурентов «Уэнсдей», потому что стал приверженцем клуба. Приходилось довольствоваться в свободное время уличным футболом. А уж он-то продолжался – хоть в Малин-Бридже, хоть в Хиллсборо, где жил мой двоюродный брат. Бывало, некоторые из нас добирались на своих великах до стадиона, где на углу за Леппингс-лейн мы играли, используя вместо ворот большие синие двери выхода с трибуны. В один из таких дней мимо проходил Клайв как раз в тот момент, когда мне удалось сделать дубль – дважды вмазать в эти двери. «А! – сказал он с улыбкой. – Вот из-за кого нам приходится все время перекрашивать эти ворота».
Я сказал Клайву, что у нас с мальчишками не нашлось другого места для игры, но на самом деле нам просто хотелось быть как можно ближе к «Уэнсдей». Мы все мечтали, следуя по стопам наших героев, играть на стадионе «Хиллсборо», вот и воображали, что настал тот прекрасный день, когда мечта наша сбылась.
Во время этих наших перебрасываний мяча друг другу частенько случалось, что мяч застревал где-то в верхнем периметре стены. Приходилось перелезать через ограду, чтобы его отыскать. Тогда мы чувствовали себя озорными ребятами и спускались не на улицу, а в поле, да еще и с прибамбасами – повиснув на стене вниз головой. Тут уж мы проводили время поистине прекрасно: делали передачи на фоне 40 000 пустых зрительских мест и принимали мяч – ну просто как Дэвид Херст и Паоло Ди Канио. Пока охранник громким криком нас не разгонял.
Ди Канио взяли в «Уэнсдей» в 1997 году, через год после того, как в клубе появился Бенито Карбоне, и у меня уже в детстве появился прекрасный опыт общения с инакомыслящей итальянской парой. Бывало (в течение обучения в Мидлвуде), что в субботу утром у первой команды не было матча, и игроки слегка упражнялись на тренировочном (нашем!) полигоне. Мы, пацаны, конечно, такой случай не упускали, я перестукивался мячом с другим пареньком из моей возрастной группы.
И вдруг профессионалы – Карбоне и Ди Канио – бросили нам вызов: поиграть головой в теннис футбольным мячом! В то время они были, вероятно, лучшими игроками в «Уэнсдей» – клуб рекордно потратился на их трансфер, – так что это была мечта заоблачная – поиграть с ними.
Но это был и кошмар: как только теннис головами стартовал – они разделали нас под орех. С одной стороны сетки были двое детей, пытающихся головой (любым возможным способом, пусть без всякого изящества) перебросить мяч обратно, с другой – Карбоне и Ди Канио, которые будто стряхивали его, просто и точно в намеченное место, превращая игру в выставку футбольного искусства. Единственное, что я мог сделать, это вскрикивать: «Вау!»
Я любил Ди Канио. Вот это игрок! Как много страсти, как наполнен талантами! Но, говоря «Ди Канио и “Шеффилд Уэнсдей”», чуть ли не все вспоминают лишь один инцидент: когда он, толкнув рефери Пола Алкока, был в игре против «Арсенала» в сентябре 1998 года удален с поля. Две вещи заставляют меня улыбнуться. Во-первых, театральность сцены падения рефери – ему понадобилось полминуты, чтобы приземлиться. Во-вторых, комедийный момент: когда Найджел Уинтерберн подошел к игроку, которому показали красную карточку, то тут же и наложил себе в штаны, когда Ди Канио жестом показал, что и ему может достаться нечто особенное.
Я только начал учиться в средней школе Вайсвуда[9], когда Ди Канио отстранили на 11 игр. Я не мог найти себе места из-за того, что был сильно расстроен.
В первый день учебы в средней школе я сидел перед тьютором[10] нашего класса. Так вот, не успел я вынуть свою ручку, как учитель сказал: «Джейми Варди, к директору». Выяснилось, что кто-то кидал камни в окна моей старой начальной школы в Малин-Бридже, и почему-то главным подозреваемым был я.
Я объяснил мистеру Барру – завучу, что это вовсе никак со мной не связано, и это было правдой. И я знал, что это станет черным пятном на моей репутации.
Говоря откровенно, с этого момента учеба в средней школе стала для меня не важна. Я интересовался только футболом, потому что решил, что хочу стать профессиональным футболистом и играть в родном клубе.
Каждое утро я шел в школу с мыслью остановиться в кафе «Бетта» на Дюкес-лейн. Там я тратил двадцать пенсов на сэндвич, который был очень вредным. А впереди был еще один день скуки.
Среди такой скуки в школе я ободрялся лишь тогда, когда наступала перемена. Я бежал на площадку. А уж прямо-таки счастьем было присоединиться к футбольным играм старших ребят во время уроков физкультуры.
Вообще-то я любил принимать участие в любом виде спорта. Особенно хорош я был на поле и треке. Когда в школе проходили соревнования по бегу на 1,5 километра или на 100–200 метров, я был быстрым и выносливым. Хорошие результаты показывал и в прыжках в высоту, несмотря на свой маленький рост. Я всегда представлял школу на соревнованиях по этой дисциплине.
В возрасте 11–14 лет нам запрещали метание копья, так как считалось, что это было слишком опасно, поэтому мы бросали мяч для крикета вместо копья. Принцип был такой же – разбегаешься и бросаешь, как можно дальше. Один учитель следил, чтобы ты не сделал заступ, а второй смотрел, куда приземлится мяч, чтобы отметить результат.
На первом таком занятии я подумал, что кину мяч гораздо дальше, чем предполагал преподаватель. Сказал учителю у бровки:
– Попросите другого отойти подальше.
– Нет, все в порядке, – ответил он мне.
– Да нет же, я кину дальше, чем он стоит, – сказал я.
– Уверен, что нет, – ответил мне учитель.
Я разбежался и со всей силы запустил мяч. Никогда не забуду этот взгляд учителя, который стоял на поле, наблюдая, как мяч пролетает над ним. Потом он неистово рванул, надеясь зафиксировать, где же приземлится снаряд.
Этот рекорд продержался долго, я швырнул мяч на 77 метров. Возможно, он до сих пор не побит.
Школа для меня больше ничего не значила, она отошла на второй план еще пару лет назад – за занятиями в спортивном комплексе. Мои способности к бегу были обусловлены природой. Мы ходили на курсы военной подготовки, где стояли в бараках и внимали, что такое военная служба. Нас будили ранним утром по боевой тревоге, тренировали в стрельбе из лука и проводили занятия челночного бега. Ребята вокруг потихоньку выдыхались, а я все бежал. Но на меня так же кричали.
Однажды проходили тест в спортзале, в котором было душно, как в духовке. Мы проходили подъемы в высоту. Когда я добежал до 12-го этажа, у меня еще были силы, но мне было очень жарко, поэтому я снял верхнюю одежду с торса и понес ее, прижав к груди. «Надень на себя форму!» – заорал сержант.
Мне было запрещено останавливаться, поэтому я попытался надеть одежду на ходу. Каждый знает, что не получается делать хорошо два дела одновременно. Вся форма перепуталась и превратилась в клубок. Я пытался распутать его, но не мог, так как нужно было смотреть вперед, на дорогу. «Забудь», – огрызнулся сержант. Я продолжил бежать без формы и поднялся еще на 1,5 этажа.
Я хотел развиваться физически, даже походил на несколько занятий по боксу – не потому, что хотел драться, а просто чтобы попробовать какой-нибудь новый вид спорта. Фрау Дрю желала, чтобы я проявлял такую же прыть в изучении немецкого языка. Но, к сожалению, это было не так. Я ничего не знал, кроме «Ich heiße Jamie Vardy»[11]. Наверное, потому, что я редко приходил на занятия. Она часто выгоняла меня из класса, так как я обычно болтал, вместо того чтобы слушать. Так я и сидел один в коридоре со своей тетрадкой по немецкому.
Я всегда приходил пораньше – прямо-таки не мог дождаться назначенного часа.
Сейчас думаю, что я доставлял много хлопот учителям школы, особенно в последние пару лет. У меня просто не было мотивации заставлять себя заниматься в классе, потому что мысленно я был с «Уэнсдей» и не мог представить свое будущее вне футбола.
Я получал обратную связь от клуба. Ты должен был прогрессировать, если хотел остаться в клубе. Некоторые парни вылетали, но я всегда был одним из тех, у кого были хорошие результаты.
Бен, сын Говарда Уилкинсона – бывшего тренера «Уэнсдей» и «Лидс Юнайтед», был в одной возрастной группе со мной. Также был Дэнни Кэр[12], который играл на той же позиции, что и я, – на фланге или на острие атак, – и был столь же невысок для своего возраста, как и я.
Все развиваются по-разному, но я просто не рос. Некоторые ребята были гигантами по сравнению со мной. В команде «Дерби Каунти», в группе 15-летних, был Том Хаддлстоун. Всего на две недели старше меня, но выглядел он как сформировавшийся мужчина. Формально Том был запасным в группе 15-летних, но играл на ведущих ролях с шестнадцатилетками. Это было непостижимо для меня.
В январе 2002 года, когда мне исполнилось 15, дела у «Уэнсдей» стали совсем плохи. Славная эра начала 90-х, когда забивал Дэвид Херст и клуб боролся за «серебро» под руководством Рона Аткинсона, прошла давным-давно.
«Уэнсдей» вылетел из Премьер-лиги в 2000 году, уволив тренера клуба Дэнни Уилсона. Следующий, Пол Джуэлл, пробыл на этом посту лишь восемь месяцев и был заменен Питером Шривесом, который, в свою очередь, был заменен спустя такой же промежуток времени. В довершение всех бед клуб был в огромных долгах. Джимми Шоулдер, тренер команды Уэльса, младше 21 года, принял этот пост и привел с собой часть бывшей команды. Но это меня не беспокоило. Я продолжал делать то, чем занимался день ото дня, – доказывать, что я хорош в игре.
В школе мне предлагали другие пути развития. Велась расширенная программа для обеспечения университетским образованием детей, семьи которых не могли себе этого позволить. Я был одним из выбранных на эту программу и целую неделю ходил в университет Шеффилда с некоторыми другими учениками из Вайсвуда. Мы жили в общежитии, занимались разными делами, а по вечерам ходили на дискотеку. Но я все это не очень-то любил, за это время мой взгляд на будущее не поменялся, меня интересовала только карьера футболиста «Шеффилд Уэнсдей».
Я чувствовал, что у меня есть все подходящие качества. Я играл правой ногой, но так же хорошо играл и левой, потому что в детстве тренировал обе. У меня было видение поля, что помогало забивать голы. Были у меня и хорошая скорость, и упорство. Такими я видел свои качества. Понимал, конечно, что ростом пока не вышел, ну так что, разве это – помеха?
Но в «Уэнсдей» пришли к другому заключению. Я старался стереть из памяти этот день спустя недели, месяцы и годы. Мне сказали, что я мелковат для хорошего игрока. Не знаю, кто принимал это решение – Джимми Шоулдер, или Джим Хинч, или кто-то еще, – для меня было не важно. Я был совершенно опустошен, когда вышел из комплекса «Уэнсдей». Всю свою жизнь я сопереживал клубу, а сейчас мне заявляют, что я им больше не нужен. Они не понимали, что для меня значило – носить эту форму.
Если память мне не изменяет, на каком-то собрании говорили, что команду 17—18-летних игроков расформируют, поэтому мне бы пришлось перепрыгнуть на несколько этапов выше. Тренеры думали, что я физически не справлюсь с такими нагрузками. Но я никого не слушал, я просто знал, что они хотят от меня избавиться.
Я был растерян. Гнев и смятение смешались внутри меня. Все, к чему я стремился, у меня отняли. Ничто не имело смысла. Я прокручивал в голове эти события и задавался вопросом: «Почему они не могли мне дать время, чтобы я подрос?» Возможно, все было бы по-другому, если бы Клайв оставался директором футбольной академии.
Но размышления о том, что было б, если бы да кабы, двигаться вперед не помогали. Я больше всего беспокоился о будущем. Реальность осенила меня, и я подумал: «Черт, я не занимался в школе последние два года. Что же будет дальше?»
Летом я сдавал итоговые экзамены после окончания средней школы. Лишь по одному предмету я получил оценку C+. Неудивительно, что это была математика. Остальные же предметы я провалил. Три вечера в неделю я ходил на игры «Уэнсдей» и каждое воскресенье путешествовал на север Англии.
Разочарованный и подавленный, я вернулся к тому, с чего начинал. Сыграл несколько игр за «Йорк Каунти», который базировался недалеко от места моего жительства, но был так далек от того, о чем я мечтал! Мой товарищ Ян Коллинз до сих пор оставался в «Уэнсдей», и я начал ходить с ним на рыбалку на выходных. Он присоединился к клубу рыбаков «Меркьюри Таксис»[13] и путешествовал по всему Йоркширу, чтобы соревноваться в лиге. Я был не так хорош в ловле рыбы, но это было без разницы. Больше для меня уже ничто не имело смысла. Мои бутсы запылились, а все мечты стать новым Дэвидом Херстом испарились.