Мои марсианские родители
Однажды мама Петровича пожаловалась Изе, что её сын не испытывает к родителям любви.
– Но ведь когда вы умрете, он вас полюбит, как вы думаете? – спросил Изя.
– Полюбит, – согласилась мама.
– Тогда вам нечего волноваться, ведь вы обречены на любовь!!!
Мой креативныный папа
В шесть лет отец прочитал мне вслух «Мастера и Маргариту». Я ничего не понял, был потрясен, и мне потом долго снился большой черный кот…
У папы была болезненная страсть к систематизации всего.
В нашей прихожей стояла каталожная тумба с выдвижными ящиками. Все мелкие предметы бытия необходимые в хозяйстве: винты, гайки, шайбы, шурупы, обрывки веревочек, пружинки от авторучек, просто детальки неизвестного предназначения хранились в ней. Разложенные по коробочкам, баночкам и спичечным коробкам. Иногда я залазил в эту сокровищницу, изучая бесценные артефакты. Страсть к порядку не передалась мне, и папа частенько нервничал, обнаружив винты и шурупы в одном флаконе…
А ещё мой папа был великим охотником за тараканами. Как креативный человек он не признавал дедовских методов. Тараканы ловились пылесосом. Наш советский пылесос «Буран», дитя военного производства, обладал такой мощью, что втягивал мух на лету! А если с трубы снимали щетку, то втягивающее усилие приближалось к скорости света, и вокруг входного отверстия формировался черный горизонт событий!
– Попался, гад! – Утро папа начинал охотой.
В больших семейных трусах, с пылесосом наперевес, папа высасывал из щелей всю энтомологическую нечисть.
– Ещё один! Засранец!
Вообще-то, засранцами папа обычно величал меня с братом. Брат был старше на три года. Наши отношения не заладились сразу после моего рождения, но это отдельная история… Поскольку двое детей не совместимы с какой либо систематизацией – истерики у папы случались через день.
– Довели, засранцы! До ручки довели!
Отец краснел, мы с братом прятались кто-куда, поскольку после этой фразы папа начинал бить вещи об пол. Это было забавно и страшно одновременно. И можно было получить легкое ранение осколком диапроектора или тарелки. Вещи папа бил мастерски – они рассыпались на кваркоподобные кусочки и восстановлению не подлежали… Если битье вещей нас не успокаивало, папа переходил на следующую стадию – хватал ножницы или другой острый предмет и подносил себе к горлу:
– Засранцы! Довели человека! Едит вашу мать! – голос и руки отца дрожали. – Я перережу себе горло!!!
Горло он так и не перерезал, но однажды слегка стукнул себя гантелей по лбу. Пошла кровь.
– Довольны?! Довели человека!!! – отец почти рыдал… Неделю он ходил с пластырем на лбу…
…Днем папа ложился спать. У него начиналась сиеста. Шуметь, звонить, смотреть телевизор в эти часы категорически запрещалось.
– Сколько можно стукать и грюкать!!! Человеческим языком же просил – не шуметь!
Папа лежал на диване, глаза прикрыты черными трусами, скрученными в трубочку.
– Поймите, я не сплю уже двадцать лет! Так, погружусь в легкое забытье и сразу просыпаюсь…
…Однажды у отца случился приступ. Папа лежал на диване и тихо стонал.
– Илюша, – донесся хрип, – вызови скорую, мне плохо…
Мне было десять лет, и я впервые вызывал скорую помощь. Я набрал «03» и, сбиваясь, сказал:
– Приезжайте, человеку плохо!
– Не человеку, отцу! – послышался сдавленный стон.
Еще у отца случались судороги живота. В таком случае
папа со стоном валился на кровать и кричал:
– Ааааааааааа! Аааааааааа!!!
Вся семья сбегалась ему на помощь – разминать живот.
– Аааааааааа! Ааааааааааааа!!! – кричал отец, – если судорога дойдет до сердца – я умру!!!
В перерывах между истериками папа успевал сделать много полезных дел. В 9 лет он подсадил меня на «Фейнмановские лекции по физике». Эти десять томов стали настольными книгами моего детства. Я перестал читать классику и увлекся энциклопедиями.
Желая показать нам мир, папа устраивал познавательные путешествия по СССР. Мы были в Москве, Киеве, Ленинграде, на Кубани, в Крыму… У папы было великое множество друзей, однокурсников и бывших сослуживцев. Все они с радостью принимали нас в гости! В странствиях мы тоже иногда доводили отца до белого каления. Однажды это случилось на Дворцовом мосту в Питере.
– Довели, мерзавцы! – кричал папа – я покончу с собой! Брошусь в Неву!
Мы стояли, потупив очи, и просили отца не прыгать…
С 12 лет я уже путешествовал сам. Отец удивлялся, откуда у меня такая тяга к бродяжничеству!
…Папа был убежденным коммунистом и постоянно расширял свой кругозор. Мы выписывали по блату «Новый Мир», «Иностранную литературу», полусекрктные тогда «Аргументы и Факты». Они выходили с грифом «для служебного пользования». Папа читал Фрейда и обожал фильмы Тарковского. Он умудрялся одновременно любить Ленина, Солженицына и Сахарова. Каждый вечер отец склонялся над приемником и ловил вражьи радиоголоса. Я решил, что мой папа иностранный шпион. А ведь у шпионов есть шпионское оборудование… После этого я мастурбировал в туалете, прикрыв газеткой все подозрительные дырки в стенах…
В сорок два года папа ушел на пенсию. По его словам выходило, что он подхватил нейроинфекцию, которая лишила его сна и способности работать больше 30 минут в день. Учитывая 15-летний подземный стаж, отцу назначили пенсию в 120 рублей.
А еще папа боролся за справедливость.
Под нашими окнами была стоянка. Машины не давали папе спать, и он вступил с ними в неравную схватку! Письма в горкомы, обкомы, прокуратуры, суды, газеты и даже в ЦК КПСС шли без перерыва. Периодически появлялись комиссии, а папе приходили ответные послания на фирменных цековских бланках. И все безрезультатно.
А потом мы разменяли квартиру и уехали в более тихое место. Но, видимо, папина мечта была так сильна, что сначала исчезли обкомы-горкомы (вместе со страной). Потом убрали стоянку (в центре города!), на её месте разбили парк и поставили часовню.
Я знаю, что все это произошло только потому, что мой папа очень любил тишину…
Моя прекрасная мама
– Илюша, а вот скажи, а то я забыла, какая столица в Англии? – мама была прекрасна. Мы беседовали по скайпу и я немедленно ответил:
– Париж! – мама слегка смутилась.
Опасаясь за мое психическое здоровье, мама периодически устраивает мне незаметные проверки. Она считает меня тяжело больным человеком, не может ведь здоровый на голову мужчина зарабатывать деньги, играя на улицах европейских столиц!
…В аэропорту «Элефтериос Веницелос» я встречал родителей. Первой показалась мама. Она подсочила ко мне, обняла.
– Илюша, я привезла твой любимый салат!
Не успел я и глазом моргнуть, как в маминых руках оказалась литровая банка с салатом! Мама достала из сумочки ложку, зачерпнула побольше и поднесла мне ко рту… Мое сознание было моментально разорвано, я инстинктивно открыл рот…
Я стоял в зале прилета с ложкой во рту. Мама сияла, а потом восторженно крикнула проходившему мимо летчику:
– Это мой сын! Это мой любимый сын! – Летчик не говорил по-русски, и мама перевела:
– Тзыс ыз май сан! Тзыс из май лав сан!
Пилот пожал плечами, а мне захотелось раствориться в воздухе…
В Афинах на каждом углу продаются эротические открытки с совокупляющимися древними греками. Увидев такое дело, мама провела исторический экскурс:
– Илюша, а ты знаешь, что даже такое извращение, как минет, придумали греки!
– Разве? Я думал, это были луганчане!
Так мы общаемся с мамой последние сорок лет и прогресса пока не видно. Хотя нет, вру, есть прогресс! Мама больше не учит меня писать стоя, последний раз она сделала это, когда мне было двенадцать…
Играя с друзьями, я сломал ногу. Её заковали в гипс от пятки до самого верха. В наш маленький туалет я с костяной ногой не вмещался и справлял нужду с приоткрытой дверью, выставив ногу в коридор. Мама, потупив взгляд, открыла мне глаза:
– Ты знаешь, я забыла тебе сказать, но наш папа умеет писать стоя!
Всю свою жизнь мама проработала преподавателем музыки. Учениц своих она ненавидела:
– А Люська то дура дурой! Вместо того, чтобы к концерту готовиться – по мальчикам бегает! Вчера вытащили её из мужского общежития…
Каждый день мама играла ноктюрны Шопена. Этого я ему никогда не прощу…
…По воскресеньям родители выходили за покупками. Мама надевала черное подранное пальто из синтетической кожи, рваные чулки и шла на рынок. Там её принимали за нищенку и хорошо сбрасывали цену. Папа, наоборот, наряжался в лучший костюм-тройку и отправлялся в гастроном… воровать свои любимые трехлитровые банки с компотом!
Все детство мама твердила мне:
– Жену и работу ты найдешь себе сам. Все остальное сделаем мы. Тебе не о чем беспокоиться!
Так оно и вышло.
Я нашел три десятка жен и дюжину работ. Все остальное у меня есть. Я ни о чем не беспокоюсь и хорошо сплю. Мама сдержала слово!