№ 4
Из фельетона «Наука и свистопляска, или Как аукнется, так и откликнется»
2
Новый общественный вопрос в Петербурге
Domine, libera nos a furore normannorum!..[2]
Еще один общественный вопрос
Прибавился в общественном сознанья:
Кто были те, от коих имя «Росс»
К нам перешло, по древнему сказанью?
Из-за моря тогда они пришли
(Из-за моря идет к нам все благое).
Но кто ж они? В каких краях земли
Шумело море то своей волною?
Не знаем мы! Искали мы его
От Каспия, куда струится Волга,
Где дешева икра, – вплоть до того,
Где странствовал Максимов очень долго{58}.
На Черном море думали найти,
Где Общество родного пароходства
Цветет, растет, и будет все цвести
Десятки лет, назло недоброхотству{59}.
На Балтике его искали мы,
Где вознеслась полночная столица,
Где средь болот, туманов и зимы
Жизнь так легко и весело катится.
Так мы не день, не месяц и не год,
А целый век, от моря и до моря,
Металися, как угорелый кот,
Томительно исследуя и споря.
Но наконец, измучась, истомясь,
Решились все на том остановиться,
На чем застал момент последний нас, —
Чтоб с этим делом больше не возиться!
В такой-то час норманство водворил
И дал почить нам господин Погодин.
И с той поры весь русский люд твердил,
Что Рюрик наш с норманнами был сроден.
Но снова мы сомнением полны,
Волнуются тревожно наши груди:
Мы слышим, что норманны сменены
Варягами-литовцами из Жмуди…
Норманнов уничтожил, говорят,
В статье своей профессор Костомаров.
Погодин хочет встать за прежний взгляд
И, верно уж, не пощадит ударов.
Кому-то пасть? Кому-то предлежит
Нас озарить открытьем благодатным?
Бог весть! Но грудь у всех у нас горит
Предчувствием каким-то непонятным.
Привет тебе, счастливая пора
Поднятия общественных вопросов,
В дни торжества науки и добра
Томит нас вновь призыв варяго-россов!
Что ж делать нам? Как разрешить вопрос,
Который так давно нас всех тревожит?
Он в детстве нам так много стоил слез
И, кажется, в могилу нас уложит!
Три стихотворения Конрада Лилиеншвагера
1
Чернь (Первое стихотворение нового периода)
Прочь, дерзка чернь, непросвещенна
И презираемая мной!
Прогресс стопою благородной
Шел тихо торною стезей,
А вкруг него, в толпе голодной,
К идеям выспренним несродной,
Носился жалоб гул глухой.
И толковала чернь тупая:
«Зачем так тихо он идет,
Так величаво выступая?
Куда с собой он нас ведет?
Что даст он нам? чему он служит?
Зачем мы с ним теперь идем?..
И нынче всяк, как прежде, тужит,
И нынче с голоду мы мрем…
Всё в ожиданьи благ грядущих
Мы без одежды, без угла,
Обманов жертвы вопиющих
Среди царюющего зла!»{61}
ПРОГРЕСС
Молчи, безумная толпа!
Ты любишь наедаться сыто.
Но к высшей правде ты слепа,
Покамест брюхо не набито!..
Скажи какую хочешь речь
Тебе с парламентской
трибуны, —
Но хлеб тебе коль нечем печь,
То ты презришь ее перуны
И не поймешь ее красот!
Раба нужды материальной
И пошлых будничных забот,
Чужда ты мысли идеальной!
ЧЕРНЬ
Нас натощак не убеждай,
Но обеспечь для нас работу
И честно плату выделяй:
Оценим мы твою заботу —
Пойдем в палаты заседать
И будем речи вдохновенной
О благоденствии вселенной
Светло и радостно внимать!
ПРОГРЕСС
Подите прочь! Какое дело
Прогрессу мирному до вас?..
Жужжанье ваше надоело,
Смирите ваш строптивый глас.
Прогресс – совсем не богадельня,
Он – служба будущим векам;
Не остановится бесцельно
Он для пособья беднякам.
Взгляните – на небесном своде
Светило дневное плывет{62},
И все живущее в природе
Им только дышит и живет.
Но путь его не остановит
Ни торжествующий порок,
Ни филин, что его злословит,
Ни увядающий цветок!..
2
Наше время
Наше время так хвалили,
Столько ждали от него,
И о нем, как о Шамиле{63},
Все так долго говорили,
Не сказавши ничего!
Стало притчей наше время
И в пословицу вошло…
Утвердясь на этой теме,
Публицистов наших племя
Сотни хрий произвело.
Наконец нам надоело
Слушать праздный их синклит,
И с возгласами без дела
Наше время опошлело,
Потеряло свой кредит.
Осердясь на невниманье,
Чуть не сгибло уж в Неве…
Но потом, нам в наказанье, —
Вдруг в газетное названье
Превратилося в Москве!..{64}
3
Грустная дума гимназиста лютеранского исповедания и не киевского округа.{65}
Выхожу задумчиво из класса.
Вкруг меня товарищи бегут;
Жарко спорит их живая масса,
Был ли Лютер гений или плут.
Говорил я нынче очень вольно, —
Горячо отстаивал его…
Что же мне так грустно и так больно?
Жду ли я, боюсь ли я чего?
Нет, не жду я кары гувернера,
И не жаль мне нынешнего дня…
Но хочу я брани и укора,
Я б хотел, чтоб высекли меня!..
Но не тем сечением обычным,
Как секут повсюду дураков,
А другим, какое счел приличным
Николай Иваныч Пирогов;
Я б хотел, чтоб для меня собрался
Весь педагогический совет
И о том чтоб долго препирался,
Сечь меня за Лютера иль нет;
Чтоб потом, табличку наказаний
Показавши молча на стене,
Дали мне понять без толкований,
Что достоин порки я вполне;
Чтоб узнал об этом попечитель,
И, лежа под свежею лозой,
Чтоб я знал, что наш руководитель
В этот миг болит о мне душой…