Из глубины памяти. Из глубины памяти (Г. Б. Ситников)

Это не биография и не историческая хроника, это мимолётные воспоминания о себе, о жизни, о творчестве, о друзьях, о родных и близких мне людях.

Герман Ситников

Семья и родители. Начало войны

О моих родителях можно писать особую книгу. Папа – Борис Петрович Ситников, мама – Любовь Константиновна Трифонова-Ситникова. Они познакомились в городе Асбесте, оба были финансистами и выступали в самодеятельности. Там я и родился, причем умудрился сделать это в день именин отца. Но через полгода наша семья переехала в Москву. Мамины родители – мои дедушка и бабушка, жили в Таганроге, но каким-то образом и они в 1936-м году смогли перебраться в Подмосковье, получить участок в Пушкино и выстроить там дом, куда родители привозили меня каждое довоенное лето.

С мамой

Любовью Константиновной

1933 г.

С папой Борисом Петровичем и сестрой Иринкой

Пушкино 1940 г.

Война застала меня в детском лагере Горки, который находился в восьми километрах от Быково. В первую же ночь нас подняли по тревоге, и мы, закутанные в простыни, прятались в кустах. Оказалось, это фашистские самолеты летели на Москву. А через несколько дней ко мне приехал папа и забрал из лагеря, собрал мой чемоданчик, и мы с ним пешком, пошли на станцию. Вернувшись из лагеря и зайдя домой, сразу услышали сирену, это была воздушная тревога. Мы вместе с остальными соседями спустились в бомбоубежище, где и провели полночи. Жили мы тогда во 2-ом Колобовском переулке, это в районе Каретного ряда и Петровки.

На следующий день меня отвезли в Пушкино к дедушке с бабушкой. Младший сын бабушки, Владимир, на всякий случай выкопал щель, что бы прятаться от бомб, но к счастью, там было довольно спокойно, немцы не бомбили. Когда начались учебные занятия, я пошел со своей двоюродной сестрой- погодкой Танечкой в школу. Она там жила постоянно. Около этой школы сейчас находится церковь, где убили священника Александра Меня. Поезд идет по Ярославке и от Мытищ заворачивает на Болшево и до Ивантеевки.

Мне 6 лет

Прошел еще месяц, и снова приехали родители. Так как мама работала в медико-санитарном управлении военно-морского флота СССР, а оно эвакуировалось в Ульяновск, то и нас после небольших сборов с маленькой сестренкой Иринкой отправили туда же пароходом по Волге. Сестренке было неполных два года и у неё весь переезд очень сильно болел живот. Папа нас посадил на пароход в Южном порту, сам же оставался в Москве работать на оборонном заводе Маленкова, у него была бронь. Я при расставании с ним ревел навзрыд.

В Ульяновске мы прожили год. Наш дом стоял в переулке напротив авиационного завода, который существует и по сей день. Никаких налетов там не было, но однажды, незадолго до нашего отъезда, прилетел маленький самолетик. Полетал он, полетал и улетел. И только тогда вдруг грохнула зенитка – прозевали, значит. Видимо, он аэрофотосъемкой занимался.

Еще у нас в Ульяновске была интересная няня. Сестренка ведь маленькая была, а мама работала. И к нам каждый день, рано утром, приходила няня, жившая на другом конце города. А когда я возвращался из школы, она уходила. Интересно, что мама нашей няни, до революции, работала прачкой в семье Ульяновых (Ленина В. И.).

Отучившись первый год, мама отдала меня в летний лагерь, где я пробыл половину лета. Помнится, что было в этом лагере что-то типа самодеятельности. Нас там чему-то научили и у меня даже ощущение, что я где-то выступал и какие-то там зрители сидели. Ну, несколько человек, возможно – родители. И я там танцевал чего-то, присядку какую-то или еще что… Вот это и был мой первый опыт, выступления на сцене. Больше не было никакого.

Летом 1942 года мы вернулись в Москву. По городу ходили слухи, что нормального учебного года снова не будет.

И тут настало время рассказать, что в Большом театре у меня служили две тети. Одну из них, тетю Катю, я и не видел никогда. Она была ученица В.Д.Тихомирова, есть фотография в одной книге, где он ее за руку держит. В 1918 году она окончила училище вместе с Анастасией Абрамовой, Валентиной Кудрявцевой, Любовью Банк, Ниной Подгорецкой, Виктором Васильевичем Смольцовым.

Екатерина Петровна Ситникова

«Баядерка»

Стоит сказать, что тетя Катя очень дружила с Ниной Подгорецкой, впоследствии ставшей первой женой Игоря Моисеева. Но тетя Катя очень рано умерла. Может быть и трагически кончила, мне про это так и не рассказали. После ее смерти эта дружба перешла к другой моей тете, Анне Петровне Ситниковой. Она была принята в Большой театр в 1924 году, одновременно с Галиной Добрыниной, Михаилом Габовичем и Игорем Моисеевым, которые выпускались у А.А.Горского.

Галина Павловна Добрынина сначала работала в Большом театре, позже вела производственную практику (была балетмейстером) в хореографическом училище. Выйдя замуж за всемирно известного врача Андрея Ланковица, Галина Павловна стала Добрынина—Ланковиц. Они с тётей Аней очень дружили, а дочка Галины Павловны – Таня Ланковиц – училась и танцевала в театре с моей женой Музой, мамой нашего сына Андрея, и доктор Ланковиц принимал роды у моей жены в своей клинике на Шаболовке. Доктор предполагал, что роды будут 13 декабря, а сын родился 14 декабря, и Таня Ланковиц позвонила нам домой, в Колобовский переулок в 20.30 вечера и сообщила об этом. За что мы ей очень благодарны. Вот как тесен мир.

Зима 1960 года

Сыну 1 год

Еще танцуя в Большом театре, Игорь Александрович Моисеев начал проявлять себя и как постановщик. Им были поставлен ряд балетов, в том числе» Три толстяка» и «Футболисты». Заинтересовавшись народным творчеством, он начал ставить и народные танцы, а в 1937 году уже основал свой ансамбль.

Тетя Аня сыграла активную роль при становлении ансамбля и позднее, уже при создании школы при ансамбле. Часто после вечерних репетиций, к ней домой, приходили Игорь Моисеев и его жена Нина Подгорецкая. Сидя за чашкой чая, они обсуждали, текущую работу, новые номера и прошедшие репетиции ансамбля. Тётя Аня готовила сольные номера со второй женой Игоря Александровича Тамарой Зейферт, их дочерью Ольгой и со многими другими артистами ансамбля, проработав там до 1972 года.

Анна Петровна

Ситникова

Именно она и рассказала моим родителям, что объявлен набор в балетную школу. «Ну, попробуйте, чего Герман будет просто так по улицам мотаться?» – посоветовала тётя Аня.

В это время из эвакуации, после годового пребывания в Васильсурске в Москву вернулось балетное училище, во главе с его худруком и директором Николаем Ивановичем Тарасовым. В городе появились афиши о том, что открыт набор в хореографическое училище.

Я попробовал и меня приняли. Всего набрали тридцать человек, семь или восемь мальчишек, остальные девочки. Из девочек я помню Нину Чистову, Нину Федорову, Маргариту Гирявенко (она потом стала Смирновой), Иру Орлик, Марджи Скотт, Аллу Богуславскую, Нелли Попову, Наташу Кузьмину и Леру Кохановскую.

Самыми талантливыми ребятами в нашем классе были Игорь Уксусников и Борис Хохлов. После окончания училища Игоря не приняли в Большой театр только потому, что его отец считался без вести пропавшим, время тогда было суровое. И Уксусников поехал в Ленинград, работал там, а преподавать вернулся уже в Москву. Очень жаль, что у него так сложилось – это был талантливейший человек с феноменальными данными. Был еще Бондаренко, который потом ушел из училища (провинился или еще что-то случилось, я не знаю). Был еще мальчик по фамилии Козлов, не связавший в итоге с балетом свою жизнь и работавший на заводе. За три года до окончания к нам приехал из Новосибирска Геннадий Ледях, у которого теперь своя школа.

Марджи Скотт училась со мной в одном классе. Ее папа приехал из Америки ещё до войны, вроде бы он был чечёточник, степист. Затем у мамы Марджи был уже другой муж, корреспондент какой-то английской газеты по фамилии Паркер. Их семья жила у Покровских ворот, недалеко от теперешнего Современника. Два раза в год, они приглашали наш класс к себе домой, это было на старый новый год и 30 июня в день рождения Марджи. У них всегда было весело и замечательно. Надо сказать, что Юламей Марджи Скотт была единственной мулаткой в Большом театре. Она очень хорошо танцевала характерные танцы. Просто великолепно танцевала Баски. Но был период, когда она даже лебедей танцевала. Участвовала во Всесоюзном конкурсе. Придя в театр, познакомилась с Юрием Папко, который впоследствии стал ее мужем. Позже мы стали почти соседями, переехав в дом большого театра в Каретный ряд.

Юламей Марджи Скотт в центре. Я крайний слева

Вот подали родители заявление и меня вызывают на просмотр. Подняли ножку, прыгнули, погнулись… В нынешнее время меня бы близко не подпустили к училищу. Сегодня же требуются данные, как у Николая Цискаридзе. А у меня подъема нет, шага нет, гибкости такой настоящей нет. Только прыжочек. Ну, может быть, стройненький был, под музыку ходил. Вернувшиеся из Васильсурска ребята старших классов – Николай Харитонов и Николай Леонов – взяли надо мной шефство и в дальнейшем стали моими друзьями на всю жизнь.

В это время под Ржевом шли кровопролитные бои, хотя тогда мы об этом и не знали. И вот спустя много лет, когда меня пришли поздравлять с 80-летием девочки из фонда «Артист», подарившие плед и открытку, я написал им экспромтом в ответ такие строки:

Коллеги, спасибо за поздравленья!

Рад был узнать я про свой юбилей.

Радости нет, а печали тем более.

Жизнь не напрасно была прожита.

Что ж, юбилей? Так налей!

Связан с театром я с сорок второго,

Мы начинали в лихие года.

Враг у Москвы, подо Ржевом сраженья.

И вдруг – набор. Приходи, детвора.

Определяется ваша судьба.

Балетное училище

С первого класса мы весело и неплохо учились. А про наших педагогов нужно вести особый разговор. С ними нам очень повезло. Первые четыре года нам преподавала Серафима Сергеевна Холфина. Она очень хорошо вела мальчишек. А потом (на следующие пять лет) нас взял Асаф Михайлович Мессерер. Оба они были учениками В. Д. Тихомирова. А. М. Мессерер танцевал до 50 лет и танцевал очень интересно. Мы, когда стали постарше, ходили на все его спектакли. И если он в театре давал какие-то уроки, то до нашего класса в училище он еще не преподавал. Если не ошибаюсь, мы были его первым классом.

Асаф Михайлович Мессерер

Он приходил, скидывал пиджачок, закуривал… Тогда еще разрешали курить в классах, и показывал всегда очень здорово. Очень интересно. Это был седьмой зал старого училища, на втором этаже. Оно находилось рядом с Большим театром на Пушечной улице. Сейчас в этом здании располагается балетмейстерский факультет ГИТИСа и Щепкинское училище.

С того времени началась и моя преподавательская практика. Потому что Асаф Михайлович иногда говорил – «завтра я не приду, Ситников, дашь урок». Ну, мы и повторяли то, что делали накануне. Было это нечасто, может быть, два-три раза в месяц. Занимались все дисциплинированно, мы же были довольно-таки взрослые, нам уже лет по 14 было. Но в принципе у Асаф Михайловича какое-то время была ассистентка, которую звали «птичкой». Это была жена театрального дирижера, пианиста и концертмейстера Александра Давыдовича Цейтлина. Потом Асафу Михайловичу помогал гротесковый танцовщик Виктор Дорохин.

Позднее мне Николай Романович Симачёв рассказывал интересные подробности. Например, о том, что в других классах училища в военные годы преподавал директор и худрук филиала Большого Михаил Маркович Габович, он приходил с пистолетом, открывал кобуру, доставал шоколад и откусывал. В общем, один курил, другой шоколад ел.

Наш урок начинался в 14:20. И артисты, которые опаздывали на свои занятия в театр, часто приходили к нам в класс. Это Владимир Алексеевич Преображенский, который долгие годы был партнером Ольги Васильевны Лепешинской; артист, а в дальнейшем балетмейстер театра имени Станиславского Алексей Виссарионович Чичинадзе, Юрий Игнатов, который сначала танцевал в театре, затем был режиссером по составам, делал выписку девочек, а потом уже перешел к пульту – вел спектакли. Приходили солистка балета Людмила Мержанова и ее партнер Николай Лихачев, Александр Максимович Руденко, в то время ведущий танцовщик, у которого позднее в разные годы учились Николай Фадеечев и Владимир Никонов. Во время войны холодно было, Большой театр не отапливался. А. М. Руденко приходил в валенках. Снимал их, занимался, а потом снова валенки надевал. Кавалер он был замечательный, красивый, статный. И бывало, что он давал урок вместо Асафа Михайловича. Мы были учениками пятого класса, когда нам стал преподавать А.М Мессерер. Урок он нам давал, такой же, как в театре давал артистам, а Боря Хохлов уже в этом возрасте мог спокойно сделать pas chaines по кругу, руками себе не помогая, было очень красиво.

Я был вначале обычным дворовым парнем. С малого возраста – все время во дворе, играл там во всё и со всеми. Бывало, и жаловались на меня, что я неосторожно кого-то толкнул, побил… А потом постарше мы и в картишки играли и в волейбол, футбол. Часто играли в прятки, и вот однажды меня заводили до самой темноты. А они друг другу подсказывает, кто, откуда, где… А я все вожу, хотя уже такие сумерки, что ничего вообще не видать. Ну, ничего, дотерпел. Когда встречались с дворовыми ребятами, мы здоровались, разговаривали. Судьбы там разные были. Даже с соседнего переулка были у нас какие-то ребята, два брата, жизнь, по-моему, у них плохо сложилась. Может быть, даже в тюрьму попали. Моё поступление в училище стало концом дворовых приключений.

С началом учёбы тоже была интересная история. У меня был нарывчик на пальчике, потом прошел этот нарывчик, а инфекция пошла под мышку, образовался нарыв. Все это произошло уже после приема в училище и скоро должны начаться занятия. Мама срочно положила меня в Лефортово, в военный госпиталь, где от полученных ран лечились моряки. Это навсегда запечатлелось в моей памяти. Меня прооперировали под общим наркозом. К сожалению, начало учёбы пришлось пропустить, и когда я явился в училище, то каждую неделю получал двойку по классике. Это к разговору о моих данных. Каждая неделя – двойка, двойка, двойка. Ну и потом, наверное, был серьёзный разговор с тетей Аней. Короче говоря, я стал каждый день к ней ходить заниматься. Жила она не далеко, около ресторана «Баку», только не на Горького, а в переулке. На третьем этаже у нее была комнатка с пианино в общей квартире. Я приходил, она мне туда-сюда вправляла – руки, ноги, делала из меня балетного мальчика – потом кормила (я даже в училище не ел) и садился за пианино. Занимался музыкой. Потом шел домой. И так каждый день. И так весь первый год. И через какой-то период у меня стали троечки уже появляться, а потом и четверки. И четвертый класс я на пятерку классику сдал. Конечно, недостатки мои у меня остались, но что-то уже сдвинулось, стали видны результаты.

Как-то однажды, возвращаясь от тети Ани, проходя мимо дома на углу, где жил Игорь Ильинский, с ворот двора получил по голове снежком. Поднял голову, а там парень улыбается сидя на воротах. На следующий день прихожу на урок классики и вижу этого парня в классе. Им оказался Юра Тарасов. В будущем, когда мы сдружились, он говорил, что увидев меня, очень испугался, думал, бить буду.

А сразу после войны, когда мы еще учились, был очень интересный эпизод. 1945 год, нас собирают и почти всех везут в Сокольники. Там в школе были организованы спальни, там же нас и кормили три раза в день. Мы отдавали за это питание самую маленькую хлебную карточку на 300 грамм. Каждый день нас собирали на стадионе, где Ростислав Владимирович Захаров с нами репетировал. Мы, учащиеся хореографического училища, русскую танцевали, наши девочки были группа 51, а мальчики группа 52. В микрофон часто говорили: – «Из за групп 51—52 повторяем сначала», потому что мы особо не напрягались. Нас другие участники называли балетники, но в конце мы всё же сдружились. Это была подготовка к физкультурному празднику, который должен был состояться на Красной площади.

Была даже ночная репетиция, привезли нас из Сокольников на трамваях. Вся Красная площадь была покрыта ковром. Сзади стояли палатки белые, в этих палатках мы наряжались. На основную арену выбегали спортсмены юноши, девушки, среди них были мастера, которые делали сложные гимнастические упражнения. Потом девочки изображали траву, и парни их как бы косили, ну, в общем, праздник такой – спортивный. Потом раздавался крик: «Победа! Победа!» Выбегали мы в русских костюмах и вытанцовывали. А на трибуне Мавзолея стоял Иосиф Виссарионович Сталин и остальные члены правительства. И потом из нашей группы выбегали маленькие дети (помню, что одному мальчишке в этот день исполнилось семь лет), и вручали цветы стоявшим на трибуне руководителям, а ребятам в ответ дарили коробки конфет.

После ночной репетиции повезли нас опять на трамвае. Дали нам всем по плитке шоколада на ночь. Все проснулись перемазанные. Через какое-то время, уже в августе, был физкультурный праздник на стадионе «Динамо» и мы повторили тоже же самое.

Однажды я по делу залез на дерево в Сокольниках, уже не помню зачем – прутья срезать, или еще чего. Сижу на уровне 4-5-го этажа. И вдруг милиционер подо мной стоит. И я понял, что если буду слезать, то это будет очень долго. Так что я каким-то образом оттуда умудрился спрыгнуть, вот так, по стволу. Ну, он за мной не побежал. А может и побежал, просто я был быстрее.

Был один неприятный случай, за который мне до сих пор стыдно. Мы как-то всем классом пошли к мороженице, которая стояла между Малым и Большим театром. Подошли несколько идиотов, а потом не помню кто, – «цап» одну пачку и дернул до училища. Потом облизали все и разошлись. Просто вот такое хулиганство, за которое до сих пор стыдно.

Был и особенный случай. Закончили мы первый класс училища, и вот мама Аллы Богуславской предлагает собраться всему классу у них дома, по поводу окончания первого класса, в их комнатке на Сретенке. А где взять деньги на праздник? Нам в столовой по воскресеньям выдавали двойную порцию хлеба. Обычно где-то 250 грамм давали, а тут под выходной день, которым был понедельник, давали целый большой кусок. И мы ходили либо на Рождественку, либо на Петровку продавать вот этот хлеб, 250 грамм примерно рублей за 15. Во время войны это были большие деньги.

В тот раз мы пошли с Димой Козловым. Если дальше по Петровке пройти, то там справа будет ресторан «Будапешт», а слева булочная. Мы зашли в эту булочную и у нас куски хлеба в руках. Короче говоря, сколько-то наторговали, у меня рублей 90 образовалось. И с кем-то разговариваю, а сзади меня дворник взял за шкирку и повел. А у меня еще хлеба полно в руках. Я так иду, руки завел назад, Димка подбежал, забрал у меня хлеб, а меня повели дальше, в 50-е отделение милиции. Короче говоря, привели меня туда. Я говорю, да я один кусочек продал за 15 рублей, а остальные деньги мне мама дала. Мне говорят – жди, родители придут, тебя тогда выпустят. А у меня вечером «Щелкунчик», где я исполняю товарища брата Маши, в старой редакции. Это я там крадусь, у Маши вырываю Щелкунчика, – в общем, такой плохой мальчик. И вот время уже приближается к шести часам, а начало спектакля в восемь. Я думаю, что же делать? Наконец, достаю свой ученический билет и говорю, что у меня спектакль. Слезы запустил… Забрали у меня этот ученический и говорят – ну ладно, иди. Но завтра придешь с родителями. Я прихожу в театр, а там я уже герой дня, потому что Димка нарассказал всякого. Спектакль прошел нормально, придя домой, никому не сказал ни слова. С тех пор никаких историй с милицией у меня не было. Так что проскочил этот случай, но такой вот эпизод был.

Из-за пропажи ученического билета я какое-то время не мог попасть в кинотеатры. Обычно я ходил в «Художественный» и «Центральный». И в кинотеатр на Пушкинской ходил, там показывали новости дня, Парад Победы, футбольные матчи, телевизоров тогда ведь не было. Когда мы стали немного постарше, стали сбегать с последних уроков, но только обще- образовательных, и любили ходить в кинотеатр в Метрополь, там три зала было. И фильмы просматривали по несколько раз. «Антоша Рыбкин» например, про разведчика. Потом «Старое танго» с замечательной венгерской актрисой. Но в последние два года учёбы уже было не до кино, заняты были в училище с 9 утра до 9 вечера.

Однажды возвращаемся, а в училище трагедия. Параллельный класс, и в школьном дворе, какие-то бандюганы, ученика по фамилии Шульц ранили ножом. Вообще до этого как-то никаких столкновений в училище не было. А тут вот такое, запомнилось на всю жизнь.

Мне легко давалась алгебра, меня даже бухгалтером звали. Но одну двойку по алгебре я получил по своей глупости. Мы писали контрольную. Я долго не мог решить задание, и ближе к концу урока одна девочка сказала, что у неё получилось в ответе целое число. Решив, что это правильный ответ все списали и я к своему стыду тоже. Ответ был естественно не правильный, весь класс получил двойки. А я потом проверил ход своих вычислений и понял, что правильно всё делал, но не увидел маленькую ошибку в середине и если бы проверил, то ответ бы у меня был правильный. Наш преподаватель математики Борис Алексеевич Нурин даже говорил мне – что ты ту делаешь, уходи отсюда. А я действительно очень любил алгебру, а вот геометрию – не очень. И если бы не совпали так обстоятельства, если бы не война, я бы скорее всего был бы математиком. Как моя родная сестра Ирина, которая закончила МГУ и работала на огромных вычислительных машинах.

Когда мы закончили 7 класс, нам объявили, что десятилетки больше не будет. А будет среднее специальное образование. Добавят историю балета, историю музыки, историю театра, историю изобразительного искусства. Родители очень расстроились – как же без десятилетки? Мы с мамой пошли в 186-ю школу, где я учился в первом классе. В этой школе потом учился Володя Высоцкий. Это около центрального рынка, сейчас там Министерство юстиции, по-моему. Посмотрели там мой дневник, вроде учусь нормально, а дисциплина как-то не хорошо. А я, когда начинался каждый учебный год, после летнего отдыха, долго еще не мог остановиться, всё время чего-нибудь вытворял и у меня в первых неделях всегда с дисциплиной были проблемы. То подожгу что-то, то разобью. Короче говоря, завтра уже должен пойти учиться в 186-ю школу и вот я с мамой, вот так кровать стоит, здесь окошко, там мама, здесь я… И я вот вдруг вообразил, что больше не приду в это училище, что не встречу больше этих ребят, что больше ничего этого не будет, и во второй раз в жизни я заплакал. Такой у меня дождик пошел. Мама все поняла.

Я, Асаф Михайлович Мессерер, Игорь Уксусников, Юрий Тарасов

Училище, выпуск 1951

Юрий Алексеевич Бахрушин у нас преподавал историю балета, это был сын Алексея Александровича Бахрушина, создателя музея. Анна Николаевна Замятина из Пушкинского музея замечательно преподавала у нас изобразительное искусство, рассказывала, показывала слайды, водила по музеям, в общем, у всех о ней память очень хорошая. А ее племянник, Саша Кистер, учился с нами, и после пятого года обучения произошла с ним трагическая история. Он с ребятами: Александром Зайцевым, Владимиром Василёвым поехали на дачу к родственникам Василёва. Пошли на речку Учу, которая там совсем небольшая, всего два метра шириной. Искупались, возвращаются, а Саши Кистера нет, думали, что он домой уже вернулся, т.к. не умел плавать. Потом нашли, он остался в воде, умер от разрыва сердца. Трагедия.

Саша Зайцев был из параллельного класса. Очень способный артист, потрясающий кавалер. Еще в предвыпускном классе для Нелли Поповой и Александра Зайцева Асаф Михайлович поставил номер – этюд на музыку Шопена. Там были очень сложные поддержки, они очень хорошо его исполняли без срывов. Но когда уже работали в театре, у некоторых артистов случались загулы, любили выпить. В том числе и у Саши. Но он был очень одаренный и участвовал в сложнейших дуэтах с балеринами. Хотя, как и мы все, долго танцевал в кордебалете. Коллектив старался привести его в норму. Его не раз увольняли, затем восстанавливали, брали на поруки: комсомол, лично Асаф Михайлович. Ничего не помогло, и его уволили навсегда. Саша уехал на Украину, работал в Киевском театре оперы и балета. Там получил звание народного артиста Украинской ССР. Был связан с цирком…

Когда мы учились в первом классе, то обедать ходили во МХАТ, в училище МХАТовское, оно тоже только что открылось. Кормили хорошо, нам талоны давали. Нормальный хороший обед, первое, второе… У нас был такой учитель по географии, бедный человек. И девчонки все чувствовали, что он кушать все время хочет, и они ему все время тарелочки с супом давали. Подкармливали. Ну, жизнь такая была, сколько мог педагог по географии денег получать? Во втором классе мы ездили на Дзержинку, там, рядом с метро, была какая-то забегаловка, и мимо ходил трамвай. И вот мы, дети-дураки, прыгали на ходу туда и обратно, причем трамвай этот быстро ходил. Мой первый прыжок был очень неудачный, я спрыгнул, а еще неопытный был и упал, а мои ножки поползли под колеса. Хорошо, что трамвай совершенно уже замедлил ход, и я каким-то чудом их в последний момент все-таки убрал. И с биением в сердце пошел в училище.

Иногда милиционеры шапку у кого-нибудь с головы срывали, потому что мы ездили сзади последнего вагона. Ну, в общем, в этом отношении дурачье мы были страшное.

Зимой ходили к Кремлю, в Александровский сад. И там, чуть подальше грота, среди деревьев, играли в футбол на снегу. Никакой охраны там не было, ничего. Уж не знаю, бывал ли в Кремле Сталин в эти моменты. Мы там играли регулярно, особенно в каникулы.

Но в футбол я играл не очень хорошо. Моим спортивным хобби был волейбол и еще я очень любил играть в шахматы. С 1943 года болею за «Спартак». У меня и папа за него болел и сын болеет, и внук, так что это семейная традиция. Мы ездили в Черкизово на стадион «Сталинец». Причем забор был дырявый, поэтому мы туда пролезали и смотрели футбол. И первое впечатление конечно потрясающее: в воротах уже стоял Леонтьев, он тогда уже проявился во всей красе. Потом, закончив карьеру, этот мастер и корреспондентом стал очень классным в газете «Спорт», очень хорошо писал всякие репортажи. А знаменитый Акимов, с которого списан Антон Кандидов в фильме «Вратарь», он за воротами ходил, он уже в запасе был. На футбол я ходил всегда

Первый год в училище был очень интересный. Помню, что К. Я. Галейзовский ставил детский спектакль «Сон Дремович». И мы там под кремлевские куранты выезжали на лошадках. У меня на память о том 1942 годе пальчик перебит, во время репетиции кто-то меня долбанул саблей. А спектакль, к сожалению, не пошел.

Конец ознакомительного фрагмента.