Из недавнего прошлого одной усадьбы. О Юрии Александровиче Олсуфьеве (Ю. А. Олсуфьев, 2009)

© Вздорнов Г. И., 2009

© Изд-во «Индрик», 2009

© Коноплев А. Б., 2009

О Юрии Александровиче Олсуфьеве

Автор публикуемых воспоминаний – Юрий Александрович Олсуфьев – человек далеко неординарной судьбы. Аристократ по рождению, юрист по образованию, человек разносторонних гуманитарных знаний, он вошел в историю отечественной культуры как замечательный ученый-медиевист, выдающийся организатор музейного и реставрационного дела. В воспоминаниях он обнаруживает еще одну грань своего таланта: «Из недавнего прошлого одной усадьбы» (или, по другому предполагавшемуся названию, «На слиянии двух рек») – превосходный образец мемуарной литературы, источник разнообразных сведений по истории русской жизни конца XVIII, XIX и отчасти начала XX века. Но не только историческая добросовестность определяет существо воспоминаний Ю. А. Олсуфьева. Они дают на редкость сочную картину дворянского усадебного быта эпохи, которая почти не нашла своего воплощения в мемуарной литературе. «Из недавнего прошлого» – неповторимое свидетельство о деревенской, а отчасти и столичной жизни такой России, которая невозвратно исчезла в годы первой мировой войны и двух революций – Февральской и Октябрьской. Воспоминания написаны на пятом году Октября, но уже тогда они воспринимались как сон, как «не может быть».

Воспоминания «Из недавнего прошлого» имеют подзаголовок «Буецкий дом, каким мы оставили его 5-го марта 1917 года». Речь идет о родовой усадьбе Олсуфьевых Красные Буйцы в Епифанском уезде Тульской губернии. Расположенная, по-старому, на северных рубежах Дикого поля, при слиянии рек Буйчика и Непрядвы, эта усадьба впервые упомянута под 1663 годом, когда она была пожалована царем Алексеем Михайловичем одному из предков Юрия Александровича. Первый усадебный дом и каменная церковь в Буйцах, развалины которой сохраняются и по сей день, были выстроены в конце XVIII века по инициативе князя Александра Михайловича Голицына – вице-канцлера и обер-камергера Екатерины II, известного также своими благотворительными начинаниями в Москве. Но до второй половины XIX века Буйцы почти не использовались для постоянного пребывания семьи Олсуфьевых, члены которой жили либо в Петербурге, либо в Москве. Впервые Буйцы были основательно приспособлены для летнего отдыха родителями Юрия Александровича в 60–70-х годах XIX века, а местом постоянного жительства они сделались только в начале следующего, уже XX столетия.

Юрий Александрович Олсуфьев родился в 1878 году в Петербурге на Фонтанке, 14. Этот трехэтажный дом напротив Михайловского замка и наискосок от Летнего сада был построен в XVIII веке, но позже переделан А. И. Штакеншнейдером и А. В. Щусевым и в таком виде существует теперь. Родителям Ю. А. Олсуфьева принадлежал верхний этаж дома, откуда впоследствии, после смерти отца в 1907 году, были вывезены многие старинные и памятные предметы, украсившие Олсуфьевскую усадьбу в Буйцах. Отец – граф Александр Васильевич Олсуфьев – принадлежал к известному дворянскому роду, представители которого, по разысканиям Юрия Александровича, упоминаются в источниках с XVI века; мать – Екатерина Львовна – была урожденная графиня Соллогуб, предки которой имели румынское происхождение. Как и всякая высокопоставленная петербургская дворянская семья, родители Юрия Александровича были тесно связаны с жизнью царского двора: отец был генерал-адъютантом и гофмаршалом при Александре III и Николае II и умер в должности управляющего придворной частью Московского Кремля. Да и сам Юрий Александрович, вплоть до окончания университета, числился в «золотой» молодежи, в «белоподкладочниках». Воспитываясь в придворной семье, он был товарищем детских игр великих князей – сыновей Александра III; особо доверительные отношения сложились у него с младшей дочерью императора – великой княжной Ольгой Александровной, тогдашний облик которой запечатлен на известном портрете В. А. Серова и чей фотографический портрет с автографом до сих пор сохраняется в семье наследников Юрия Александровича. В детстве и молодости Ю. А. Олсуфьеву случалось не раз общаться с Александром III и вдовствующей императрицей Марией Феодоровной, а затем с Николаем II и Александрой Феодоровной. Не удивительно, что после женитьбы в 1902 году на Софье Владимировне Глебовой (из рода Облагини) ему, не занимавшему в отличие от отца и деда никакой придворной должности и не служившему в гвардии, пришлось все же примириться с назначением Софьи Владимировны фрейлиной при дворе молодой императрицы.

Олсуфьевы могли гордиться замечательными представителями своей семьи. По обычаю роднясь с другими дворянскими фамилиями, они были теснейшим образом связаны с Васильчиковыми, Голицыными, Горчаковыми, Толстыми, Трубецкими, Долгорукими, Зубовыми, Мейендорфами, Розенами, Салтыковыми и многими-многими другими известными в российской истории титулованными родами. Один из предков Юрия Александровича – Василий Дмитриевич Олсуфьев – был гофмейстером Петра Великого, упомянутый прапрадед князь Александр Михайлович Голицын – основателем Голицынской больницы и картинной галереи при ней, другой прапрадед – адмирал Григорий Андреевич Спиридов – героем Чесменского сражения с турецким флотом. Наряду с государственными и общественными деятелями XVIII–XIX веков на страницах воспоминаний длинной чередой проходят и иные лица: родной дядя автора Алексей Васильевич Олсуфьев – кавалерийский генерал и вместе с тем знаток римской литературы, переводчик Марциала, друг Фета; Василий Алексеевич Комаровский – поэт; его брат Владимир Алексеевич – художник; сводный брат и друг Юрия Александровича Петр Иванович Нерадовский – художник-портретист и хранитель Русского музея, постоянный обитатель и фотолетописец буецкой жизни. Перед нами с большей или меньшей отчетливостью высвечиваются десятки лиц, сопровождаемые пристрастной, но всегда умной оценкой автора воспоминаний, не впадающего в какие-либо крайности и «окончательные» характеристики, которыми так страдают мемуары современников. Тут, несомненно, сказываются прочные традиции воспитания Ю. А. Олсуфьева, основанного на чисто английском сдержанном отношении к личности другого человека.

Записки Ю. А. Олсуфьева не являются воспоминаниями в общепринятом смысле этого слова. Если подавляющее число мемуаристов ставит своей целью обрисовать окружающее их общество, выделить наиболее яркие жизненные ситуации, вскрыть или хотя бы назвать явные и тайные причины совершающихся событий, в «Недавнем прошлом» на удивление мало признаков внешней среды: это прежде всего жизнь семьи. В какой-то мере это перекликается с «Семейной хроникой» Т. А. Аксаковой-Сиверс, но последняя, в силу самой биографии Татьяны Александровны, обладает значительно большей пространственно-временной и биографической насыщенностью. В воспоминаниях Юрия Александровича – узкая география: почти все внимание сосредоточено на усадьбе Красные Буйцы. Здесь на первом плане не люди, а вещи. Только отталкиваясь от вещей, предметов искусства и быта, автор возвращает свою память к родным, друзьям и знакомым – предкам и современникам. Здесь, наконец, полностью отсутствует эпоха революции, определившей спустя полтора десятка лет смертный конец автора и Софьи Владимировны Олсуфьевой.

Нет нужды пересказывать комментируемый текст воспоминаний. Но необходимо сказать о последующей судьбе Буец и их обитателей.

Красные Буйцы, несмотря на почтенную старину усадьбы, никогда не были ни памятником архитектуры, ни памятником истории. Хотя основная часть жилого дома была выстроена в XVIII веке, к моменту окончательного водворения Олсуфьевых в Буйцы она уже была значительно осовременена, а при Юрии Александровиче окончательно потеряла облик сооружения классической эпохи: все было принесено в жертву комфортабельности. Поселившись в деревне на долгие годы, Ю. А. Олсуфьев постепенно завел образцовое помещичье хозяйство (в частности, конный завод), снабдил его заграничными машинами, применил передовую технологию обработки почвы и выращивания зерна, пригласил в качестве управляющего имением трудолюбивого и понимающего немца, отстроил неподалеку от дома здание конторы, детский приют и школу. Недаром воспоминаниям предпослан эпиграф из Пушкина: «Звание помещика есть та же служба».

Многолетние старания создать цветущую усадьбу дали свои плоды. Буйцы сделались не только удобными во всех отношениях для семьи Олсуфьевых и их гостей, но и источником порядочного дохода. Благодаря собственным трудам Юрий Александрович и Софья Владимировна вели далеко не скудную жизнь: ежегодно ездили за границу, регулярно выезжали в Петербург и Москву, поддерживали великосветские связи, заказывали дорогие безделушки у Фаберже и портреты у Серова, строили и меценатствовали и даже, как в прежние дореформенные времена, держали гончих и устраивали в соседних полях и лесах многолюдные охоты. Можно напомнить, что при личном участии Ю. А. Олсуфьева на Куликовом поле вблизи Буец был сооружен архитектором А. В. Щусевым храм-памятник во имя Сергия Радонежского, а С. В. Олсуфьева многое сделала для учреждения здесь монастырской общины и мастерских шитья. Даже в годы первой мировой войны, находясь на Кавказе, Олсуфьевы не прекращали благотворительной деятельности. Софья Владимировна восстановила древний грузинский монастырь в окрестностях Тифлиса и заказала для монастырской церкви из мореного буецкого дуба иконостас по рисункам В. А. Комаровского.

Прочная, уютная и счастливая жизнь в Буйцах, длившаяся для Юрия Александровича почти с момента его рождения (он был привезен в Буйцы шестимесячным ребенком в 1879 году), а для Софьи Владимировны с года ее замужества, кончилась сразу после Февральской революции, иными словами – после отречения царя от власти и стихийного выступления народных масс. Выходец из среды дворянской элиты, Юрий Александрович с женою и четырнадцатилетним сыном буквально бежал из родового гнезда и уже никогда более не возвращался в Буйцы. В главном доме и флигеле все оставалось примерно в том виде, как это было в предшествующие годы. Лишь отдельные, наиболее ценные предметы через преданных слуг, ставших как бы членами семьи, удалось постепенно переместить в новый дом, купленный Олсуфьевыми в Сергиевом Посаде под Москвой. Как правило, это была не антикварная немецкая, датская и голландская мебель, отданная ими в 1917 году в монастырь на Куликовом поле, не картины и книги, а серебро, рукописи, миниатюры, родовые реликвии небольшого размера, фамильные документы, фотографии, памятные подарки друзей. Многое же другое – за исключением, пожалуй, серовского портрета Софьи Владимировны, спасенного несколько позже П. И. Нерадовским, – было вскоре расхищено, продано, сожжено. И все-таки отдельные вещи попали в государственные музеи. Так, в частности, большой портрет Миши Олсуфьева, написанный Д. С Стеллецким в 1913 году, десятилетиями хранился в Епифанском краеведческом музее, пока, наконец, в 1956 году (после ликвидации Епифанского музея) он не был передан в Тульский музей изобразительных искусств.

Послереволюционный быт Олсуфьевых сложился по примеру многих «бывших»: они, особенно на первых порах в Сергиевом Посаде, немало бедствовали и никогда не были уверены в прочности дальнейшего существования. Надо, однако, отдать должное Юрию Александровичу: уже в 1918 году он активно включается в новую жизнь и начинает сотрудничать в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, а затем и в Сергиевском историко-художественном музее. При поддержке Софьи Владимировны и сына Миши он готовит к изданию древние рукописи по истории лавры и одно за другим публикует описания художественных коллекций монастыря. За десять лет он опубликовал более двадцати книжек – примерно две трети всей печатной продукции Комиссии и Музея. Столь активной издательской деятельности способствовали, правда, новизна самого дела и энтузиазм научного коллектива, где бок о бок с Ю. А. Олсуфьевым работали также П. А. Флоренский, С. П. Мансуров, П. Н. Каптерев, И. Е. Бондаренко, Т. А. Александрова-Дольник, М. В. Шик, А. Н. Свирин.

С 1928 года, когда началась «культурная революция» и поход воинствующего атеизма на прежние ценности, обстановка в Сергиевском музее резко ухудшилась, причем на первых порах пострадали не столько экспозиции, разработанные Ю. А. Олсуфьевым и другими работниками музея, сколько их авторы. Дворянское происхождение и родственные связи Олсуфьевых стали настолько одиозными, что под угрозой ареста Юрий Александрович однажды не возвращается из Москвы в Сергиев, а спустя некоторое время устраивается по предложению И. Э. Грабаря в московские Центральные государственные реставрационные мастерские. Распрощавшись с капитальным домом на Валовой улице в Сергиевом Посаде, Олсуфьевы переезжают сначала в Котельники под Москвой, затем в деревянный половинный домик в деревне Мешаловка, примерно в пяти километрах от железнодорожной станции Люберцы, и, наконец, в Косино. При тогдашних совсем не совершенных способах сообщения с Москвой Ю. А. Олсуфьеву приходилось добираться до места службы пешком и пригородными поездами, но мещанская среда подмосковных рабочих поселков была надежным укрытием для семьи, уже напуганной первыми арестами, ссылками и расстрелами. На уцелевших любительских фотографиях тридцатых годов мы видим Ю. А. Олсуфьева за починкой дымовой трубы и вскапыванием огорода, и он мало чем отличается по внешнему своему виду от обитателей пригорода. Вряд ли кому приходило в голову, что в тесных комнатках мешаловского домика, за всегда задернутыми занавесками, живут сын бывшего коменданта Московского Кремля и фрейлина последней императрицы России.

В Центральных государственных реставрационных мастерских Ю. А. Олсуфьев занял должность эксперта по древнерусской живописи. Некоторая неопределенность основной направленности работы давала повод привлекать его к решению любых научно-реставрационных и производственно-бытовых задач. Покойный знаток архитектурной истории Москвы В. С. Попов, сотрудничавший в тех же мастерских и почти ежедневно встречавшийся с Ю. А. Олсуфьевым, вспоминал, что тот был постоянно занят разнообразной текущей работой: заполнял карточки по учету памятников монументальной и станковой живописи «для ведшегося им обширного каталога», определял накопившиеся за предыдущие годы негативы, вел журналы расчистки икон, вызывался на советы по реставрации шитья, писал научные отчеты о командировках в старые русские города. По рассказам реставратора Н. Я. Епанечникова, часто сопровождавшего Ю. А. и С. В. Олсуфьевых в таких поездках, их жизнь в экспедиционных условиях «поражала своей скромностью и нетребовательностью в пище, ограничивавшейся часто вареной мелкой рыбешкой и картофелем, порою даже без растительного масла».

В 1934 году московские мастерские были упразднены по причинам, не имевшим с наукой ничего общего. Но поскольку ликвидировать реставрационную практику в целом значило бы поставить под удар сохранность всех музейных коллекций, Наркомпрос РСФСР распорядился сосредоточить часть бывших работников мастерских в Третьяковской галерее. Именно здесь – в должности заведующего секцией реставрации древнерусской живописи – Ю. А. Олсуфьев провел последние четыре года своей жизни. Как и прежде, он много времени уделял изучению иконописи и обследованию провинциальных коллекций на предмет выявления наиболее выдающихся произведений. Еще большей заботы требовали теперь памятники монументального искусства. Маршруты его поездок – Новгород, Псков, Старая Ладога, Ярославль и другие исторические города. С необыкновенной энергией он исследует причины заболевания отдельных фресковых циклов, технику их исполнения и технологические приемы их консервации и реставрации, руководит экспедиционными группами, пишет необходимые отчеты и рекомендации ведения дальнейших работ, готовит к публикации статьи по древнерусской фресковой и станковой живописи. Он становится наиболее авторитетным специалистом и по иконописи, и по стенописи, по технике их исполнения и реставрации. Его фундаментальная работа «Вопросы форм древнерусской живописи», печатавшаяся в 1935 году в журнале «Советский музей», до сих пор остается наиболее ценным исследованием формообразующих приемов древнерусского художника.

Юрий Александрович Олсуфьев разделил судьбу тысяч своих современников. Как стало известно совсем недавно, он был арестован 24 января 1938 года, а 7 марта «за распространение антисоветских слухов» (статья 58, пункт 10, часть 2 УК РСФСР) постановлением тройки при Управлении НКВД СССР по Московской области приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 14 марта 1938 года. А четыре года спустя, 1 ноября 1941-го, арестовали и Софью Владимировну Олсуфьеву: когда в октябре 1941 года возникла реальная опасность захвата Москвы немцами, она оказалась в числе неблагонадежных, которыми в первую очередь считались бывшие аристократы. Как и ее мужу, ей предъявили аналогичное обвинение и приговорили к лагерям сроком на десять лет. Колонна заключенных, в которой вместе с С. В. Олсуфьевой оказался и художник В. М. Голицын, дошла до Казани. По данным следственного дела, Софья Владимировна скончалась в превращенном в концлагерь бывшем Свияжском монастыре 15 марта 1943 года. Аналогичный конец ожидал бы, скорее всего, и сына Олсуфьевых Михаила Юрьевича, но ему выпала другая карта. С разрешения родителей он еще в 1924 году тайно – через Владивосток и Китай – эмигрировал из СССР и осел в королевской Румынии, где Олсуфьевым, по линии бабушки Марии Николаевны, урожденной Россети-Розновано, принадлежали значительные земли, в частности благоустроенная усадьба Кишло в Бессарабии. Румыния надолго стала второй родиной младшего Олсуфьева, пока по семейным обстоятельствам он не эмигрировал вторично – теперь уже из Румынии Чаушеску – в Париж. Здесь он и скончался в 1984 году. По слухам, Михаил Юрьевич был вынужден бросить свой двухэтажный дом в Бухаресте, как и его родители дом в Буйцах, на произвол судьбы, с той только существенной разницей, что особняк в румынской столице уже не был настолько наполнен семейными реликвиями, как усадьба Красные Буйцы.

Рукопись Ю. А. Олсуфьева «Из недавнего прошлого одной усадьбы» сохранилась в его архиве, разрозненные части которого находятся ныне по меньшей мере в трех или четырех московских музеях и библиотеках. Воспоминания существуют в двух экземплярах: первый экземпляр, автограф, принадлежит Отделу рукописей Российской Государственной библиотеки (ф. 218, № 175.1), а второй (авторизованная копия Ольги Александровны Бессарабовой) находится в частном собрании в Москве. В подлинной рукописи 110 листов большого формата, заполненных, как правило, с обеих сторон, в копии – 107 листов. В обеих рукописях помещен план Буецкого дома, исполненный рукою Ю. А. Олсуфьева и имеющий подробные указания на предназначение всех более чем двадцати комнат главного дома и флигеля.

Воспоминания Ю. А. Олсуфьева написаны в 1921–1922 годах в Сергиевом Посаде и менее чем через год помещены им в Отдел рукописей Румянцевской библиотеки. Так было сделано, конечно, для более надежного сохранения документа. Имеется пояснительная записка относительно возможной публикации воспоминаний следующего содержания: «В Государственную Румянцевскую библиотеку, в Отделение рукописей. Передавая при сем в Отделение рукописей четыре свои рукописи: 1) Общения, ч. I, II;

2) Из недавнего прошлого одной усадьбы;

3) Статистический отчет по Красному и Даниловке 907–912 и 4) Очерк одного хозяйства за десятилетний период до революции, я позволю себе выразить свою волю, чтобы в течение 25 лет со времени отдачи этих рукописей в Румянцевскую библиотеку право их изданий принадлежало бы исключительно мне или сыну моему Михаилу Юрьевичу Олсуфьеву, а затем – кому угодно с условием издания без пропусков. Юрий Александрович Олсуфьев, 2 мая 1923 года» (ф. 218, № 175.6).

Любопытные подробности о первоначальной истории воспоминаний сообщают некоторые письма Ю. А. Олсуфьева, который, кстати сказать, не любил писем и писал их в случаях крайней необходимости. Когда весной 1922 года Олсуфьевы получили от П. И. Нерадовского чудом вызволенный из разграбленного Буецкого дома портрет С. В. Олсуфьевой, написанный В. А. Серовым, Ю. А. Олсуфьев в благодарственном письме Петру Ивановичу сообщил о только что завершенной им рукописи: «Сидя у себя в Посаде, я отдался прошлому и написал свои воспоминания. Быть может, когда-нибудь их издам. В них очень часто, но легко упоминаетесь Вы» (Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи, ф. 31, № 1132, л. 1). Год спустя мы находим еще одно упоминание о записках. В письме от 13 декабря 1923 года на имя хранителя Отделения рукописей Румянцевской библиотеки Г. П. Георгиевского Ю. А. Олсуфьев выразил очевидную надежду на публикацию записок: «Что касается моего маленького романа, написанного несколько месяцев тому назад, о котором мы с Вами беседовали, то я думаю его назвать “На слиянии двух рек”; это тема, которая много раз повторяется в содержании и в некотором смысле даже символична» (Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки, ф. 218, № 175.7, л. 1 об.). В том же письме Ю. А. Олсуфьев извещает адресата, что он находится в Москве, но отбывает «в свой мирный и безмятежный Посад». Но минуло совсем немного лет, и Сергиев Посад перестал быть и мирным, и безмятежным, а мечты о публикации воспоминаний отошли в такое же прошлое, как и сами воспоминания.

Публикуя их теперь, более восьмидесяти лет спустя после завершения рукописи, я обязан сделать следующие пояснения. Согласно воле автора, записки издаются без купюр; сокращенно написанные слова, названия, имена и намеренно зашифрованные фамилии дополняются в угловых скобках. Переводы с французского, английского, итальянского и латинского консультировались С. Ю. Завадовской, причем в переводах даны лишь наиболее существенные фразы и выражения, проясняющие смысл текста. Чтобы отделить переводы от текстологических примечаний издателя, они включены непосредственно в текст и подобно другим конъектурам заключены в прямые скобки. Написание ряда общеупотребительных слов приведено в соответствие с нынешними орфографи ческими нормами (например, коридор, а не корридор; галерея, а не галлерея и т. п.). Слегка изменена пунктуация и – согласно содержанию – местами открыты новые абзацы в тексте. Все это не меняет, конечно, ни стилистики, ни общего характера текста. Работа публикатора осложнилась, правда, тем, что текст второго экземпляра (копии) обнаруживает некоторые расхождения с автографом. Очевидно, автор, неоднократно обращаясь к оставшейся у него копии, вносил в нее отдельные изменения, дополняющие, сокращающие либо, наконец, уточняющие текст автографа. В этом последнем, в свою очередь, встречаются редкие поправки, отсутствующие в копии, время которых следует определить промежуточной стадией работы над рукописью, когда оригинал и копия еще не разошлись по разным архивохранилищам. Это обстоятельство потребовало от меня сверки обеих рукописей и внесения в публикуемый текст разночтений с копией (в издательских примечаниях фамилия Ю. А. Олсуфьева обозначена инициалом О, а фамилия О. А. Бессарабовой – инициалом Б).

Текст воспоминаний приготовлен мною в сотрудничестве с А. К. Митюковой и Ф. И. Павловой. Немало ценных указаний я получил от Е. П. Васильчиковой и А. В. Комаровской. Архивные фотоснимки извлечены из фотоальбома «Красные Буйцы» и остатков большого фотоальбома П. И. Нерадовского, которые находятся в одном из частных собраний в Москве. Там же сохранились и отдельные предметы из Буецкой усадьбы. Но значительная их часть, как уже говорилось, поступила в Тульский художественный музей, где они выявлены мною с помощью сотрудников этого музея М. Н. Кузиной и Л. В. Чербы. Фотоснимки двух портретов из Русского музея получены стараниями М. Г. Малкина и Г. А. Поликарповой. Фотографический материал для публикации подготовлен В. А. Соломатиным. Всем названным лицам публикатор считает своим долгом выразить сердечную благодарность.

В июне 1991 года исполнилось мое давнее желание посетить места, описанию которых посвящены десятки страниц «Воспоминаний» Ю. А. Олсуфьева. Если Куликово поле и храм Сергия Радонежского близ обелиска на Красном холме приведены ныне в почти идеальное состояние, то село Красное, или Красные Буйцы, оставляет тягостное впечатление. Нет, пожалуй, другого места Тульской области, где контраст между дивным по красоте ландшафтом и чудовищным по безобразию строительством воспринимался бы так, как это воспринимается в Буйцах. Хутор Кичевка, на который открывался вид с южной стороны усадьбы Олсуфьевых, превратился в центральную часть дикого по бесплановости поселка с населением около полутора тысяч человек. Земля разрыта тяжелой техникой, дороги разбиты, типовые дома выстроены без всякого участия художника и архитектора. Непрядва и Буйчик заросли ивняком до полной неузнаваемости их русел. Не избежала печальной участи запустения и усадьба Олсуфьевых: на месте пострадавшего от пожара так называемого «большого» дома, теперь целиком разрушенного, выстроена новая больница, которая никак не вписывается в окружающий пейзаж; от Олсуфьевского дома уцелела только его крайняя западная часть – отдельно стоящий флигель; хозяйственные сооружения из белого камня, датируемые еще XVIII веком, не сегодня-завтра развалятся от заполняющих их гаражей; церковь вконец обезображена, ее колокольня и купол снесены, а кладбище и могилы родителей Ю. А. Олсуфьева давно разрыты и ликвидированы. Вся местность, где прежде цвели сады и благоухали травы, превращена в подобие свалки, а подлинная свалка устроена как раз там, где находился Олсуфьевский дом. И только случайно сохранившийся коридор «нижней» гостиной, пол которого был выстлан квадратными черными и белыми плитками, указал мне на расположение восточного флигеля. Найдутся ли люди в Буйцах, Епифани и Туле, которым была бы небезразлична судьба Олсуфьевской усадьбы и которые займутся ее восстановлением? И приведением в порядок Красных Буец в целом, благо Буйцы и их окрестности в скором времени должны войти в российский национальный парк «Куликово поле», начало которому, по существу, было положено именно семейством Олсуфьевых.

Г. И. Вздорнов